CC BY
61
УДК 821.161.1.09"19"
Васильев Денис Владимирович
Российский государственный университет им. А.И. Гзрцена, г. Санкт-Петербург
ХАРАКТЕР ПРОЯВЛЕНИЯ И РОЛЬ АРХЕТИПА ТРИКСТЕРА В ИСПОВЕДАЛЬНЫХ ВЫСКАЗЫВАНИЯХ ПОДПОЛЬНОГО ГЕРОЯ ПОВЕСТИ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «ЗАПИСКИ ИЗ ПОДПОЛЬЯ»
В настоящей статье выявляется роль мифологического архетипа трикстера в исповедальном слове героя повести «Записки из подполья» Ф.М. Достоевского. Архетипический слой личности парадоксалиста создает вариативность в его исповедальном высказывании, раскалывая исповедь на два полюса. Первый полюс - провокация, игра на понижение, что подразумевает сознательную самоизоляцию героя. Второй - личностное восхождение, духовная «авантюра», предполагающая коренное преображение - через исповедание себя миру. В ходе исследования делается вывод: трикстерное в повести Достоевского раскрывается в стремлении подпольного героя пробиться к своему внутреннему человеку. Эта устремленность парадоксалиста разворачивается прежде всего в его исповедальных высказываниях, за внешней провокативностью которых таится, как исходный слой, стихийная, естественная жизнь души героя, выражающая коренную интуицию автора, сориентированную на «реализм в высшем смысле».
Ключевые слова: архетип, трикстер, Достоевский, подпольный человек, исповедь, подполье.
Проблема человеческой личности является центральной в творчестве Достоевского. Человек, каким он изображен в творчестве романиста, соткан из внутренних противоречий, мир человеческой души в произведениях писателя являет собой диалектическое противопоставление антиномий [2, с. 6]. Как отметил М.М. Бахтин, в творчестве Достоевского «...процесс формирования личности героя представлен в борении противонаправленных сил в разрезе одного момента» [1, с. 36-44]. В этом «борении противонаправленных сил», в переживании мира на грани космоса и хаоса находит своё выражение - по справедливому определению С.Г. Бочарова - «порождающая диалектическая модель» героя Достоевского.
Проявление такой модели в творчестве писателя впервые отметил А.П. Скафтымов: «За экраном сознания, за явственной стороной переживаний он (Достоевский. - Д. В.) заметил темную периферическую бахрому души. За внешней гармонией рационального и понятного он созерцал волны хаотических, бесформенных стихий и именно здесь открыл корни и семена реальной действительности. Его герой как бы не сам ведет свое поведение, а что-то в нем его влечет, борет и движет» [11, с. 186].
Объяснение подобным состояниям человека находим в высказываниях самого Достоевского. Так, на страницах «Дневника писателя» за 1873 год романист делает важное замечание: «О, повторяю, есть много охотников жить без всяких идей и без всякого высшего смысла жизни, жить просто жи-вотною жизнью; но есть, может быть, и чрезвычайно грубые и порочные натуры, а между тем природа их, может быть им самим неведомо, давно уже тоскует по высшим целям и значению жизни. Эти уж не успокоятся на любви к еде, на любви к кулебякам, к красивым рысакам, к разврату. Этакий застрелится именно с виду не из чего, а между тем непременно от тоски, хотя и бессознательной, по высшему смыслу жизни, не найденному им ни-
где» [6, т. 20, с. 35]. В контексте нашего рассмотрения места архетипа трикстера в творчестве Достоевского необходимо отметить, что в процитированном отрывке автор, предвосхищая исследования и открытия З. Фрейда и К.Г. Юнга, указывает на характер проявления и роль сферы бессознательного в поведении человека.
Вместе с тем перед писателем, заинтересовавшимся сферой бессознательного в психической деятельности человека, встает важная проблема -безусловная сложность познания и изображения «глубинных бессознательных чувств человека»1.
По нашему убеждению, возникшую проблему Достоевский решает, обращаясь к мифологической традиции. В.Н. Топоров пишет, что романист в своем творчестве опирался на «. универсальные мифопоэтические схемы космологического содержания, описывающие решение некоей основной задачи (сверхзадачи). Необходимость решения этой задачи возникает в кризисной ситуации, когда организованному предсказуемому ("видимому") космическому началу угрожает превращение в деструктивное ("невидимое"), хаотическое состояние» [15, с. 392]. С нашей точки зрения, важнейшую роль в реализации этих схем в произведениях Достоевского играют два фундаментальных архетипа - героя и антигероя.
Для нас важна мысль Е.М. Мелетинского, отметившего, что в мифе организованную систему Космоса олицетворяет культурный герой. Антагонист культурного героя - трикстер, типичными чертами которого являются «. любовь к коварным розыгрышам и злым выходкам, способность изменять облик» [9]. Исследователь, опираясь на труды К.Г. Юнга, также указывает, что культурный герой символизирует сознательную часть личности, а трикстер - бессознательную [8, с. 5].
Фигура трикстера, как известно, представляет собой первообраз, архетип, «общий знаменатель» всех плутовских созданий мировой литературы. Исследование разных аспектов архетипа трикстера представ-
© Васильев Д.В., 2018
Вестник КГУ ^ № 4. 2018
103
лено, напомним, в работах К.Г. Юнга, К. Кереньи, К. Леви-Стросса, Е.М. Мелетинского и др.
К рассмотрению функциональных трансформаций архетипа трикстера в повести «Записки из подполья» ранее обращался Е.М. Мелетинский. Как он отметил, в этом произведении Достоевского «...древний образ трикстера обогащен, психологизирован, углублен и доведен до "подпольного человека"» [8, с. 86].
В аспекте мифологической проблематики и с учетом положений аналитической психологии подчеркнем, что противостояние сознательного и бессознательного подводят нас к ключевой формуле мифа: борьбе космоса и хаоса, перенесенной автором «Записок из подполья» вглубь человеческой души. Это во-первых.
Во-вторых, осмысление сфер сознательного и бессознательного у Достоевского неразрывно связано с представлением о целостности человеческой личности. Так, в Записной тетради за 1864 год романист пишет: «Мы воспринимаем природу целым, но бессознательно или малосознательно. (Вопрос: что мы знаем цельно?) Строго говоря: чем менее сознает человек, тем он полнее живет и чувствует жизнь» [6, т. 20, с. 196]. Эти размышления писателя помогают понять внутреннюю диалектику психики его подпольного героя: сквозь поверхность его сознания просвечивает архетипи-чески первозданная, естественная, говоря словами С.Г. Бочарова, «неофициальная живая жизнь».
Цель нашей работы заключается в выявлении роли мифологического архетипа трикстера при воссоздании Достоевским бессознательных состояний героя повести «Записки из подполья».
Стихийное бессознательное образование души, «глубинное ядро личности» как «незавершимая, несовпадающая с собой личность» (М.М. Бахтин) раскрывается через исповедальное слово. В отличие от бытового высказывания, исповедь подразумевает духовное «заголение», открытие в себе сосуществование противоречивых импульсов, которые и являются «правдой о человеке» (С.Г. Бочаров). Исповедь подпольного человека - это бунт против «здравого» смысла, поскольку его исповедальное слово подразумевает, как отмечает А.Б. Криницын, «.написание того, что не пишут, произнесение того, что не говорят» [7, с. 125]. Этот бунт героя позволяет предполагать наличие «трик-стерного» слоя в его исповедальных записках2.
Исповедь человека из подполья в отличие от христианского таинства покаяния обращена не к Богу, а человеку - слушателю, читателю3. При этом к другому типу сознания герой относится враждебно и предполагаемого им же осуждения в свой адрес не принимает: «Уж не кажется ли вам, господа, что я теперь в чем-то перед вами раскаиваюсь, что я в чем-то у вас прощения прошу» [6, т. 5, с. 100]. Таким образом, в структуре повести представлена
формально-содержательная модель исповеди героя, ее мы назовем антиисповедью или, говоря словами М.М. Бахтина, «исповедью наизнанку».
В истории европейской культуры исповедь, имеющая такую модель, напоминает исповедь плута-трикстера в испанской пикареске, в которой профанируются традиционные жанры исповеди, жития святого, ораторская речь, церковная проповедь [10]. На основу сходства героя Достоевского и героя испанской пикарески впервые указал М.М. Бахтин. По мысли исследователя, обращение романиста в своем творчестве к характерным особенностям героя авантюрного действия связано с антропологическими открытиями: писатель «. ставит человека в исключительные положения <...> в целях испытания идеи и человека идеи, то есть "человека в человеке". А это позволяет сочетать с авантюрой такие, казалось бы, чуждые ей жанры, как исповедь.» [1, с. 118].
Вместе с тем отметим: псевдоисповедальные признания плутов-трикстеров в испанской пика-реске являются их сознательной провокацией, нацеленной на самовосхваление и самооправдание. В «Записках из подполья» этот провокативный вектор исповедальных записок героя представлен гораздо сложнее. Во-первых, антиисповедь подпольного героя с ее агрессивной позицией по отношению к другому человеку является сознательной формой самозащиты, парадоксалист умышленно избегает самораскрытия: я, признается он, «. до болезни боялся быть смешным» [6, т. 5, с. 126]. Во-вторых, сквозь «вызывающую откровенность» (М.М. Бахтин) героя просвечивают его стремление преодолеть свою отчужденность и отчаянная попытка сломать стену между собой и другими, «. обнявшись с людьми и со всем человечеством» [6, т. 5, с. 134]. Как справедливо пишет С.Ю. Ясенский, «Одиночество, душевное подполье героя выталкивает его навстречу "другому я", и Достоевский в локальной ситуации своего парадоксалиста явно потенцирует общий закон человеческого бытия: человеку нужен человек; внутренне диалогизированное сознание, интуитивно понимая, что ему грозит распад личности, стремится выйти из замкнутого круга»[18, с. 168-169]. Эта интуитивная попытка героя «выйти из замкнутого круга» требует более подробного рассмотрения.
Источник интуитивного знания, как отмечает современный психолог Н.А. Чащегорова, опираясь на труды К.Г. Юнга, «. находится в работе бессознательного, в наличии архетипов» [16]. Бессознательное - это потенциальность и незавершенность. Архетип трикстера как часть бессознательного эту незавершенность и представляет, создавая уже в качестве героя-трикстера, как заключает Д.А. Гаврилов вариативность поведения: «Трик-стер работает на переходе от жесткой системы
к многовариантной, разрывая порочный круг мира, где все предопределено» [4, с. 17].
В «Записках из подполья» архетипический слой личности героя создает вариативность в исповедальном слове героя, раскалывая исповедь на два полюса. Первый полюс - провокация и презрение к установленному строю человеческих отношений, что подразумевает сознательную самоизоляцию героя («Я-то один, а они-то все»), поскольку в обществе, ориентированном на неизменность, стабильность и «здравый смысл», личностное начало, как полагает парадоксалист, низводится к общеродовому по принципу зоологической классификации. Недаром герой вспоминает о своих бывших сослуживцах: «Они же все были тупы и один на другого похожи, как бараны в стаде» [6, т. 5, с. 125]. Второй полюс - личностное восхождение, духовная «авантюра», предполагающая «иное направление созна-ния»4 - через исповедание себя миру. Но поскольку герой боится быть осмеянным в духовной наготе своей искренности, то его интуитивное стремление к исповедальному самораскрытию ограничивается «юродским вывертом» (М.М. Бахтин). Исповедь, таким образом, движется по кругу, отрезая подпольного человека от духовного преображения. За этой несостоявшейся попыткой исповедального самоопределения парадоксалиста встает проблема онтологического и социального первоистока трагизма подполья.
Причина этого трагизма объясняется следующими причинами. Во-первых, бессознательное устремление героя к исповедальному самораскрытию наталкивается на ограничивающий предел его сознания. Не случайно он сообщает о просящихся изнутри наружу «противоположных элементах», лежащих в основе его личности: «Я знал, что они всю жизнь во мне кишели и из меня вон наружу просились, но я их не пускал, не пускал, нарочно не пускал наружу» [6, т. 5, с. 100]. Становится очевидным, что глубинная стихийная сила, обусловленная трикстерным началом личности героя, стремящаяся проявиться в его слове, сплетается с бесконечной рефлексией парадоксалиста - невидимой преградой, не позволяющей герою пробиться к истинным потребностям собственной души. Отсюда чувство отчужденности подпольного человека от собственного «я», чем обусловлена невозможность исповедального самоопределения: «Я не только злым, но даже и ничем не сумел сделаться...» [6, т. 5, с. 100].
Во-вторых, причиной подполья, как писал сам Достоевский, является «уничтожении веры в общие правила. "Нет ничего святого"» [6, т. 16, с. 329-330]. Это пояснение романиста требует комментария. По мысли исследователей, под «уничтожением веры в общие правила» подразумевается религиозно-нравственный нигилизм героя, отсутствие у него высоких этических идеалов [5,
т. 5, с. 502]. Однако, как представляется, ситуация сложнее. Не ставя под сомнение саму мысль исследователей о нигилизме человека из подполья, предложим, тем не менее, свою точку зрения на само высказывание Достоевского, поскольку прочитываем его иначе.
В первую очередь, необходимо отчетливо обозначить, что следует понимать под «общими правилами». Мы полагаем, что они могут восприниматься как копилка ценного нравственного опыта общества. Но эти «правила» историчны, следовательно, во время крупного культурного сдвига, когда происходит переоценка ценностей, повсеместно принятые правила сворачиваются до застывших догм, теряя сущностное. Герой из подполья эти «общие правила», принявшие на момент его исторического существования форму повседневной рутины, воспринимает как тиранию заурядной псевдореальности: «. и принимай, нечего делать-то, потому дважды два - математика. Попробуйте возразить» [6, т. 5, с. 105].
Выход из круговорота ординарной действительности подпольный человек находит в крайностях парадокса и маргинальности, что предполагает выбор иной, узкой дороги. Как известно, персонаж тристерной природы «. ищет свой единственный шанс на необщих путях, которые расцениваются коллективным сознанием как неправильные, неэффективные, заведомо плохие» [12, с. 59]. Этот узкий путь, безусловно, сопряжен с риском, поскольку требует принципиально новых, нестандартных решений, идущих зачастую вразрез с общепринятой, свернутой до стереотипов, логикой поведения.
В своем исповедальном самоанализе парадоксалист пытается выбиться на «необщий» путь, «. на другую дорогу, на риск, на авось» [6, т. 5, с. 110], стремясь самоосуществиться, «найти в человеке человека»: «Теперь же, когда я не только припоминаю, но даже решился записывать, теперь я именно хочу испытать: можно ли хоть с самим собой совершенно быть откровенным и не побояться всей правды»? [6, т. 5, с. 122]. И этот путь подпольного человека идет вопреки стандартным схемам и догмам. Не случайно в конце своих записок герой вспоминает: «. ведь я только доводил до крайности то, что вы не осмеливались доводить и до половины, да еще трусость свою принимали за благоразумие, и тем утешались, обманывая сами себя. Так что я, пожалуй, еще живее вас выхожу ». [6, т. 5, с. 178]. Но сама причина выбора узкой дороги кроется, на наш взгляд, не в «отсутствии высоких этических идеалов». Герой отрицает формализованные «общие правила», не придает им никакой ценности только потому, что «знает» о существовании чего-то иного, находящегося по ту сторону привычной, эмпирически обусловленной действительности: «. что-то другое, совсем другое, которое я жажду, но которого никак не най-
Вестник КГУ ^ № 4. 2018
105
ду» [6, т. 5, с. 121]. Эта жажда «совсем другого» является знанием не рассудочным, а проявлением всей «натуры человеческой», которая, как считает герой, «. действует вся целиком, всем, что в ней есть, сознательно и бессознательно» [6, т. 5, с. 115].
Теневая сторона личности героя разрушает ту форму, в которой он в своей внешней жизни застыл («обожал рутину во всем»), провоцируя его к принятию необычных, идущих изнутри поведенческих стратегий: «Порывы были истерические, со слезами и конвульсиями» [6, т. 5, с. 127]. Но поскольку у подпольного «. не было ничего, чтобы он мог тогда уважать в окружающем и к чему бы потянуло...», другими словами - не было духовной, национально-исторической опоры, то и путь его устремлен не вверх, а вниз: «.я вдруг погружался в темный, подземный, гадкий - не разврат, а развратишко» [6, т. 5, с. 127]. Необходимо отметить, что теневая, «неофициальная живая жизнь» героя выступает как инициатор духовного поиска, требуя от героя принятия решений. Поэтому оформление «порывов» в разврат есть результат личностно ответственного выбора парадоксалиста. Этот выбор связан с отрывом героя от «народной почвы и веры», что обуславливает незнание им высшей цели. Таким образом, подчеркнем: выбранная героем узкая, необычная дорога, идущая вопреки общепринятым нормам, является в то же время путем «петляний и заблуждений» (В.Е. Вет-ловская). Трагизм этого необщего пути заключается в том, что его «кривизна» закольцовывается, становится кругом.
Таким образом, трикстерное в повести Ф.М. Достоевского «Записки из подполья» раскрывается в стремлении подпольного человека вернуться к самому себе. Эта устремленность героя разворачивается прежде всего в его исповедальных высказываниях, за внешней провокативностью которых таится, как исходный слой, стихийная, первозданная жизнь его души, выражающая коренную интуицию автора, сориентированную на «реализм в высшем смысле».
Примечания
1 М.М. Бахтин пишет: «Особая трудность изучения глубинных бессознательных чувств человека: они боятся мысли и слова» [1, с. 374].
2 Как пишет М.М. Бахтин, «Самоотчет-исповедь есть именно акт принципиального и актуального несовпадения с самим собою, чистого ценностного прехождения себя, изнутри себя самого чуждого оправданного конца». [1, с. 209]. Трикстерный тип поведения - это выход за пределы собственной завершенности, стремление стать «другим по отношению к себе самому» (М.М. Бахтин). В.Н. То -поров пишет: «Трикстер - персонаж с некой нарочитой установкой на то, что он может оказаться и иным». [14, с. 25].
3 О «литературности» исповеди подпольного человека пишут, например, Н.Ю. Честнова [17, 26 с.]; А.В. Скрипник [12, с. 27-33].
4 По мысли Л.С. Выготского, «иное направление сознания» - интуиция или неосознанное [3]
Библиографический список
1. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. - М.: Наука, 1979. - 424 с.
2. Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского. - М.: Эксмо, 2006. - 256 с.
3. Выготский Л. С. Мышление и речь [Электронный ресурс]. - Режим доступа: https://profilib. com/chtenie/102194/lev-vygotskiy-myshlenie-i-rech-59.php (дата обращения: 02.06.2018).
4. Гаврилов Д.А. Трикстер. Лицедей в евроазиатском фольклоре. - М.: Социально-политическая мысль, 2006. - 253 с.
5. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 35 т. Т. 5. - СПб.: Наука, 2016. - С. 393-609.
6. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т. - Л.: Наука, 1972-1990.
7. Криницын А.Б. Исповедь подпольного человека. К антропологии Ф.М. Достоевского. - М.: Макс Пресс, 2001. - 370 с.
8. Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. - М.: РГГУ, 1994. - 142 с.
9. Мелетинский Е.М. Культурный герой [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:// philologos.narod.ru/myth/heilbringer.htm (дата обращения: 02.06.2018).
10. Пискунова С. Исповеди и проповеди испанских плутов [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://profilib.com/chtenie/131018/fransisko-de-kevedo-istoriya-zhizni-proydokhi-po-imeni-don-pablos-34.php (дата обращения: 02.06.2018).
11. Скафтымов А.П. Поэтика художественного произведения. - М.: Высшая школа, 2007. - 535 с.
12. Скрипник А.В. «Записки из подполья» Ф.М. Достоевского: жанровая характеристика и особенности сознания героя // Вестник Томского государственного университета. - 2013. - № 368. -С. 27-33.
13. Топоров В.Н. Мировое древо: Универсальные знаковые комплексы. Т. 2. - М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2010. - 450 с.
14. Топоров В.Н. Образ трикстера в енисейской традиции // Традиционные верования и быт народов Сибири XIX - начала XX вв.: сб. статей. - Новосибирск, 1987. - С. 23-30.
15. Топоров В.Н. Петербургский текст. - СПб.: Искусство - СПБ, 2009. - 820 с.
16. Чащегорова Н.А. Интуиция как феномен бессознательного в творческом процессе [Электронный ресурс]. - Режим доступа: https:// cyberleninka.ru/article/n/intuitsiya-kak-fenomen-bessoznatelnogo-v-tvorcheskom-protsesse (дата обращения: 02.06. 2018).
17. Честнова Н.Ю. Исповедальность как принцип становления поэтики художественной прозы Ф.М. Достоевского (на материале повести «Записки из подполья» и романа «Подросток»): ав-тореф. дис. ... канд. филол. наук. - Н. Новгород, 2012. - 26 с.
18. Ясенкий С.Ю. Искусство психологического анализа в творчестве Ф.М. Достоевского и Л.Н. Андреева // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 11. - Л.: Наука, 1994. - С. 156-188.
References
1. Bahtin M.M. Problemy poehtiki Dostoevskogo. -M.: Nauka, 1979. - 424 s.
2. Berdyaev N.A. Mirosozercanie Dostoevskogo. -M.: EHksmo, 2006. - 256 s.
3. Vygotskij L.S. Myshlenie i rech' [EHlektronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: https://profilib.com/ chtenie/102194/lev-vygotskiy-myshlenie-i-rech-59. php (data obrashcheniya: 02.06.2018).
4. Gavrilov D.A. Trikster. Licedej v evroaziatskom fol'klore. - M.: Social'no-politicheskaya mysl', 2006. -253 s.
5. Dostoevskij F.M. Polnoe sobranie sochinenij: v 35 t. T. 5. - SPb.: Nauka, 2016. - S. 393-609.
6. Dostoevskij F.M. Polnoe sobranie sochinenij: v 30 t. - L.: Nauka, 1972-1990.
7. Krinicyn A.B. Ispoved' podpol'nogo cheloveka. K antropologii F.M. Dostoevskogo. - M.: Maks Press, 2001. - 370 s.
8. Meletinskij E.M. O literaturnyh arhetipah. - M.: RGGU, 1994. - 142 s.
9. Meletinskij E.M. Kul'turnyj geroj [EHlektronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: http://philologos.narod. ru/myth/heilbringer.htm (data obrashcheniya: 02.06.2018).
10. Piskunova S. Ispovedi i propovedi ispanskih plutov [EHlektronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: http:// profilib.com/chtenie/131018/fransisko-de-kevedo-istoriya-zhizni-proydokhi-po-imeni-don-pablos-34. php (data obrashcheniya: 02.06.2018).
11. Skaftymov A.P. Poehtika hudozhestvennogo proizvedeniya. - M.: Vysshaya shkola, 2007. - 535 s.
12. Skripnik A.V. «Zapiski iz podpol'ya» F.M. Dostoevskogo: zhanrovaya harakteristika i osobennosti soznaniya geroya // Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. - 2013. - № 368. -S. 27-33.
13. Toporov V.N. Mirovoe drevo: Universal'nye znakovye kompleksy. T. 2. - M.: Rukopisnye pamyatniki Drevnej Rusi, 2010. - 450 s.
14. Toporov VN. Obraz trikstera v enisejskoj tradicii // Tradicionnye verovaniya i byt narodov Sibiri XIX - nachala XX vv.: sb. statej. - Novosibirsk, 1987. - S. 23-30.
15. Toporov V.N. Peterburgskij tekst. - SPb.: Iskusstvo - SPB, 2009. - 820 s.
16. CHashchegorova N.A. Intuiciya kak fenomen bessoznatel'nogo v tvorcheskom processe [EHlektronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: https:// cyberleninka.ru/article/n/intuitsiya-kak-fenomen-bessoznatelnogo-v-tvorcheskom-protsesse (data obrashcheniya: 02.06. 2018).
17. CHestnova N.YU. Ispovedal'nost' kak princip stanovleniya poehtiki hudozhestvennoj prozy F.M. Dostoevskogo (na materiale povesti «Zapiski iz podpol'ya» i romana «Podrostok»): avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. - N. Novgorod, 2012. - 26 s.
18. YAsenkij S.YU. Iskusstvo psihologicheskogo analiza v tvorchestve F.M. Dostoevskogo i L.N. Andreeva // Dostoevskij: Materialy i issledovaniya. T. 11. - L.: Nauka, 1994. - S. 156-188.
Вестник КГУ № 4. 2018
107
