CC BY
75
ГУАМ И «МАЛАЯ ИГРА» НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Николай СИЛАЕВ
кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра кавказских исследований МГИМО (У) (Москва, Россия)
«Экспансия Запада» или «новая волна демократизации Восточной Европы»?
Процессы политической трансформации, происходящие в последние годы на постсоветском пространстве, часто описываются в парадигме «большой игры» — противостояния между глобальными акторами: США, Европейским союзом и Россией. Стало вполне привычным читать о вытеснении России из традиционной и «естественной» сферы ее влияния — территории бывшего СССР, осуществляемом Запа-
дом при поддержке прозападных политических группировок в новых независимых государствах, образовавшихся на руинах советской империи. Не менее привычны утверждения о распространении на постсоветском пространстве политической свободы и демократии, западных ценностей и западной цивилизационной модели, которым противостоят восточный авторитаризм и империализм. В политической дискуссии эти две точки зрения выглядят взаимоисключающими. Если же попытаться оценить их «по модулю», исключив из анализа присущую им идеологическую, да и эмоциональную нагрузку, то мы обнаружим в них одну и ту же логическую основу.
Речь идет о том, что и логика «западной экспансии», и логика «демократизации» предлагают смотреть на постсоветские государства и общества в первую очередь как на объекты воздействия крупнейших мировых игроков, но не как на субъекты международной политики, обладающие собственной волей, собственными интересами и собственной стратегией. В тех же случаях, когда за этими странами сохраняется «право на субъект-ность», их воля, интересы и стратегия представляются предельно просто — в духе идеологизированных концепций «европейского выбора». Имеющаяся у экспертного сообщества (причем как российского, так и западного) «оптика» настроена только на восприятие наиболее крупных планов постсоветского пространства, и нередко не способна оценить детали. В сущности, парадигма «большой игры» уводит нас от более пристального изучения внешней политики новых независимых государств.
Конечно, геополитическая значимость постсоветского пространства велика, и было бы нелепым отрицать, что США и другие ведущие державы Запада демонстрируют растущий к нему интерес. Очевидно также, что в независимых государствах, образовавшихся после распада СССР, усиливается прозападная внешнеполитическая ориентация, причем на Южном Кавказе в последнее время она получила мощный экономический стимул в виде пуска нефтепровода Баку — Тбилиси — Джейхан. Едва ли уместно оспаривать, что такого рода тенденции являются для пространства бывшего СССР определяющими.
Тем не менее любая международная система имеет много уровней, что особенно справедливо в отношении постсоветского пространства, где на положение дел могут влиять не только ведущие мировые державы или правительства стран региона. Определенная роль отводится и самопровозглашенным образованиям (Абхазия, Нагорный Карабах, Приднестровье, Южная Осетия). Иногда приходится учитывать и отдельные политико-экономические кланы, действующие в государствах региона. Так, согласно одной из точек зрения, обострение обстановки в Южной Осетии летом 2004 года, связанное с попыткой грузинских властей пресечь транзитный грузопоток по территории непризнанной республики, объяснялось в том числе и коммерческими интересами семьи Бурджа-надзе, которая стремилась устранить конкуренцию со стороны южноосетинских торговцев хлебом. К этому же ряду можно отнести активное участие губернатора Краснодарского края Александра Ткачева в политической игре вокруг выборов президента непризнанной Абхазии осенью 2004 года. Следует подчеркнуть, что слабость государственных институтов во многих постсоветских странах (особенно на Южном Кавказе и в Центральной Азии) и проявляющаяся в них тенденция к осуществлению власти на основе неформальных механизмов способствуют укреплению клановости, в том числе во внешней политике. Наконец, в качестве влиятельных игроков во внешней политике на постсоветском пространстве подчас могут выступать и общественные организации вроде украинской «Поры». Явно чрезмерный интерес, проявленный этой структурой к парламентским выборам в Азербайджане, состоявшимся в ноябре 2005 года, едва не повлек за собой резкое ухудшение отношений между Баку и Киевом.
Многоуровневый характер системы международных отношений на постсоветском пространстве сам по себе не ставит под сомнение существование тех наиболее крупных и
значимых тенденций развития этой системы, которые могут быть описаны в парадигме «большой игры». Однако он не позволяет ограничиться одной лишь этой парадигмой и диктует необходимость изучения «нижних этажей» постсоветской международно-политической системы. Только при условии, что «малая игра» станет в рамках данной системы полноправным предметом исследования, будут достигнуты необходимые глубина и стереоскопичность подходов к развитию системы международных отношений на постсоветском пространстве.
Автор отдает себе отчет в том, что в пределах данного материала решить затронутую выше проблему невозможно. Свою задачу он видит в другом: постараться обозначить контуры парадигмы «малой игры» на постсоветском пространстве (парадигмы, в рамках которой страны региона предстают в качестве субъектов, а не только объектов международной политики) на примере сюжета, связанного с попытками реанимировать ГУАМ, предпринятыми его государствами-членами в 2005—2006 годах. Сюжет этот интересен тем, что сложившиеся модели восприятия этого объединения представляют собой классический пример мышления в парадигме «большой игры» («геополитическое окружение России» и проч.). Вместе с тем международно-политическая ситуация в рамках этого объединения развивалась в последние год-полтора достаточно динамично и дает достаточно материала для сопоставления интересов, мотиваций и стратегий членов ГУАМ.
Одиночество Грузии, амбиции Украины
Напомним, что данное объединение (Грузия, Украина, Азербайджан, Молдова) было создано еще в октябре 1997 года в качестве неформального альянса. В апреле 1999-го к нему присоединился Узбекистан, в конце 1990-х годов считавшийся едва ли не самым верным союзником США в Центральной Азии. В России появление ГУУАМ восприняли с немалой озабоченностью: многие наблюдатели говорили о «санитарном кордоне», который Запад создает вокруг нее. Недвусмысленная поддержка, в то время оказываемая новому блоку государствами Запада, в первую очередь Соединенными Штатами, способствовала усилению этой озабоченности. Впрочем, опасения рассеивались по мере того как, во-первых, менялся характер отношений между Москвой и Западом (от жесткого политического конфликта, связанного с проблемой Косова, до антитеррористического альянса, заключенного осенью 2001 г.), а во-вторых, намечался застой (если не деградация) самого альянса. Его деятельность не удавалось наполнить практическим содержанием, а статус представителей государств-членов, участвующих во встречах ГУУАМ, постепенно снижался. В 2002 году Узбекистан «приостановил» свое членство в альянсе. Едва ли существовала прямая связь между улучшением отношений между Россией и Западом и стагнацией ГУУАМ, однако трудно избавиться от впечатления, что проекты, подобные этому блоку, представляют собой для элит новых независимых государств постсоветского пространства средство «утилизации» энергии политического противостояния между Москвой и ее евроатлантическими партнерами.
Первые серьезные попытки вдохнуть жизнь в умирающий блок относятся к первой половине 2005 года. В качестве «реаниматоров» выступали руководители Грузии, Украины и Молдовы. Эти три страны имели весьма серьезные причины желать возобновления деятельности ГУАМ, однако причины эти были у каждой из них свои.
Для Грузии и ее президента Михаила Саакашвили к концу 2004 года все острее становилась проблема изоляции в рамках СНГ. В первые месяцы после «революции роз» стало намечаться сотрудничество между Тбилиси и Москвой. Министр иностранных дел России Игорь Иванов сыграл важную роль в переговорах об отставке Эдуарда Шеварднадзе, свой первый зарубежный визит в качестве главы государства Михаил Саакашвили совершил в РФ. Наконец обеим сторонам удалось найти компромисс по весьма болезненному для Москвы (особенно для ее мэра) вопросу о смене власти в Аджарии в мае 2004 года. Однако попытка грузинских властей силовым путем восстановить свой контроль над Южной Осетией, предпринятая в июле того же года, не встретила (да и не могла встретить) понимания в Москве. Несмотря на то что российское руководство сделало немало, чтобы Грузия могла выйти из этой ситуации, сохранив лицо, отношения между двумя странами были значительно испорчены, и их улучшению никак не способствовала риторика Тбилиси, в которой Москва не могла не слышать явные антирос-сийские ноты.
Кроме того, все острее ощущались своего рода «стилистические расхождения» между Михаилом Саакашвили — молодым и ярким «уличным» политиком, прозападным лидером «бархатного» госпереворота — и подавляющим большинством глав государств СНГ, принадлежавшим к другому политическому поколению, склонному скорее продолжать традиции советской партноменклатуры.
К лету 2004 года в деятельности СНГ все отчетливее проявлялись «охранительные» тенденции. Наиболее ярким их выражением стало Заявление государств СНГ относительно положения дел в ОБСЕ от 3 июля 2004 года. В этом заявлении в адрес ОБСЕ выдвигались упреки в политике двойных стандартов, в отходе от принципа невмешательства во внутренние дела государств, в чрезмерном внимании к правозащитной и гуманитарной проблематике. По сути, члены Содружества выражали недовольство сложившейся практикой оценки ОБСЕ демократичности выборов в тех или иных странах1. Учитывая роль, которую такая оценка сыграла в ходе «революции роз» (а немногим позже — в «оранжевой революции»), можно представить, насколько Михаил Саакашвили чувствовал себя в СНГ «белой вороной». Нет ничего удивительного в том, что выход из этой изоляции он искал посредством контактов с «оранжевой» оппозицией Украины. Причем для обеих сторон эти контакты были актуальными и в силу того, что украинские оппозиционеры строили свою политическую стратегию на президентских выборах осени 2004 года, исходя из вероятности «революционного» сценария, подобного реализованному в Тбилиси. Поиски общего языка сильно облегчало то обстоятельство, что лидеры организаций вроде грузинской «Кмары» или украинской «Поры» учились буквально по одним и тем же «учебникам».
Виктор Ющенко еще в качестве лидера украинской оппозиции присутствовал на инаугурации Михаила Саакашвили в январе 2004 года2. Год спустя он пригласил на свою инаугурацию президента Грузии3. Контакты между официальным Тбилиси и лидерами «оранжевой» коалиции окрепли и обрели статус межгосударственных. Тон им задала «Карпатская декларация», подписанная Саакашвили и Ющенко в начале января 2005 года. В ней утверждалось, что приход обоих президентов к власти знаменует новую волну
1 См.: [http://www.cis.minsk.by/main.aspx?uid=2096]. Михаил Саакашвили воздержался от подписи этого документа, отметив, что Грузия «считает необходимым усовершенствовать ОБСЕ и реформировать его институты». Заявление не подписали Туркменистан — в силу своего традиционного нейтралитета — и Азербайджан (в данном случае, по-видимому, ключевую роль сыграло нежелание ссориться с влиятельным европейским институтом в условиях, когда до парламентских выборов, исключительно важных в плане легитимации режима Ильхама Алиева, оставалось чуть больше года). Примечательно, что документ подписала Украина, которая обычно не координирует свою внешнюю политику с СНГ.
2 См.: Интерфакс, 23 января 2004.
3 См.: [http://www.newsru.com/world/02jan2005/uty.html], 27 июня 2006.
освобождения в Европе, которая (волна) «принесет окончательную победу свободы и демократии на всем европейском континенте»4.
Однако если на том этапе для Грузии упомянутые контакты означали в первую очередь преодоление изоляции в рамках СНГ, то для Украины цена вопроса была значительно выше. Победа «оранжевой» революции создала на всем постсоветском пространстве совершенно особую ситуацию. На фоне грузинской «революции роз» такой способ смены власти в крупнейшей (после России) стране постсоветского пространства давал все основания говорить о намечающейся тенденции. Либеральные политические группировки, склонные к ориентации на Запад, наблюдали в государствах СНГ наглядную «историю успеха», вместе с тем получали своеобразное «руководство к действиям». В свою очередь, новые власти Украины испытывали (как и их сторонники внутри страны) сильнейшую эйфорию («через три года мы будем жить как в Чехии», — таким был характерный тон разговоров в Украине в феврале — марте 2005 г.). В тот момент Украина — впервые, пожалуй, за всю свою историю — могла задуматься о том, чтобы бросить РФ вызов в качестве альтернативного России «центра притяжения» в СНГ и на всем постсоветском пространстве. Казалось бы, для этого имелось все: еще сохранялись высокие темпы экономического роста (до 12%)5, достигнутые правительством Виктора Януковича, либеральные лозунги «оранжевой революции» нашли немало влиятельных сторонников, а Запад только приветствовал бы обретение Украиной нового внешнеполитического статуса. Альянс с Тбилиси привлекал «оранжевый» Киев тем, что мог бы стать первым шагом к лидерству Украины на постсоветском пространстве.
Компромиссы и консолидация
Правда, условий для реанимации ГУАМ не возникло бы, если б в этом альянсе не оказалась заинтересована Молдова. Президент этой страны Владимир Воронин имел основания опасаться, что оппозиция использует против него тот же «революционный» сценарий, апробированный в Грузии и Украине. Воронин обезопасил себя от этой угрозы при помощи перехвата потенциальных «революционных» лозунгов — либеральных и прозападных, а также за счет сближения с Тбилиси и, особенно, с Киевом. Стоявшая перед ним задача существенно упрощалась тем, что еще в конце 2003 года официальный Кишинев, ранее симпатизировавший Москве, испортил с ней отношения, в последний момент отказавшись подписать уже согласованный «меморандум Козака», содержавший предложенный Россией план урегулирования приднестровского конфликта6. Благодаря этому Воронин мог не опасаться, что оппозиция объявит его «ставленником Москвы», а Запад проявит заинтересованность в отстранении его от власти.
Сближение Молдовы с Грузией и Украиной было для двух последних тем ценнее, что речь шла уже не о двусторонних отношениях стран, в которых победили «цветные революции», а о перспективах формирования регионального блока. По этой причине Воронину простили принадлежность к коммунистической партии и дружбу с Москвой, продолжавшуюся до конфликта вокруг «меморандума Козака».
Вопросы, связанные с возрождением ГУАМ, обсуждались на нескольких двусторонних встречах лидеров трех государств в конце февраля — начале марта 2005 года. Необходимо отметить, что четвертый представитель блока, Азербайджан, не слишком активно участвовал в этом процессе, лишь следуя за событиями. С одной стороны, в Баку отда-
4 [http://president.gov.ge/?l=E&m=5&sm=2&id=29], 27 июня 2006.
5 См.: [http://www.fm.org.ua/newws.php?i=282732], 27 июня 2006.
6 См.: РиА «Новости», 25 ноября 2003.
вали себе отчет, что накануне парламентских выборов (они должны были состояться в ноябре 2005 г.) и с учетом победоносного шествия «оранжевой» политической модели по пространству СНГ было бы рискованно дистанцироваться от Грузии и Украины. В складывавшейся ситуации для президента Азербайджана Ильхама Алиева спокойнее было находиться «в одной лодке» с постсоветскими режимами, демонстрировавшими свою приверженность либеральным прозападным лозунгам (впрочем, ноябрьские выборы показали, что членство в ГУАМ не дает 100%-й гарантии от попыток «оранжевого импорта»). С другой стороны, Баку не мог не видеть, что реанимация ГУАМ практически невозможна без его участия. Экономическая повестка блока традиционно включала в себя пункт об альтернативных России источниках энергоносителей и маршрутах их транспортировки. Из всех государств, входящих в ГУАМ, крупными запасами нефти и газа обладает лишь Азербайджан, соответственно только он мог обеспечить альянсу экономический фундамент, пусть во многом и «виртуальный» (участникам блока пока не удалось перевести дискуссию об альтернативных источниках энергоносителей в практическое русло).
В то же время некоторые действия «реаниматоров» ГУАМ размывали идеологические основы блока как сообщества стран, «выбравших свободу». Например, стремясь придать больший вес альянсу, они попытались привлечь к участию в саммите президента Узбекистана Ислама Каримова, пользующегося репутацией одного из наиболее авторитарных правителей в СНГ. Однако, несмотря на солидные дипломатические усилия, затраченные на решение этой задачи («уговаривать» Каримова в Ташкент прилетел премьер-министр Грузии Зураб Ногаидели), республика отказалась участвовать во встрече ГУАМ, а позже объявила о выходе из блока (Ногаидели прервал свой двухдневный визит, когда стало известно об отказе)7.
Размыванию идеологической базы ГУАМ способствовал также отказ Кыргызстана присоединиться к этому блоку. Напомним, что одновременно с подготовкой кишиневского саммита альянса в Бишкеке произошел переворот, осуществленный в соответствии с киевским или тбилисским сценарием и закончившийся отставкой президента страны Аскара Акаева. Отказ исполняющего обязанности главы Кыргызстана Курманбека Бакиева принять участие в реанимации ГУАМ существенно обесценил революционный пафос блока. Для Грузии и Украины этот отказ к тому же был сопряжен с некоторыми имиджевыми потерями, так как переговоры о присоединении Кыргызстана велись на весьма высоком уровне: незадолго до саммита Бишкек посетили министры иностранных дел Грузии и Украины — Саломе Зурабишвили и Борис Тарасюк8.
Тем не менее саммит ГУАМ, проведенный в Кишиневе 22 апреля 2005 года, стал для его организаторов скорее удачным, чем нет. Сам по себе информационный резонанс, вызванный кишиневской встречей (после нескольких лет, в течение которых блок почти не подавал признаков жизни), можно было считать немалым достижением. К безусловным успехам саммита надлежит отнести и то, что его участникам удалось обозначить более или менее четкие цели, которые ранее у ГУАМ практически отсутствовали: распространение демократии на постсоветском пространстве и борьба с сепаратизмом.
При этом следует отметить, что вопросы, связанные с распространением демократии, в итоговых документах встречи были проработаны гораздо слабее, нежели проблема борьбы с сепаратизмом. Что касается первой цели, то усилия участников саммита были направлены в основном на критику режима лидера Беларуси Александра Лукашенко, причем в Кишиневской декларации, подписанной по итогам встречи, этому вопросу практически не уделяли внимание.
7 См.: РИА «Новости», 19 апреля 2005.
8 См.: Интерфакс, 31 марта 2005.
Зато борьба с сепаратизмом стала темой, способствовавшей консолидации довольно разнородного блока. Из четырех государств, главы которых собрались в Кишиневе, три — Грузия, Азербайджан и Молдова — столкнулись с данной проблемой. В этом смысле можно говорить, что обострившаяся еще в 2004 году дискуссия о будущем «замороженных» конфликтов и непризнанных государств на постсоветском пространстве способствовала реанимации ГУАМ. Характерно, что в отличие от многих международно-правовых документов, посвященных проблеме разрешения конфликтов на постсоветском пространстве, Кишиневская декларация не содержала в себе даже ссылки на право наций на самоопределение и жестко задавала цель урегулирования в виде «реинтеграции неконтролируемых территорий в государства, частью которых они являются»9.
Подобный подход к проблеме «замороженных» конфликтов в полной мере отвечал интересам Тбилиси, Баку и Кишинева. Что же касается Киева, то в ходе саммита украинская дипломатия уделяла основное внимание тематике, связанной не столько с демократизацией на постсоветском пространстве (как можно было ожидать), сколько с проблемой сепаратизма, а именно — вопросам урегулирования приднестровского конфликта.
В Кишиневе Виктор Ющенко заявил: «Украина ставит перед собой цель сдвинуть, наконец, с мертвой точки хотя бы одну из этих проблем (имелись в виду «замороженные» конфликты. — Н.С.) — проблему Приднестровья»10, — и выдвинул свой план разрешения противостояния, центральным пунктом которого должно было стать проведение в Приднестровской Молдавской Республике демократических выборов. Примечательно, что указанный замысел удостоился специального упоминания в тексте Кишиневской декларации, причем в весьма позитивном ключе. Нетрудно было заметить, что практический смысл этих предложений заключался не столько в борьбе с сепаратизмом, сколько в попытке взять на себя роль «геополитического спонсора» непризнанной республики, вытеснив с этой позиции Москву (влияние России на непризнанные государства на постсоветском пространстве не без оснований считается одним из рычагов ее внешней политики). Такой подтекст предложений украинского президента был тем более выразителен, что в памяти всех участников приднестровского урегулирования были еще свежи воспоминания о неудачной попытке России разрешить этот конфликт. Инициативы Виктора Ющенко по его урегулированию стали подтверждением того, что власти Украины чувствовали в себе достаточно сил, чтобы оспаривать российское лидерство на территории бывшего СССР, и рассматривали ГУАМ как один из инструментов подобной политики. Фактическая блокада Приднестровья, объявленная украинскими властями в марте этого года, стала шагом в том же направлении11.
В целом участники саммита смогли обойти острые углы (вроде содержательного обсуждения демократичности того или иного режима, представленного в Кишиневе) и сформулировать актуальную для всех членов блока повестку. Это и обеспечило реанима-
9 [http://www.guam.org.Ua/181.449.0.0.1.0.phtml], 27 июня 2006.
10 РИА «Новости», 22 апреля 2005.
11 Российский еженедельник «Эксперт» отмечал по этому поводу: «Связь Западной Украины, являющейся опорой нынешней [украинской] власти, с Приднестровьем куда теснее, чем кажется. Еще во время войны в Приднестровье на стороне непризнанной республики воевали не только русские волонтеры, но и украинские, в том числе и из западных областей страны. К тому же за время существования непризнанной республики в полуофициальном режиме западноукраинские чиновники и бизнесмены обросли самыми обширными связями с приднестровской элитой. Причем дело тут не только в обеспечении транзита в Россию (и из России), но и в довольно тесных личных связях и в бизнес-интересах. Различные схемы взаимодействия с Приднестровьем — важная составляющая дохода для очень многих украинских деятелей вполне «оранжевой» ориентации, в том числе в непосредственном окружении Ющенко» (Протопопов А. Серая зона // Эксперт, 13 марта 2006, № 10 (504)).
цию ГУАМ, а также его дальнейшее развитие (год спустя после кишиневского саммита на базе этого неформального альянса была создана Организация за демократию и экономическое развитие). Однако в последующем расхождения между интересами и стратегиями участников блока лишь углублялись.
Диалектика нефти и демократии
Для грузинских властей все более и более актуальным становился вопрос об использовании внешнеполитических достижений во внутренней политике, что ощущалось еще накануне кишиневского саммита ГУАМ, когда Михаил Саакашвили столкнулся с первыми крупными акциями своих политических противников. Лидер оппозиционной Лейбористской партии Шалва Нателашвили обещал в середине апреля 2005 года, что его организация проведет в Тбилиси (в день визита в страну президента США Дж. Буша) митинг под лозунгом отставки Саакашвили. Акция действительно состоялась; впрочем, по понятным причинам ее мало кто заметил12. В апреле активизировалась и правая оппозиция: партия «Консерваторы» во главе с Кобой Давиташвили объявила, что намерена начать сбор подписей за отставку президента13. С тех пор давление оппозиции на Саакашвили лишь нарастает. Экономическая политика грузинских властей дает определенный эффект (в частности, в 2005 г. темпы роста ВВП страны составили 9,3%)14. Но все же этот эффект ниже надежд, которые население страны связывало с лидерами «революции роз». Тем более что в последнее время к постоянным экономическим сложностям добавились еще и неприятные последствия ограничения доступа некоторых грузинских товаров на российский рынок. Обещанного президентом восстановления контроля Тбилиси над Абхазией и Южной Осетией пока не ожидается. По некоторым оценкам, на предстоящих местных выборах рейтинг партии Саакашвили «Единое национальное движение» составит около 30%15. Это резко контрастирует с 66%, набранными этой партией в блоке с «демократами» Нино Бурджанадзе на парламентских выборах в марте 2004 года16. В такой ситуации президент страны не может не обращаться к внешнеполитическому контексту в поисках аргументов, укрепляющих его позиции во внутренней политике.
Главным из таких аргументов является статус Грузии как признанного на Западе лидера демократии на пространстве СНГ и как «родины» «цветных революций». С этой точки зрения любое событие на территории бывшего СССР, которое можно истолковать согласно логике распространения демократии, «работает» на укрепление политических позиций Михаила Саакашвили. Есть основания полагать, что интерес Тбилиси к ГУАМ продиктован, в том числе, и этим. Ведь в составе альянса, ставящего своей целью демократизацию и борьбу с сепаратизмом, сегодняшняя Грузия почти автоматически превращается в центрального игрока («самая демократичная» и «наиболее пострадавшая от сепаратистов, т.е. два «замороженных» конфликта»). Причем это совершенно не зависит от ее реального экономического и геополитического статуса. Не случайно, что после кишиневского саммита официальный Тбилиси активно развивал контакты с белорусской оппозицией: это позволяло поддерживать «на плаву» тему демократизации постсоветского пространства, которая было «завяла» на самой встрече.
12 См.: Интерфакс, 10 мая 2005.
13 См.: Интерфакс, 14 апреля 2005.
14 См.: Интерфакс, 22 марта 2006.
15 См.: [http://www.regnum.ru/news/651022.html].
16 См.: ПРАЙМ-ТАСС, 19 апреля 2004.
Однако проблема заключается в том, что в рамках ГУАМ развитие «демократической» составляющей сталкивается с рядом ограничений. Во-первых, данная структура испытывает явный дефицит ресурсов, необходимых для распространения демократии (в ее грузино-украинской версии) на постсоветском пространстве. Во-вторых ( это, пожалуй, самое главное), еще ход подготовки саммита ГУАМ продемонстрировал, что цель формирования на пространстве СНГ регионального объединения, способного стать альтернативой проектам, предлагаемым Москвой, в значительной мере противоречит жесткой ориентации на прозападные и либеральные политические идеалы. Подобная направленность не находит поддержки у многих постсоветских режимов.
С данной точки зрения примечательно, что по мере укрепления ГУАМ и его трансформации от неформального альянса к полноценному международному формированию проблематика демократизации стала «уходить из его повестки». В декларации, принятой по итогам саммита, состоявшегося в конце мая 2006 года в Киеве, эта тема звучала лишь на уровне общих фраз, что контрастировало с конкретными и четкими заявлениями о сотрудничестве по урегулированию «замороженных» конфликтов и в энергетике17. Для представления «демократической» повестки Грузия, как и Украина, использует другую площадку — Сообщество демократического выбора, о создании которого они объявили в августе 2005 года18.
Что касается Азербайджана, то его стратегия в рамках ГУАМ не претерпевает существенных изменений. Как и накануне саммита в Кишиневе, Баку склонен скорее следовать за событиями, нежели активно влиять на деятельность альянса. В то же время некоторые партнеры Азербайджана по ГУАМ дали Ильхаму Алиеву не один повод считать, что чрезмерное сближение с альянсом способно создать определенные угрозы для стабильности азербайджанского режима.
Речь идет о двух весьма болезненных для официального Баку эпизодах кампании по избранию парламента страны осенью 2005 года. Один из них касался судьбы бывшего спикера Расула Гулиева, который считался одним из наиболее влиятельных оппонентов действующих властей Азербайджана. Гулиев уже несколько лет живет в США, поскольку на родине его обвиняют в хищениях государственного имущества. В середине октября 2005 года он пытался вернуться в Азербайджан, несмотря на угрозы ареста. Однако самолет с экс-спикером на борту не стал совершать посадку в бакинском аэропорту, а приземлился на территории Украины, в Симферополе. Там Гулиев был задержан по просьбе азербайджанских властей, однако через несколько дней его выпустили на свободу. «Верхи» Азербайджана отреагировали на это решение Украины резко негативно. Президент Ильхам Алиев заявил своему украинскому коллеге: «Освобождение после задержания в Украине одного из представителей международной мафии — известного в нашей стране в качестве вора Расула Гулиева, обвиняемого в хищении государственных средств на сумму более 117 млн долл. США и объявленного в международный розыск, вызвало у азербайджанской общественности чувство удивления и сожаления»19. Он также добавил, что этот случай не способствует развитию сотрудничества в рамках ГУАМ. Другой эпизод был связан с сотрудничеством между азербайджанской оппозицией и украинской организацией «Пора», сыгравшей важную роль в «оранжевой революции». «Мусават» (партия, входящая в оппозиционный азербайджанский блок «Азадлыг») в октябре 2005 года подписала соглашение о взаимопонимании и сотрудничестве с этой организацией20. Подобное действие вызвало немалую озабоченность азербайджанских властей, которые опаса-
17 См.: [http://www.guam.org.ua/181.611.0.0.1.0.phtml].
18 См.: Интерфакс-Украина, 12 августа 2005.
19 Интерфакс-Украина, 4 ноября 2005.
20 См.: Интерфакс-Украина, 21 октября 2005.
лись повторения грузинского или украинского сценария в ходе парламентских выборов. Ранее один из активистов «Поры», прибывший в Баку, был задержан и выслан из страны21. Официальный Киев был вынужден оправдываться перед Азербайджаном, разъясняя, что деятельность этой организации ни в коей мере не отражает внешнеполитический курс Украины22.
В то же время в Баку понимали и понимают всю степень заинтересованности Грузии, Украины и Молдовы в участии Азербайджана в ГУАМ. На протяжении года, прошедшего между кишиневским и киевским саммитами ГУАМ, все три государства в той или иной форме столкнулись с трудностями в отношениях с Россией по газовому вопросу. И хотя эти трудности были спровоцированы (отчасти выдуманы, как это было в Грузии после аварии на магистральных газопроводах в январе 2006 г.) самими правительствами трех стран, ими прочно овладела идея о поиске неких альтернативных России источников энергоносителей23. Именно этот пункт постепенно становится центральным в повестке дня ГУАМ. По понятным причинам значение Азербайджана в этом плане трудно переоценить.
Поэтому, несмотря на неприятные для азербайджанских властей эпизоды с Расулом Гулиевым и организацией «Пора», Ильхаму Алиеву не нужно опасаться, что либеральная риторика его партнеров по блоку ГУАМ может в обозримом будущем создать угрозу для устойчивости его режима. Наоборот, ныне Баку через участие в альянсе способен успешно решить задачу по парированию обвинений в недостаточной демократичности. Ведь мало кому на Западе придет в голову делать акцент на проблеме авторитаризма в государстве, которое является членом прозападной региональной международной организации, действующей на постсоветском пространстве.
Положение удобно для Азербайджана и тем, что членство в ГУАМ едва ли будет связано для него с реальными экономическими обязательствами. Хотя на саммите в Киеве было принято решение о создании зоны свободной торговли в рамках ГУАМ24, экономическое сотрудничество в этой организации все еще остается в значительной мере «виртуальным». Внешнеторговый оборот между членами блока невелик, а в плане экономического эффекта совместные транспортные проекты сомнительны, к тому же они требуют больших инвестиций. Нефтепровод Одесса — Броды, крупнейший геоэкономический проект, реализованный в интересах развития ГУАМ, экономически не оправдал себя. Обсуждение вопроса о его «обратном реверсе» (сейчас нефтепровод обеспечивает доставку российской нефти на терминал в Одессе для последующей ее транспортировки танкерами через черноморские проливы), возобновленное незадолго до встречи глав государств ГУАМ в Киеве, пока не привело к конкретным решениям25. А значит, Азербайджан может по-прежнему делать благожелательные заявления по поводу тех или иных экономических планов ГУАМ, не опасаясь, что ему придется искать нефть, необходимую для заполнения названного выше трубопровода.
21 См.: Интерфакс-Азербайджан, 18 сентября 2005.
22 См.: Интерфакс-Азербайджан, 17 февраля 2005.
23 В Киевской декларации о создании Организации за демократию и экономическое развитие — ГУАМ от 23 мая 2006 года государства-участники альянса «заявляют о недопустимости экономического давления и монополизации энергетического рынка, и подчеркивают необходимость активизации усилий в целях обеспечения энергетической безопасности, в том числе путем диверсификации маршрутов транспортировки энергоресурсов Центрально-Азиатского и Каспийского регионов на европейский рынок» [http:// www.guam.org.ua/181.611.0.0.1.0.phtml], 27 июня 2006.
24 См.: [http://www.guam.org.Ua/181.611.0.0.1.0.phtml], 27 июня 2006.
25 Накануне киевского саммита Украина выдвинула предложение о продолжении нефтепровода Одесса — Броды до Гданьска с целью транспортировки каспийской нефти на рынки Восточной Европы. «Мы убеждены в выгодности и уникальности этого проекта», — заявил Виктор Ющенко (Интерфакс-Украина,
12 мая 2006).
Цветущая постсоветская сложность
Сегодняшнее положение ГУАМ отличается от прежнего еще и тем, что его участники не ставят перед собой столь амбициозных целей, как год назад. «Уход» Юлии Тимошенко с поста премьер-министра Украины осенью 2005 года и распад коалиции, сложившейся на Майдане, парламентские выборы и последовавший за ними затяжной политический кризис — все это уже не позволяет Киеву примериваться к роли альтернативного России лидера постсоветского пространства26. А итоги парламентских выборов (ноябрь 2005 г.) в Азербайджане, наряду с нестабильностью, наступившей после «революции тюльпанов» в Кыргызстане, обесценили прогнозы относительно «новой волны демократизации» на постсоветском пространстве и ослабили идеологическую основу реанимации ГУАМ. Основными «средствами существования» этой организации все больше становятся, во-первых, трудности в отношениях между Россией и Западом, во-вторых, обострение проблемы непризнанных государств на постсоветском пространстве. Российским политикам из числа «консерваторов» и «ястребов» неплохо было бы помнить о том, что любые их заявления, «привносящие» проблемы Абхазии, Южной Осетии, Нагорного Карабаха или Приднестровья в контекст геополитического противостояния между РФ и Западом, объективно способствуют укреплению блока ГУАМ.
Вместе с тем следует подчеркнуть, что анализ стратегий участников этого альянса на протяжении последних полутора-двух лет не дает оснований для распространенных суждений о «несамостоятельности» их внешней политики, ее детерминированности волей западных держав. Конечно, руководители Грузии, Украины, Азербайджана и Молдовы не могут не учитывать интересы Соединенных Штатов, а также крупнейших государств Европейского союза и придерживаются курса на укрепление отношений с ними. Однако в рамках этого выбора существует множество вариантов его реализации, в конечном счете продиктованных сложным и динамичным переплетением интересов элит постсоветских стран. Причем в подавляющем большинстве случаев речь идет о прагматичных внешнеполитических стратегиях, в которых идеологические соображения играют роль не столько движущей силы, сколько одного из «инструментов».
Международные отношения на постсоветском пространстве оказываются «мозаичными», многофакторными и противоречивыми, причем эта мозаичность будет лишь прогрессировать. Как пример: уже в ближайшие годы можно прогнозировать резкий экономический подъем в Азербайджане на фоне других стран Южного Кавказа, что не может не повлечь за собой определенные политические последствия.
Постсоветские государства вполне состоялись и освоились в качестве международных игроков, хотя далеко не первого ряда. Для российской элиты это означает следующее: расчеты на то, что о судьбе постсоветского пространства можно договориться с Западом, во многом иллюзорны. Москва будет вынуждена решать задачи укрепления своего влияния в Баку, Тбилиси, Киеве и в других столицах бывших советских республик. С другой стороны, и Западу еще предстоит воочию убедиться, что мотивы и движущие силы постсоветской политики порой оказываются гораздо сложнее, нежели их принято описывать в заявках на гранты по развитию гражданского общества.
26 «Второе издание» «оранжевой» коалиции, связанное с повторным приходом Юлии Тимошенко на должность премьер-министра, едва ли изменит ситуацию: политический и идеологический динамизм «оранжевых» уже не тот, что был в начале 2005 года.
