CC BY
106
УДК 811.134.2+821.134.2
Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2013. Вып. 2
И. А. Шалудько
ГРОТЕСК КАК СРЕДСТВО СОЗДАНИЯ САТИРИЧЕСКОГО ДИСКУРСА КЕВЕДО
В литературном наследии Франсиско де Кеведо-и-Вильегаса (1580-1645) сатирические сочинения, написанные поэзией и прозой, в самых разнообразных жанровых формах (сонеты, очерки, памфлеты, новеллы, роман), занимают важнейшее место. Не удивительно, что описанию многообразия средств создания сатиры в творчестве Кеведо посвящены статьи и даже отдельные монографии [1; 2; 3; 4].
Одним из прямых приемов сатирического изображения действительности является популярное в литературе Золотого века разоблачение человеческих пороков через выявление лицемерной сущности языка (мотив ханжества как источника смертных грехов представлен в сочинениях испанских гуманистов Кристобаля де Вилья-лона, Антонио де Гевары, Хуана Вальдеса и др.). Этим инструментом десакрализации слова Кеведо владел мастерски. Ярким примером развенчания сакральности языка, его претензий на выражение истины является пассаж из монолога [5] аллегорического персонажа по имени Разочарование (Desengaño) из фантастико-сатирической новеллы «Мир наизнанку» (El mundo por de dentro), вошедшей в цикл «Сновидения» (Los Sueños). Этот фрагмент посвящен лицемерию в языке, «или лингвистической мистификации испорченного языка, который служит для того, чтобы скрывать, а не выявлять» [6], иными словами — эвфемии. Сталкивая пары эвфемизм vs. дисфе-мизм, Кеведо обнаруживает основные лингвистические механизмы эвфемизации, как компрессивные, так и перифрастические (ср. мейозис: entretenedor del calzado («наладчик обуви») — zapatero («сапожник»), miembro de justicia («представитель правосудия») — verdugo («палач»)). Заметим, что первые составляют более многочисленную группу, включающую в себя семантико-структурный тип компрессии — метонимию (ср. casa («дом») ^ casa de putas («публичный дом»), diestro («ловкий») ^ diestro en trampas («шулер») и др.), а также прагматический вид сокращения — мейо-зис (secretario («секретарь») — escribano («писарь»), moreno («темнокожий») — negro («негр»), trato («торговля») — usura («ростовщичество») и др.) и антифрасис (ср. ermita («пустынь») — taberna («кабак»), damas («дамы») (ср. также оксюморон damas de alquiler («дамы внаем»)) — putas («шлюхи»), güésped (huésped) («постоялец») — ventero («хозяин постоялого двора») и др.). Не удивительно, что именно антифрасис является самым распространенным механизмом эвфемизации и, как следствие, благодарным объектом сатиры.
Однако основным приемом сатирического дискурса Кеведо, по мнению исследователей, является непрямое средство, косвенный лингвистический ресурс — языковая пародия (в противоположность литературной пародии, имеющей жанровую природу), созданию которой служит компрессия языковой материи, обусловлива-
Шалудько Инна Александровна — канд. филол. наук, доцент, Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена; e-mail: [email protected]
© И. А. Шалудько, 2013
ющая конденсацию текста, ср.: «Эллиптический синтаксис, экспрессивный диалог, консептистский синтез очень далеких образных планов гарантируют более высокую степень конденсации, если можно так выразиться, самого текста» [2, p. 223].
Указанные приемы, а также ряд других могут быть объединены понятием, которое Л. Шпитцер определил как «гротескное искусство слов», создаваемое конкретными языковыми средствами, в частности словообразовательными [7]. Подводя словесный гротеск под более широкое понятие окказионализма, современный исследователь Эр. Ханпира вводит следующую дефиницию: «Гротеск на уровне художественной речи — это такое сочетание языковых единиц (или неязыковых, речевых, с языковыми), которого нет в языке и которое вовсе не задано языковой системой или задано в очень малой степени» [8, с. 310]. Словесный гротеск, как следует из анализа материала, создается лексической заумью, словообразовательными окказионализмами (особое место среди них занимают компрессивные модели), синтак-тико-семантическими средствами, такими как оксюморон, изменение глагольной интенции, контраст имени и персонажа и др., стилистическими приемами (использование арготизмов, анахронизмов и пр.), графическими средствами [8]. Средства словесного гротеска, по мнению ученого, не связаны необходимой связью с гротеском на уровне образной системы текста, его композиции, сюжета [8].
Как показывают исследования, создавая языковую пародию компрессивного типа, иными словами, языковой гротеск, Кеведо использует разнообразные лингвистические структуры: словообразовательные модели всех видов (продуктивные, малопродуктивные и непродуктивные), свободные и связанные (устойчивые и фразеологические) синтаксические образования, в том числе образного характера. При этом общим принципом создания авторских окказионализмов является сближение далекого, сочетание несочетаемого. Систематизируем материал, приведенный в работе Э. Аларкоса Гарсиа [1], в краткой классификации языковых средств создания окказионализмов (языкового гротеска) в сатирическом дискурсе Кеведо.
1. На синтаксическом уровне.
• Эллиптическое сокращение свободной синтаксической модели: oler a viernes («пахнуть пятницей») ^ oler a pescado que se suele comer los viernes («пахнуть рыбой, которую обычно едят по пятницам (т. е. в дни нестрогого поста)»). (Данный пример в качестве яркого образца кеведовой метафоры приводит Н. Г. Мед [9, с. 205].)
• Сокращение в свободной синтаксической модели с образованием составной лексемы, ср. putidoncella («шлюхо-барышня») ^ puta que presume de doncella («шлюха, выдающая себя за барышню»), calvi-casadas («лысо-замужние») ^ casadas con calvos («замужем за лысыми»).
• Частным случаем этого типа словообразования, авторской деривационной моделью можно назвать образование составной лексемы quintaN путем сокращения исходной синтагмы quintaesencia deN, ср.: eres la quintainfamia («ты квинт-позор») ^ quintaesencia de la infamia («квинтэссенция позора»); Yo soy la quintacuerna destilado («Я чистый квинт-рогоносец») ^ quintaesencia de la cuerna («квинтэссенциярогоносца»); esta es de mis obras la quintademonia («это всех моих творений квинт-бесовщина») ^ quintaesencia de todos los demonios («квинтэссенция бесовщины»).
• Сокращение в сравнительной или метафорической модели по типу амальгамы, ср.: pelijudas («рыжиуда») ^ pelirroja como Judas («рыжая как Иуда»); Matus-doña-Ana («Мафус-донья-Ана») ^ el Matusálen de doña Ana («этот Мафусаил донья Ана»), в частности с инверсией элементов (латинизирующий прием): demonichucho («бесолище») ^ avechucho de demonio («страшилище бес»), diabliposa («бесобочка») ^ mariposa de diablo («бабочка бес»), libropesía («книгожажда») ^ hidropesía de libros («жажда до книг»), а также с расчленением и инверсией: alca-madres y güetas-tías («свод-матери и ницы-тетки») ^ alcagüetas que fingen madres o tías de una muchacha («сводницы, выдающие себя за матерей и теток девушек»).
• Манипулирование устойчивыми структурами, сопряженное с семантической компрессией:
a) экспрессивное обновление семного состава идиомы за счет замен, обусловленных инверсией в сравнительных структурах: mujer... con cara podrida, como olla (< con cara como olla podrida) («женщина. со сборным лицом, как рагу (с лицом, как сборное рагу)»), ср. также libro podrido, como olla («сборная книга, как рагу»); repicar a zorra, como a fiesta («звонить к попойке, как к празднику»); irse de palabras, como de cámaras («страдать словесным поносом»); condenar a dueñas (sin sueldo), como a galeras («приговорить к безвозмездной службе дуэньи, как к галерам»); данные модели при условии прозрачности сравнительного оборота тяготеют к его эллиптическому опущению: el mundo está condenado a dueña perdurable, que nunca se acaba («мир приговорен к длительной, нескончаемой дуэнье») и др.;
b) экспрессивная замена компонента структуры узуально или окказионально синонимичным ему, способствующим дифференциации значения: dar un gozque («всучить моську»), dar un alano («всучить дога») (< dar un perro muerto («одурачить (букв. всучить дохлого пса)»)): no la dan un gozque si pueden dar un alano («ее не дурачат по мелочи, если могут одурачить по-крупному»); hablar entre muelas («цедить сквозь моляры») (< hablar entre dientes («цедить сквозь зубы»)): así, por falta de dientes, habló con él entre muelas («так, за неимением зубов, он говорил с ним сквозь моляры»); ср. также salir letra entre piernas («выйти поджав вексель») (< salir (con) rabo entre piernas («выйти поджав хвост»)) и др.;
c) создание авторских идиом путем расчленения исходных фразеологизмов и скрещения их частей со свободными компонентами: llorar/escribir a cántaros («плакать/писáть как из ведра») (< llover a cántaros «лить (о дожде) как из ведра»); llorar/hablar a tiento («плакать/говорить ощупью») (< andar a tiento («двигаться ощупью»)); mentir de puntillas («врать на цыпочках») (< andar de puntillas («ходить на цыпочках»)); cantar de portante («петь трусцой») (< caminar de portante («идти трусцой»)) и др.
2. На уровне морфологии.
• Использование малопродуктивных словообразовательных моделей, соотносимых со свернутыми пропозициями: quiromántico («хиромант») > nalguimántico («ягодицемант»), frontimántico («лобомант»), codimántico («локтемант»), pescuecimántico («загривкомант»), piedimántico («ногомант»)
(v que adivina por las nalgas, frentes, codos, pescuezos, pies («гадающий по ягодицам, лбам, локтям, загривкам, ногам»)); в частности с имитацией латыни: terraplenar 'llenar de tierra' («заполнить землей») > lanaplenar 'llenar de lana' («заполнить шерстью»), verbigracia 'por ejemplo' («например») > cultigracia 'ejemplo culto' («культипример»).
• Каламбурная имитация деривационных моделей по типу семантической компрессии, создающая непереводимые образцы: pretendiente («претендент, жених») > pretenmuela 'pretendiente desgraciado' («несчастный вздыхатель»): Y viendo que mi desgracia/ no dio lugar a que fuera,/ como otros, tu pretendiente,/ vine a ser tu pretenmuela («И видя, что мое невезение не позволило мне стать, как другие, твоим женихом, я сделался твоим женухом»).
• Образование неологизмов по продуктивным деривационным моделям, соответствующим структурному сокращению:
a) образование отыменных глаголов суффиксальным и префиксально-суффиксальным способами, ср.: cornudar 'echar cuernos, adquirir la condición de cornudo' («отрастить рога, стать рогоносцем»); desnoviar 'apartar los novios' («препятствовать жениховству»); а также: condar 'ser conde' («граф-ствовать»), titulecer («титулевать»), embodarse 'casarse' («освадьбиться»), letradear 'hacer oficios de letrado' («адвокатствовать»), abernardarse 'parecer a Bernardo del Caprio o convertirse en él' («обернардиться»), despicarar 'despejar de picaros un lugar' («расплутовать»), desendiablarse, desendueñarse 'expeler diablo u otra virtud maligna' («выбесноваться») (a tú por tú se pone con la muerte,/ y no hay encantamiento tan terrible,/ que, si le ve, no haga que le sueñe,/ y que se desendiable y desendueñe («со смертью он на "ты", и нет таких страшных чар, перед которыми он спасовал бы и выбесновался бы, и вычертовался»)) и мн. др.;
b) образование абстрактных терминов и собирательных имен с помощью суффиксов: -ismo, -ano, -ad, -ia, -eria, -azgo, -encia, -ario, ср.: dinerismo («деньгизм») (religión de dinero («религия денег»)), dinerano («деньжанин»), tabacano («табаканин»), diabledad («дьяволичество»), diablencia («дьявлен-ство»), diablazgo («дьявольство»), cultería («культерия (ученый стиль)»), cornudería («рогоноство, а также сообщество, место проживания рогоносцев»), disparatario («глупарий (словарь глупостей)»), и т. д.;
c) префиксальное образование псевдотитулов и антонимов-эвфемизмов (archi-, proto-, contra-): archidiablo («эрцдьявол»), archigato («эрцкот»), protomédico («протомедик»), protomiseria («протонищета»), contraculto («контрученый») и др.
Частотным у Кеведо является комбинированный прием создания сатиры, состоящий в сочетании синтаксических и морфологических средств, ср.: Este es tonto y no sabe lo que se diabla (se hace) («Он дурак и не знает, что дьяволится (творится)»).
Таким образом, испанский сатирик не довольствуется скромными семантическими и грамматическими возможностями нормативного языка, дезавуируя его вместе с его коллективным носителем, создавая гротесковые формы и используя их как средство выражения крайне негативного восприятия социальной действительности.
Сказанное выше справедливо и для способа создания образной системы. Классикой гротескного образа может служить изображение дуэньи Кинтаньоны (Столетней) из «Сновидения о Смерти» (Sueño de la Muerte): Con su báculo venía una vieja o espantajo, diciendo:
—¿Quién está allá a las sepulturas? —con una cara hecha de un orejón; los ojos en dos cuévanos de vendimiar; la frente con tantas rayas y de tal color y hechura, que parecía planta de pie; la nariz en conversación con la barbilla, que casi juntándose hacían garra, y una cara de la impresión del grifo; la boca a la sombra de la nariz, de hechura de lamprea, sin diente ni muela, con sus pliegues de bolsa a lo jimio, y apuntándole ya el bozo de las calaveras en un mostacho erizado; la cabeza con temblor de sonajas y la habla danzante; unas tocas muy largas sobre el monjil negro, esmaltando de mortaja la tumba; con un rosario muy largo colgando, y ella corva, que parecía con las muertecillas que colgaban de él que venía pescando calaverillas chicas. Yo, que vi semejante abreviación del otro mundo, dije a grandes voces, pensando que sería sorda:
—¡Ah, señora, ah, madre, ah, tía! ¿Quién sois? ¿Queréis algo? [5, p. 373-375] «Опираясь на палку, приближалась то ли старуха, то ли пугало, вопрошая: "Кто это там у могил?" Лицо у нее было, как сушеный персик; глаза погружены в две огромные корзины для сбора винограда; лоб такой исчерченный и такого цвета и формы, что напоминал подошву; нос беседовал с подбородком и вместе они составляли когтистую лапу; выражение лица, как у грифона; рот в тени носа, как у миноги, без передних и коренных зубов, с огромными складками, как у обезьяны, c щеткой усов над верхней губой; голова дрожала, как бубенцы и голос дребезжал; длинная монашеская тока украшала черную рясу, как саван гроб; длинные четки свисали так низко, что при ее скрюченной фигуре казалось, что костяшками четок она цепляла маленькие черепа. И я, увидев это убогое явление из иного мира, громко произнес, думая, что она, должно быть, глухая: "Ах, сеньора, ах, матушка, ах, тетушка! Кто Вы такая? Чего Вам надо"?»
Гротескным приемом является уже сама презентация персонажа, осуществленная с двойной референцией: человеческое существо (una vieja («старуха»)) и неодушевленный объект (espantajo («пугало»)). Амбивалентная природа (живое — неживое, антропоморфное — неантропоморфное (вегетативное, зооморфное), реальное — фантастическое, андрогин, молодость — старость) в полной мере реализуется в заостренных гиперболой деталях портрета дуэньи: лицо из сушеного персика; глазницы — огромные корзины для сбора винограда; лоб — подошва; нос с подбородком — когтистая лапа; выражение лица, как у гротескного грифона; рот, как у миноги; провисшая кожа, как у обезьяны; щетка усов над верхней губой. Любопытно, что в динамике гротескного образа Кинтаньоны резкий контраст живого — неживого постепенно через вегетативные и зооморфные элементы переходит в противопоставление молодости и старости.
Важной особенностью кеведова гротеска является двойная мотивированность компонентов иконического знака, обусловленная приверженностью автора консеп-тизму: сложному выражению мысли и вычурному сопряжению идей. Так, una cara hecha de un orejón — это одновременно и метафора: «лицо из сушеного персика» и аллюзия на «огромное ухо» (orejón), метонимически отсылающее к слухам и сплетням (отсюда присутствие в данном пассаже понятий conversación («разговор, беседа»), habla («речь, разговор»), проспективно отсылающих к chisme («сплетня»)); dos
cuévanos de vendimiar — «две корзины для сбора винограда», вместе с тем cuévano паронимически связано с cuenca («глазница»). Подобным образом, высказывание: parecia con las muertecillas que colgaban de él que venia pescando calaverillas chicas имеет как буквальное, так и фигуральное прочтение. С одной стороны, персонажу-рассказчику представляется, что приближающаяся к нему Кинтаньона может цеплять костяшками четок (muertecillas) маленькие черепа (calaverillas), с другой — со времен своей земной жизни на бурные, необузданные страсти (ср. одно из значений muerte, зафиксированное первым академическим словарем: se llama también el afecto o pasión violenta [10, IV, p. 625] («называется также неистовое чувство или страсть»)) она ловит молодые ветреные головы (ср. calavera se toma también por la cabeza. Es voz festiva [10, II, p. 60] («череп используется также в значении "голова". Это юмористическое употребление»)).
Отметим, что такие характеристики, как динамизм и многомерность гротескного образа у Кеведо не позволяют иконическому знаку утвердиться в его предметно-изобразительной конкретности, что делает этот образ непереводимым на язык изобразительного искусства. Идиоэтническая сущность этой многомерности то же крайне затрудняет его интерпретацию средствами другого языка. В этом и заключается уникальность образной системы испанского сатирика (ср., например, орнаментально-монументальное изображение ада в «Бесноватом альгуасиле» [5]), а также ее генетическая компрессивная общность с собственно языковыми средствами создания сатиры, или языковым гротеском.
Литература
1. Alarcos García E. Quevedo y la parodia idiomática // Archivum. Oviedo: Universidad de Oviedo, 1955. T. V, N. 1. P. 3-38.
2. Nolting-Hauff I. Visión, sátira y agudeza en los "Sueños" de Quevedo. Madrid: Gredos, 1974. 318 p.
3. Llano Gago Ma. T. La obra de Quevedo: Algunos recursos humorísticos. Salamanca: Universidad de Salamanca, 1984. 226 p.
4. Durán M. Algunos neologismos en Quevedo // Modern Language Notes. V. LXX. Baltimore: The Johns Hopkins Press, 1955. P. 117-119.
5. Quevedo, Francisco de. Los sueños: Sueños y discursos. Juguetes de la niñez. Desvelos soñolientos. 3a ed. / ed. by de I. Arellano. Madrid: Cátedra, 1999. 652 p.
6. Arellano I. Introducción // Quevedo, Francisco de. Los sueños: Sueños y discursos. Juguetes de la niñez. Desvelos soñolientos. 3a ed. / ed. de I. Arellano. Madrid: Cátedra, 1999. P. 9-45.
7. Шпитцер Л. Словесное искусство и наука о языке // Проблемы литературной формы / под ред. В. М. Жирмунского. Л.: Academia, 1928. C. 191-223.
8. Ханпира Эр. Окказиональные элементы в современной речи // Стилистические исследования (на материале современного русского языка). М.: Наука, 1972. С. 245-317.
9. Мед Н. Г. Метафора в языке Ф. Кеведо // Сервантесовские чтения. Л.: Наука, 1988. С. 201-206.
10. Diccionario de Autoridades: Diccionario de la lengua castellana, en que se explica el verdadero sentido
de las voces, su naturaleza y calidad, con las phrases o modos de hablar, los proverbios o refranes, y otras cosas convenientes al uso de la lengua. Compuesto por la Real Academia Española. T. I-VI. Madrid: RAE, 1726-1739 // Nuevo Tesoro Lexicográfico de la Lengua Española / Real Academia Española. Edición en DVD. Madrid: Espasa Calpe, 2001.
Статья поступила в редакцию 15 апреля 2013 г.
