CC BY
26
ПОЛИТИЧЕСКАЯ И СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ POLITICAL AND SOCIAL PHILOSOPHY
23.00.01 Теория и философия политики,
история и методология
Theory and philosophy of politics, history and methodology
Социальная философия Social philosophy
DOI: 10.33693/2223-0092-2021-11-2-131-139
Гражданская нация и этническая идентичность: к вопросу о «сущности русской нации»
К.Г. Мальцева ©, А.Л. Алавердя^ ©
Белгородский государственный технологический университет имени В.Г. Шухова, г. Белгород, Российская Федерация
a E-mail:maltsevaannav@mail.ru ь E-mail:arti-medwd@mail.ru
Аннотация. Целью статьи является выявить значение встраивания «русской национальной идентичности» в нормативное различение гражданских наций и этнических наций, проводимое в западном обществознании уже более семидесяти лет. Это предполагает изучение способа представления нации в горизонте, определенном «либеральной метафизикой» (К. Шмитт), -в либеральной версии экономической парадигмы политического (термин Дж. Агамбена). Методом исследования является философское истолкование, позволяющее реализовать демонстрацию «основоположений» (аксиом, догм, принципов, императивов), определяющих способ представления, перспективы и выводы как необходимые - для объективного научного исследования наций и национальных идентичностей, объект исследования которых в представлении является как налично данное. Устанавливается, что гражданская нация есть проект, для которого «историографический перерасчет» (М. Хайдеггер) является способом соединения реальности понятия и действительности; гражданская нация как ассоциация на основе гражданской лояльности сводится к свободному самоопределению автономного индивида-гражданина, что с необходимостью полагает любые «остатки природности» как не-действительные, не-законные и дис-квалифицированные морально как «зло», - такой «остаток» опознается как этничность: методологически недопустимое смешение «отнесения к ценности» и «оценки» получает основание в представлении. Делается вывод: «гражданская нация», будучи теоретическим концептом, одновременно является политическим проектом и используется как инструмент идеологического воздействия: квалификация в качестве «этнической нации» выделяет объект в качестве «политического противника», которого необходимо снять, - «русская национальная идентичность» как европейская и этническая является, вследствие сказанного, «парадигмальным случаем».
Ключевые слова: нация, национальная идентичность, гражданская нация, этническая нация, «русская национальная идентичность», политический проект, экономическая парадигма политического, «либеральная метафизика»
09.00.11
DOI: 10.33693/2223-0092-2021-11-2-131-139
Civil nation and ethnic identity: On the question
of the "essence of the Russian nation"
K.G. Maltseva ©, A.L. Alaverdyanb ©
Belgorod State Technological University named after V.G.Shukhov, Belgorod, Russian Federation
a E-mail:maltsevaannav@mail.ru b E-mail:arti-medwd@mail.ru
Abstract. The purpose of the article is to reveal the importance of embedding «Russian national identity» in the normative distinction between civil nations and ethnic nations, which has been carried out in Western social studies for more than seventy years. This presupposes the study of the way of representing the nation in the horizon defined by "liberal metaphysics" (K. Schmitt) - in the liberal version of the economic paradigm of the political (J. Agamben's term). The research method is a philosophical interpretation, which makes it possible to demonstrate the "foundations" (axioms, dogmas, principles, imperatives) that determine the way of presentation, perspectives and conclusions as necessary - for an objective scientific study of nations and national identities, the object of research of which in the presentation is as a given. It is established that a civil nation is a project for which «historiographic recalculation» (M. Heidegger) is a way of combining the reality of a concept and reality; a civil nation as an association based on civic loyalty is reduced to the free self-determination of an autonomous individual-citizen, which necessarily considers any "remnants of naturalness" as invalid, illegal and morally disqualified as "evil" - such a "remnant" is recognized as ethnicity: the methodologically inadmissible confusion of "attribution to value" and "evaluation" is based on the idea. The conclusion is drawn: "civil nation", being a theoretical concept, is at the same time a political project and is used as an instrument of ideological influence: qualification as an "ethnic nation" singles out the object as a "political enemy" that needs to be removed - "Russian national identity" as European and ethnic is, in consequence of what has been said, a "paradigm case".
Key words: nation, national identity, civil nation, ethnic nation, "Russian national identity", political project, economic paradigm of the political, "liberal metaphysics"
FOR CITATION: Maltsev K.G., Alaverdyan A.L. Civil nation and ethnic identity: On the question of the "essence of the Russian nation". Sociopolitical Sciences . 2021. Vol. 11. No . 2 . Pp . 131-139 . (In Russ .) DOI: 10.33693/2223-0092-2021-11-2-131-139
ВВЕДЕНИЕ: ПРЕДМЕТ, ЗАДАЧИ И МЕТОД ИССЛЕДОВАНИЯ
«Русская национальная идентичность» давно и прочно встроена в представление западной либеральной науки о существенном различии между «гражданскими» и «этническими» нациями. Первым это различие было определено Г. Коном [Кокп, 1962] в 1944 г.: он «провел важное различение между «волюнтаристским» типом национализма, который считает нацию свободным объединением разумных людей, состоящим из входящих в него по собственной воле индивидов, и «органическим» типом, рассматривающим нацию как организм, обладающий неизменным и неизгладимым характером, которым его члены наделяются при рождении и от которого они никогда не смогут избавиться» [Смит, 2004: 269]; Кону «принадлежит также утверждение, что первый тип характерен для англо-саксонского мира, тогда как второй вид идеологии типичен для националистических движений к востоку от Рейна» [Там же; о модернистских теориях нации см.: Ломако, Мальцев, 2020а]. Несмотря на то,
что, по мнению большинства социологов, данное различение не имеет «эмпирических оснований» (например, Р. Брубейкер пишет: «считает, что с самого первого шага в социологическом исследовании следует отказаться от жесткого (в других случаях конститутивного) различения (которое, к тому же, нельзя последовательно провести) между гражданскмими нациями и нациями этническими [Брубейкер, 2012: 20-21]: «национализм не поддается четкому разбиению на типы с ясно очерченными эмпирическими и моральными профилями» [Там же: 265]), но он же утверждает, что названное различение имеет нормативное значение [Там же; подробнее см.: Ломако, Мальцев, 2020Ь]. Из последних по времени публикации социологических работ, затрагивающих тему «русской национальной идентичности, Л. Гринфельд [Гринфельд, 2012] определеннее других настаивает на том, что «русская идентичность» -не просто этнична, но в этом отношении именно она (не «немецкая» или тем более «франзуская») является «этнической как таковой» и в этом отношении - противоположна «английской» и «американской» национальным идентичностям: ее исследование представлено
Мальцев К.Г., Алавердян А.Л.
как социологическое, и оценка должна иметь основание и, по крайней мере, необходимо следовать из «отнесения к ценности», а не только из нормативности. Задачами статьи является: во-первых, определить способ представления нации, в котором раскрытая возможность перехода к оценке можно полагать обоснованным; во-вторых, изучить аргументы, посредством которых объясняется отнесение «русской национальной идентичности» к этническим, и, соответственно, определение «русских» как этнической нации; в-третьих, выяснить характер необходимости именно такого объяснения, т.е. определить горизонт понимания, в котором объяснения получают свое значение (фактически речь идет о пред-понятиях, предоставляющих объекты исследования позитивных наук как налично данное и задающих направление и границы тематизации объекта в предмет и предопределяющие, таким образом, результаты); наконец, в-четвертых, обнаружить значение нормативности, т.е. продемонстрировать политические императивы и следствия, которые, в связи со сказанным выше, представляются как результат «свободного от оценки», т.е. научного познания. Решение таким образом поставленных задач предполагает философское истолкование как метод одновременно критический (в хайдеггеровском значении «проведения границ» [Хайдеггер, 2006: 325-326]) и объемлющий (например, как определял его К. Ясперс [Ясперс, 2006] в качестве одной из основных функций философского синтеза), позволяющий видеть, «поверх» границ дисциплинарно организованной науки, смысл.
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ НАЦИИ
КАК ГОРИЗОНТ ЦЕННОСТНЫХ СУЖДЕНИЙ
Первым основоположением, конститутивным для представления нации в западной традиции (уже сейчас следует сказать, что речь идет о господствующей либеральной традиции в социально-политическом знании на Западе), является индивидуализм. Причем имеется в виду не методологический индивидуализм, интерпретация которого во многом расходится с классической веберовской именно вследствие того, что речь о методе, но о представлении действительности. Специально применительно к области исследования наций, Калхун пишет об этом так: «С точки зрения современного Запада, индивиды существуют в себе и сами по себе: ни сети отношений, ни всеобъемлющая иерархия не являются основным источником идентичности. Эта современная идея индивида как локуса неразложимой идентичности - по крайней мере потенциально самодостаточной, самостоятельной и саморазвивающейся...» [Калхун, 2006: 102]. Итак, индивид (а лучше сказать - субъект: со времени Декарта действительность удостоверяется и представляется как следующая за субъектом, см., напр., [Хайдеггер, 1998]), «существующий в себе и сам по себе» есть центр, из которого определяется действительное, в том числе - нация. Этому субъекту приписываются свойства, среди которых - быть способным к свободному самоопределению (при этом часто ссылаются на И. Канта [Кант, 1994]). Идентичность, таким образом, принципиальным/ существенным образом есть следствие самоопределения автономного субъекта, в политической философии известного как гражданин.
Нация в этом отношении есть гражданская идентичность в своем подлинном, существенном. Однако, обстоятельства могут как способствовать, так и препятствовать осуществлению. Среди таких обстоятельств следует различать, во-первых, социально-исторические, которые принципиально разрешимы или сводимы к индивидам, представленным в своих особенностях через интересы: собственно говоря, здесь могут быть установлены причинно-следственные отношения (неважно, «в какую сторону»: от социально-исторического, от субъекта, или, чаще всего, «взаимно обратимо», как неоднократно подчеркивает Гринфельд [Грин-фельд, 2012], ссылаясь на веберовскую методологию). Важно, что интерес есть особенное; в общем субъекты тождественны, этим общим полагается разум, - разумное регулирование разнонаправленных интересов, управление, называется в этой традиции политикой; способ - компромисс, возможный только на основе налично данного (основанного на разуме) консенсуса: «людей, живущих в Нью Йорке», разной культуры, религии, политических взглядов, занимающих разные места в социальном пространстве, - объединяет большее, чем разъединяет, утверждает, например, Ролз [Rowls, 1996] и строит на этом свою политическую теорию «пересекающегося консенсуса». Но, во-вторых, есть естественные (близкие или тождественные природным) препятствия, принудительно воздействующие на индивидов, которые должны быть сняты; еще есть «свободное самоопределение ко злу» автономного индивида (которое признавал и И. Кант), которое должно быть устранено.
Этничность занимает «пограничное положение». «По себе» она представляется как «культурная общность»: критика «перенниализма» занимает важное место в либеральной теории нации, которая ведется с общей позиции, относительно которой, при всех нюансах, достигнут консенсус: этнос представляется как социальная группа, имеющая культурное значение; И. Валлерстайн определяет: «Многообразные «сообщества», к которым мы все принадлежим, чьих «ценностей» придерживаемся, по отношению к которым подтверждаем нашу «лояльность»; «сообщества», определяющие нашу «социальную идентичность» - все они как один суть исторические конструкты» [Балибар, Валлерстайн, 2004: 263]; такие конструкты находятся в постоянной реконструкции; эти «лояльности, идентичности никогда не являются изначальными, так что любое историческое описание их структуры или их развития через века необходимо оказываются первичным образом определенными идеологией настоящего времени» [Там же], - и главное: под «расой» можно разуметь «генетически непрерывную группу», под «нацией» -«историческую социально-политическую группу», под «этносом» (что особенно важно в связи с нашей постановкой вопроса) - «культурную группу» [Балибар, Валлерстайн, 2004: 93], - и это именно «социальные категории» [Там же]. Но этничность, ставшая основой самоопределения, другая: это - «естественная этнич-ность» как результат «самоопределения ко злу»; разумеется, она тоже полагается «конструктом», результатом «злонамеренной эссенциализации», поэтому здесь имеет быть, наряду со «злонамеренностью» еще и «неистинность», но в своем значении для действительности
она предстает как естественная, пусть и с приставкой «псевдо-».
Таким образом, появляется основание для оценки: «подлинным» гражданским нациям и национальным идентичностям противополагаются различные «искаженные формы», среди которых есть и противоположность «подлинной» - «чисто-этнические национальные идентичности». Можно мыслить «гражданскую» и «этническую» нации как идеальные типы, т.е. методологически как меру в отношении действительных; но Гринфельд настаивает на том, что гражданская нация осуществилась, как «английская» и особенно «американская» национальные идентичности, в которых нет этнической составляющей вовсе, - она последовательна, когда утверждает, что противоположная идентичность также действительна, и это - «русская национальная идентичность»; Гринфельд пишет: «Нет более великой и - страшной - ошибки, чем считать, что все нации рождены и созданы равными. Люди рождаются равными, но нации - нет. Некоторые рождаются как сообщества суверенных личностей, где основной упор делается на свободу и равенство людей, некоторые создаются как «красивые великие личности», которые могут питаться людьми и проповедовать расовое превосходство и подчинение государству. Права наций, которые мы сейчас полагаем бесспорными, - в немалой степени, благодаря американской наивности, - имеют очень разную значимость и подоплеку в столь различных случаях» [Гринфельд, 2012: 465].
РУССКАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ КАК «ЭТНИЧЕСКАЯ НАЦИЯ»
Представление русской национальной идентичности выстраивается как противоположность английской. Поэтому здесь в первую очередь следует представить английскую национальную идентичность, как она представляется Гринфельд (вполне эксплицитно) и представление которой (как идеального типа, но это пока) не может вызывать принципиальных возражений у либеральных авторов именно потому, что следует из основоположений, определенных нами выше.
Итак: «Изначальная национальная идея возникла в английском обществе в XVI в., которое и стало первой нацией в мире. Англичане оставались единственной нацией на протяжении почти двухсот лет (за исключением, возможно, народа Голландии). Индивидуалистический гражданский национализм, который развился в Англии, унаследовали английские колонии в Америке, и он стал отличительной чертой Соединенных Штатов» [Там же: 18]. Ее сущность описывается так: «чувство уважения к личности и особо уважение к личному достоинству человека» [Там же: 33]; «принцип личной свободы и политического равенства» [Там же: 89]; «свобода вместе с равенством и разумом составили самую основу английской национальности» [Гринфельд, 2012: 375]; в политическом отношении это значило «настоятельное требование, чтобы народ имел право участвовать в политическом процессе и управлении страной через парламент» [Там же: 46], т.е. «права политического гражданства» [Там же: 47]; социально - «тенденцию к уравнению условий существования разных социальных слоев» [Там же: 52]; самое главное - «принципи-
альный индивидуализм, обязательство отстаивать свои собственные права личности и права личности других людей» [Там же: 33]; особенно в случае Англии, «национальность возвышала каждого члена общности, которую эта национальность наделила суверенностью (верховной властью). Национальная идентичность, в сущности, является вопросом о личном достоинстве» [Там же: 461] и «в то время как везде возвеличение нации стало возвеличением самого себя, в случае Англии оно стало возвеличением самого себя как человека - свободного разумного индивидуума - и поэтому возвеличением человеческого достоинства, человечества в целом» [Там же: 33]. Вопрос о действительности мы оставляем пока в стороне: действительность (здесь нужно только помнить Канта с его «ста талерами»; и еще Хайдеггера [Хайдеггер, 2001], утверждавшего, что в западной метафизике есть четыре способа связи между реальным понятия и действительным, один из которых - кантовский) связана с понятием, но не следует из него (за исключением того, что у Лейбница [Лейбниц, 1982] называется «совершенством», которое и определяется через их неразличимость).
Существует несколько необходимых шагов в выстраивании противоположности «английской национальной идентичности»; схематично восстановим ее последовательность. Английская национальная идентичность индивидуалистична и разумна, - противоположность ей коллективистична и природна: в этой «системе координат» располагаются «основные европейские национальные идентичности»; французская (коллективистична, но близка по «понятию разума» к английской: «политический коллективизм»), немецкая (коллективистична, и различается по «понятию разума» от английской: «культурный коллективизм»), русская (коллективистична и не-разумна, т.к. «отсутствует собственная культура», а рефлекторна). Нужно назвать основные причины, по которым происходит отход от «изначального образца» (в двух смыслах: из-начальности и идеальности), и путь, по которому «идет формирование» отличных (и в этом смысле «неподлинных» и «мало-ценных») национальных идентичностей. Но поскольку нас интересует только «русская национальная идентичность», описание пути может быть сокращено.
К «изначальности» (т.е. для всех остальных - «подражательности») английской национальной идентичности Гринфельд прибавляет осознание другими «английского превосходства» (т.е. к «объективному превосходству», суть которого определена либеральным представлением нации, прибавляется осознание) -чего? - Здесь нужно быть особенно «изобретательным»: Гринфельд пишет о «бесспорном научном превосходстве» и большую часть своего описания «английской идентичности» посвящает выявлению связи между «английской наукой» («единственной в своем роде») и английской нацией; в этой же связи она пишет о «социальном превосходстве»: «правящий класс» Англии был «открыт» и с самого начала - «эгалитарен»: важно, как мы должны еще раз подчеркнуть, не «истинность» или «ложность» подобных суждений, но их необходимость для особого представления. Очень сомнительно, что во Франции признавалось «неоспоримое превосходство» Англии в культуре, не менее сомнительно
Мальцев К.Г., Алавердян А.Л.
это утверждение звучит и для Германии, - но французские «обстоятельства», - католицизм, абсолютизм и революция, - определили «политический коллективизм» французской национальной идентичности, а «обстоятельства немецкие», - пиетизм, романтизм, «политическая слабость», - в свою очередь, определили «немецкую идентичность» как «университетскую» (с обязательной, со времени работы Э. Кедури [Кедури, 2010], ссылкой на И.Г. Фихте [Фихте, 2009] и немецких романтиков. В любом случае, «английское превосходство» порождало «рессентимент», как одновременно сознание невозможности «достичь идеала», «зависти» и «злобы», т.е. сознательного противопоставления ему с «опорой» на «наличные обстоятельства». Гринфельд определяет «социологическую основу рессентимента»: «Социологическая основа для развития ressentiment -или структурные условия, необходимые для развития этого психического состояния - имеют двоякий характер. Первое условие (структурный базис самой зависти) - изначальная сравнимость субъекта и объекта зависти, или скорее вера субъекта в изначальное равенство между ними, которое делает их в принципе равнозначными. Второе условие - это реально существующее неравенство (воспринимаемое как случайное) такого размера, что оно исключает практическое достижение теоретического равенства. Наличие этих условий создает ситуацию, чреватую ressentiment, независимо от темпераментов и психического склада отдельных личностей, составляющих рассматриваемое население» [Гринфельд, 2012: 20]. Следствия для Грин-фельд также представляются вполне объяснимыми: «Созидательная сила ressentiment - и ее социологическая важность - состоит в том, что это чувство может в конце концов привести к «переоценке ценностей», т.е. к трансформации ценностной шкалы. Эта трансформация происходит таким образом, что изначальные высшие ценности очерняются, их заменяют другими, которые в изначальной шкале ценностей были несущественными, поверхностными или даже имели отрицательный смысл. Термин «переоценка ценностей», возможно, не совсем правилен, потому что в действительности происходит не полный переворот первоначальной иерархии. Принять ценности, прямо противоположные тем, что были у других, значит заимствовать их с обратным знаком. Общество с хорошо развитой институциональной структурой и богатыми культурными традициями вряд ли будет заимствовать что-либо и где-либо целиком и полностью. Однако поскольку созидательный процесс, возникающий в результате ressentiment, по определению есть реакция на чужие ценности, а не на собственное, не зависящее от других положение, то новая, порождаемая этим процессом система ценностей обязательно находится под влиянием изначальной системы ценностей. Именно благодаря этому, философии ressentiment характеризуются свойством «прозрачности»: за ними всегда можно рассмотреть те ценности, которые они отрицают. Чувство ressentiment, испытываемое теми группами, которые импортировали идею нации и служили глашатаями национального сознания своих общностей, обычно приводило к тому, что из собственных местных традиций производился отбор элементов, враждебных изначальному национальному принципу» [Там же].
Таким образом, «в некоторых случаях, особенно в России, где местные, культурные ресурсы отсутствовали или были явно несущественными, ressentiment было наиважнейшим фактором, который обусловил национальную идентичность. Где бы ни существовало это чувство, везде оно способствовало развитию пар-тикуляристской гордости и ксенофобии. Ressentiment эмоционально питало зарождающееся национальное чувство. Если национальное чувство ослабевало, оно черпало силы в ressentiment» [Гринфельд, 2012: 20-21]. Итак, «русская национальная идентичность» описывается как продукт рессентимента, действующего в условиях политического деспотизма и культурной недостаточности. Русская национальность, по Гринфельд (и это мнение можно считать принятым западной наукой), создана Петром I, озабоченным «воспитанием хороших подданных». «Русские споры», моделью которых полагается спор «славянофилов» и «западников», сводится к реакции на «бесспорное превосходство Запада» и стремление «самоутвердиться» против него и за его счет. Важно именно то, что «до Петра» - русской национальной идентичности не было вообще; национальная идентичность есть форма политического единства народа, - русского народа тоже не было: «этнографические племена» объединялись в государственное единство посредством «чудовищного деспотизма». Примечательно также то, что Гринфельд полностью исключает из рассмотрения «православие»: православная церковь упоминается ею один раз и в связи со славянофильством И. Киреевского. Это - не «упущение», и, скорее всего, не «злое намерение»; в ее концепции просто нет места для этого (воображаемый «православный социолог», описывающий возникновение «русской национальной идентичности», писал бы о русских святых, князьях - героях и «собирателях земель»...). Важно, что описывая процесс «формирования национальной идентичности», в качестве субъекта (или субъектов) Гринфельд всегда пишет об интеллектуалах: «английских эгалитарных аристократах» и «ученых», «литераторах»; французских «интеллектуалах», от Ришелье до энциклопедистов и писателей революции (в этом отношении нельзя переоценить роль аббата Сийеса, или Руссо); немецких романтиках и университетских ученых; российское «интеллигентское сословие». Конститутивный для ее концепции «русской национальной идентичности» спор «западников» и «славянофилов», сущность которого она определяет как различную реакцию на «бесспорное превосходство Запада», - для «православного социолога» был бы «незначительным эпизодом интеллигентских разборок», и уж во всяком случае не «решающим событием» формирования русской национальной идентичности. Но центр либеральной метафизики - «субъект», который «неразложимый локус», причем - именно «разумный», т.е. «мыслящий» субъект: «властный интеллектуал» (или «социально неукорененный» интеллигент); национальная идентичность есть результат его деятельности (В.В. Розанов много высмеивал такое «интеллигентское самомнение», см.: [Мальцев, Мальцева, 2020]).
Попутно заметим, что рессентимент - опасный «инструмент познания» (особенно если пользоваться им не так, как это делал Ф. Ницше, - но это особая тема); и он, мы считаем, совершенно не пригоден для
социологического познания. Дело даже не в том, что здесь нарушается одно из правил научного социологического метода, определенного Э. Дюркгеймом, который в своем «Методе социологии», в разделе о правилах, относящихся к определению социальных фактов под подзаголовком «Социальные факты могут объясняться только социальными же фактами», писал, что «определяющую причину данного социального факта следует искать среди предшествующих социальных фактов, а не в состояниях индивидуального сознания» [Дюркгейм, 1995: 126], - как принцип, его невозможно последовательно провести (например, Московичи [Мо-сковичи, 1998]) и «переход в другой род» неизбежен для дисциплинарно организованной науки. Но такого рода объяснения, апеллируя к «чувствам субъекта», являются обратимыми и бесконечными - и ничего не объясняют. Приведем известный пример. П. Бурдье приписывают слова, сказанные им о М. Хайдеггере: «Что может понимать сын швабского крестьянина в философии», - на что ему было отвечено: «Что может понимать сын мелкого почтового служащего в философии швабского крестьянина». В нашем случае дело обстоит еще «хуже»: Л. Гринфельд заканчивала советскую школу, была внучкой крупного идеологического чиновника (директора Ленфильма: об этом сказано в общедоступных ее биографиях), эмигрировала и оказалась в США примерно в двадцать лет, - не предположить ли, что ее «утрированно последовательная либеральность» обосновывается желанием занять и упрочить свое место в академическом сообществе, или неприязнью к СССР и России, или еще чем-то в том же роде. В ответ может быть выдвинуто предположение, но уже в отношении авторов статьи: данное замечание вызвано завистью и т.д. и т.п. Открыв своим утверждением о том, что «национализм Гумбольдта» был вызван «опасением потерять кафедру» в неразберихе наполеоновских войн и подобными же замечаниями относительно романтиков, возможность порассуждать в том же ключе о ее собственных утверждениях, - есть перебранка, которая отсылает к другому: здесь речь ведется об осуществлении господства, - но именно к этому отсылает и нормативность концепта «этнической нации» (об этом - дальше).
Методологически важное замечание о том, что «характер каждой национальной идентичности определяется на ранней стадии ее развития» [Гринфельд, 2012: 27] и «влияние каждой национальной идентичности на политическое, социальное и культурное строение соответствующих наций, так же, как и на их историю, может быть отнесено на счет ее изначального определения» [Там же], - проводится последовательно. И если «для культурных наций» допускается возможность исключения: «Полностью ли от происхождения национализма - а этим происхождением определяется его природа, т.е. установление определенных традиций в качестве доминантных и подавление других, - зависит и его социальное и политическое выражение? Предопределено ли поведение нации - ее поведение в истории - этими доминантными традициями? Я отвечаю - нет. Доминантные традиции создают предрасположенность к определенному типу поведения и вероятность того, что при определенных условиях такое поведение будет иметь место. Без этих условий это
будет невозможно; наличие определенного вида идей является необходимым условием для некоторых видов социальных действий. Если знать природу конкретного национализма, то можно будет ожидать от данной нации определенного типа поведения, потому что некоторые типы поведения более вероятны, а некоторые типы - менее. Но общество - открытая система, и будут или нет полностью реализованы существующие возможности - зависит от многих факторов, которые абсолютно не связаны с природой этих возможностей» [Гринфельд, 2012: 29], - то в отношении русской идентичности (и еще для немецкой, как рецидивы) жестко проводится мысль о том, что до большевиков и при большевиках характер русской национальной идентичности сохранял постоянство (работа впервые опубликована в 1992 г., так что о том, произошли ли изменения после большевиков Гринфельд не пишет, но предположим, что по ее мнению - нет).
ПОЛИТИЧЕСКИЙ СМЫСЛ НОРМАТИВНОСТИ В РАЗДЕЛЕНИИ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ «ГРАЖДАНСКИХ» И «ЭТНИЧЕСКИХ» НАЦИЙ
Этот смысл для самого Г. Кона и в связи с его различением был очевиден в 1944 г., в перспективе «войны Запада» против «германского нацизма»; не менее очевиден он и сейчас: проведение границы между «цивилизованным Западом» и «остальными». Есть национальные идентичности, которые могут быть усовершенствованы и в меру этого «признаны Западом» как «законные» и даже быть условно «сопричисленными» к «нормальным». Есть и такие, которые никогда не станут «нормальными», хотя должны быть вынуждаемыми двигаться в сторону «нормальности»; Гринфельд проводит такое различение последовательно и принципиально: для нее «благой целью», как она пишет в заключение к своей работе, являются «соединенные штаты мира», которые будут «одной нацией» (насколько это возможно - вопрос спорный: большинство полагают конститутивным для нации «отличие от других»).
То, что «этничность» как «природная» одновременно «не-разумна», «не-законна», и в конечном счете «не-дей-ствительна», - также императив, имеющий основание в представлении о том, что «есть нация по себе»: гражданская ассоциация, объединенная гражданской же лояльностью к своему, но исключительно либеральному порядку: если порядок не либерален - то индивиды не обязаны быть к нему лояльными и их патриотизм «ложен», или недопустим как «шовинизм» в том случае, если нет возможности изменения такого порядка (М. Калдор [Калдор, 2015] в своей концепции «новой войны» прямо пишет о том, что «мы должны опираться на лояльность к Западу» различных групп населения в странах, в которых Запад осуществляет умиротворение: т.е. не признает для них национального единства, см.: [Ломако, Мальцев 2020с]): этнические нации и репрессивный политический порядок существенно связаны, - законной и справедливой будет их ликвидация.
Но нас опять же интересует в первую очередь «случай России». И первый вопрос, который в данной связи возникает: о чем вообще ведется речь, когда пишется о «русской национальной идентичности», т.е. просто: кого можно называть «русским» - в перспективе
Мальцев К.Г., Алавердян А.Л.
либерального представления нации; или иначе: являются ли «этнографические племена», объединенные деспотической властью в империю, вместе или порознь - именно «нациями», одна из которых - «русская». Для ответа на этот вопрос приведем несколько примеров. «Каталонцы» и «кастильцы» рассматриваются как «этнические социальные группы», имеющие культурные особенности и вместе являющиеся «испанской национальной идентичностью»; тоже, по утверждению Аль-терматта [Альтерматт, 2000], действительно для «швейцарцев», «бельгийцев» («есть проблемы», но их можно «решить»); уже для «жителей Великобритании», по крайней мере для «шотландцев» и «валлийцев», название «англичане» вызывает чувство некоторой неуместности, - но гражданская лояльность объединяющему их политическому порядку представляется высшей ценностью в отношении «культурных и языковых особенностей». Для бывшей Югославии признано, что она была многонациональной, для нынешней Сербии - это тоже выставляется как факт, являющийся основанием для ее разделения: вильсоновский принцип «свободного национального самоопределения» применяется избирательно и исключительно по политическим критериям. Еще более «поучительными» могут считаться «события», происходящие за границами «цивилизованного мира». Рассказ Калхуна о «национально-освободительном движении Эритреи» против «чужеземного господства Эфиопии», которое, за пару лет, достигло «национальной зрелости» вплоть до «способности к государству» и которое происходило у него «на глазах», т.к. он «случайно там оказался и был свидетелем» и результатом чего стало установление контроля над Красным морем - одной из двух «транспортных артерий» критически важных для глобального политического порядка, в этом отношении представляет в ом числе и несомненный научный интерес. Или взять пример «ближе»: «национально-освободительная борьба народа Ичкерии против имперского господства», объявленная законной и справедливой (А. Глюксманн посвятил даже свою книгу «Философия ненависти» [Глюксманн, 2006] «одной чеченской розе», имея в виду Ш. Басаева), - но примеры из новейшей истории (современности, представленной в «экономической парадигме политического»: термин Дж. Агамбена [Агамбен, 2018]) можно множить бесконечно. Последовательный либерал Д. Лал [Лал, 2010] еще в 2000 г. предупреждал о том, что это - «опасное оружие», которое может быть однажды (при изменении «соотношения сил», например) применено против «самого Запада», и лучше было бы от него отказаться как непригодного - при становлении глобального политического порядка (он его называет «империей США [Мальцев, Мальцева, Ломако, 2020]).
«Русская национальная идентичность», таким образом, понимается как «этническая идентичность» одного из этнографических племен деспотической империи (до сих пор), от чьего имени и осуществляется деспотическое господство; никакой гражданской лояльности этому политическому порядку быть не может и не должно, т.е. о нации в либеральном значении, речь вообще не ведется: «многонациональная империя» - и законное право ее «народностей» на сецессию, очевидное в горизонте либерального представления
нации, - представляется как необходимое, законное и справедливое, и, к этому, научно доказанное утверждение: «этническая нация» есть нормативное определение, которое вместе - и «объективное» в научном смысле определение, и моральная дисквалификация, и политическая программа. В этой связи могут представляться политически оправданными попытки введения термина «российская нация» и «россияне», но здесь следует помнить суждение, которое высказано К. Хюбне-ром, который утверждал про гражданскую лояльность: утверждал про гражданскую лояльность как мотив национальной самоидентификации: «Представление философов современного Просвещения, согласно которому в конечном счете именно государственный строй их страны является источником верности ей (конституционный патриотизм) абсолютно чуждо действительности» [Хюбнер, 2001: 346]: для действительного единства нужен миф [Мальцев, Алавердян, 2020].
ЗАКЛЮЧЕНИЕ И ВЫВОДЫ
Любое научное, историческое или социологическое, описание, выдающее себя за «нарратив», как правило, организовано идеологически: Ф.Р. Анкерсмит в «Нарративной логике» [Анкерсмит, 2003] подробно разбирает связанные с этим обстоятельства. Реализация требования Л. фон Ранке «писать так, как действительно происходило» предполагает изощренную методологию, что тоже давно известно. Для социолога объективность (по словам М. Вебера [Вебер, 1990а] это означает «иметь равную значимость и для китайца») начинается как минимум с последовательного проведения различения «отнесения к ценности» и «оценки» [Вебер, 1990Ь] сознавал сложность, но принципиальную возможность этого в перспективе неокантианской философии); там, где одна процедура необходимо требует другой (как в случае, который мы разбирали в данной статье), необходимым становится философское истолкование.
Принципиальной особенностью науки, на которую указывал М. Хайдеггер, является то, что «любой науке как таковой, т.е. как науке, каковой она является, остаются недоступными ее основные понятия и то, что они в себя вбирают; это связано с тем, что никакая наука с помощью своих собственных научных средств ничего не может сказать о себе» [Хайдеггер, 2006: 321]; и далее: «Никогда математически нельзя составить представление о том, что такое математика, никогда нельзя на филологическом уровне обсуждать, что такое филология, никогда нельзя с биологической точки зрения определить, что такое биология» [Там же]; пред-понятия, в которых представляется наличное как уже разграниченное и готовое для тематизации в предмет научного исследования, относятся к области философии безотносительно к тому, отдает ли себе самой в этом отчет позитивная наука, к которой относится и социология.
К. Шмитт определил «сущность либеральной метафизики» как «отказ от понятия об истине», «бесконечную дискуссию», в которой достигается «организация истины» (термин Ф.Р. Анкерсмита [Анкерсмит, 2009]) как последовательность компромиссов; философия при этом не только оказывается лишней, но невозможной и ненужной: «Простейшее философское познание в эпоху завершенного Нового времени - это знание,
что и почему философия должна была сделаться невозможной и для этой эпохи остается ненужной» [Хайдег-гер, 2018: 431]. Методология в смысле, которое придавал ей Вебер (а Гринфельд, например, утверждает, что именно на «веберовской методологии» основывается ее исследование), следует после того, как действительность представлена в парадигме, т.е. как объект научного исследования; в проведенных границах методологический контроль обеспечивает объективность такого исследования. В господствующей либеральной версии экономической парадигмы политического нация представлена, - и последующее ее объективное, т.е. научное исследование необходимо продвигается так, как было
продемонстрировано в этой статье, - но знание о этом «блокируется» самим существом данной парадигмы: идеология, метанарратив, тотальны.
Либеральный дискурс нации, представленной таким образом, является «объективным» и «научным» в границах представляющей парадигмы; парадигматические «основоположения» аксиоматичны, т.е. просто - очевидны, но только «изнутри»; философия «не нужна», и «объективное научное исследование» одновременно является (подчеркнем еще раз: нисколько не теряя в своей объективности) политической программой, нормативной, справедливой и, прямо пропорционально своей объективности - необходимой.
ЛИТЕРАТУРА
1. Агамбен Дж. Царство и слава. К теологической генеалогии экономики и управления. М.; СПб: Изд-во Института Гайдара; Факультет свободных искусств и наук СПбГУ, 2018. 552 с.
2. Альтерматт У. Этнонационализм в Европе. М.: Изд. центр РГГУ, 2000. 366 с.
3. Анкерсмит Ф.Р. История и тропология. Взлет и падение метафоры. М.: Канон +, 2009. 400 с.
4. Анкерсмит Ф.Р. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков. М.: Идея-Пресс, 2003. 360 с.
5. Балибар Э., Валлерстайн И. Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности. М.: Логос, 2004, 288 с.
6. Брубейкер Р. Этничность без групп. М.: ИД Высшей школы экономики, 2012. 408 с.
7. Вебер М. «Объективность» социально-научного и социально-политического познания. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990a. С. 345-415.
8. Вебер М. Основные социологические понятия. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990b. С. 602-643.
9. Геллнер Э. Нации и национализм. М.: Прогресс, 1991. 320 с.
10. Глюксманн А. Философия ненависти. М.: АСТ, 2006. 284 с.
11. Гринфельд Л. Национализм. Пять путей к современности. М.: ПЕР СЭ 2012. 528 с.
12. Дюркгейм Э. Метод социологии. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. М.: Канон, 1995. С. 5-165.
13. Калдор М. Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху. М.: Изд-во Института Гайдара, 2015. 416 с.
14. Калхун К. Национализм. М.: ИД «Территория будущего», 2006. 288 с.
15. Кант И. Основоположение метафизики нравов. Сочинения в восьми томах Т. 4. М.: Чоро, 1994. С. 153-246.
16. Кедури Э. Национализм. СПб.: Алетейя, 2010. 136 с.
17. Лал Д. Похвала империи: Глобализация и порядок. М.: Новое издательство, 2010. 364 с.
18. Лейбниц Г.В. Есть Совершеннейшее Существо. Сочинения в четырех томах. Т. 1. М.: Мысль, 1982. С. 116-118.
19. Ломако Л.Л., Мальцев К.Г. Категоризация, фреймирование, дискурсивная формация: к вопросу о способах интерпретации нации и национального в горизонте порядка суверенных наций-государств // Kant. 2020a. № 3 (36). С. 145-156.
20. Ломако Л.Л., Мальцев К.Г. Конструктивистская парадигма в исследовании нации, национализма, этнонационального конфликта: некоторые критические замечания // Евразийский юридический журнал, 2020b. № 8 (147). С. 430-434.
21. Ломако Л.Л., Мальцев К.Г. Несколько замечаний по поводу «новизны» дискурса «новой войны»: «инновации» и традиция // Интеллект. Инновации. Инвестиции, 2020c. № 4. С. 70-80.
22. Мальцев К.Г., Алавердян А.Л. Современная политическая философия и «миф нации» К. Хюбнера // Евразийский юридический журнал. 2020. № 10 (149). С. 472-476.
23. Мальцев К.Г., Мальцева А.В. «Своя смерть» и Русское царство: Философия политики В.В. Розанова: монография. Белгород: Изд-во БГТУ им. В.Г. Шухова, 2020. 284 с.
REFERENCES
1. AgambenJ. Kingdom and glory. Towards a theological genealogy of economics and management. Moscow; St. Petersburg: Gaidar Institute Publishing House; Faculty of Liberal Arts and Sciences, St. Petersburg State University, 2018. 552 p.
2. Altermatt W. Ethnonationalism in Europe. Moscow: Ed. Center RGGU, 2000. 366 p.
3. Ankersmit F.R. History and tropology. The rise and fall of a metaphor. Moscow: Canon+, 2009. 400 p.
4. Ankersmit F.R. Narrative logic. Semantic analysis of the language of historians. Moscow: Idea-Press, 2003. 360 p.
5. Balibar E., Wallerstein I. Race, nation, class. Ambiguous identities. Moscow: Logos, 2004, 288 p.
6. Brubaker R. Ethnicity without groups. Moscow: Higher School of Economics Publishing House, 2012. 408 p.
7. Weber M. "Objectivity" of socio-scientific and socio-political knowledge. Selected works. Moscow: Progress, 1990a. Pp. 345-415.
8. Weber M. Basic sociological concepts. Selected works. Moscow: Progress, 1990b. Pp. 602-643.
9. Gellner E. Nations and Nationalism. Moscow: Progress, 1991. 320 p.
10. Glucksmann A. The philosophy of hatred. Moscow: AST, 2006. 284 p.
11. Greenfeld L. Nationalism. Five paths to modernity. Moscow: PER SE, 2012. 528 p.
12. Durkheim E. Method of sociology. Sociology. Its subject, method, purpose. Moscow: Canon, 1995. Pp 5-165.
13. Kaldor M. New and old wars: organized violence in the global era. Moscow: Gaidar Institute Publishing House, 2015. 416 p.
14. Calhoun K. Nationalism. Moscow: Publishing House «Territory of the Future», 2006. 288 p.
15. Kant I. Founding of the metaphysics of morals. Works in eight volumes. Vol. 4. Moscow: Choro, 1994. Pp. 153-246.
16. Keduri E. Nationalism. St. Petersburg: Aleteya, 2010. 136 p.
17. LalD. Praise of the Empire: Globalization and order. Moscow: New Publishing House, 2010. 364 p.
18. Leibniz G.V. There is a Perfect Being. Works in four volumes. Vol. 1. Moscow: Mysl, 1982. Pp. 116-118.
19. Lomako L.L., Maltsev K.G. Categorization, framing, discursive formation: on the question of how to interpret the nation and the national in the horizon of the order of sovereign nation-states. Kant. 2020a. No. 3 (36). Pp. 145-156. (In Russ.)
20. Lomako L.L., Maltsev K.G. Constructivist paradigm in the study of nation, nationalism, ethno-national conflict: some critical remarks. Eurasian Law Journal. 2020b. No. 8 (147). Pp. 430-434. (In Russ.)
21. Lomako L.L., Maltsev K.G. A few comments on the "novelty" of the "new war" discourse: "Innovation" and tradition. Intellect. Innovation. Investments, 2020c. No. 4. Pp. 70-80. (In Russ.)
22. MaltsevK.G., Alaverdyan A.L. Modern political philosophy and the "myth of the nation" K. Huebner. Eurasian Law Journal. 2020. No. 10 (149). Pp. 472-476. (In Russ.)
23. Maltsev K.G., Maltseva A.V. "One's Death" and the Russian Kingdom: The philosophy of politics of V.V. Rozanov: Monograph. Belgorod: Publishing house BSTU after named V.G. Shukhova, 2020. 284 p.
Мальцев К.Г., Алавердян А.Л.
24. Мальцев К.Г., Мальцева А.В., Ломако Л.Л. «Исламский дискурс» в современной западной политической философии: «парадоксы» толерантности // Исламоведение. 2020. Т. 11. № 3 (45). С. 100-112.
25. Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. М.: «Центр психологии и психотерапии», 1998. 480 с.
26. Смит Э. Национализм и модернизм: Критический обзор современных теорий наций и национализма. М.: Праксис, 2004. 270 с.
27. Фихте И.Г. Речи к немецкой нации. СПБ.: Наука, 2009. 350 с.
28. Хайдеггер М. Введение в метафизику. СПб.: НОУ - «Высшая религиозно-философская школа», 1998. 302 с.
29. Хайдеггер М. Ницше. В 2-х тт. Т. 1. СПб.: Владимир Даль, 2006. 608 с.
30. Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. СПб.: Высшая религиозно-философская школа, 2001. 456 с.
31. Хайдеггер М. Размышления VII-XI (Черные тетради 1938-1939). М.: Изд-во Института Гайдара, 2018. 528 с.
32. ЯсперсК. Идея университета. Минск: БГУ, 2006. 159 с.
33. Kohn H. Die Idee des Nationalismus. Ursprung und Geschichte bis zur Französischen Revolution. Frankfurt/M.: S. Fischer Verlag, 1962. 565 s.
34. Rowls J. Political liberalism. New York: Columbia University Nietzschepress, 1996. 525 р.
24. Maltsev K.G., Maltseva A.V., Lomako L.L. "Islamic discourse" in modern Western political philosophy: "Paradoxes" of tolerance. Islamic Studies. 2020. Vol. 11. No. 3 (45). Pp. 100-112. (In Russ.)
25. Moskovichi S. Century of crowds. Historical treatise on mass psychology. Moscow: Center for Psychology and Psychotherapy, 1998. 480 p.
26. Smith E. Nationalism and modernism: A critical review of contemporary theories of nations and nationalism. Moscow: Praxis, 2004. 270 p.
27. Fichte I.G. Speeches to the German nation. St. Petersburg: Nauka, 2009. 350 p.
28. Heidegger M. Introduction to metaphysics. St. Petersburg: NOU -"Higher Religious and Philosophical School", 1998. 302 p.
29. Heidegger M. Nietzsche. In 2 vols. Vol. 1. St. Petersburg: Vladimir Dal, 2006. 608 p.
30. Heidegger M. Basic problems of phenomenology. St. Petersburg: Higher religious and philosophical school, 2001. 456 p.
31. Heidegger M. Reflections VII-XI (Black Notebooks 1938-1939). Moscow: Gaidar Institute Publishing House, 2018. 528 p.
32. Jaspers K. The idea of the university. Minsk: BSU, 2006.159 p.
33. Kohn H. Die Idee des Nationalismus. Ursprung und Geschichte bis zur Französischen Revolution. Frankfurt/M.: S. Fischer Verlag, 1962. 565 s.
34. Rowls J. Political liberalism. New York: Columbia University Nietzschepress, 1996. 525 p.
Статья проверена программой Антиплагиат. Оригинальность - 75,25%
Рецензент: Шевченко Н.И., доктор философских наук, профессор; профессор Белгородского государственного технологического университета им . В .Г. Шухова (Белгород)
Статья поступила в редакцию 04.03.2021, принята к публикации 16.04.2021 The article was received on 04.03.2021, accepted for publication 16.04.2021
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ
Мальцев Константин Геннадьевич, доктор философских наук, профессор; профессор кафедры теории и методологии науки Белгородского государственного технологического университета имени В.Г. Шухова. Белгород, Российская Федерация. Author ID: 913126; ORCID ID: 0000-0003-1398-6625; E-mail: maltsevaannav @mail.ru
Алавердян Артем Левушович, кандидат философских наук; доцент кафедры теории и методологии науки Белгородского государственного технологического университета имени В.Г. Шухова. Белгород, Российская Федерация. Author ID: 712074; ORCID ID 0000-00015363-9447; E-mail: arti-medwd@mail.ru
ABOUT THE AUTHORS
Konstantin G. Maltsev, Dr. Sci. (Philos.), Prof.; professor at the Department of Theory and Methodology of Science of the Belgorod State Technological University named after V.G. Shukhov. Belgorod, Russian Federation. Author ID: 913126; ORCID ID: 0000-0003-1398-6625; E-mail: maltsevaannav@mail.ru
Artem L. Alaverdyan, Cand. Sci. (Philos.); associate professor at the Department of Theory and Methodology of Science of the Belgorod State Technological University named after V.G. Shukhov. Belgorod, Russian Federation. Author ID: 712074; ORCID ID 0000-0001-5363-9447; E-mail: arti-medwd@mail.ru
