CC BY
11
ISSN 2687-0770 ИЗВЕСТИЯ ВУЗОВ. СЕВЕРО-КАВКАЗСКИЙ РЕГИОН. ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ._2022. № 4
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2022. No. 4
Научная статья УДК 101.1:316
doi: 10.18522/2687-0770-2022-4-16-29
РЕСПУБЛИКАНСКИЕ НАЦИИ И НАЦИЕСТРОИТЕЛЬСТВО: ПРИЧИННОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЕКТ
Константин Геннадьевич Мальцев1^, Артем Левушович Алавердян2
1 Белгородский технологический университет им. В.Г. Шухова, Белгород, Россия
2 Белгородский техникум промышленности и сферы услуг, Белгород, Россия
1 pavic69@mail.ruH
2 arti-medwed@mail.ru
Аннотация. Рассматриваются разнородные дискурсы нации, производимые в современной дисциплинарно организованной науке, они выстраиваются в горизонте представления нации, нормативно заданном новоевропейской «управленческой парадигмой», в перспективе которой разрешаются двусмысленности, всегда сопутствующие рассказам о национальной идентичности: расхождение в определении начала и описании истории европейских наций; определении ее как политического сообщества и социальной общности; способов, каким социальной категории, т. е. аналитическому инструменту объективного научного социологического познания, приписывается действительность; различение между республиканскими и этническими нациями и правомерность оценки в ценностно-нейтральном научном познании. Рассказ, т. е. нарратив, имеет свою логику и свой способ связи с действительностью; нарратив нации выстраивается от лица государства и в разные исторические периоды акцентирует различные элементы содержания и принципы его организации в представлении нации.
Выявляются две конфигурации нарратива нации, опосредованные изменением природы социального, сути политического (политика как управление интересами) и государственного интереса (от революции к мобилизации). Делается вывод о том, что «неповторимая констелляция исторических обстоятельств», приведшая к появлению новоевропейских наций и исключительности национальной политической формы в новоевропейском государстве-нации, в современности утрачивает действительность. Указывается на альтернативу: всемирная республиканская нация универсального и глобального политического порядка (либеральный проект республиканской нации) и безнациональное существование населения, - имеющую открытый характер.
Ключевые слова: нация, национальная идентичность, республиканская нация, экономическая парадигма политического, государство-нация, нарратив
Для цитирования: Мальцев К.Г., Алавердян А.Л. Республиканские нации и нациестроительство: причинное объяснение и политический проект // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2022. № 4. С. 16-29.
Статья опубликована на условиях лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International (CC-BY 4.0). Original article
REPUBLICAN NATIONS AND NATION-BUILDING: CAUSAL EXPLANATION AND POLITICAL PROJECT
Konstantin G. Maltsev1H, Artem L. Alaverdyan2
1 Shukhov Belgorod State Technological University, Belgorod, Russia
2 Belgorog Technical School of Industry and Services, Belgorod, Russia
1 pavic69@mail.ruH
2 arti-medwed@mail.ru
Abstract. The heterogeneous discourses of the nation produced in modern disciplinarily organized science are considered, they built in the horizon of the representation of the nation, normatively set by the New European "managerial paradigm". In this perspective of which resolves the ambiguities, always accompanying stories
© Мальцев К.Г., Алавердян А.Л., 2022
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2022. No. 4
about national identity: the discrepancy in the definition of the beginning and description of the history of European nations; the definition of it as a political community and social community; the ways in which the social category. That is, the analytical tool of objective scientific sociological cognition, is attributed to reality; the distinction between republican and ethnic nations and the validity of evaluation in value-neutral scientific cognition. The story, that is, the narrative, has its own logic and its own way of connecting with reality. The narrative of the nation is built on behalf of the state and in different historical periods emphasizes various elements of content and the principles of its organization in the representation of the nation.
The article identifies two configurations of the narrative of the nation, mediated by changes in the nature of the social, the essence of the political (politics as the management of interests) and the state interest (from revolution to mobilization). The conclusion is made that the "unique constellation of historical circumstances" that led to the emergence of the New European nations and the exclusivity of the national political form in the New European nation-state is losing its validity in modern times. The alternative is indicated: the world republican nation of a universal and global political order (the liberal project of the republican nation) and the nonnational existence of the population, which has an open character.
Keywords: nation, national identity, republican nation, economic paradigm of the political, state-nation, narrative
For citation: Maltsev K.G., Alaverdyan A.L. Republican Nations and Nation-Building: Causal Explanation and Political Project. Bulletin of Higher Educational Institutions. North Caucasus Region. Social Science. 2022;(4):16-29. (In Russ.).
This is an open access article distributed under the terms of Creative Commons Attribution 4.0 International License (CC-BY 4.0).
Введение: постановка проблемы
Социологи и историки, объясняя появление европейских наций, указывают либо на так называемые действующие причины (в этом же ряду - специфический случай «каузального сведения» М. Вебера [1]), либо на попытки «подведения под закон». Позитивистская традиция, определяющая методологию современных социальных наук по сути, требует перетолкования «телеологической причинности» в «действующую» (фон Вригт [2]: «догмы позитивизма»). Однако существенным требованием либеральной идеологии (укорененным в основоположениях «либеральной метафизики»: К. Шмитт [3]) является представлять европейские нации как республиканские, как гражданские ассоциации на основе свободного выбора индивида, руководствующегося своими интересами, - т. е. причинное объяснение нуждается в этой связи в специфическом перетолковании в заданной перспективе. Таким образом философское истолкование, пусть всегда «на заднем плане», как «горизонт», задание, императив, но «вступает в игру».
Если относительно сути «республиканских наций» отсутствуют разногласия (здесь принцип - индивид как «неразложимый локус социальности»: Калхун [4] объявляется способным к свободному выбору, разумеется, с учетом имеющихся обусловленностей социологического и исторического плана), то материал и конструкция являются предметом оживленной полемики в западном обществознании последние минимум пятьдесят лет. В результате не понятие нации, но ее дискурс, а главное - ее представление, - даже в горизонте принципиального согласия на основе либеральной метафизики, различаются настолько, что это различие нуждается, в свою очередь, и в объяснении, и в истолковании. Для примера: дискурс относительно европейских наций М. Манна [5-7], мало того что отличается от дисциплинарно «однородного» с ним социологического дискурса Геллнера [8] (или Андерсона [9]), что можно интерпретировать как научный спор, но и от рассуждений о происхождении европейских наций Л. Гринфельд [10], не говоря уже о дискурсе нации как «этического/морального сообщества» Б. Яка [11], или от «мифа нации» К. Хюб-нера [12]. «Упаковать» такого рода различия в концепт «научного спора» (естественной научной полемики) невозможно; ничего не объясняет также и научная дисциплинарность и связанные с ней различия в методах тематизации объекта в предмет исследования.
Задача нашей статьи - обнаружить и назвать «основание» указанной несовместимости представлений и научных дискурсов нации, выстраиваемых в одной перспективе: либеральной метафизики и идеологии.
Методология исследования
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2022. No. 4
Сопоставительный анализ разнородных дискурсов предполагает выявление основания для сравнимости. Одновременно, поскольку речь идет о представлении нации, должен быть назван принцип, конституирующий его (представления) единство. То есть методология исследования предполагает выход за рамки, определяющие разграниченность дискурсов в дисциплинарно организованной науке; анализ нацелен не на объяснение, а на понимание, инструментом которого является философское истолкование смысла. Э. Балибар утверждает, что «история нации есть рассказ» [13]. Таким образом, методологическое значение имеет понятие «нарратива», как его определяет Ф.Р. Анкерсмит [14]: нация представлена нарративно и ее действительность является действительностью исторического и политического (в процессе изложения выясняется значение их синтеза) нарративов.
Социологические и политологический дискурсы о нации
И. Валлерстайну принадлежит классическое различение и определение нации, расы и этноса: под расой можно разуметь «генетически непрерывную группу», под нацией - «историческую социально-политическую группу», под этносом «культурную группу», - и утверждает, что это именно «социальные категории» [13, с. 93].
Как любая социальная группа нация появляется в определенное историческое и социальное время и ее возникновение причинно обусловлено. М. Манн [5] утверждает, например, что особенности экономических и политических обстоятельств, в первую очередь - необходимость мобилизаций, в которых оказались европейские государства в последней трети XIX в., определили их раздельное и конкурентное развитие и таким образом появилось то, что он назвал «клеткой», «ячейки» которой предопределили появление (в числе прочего) того, что получило название нации: они по сути есть форма государственной мобилизации, ответ на уникальную констелляцию исторических и социальных обстоятельств [15].
Ответ для того момента оказался настолько удачным, что национальная форма заимствовалась в других, существенно отличных от Европы местах (с разным успехом), а в политической и социальной теории (которые также были существенно европейскими) «нация» получила статус своеобразной универсалии, т. е., если воспользоваться определением Валлерстайна [13], стала именно «социальной категорией». Андерсон писал о воображаемых сообществах, о конструировании наций как способе мобилизации в национально-освободительной борьбе [9].
Если отвлечься от нерелевантных для нашей задачи различений в описании исторического происхождения европейских наций, то в качестве характерного можно взять классическую «модернистскую» социологическую теорию нации Э. Геллнера. Он описывает появление европейских наций как современный социальный процесс (национализм как явление «связан с определенным рядом социальных условий, и эти условия, как оказалось, стали условиями нашего времени» [8, с. 259]), имеющий культурное значение, обусловленный в конечном счете экономическими трансформациями, вызванными промышленной революцией. Он утверждает: «Корни национализма - в определенном типе разделения труда, очень сложном и к тому же бесконечно, беспредельно изменчивом» [8, с. 67]; современная нация есть продукт индустриального общества, которое «по самой природе своей производственной деятельности ... является огромным, анонимным, мобильным» [8, с. 14].
Нация определяется Геллнером через «различие в культуре». Политической она является по необходимости из-за «критической связи с государством», тогда национализм как необходимая рефлексия «принадлежности нации» есть «принцип односторонности культурных единиц как основ политической жизни и обязательного культурного единства правителей и подданных» [8, с. 258]. По Геллнеру, «определение наций может отталкиваться только от реальностей эпохи национализма» [8, с. 34]. Нации «случайны» в смысле исторически сложившейся единичной констелляции социальных обстоятельств [8, с. 34], а нация не есть «естественный способ классификации людей» [8, с. 114], хотя нельзя считать его произвольным, но «уходящим корнями в своеобразные культурные требования индустриального общества» и является «внешним проявлением глубинного процесса урегулирования отношений между государством и культурой, которое совершенно неизбежно» [8, с. 88].
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2022. No. 4
Геллнер подчеркивает, что определяющее значение для нации имеет идентификация как личная (осознанная принадлежность к нации), так и категориальная (нация определяется через разделение с другими нациями). Мотивом для индивидуальной идентификации он считает интерес, связанный, например, с «конкуренцией на рынке труда» (противопоставление «местных» и «пришлых», акцент последних на национальной общности как способе противостоять давлению «автохтонов»), т. е. рассчитывается в конечном счете как баланс «выгод/издержек». «Именно взаимное признание такого объединения и превращает их в нацию, а не другие общие качества - какими бы они ни были, - которые отделяют эту группу от всех, стоящих вне ее» [8, с. 35]. «Исходя из этих условий - хотя только из этих условий, - нации действительно могут определяться на основании как доброй воли, так и культуры» [8, с. 126]; «однородность, грамотность и анонимность - вот ключевые черты таких сообществ» [8, с. 280].
Таким образом, мы имеем одно из представлений нации как социальной группы, конституируемой одновременно на основе интересов входящих в данную группу индивидов и культурной специфики, которая непременно должна быть осознана: принадлежность к нации рефлексивна, т. е. в любом случае необходимо является следствием осознанного индивидуального решения. Этим нация очевидно отличается от иных социальных общностей, выделяемых посредством «объективного» социального анализа. Не менее интересным является вопрос о том, каким образом утверждается действительность того, что Валлерстайн назвал социальной категорией. Пока заметим только, что подобное представление нации подозрительно напоминает марксистское определение классов в том, что касается проблемы классового сознания (например: «класс в себе» и «для себя» у Д. Лукача [16], впрочем, и у Ленина тоже [17]) и агента, который это сознание манифестирует.
Однако есть еще одно, не менее влиятельное в литературе представление нации: речь идет о нации как политической форме (и одновременно - о части) народа. Дж. Агамбен обращает внимание на по меньшей мере «двузначность» слова «народ»: с одной стороны, оно означает чернь, с другой - политический субъект, к которому в новое время все чаще апеллируют как к носителю суверенитета и учредительной власти [18]. В последнем значении «народ» с определенного времени (окончательно - с французской революции) называется «нацией», что понимается как «политическая форма» народа, вернее, той его части, которой приписывается политическая субъект-ность.
Х. Арендт в связи с анализом французской и американской революций утверждает, что политически активное меньшинство народа противостоит (в результате совершающихся революционных преобразований) консервативной массе народа. Причем к социальному (как она его определяет) следует относить именно эту «инертную», а затем и «реакционную» массу [19]. Социологический анализ формирования европейских наций, предпринятый М. Манном [5-7], показывает неравномерность, с которой «народ» включается в «нацию» в процессе мобилизации.
Итак, выявляется цесура между социальным и политическим [20] в отношении к нации, которая первоначально может быть представлена как различие между природой сознательного, принадлежащего социальному и политическому, причем в отношении политического всегда предполагается (поскольку оно связывается с целенаправленной деятельностью) больше сознания (или чаще - его качественно иная природа) в сравнении с социальным. Можно в определенном значении говорить о естественности социального и, напротив, рефлексивности политического, -и нация в этом отношении никак не может считаться естественной (или только естественной). Однако этнический материал, который всегда тем или иным способом вынужденно признается если не субстратом, то существенным элементом, действительных наций имеет безусловно естественную природу (и никогда не является сконструированным). Оставляя пока в стороне вопрос о действительности наций, следует зафиксировать: как социальная категория она является сложным конструктом, объединяющим естественное и произведенное некоторым способом, - именно принцип объединения, а затем и условия его возможности являются предметом нашего исследования, которое в этом вопросе должно последовательно удерживать различение реального (понятия) и действительного.
ISSN 2687-0770 BULLETIN OFHIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2022. No. 4
В 1944 г. Кон [21] ввел различение среди европейских наций, которому с этого времени придавалось существенное значение: этническим нациям были противопоставлены республиканские (или гражданские). Различие имело явно ценностный характер: первым приписывались отрицательные качества (связанные с тоталитаризмом: хотя само слово получило популярность в политологической литературе позже, но комплекс свойств этнических наций характеризуется таким образом максимально точно, особенно, если иметь в виду намерения самого Кона, которые он не скрывал); гражданские нации, напротив, прочно увязывались с демократией. Таким образом, суть названного различения определяется из различия между демократией и тоталитаризмом, а сами нации представляются как структуры соответствующих различающихся политических режимов.
Историческая перспектива возникновения европейских наций также выстраивается из горизонта названного противопоставления; осуществляется то, что Хайдеггер называл «историографическим перерасчетом прошлого» [22, с. 215], - процедура, ставшая основополагающей в процессе концептуализации нации как социальной категории в западном обществознании и остающаяся таковой до настоящего времени. Л. Гринфельд [10] в начале 90-х гг. XX в. детально разработала идею Кона: была сконструирована своеобразная шкала, по которой европейские нации ранжировались от демократических (США и Англия, соответственно образцово республиканская американская нация и либеральная английская) и смешанных (в разных пропорциях и, главное, по разному принципу собранных французской - более демократической, и немецкой - более этнической наций). До этнической русской нации, всецело деспотической (в одном месте даже определенной как «звериный зоологизм») [23]. Суть, если иметь в виду саму нацию, в том, насколько этническая составляющая определяет нацию (в американской нации, по Гринфельд, этническая составляющая отсутствует изначально) или преобразована в соответствии с «либеральными ценностями». Наконец, Р. Брубейкер [24] в работе уже начала XXI в. утверждает, что никаких эмпирических подтверждений это различение не имеет, но и не нуждается в них: различение должно сохраняться именно как нормативное и как оценочное, - в практической политической деятельности по нациестроительству [25].
Представление нации в современной либеральной экономической управленческой парадигме
Таким образом, изначальное представление нации в либеральном западном обществознании императивно определяется следующими основоположениями (которые, в свою очередь, являются догмами/аксиомами того, что К. Шмитт называет либеральной метафизикой [3]). Первое -индивид, как мы уже сказали, сославшись на Калхуна [4], есть «неразложимый локус социальности». Второе - нация должна быть представлена в этой связи как гражданская ассоциация. Третье - как «политическая форма» (и политический актор, если имеется в виду действительность) она есть то, что называется республиканской нацией. В общем мы имеем формулу, также в свое время известную из советского марксистского обществознания: нация есть социальная категория, которая - национальная по форме и либеральная по содержанию (так определялись новая историческая общность людей - советский народ и его многонациональная культура, -разумеется, содержание там было социалистическим).
Относительно этого либерального проекта республиканской нации следует задать два вопроса. Во-первых, каким образом сконструированная в указанном горизонте социальная категория может быть непротиворечивой - это вопрос о понимании человека/индивида как новоевропейского субъекта. Во-вторых, каким образом может пониматься действительность того, что обозначается этой категорией. Дж. Агамбен видит принципиальное изменение в онтологии: сформировавшееся к новому времени новое понимание бытия как деятельности, т. е. воли. Мы утверждаем, что (формулировка дается в отношении к предмету нашего исследования) это - вопрос о действительности, представленной в «экономической парадигме» (термин Дж. Агамбена [26]) в ее современной и безраздельно господствующей либеральной версии.
Первым вопросом, исходя из сказанного, может быть: что значит человек как новоевропейский субъект? Мы можем опустить подробности рассуждений М. Xайдеггера (или того же Дж. Агамбена) на этот счет, хотя именно они служат основанием для нашего исследования. Нас
ISSN 2687-0770 BULLETIN OFHIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2022. No. 4
интересует только один аспект: каким образом этот субъект мыслится как «носитель своих свойств» и как актор, вступающий в ассоциации и преследующий свои интересы. Новоевропейский субъект - волящий и представляющий разумный, по Канту [27], индивид. В этом отношении утверждается тождество (неразумные, несовершеннолетние, а также и «направившие волю ко злу», возможность чего также признается Кантом [28]), - это гражданин века Просвещения, и это суть. Остальные свойства есть особенности (исторически, или социологически, определенные), которые принципиально являются результатом самоопределения свободной воли.
Достаточно сделать следующие выводы: во-первых, все внешние ограничения свободной воли и свободного выбора являются незаконными (с точки зрения разума), в том числе и те, которые предопределены историческими обстоятельствами и местом в социальной структуре; во-вторых, как это сделал Д. Лал [29], ценности разделяются на «материальные», которые суть связаны с разумом, и «космологические», которые именно случайны и в этом качестве «терпимы» до того момента, когда они препятствуют или ограничивают «разумные ценности». Чтобы индивид мог быть представлен через интересы: разумная индивидуальность разрешается в интересах без остатка, что должно стать действительностью. Место, в котором достигается согласование разумных интересов, называется рынком; рынок и есть «суд разума»: основоположение либеральной метафизики и центр/смысловое ядро действительности, представленной в либеральной экономической парадигме.
Модернистские (и конструктивистские) теоретики нации настойчивы и бескомпромиссны в утверждении, что этнос «бессубстанциален», но является «феноменом культуры и истории», а нация, как утверждает Геллнер [8], «не является природным феноменом» ни в каком отношении. Культура же есть именно «одна из особенностей» (и Хайдеггер раньше и яснее других показал, что это значит [30]), которая, хотя и «застает индивида», - но не является его существенным определением ни как субъекта, ни как гражданина. Гражданская лояльность либеральному порядку (его принципам) в его (пока) государственной и национальной форме (европейское государство-нация) является содержанием национального самосознания республиканской нации, разумеется, с «оговоркой» о норме и исторически обусловленных отклонениях от нее. Отсюда следуют утверждения, например, Гринфельд [10], о том, что результатом становления республиканских наций является их слияние в одну, «мировую нацию» глобального либерального политического порядка.
Здесь мы имеем одну из «неразрешимостей» либерального представления: этнос и этнические нации могут быть препятствиями на пути становления республиканских наций и неохотно и не всеми признаются действительными. Вопрос о «совмещении» реального и действительного (решаемый, по Хайдеггеру [31], в новое время в субъекте), либо как о возможности «мифологического понятия» (по К. Шмитту [3]), либо как о процессе в либеральной экономической парадигме в указанной нами связи должен быть поставлен; здесь уместно еще раз припомнить о той напряженности, которая существует между социальным и политическим как категориями западного обществознания. Обостренная формулировка данной проблемы принадлежит Х. Арендт [19]. Причем именно она в числе прочего сформулировала ее как различие между народом и нацией. Социальное представляется ей как природная стихия, которая в Новое время становится тотальной и грозит растворить в себе политическое без остатка. Политическое же, по ее мнению, есть именно человеческое, причем такое, что не может ассимилироваться социальным, что означало бы его (человеческого) уничтожение.
В этом отношении Арендт вовсе не «либеральна», более того, выступает как один из критиков либерализма с точки зрения свободы. В ее рассуждениях показывается двойственность между представлением нации как политического народа (меньшинство) и ее же представлением «социально» «по модели семьи» (в этом отношении может возникнуть «терминологическая невнятность»). Социальное природно, поскольку его сутью является воспроизводство. Социальное не имеет вне себя никакой другой цели: благополучие и безопасность в обеспечении благополучия являются принципом социального. Здесь нет места нередуцируемым (к материальным интересам) различиям, которые суть политического. Но отсутствие принципиальных различий постулируется либеральной метафизикой, например, как «разумные материальные ценности», кото-
ISSN 2687-0770 BULLETIN OFHIGHER EDUCATIONALINSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2022. No. 4
рые именно универсальны. Их равновесие не является сутью политического процесса, но управления и рынка, к которой редуцирована политика в либеральной метафизике. Выход можно найти в отказе от концепта социального как области действительности. Эту возможность реализует Б. Латур [32] в своем представлении социального: не как социальности, но как акциденции/свойства вещей, объединенных специфической социальной связью.
Радикальным образом вопрос о социальности разрешается Дж. Агамбеном в его концепции экономической парадигмы политического и новой новоевропейской онтологии. Агамбен утверждает, что своеобразной моделью новоевропейской онтологии стала церковная литургия. «Тайна литургии» - «это тайна действительности»: практика литургии оказала «громадное влияние» «на способ, каким Новое время мыслило как свою онтологию, так и свою этику, как свою политику, так и свою экономику» [33, с. 14]. В литургии «Христос ведет к завершению тринитарную экономию; служение экономии, поскольку она является экономией спасения, свершается, будучи переведенным в литургическое таинство, где экономическая и политическая метафоры становятся тождественными» [33, с. 42]. Принципиальным в новой (отличной от греческой) онтологии полагается Агамбеном то, что «само бытие, о котором здесь речь, является искусственно сделанным [fattizio] и функциональным, то есть каждый раз отсылает к практике, которая его определяет и реализует» [33, с. 93].
Таким образом, «в литургии речь идет о новой онтолого-практической парадигме - действительности, в которой бытие и действие вступают на порог неразличимости» [33, с. 107]. «Сущностной чертой действительности является дельность», что означает то, что «бытие не просто есть, но "пускает себя в дело", приводит в действие и осуществляет себя само» [33, с. 107]. В результате «energeia отныне означает не бытие в деле как полное пребывание в присутствии, но "оперативность", в которой сами различения потенции и акта, операции и ее результата делаются неопределенными и утрачивают свой смысл. Opus является самой operatio, и дельной является божественная потенция (operatoria virtus Dei), которая прямо в самой своей виртуальности пускает себя в дело и осуществляется. В этом смысле дельность является реальной виртуальностью или виртуальной реальностью» [33, с. 107].
В онтологии, т. е. в учении о сущем (бытии) и в самом бытии, происходит радикальный сдвиг: «Если в вокабулярии античной онтологии бытие и субстанция рассматриваются независимо от эффектов следствий, которые они могут производить, то в действительности бытие неотделимо от своих эффектов, она именует бытие, поскольку оно действительно, поскольку оно производит определенные воздействия [effetti] и в то же самое время определяется ими» [33, с. 75]. Получается, что «действительность - это новое онтологическое измерение, которое утвердилось сначала в сфере литургии, чтобы позднее шаг за шагом распространиться - настолько, что в Новое время оно совпадет с бытием как таковым» [33, с. 75].
А значит, понимание значения «effectus в литургических текстах» дает возможность «осмыслить трансформацию в понимании бытия, которая затрагивает нас самым ближайшим образом. Ибо вполне возможно, что сегодня у нас нет другого представления о бытии, кроме действительности, и именно об этом измерении идет речь как в терминах вроде Wirklichkeit, realitas, «реальность», так и в определении Dasein в качестве того сущего, чья «"сущность" лежит [liegt] в его экзистенции в § 9 Бытия и времени» [33, с. 75].
Итак, произошло основание «онтологии effectus, в которой потенция и акт, бытие и действие одновременно и различаются, и артикулируются вместе на некоем пороге неразличимости» [33, с. 95]. Изменение «онтологической парадигмы» становится свершившимся фактом: «Бытие без остатка совпадает с действительностью в том смысле, что оно не просто есть, но должно быть приведено в действие и реализовано. Определяющим теперь является не изделие-произведение как устойчивое пребывание в присутствии, но дельность, понимаемая как порог, на котором бытие и действие, потенция и акт, операция и ее результат, эффективность и эффект, Wirkung и Wirklichkeit входят в обоюдное напряжение и в тенденции становятся неразрешимыми» [33, с. 84].
В этой парадигме «то, что человек делает, и то, чем человек является, входят в зону неразличимости, в которой бытие растворяется в своих практических эффектах, и в совершенном замкнутом круге оно есть то, что оно должно (быть), и должно (быть) то, что оно есть» [33, с. 15]. Завершение эта онтология получает у Канта, т. е., по утверждению Хайдеггера, «совмещение»
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2022. No. 4
«реального и действительного» совершается принципиально субъективно: «У Канта достигает завершения в форме долга быть, - это онтология дельности, чьи базовые черты мы попытались реконструировать. В ней, как мы видели, бытие и действие взаимно утрачивают определенность и стягиваются друг в друга, и бытие становится чем-то, что не просто есть, но должно быть актуализировано» [33, с. 185].
Онтология дельности, ее природа и характеристики не могут быть поняты нами без понимания того, что она есть «в той же мере» «онтология приказа»: «Стяжение бытия и долга быть имеет форму приказа, оно сущностно и в буквальном смысле является «императивом». В этом отношении долг быть не является юридическим или религиозным понятием, которое добавлялось бы извне к бытию: он подразумевает и определяет онтологию, которая шаг за шагом утверждается и исторически устанавливает себя в качестве онтологии Нового времени» [33, с. 185]. «Онтология приказа и онтология дельности тесно связаны между собой: так же как и пуск в дело, приказ предполагает волю. Согласно формуле, выражающей приказ властителя (sic volo, sic iubeo), «воление» может означать только «приказание», а «приказание» с необходимостью подразумевает воление. Воля - это форма, которую бытие принимает в онтологии приказа и дельности. Если бытие не есть, но должно само себя реализовать, тогда оно по самой своей сути есть воля и приказ; и наоборот, если бытие есть воля, то оно не просто есть, но должно быть» [33, с. 199].
В связи со сказанным можно предположить, что фундаментальные изменения произошли и в социальной онтологии. М. Фуко ввел понятие диспозитива [34] для обозначения «схемы», или «каркаса», определенной конфигурации основоположений, определяющих значения и задающих возможность осмысленного говорения о социальном. Агамбен указывает, что диспозитивы Фуко пересекаются как с позитивностью молодого Гегеля, так и с «остовом, каркасом позднего Хайдеггера» [35, с. 24]. Агамбен приводит определение Фуко, которое важно для нашего исследования. Воспроизведем полностью: «То, что я пытаюсь отследить под этим именем, это, прежде всего, абсолютно гетерогенный комплекс, объединяющий дискурсы, учреждения, архитектурные построения, регламентирующие постановления, законы, административные меры, научные достижения, философские, нравственные и благотворительные рассуждения, в общем, сказанное, как и несказанное - таковы элементы диспозитива. Сам диспозитив - это сеть, устанавливаемая между данными элементами. Под диспозитивом я понимаю своего рода, формацию (formation), главной функцией которой является ответ на чрезвычайную ситуацию. Потому дис-позитив обладает доминантной стратегической функцией... Я говорил, что диспозитив обладает преимущественно стратегической сутью, предполагающей, что речь идет об определенной манипуляции соотношений сил (de rapports de force), рационального и согласованного вмешательства в это соотношение, для придания им развития в определенном направлении, для их блокировки, стабилизации или использования. Итак, диспозитив всегда вписывается во властные манипуляции (jeu de pouvoir), но он же постоянно привязан к одному или многим пределам знания (bornes de savoir), рождающимся из них и, в той же степени, их обуславливающим. Это и есть диспозитив: стратегии соотношения сил (de rapports de force), поддерживающие типы знания и поддерживаемые ими» [35, с. 14].
Подытоживая сказанное Фуко, Агамбен заключает, что диспозитив «является сетью», образующейся между «гетерогенными элементами»: «дискурсы, институты, законы, полицейские меры, философские утверждения и т.д.», и «всегда обладает конкретной стратегической функцией и вписывается во властные отношения» [35, с. 15]. «Как таковой, он произведен пересечением отношений власти и отношений знания» [35, с. 15]. При этом Агамбен подчеркивает: «Я назвал бы диспозитивом любую вещь, обладающую способностью захватывать, ориентировать, определять, пресекать, моделировать, контролировать и гарантировать поведение, жестикуляцию, мнения и дискурсы живых людей» [35, с. 26]. Важнейшим и «самым древним» из диспози-тивов является «сам язык, в ловушку которого тысячелетия и тысячелетия назад некто из приматов, не отдавая себе отчета в последствиях, имел неосторожность оказаться пойманным» [35, с. 26].
Принципом «экономической парадигмы политического» (т. е. современной либеральной социальной онтологии) является экономизм (что это значит - было описано еще К. Шмиттом как
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2022. No. 4
либеральная метафизика), как одно из (важнейшее) измерений того, что Хайдеггер понимает под техникой. Хайдеггер, можно согласиться в этом утверждении с Агамбеном, «смог помыслить сущность техники как производство и распоряжение» [33, с. 102]. Именно поэтому «он не смог увидеть то, что стало совершенно очевидным сегодня, а именно то, что мы не поймем метафизическую сущность техники, пока будем мыслить ее исключительно в форме производства. В равной мере и в первую очередь она есть управление и oikonomia, которые в предельном случае могут даже на время выносить причиняющее производство за скобки ради более утонченных и диффузных форм управления людьми и вещами» [33, с. 103].
Оставляя в стороне вопрос о правомерности оценки Агамбеном Хайдеггера, удержим вывод: новоевропейская онтология как «онтология действительности» задает определенный «диспози-тив социального» таким образом, что его принципом является экономизм, и «совокупность практик и институтов, власти и знания» представлены принципиально «соотнесенными с экономикой», что означает, в свою очередь, что целью «является правление, управление, контроль, ориентация в направлении, считающимся полезным» [35, с. 24]. Каждый диспозитив «включает в себя процесс субъективации, без которого он перестает быть диспозитивом управления, но превращается в простую практику насилия» [35, с. 32]. Современность характеризуется тем, что «в наши дни в жизни индивидуумов не осталось ни одного момента, который не был бы моделирован, заражен, контаминирован или контролируем каким-либо диспозитивом» [35, с. 27].
Данное отступление в область социальной теории было необходимо для понимания того, что и каким образом представляется в либеральном обществознании как нация.
Первое, о чем следует сказать, Арендт [19], когда утверждала о «поглощении» социальным политического, была права. В современности, представленной в экономической парадигме, нет места для политики как различия; политика представляется как управление интересами, т. е. как необходимая коррекция для рыночного механизма (Агамбен [26] задачей такого управления называет «возвращение к началу», что означает «восстановление первоначальной чистоты рынка»); социальное именно «тотально и универсально» воспроизводит себя, управление здесь называется «политикой безопасности» и «политикой благосостояния» - лексикон узнаваемый и безраздельно господствующий в публичном и научном современном политическом дискурсе.
Республиканская нация есть элемент «ансамбля» диспозитива экономической парадигмы. Политическим сообществом она является в специфическом смысле быть «формой» мобилизации масс управлением: как «представленный в наличие и готовый к использованию ресурс». Эта форма эволюционирует, по мере «снятия государственных границ» и становления глобального политического порядка, во «всемирную нацию» [10], ассоциацию индивидов, разрешенных без остатка в «разумные материальные ценности/интересы» [29], по сути «рыночное конкурентное либеральное сообщество».
Возможность этого должна быть обеспечена политически, «затруднения» должны быть сняты, в теории - «историографическим перерасчетом прошлого», т. е. перетолкованием, которое и есть содержание и цель как модернистских, так и конструктивистских, как социологических, политологических, исторических, т. е. дисциплинарно-научных объяснений/теорий, так и философских истолкований, направляемых вопросом «что есть нация?». Ряд «нормативных утверждений» относительно нации подготавливают и обеспечивают такое перетолкование; из них три важнейшие: нация не является природным феноменом, нация есть социальная группа и социальная категория и одновременно политический народ, нация определяется как культурная. Эти утверждения указывают на разрывы (и, соответственно, на «швы»), которые необходимо устранить в представлении нации, чтобы она могла быть представлена как республиканская.
Первое: этнос и этничность. Эти феномены максимально сдвигаются по шкале времени едва ли не в область предистории; во всяком случае, отрицается их значение для «исторического периода человеческого рода». Одновременно утверждение Л. Гумилева [36] об этносе как «природном феномене» (предмете географии) опровергается без аргументов, посредством, например, «политической дисквалификации». Этнос объявляется «социальным феноменом» (иногда - культурным или историческим, причем так, как будто эти «квалификации» непосредственно совместимы). Однако здесь есть и обратная сторона: этнические нации, противопоставленные гражданским, характеризуются иногда как «звериный зоологизм» (Гринфельд о «русской этнической
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2022. No. 4
нации») с политической целью объявить их «противоестественной угрозой», которую необходимо устранить. В либеральной идеологии естественности этноса соответствует фундаменталистская идеология; причем ни то, ни другое не являются действительными. С. Жижек [37] утверждает, например, что фундаменталистская идеология есть не что иное, как современная разновидность «рессентимента» (внутреннее признание либерального порядка и ценностей (скорее - «образа жизни») при сознании невозможности его «получить» приводит к «джихаду/войне»), он не допускает мысли, что вера может быть «нередуцируемой» до «культурных особенностей».
Второе. Фуко писал, что «выход на сцену» европейских наций по времени совпадает и находится в связи с возникновением новой управленческой парадигмы [38]. Политическая нация заявляет претензию на суверенитет - так называется политически активная часть народа, революционный субъект. Аренд утверждала, что современность и есть революция. Таким образом, мобилизация (и «клетка государства» как способа новоевропейской организации власти М. Манн) должна захватывать все большую часть населения: «политически активное меньшинство» преобразуется в «народную нацию», чтобы стать «материей» государства-нации модерна. Одновременно, по Арендт, это преобразование означает, что нация утрачивает свою революционность и становится «консервативным социальным феноменом» (по мере того, как народ становится нацией, нация перестает быть политическим субъектом в «старом» смысле этого слова), но не перестает быть «политической»: в новом значении, заданном в либеральном «диспозитиве» «экономической парадигмы» - как «объект» управления. Здесь, «в промежутке» между «прежним» и «современностью», изменяется природа политического [39], и в связи с этим изменением представление нации долгое время удерживает противоречие.
Третье. Представление современности принимает законченную форму в новой «деятельност-ной онтологии» в горизонте либеральной экономической парадигмы; принцип представления задан основоположениями «либеральной метафизики». Нация представляется как «культурная общность» на основе свободного самоопределения автономных индивидов в соответствии с их интересами. Культура, по Xайдеггеру, есть новоевропейское явление («великие эпохи не имели культуры» [40, с. 341]) и существует как культурная политика: «хорошо организованное снабжение переживаниями» [40, с. 547]. Безграничная возможность «историографического перерасчета» позволяет принимать в расчет «особенности» как, например, «этнографические факты»: «народная культура» для туристов (от «народных праздников», «народных промыслов» и т.п. и до «китайского ресторана», популярного среди обывателей западных мегаполисов). Xайдеггер, еще в 30-е гг. XX в. судил об этом так: «Все раскапывание раннего народного достояния, производимое с благими намерениями, вся мещанская забота об обычаях, всякое воспевание пейзажей и почвы, восхваление «крови» есть лишь фасад и предлог, необходимый, чтобы замаскировать то, что собственно только и есть, - безусловное господство рукотворности разрушения как законного самого по себе процесса, - дабы свободно осуществлять (а значит, скрывать от многих) собственное полное завершение своей сущности» [22, с. 441].
Либеральный проект республиканской нации «вписан в диспозитив» экономической парадигмы политического как современной социальной «онтологии» (как «реальное» понятие и действительность) и обоснован в «деятельностной парадигме» новоевропейской онтологии, - таковы его гарантии. Речь идет о том, что поверх «научной объективности» дисциплинарно организованной науки и что является условием возможности объективного научного исследования, предоставляет для него его объекты.
Заключение, выводы
Мы обнаружили три представления нации, каждое из которых вписано в свой каркас, и только здесь имеет свое значение; одновременно все три выделенных представления относятся к одной, либеральной «экономической парадигме»: она удерживает их в единстве, которое не может не быть «противоречивым» до тех пор, пока современность находится в становлении, - ее «архл» стало действительностью, однако ее сутью является то, что Агамбен определяет так: «Вопреки провозглашенному концу истории, мы, на самом деле, становимся свидетелями непре-
ISSN 2687-0770 ИЗВЕСТИЯ ВУЗОВ. СЕВЕРО-КАВКАЗСКИЙ РЕГИОН. ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ._2022. № 4
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2022. No. 4
станно работающей вхолостую машины» [35, с. 36], а Хайдеггер, определяя ее как «завершающий период нового времени» и «эпоху нигилизма», писал, что она не может «закончиться/умереть», но только «непрерывно околевает». Либеральный проект республиканской нации как «всемирной» осуществляется в бесконечном процессе; переплетение научных дискурсов, калейдоскоп форм этой «новой исторической общности», либеральной «по содержанию», но «культурной», «моральной» (нация как «моральное сообщество»: Б. Як) [41], даже «мифической» (К. Хюбнер полагал, что гражданской лояльности либеральному порядку мало для действительности общности, - необходим «миф нации», который, кстати, у него получился вполне «либеральным») есть способ, каким он необходимо представлен [42]. При всей видимой противоречивости дискурсов нации («между» многообразными дискурсами и «внутри» каждого из них), нет никаких сомнений в их научной объективности, которая, повторим, гарантируется парадигматически.
Механизм/схема представления нации в либеральном по сути западном обществознании может быть описан; вопрос в том, возможно ли «другое представление» (и насколько оно нужно), - можно, по нашему мнению, обозначить только горизонт для постановки этого вопроса: Агам-бен задает вопрос: «В какой мере мы сегодня не располагаем другим опытом бытия, кроме дельности?» [33, с. 95], и утверждает: «Проблема будущей философии - это проблема того, как помыслить онтологию по ту сторону дельности и приказа и как помыслить этику и политику, которые были бы полностью свободны от понятий долга и воли» [33, с. 199]. Сохранится ли при этом место для «нации» и возможность «осмысленного говорения» о ней нам неизвестно.
Список источников
1. Вебер М. «Объективность» социально-научного и социально-политического познания // Избр. произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 345-415.
2. Вригт Г. X. фон Объяснение и понимание // Логико-философские исследования : избр. тр. М.: Прогресс, 1986. 600 с.
3. Шмитт К. Духовно-историческое состояние современного парламентаризма // Понятие политического. СПб.: Наука, 2016. С. 93-170.
4. Калхун К. Национализм. М.: Территория будущего, 2006. 288 с.
5. Манн М. Источники социальной власти : в 4 т. Т. 2, кн. 1 : Становление классов и наций-государств, 1760-1914 годы. М.: Дело, 2018. 503 с.
6. Манн М. Источники социальной власти : в 4 т. Т. 2, кн. 2 : Становление классов и наций-государств, 1760-1914 годы. М.: Дело, 2018. 507 с.
7. Манн М. Источники социальной власти : в 4 т. Т. 3 : Глобальные империи и революция, 1890-1945 годы. М.: Дело, 2018. 682 с.
8. Геллнер Э. Нации и национализм. М.: Прогресс, 1991. 320 с.
9. Андерсон Б. Воображаемые сообщества: Размышления об истоках и распространении национализма. М.: Канон-Пресс-Ц; Кучково поле, 2001. 288 с.
10. Гринфельд Л. Национализм. Пять путей к современности. М.: ПЕР СЭ, 2012. 528 с.
11. Як Б. Национализм и моральная психология сообщества. М.: Изд-во Ин-та Гайдара, 2017. 520 с.
12. Хюбнер К. Нация: от забвения к возрождению. М.: Канон +, 2001. 400 с.
13. Балибар Э., ВаллерстайнИ. Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности. М.: Логос, 2004. 288
с.
14. Анкерсмит Ф.Р. Эстетическая политика. Политическая философия по ту сторону факта и ценности. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2014. 432 с.
15. Алавердян А.Л., Мальцев К.Г. Социолого-исторический дискурс нации: метод и структура // Изв. вузов. Сев.-Кавк. регион. Обществ. науки. 2020. № 4. С. 4-14.
16. Лукач Д. История и классовое сознание. Исследования по марксистской диалектике. М: Логос-Аль-тера, 2003. 416 с.
17. Ленин В.И. Великий почин // Полн. собр. соч. 5-е изд. М.: Политиздат, 1970. Т. 39. C. 1-29.
18. АгамбенДж. Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь. М.: Европа, 2011. 256 с.
19. АрендтХ. О революции. М.: Европа, 2011. 464 с.
ISSN 2687-0770 ИЗВЕСТИЯ ВУЗОВ. СЕВЕРО-КАВКАЗСКИЙ РЕГИОН. ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ._2022. № 4
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2022. No. 4
20. Мальцев К.Г., Мальцева А.В. Социальное и политическое в экономической парадигме // Вестн. Московского гос. областного ун-та. Серия: Философские науки. 2022. № 3. С. 123-134.
21. Kohn H. Die Idee des Nationalismus. Ursprung und Geschichte bis zur Französischen Revolution. Frankfurt/M.: S. Fischer Verlag, 1962. 565 S.
22. ХайдеггерМ. Размышления VII - XI (Черные тетради 1938-1939). М.: Изд-во Ин-та Гайдара, 2018. 528 с.
23. Мальцев К.Г., Алавердян А.Л. Гражданская нация и этническая идентичность: к вопросу о «сущности русской нации» // Социально-политические науки. 2021. Т. 11, № 2. С. 131-139.
24. Брубейкер Р. Этничность без групп. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012. 408 с.
25. Ломако Л.Л., Мальцев К.Г. Конструктивистская парадигма в исследовании нации, национализма, этнонационального конфликта: некоторые критические замечания // Евразийский юрид. журн. 2020. № 8. С. 43-434.
26. Агамбен Дж. Царство и слава. К теологической генеалогии экономики и управления. М.; СПб.: Изд-во Ин-та Гайдара; факультет свободных искусств и наук СПбГУ, 2019. 552 с.
27. Кант И. Критика практического разума // Соч. : в 8 т. М.: Чоро, 1994. Т. 4. С. 373-565.
28. Кант И. Ответ на вопрос: Что такое просвещение? // Соч. : в 8 т. М.: Чоро, 1994. Т. 8. С. 29-38.
29. Лал Д. Похвала империи: Глобализация и порядок. М.: Новое изд-во, 2010. 364 с.
30. Биньковская Л.Н., Мальцев К.Г. Современная культура как культурная политика: М. Хайдеггер о культуре как «феномене современности» // Евразийский юрид. журн. 2021. № 3. С. 464-470.
31. ХайдеггерМ. Основные проблемы феноменологии. СПб.: Высшая религиозно-философская школа, 2001. 456 с.
32. Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2014. 384 с.
33. Агамбен Дж. Opus Dei. Археология службы. М.; СПб: Изд-во Ин-та Гайдара; факультет свободных искусств и наук СПбГУ, 2022. 280 c.
34. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М.: Ка-сталь, 1996. 448 с.
35. Агамбен Дж. Что современно? Киев: ДУХ I ЛГГЕРА, 2012. 78 с.
36. Гумилёв Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М.: АСТ: Астрель, 2006. 510 с.
37. Жижек С. О насилии. М.: Европа, 2010. 184 с.
38. ФукоМ. Безопасность, территория, население : курс лекций. СПб.: Наука, 2011. 544 с.
39. Мальцев К.Г., Мальцева А.В. Еще к истолкованию «децизионизма К. Шмитта» // Изв. Юго-Западного гос. ун-та. Серия: Экономика. Социология. Менеджмент. 2021. Т. 11, № 3. С. 216-229.
40.Хайдеггер М. Размышления II - VI (Черные тетради 1931-1938). М.: Изд-во Ин-та Гайдара, 2016. 584 с.
41. Мальцев К.Г., Алавердян А.Л. Моральный дискурс нации и национализма в горизонте либеральной парадигмы политического // Гуманитарные и социальные науки. 2020. № 6. С. 42-52.
42. Мальцев К.Г., Алавердян А.Л. Современная политическая философия и «миф нации» К. Хюбнера // Евразийский юрид. журн. 2020. № 10. С. 472-476.
References
1. Weber M. "Objectivity" of social-scientific and socio-political knowledge. Selected works. Moscow: Progress Publ.; 1990:345-415. (In Russ.).
2. Wrigt G. H. von. Explanation and understanding. Logical and philosophical studies. Selected works. Moscow: Progress Publ.; 1986. 600 p. (In Russ.).
3. Schmitt K. Spiritual and historical state of modern parliamentarism. Concept of the political. St. Petersburg: Nauka Publ.; 2016:93-170. (In Russ.).
4. Calhoun K. Nationalism. Moscow: Territoriya budushchego Publ.; 2006. 288 p. (In Russ.).
5. Mann M. Sources of social power: in 4 vols. Vol. 2, book 1: The Rise of Classes and Nation-States, 17601914. Moscow: Delo Publ.; 2018. 503 p. (In Russ.).
6. Mann M. Sources of social power: in 4 vols. Vol. 2, book 2: The Rise of Classes and Nation-States, 17601914. Moscow: Delo Publ.; 2018. 507 p. (In Russ.).
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2022. No. 4
7. Mann M. Sources of social power: in 4 vols. Vol. 3: Global empires and revolution, 1890-1945. Moscow: Delo Publ.; 2018. 682 p. (In Russ.).
8. Gellner E. Nations and nationalism. Moscow: Progress Publ.; 1991. 320 p. (In Russ.).
9. Anderson B. Imagined communities: reflections on the origins and spread of nationalism. Moscow: KanonPress-Ts; Kuchkovo pole Publ.; 2001. 288 p. (In Russ.).
10. Grinfeld L. Nationalism. Five paths to modernity. Moscow: PER SE Publ.; 2012. 528 p. (In Russ.).
11. Yak B. Nationalism and moral psychology of the community. Moscow: Gaidar Institute Press; 2017. 520 p. (In Russ.).
12. Huebner K. Nation: from oblivion to rebirth. Moscow: Kanon + Publ.; 2001. 400 p. (In Russ.).
13. Balibar E., Wallerstein I. Race, nation, class. Ambiguous identities. Moscow: Logos Publ.; 2004. 288 p. (In Russ.).
14. Ankersmit F.R. Aesthetic policy. Political philosophy beyond fact and value. Moscow: HSE University Press; 2014. 432 p. (In Russ.).
15. Alaverdyan A.L., Maltsev K.G. Sociological and historical discourse of the nation: method and structure.
Izv. vuzov. Sev.-Kavk. region. Obshchestv. nauki = Bulletin of Higher Educational Institutions. North Caucasus Region. Social Science. 2020;(4):4-14. (In Russ.).
16. Lukacs D. History and class consciousness. Studies in Marxist Dialectics. Moscow: Logos-Altera Publ.; 2003. 416 p. (In Russ.).
17. Lenin V.I. Great initiative. Full. coll. works. 5th ed. Moscow: Politizdat Publ.; 1970;39:1-29. (In Russ.).
18. Agamben J. Homo sacer. Sovereign power and bare life. Moscow: Europa Publ.; 2011. 256 p. (In Russ.).
19. Arendt H. About the revolution. Moscow: Europa Publ.; 2011. 464 p. (In Russ.).
20. Maltsev K.G., Maltseva A.V. Social and political in the economic paradigm. Vestn. Moskovskogo gos. oblastnogo un-ta. Seriya: Filosofskie nauki = Bulletin of Moscow State Regional University. Series: Philosophical Sciences. 2022;(3):123-134. (In Russ.).
21. Kohn H. Die Idea des Nationalismus. Ursprung und Geschichte bis zur Französischen Revolution. Frankfurt/M.: S. Fischer Verlag Publ.; 1962. 565 p.
22. Heidegger M. Reflections VII - XI (Black Notebooks 1938-1939). Moscow: Gaidar Institute Press; 2018. 528 p. (In Russ.).
23. Maltsev K.G., Alaverdyan A.L. Civil nation and ethnic identity: on the question of the "essence of the Russian nation". Sotsial'no-politicheskie nauki = Socio-Political Sciences. 2021;11(2):131-139. (In Russ.).
24. Brubaker R. Ethnicity without groups. Moscow: HSE University Press; 2012. 408 p. (In Russ.).
25. Lomako L.L., Maltsev K.G. Constructivist paradigm in the study of the nation, nationalism, ethno-national conflict: some criticisms. Evraziiskii yurid. zhurnal = Eurasian Legal Magazine. 2020;(8):430-434. (In Russ.).
26. Agamben J. Kingdom and glory. To the theological genealogy of economics and management. Moscow: St. Petersburg: Gaidar Institute Press; Faculty of Liberal Arts and Sciences, St. Petersburg State University Press; 2019. 552 p. (In Russ.).
27. Kant I. Critique of practical reason. Works: in 8 vols. Moscow: Choro Publ.; 1994;4:373-565. (In Russ.).
28. Kant I. Answer to the question: What is education? Works: in 8 vols. Moscow: Choro Publ.; 1994;8:29-38. (In Russ.).
29. Lal D. Praise for empire: globalization and order. Moscow: New Publishing House; 2010. 364 p. (In Russ.).
30. Binkovskaya L.N., Maltsev K.G. Modern culture as a cultural policy: M. Heidegger on culture as a "phenomenon of modernity". Evraziiskii yurid. zhurnal = Eurasian Legal Magazine. 2021;(3):464-470. (In Russ.).
31. Heidegger M. Basic problems of phenomenology. St. Petersburg: Higher Religious and Philosophical School Press; 2001. 456 p. (In Russ.).
32. Latour B. Reassembly of the social: an introduction to actor-network theory. Moscow: HSE University Press; 2014. 384 p. (In Russ.).
33. Agamben J. Opus Dei. Archeology service. Moscow; St. Petersburg: Gaidar Institute Press; Faculty of Liberal Arts and Sciences, St. Petersburg State University Press; 2022. 280 p. (In Russ.).
34. Foucault M. Will to truth: beyond knowledge, power and sexuality. Works of different years. Moscow: Kastal Publ.; 1996. 448 p. (In Russ.).
35. Agamben J. What is modern? Kyiv: DUKH I LITERA Publ.; 2012. 78 p. (In Russ.).
ISSN 2687-0770 BULLETIN OF HIGHER EDUCATIONAL INSTITUTIONS. NORTH CAUCASUS REGION. SOCIAL SCIENCE. 2022. No. 4
36. Gumilyov L.N. Ethnogenesis and biosphere of the Earth. Moscow: AST: Astrel Publ.; 2GG6. 51G p. (In Russ.).
37. Zizek S. About violence. Moscow: Evropa Publ.; 2G1G. 1S4 p. (In Russ.).
38. Foucault M. Security, territory, population: a course of lectures. St. Petersburg: Nauka Publ.; 2G11. 544 p. (In Russ.).
39. Maltsev K.G., Maltseva A.V. More on the interpretation of the "decisionism of K. Schmitt". Izv. Yugo-Zapadnogo gos. un-ta. Seriya: Ekonomika. Sotsiologiya. Menedzhment = Bulletin of Southwestern State University. Series: Economics. Sociology. Management. 2G21;11(3):216-229. (In Russ.).
4G. Heidegger M. Reflections II - VI (Black Notebooks 1931-1938). Moscow: Gaidar Institute Press; 2G16. 5S4 p. (In Russ.).
41. Maltsev K.G., Alaverdyan A.L. Moral discourse of the nation and nationalism in the horizon of the liberal paradigm of the political. Gumanitarnye i sotsial'nye nauki = Humanitarian and Social Sciences. 2G2G;(6):42-52. (In Russ.).
42. Maltsev K.G., Alaverdyan A.L. Contemporary political philosophy and the "myth of the nation" by K. Huebner. Evraziiskii yurid. zhurnal = Eurasian Legal Magazine. 2G2G;(1G):472-476. (In Russ.).
Информация об авторах
К.Г. Мальцев - доктор философских наук, профессор, профессор кафедры теории и методологии науки.
А.Л. Алавердян - кандидат философских наук.
Information about the authors
K. G. Maltsev - Doctor of Science (Philosophy), Professor, Professor of the Department of Theory and Methodology of Science.
A.L. Alaverdyan - Candidate of Science (Philosophy).
Статья поступила в редакцию 08.11.2022; одобрена после рецензирования 03.12.2022; принята к публикации 15.12.2022. The article was submitted 08.11.2022; approved after reviewing 03.12.2022; accepted for publication 15.12.2022._
