CC BY
122
УДК 327
Вестник СПбГУ. Сер. 6. 2015. Вып. 3
Е. Б. Павлова
ГРАНИЦЫ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ БРАЗИЛИИ*
Основываясь на теории лиминальности, выдвинутой известным антропологом Виктором Тернером, в статье делается попытка выявить новые неструктурные интерпретации функций современной военной политики Бразилии, в рамках которой задачи по охране границ и суверенитета связываются одновременно с интеграционными проектами и осуществлением новой идентитарной политики в регионе. Понятие «граница» здесь временно теряет свое основное значение, воплощая специфику лиминального периода. Граница становится объединяющим, а не разделяющим элементом. Идея южноамериканскости, пропагандируемая Бразилией, пока лишь модальность. Тем не менее уже сегодня мы можем говорить о статусе Бразилии как ли-минальном, т. е. переходном от маргинального положения в дискурсе региональной идентичности к позиции лидера в новой, активно создаваемой ею структуре. Библиогр. 23 назв.
Ключевые слова: Бразилия, приграничная безопасность, внешняя политика, Южная Америка, лиминальность, региональная идентичность.
E. В. Pavlova
BRAZILIAN BORDERS OF INTERNATIONAL AFFAIRS
Using Victor Tuner's famous theory of liminality, the article focuses on new non-structural interpretations of the functions of Brazilian military policy, where the border security is linked with integration projects and a new regional identity discourse. The concept of "border" is losing its principal meaning, which is a symptom of a liminal phase. The border becomes a unifying element rather than a dividing line. The idea of South America, supported by Brazil, is so far only a modality. However, it is already possible to speak about a liminal state of Brazil, i.e. a transition from a marginal position in the regional identity discourse to the leadership in a new structure promoted by the Brazilian elites. Refs 23.
Keywords: Brazil, the border security, foreign policy, South America, liminality, regional identity, military policy.
Задумываясь о функции и значении границ в современной политике, мы сразу же оказываемся перед сложнейшим вопросом. Как именно в условиях глобализации, регионализации, различных интеграционных процессов меняется и понимание приграничных территорий и сообществ? Очевидно, что вопросы о сопредельных землях, а также о потребностях и возможностях сообществ, там проживающих, серьезно влияют на международные отношения и политическую обстановку в регионе. Вопрос охраны государственных границ остается одной из функций суверенного государства, однако при этом амбиции некоторых стран в сфере влияния в международных отношениях подчас приводят к несколько иной интерпретации концепции границы. Так, хорошим теоретическим, но весьма печальным примером, на наш взгляд, служит идея лимитрофной зоны постсоветского пространства,
Павлова Елена Борисовна — кандидат политических наук, ст. научный сотрудник, Институт политологии, Тартуский университет, Эстония, 51003, Тарту, Институт политологии, Лосси, 36-326; elena.pavlova@ut.ee
Pavlova Elena B. — Ph.D., Senior Researcher, Institute of Government and Politics, University of Tartu, 36-326, Lossi, Tartu, 51003, Estonia; elena.pavlova@ut.ee
* Работа выполнена при поддержке Министерства образовании Эстонии. Персональный исследовательский грант PUT 260.
136
которая сыграла существенную роль в формировании внешнеполитических приоритетов Российской Федерации и привела к катастрофическому результату в ее отношениях с Украиной. Данная статья, однако, не будет касаться столь острой проблемы, предлагая вниманию совершенно иной пример попытки крупного государства усилить влияние в регионе через обращение к приграничным территориям. Речь пойдет о Бразилии.
Региональное первенство Бразилии — одна из тем, которая вызывает мало сомнений за пределами Латинской Америки. Самое крупное и экономически мощное государство, казалось бы, является лидером по определению. Однако при более внимательном анализе ситуации мы можем увидеть и целый ряд обстоятельств, усложняющих положение страны в регионе. Маргинальность Бразилии в дискурсивных практиках региональной идентичности всегда была серьезным препятствием на ее пути к лидерству, что вызывало и вызывает серьезную озабоченность политических элит государства. На сегодняшний день мы можем обозначить положение Бразилии как переходное состояние, когда ряд усилий для повышения своего статуса уже осуществлен, но цель пока не достигнута. В данной статье мы обратимся к одному из направлений внешней политики Бразилии, нацеленному на укрепление ее возможного регионального лидерства — продвижению идеи южноамериканской идентичности. Осуществление данного проекта идет на разных уровнях, мы же ограничимся сопоставлением некоторых положений бразильской военной политики с ситуацией в одном из так называемых «городов-близнецов», расположенном в Амазонии. Таким образом мы сможем обратить внимание на интересные, а подчас и парадоксальные факты соприкосновения проекта построения новой региональной идентичности с его реальным воплощением, что поможет нам решить основную задачу статьи — выявить новые интерпретации функций современной военной политики Бразилии, политики, в рамках которой задачи по охране границ и суверенитета связываются одновременно с интеграционными проектами и осуществлением новой идентитарной политики в регионе.
Однако при анализе данной проблемы возникает серьезный вопрос о наиболее подходящей методологии для исследования одновременно на двух уровнях: внешнеполитического дискурса и внутренних проблем. Появляется необходимость создать некое общее теоретическое поле, где мы могли бы не только выделить разные уровни, но и представить их в общем пространстве, демонстрируя, с одной стороны, неразрывную связь между составляющими, с другой — некую размытость и переходность структур. На наш взгляд, наиболее подходящей для этого рамкой является теория лиминальности, выдвинутая антропологом Виктором Тернером в середине 1960-х и успешно применяемая современными исследователями при анализе переходных состояний [1-4]. Сам термин «лиминальность» обозначает некое переходное состояние, «ни здесь, ни там, ни то, ни се» [5, р. 169]. «Лиминаль-ные существа, указывает Тернер, находятся в промежутке между положениями, предписанными и распределенными законом, обычаем, условностями и церемониалом» [3, р. 169]. Тернер не ограничивает понятие лиминальности лишь обращением к лицам, находящимся в переходном состоянии. Лиминальность — это категория, помогающая обозначить внеструктурность происходящего, которая может быть использована как аналитический инструмент в различных ситуациях, как при исследовании состояния индивидуума, так и отдельной группы или сообщества
137
[подробнее см.: 6-7]. При этом важность данной категории состоит в ее применимости как к пространственному, так и темпоральному измерению, хотя приоритетным будет именно темпоральное. Если лиминальность считать временем, отмечает Тернер, то «ее можно рассматривать как потенциальный период тщательной проверки центральных ценностей и аксиом культуры, в которой она происходит». Таким образом, пользуясь инструментами анализа, предложенными Тернером, мы можем попытаться проанализировать переходное состояние, еще бесстатусное, но во многом определяющее возможные формы новой структуры. В нашем случае речь идет о сложнейшей дискурсивной практике, затрагивающей различные уровни политического, которая поможет нам прояснить новые возможности, открывающиеся перед Бразилией в достижении ее почти официальной цели — регионального лидерства.
Южноамериканское пограничье
Проблемы приграничных территорий — тема весьма актуальная для Латинской Америки. Это и территориальные конфликты между государствами, и проблемы сосуществования приграничных городов, так называемых «городов-близнецов». Все это порождает, в свою очередь, нелегальную миграцию населения, контрабанду наркотиков и оружия и другие виды проблем, что при весьма скромных возможностях местной полиции, ограниченных государственной границей, приводит политические элиты региона к повышенному вниманию к приграничным ситуациям [8]. Бразилия, как самая крупная страна, граничащая практически со всеми государствами континента, проявляет немалую озабоченность этими вопросами. В данной работе обратимся к примеру одной из таких приграничных территорий, расположенной на границе сразу трех государств — Бразилии, Колумбии и Перу. Основные договоры, разграничивающие данные территории, были подписаны еще в начале прошлого века [9, р. 112], но ситуация здесь далеко не так проста, и колумбийско-перуанская война — явное тому свидетельство. Однако в самом тексте мы будем касаться лишь границы между Бразилией и Колумбией, не затрагивая перуанскую Санта-Росу, поскольку Санта-Роса отделена от Колумбии и Перу естественной границей — Амазонкой, и, следовательно, те процессы, о которых пойдет речь в статье, затрагивают ее в меньшей степени. Граница между Колумбией и Бразилией проходит внутри одного населенного пункта, который имеет два названия: бразильская сторона называется Табатинга, а колумбийская — Летисия. Специфика данного города состоит в отсутствии реального пограничного контроля между государствами. По сути это единый населенный пункт, состоящий из двух районов, каждый из которых живет по собственным законам. Роль границы здесь играют пограничные столбы, которые выполняют скорее символическую функцию. Реальный контроль осуществляется за пределами населенного пункта по периметру, в основных точках возможного поступления товаров и пересечения границ. Интересно, что объединение этих городов не является историческим наследием, а произошло постепенно, к 1980 г., в связи с демографическим приростом и экономической ситуацией [10, р. 202]. Причем основной прирост населения идет за счет колумбийской стороны, так как война против наркотрафикантов приводит к увеличению числа переселенцев [11, р. 361]. Процветает неформальная экономическая деятельность, такая, например, как
138
коммерческий туризм. Ведь на колумбийской стороне все дешевле, даже бразильские продукты [11, р. 364]. Нельзя сказать, что Бразилия не прикладывала никаких усилий по улучшению ситуации в данном регионе, но, к сожалению, ни совместные программы Бразилии — Колумбии, ни организация Зоны Свободной торговли на территории Табатинга не привели к существенным изменениям. Наиболее актуальной проблемой здесь остается наркотрафик.
Проблема наркоторговли есть во многих приграничных городах, но здесь она приобретает особую остроту. В своей работе Каролина Мулен описывает население Табатинга-Летисии как сообщество, находящееся в постоянном ощущении отсутствия безопасности, и указывает, что это прежде всего результат слабости правительственных структур в сочетании с криминальной деятельностью и безнаказанностью. С одной стороны, растущая финансовая взаимозависимость на основе оборота наркотиков между некоторыми представителями официальной и местной неофициальной «власти» создает двойное недоверие и к тем, и к другим, с другой — вынуждает жителей сотрудничать со всеми формами власти, что способствует конкуренции разных форм суверенитета, пишет Мулен [11, р. 364]. Все попытки Бразилии решить эту проблему наталкиваются на неспособность к быстрому взаимодействию с местными органами власти [9, р. 121].
Сложности управления данными территориями не новая проблема. Так, в своей работе, посвященной Табатинга — Летисии, Эрик Вергель-Тобар пишет, что «в течение долгого времени границы между такими странами, как Бразилия, Перу и Колумбия, рассматривались как маргинальные, далекие от центров власти территории, и граница здесь представлялась не столько делимитационной линией, сколько пространством, социально конструируемым его жителями» [12, р. 364]. По сути дела, отмечает другой исследователь, Хорхе Апонте Мотта, мы не можем говорить об этих территориях в классических категориях границ, как о пространственных пределах государств. В Амазонии, отмечает автор, где и вопросы делимитации, и вопросы национальной идентичности пришли несколько позже, мы скорее будем отмечать специфику образования этих границ [10, р. 220]. Именно спецификой образования объясняли свою беспомощность и бразильские власти. Наиболее частый комментарий по поводу происходящего на данной территории звучал весьма лаконично и красноречиво: «Табатинга — не Бразилия» [13]. Как пишет Апонте Мотта, подобный подход как бы отделял эту территорию от всей остальной страны [10, р. 214]. Табатинга представлялась как особое образование, которое хотя и включено в состав государства, но тем не менее является чем-то инородным, не совсем «бразильским». Таким образом, можно отметить специфичное место Табатинга в социо-политическом дискурсе. Согласно этому дискурсу, Табатинга — это особая зона, где проживает смешанное население, более «южноамериканское», нежели бразильское, и подобная ситуация приграничного сосуществования как бы освобождает Бразилию от ответственности за происходящее. Подобный подход был вполне возможен в предыдущие годы, однако вопрос, насколько Бразилия сможет его придерживаться в будущем, учитывая современные цели внешней политики государства, на наш взгляд, более чем открытый. Ведь если раньше границы могли рассматриваться лишь с точки зрения охранительных функций, то сегодня Бразилия стремится превратить их в основу регионального сотрудничества, и это, как будет указано далее, один из важнейших инструментов страны в достижении регионального лидерства.
139
Южноамериканская идентичность: идея в поисках реальности
В настоящее время выражение «Латинская Америка» для обозначения региона вполне устоялось, хотя попытки переосмыслить его периодически возникают. Хорошим примером может служить творчество Вальтера Миньоло, который, базируясь на известной концепции «ориентализма» Эдварда Саида, деконструирует концепт «Латинская Америка», обозначая «латинскость» как часть колониального порядка, созданного креольскими элитами [14, р. 59]. При этом важно, что даже в этой попытке отбросить колониальное влияние оно лишь переосмысливается, все так же оставаясь в той же теоретической рамке. То есть, какими бы путями не шли исследователи, можно отметить, что наиболее значимые моменты дискурса латиноамериканской идентичности по-прежнему связаны с колониальным наследием, что во многом определяет маргинальное положение Бразилии в рамках этого дискурса идентичности. Во-первых, если большинство государств региона были частью испанской империи и, соответственно, официальным языком там является испанский, то Бразилия входила в состав Португальской короны и представляет собой часть лузофонного мира, который в большей степени ассоциируется с Африкой, нежели с Латинской Америкой. Во-вторых, процесс получения независимости проходил в Бразилии иначе. Португалия была не в состоянии противостоять антиколониальным настроениям, и Бразилия стала независимым государством, избежав кровопролитной войны в отличие от соседних государств. Третье отличие также неразрывно связано с историей страны, где важнейшая часть дискурса — идея преодоления расовой дискриминации, в то время как в других странах Латинской Америки акцент делается на деколонизационной борьбе [15]. Конечно, географическая принадлежность Бразилии к региону не может быть поставлена под сомнение, тем не менее указанные моменты существенно подрывают возможности Бразилии стать лидером не только в экономическом плане, но и в нормативном.
Быть лидером региона и одновременно маргиналом в дискурсивных практиках общей региональной идентичности невозможно. Нужно отметить, что руководство Бразилии всегда осознавало подобное положение страны в структуре регионального дискурса идентичности. Именно поэтому единственным выходом для Бразилии в этой ситуации будет артикуляция новой линии общей региональной идентичности, попытки создания которой всегда были в центре внимания. Сегодняшняя идея южноамериканского сообщества уходит корнями в концепцию внешней политики Бразилии начала ХХ в., когда министр иностранных дел страны барон Риу Бранку заговорил об особых отношениях с южноамериканскими партнерами [16, р. 68]. Новый виток интереса к идее южноамериканского сообщества возник в 1980-х, когда окончание «холодной войны» заставило многие крупные державы задуматься о своем положении на мировой арене. Сыграло свою роль и некоторое изменение приоритетов внешней политики США. Особый интерес Вашингтон стал уделять событиям в Восточной Европе, несколько ослабив внимание к процессам в Южной Америке. Реакция правительства Бразилии на изменяющуюся картину мира последовала незамедлительно. Заявления президента Жозе Сарнея о многополярном будущем международной структуры сочетались с активной интеграционной политикой — постепенным созданием группы Южного рынка (Меркосур). А с начала президентства Ф. Кардозу, как отмечает в своей работе Тьяго Гальвао,
140
уже начались активные попытки заменить концепцию Латинской Америки на концепцию Южной [16, р. 68]. При этом многие авторы указывают на стремление Бразилии взять Европейский союз как пример региональной интеграции, которая постепенно вышла бы на новый уровень — единой идентичности [17]. С 1990-х годов идея единого южноамериканского пространства становится одной из ключевых тем внешней политики Бразилии. Как пишет Гальвао, происходил пересмотр границ, которые перестали мыслиться как элемент изоляции [16, р.65]. Среди проектов, которые должны были способствовать объединению региона под эгидой «южноамериканского единства», кроме Меркосур можно упомянуть и Инициативу интеграции региональных инфраструктур Южной Америки, выдвинутую в Бразилии в 2000 г., но не оправдавшую надежд бразильской элиты [18], и более серьезный проект — Союз Южноамериканских наций (УНАСУР), по сути уже институционализирующий идею некой южноамериканской идентичности. Стоит отметить крайне важный момент: артикулирование этого проекта не столько отсылает к историческому опыту, сколько обращается к географической близости и необходимости регионального сближения в условиях глобализации. Во многом это связано с изменениями в расстановке сил в регионе. Если классическим соперником Бразилии за лидерство на протяжении ХХ в. была Аргентина, то в начале 2000-х ситуация серьезно изменилась. Экономическая ситуация в стране существенно пошатнула позиции Буэнос-Айреса, и неожиданным конкурентом в борьбе за роль лидера в регионе стала Венесуэла. Но Бразилия не стала играть по правилам, предлагаемым Каракасом. Если Венесуэла стремилась воссоздать латиноамериканскость на основе исторической общности, опираясь на деколониальный дискурс и новое прочтение заветов борцов за независимость XIX в., то Бразилия в основном апеллирует к современным ответам на проблемы в регионе [16]. Так, например, Бернардо Сорх указывает, что, с одной стороны, Бразилия стремится стать посредником между государствами АЛБА и США, с другой — все больше вовлекает государства — члены АЛБА в структуры Меркосур и УНАСУР, делая особый акцент на делиберативном характере данных организаций [18, р. 310].
Таким образом, идея южноамериканского единства предстает как некая часть ритуала для перелома устоявшейся структуры «латиноамериканскости». Постепенная замена идеи Латинской Америки идеей Южной как переосмысление дискурса региональной идентичности может привести к созданию новой структуры регионального, что позволит Бразилии преодолеть свой маргинальный статус и приобрести новый вес в регионе. Однако пока южноамериканскость существует лишь как размытый, неопределенный проект, проходящий разные переходные стадии на разных уровнях дискурса. Тем не менее сегодня позицию Бразилии в региональной идентитарной структуре мы скорее обозначим как лиминальную, нежели маргинальную, так как те усилия, которые она предпринимает, вполне могут привести ее к желаемому результату.
Южноамериканскость военными силами
Формулирование новой идеи региональной идентичности можно считать лишь первым этапом в достижении Бразилией поставленной ею цели — региональному лидерству. Так как за ритуалом включения Бразилии как гомогенной
141
единицы в новую структуру региональной идентичности должны последовать новые шаги, Бразилии нужно доказать свое право на лидерство в новой структуре. И если в отношении экономической мощи Бразилии сомнений ни у кого не было, особенно в условиях появления такой структуры, как БРИКС, свидетельствующей о мировом признании экономического потенциала государства, то в отношении военной мощи ситуация была более сложной. Решением подобной задачи представлялась реформа Совета Безопасности ООН, где Бразилия надеялась и продолжает надеяться занять одно из кресел постоянного представителя. Но, как пишет бразильский профессор Жорже Заверучча, многие задавались вопросом: как может страна, у которой нет единого министерства обороны, а есть четыре отдельных военных структуры, заниматься проблемами международной безопасности [19]? Очевидность данного пробела заставила политические элиты страны реорганизовать вооруженные силы. В 1996 г. в Бразилии был пописан новый документ «Политика национальной обороны», а в 1999 г. появилась новая структура — Министерство обороны. При этом новшество данных структур состояло в их особых задачах. Очевидно, что, с одной стороны, Министерство обороны призвано охранять границы государства, т. е. прежде всего от соседей по континенту, с другой стороны, одна из целей создания министерства — увеличение влияния в регионе, причем не военного характера. Новая структура одновременно должна была продемонстрировать мощь Бразилии и ее готовность и стремление к усилению регионального единства. Так, если в документе 1996 г. четко говорилось об угрозах для Бразилии в этом регионе, то в обновленной версии «Политики Национальной обороны» 2005 г. сотрудничество указывалось как обязательный элемент [20]. Особо ярко данная тенденция проявилась в «Стратегии Национальной обороны», принятой в 2008 г. [21]. Так, например, в данном документе Амазония из опасной зоны, как она обозначалась в «Политике Национальной обороны» 1996 г., превратилась в «один из наиболее интересных случаев для защиты», требующий контроля в рамках проектов по устойчивому развитию [21]. Очевидно, что проблемы Амазонии — трансграничная преступность, нелегальная миграция — по-прежнему далеки от идеального состояния. Тем не менее «Стратегия Национальной обороны» настаивает на социополитическом аспекте как первичном: «Устойчивое развитие региона Амазонии мы можем рассматривать как инструмент национальной обороны: поскольку именно консолидация условий для подобного развития будет способствовать национальному суверенитету в этом регионе» [21].
Политические условия, в рамках которых была принята данная стратегия, оказались весьма непростыми. С одной стороны, имел место кризис между гражданским и военным управлением в министерстве, с другой — особого внимания требовало усиление военной составляющей в интеграционной политике Венесуэлы [22]. Возможно, именно конкуренция в регионе и заставила Бразилию уже в первых строках документа обозначить, что она ни в коем случае не претендует на гегемонию. Звучит это следующим образом: «Не стремясь к гегемонии, Бразилия выходит на первый план международной арены. Народ Бразилии не желает доминировать над другими народами. Бразилия желает успеха, но не власти» [21]. В данном пункте очевидна аллюзия на непростые отношения между странами Латинской Америки и Соединенными Штатами Америки. При этом стремление к региональной интеграции и попытки формулировать южноамериканскую
142
идентичность в данном документе видны совершенно четко. Так, пункт 18 в списке задач обозначен просто: «Стимулировать интеграцию Южной Америки», а также указано, что Бразилия «вместе со всеми странами идет вперед, к формированию Южно-Американского единства» [21]. Особая роль здесь отводится Совету по Южно-Американской обороне, в задачи которого входят как превентивная дипломатия, так и содействие региональной интеграции в области оборонной промышленности. Важное условие — работа исключительно своими, региональными силами, без участия держав, не принадлежащих к региону [21]. Таким образом, возникает очень любопытная ситуация легитимации внешнеполитического проекта через сугубо внутренние документы. Данная структура как нельзя лучше отвечает внешнеполитическим задачам страны, подчеркивая, с одной стороны, единство Бразилии с соседями по континенту, с другой — ее военную мощь, позволяющую претендовать на лидерство [23].
Таким образом, складывается интересная и несколько парадоксальная ситуация, когда, стремясь доказать свой военный потенциал в региональном масштабе и одновременно свое единство с Латинской Америкой, Бразилия расширяет область безопасности на весь регион. Причем идея общей идентичности выдвигается на первый план. Чтобы стать лидером, Бразилии нужно сформировать некое «южноамериканское сообщество», которое она впоследствии и будет защищать. Понимание границ, которые нуждаются в охране, здесь размыто, идея границ государства плавно перетекает в идею границ региона и наоборот, что становится одним из обрядов переходности от Бразилии маргинальной к Бразилии — лидеру региона, где безопасность границ мыслится шире.
Выводы
Размытые контуры современного мирового порядка и весьма спорные концепции государственной безопасности позволяют ряду держав выстраивать крайне интересные политические проекты, некоторая парадоксальность которых заставляет нас искать новые инструменты для их описания и анализа. В своей работе Тернер упоминает два главных типа лиминальности, один из которых — это «ли-минальность, определяющая ритуалы повышения статуса, когда субъект ритуала, или неофит, необратимо передвигается от низшей к высшей позиции в институционализированной системе таких позиций» [5, р. 232]. Именно поэтому нам кажется логичным описывать поиск Бразилией своего лидерства при помощи такой категории, как «лиминальность». Задача состоит не в фиксации ее лиминальности, ее переходного статуса, а в раскрытии некоторых линий политики Бразилии с позиций переходных ритуалов, через демонстрацию слома структуры. Парадоксальность бразильской политики, которая, утверждая свой суверенитет, пытается добиться регионального лидерства, указывается во многих значимых работах о внешней политике Бразилии [см., напр.: 18]. И на первый взгляд это действительно так. Особенно если анализировать эту политику с точки зрения сложившейся структуры. Однако если отбросить видение такой структуры как устоявшейся раз и навсегда, можно увидеть и другие элементы, пока внеструктурные, но обладающие неким потенциалом. Сегодня мы можем говорить о том, что Бразилия находится в переходном состоянии от маргинального положения в дискурсе региональной
143
идентичности к позиции лидера в новой активно создаваемой ею структуре. Идея южноамериканскости пока лишь модальность, некая возможность нового расположения сил, перспективы реализации которой весьма отдалены. Мы можем охарактеризовать активную артикуляцию этой идеи как неизбежный ритуал при попытке Бразилии выстроить новую структуру дискурса региональной идентичности, где Бразилия сможет не только преодолеть свою маргинальность, но и стать лидером. Таким образом, на первый взгляд противоречивое и парадоксальное использование демонстрации военной мощи становится в новом дискурсе гарантом региональной безопасности, а региональная безопасность становится той осью, вокруг которой должна строиться обновленная региональная идентичность. Понятие же «граница» получает иные коннотации: одновременного отбрасывания структуры суверенности и ее воспроизводства в двойной ипостаси — государственного и регионального. Понятие «граница», временно теряя свое основное значение, воплощает специфику лиминального периода, в котором находится Бразилия, и предстает скорее как возможности трансграничного сотрудничества и соответствующего регионального резонанса, нежели разделительная полоса, которую нужно охранять. Граница становится объединяющим, а не разделяющим элементом. Для достижения данной цели, такие зоны, как Табатинга, должны быть представлены не как отдельная и особая область, отделенность которой от центра часто используется властями как объяснение своего бездействия, а как символ новой Бразилии, для которой приграничные территории — прежде всего область возможностей. Насколько Бразилия это сумеет, покажет будущее.
Литература
1. Malksoo M. The challenge of liminality for International Relations theory // Review of International Studies. 2012. N 2 (38). P. 481-494.
2. Sakwa R. Liminality and Postcommunism: The Twenty-First Century as the Subject of History // International Political Anthropology. 2009. N 1(2). P. 110-26.
3. Higgott R.A., Nossal K. R. The International Politics of Liminality: Relocating Australia in the Asia Pacific // Australian Journal of Political Science. 1997. N 2 (32). P. 169-186.
4. Сморгунов Л.В. Политическое «между»: феномен лиминальности в современной политике // Полис. 2012. № 5. С. 159-169.
5. Turner V. The Ritual Process. Structure and Antistructure. Harmondsworth: Penguin Books, 1969. 222 p.
6. Rumelili B. Liminal identities and processes of domestication and subversion in International Relations // Review of International Studies. 2012. N 2 (38). P. 495-508.
7. Thomassen B. The Uses and Meaning of Liminality // International Political Anthropology. 2009. N 1(2). P. 5-28.
8. Oliveira T. C. M. de (org.). Territorio sem limites: estudos sobre fronteiras. Campo Grande: UFMS, 2005. 605 p.
9. Emerson F. E. A porosidade territorial na fronteira da Amazônia: as cidades gêmeas Tabatinga (Brasil) e Leticia (Colômbia) // Cuadernos de Geografía — Revista Colombiana de Geografía. 2014. N 1 (23). P. 109-124.
10. Aponte Motta J. La frontera en el espacio urbano: expresiones del límite entre Leticia (Colombia) y Tabatinga (Brasil) // Mundo amazónico. 2011. N 2. P. 199-223.
11. Moulin C. Border Languages: Rumors and (Dis) Placements of (Inter)National Politics // Alternatives. 2010. N 4 (35). P. 347-371.
12. Vergel-TovarE. Twin cities in Amazonian borders, case study of Leticia and Tabatinga // Cuadernos de Vivienda y Urbanismo. 2008. N 2 (1). P. 348-393.
13. Lopez Molinero Gomes B., Camillo de Souza M.L. O Brasil nâo é aquí // Instituto Vladimir Herzog. 2011.URL: http://vladimirherzog.org/jovem-jornalista/wp-content/uploads/2014/02/Mat%C3%A9ria-Produzida-2011-0-Brasil-n%C3%A3o-%C3%A9-aqui.pdf (дата обращения: 07.01. 2015).
144
14. Mignolo W.D. The idea of Latin America. Maiden: Blackwell Publishing, 2005. 198 p.
15. Павлова Е.Б. Антропофагия политической антропологии: проект «бразильская нация» // Неприкосновенный запас. 2012. №1 . С. 111-122.
16. Gehre Galvâo T. América do Sul: construçâo pela reinvençâo (2000-2008) // Revista Brasileira de Política Internacional. 2009. N 2 (52). P. 63-80.
17. Lenz T. EU normative power and regionalism: Ideational diffusion and its limits // Cooperation and Conflict. 2013. N 2 (48). P. 211-228.
18. Sorj B., Fausto S. (coord.). O Brasil e a Governança da América Latina: Que Tipo de Liderança é Possível? Rio de Janeiro: Fundaçâo Instituto Fernando Henrique Cardoso; IFHC. 2013. 333 p.
19. Zaverucha J. A fragilidade do Ministério da Defesa brasileiro // Revista de Sociologia e Política. 2005. N25. P.107-121.
20. Política Nacional de Defesa // Ministério de Defesa. — 2005. URL: http://www.defesa.gov.br/ arquivos/2012/mes07/pnd.pdf. (дата обращения: 17.01. 2015).
21. Estratégia Nacional de Defesa // Ministério de Defesa. — 2005. URL: http://www.defesa.gov.br/ arquivos/2012/mes07/end.pdf 2008. (дата обращения: 17. 01. 2015).
22. Rizzo de Oliveira E. A estratégia nacional da defesa e a reorganizaçâo e a transformaçâo das forças armadas // Interesse Nacional. 2009. N 5 (Abril- Junho). 71-83.
23. Abdul-Hak A. O Conselho de Defesa Sul-Americano: Objetivos e Interesses do Brasil. Brasília: FUNAG., 2013. 284 p.
References
1. Malksoo M. The challenge of liminality for International Relations theory. Review of International Studies, 2012, no. 2 (38), pp. 481-494.
2. Sakwa R. Liminality and Postcommunism: The Twenty-First Century as the Subject of History. International Political Anthropology, 2009, no. 1(2), pp. 110-26.
3. Higgott R.A., Nossal K. R. The International Politics of Liminality: Relocating Australia in the Asia Pacific. Australian Journal of Political Science, 1997, no. 2 (32), pp. 169-186.
4. Smorgunov L. V. Politicheskoe «mezhdu»: fenomen liminal'nosti v sovremennoi politike [Political between: the phenomenon of liminality in contemporary politics]. Polis [Polis], 2012, no. 5, pp. 159-169. (In Russian)
5. Turner V. The Ritual Process. Structure and Antistructure. Harmondsworth, Penguin Books, 1969. 222 p.
6. Rumelili B. Liminal identities and processes of domestication and subversion in International Relations. Review of International Studies, 2012, no. 2 (38), pp. 495-508.
7. Thomassen B. The Uses and Meaning of Liminality. International Political Anthropology, 2009, no. 1(2), pp. 5-28.
8. Oliveira T. C. M. de (org.). Territorio sem limites: estudos sobrefronteiras. Campo Grande, UFMS [Territory without limits: studies of borders. Campo Grande: UFMS]. 2005. 605 p.
9. Emerson F. E. A porosidade territorial na fronteira da Amazônia: as cidades gêmeas Tabatinga (Brasil) e Leticia (Colômbia) [Territorial Porosity on the Amazonian Border: The Twin Cities of Tabatinga (Brazil) and Leticia (Colombia)]. Cuadernos de Geografía — Revista Colombiana de Geografía, 2014, no. 1 (23), pp. 109-124.
10. Aponte Motta J. La frontera en el espacio urbano: expresiones del límite entre Leticia (Colombia) y Tabatinga (Brasil) [The Border in the Urban Space: Expressions of the Limit Between Leticia (Colombia) and Tabatinga (Brasil)]. Mundo amazónico, 2011, no. 2, pp. 199-223.
11. Moulin C. Border Languages: Rumors and (Dis) Placements of (Inter)National Politics. Alternatives. 2010, no. 4 (35), pp. 347-371.
12. Vergel-Tovar E. Twin cities in Amazonian borders, case study of Leticia and Tabatinga. Cuadernos de Vivienda y Urbanismo, 2008, no. 2 (1), pp. 348-393.
13. Lopez Molinero Gomes B., Camillo de Souza M. L. O Brasil nâo é aquí [Brazil is not here]. Instituto Vladimir Herzog, 2011. Available at: http://vladimirherzog.org/jovem-jornalista/wp-content/ uploads/2014/02/Mat%C3%A9ria-Produzida-2011-O-Brasil-n%C3%A3o-%C3%A9-aqui.pdf (accessed 07.01. 2015).
14. Mignolo W. D. The idea of Latin America. Malden, Blackwell Publishing, 2005. 198 p.
15. Pavlova E. B. Antropofagiia politicheskoi antropologii: proekt «brazil'skaia natsiia» [The anthropophagy of political anthropology: the project of "Brazilian nation"]. Neprikosnovennyi zapas [Inviolable Stock], 2012, no.1 , pp. 111-122. (In Russian)
145
16. Gehre Galvâo T. América do Sul: construçâo pela reinvençâo (2000-2008) [South America: construction through reinvention (2000-2008)]. Revista Brasileira de Política Internacional, 2009, no. 2 (52), pp. 63-80.
17. Lenz T. EU normative power and regionalism: Ideational diffusion and its limits. Cooperation and Conflict, 2013, no. 2 (48), pp. 211-228.
18. Sorj B., Fausto S. (coord.). O Brasil e a Governança da América Latina: Que Tipo de Liderança é Pos-sível? [Brazil and Governance in Latin America: What Kind of Leadership is Possible?] Rio de Janeiro, Funda-çâo Instituto Fernando Henrique Cardoso; IFHC, 2013. 333 p.
19. Zaverucha J. A fragilidade do Ministério da Defesa brasileiro [The fragility of the Brazilian Defense Ministry]. Revista de Sociologia ePolítica, 2005, no. 25, pp. 107-121.
20. Política Nacional de Defesa [National Defense Policy]. Ministério de Defesa, 2005. Available at: http://www.defesa.gov.br/arquivos/2012/mes07/pnd.pdf. (accessed 17.01. 2015).
21. Estratégia Nacional de Defesa [National Defense Strategy]. Ministério de Defesa, 2005. Available at: http://www.defesa.gov.br/arquivos/2012/mes07/end.pdf 2008. (accessed 17. 01. 2015).
22. Rizzo de Oliveira E. A estratégia nacional da defesa e a reorganizaçâo e a transformaçâo das forças armadas [National Defense Strategy and the reorganization and the transformation of the armed forces]. Interesse Nacional, 2009, no. 5 (Abril—Junho). 71-83.
23. Abdul-Hak A. O Conselho de Defesa Sul-Americano: Objetivos e Interesses do Brasil [The South American Defense Council: Objectives and Interests of Brazil]. Brasília, FUNAG., 2013. 284 p.
Статья поступила в редакцию 15 февраля 2015 г.
146
