CC BY
11
ЛИНГВИСТИКА LINGUISTICS
УДК 811.16
DOI 10.36622/AQMPJ.2023.41.43.001
Самарский национальный исследовательский университет имени академика С.П. Королёва Профессор, д-р филол. наук, профессор кафедры русского языка и массовой коммуникации Карпенко Л.Б. Россия, г. Самара, тел. +78469261301
e-mail: liudmila.karpenko. 53@mail.ru
Samara National Research University named after S.P. Korolev
Doctor of Philology, Full Professor,
Professorat the Department of Russian Language
and Mass Communication,
Karpenko L.B.
Russia, Samara,
+78469261301
e-mail: liudmila.karpenko.53@mail.ru
Л.Б. Карпенко
ГРАММАТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ПРОСТРАНСТВЕННОСТИ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ (В СРАВНЕНИИ С БОЛГАРСКИМ ЯЗЫКОМ)
В статье рассматривается концептуализация пространственности как одна из семантико-грамматических доминант современного русского языка, выявляемая на фоне болгарского языка. Привлекается материал Национального корпуса русского языка и Болгарского национального корпуса, переводных текстов и словарей. В исследовании использованы системный, сопоставительный и функциональный методы, эффективность которых определяется возможностью при комплексном подходе предметно представить категорию пространственности как семантико-грамматическую доминанту русского языка, получающую отражение на разных языковых уровнях и в речи. На словообразовательном уровне русский язык обнаруживает множественность и продуктивность деривационных способов и средств, связанных с выражением предметно-пространственных отношений. На грамматическом уровне особенностью русского языка является строгая системная оформленность пространственных предложно-падежных форм, закономерная сочетаемость падежей и предлогов в составе пространственных конструкций и четкая противопоставленность категориальных значений направления и места. В синтаксисе пространственная доминанта русского языка проявляется в распространенности пространственных детерминантов в предложениях бытийного типа. Показано, что русский язык в совокупности своих выразительных средств фиксирует внимание на пространственной картине мира с максимальной экспликацией и детализацией реальных предметно-пространственных отношений, содержащихся в ситуации. Проявление этой особенности можно видеть в избыточности употребления единиц пространственной семантики в речи. Выявленные на русском и болгарском материале различия в языковой интерпретации пространственности обусловлены как вне-языковыми, так и собственно языковыми факторами - особенностями системных свойств языков, их лексико-грамматическими ресурсами и типологическими характеристиками. Результаты исследования имеют значение для теории и практики преподавания русского языка как иностранного.
Ключевые слова: русский язык, пространственность, семантико-грамматическая доминанта, грамматическая концептуализация.
L.B. Karpenko
GRAMMATICAL CONCEPTUALIZATION OF SPATIALITY IN RUSSIAN (IN COMPARISON WITH BULGARIAN)
The article deals with the conceptualization of spatiality as one of the semantic-grammatical dominants of the modern Russian language, revealed against the background of the Bulgarian language. The material of the National Corpus of the Russian language and the Bulgarian National Corpus, translated texts and dictionaries are used. The research uses systemic, comparative and functional methods, the effectiveness of which is determined by the possibility to present the category of spatiality as a semantic-grammatical dominant of the Russian language, which is reflected on
© Карпенко Л.Б., 2023
different linguistic levels and in speech. At the word-formation level, the Russian language reveals the multiplicity and productivity of derivational ways and means associated with the expression of object-spatial relations. At the grammatical level, the Russian language is characterized by strict systematic formation of spatial prepositional-propositional forms, regular combination of cases and prepositions in spatial constructions, and clear contrasting categorical meanings of direction and place. In syntax the spatial dominance of the Russian language is manifested in the prevalence of spatial determinants in sentences of genitive type. It is shown that the Russian language in the totality of its expressive means fixes attention to the spatial picture of the world with maximal explication and detailing of real subject-spatial relations contained in a situation. The manifestation of this feature can be seen in the redundant use of units of spatial semantics in speech. The differences in the linguistic interpretation of spatiality revealed in the Russian and Bulgarian materials are caused by both extra-linguistic and linguistic factors - the peculiarities of the systemic properties of the languages, their lexico-grammatical resources and typological characteristics. The results of the study have implications for the theory and practice of teaching Russian as a foreign language.
Keywords: Russian, spatiality, semantic-grammatical dominant, grammatical conceptualization.
Естественные языки показывают различия в концептуализации мира. Несмотря на существующие в языках универсалии, представления о мире в них передаются специфично в организации таких функционально-семантических категорий, как пространственность, темпоральность, модальность, квантитативность, определенность и др., и в средствах их выражения. Сопоставительные этнолингвистические и когнитивные исследования выявили в русском языке ряд существенных черт: эмоциональность, неконтролируемость (А. Вежбицкая), неопределенность (Н.Д. Арутюнова, Е.В. Падучева), предел как граница действия (Е.В. Петрухина), которые получили наименование семантических доминант русского языка. Под семантическими доминантами понимаются «фундаментальные идеи, характеризующихся частотностью, разнообразием форм реализации в отдельном языке» [1, с.1], наиболее значимые аспекты языковой картины мира, базовые концепты. Цель данной статьи - рассмотреть проявления грамматической концептуализации пространственности в русском языке на уровнях словообразования, морфологии и синтаксиса в сравнении с болгарским языком.
Концептуализация - это осмысление и интерпретация реальности, информации в понятийной системе, свойственной данному языку, и оформление этих представлений в средствах разных языковых уровней. Сегодня уже не оспаривается то, что любой язык заключает в себе оригинальный взгляд на мир, и особенности его концептуализации, в значительной части универсальные, в каких-то моментах национально специфичны. Лингвистический эффект различий концептуализации состоит в специфике «языкового взгляда», отражающего тот или иной аспект картины мира. Обычно различия языковой концептуализации демонстрируются лексическими средствами. Таковы, например, сопоставительные наблюдения А. Вежбицкой о большой употребительности и особой культурной значимости русских лексем родина, правда, истина в сравнении с английскими homeland и truth и под. [2, с. 8-16]. Проявления своеобразия концептуализации наглядно передают и устойчиво воспроизводимые языковые единицы, в особенности компаративные идиомы и паремии. Закрепленная в устойчивых выражениях система оценок обусловлена наблюдениями народа, связанными с конкретной средой проживания, окружающим миром, трудовым опытом, о чем свидетельствует сопоставление следующих английских пословиц и фразеологизмов, основанных на морской и островной образности, - To be all at sea; No man is an island; He drinks like a fish - и их русских соответствий, построенных на образах лесного и степного мира - ^к в тёмнoм лecу; Один в поле не воин; Пьет как лошадь.
Менее очевидны, чем специфика лексико-фразеологических ресурсов, те языковые различия, которые связаны с концептуализацией мира на грамматическом уровне. Грамматические категории являются наиболее обобщенными языковыми знаками аспектов реальности, представление о которых формировалось в практике освоения мира на протяжении длительного времени. Различия в грамматической концептуализации имеют более абстрактный, а потому менее наглядный характер, однако именно в грамматических средствах своеобразие «языкового взгляда» зафиксировано наиболее последовательно. Р. Якобсон, связывавший свою концепцию грамматического значения с работами Ф. Боаса, комментируя работу американского антрополога, подчеркивает важную идею Ф. Боаса об обязательности и последовательности выражения грамматических категорий в языке: грамматика не только выделяет и классифицирует различные аспекты опыта и изучает их выражение в языке, она определяет, какие аспекты того или иного опыта должны быть выражены. Ссылаясь на Боаса, Р. Якобсон подчеркивает: «Грамматические значения данного языка направляют внимание говорящего
коллектива в определенную сторону и благодаря своему обязательному принудительному характеру оказывают влияние на поэзию, верования и даже на философское мышление; при этом, однако, они нисколько не мешают языкам приспосабливаться к нуждам, порождаемым развитием знания» [3, ^233-234].
Семантико-грамматические доминанты, как и собственно семантические, также представляют собой концепты, но более абстрактные, заключенные в семантико-грамматических категориях и соотнесенные с определенными средствами выражения в парадигмах грамматических средств. Различие языковых доминант во многом связано с своеобразием грамматического оформления имени и глагола: имя существительное называет компоненты ситуации и передает через лексические и грамматические значения их предметно-пространственную семантику. Глагол лексически и грамматически выражает идею процессуальности и оценку ситуации по реальности/ирреальности, временной локализации, характеру протекания процесса, достоверности/недостоверности и т.д. Актуализация в восприятии носителей языка предметно-пространственного или процессуального содержания отражается в усилении или ослаблении грамматического потенциала именной и глагольной систем, что наблюдается в истории сравниваемых русского и болгарского языков. Современный русский язык акцентирует в системе именного склонения предметно-пространственную семантику, а современный болгарский, утративший именное склонение и развивший разветвленную модально-временную систему, - семантику процессуальности и модальнооценочную семантику.
С семиотической точки зрения два основных типа восприятия внеязыковой действительности, отраженных в языках, охарактеризовал Ю.С. Степанов в книге «В трехмерном пространстве языка: Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства»: «Субъект, т.е. имя вещи, естественнее всего мыслится в терминах пространства, протяженности, тогда как предмет - в терминах деятельности. Вот эти различия я склонен считать первичными. Они соответствуют и двум основным типам восприятия внеязыковой действительности - пространственному и временному. И наконец, последние находятся в причинной связи с двумя фундаментальными свойствами самой материи -пространством и временем...» [4, с. 23]. Рассуждения об отражении в грамматических категориях восприятия основных онтологических категориях пространства и времени были выражены и Б.А. Успенским: «Если специфические глагольные категории имеют первичную временную семантику, выражая отношения во времени, то такая специфическая именная категория, как падеж, имеет первичную пространственную семантику, выражая отношения в пространстве. Грамматическое противопоставление имени и глагола соответствует, таким образом, различению пространства и времени как основных категорий нашего познания. Действительно, имена в принципе ассоциируются с объектами, глаголы — с процессами: предполагается, что объекты находятся в (трехмерном) пространстве, тогда как процессы протекают (осуществляются) во времени. Таким образом, грамматическое различие между именем и глаголом имеет, по-видимому, эпистемологические корни. Представляется знаменательным то обстоятельство, что это различие обнаруживается в большинстве языков (хотя и не является универсальным явлением)» [5,с.47]. Пронаблюдаем далее эти грамматические различия при сравнении русского и болгарского языков.
Современный русский язык фиксирует заостренное внимание на характеристике таких категориальных для него пространственных значений, как место действия, направление к ориентиру и от ориентира, трасса, которые совокупно обозначают термином «пространственность». Широкое распространение пространственного типа детерминации как «особенность этнокогнитивной специфики русского языка, свидетельствующей об ориентации его на пространственно-предметный аспект мира» была отмечена Н.Д. Арутюновой в связи с анализом экзистенциальных предложений [6, с.791]. По нашим наблюдениям, концептуализация идеи пространственности охватывает не только бытийный тип предложений, но всю систему русского языка, она получает выражение на лексическом, словообразовательном, морфологическом и синтаксическом уровнях, проявляется в бытовой речи носителей языка и в индивидуально-авторских художественных картинах мира. Следовательно, о про-странственности можно говорить как еще об одной семантико-грамматической доминанте русского языка, закрепление которой, очевидно, обусловлено той значительной ролью, которую играет реальное физическое пространство в жизни его носителей.
Не только пространственность подробно детерминируется языковыми средствами разных уровней (ср. высказывание Мы выходили из дому и спускались с горы на равнину, туда, где разливалась и ширилась река, в котором задействованы средства морфемного, словообразовательного, лексического, морфологического, синтаксического уровней), но данная понятийная категория служит основой для оформления иных, более абстрактных, сфер (временной, причинной, целевой, сферы
восприятия, характеристики ментальной деятельности человека и др.). Время действия выражается моделями конструкций на основе пространственных предлогов (с зимы, до зимы, к зиме, в зиму, перед зимой...), цель может передаваться моделями, подобными по структуре директивным конструкциям (готовиться к свадьбе, ехать на свадьбу), причина - предложно-именными конструкциями с предлогами удаления: с горя, из ревности, от ревности, из-за ревности; отношения условия и уступки могут передавать конструкции с предлогом при с исходным значением близости (при хорошей погоде, при всех достоинствах и под, а образ действия - конструкции с предлогом в (в волнении, в тревоге),
Русский язык располагает богатой системой средств выражения пространственной семантики, представленных на лексическом, словообразовательном, морфологическом и синтаксическом уровнях.
I. На лексическом уровне средствами выражения пространственности служат подсистемы единиц разных частей речи (простор, просторный, просторно, простираться; ширь, широта, широкий, широко, шириться и под.). Среди знаменательных частей речи в выражении пространственных отношений не участвуют только числительные. Из служебных частей речи в них активно задействованы предлоги, передающие типы пространственного соположения объектов (антенна на доме / в доме, за домом и т.п.). Со стороны семантики лексические средства представлены словами определенных тематических групп - существительными, обозначающими стороны объектов, измерения (верх, низ, бок; высота, длина, ширина) и разнообразные пространственные объекты, включая человека, его конституцию и духовный мир (пространство, равнина, поле, площадь, дом, сердце и т.д.); глаголы движения и перемещения (выехать, приехать, доехать, уехать и т.д.); прилагательные и наречия, передающие признаки направления и пространственного измерения (верхний, высокий, нижний, боковой, дальний, широкий; близко, внутри, вне, далеко, рядом; вверх, ввысь, вдаль, вниз, вширь, сверху, снизу, спереди, сзади; местоимения, указывающие на пространственные признаки (этот - тот).
II. Системной организацией характеризуются также и словообразовательные средства пространственной семантики. Деривационная система русского языка содержит целый ряд моделей образования имен существительных, прилагательных, наречий и глаголов, специализированных в выражении пространственности. В корпусе словообразовательных типов имени существительного представлены ряды субстантивных моделей с семантикой места обитания человека или животных, места сосредоточения какой-либо деятельности человека: с суффиксом -овье: верховье, гнездовье, зимовье, низовье; с суффиксом -ище: городище, зимовище, убежище; гнездовище, логовище, токовище; отглагольных существительных, образованных с суффиксом -бище: гульбище, кладбище, лежбище, пастбище,стойбище, стрельбище, сходбище; отглагольных существительных, образованных с суффиксом -лище: вместилище, жилище, училище, хранилище, чистилище; стойлище и под.; отыменных существительных, образованных конфиксальным способом с пространственными приставками и суффиксом - jе: заволжье, загорье, заречье, зауралье, подгорье, подмосковье, предуралье и многие другие. Отдельную группу образуют отвлеченные существительные со значением протяженности и неограниченности пространства и действия, образованные суффиксально-префиксальным способом с приставками без-/бес- и суффиксом -ость: безбрежность, безграничность, бесконечность, беспредельность, беспрепятственность.
В корпусе словообразовательных типов имени прилагательного к пространственным относятся модели: отыменных прилагательных со значением неограниченного признака, образованных суффиксальным способом от соответствующих имен существительных: безбрежный, беспредельный, бесконечный, безграничный и др.; отглагольных прилагательных неограниченного признака, образованных суффиксально-префиксальным способом с приставкой не и суффиксами -н и -им: необъятный, неохватный, необозримый.
В корпусе словообразовательных типов наречий это модели: отыменных пространственных наречий, образованных из форм родительного падежа с предлогами до, из, с: донизу, доверху, издали, сверху, снизу, сбоку; отыменных наречий, образованных из форм винительного падежа с предлогами в и на: вбок, вверх, вниз, вдаль, вширь, набок, наверх и др.; отыменных наречий, образованных из форм предложного падежа с предлогами в и на: вверху, внизу, вблизи, вдали, наверху и др.;
В корпусе словообразовательных типов глагола это модель образования глаголов приставочным способом от глаголов движения с использованием приставок пространственной семантики: ввести, вывести, довести, завести, отвести, перевести, привести, провести, увести; ввезти, вывезти,
довезти, завезти, отвезти, перевезти, привезти, провезти, увезти; вогнать, выгнать, догнать, загнать, отогнать, перегнать, пригнать, прогнать, угнать и т.д.; модель образования глаголов со значением движения в разные стороны, образованных конфиксальным способом с использованием конфиксов раз-... -сь, раз-... -ся/рас-... -ся: разойтись, разбежаться, раздвинуться, разъехаться, раскатиться, разлететься, разнестись, распространиться, расступиться, растечься, а также их видовые корреляты несовершенного вида; модель образования глаголов со значением движения в одну точку, образованных конфиксальным способом с использованием конфиксов со-. -сь, с-. -ся: сойтись, сбежаться, съехаться, слететься, а также их видовые корреляты несовершенного вида.
В современном болгарском языке ряд перечисленных словообразовательных моделей не имеет параллелей: не представлена модель с суффиксом -овье - вместо соответствующих дериватов используется описательный способ передачи места: надолу по течението, отсутствуют конфиксальные модели образования глаголов. Лексически ограничены субстантивные модели с суффиксами -ище, -бище -лище; модель образования отвлеченных существительных с приставкой без- и суффиксом -ост (безграничност, безкрайност), а также модель отглагольных прилагательных (необятен).
III. В грамматическом строе русского языка также имеются системно организованные парадигмы средств, специализированных в выражении пространственных отношений. Это придаточные предложения со значением места и предложно-падежные формы.
Основным средством выражения пространственных отношений служат предложно-падежные формы. По нашим наблюдениям, в выборке параллельных художественных и переводных текстов, насчитывающей 9 000 примеров, они передают пространственные отношения в русском тексте в 90, 4 % случаев, в болгарском - в 78.93 % [7,с.20-21]. При сходстве наиболее употребительных предлогов предложно-именные подсистемы современных русского и болгарского языков характеризуются значительным своеобразием. Они различаются прежде всего грамматическими потенциями своих единиц и вследствие этого различными свойствами системной организации. Русские предложно-падежные формы с пространственным значением имеют строгую, закономерную организацию, которая заключается в следующем.
Падеж, не маркированный в выражении пространственности определенного типа, сочетается в предложно-падежных формах с сильными, маркированными, предлогами. Так, сама форма родительного падежа не указывает на тип локальности, ей обозначается ориентир, по соотношению с которым определяются пространственные отношения. Конкретный тип локальности маркируется предлогами:
с, из, из-за, из-под, от - при выражении разных аспектов значения удаления от ориентира: он поднялся с сугроба; ель возвышалась из сугроба; из-за сугроба выбежал зверь; из-под сугроба торчала еловая ветка; он шел от сугроба к сугробу;
вдоль, мимо, вокруг, около, возле, вблизи, у - при выражении разных аспектов значения нахождения или движения вблизи ориентира: машина ехала вдоль проспекта; машина проехала мимо площади; машина проехала вокруг площади; машина остановилась около (возле, вблизи, у) площади;
до - при выражении значения достижения ориентира как предела движения: машина доехала до площади.
И наоборот: слабый предлог, не маркированный в выражении определенного типа
пространственного значения, сочетается в предложно-падежных формах с сильным (маркированным) падежом. Слабыми в выражении пространственности можно считать предлоги в и на, которые могут использоваться при выражении значений как направления (куда?), так и места (где?). На конкретный тип этих пространственных отношений указывают падежи - винительный и предложный: приехал в город, приехал на площадь; жил в городе, жил на площади.
Таким образом, в любой пространственной предложно-падежной форме современного русского языка есть по крайней мере один маркированный член: в страну - в стране - до страны - из страны, около страны. В целом же любая предложно-падежная пространственная конструкция русского языка является автосемантичной, т.е. самодостаточной грамматической единицей, способной в отрыве от контекста обозначать, в выражении какого из трех типов категориальных пространственных отношений куда? - где? - откуда? она участвует.
В системе морфологических средств основные пространственные предложно-именные конструкции русского языка образуют симметричную парадигматически организованную систему моделей специализированных в выражении трех типов категориальных пространственных отношений: места действия, направления перемещения от ориентира, направления перемещения к ориентиру. Не во всех индоевропейских, и даже славянских, языках имена дифференцируют эти
очевидные для носителей русского языка значения. Ср. формы при выражении направления и места: русские в страну - в стране, в город - в городе и болгарские в страна - в страна, в град - в град. Как во французском языке, где предложно-именная конструкция a conduit en ville может передавать значения и места и направления - ехал в городе - ехал в город, в болгарском языке вследствие аналитизма имени предложно-именная конструкция в отрыве от контекста не дифференцирует эти различия, ср., например:
Бил, казват, в Америка, в град Мадисон - «был где?» (Калчев. При извора на живота). - Всички са ходили в Америка и все в този град Мадисон - «ездили куда?» (Калчев. При извора на живота); Човекът седеше на високия бряг - «сидел где?» (Вежинов. Втората рота). - Двата се изкачиха на брега - «поднялись куда?» (Вежинов. Втората рота).
Маркированность пространственной грамматической семантики в предложно-падежных формах русского языка обусловливает тяготение таких структур к фразеологизции, их самодостаточность или обязательную сочетаемость с управляющими глаголами, ср.: под боком, под ногами, под носом, под рукой, под спудом, за глаза, через силу; приходить на ум, приходить в голову, заглянуть в душу, крутиться в голове, валиться из рук. Пространственная модель как универсальная используется, по нашим наблюдениям, во всех метафорических типах, выявленных В.Н. Телия [8, с.142-146], лежащих в основе идиом русского языка: идентифицирующем (бок о бок, под боком, под рукой, под носом, не за горами и др.); концептуальном (на уме, приходить на ум, приходить в голову, крутится в голове, уйти в мысли); образном (идти в атаку, отсиживаться в закутках и т.д.) типов. Среди фразеологизмов, получивших распространение в последние десятилетия, многие имеют пространственную структуру: в красной/зеленой зоне, за бугром, на линии соприкосновения, сидеть в бункере, выйти на плато, не сходить / не сворачивать с пути / с социальной дистанции, подняться на самый верх, уйти в кусты, уйти в окопы, выйти из окопов и т.д. Примечательно отражение в фразеологическом материале различий в тяготении языков к предметно-пространственной или временной, событийной, семантике: если в русском языке отмечается активность фразеологизмов пространственных моделей, в болгарском материале в случаях расхождений находит выражение характер протекания действия. Ср. примеры, взятые из Русско-болгарского фразеологического словаря под редакцией С. Влахова (1980) [9]: быть за бортом - изхвърлен съм; взлететь на воздух - да бъда взривен; взять с места - тръгна, петегля рязко, изведнъж; сдвинуть с места - размърдам някого; сдвинуться с места - размърдам се; как в воду опущенный - както попарен и т.п.
ГУ.В синтаксисе пространственная доминанта русского языка проявляется в распространенности пространственных детерминантов в предложениях бытийного типа.
Формальный пространственный детерминант регулярно употребляется при описании состояния среды, в высказываниях о погоде, временах года (На дворе холод и дождь; На дворе стояли уже по вечерам заморозки; На дворе уже бродила осень; На дворе декабрь). Пространственный маркер на дворе используется также в предложениях, характеризующих тенденции развития общества, приметы времени: Это наши дети — и их нужно учить и выучить, какая бы ни стояла на дворе образовательная политика; Хочется сделать огромный шаг, На дворе кризис рационализма и всеобщее стремление к магическому; На дворе пусть и холодная, но война; Уже не важно, какое там на дворе тысячелетие; Вот и двухтысячный год на дворе; Полдень века стоит на дворе; Но теперь на дворе век Интернета; На дворе двадцать первый век.
Для соответствующих высказываний в болгарском языке употребление пространственных маркеров не характерно: А работата става през хиляда деветстотин трийсет и седма. Това е двадесет и първият век. Обаче сега е епохата на Интернет. Сега живеем в дигитална епоха.
Исследование параллельных русского и болгарского подкорпусов Национального корпуса русского языка показывает, что соотношение таких примеров с выраженной идеей пространства в русском тексте и нулевым выражением в болгарском может достигать в отдельных выборках 30 - 33 % случаев. Можно проследить, в каких случаях наблюдается такое соотношение. Рассмотрим на примере маркера на дворе болгарские соответствия русским высказываниям [10, 11].
Частые расхождения фиксируются в случаях, когда русское выражение на дворе метонимически обозначает среду вне жилища на открытом воздухе, на природе, как место сезонных, погодных, температурных, световых, звуковых иных состояний и место проявления времени: И правильно, думал Максим Иванович, на дворе июнь, тепло... (Рыбаков. Дети Арбата).- Прави са, мислеше си Максим Иванович, юни е, топло... (Пер. Петрова); Подписал приказ -шесть часов и за ворота вы-
гнать... А на дворе - ноябрь (Солженицын. Один день Ивана Денисовича).- Подписа заповед -шест часа и да ме няма... Пък беше ноември (Пер. Райчева); На дворе у нас все было тихо, в доме княгини было темно (Лермонтов. Герой нашего времени).-У нас всичко беше тихо, в къщата на кня-гинята беше тъмно (Пер. Радески); На дворе стемнело, и гости удалились (Тургенев. Накануне).-Стъмни се и гостите си отидоха (Пер. Константинова); Год на дворе одна тысяча девятьсот тридцать седьмой (Суворов. Контроль). А работата става през хиляда деветстотин трийсет и седма (Пер. Мисиркова).
В русских бытийных предложениях со значением общего указания на наличие/отсутствие чего-либо и в предложениях характеризации формальными фразиологизованными маркерами пространственной семантики служат предложно-падежные формы на свете, в мире. Весьма часто болгарские переводчики их опускают: Все в мире начинается с организации (Суворов. Контроль).- Всичко за-почва от организацията (Пер. Мисиркова); ...иного хода жизни нет и не будет в мире (Айтматов. Плаха). -... друг ход на живота няма и не може да има (Пер. Златановой); А то дело, что он на мечах первый в мире (Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. Трудно быть богом).- Интересува ни, защото с меча по-добър от него няма (Пер. Владимирова); ...мечтать ведь можно обо всем на свете... (Айтматов. Плаха).-. да си мечтае, човек може за какво ли не... (Пер. Златановой); ...горы стояли в цепенеющей и отстранившейся ото всего на свете стылой тишине (Айтматов. Плаха).-. планините стояха смълчани сред вцепеняващата и безразлична ледена тишина (Пер. Златановой); Нельзя жить на свете с фамилией «Сивуха»! (Акунин. Ф.М.) .- Човек не може да живее с фамилно име „Сивуха"! (Пер. Бранц); Забудь все на свете. Помни: главное для тебя - цветы (Суворов. Контроль) .- Забрави всичко друго. Помни: най-важното за теб са цветята (Пер. Мисиркова).
Параллельно с русскими пространственными обстоятельственными конструкциями в болгарском тексте часто используются структуры с субъектной, временной или определительной семантикой: В голове мутнело (Приставкин. Ночевала тучка золотая).-Главата ти се размътваше (Пер. Петрова). В ушах шумит, в голове шумит, как будто от хмеля (Гоголь. Страшная месть). Ушите му шумят, главата му шуми като от пиянство (Пер. Константинова); Сижу на лавочке, в коленках пусто, в голове пусто, в душе пусто,знай себе глотаю крепкое как воду (Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. Пикник на обочине). Седя на пейката с омекнали колене,с празна глава, с празна душа и гълтам ли, гълтам алкохола като вода (Пер. Асадурова); Алекси ... застана с празна глава пред прозореца (Вежинов. Белият гущер). Алекси.остановился у окна. В голове было пусто (Пер. Лихачевой).
V. Характерной особенностью русской речи является максимальная экспликация пространственных отношений, содержащихся в ситуации. Проявление этой особенности можно видеть в избыточности употребления единиц пространственной семантики в речи. В предложениях событийной семантики подверглись фразеологизации формальные пространственные конструкции сдвинуться с места, сесть на место, подняться с места, отправиться в дорогу /в путь, оглядеться по сторонам и под. Показательны побудительные реплики типа: Подай сюда! Пойди сюда (отсюда, вон, прочь)! Положи (сядь) на место! Садись за стол! и под. В них регулярно используются маркеры, определяющие предметно-пространственную ситуацию речевого акта. Данная закономерность действует в русской речи как тенденции, но в этом и состоит специфика правил речи.
Регулярность употребления избыточных единиц пространственной семантики в русскоязычном дискурсе можно видеть при сравнении параллельных оригинальных и переводных текстов. Для сравнения ниже приведены фрагменты из повести болгарского прозаика К. Калчева «При извора на живота» и его перевода на русский язык, выполненного Н. Гленом. В переводном тексте выделены избыточные по сравнению с болгарским оригиналом пространственные маркеры с места, к нам, в воздухе: Като лежах и се унасях в мечтипобрат си, изведнъжчувам - някой хлопа на вратата. Ско-чихкато ужилен и погледнах. Напътната врата стоешекметът и чукаше с бастуна си.Аз стоя вцепенен по средата на мораватаи не смея да помръдна. Защоиде?.. Той извади от джоба си една-хартийка, отвори я и я размаха: «Телеграма...» (К.Калчев. При извора на живота).
Так я лежал, размечтавшись о брате, и вдруг слышу - стучат в ворота. Я вскочил как ужаленный. Вижу -у ворот стоит староста и колотит своей палкой... Я застыл посреди лужайки и не смею двинуться с места. Зачем он к нам идет?.. Он вытаскивает из кармана бумажку, разворачивает ее и размахивает в воздухе: «Телеграмма...» (Пер. Глена).
В целом такие примеры «перевеса» в использовании единиц пространственной семантики в русском тексте по сравнению с болгарским составляют около 5% случаев от общего числа их употребления.
VI. Концептуализация пространственности как семантико-грамматической доминанты русского языка служит организующей схемой оформления мысли, своеобразной матрицей, формирующей и отражающей взгляд на мир. Эта пространственная матрица проявляется не только в речевой практике носителей русского языка, но и в индивидуально-авторских картинах мира, получая своеобразное освещение в разных художественных парадигмах.
Пространственная изобразительность становится и характерной чертой реалистической поэзии И. Бунина. Наиболее распространенные языковые маркеры пространства в лирике И. Бунина связаны с реалистичными образами полей, далей, степей, простора. Самые частотные среди них - в полях, над полями, за полями, в поля, на поля. Другие частотные пространственные лексемы: степь, межа, долина, равнина, пустыня; пространственные наречия: кругом, вокруг, всюду, вверху, внизу; указания на стороны света - на севере, на юг, на восток, с востока, на западе. В зрелом творчестве И. Бунин активно использует в качестве средств создания художественной образности грамматические ресурсы предложно-падежных форм. В стихотворении «Ту звезду, что качалася в темной воде...» мотив невозвратности к прежнему миру усилен семикратным повторением предлога в с предложным падежом (в воде, в саду, в пруде, в небесах, в юности) и с винительным (в селенье, в дом): Ту звезду, что качалася в темной воде / Под кривою ракитой в заглохшем саду, -/ Огонек, до рассвета мерцавший в пруде, /Я теперь в небесах никогда не найду. /В то селенье, где шли молодые года, /В старый дом, где я первые песни слагал, /Где я счастья и радости в юности ждал, / Я теперь не вернусь никогда, никогда [12; т.1, с.76].
Идея пространства получает религиозно-философское осмысление и концептуализацию в поэзии символистов. В поэтическом языке акмеиста О. Мандельштама само слово пространство используется как одно из ключевых: Нам ли, брошенным в пространстве, / Обреченным умереть, / О прекрасном постоянстве /И о верности жалеть [13, с.104]; И с христианских гор в пространстве изумленном, / Как Палестрины нить, нисходит благодать [13, с.104]. В конструктивистских окказионализмах поэта-авангардиста В. Хлебникова к идее пространства присоединяется значение времени: В пору, когда в вырей/ Времирей умчались стаи...; Умночий сияний межзвезд-ных,/Низлетев,/Мне подал разверзстую книгу/ Досмертных письмен; домирное дебло мирами зацвело, стая легких времирей [14]. Любые поэтические картины пространства находят необходимые выразительные средства в богатой палитре лексических, словообразовательных и грамматических ресурсов русского языка.
В своих системах языки отражают когнитивную оценку реальности, но в них могут доминировать разные аспекты оценки. В совокупности своих выразительных средств современный русский язык по сравнению с болгарским характеризуется более высокой степенью вербализации пространственных отношений, более детальной их выраженностью в тексте. Он фиксирует внимание на пространственной картине мира с максимальной экспликацией предметно-пространственных отношений, содержащихся в ситуации. Пространственная доминанта русского языка охватывает всю его систему. Она проявляется в словообразовании в распространенности пространственных деривационных моделей, в морфологии в закономерном характере объединения падежей и предлогов в составе предложно-падежных форм, в синтаксисе - в парадигматической организации обстоятельств по категориальным пространственным значениям, в распространенности бытийных предложений с пространственными детерминантами. Рассматриваемая семантико-грамматическая доминанта проявляется в избыточности употребления единиц пространственной семантики в речи. Выявленные на русском и болгарском материале различия языковой интерпретации пространственности объясняются как внеязыковыми, так и собственно языковыми факторами - особенностями системных свойств языков, их типологическими характеристиками. Знание специфики способов выражения пространственных отношений как одного из важнейших типов связей между предметами и явлениями в реальной действительности является необходимым условием активного овладения языком.
Библиографический список
1.Петрухина Е.В. Доминантные черты русской языковой картины мира (в сравнении с чешской). [Электронный ресурс]. URL: https://www.philol.msu.ru/~ruslang/pdfs/petrukhina-ev 3 dominantnie cherti.pdf (доступ: 6.03. 2023).
2. Вежбицкая А. Русские культурные скрипты и их отражение в языке // Русский язык в научном освещении. № 2(4). М., 2002. С. 6-34
3. Якобсон Р. Взгляды Боаса на грамматическое значение // Избранные работы. М.: Прогресс, 1985. С.231- 238.
4. Степанов Ю. С. В трехмерном пространстве языка: Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. М.: Наука, 1985. 335 c.
5.Успенский Б.А. Ego Loquens: Язык и коммуникационное пространство.М.: Российск. гос. гуманит. унт, 2011. 344 с.
6.Арутюнова Н.Д. Человек и мир человека. Москва: Языки русской культуры, 1999. 896 с
7.Карпенко Л.Б.Способы выражения локальности в русском и болгарском языках. Съпоставително ези-кознание, 1984, №1.С. 20-28.
8.Телия В.Н.Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. Москва: Школа «Языки русской культуры», 1996. 288 с.
9.Влахов С.Русско-болгарский фразеологический словарь. М.:Русский язык; София: Наука и изкуство. 1980. 582 с.
10.Национальный корпус русского языка [Электронный ресурс].URL: http://www.ruskorpora.ru (доступ: 6.03. 2023).
11.Български национален корпус [Электронный ресурс] .URL:http://www. search.dcl.bas.bg (доступ: 11.02.
2022).
12. Бунин И.А. Собр. соч.: В 9 т.Т.1. - М.: Изд-во «Художественная литература», 1965.235 с.
13.Мандельштам О.Э. Сочинения в 2-х т. Т.1.М.: Художественная литература.1990.640 с.
14. Велимир Хлебников. Полное собрание сочинений. Т. 1.Стихотворения 1904-1916. М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2000. [Электронный ресурс]. URL: https://traumlibrarv.ru/book/hlebnikov-ss06-01/hlebnikov-ss06
01.html#s003014. (доступ: 6.03. 2023).
References
I.Petrukhina E.V.Dominant features of the Russian language picture of the world (in comparison with Czech). URL:https://www.philol.msu.ru/~ruslang/pdfs/petrukhina-ev 3 dominantnie cherti.pdf (access: 28.12.2022).
2. Vezhbitskaya A. Russian cultural scripts and their reflection in language // Russian language in scientific coverage. № 2(4). Мoscow, 2002. Pp. 6-34
3.Jakobson R. Boas views on grammatical meaning // Selected works. Мoscow: Progress, 1985. Pp.231- 238.
4. Stepanov Y. S. In the three-dimensional space of language: Semiotic problems of linguistics, philosophy, art. Moscow: Nauka, 1985. 335 p.
5. Uspenskiy B.A. Ego Loquens: Language and communicative space. Мoscow: Russian State Humanitarian University, 2011. 344 p.
6.Arutyunova N.D.Man and the world of man. Moscow: Languages of Russian culture, 1999.896 p.
7.Karpenko L.B. Ways of expressing locality in Russian and Bulgarian. S'postavitelno ezikoznanie, 1984, No. 1.Pp. 20-28.
8.Teliya V.N. Russian phraseology. Semantic, pragmatic and linguocultural aspects. Moscow: School "Languages of Russian culture", 1996. 288 p.
9.Vlakhov S. Russian-Bulgarian phraseological dictionary. Moscow: Russian Language; Sofia: Nauka i izkustvo. 1980. 582 p.
10.National Corpus of the Russian language [Electronic resource] URL: http://www.ruskorpora.ru (access: 28.12.2022).
II.Bulgarian National Corpus [Electronic resource] URL:http://www.search.dcl.bas.bg (access: 11.2. 2022).
12. Bunin I.A. Collected Works: In 9 vols.Vol.1.Moscow: Art Literature, 1965.235 p.
13. Mandelstam O. E. Collected Works in 2 vols. Volume 1. Мoscow: Art Literature. 1990.640 p.
14. Velimir Khlebnikov. Complete Works of Collected Works. Т. 1.Poems 1904-1916. Moscow: IMLI RAS, Heritage, 2000. [Electronic resource] URL: https://traumlibrarv.ru/book/hlebnikov-ss06-01/hlebnikov-ss06 01.html#s003014. (access: 28.12.2022).
