Городская скука и деревенская лень в поэзии А. С. Пушкина Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 82.091 Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2012. Вып. 3

Е. В. Жеребкова

ГОРОДСКАЯ СКУКА И ДЕРЕВЕНСКАЯ ЛЕНЬ В ПОЭЗИИ А. С. ПУШКИНА

Одной из наиболее традиционных и устойчивых оппозиций в русской литературе еще со времен сентиментализма была оппозиция «город — деревня». Противопоставление этих двух пространств и стилей жизни нашло отражение в творчестве наиболее значительных писателей. А. С. Пушкин в данном случае тоже не стал исключением, но, как и с другими унаследованными им от литературы XVIII в. тематическими комплексами, он качественно изменил характер указанной оппозиции. Это было обусловлено различными причинами, однако одной из основных предпосылок стал медленный, но глубокий перелом в литературной культуре начала XIX в., связанный с переходом от готового слова к неготовому и нашедший свое воплощение в творчестве великого поэта. Чтобы увидеть изменения, коснувшиеся в том числе и оппозиции «город — деревня», необходимо в первую очередь рассмотреть мотивы, организующие данный тематический комплекс, — мотивы скуки и лени.

Несмотря на то что многие исследователи отмечают важность мотива скуки в творчестве А. С. Пушкина, нет обобщающей работы, которая хоть сколько-нибудь подробно останавливалась бы на его анализе, по крайней мере литературоведческом (лингвистический анализ данного понятия предпринят Е. Н. Сороченко [1]). Настоящая статья, естественно, не ставит дерзкой цели восполнить этот пробел, однако хочется надеяться, что некоторые наблюдения, изложенные в ней, приблизят нас к осмыслению проблемы.

Словарь языка А. С. Пушкина дает следующее определение понятия «скука»: «томление, тягостное душевное состояние от безделья, отсутствия интереса к окружающему» [2, с. 158]. Представляется, что значение этого слова в применении к творчеству поэта гораздо шире и значительнее хотя бы потому, что мотив скуки последовательно возникает в целом ряде произведений А. С. Пушкина самых разных жанров и периодов его творчества. Столь завидную регулярность словоупотребления уже не объяснить тем, что, скажем, в 1820-е годы «скука» была «модной» темой западноевропейской и, в подражание ей, русской литературы. Мотив ее присутствует как в ранних, так и в зрелых произведениях А. С. Пушкина, т. е. тогда, когда поэт уже «переболел» байронизмом и даже избавился от «рецидивов» в виде иронического подтрунивания над уставшим от жизни героем. Тот факт, что «скука» проникает в переписку А. С. Пушкина, также наделяет ее особым смыслом (вспомним известное «Тебе скучно в Петерб.<урге>, а мне скучно в деревне. Скука есть одна из принадлежностей мыслящего существа»).

Определяя круг стихотворений для исследования, обратимся к «Конкордансу к стихам А. С. Пушкина» Дж. Т. Шоу [3]. Чтобы сделать обозримым материал, откажемся от приставочных словообразований (докучать, наскучить и т. п.) и не будем брать в расчет указанные в конкордансе предложные сочетания «со скуки», «от скуки», а также устойчивые сочетания типа «скучный Гимен», «скучный раб Эпафродита». Кроме того, ограничим первоначальный анализ ранним периодом творчества А. С. Пушкина, когда он в целом оставался в рамках культуры готового слова и следовал привычным

© Е. В. Жеребкова, 2012

для этой культуры смысловым комплексам, связанным с интересующим нас противопоставлением: «город — скука — негативные коннотации» и «деревня — лень — позитивные коннотации».

Основываясь на отобранных произведениях, можно выделить несколько значений слова «скука» в поэзии А. С. Пушкина.

1. Скука как бесовское наваждение (как правило, с ироническим оттенком), например в стихотворении «Монах» (1813).

2. Скука как отсутствие таланта и вследствие этого как негативная характеристика человека вообще и поэта в частности, которая присутствует в ряде эпиграмм, а также в стихотворениях «Батюшкову» (1815), «К Галичу» (1815), «Мой пленник вовсе не любезен...» (1823) и др.

3. Скука как отсутствие войны (например, в стихотворении «Кавказский пленник» (1820-1821)).

4. Скука как отсутствие любви (в том числе из-за разлуки с любимой) и/или счастья: «Измены» (1815), «Наслаждение» (1816), «Разлука» (1816), «Элегия» (1817), «Позволь душе моей открыться пред тобою.» (1819), «К***» («Зачем безвременную скуку.») (1820), «К моей чернильнице» (1821), «Признание» (1826) и др.

5. Скука как то самое «томление, тягостное душевное состояние от безделья, отсутствия интереса к окружающему», являющееся при этом непременным атрибутом городской жизни в противоположность жизни НЕгородской: «Послание к Галичу»

(1815), «Городок (К***)» (1815), «К Маше» (1816), «Сон (отрывок)» (1816), «Послание к кн. Горчакову» (1819), «^ N. (В. В. Энгельгардту)» (1819), «Всеволожскому» (1819).

Последний пункт особенно важен для понимания дальнейшей эволюции творчества А. С. Пушкина. Отметим, что «скука» в данном значении имеет свой столь же ярко выраженный в его поэзии антипод — лень. Лень чужда городскому пространству в той же степени (на данном этапе и на данном материале), что и скука деревенскому. Она присутствует в таких стихотворениях, как «Городок (К***)» (1815), «К Галичу» (1815), «Послание к Галичу» (1815), «Моему Аристарху» (1815), «Сон (отрывок)»

(1816), «К N. (В. В. Энгельгардту)» (1819), «Всеволожскому» (1819). Не случайно часть этих стихотворений уже была упомянута ранее: там, где есть противопоставление «город — деревня», как правило, возникает противопоставление «скука — лень».

Очевидно, что при всем многообразии контекстов слово «скука» имеет негативную эмоциональную окраску, негативные коннотации, тогда как лень — исключительно положительные. Это подтверждается «словами-спутниками», набор которых довольно четко определен для каждого из двух понятий. Для скуки такими спутниками будут печаль, страх, уныние, грусть, угрюмость: «В неволе скучной увядает // Едва развитый жизни цвет, // Украдкой младость отлетает, // И след ее — печали след» («Наслаждение» (1816))1; «Мне скучен мир, мне страшен дневный свет.» («Элегия» (1817)); «Зачем безвременную скуку // Зловещей думою питать, // И неизбежную разлуку // В унынье робком ожидать?» («К***» (1820)); «Так! до могилы // Грустен, унылый, // Крова ищи!» («Измены» (1815)); «И снова вкруг меня угрюмой скуки тень!..» («Итак, я счастлив был, итак, я наслаждался.» (1815)).

Сюда же относятся город и городские атрибуты, такие как шум, театр/маскарад, свет, мода: «От суеты столицы праздной. // От скуки, столь разнообразной, // Меня

1 Здесь и далее тексты произведений приводятся по изданию: [4].

зовут холмы, луга.» («^ N. (В. В. Энгельгардту)» (1819)); «Все тихо здесь — докучный шум укрылся.» («Городок (К***)» (1815)); «Вы чинно, молча, сложа руки, // В собраньях будете сидеть // И, жертвуя богине скуки, // С воксала в маскерад лететь.» («К Маше» (1816)); «Но вскоре, верный обожатель // Забав и лени золотой. // Оставишь круг большого света.» («Всеволожскому» (1819)); «.прочь от городов. // Согласен я: в них можно целый день // С прелестницей ловить веселья тень; // В платок зевать, блистая в модном свете.» («Сон (отрывок)» (1816)).

Для лени «словами-спутниками» выступают такие слова, как мудрость, счастье, праздность, веселье, нега, наслаждение, покой, уединенье: «Брегитесь вы, о дети мудрой лени! // Обманчивой успокоенья тени» («Сон (отрывок)» (1816)); «С тобой, счастливый беззаконник, // Ленивый Пинда гражданин.» («К N. (В. В. Энгельгардту)» (1819)); «Спешите же под сельский мирный кров, // Там можно жить и праздно и беспечно.» («Сон (отрывок)» (1816)); «Зайди в мой мирный уголок, // И с громом двери на замок // Запрет веселье молодое.» («К Галичу» (1815)); «Под сенью лени неизвестной // Так нежился певец прелестный.» («Моему Аристарху» (1815)); «Где ты, ленивец мой? // Любовник наслажденья» («Послание к Галичу» (1815)); «И сон, и сладостный покой, // Как прежде, посетили снова // Мой угол тесный и простой» («^ N. (В. В. Энгельгардту)» (1819)); «.Или с улыбкой рисовал // В непринужденном упоенье // Уединенный свой чердак. // В таком ленивом положенье // Стихи текут и так и сяк» («Моему Аристарху» (1815)).

Также традиционным «спутником» лени является пустыня как атрибут негородского пространства: «О вы, в моей пустыне // Любимые творцы! // Займите же отныне // Беспечности часы» («Городок (К***)» (1815)); «Приди, о лень! приди в мою пустыню. // Тебя зовут прохлада и покой.» («Сон (отрывок)» (1816)).

Таким образом очевидны, во-первых, наличие вокруг членов оппозиции «скука — лень» ярко выраженных семантических полей, четких смысловых блоков со схожим, а зачастую одинаковым лексическим наполнением; во-вторых — их явное противопоставление (ряд понятий-спутников антонимичны).

В аспекте смысла, плана содержания здесь проявляется типичная для поэзии и XVIII, и начала XIX в. идея противопоставления уединенной и мирной жизни в аскетичной глуши пустой и напыщенной жизни в роскошных городских залах. В плане выражения в приведенных примерах можно видеть следование традициям «готового слова», когда относительно ограниченный набор литературных клише подбирается в зависимости от замысла.

Однако в процессе творческого взросления А. С. Пушкин постепенно преодолевает рамки культуры готового слова, которые не могут не препятствовать его литературным исканиям. Еще раз подчеркнем, что время создания рассмотренных стихотворений ограничивается 1821 г. Примерно с этого времени в поэзии А. С. Пушкина начинают нарушаться отмеченные принципы. В его произведениях происходит смешение понятий, образующих два выделенных смысловых блока, т. е. описание одного и того же поэтического пространства или одного и того же явления художественного мира составляется как из слов, ранее образовывавших поэтический синонимический ряд к «скуке», так и из слов — спутников «лени». Граница между некогда разделенными по сфере употребления понятиями стирается.

Первые «нестыковки» можно найти уже в стихотворении 1819 г. «Стансы Толстому»:

Ты милые забавы света На грусть и скуку променял...

И далее по нарастающей. В стихотворении «К моей чернильнице» (1821) мы встречаем такие строки:

Под сенью хаты скромной, В часы печали томной.

То есть атрибут скуки — печаль — поселяется в традиционном приюте лени. Там же один ряд образуют «Минуты хладной скуки, // Сердечной пустоты, // Уныние разлуки» и «Всегдашние мечты, // Мои надежды, чувства».

Еще более причудливое сочетание обнаруживается в стихотворении «Наполеон» (1821):

Но скучный мир, но хлад покоя Счастливца душу волновал. Где иногда, в своей пустыне Забыв войну, потомство, трон, Один, один о милом сыне В унынье горьком думал он.

Покой ныне хладный, как некогда скука (см. предыдущий пример), и стоит он теперь в одном ряду со скучным миром. Вместе они волнуют душу счастливца, которому ранее скука была просто неведома. Кроме того, унынье горькое, обыкновенно сопутствующее скуке, персонаж испытывает в пустыне — недавнем атрибуте беззаботной жизни на лоне природы. Похожая ситуация и в стихотворении 1825 г.:

В уединеньи чуждых стран, На лоне скучного покоя,

где сочетание «скучный покой» в свете предшествующей традиции воспринимается как оксюморон. Впрочем, как и сочетание «праздная скука» в стихотворении 1830 г. «В часы забав иль праздной скуки.».

Раньше атрибутом изгнания была лень, но постепенно она меняется местами со скукой: «Не удалось навек оставить // Мне скучный, неподвижный брег» («К морю» (1824)). Теперь лень где-то далеко, там, где нет лирического героя, будь то далекая родина или собственные воспоминания:

Часы любви, часы похмелья По прежнему ль летят на зов Свободы, лени и безделья? В изгнаньи скучном, каждый час. Я к вам лечу воспоминаньем.

(«Из письма к Я. Н. Толстому» (1822))

При этом скука, покинув город, утратила свою пространственную привязанность и стала атрибутом не места пребывания лирического героя, а его души. Доказательством служит тот факт, что при наличии друзей в том же самом пространстве скука исчезает:

Наш Дельвиг всё для нас оставит. И наша троица прославит Изгнанья темный уголок. Надзор обманем караульный. Пробудим шумные пиры. И скуку зимних вечеров Вином и песнями прогоним.

(«К Языкову» (1824))

Казалось бы, лирический герой поэзии 1820-х годов так же далек от большого света, как и прежде, и, тем не менее, он скучает, причем скучает, будучи поэтом, тогда как раньше скука противопоставлялась творчеству: «Ты знаешь: удален от ветреного света, // Скучая суетным прозванием поэта.» («Желание славы» (1825)).

Особенно отчетливо указанное столкновение традиционно разнородных понятий проявляется в «Сцене из Фауста» (1825). Примечательно, что только в ней и в «Евгении Онегине», согласно конкордансу Дж. Т. Шоу, слово «скука» и однокоренные с ним повторяются более трех раз (в «Сцене из Фауста» — семь), т. е. образуют уже целый мотив, если не тему.

Вся тварь разумная скучает: Иной от лени, тот от дел; Кто верит, кто утратил веру; Тот насладиться не успел, Тот насладился через меру, И всяк зевает да живет — И всех вас гроб, зевая, ждет.

Здесь смешивается все и вся из того, что мы первоначально, основываясь на ранней поэзии А. С. Пушкина же, и разграничили. Во-первых, лень теперь не исключает скуку, она противопоставлена «делам», а скука оказывается возможной в обоих этих состояниях. Во-вторых, скука может проявляться там, где есть ранее исключавшие ее спутники лени — наслаждение и, косвенно, покой («Скука отдохновение души»). Более того, если раньше мы определили скуку как бесовское наваждение, то теперь скука сама порождает бесов («.тогда со скуки, // Как арлекина, из огня // Ты вызвал наконец меня. // Я мелким бесом извивался.»). Если раньше скука понималась как отсутствие любви, то теперь она сопровождает любовь («Любви невольной, бескорыстной // Невинно предалась она. // Что ж грудь моя теперь полна // Тоской и скукой ненавистной?..»).

Подобное жонглирование элементами выделенных в начале статьи смысловых блоков вполне естественно привело к снятию противопоставления «скука — лень», что, в свою очередь, сыграло не последнюю роль в разрушении оппозиции между городом и деревней, одним из основных атрибутов которой постепенно стала именно скука:

Короче дни, а ночи доле, Настала скучная пора, И солнце будто поневоле Глядит на убранное поле. Что делать в зимни вечера, Пока не подавали кушать?

(«Короче дни, а ночи доле.» (1825))

Зима. Что делать нам в деревне?

По капле, медленно глотаю скуки яд.

<.>

Тоска! Так день за днем идет в уединенье!

Но если под вечер в печальное селенье.

(«Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю.» (1829))

Похожие настроения можно обнаружить в стихотворениях «Зимняя дорога» (1826), «Осень (отрывок)» (1833), «В поле чистом серебрится.» (1833), «Если ехать вам случится.» (1835). Здесь скука, навеянная монотонными пейзажами, постепенно теряет свой «метафизический» смысл и сокращается до бытовой дорожной скуки, невольно навевая размышления о скуке как атрибуте жизненного пути.

Что касается города, то он из чуждого лирическому герою пространства превращается в предмет его мечтаний, далекий дом, которому отдается явное предпочтение перед теперь уже чуждым и даже грозящим смертью негородским пространством:

.Иль со скуки околею Где-нибудь в карантине. Долго ль мне в тоске голодной Пост невольный соблюдать И телятиной холодной Трюфли Яра поминать? То ли дело быть на месте, По Мясницкой разъезжать, О деревне, о невесте На досуге помышлять! То ли дело рюмка рома, Ночью сон, поутру чай; То ли дело, братцы, дома!.. Ну, пошел же, погоняй!..

(«Дорожные жалобы» (1829))

Таким образом, можно заключить, что, меняя полярность элементов четко разграниченных литературной традицией миров, причудливо сочетая их или, наоборот, сталкивая, А. С. Пушкин постепенно преодолевает инерцию «готового слова». Если раньше понятия, обозначавшие то или иное художественное пространство, находились в связях, подобных связям сцепленных наследственных признаков в генетике: один неизменно привлекал за собой в поэтический мир неразлучных своих спутников, — то теперь, вырвавшись из узких рамок смысловых блоков, эти понятия получили возможность в самых различных свободных сочетаниях образовывать бесконечное множество художественных контекстов.

Вопрос о стилевых особенностях творчества А. С. Пушкина неоднократно поднимался исследователями русской литературы, в первую очередь такими мэтрами, как В. В. Виноградов, Л. Я. Гинзбург, Г. А. Гуковский, С. Г. Бочаров, А. В. Михайлов. И все же даже этот аспект творчества поэта вряд ли можно считать до конца изученным. Традиционно говорят о смешении стилей у А. С. Пушкина, однако анализ отдельных мотивов его лирики показывает, что проблема смешения возникает не только при столкновении разных стилей, но и в пределах одного стиля, одного семантического поля. Смазы-

вая традиционные оппозиции, характерные для того или иного стилистического пространства, А. С. Пушкин постепенно лишает слово свойственной ему стилистической закрепленности, в результате чего это слово утрачивает свои стилистические коннотации и сливается с реальностью, начиная обозначать вещный мир.

Литература

1. Сороченко Е. Н. Концепт «скука» в художественном тексте (на материале произведений А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, И. А. Гончарова) // Принципы и методы исследования в филологии: конец ХХ века: науч.-метод. семинар "Textus". СПб.: [Б. и.]; Ставрополь: Изд-во СГУ, 2001. Вып. 6. C. 347-354.

2. Словарь языка Пушкина: в 4 т. М.: ГИС, 1956-1961. Т. 4. 1045 с.

3. Шоу Дж. Т. Конкорданс к стихам А. С. Пушкина: в 2 т. М.: Яз. рус. культуры: А. Кошелев, 2000. Т. 1. 662 с.; Т. 2. 1300 с.

4. Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: в 10 т. [Электронный ресурс] / АН СССР. Ин-т рус. лит. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977-1979. Т. 1-10. URL: http://feb-web.ru/feb/pushkin/default.asp (дата обращения: 13.04.2012).

Статья поступила в редакцию 18 июня 2012 г.