Глобализация и россия: социокультурологический анализ Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

виняемых, вплоть до освобождения из зала суда. Часть компании «ЮКОС», не исключено, будет продана иностранцам.

Путин и его преемник. Скорее всего сам Путин не станет баллотироваться на третий срок и ради этого менять Конституцию. Он может сделать это лишь под сильнейшим давлением со стороны окружения, если не найдет до того времени достойного преемника, способного продолжить намеченный курс, или будет сомневаться в его независимости от разных - «нежелательных» - групп влияния. Вопреки сложившемуся на сегодня мнению, таким преемником не обязательно станет кто-то из уже известных приближенных к Путину людей. Однако это однозначно не будет откровенно правый и либеральный политик, это не будет выходец из крупного бизнеса. И этот человек не будет обречен на победу в 2008 г. так, как был обречен на нее вчера Владимир Путин.

Светлана БАБАЕВА, Георгий БОВТ, «Известия», М., 15марта 2004 г.

Л.В.Скворцов

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И РОССИЯ: СОЦИОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

1. Что такое глобализация?

Определение места России в современном мировом цивилиза-ционном пространстве невозможно без расшифровки феномена «глобализации». Многие политики говорят о глобализации как о возникшей на переломе XX и XXI вв. и приносящей общее благо очевидности, связанной с усилением глобального влияния Америки. Было бы нелепо отрицать очевидность. Однако очевидно и то, что трактовка глобализации как «триумфального», «исторического» и «неотвратимого» процесса нередко подается широкой публике без особых доказательств. Между тем, как заметил профессор Д.Белл, уместно вспомнить слова Джорджа Оруэлла, который сказал, что полемически благородные прилагательные нередко используются для придания величия грязным делам в мировой политике.

Научная мысль скептически воспринимает широковещательные декларации. Она стремится определить реальную сущность глобализации. И здесь обнаруживаются серьезные расхождения в ее

трактовке. Согласно Д.Беллу, сегодня выдвигаются четыре основных тезиса, вокруг которых развертываются дискуссии.

Это — тезис о принципиальной новизне феномена глобализации; тезис о глобализации как возвращении в историческое прошлое; тезис о глобализации как продолжении в международной жизни основных сложившихся долгосрочных тенденций; тезис о глобализации как трансформации современного мирового порядка путем реализации в политике различных возможностей.

Тезис о принципиальной новизне — это взгляд на глобализацию как явление, не имеющее каких-либо аналогов в историческом прошлом. Глобализация рассматривается как определяющий фактор формирования единого мирового порядка, радикально изменяющего сложившиеся экономические, политические и культурные связи.

Эта позиция прокламируется неолибералами, такими как Ке-ничи Омаэ. С их точки зрения глобализация экономической активно -сти подрывает роль государства и влечет за собой революционные изменения во взаимодействии людей. Неолибералы полагают, что многие из ключевых ценностей, которым следовала либеральная демократия, требуют изменения и даже вытеснения. Среди них такие понятия, как нация-государство (nation-state) и политический суверенитет.

Если с этой точки зрения попытаться оценить стратегию политики вхождения России в мировую цивилизацию, которая была принята в период правления президента Ельцина, то нельзя не признать, что она совпадала (осознанно или неосознанно — это другой вопрос) именно с концепцией неолибералов. Даже невооруженным глазом в этой политике отчетливо просматривались пренебрежение государственными интересами России и отказ от последовательного проведения принципа суверенитета.

Эта политика открыла все двери для так называемой обвальной приватизации, приведшей к деструкции многих отраслей национальной промышленности и сельского хозяйства и вместе с тем беспрецедентному по своим масштабам переводу российских капиталов за границу. В этом отчетливо просматриваются элементы компрадорской политики. Можно ли рассматривать такую форму глобализации как неотвратимое явление? Скорее это — субъективная политика, имеющая под собой узкие частные интересы формирующейся оли-

гархии, прикрываемые тезисом о принципиальной новизне того порядка, который несет с собой глобализация.

Очевидно и то, что компрадорская политика не является чем-то принципиально новым. Скорее — это возврат к тем отношениям, которые уже складывались между развитыми капиталистическими странами и теми странами, которые только что освободились от колониальной зависимости.

Значит ли это, что феномен глобализации можно свести к восстановлению неоколониальных отношений, но теперь уже не только с бывшими колониями, но и с бывшей сверхдержавой? Именно такие тенденции современной политики питают взгляд на глобализацию как повторение тех порядков, которые существовали ещё до Первой мировой войны. Этот взгляд имеет достаточно широкое распространение. Такой точки зрения придерживаются теоретики радикального левого толка — Р.Байель, А.Каллиникос, Л.Пантич, П.Гоуан и другие. Они считают, что Соединенные Штаты Америки в результате распада сложившегося после Второй мировой войны соотношения сил подхватили мантию мирового гегемона, которую в XIX в. носила Великобритания. Самир Амин в этой связи утверждает, что империализм — это не стадия и даже не высшая стадия капитализма: с самого начала он внутренне присущ капитализму1. Если логика капиталистической истории постоянно воспроизводит себя, то тогда вполне оправдан и радикальный скептицизм в отношении утверждений, будто глобализация — это нечто принципиально новое в системе международных отношений. Левые радикалы считают, что нет ничего нового в скрытой цели глобализации

Такого рода скептицизм присущ не только радикальным левым, но и консервативным историкам, которые полагают, что глобализация — это лишь новое слово, придуманное для того, чтобы распространять на других свои взгляды и свою политику. И, естественно, они аплодируют такой политике.

Интересную точку зрения на процессы глобализации высказывает Александр Бузгалин. Глобализацию он рассматривает как позд-некапиталистическую форму интернационализации. Для этой формы характерен рост так называемого превратного сектора (финансовый рынок, военные блоки, милитаризм и бюрократия), в которых сосредоточивается процесс глобализации. Развивая превратный сектор,

1 См.: Samir Amin. Imperialism and globalization // Monthly Review. 53: 2.2000, p.6.

корпоративный капитал укрепляет свою гегемонию, вступая при этом в противоречие с национально-государственными системами регулирования и социальной защиты.

Согласно А.Бузгалину, в настоящее время зарождаются позитивные интернациональные механизмы глобального программирования и регулирования мировой экономики в качестве альтернативы неолиберальной глобализации.

Таким образом возникли взаимоисключающие теоретические позиции в оценке глобализации. Каждая из них отражает какие-то реалии современных процессов. Но вместе с тем отражает в каком-то одном крайнем ракурсе.

Этим крайним точкам зрения противостоят взгляды тех теоретиков, которые считают, что массированные глобальные политические изменения имеют глубинный характер, происходят крайне медленно и поэтому неверно характеризовать глобализацию как возникшее на переломе веков радикально новое явление или полагать, что можно быстрым способом вернуться назад к отдаленным по времени формам управления мировым порядком.

Отношения между ведущими державами в современном мире складываются на основе длительно действующих геополитических, экономических, цивилизационных, исторических тенденций.

С этой точки зрения, возникшая в XX в. «холодная война» не была каким-то случайным историческим зигзагом. Казалось бы «странные» взлеты и падения в отношениях между державами после «холодной войны», несмотря на словесные заверения лидеров в личных симпатиях друг к другу и вечной дружбе, подтверждают эту истину.

Так как же сегодня следует толковать массированные глобальные изменения? С одной стороны, доминирующей тенденцией представляется постепенное, но вполне заметное формирование региональных блоков — процесс, который длится десятилетиями и становится вызовом глобализации; с другой стороны, существует убеждение в том, что риторика глобалистов о глубинной миротрансформа-ции не является убедительной, поскольку сохраняются постоянные черты системы международных отношений.

Реальная политика России не может не учитывать того факта, что многие постоянные черты международных отношений остаются не затронутыми глобализацией. Это — во-первых. Во-вторых, следует учитывать и тот факт, что трансформация современной мировой эко-

номики характеризуется триадизацией, т.е. образованием экономических зон, центрами которых являются Европа, Япония и Соединенные Штаты Америки. «Глобализация», таким образом, не является абсолютной. Следует также исходить из того, что поскольку в системе международных отношений доминирует традиционная логика реальной политики, государство остается первостепенным по важно -сти бастионом политики, отнюдь не подверженным эрозии под влиянием разрушающих суверенитет цунами глобального капитала. Власть и собственные интересы государств будут и дальше формировать глобальный ландшафт мировой политики. Нельзя в этой связи не заметить, что современная внешняя политика России, учитывая все эти факторы, взятые вместе, вносит существенные коррективы в тот внешнеполитический курс, который осуществлялся в 90-е годы. Но это лишь одна сторона проблемы глобализации. Есть и другая ее сторона.

Бесспорным является факт интенсификации взаимозависимости экономик, распространения в различных регионах самых передовых технологий, товаров и услуг независимо от страны, их производящей, формирования общей информационной галактики, которая охватывает все регионы планеты.

На эти важные аспекты глобализации и делают акцент сторонники концепции трансформации. Концепция трансформации исходит из того, что глобализация влечет за собой сдвиг в структуре всего глобального порядка. Однако сторонники этой концепции не считают это явление беспрецедентным. Глобализация в той или иной форме характерна и для эпохи становления и утверждения капитализма, эпохи модерна. Однако сегодня речь идет не только об экспансии влияния, но и качественном изменении характера глобальных вызовов.

Теоретики трансформации полагают, что этот качественный сдвиг потенциально заключает в себе различные возможности — как позитивные, так и негативные. Дэвид Хелд, например, исходит из того, что глобализация в долгосрочной исторической перспективе содержит возможности глубоких противоречий и будет во многом формироваться вероятностными факторами1. Глобализация создает и новые великие возможности, но и порождает новые грозные опасно-

1 David Held et al. Global transformations: politics, economics and culture . Cambridge: Polity. 1999, p. 7.

сти. Соответственно речь должна идти о выработке динамичной и открытой концепции относительно того, куда может привести глобализация и какой мировой порядок следует считать оптимальным в качестве стратегической цели мировой политики. В этой связи нельзя не видеть, что одним из важных аспектов обсуждения этой проблемы является выяснение различий и взаимосвязи глобализации и интернационализации.

Глобализация обычно понимается как глобальное распространение общих стандартов в экономике, политике, технологии и культуре. Иными словами внутренняя потенция глобализации — это всемирная стандартизация, унификация жизни на планете.

Интернационализация предполагает сохранение цивилизаци-онной идентичности, а значит и цивилизационное многообразие. Но при этом цивилизационные различия соединяют общий диалог, взаимная адаптация культур. Глобализация, если она становится антиподом интернационализации, вступает в глубокое противоречие с историческими традициями народов и чревата столкновением цивилизаций.

Интернационализация предполагает путь всемирного диалога, взаимодействия цивилизаций. Если процессы глобализации питают интернационализацию, создают общую почву диалога и взаимодействия цивилизаций, то тогда открывается путь совпадения интересов в глобальном мировом сообществе.

Характерны позиции ученых Кембриджского университета, которые рассматривают феномен глобализации с двух обобщающих точек зрения. Во-первых, глобализация определяется как прогрессирующее увеличение влияния локальных или региональных явлений на весах социальных процессов мирового уровня. Во-вторых, глобализация не считается чисто западным феноменом. Исследователи формируют новую карту глобализации, анализируя ее древние и современные, западные и восточные измерения.

Как представляется, принципиально важной является позиция ученых Запада, которые обладают интеллектуальной силой противодействия влиятельной точке зрения, согласно которой цивилизаци-онные потоки должны иметь одностороннюю направленность: from the «West» to the «rest»? т.е. от «Запада» и только от Запада ко всем «остальным». Анализ истории мировых империй и мировых религий, сложных процессов взаимосвязей различных регионов мира показывает, что цивилизации, империи, нации, как и другие общности лю-

дей, не могут рассматриваться как монолиты; они пронизаны порами и способны к массивным трансформациям, и это — результат взаимодействия культур на протяжении последнего тысячелетия. Историки Кембриджа приходят к выводу, что каждый последующий этап глобализации опирается на результаты предыдущего этапа в формировании парадигм торговых отношений, форм потребления и коммуникации.

Теории глобализации представляют интерес как формы осмысления новых реалий международной жизни и вместе с тем как отражение тех настроений, которые возникают в недрах глобального гражданского общества. Глобальное гражданское общество — это наименее теоретически замечаемый и в то же время один из наиболее важных феноменов глобализации, оказавший драматическое влияние на тенденции мировой политики, на судьбы как капитализма, так и социализма. Поскольку теории глобализации отражают различные настроения глобального гражданского общества, они оказываются феноменом интеллектуальной культуры, влияющей на принимаемые обществом решения и характер социального поведения.

2. Феномен глобального гражданского общества

а) Гражданское общество и новые движения ХХ в.

В XX в. возникает феномен «одухотворения» гражданского общества. Гражданское общество как сложная совокупность различных форм социальной жизни, находящихся между государством и семьей, втягивается в обсуждение проблем смысла и конечных целей истории, свободы и справедливости, отношения между классами, народами и государствами. Именно в структурах гражданского общества вырабатываются представления о цивилизационной истине, противостоящей миру не-истины, носителями которой объявляются традиционные элиты и государственные структуры. Возникающие повсюду формы гражданской жизни, такие как философские и политические кружки, дискуссионные клубы, профессиональные объединения, спортивные организации, организации культуры, иницииру-

ют общественные движения, которые придают новое качество социальному ландшафту XX в.

Первая половина двадцатого столетия отмечена ростом влияния ультранационалистических фашистских движений, объявлявших себя исторической волной будущего. Страны, где фашизм приходил к власти, претендовали на мировое господство. Во второй половине двадцатого столетия мировое сообщество стало свидетелем усиления влияния общественных движений, этос которых резко контрастировал с расистской идеологией фашистской волны. Послевоенные общественные движения носили отчетливо выраженный антимилитаристский характер и находили своих единомышленников повсюду в мире. Это были симптомы формирования глобального гражданского общества.

Поскольку Советский Союз сыграл решающую роль в разгроме фашизма и поскольку антивоенные движения получали с его стороны активную моральную поддержку, то они обретали все более отчетливую «левую» окраску. И, как казалось, это ставило под угрозу существующий на Западе буржуазный государственный и общественный порядок. Глобализм этих движений имел различное содержание. В США массовые протесты против войны во Вьетнаме по содержанию совпадали с аналогичными протестами в других странах. Выступления против расовой дискриминации в США получили большой резонанс в ЮАР, что привело в конечном счете к падению режима апартеида. Под воздействием концепций леворадикального толка в 60-е годы в целом ряде стран Запада, особенно во Франции и Германии, наблюдался мощный подъем молодежных движений с аналогичными социально-политическими лозунгами.

Эти движения, несмотря на их разнообразие, воспринимались как своеобразное «продолжение» глобального процесса крушения колониальной системы, как практическая реализация принципа социальной справедливости и как подтверждение универсальности принципов марксизма-ленинизма, определивших конечную цель истории.

Однако эта историческая волна с крушением колониализма стала постепенно затухать. Идеологический ресурс Советского Союза, как ведущей силы в борьбе с фашизмом, был исчерпан к началу 70-х годов. Вместе с тем парадоксальным образом инициируемый гражданским обществом эффект глобальных массовых движений начал действовать «по всем азимутам». Усилилось влияние диссидент-

ских настроений. Капиталистический Запад, опираясь на методы технологической пропаганды и идею свободы от идеологического диктата, стремился к тому, чтобы использовать ресурс диссидентских движений в Советском Союзе, странах социалистической ориентации и начать политическое контрнаступление.

Супермаркет и рок-музыка создавали тот имидж Запада, который придавал диссидентским настроениям на Востоке массовый характер. Питая очевидную слабость к символам изобилия, вожди социализма при всей внешней ортодоксии стали также внутренне отступать от своих доктринальных и нравственных позиций. И это изменило основное направление мысли в обществе. Отражением этого изменения и стала «перестройка».

Этос перестройки — это лозунг гласности, т.е. полной свободы слова, что превратило нарастающую диссидентскую волну в настоящее цунами, которое погребло под собой социализм. Лишь в Китае компартии удалось удержать массовые движения в границах общественного порядка и использовать потенции социализма и продуманных реформ для мощного экономического и научно-технического подъема страны.

Наиболее дальновидные политики увидели в эффекте массовых неформальных движений определенный ресурс достижения своих геополитических целей. Однако о глобальном гражданском обществе имеет смысл говорить лишь постольку, поскольку его составляющие сохраняют свою независимость от государства. В этом контексте к составляющим глобального гражданского общества могут относиться транснациональные экологические, феминистские, антиглобалистские, антивоенные движения, захватывающие различные регионы мира. Эти движения интересны тем, что они пытаются найти нетрадиционное решение проблем, перед которыми так или иначе останавливается государственная политика.

Подъем массовых движений, которые подтверждают реальность глобального гражданского общества и его возросшее влияние, подтолкнул к анализу различных теорий гражданского общества, закономерностей его функционирования.

б)_Потенциал неопределенности цивилизационной «материи».

Новые движения XX в. выявили реальность цивилизационной неопределенности, заключающей в себе потенциал свободного выбора идентичности. И это явление резонирует непосредственным образом с феноменом глобализации.

Глобализация создает такую среду, которая делает проницаемыми любые географические, политические и идеологические барьеры. В условиях глобализации, возникновения мирового рынка и разделения труда, углубления политической взаимозависимости, рождения информационной галактики, интенсификации миграционных процессов информационное и культурное взаимопроникновение становится той реальностью, которая по-новому ставит многие проблемы внутреннего и международного развития. Неадекватная оценка этого нового явления современной жизни приводила к серьезным провалам в расчетах политических деятелей.

В контексте этих процессов поворот теоретических исследований к проблемам глобального гражданского общества не является случайным. Своеобразное резюме этих исследований предложила Мэри Кальдор1. Методологически она исходит из интерпретации глобальных процессов событий и течений через полифонию цивилиза-ционных голосов, через изучение конкурирующих традиций и «объединение их в процессе беседы». Этот подход, воспроизводящий применительно к общественным движениям идеи М.Бахтина, продолжил Мартин Вигт2. И он, этот подход, по мнению Мэри Кальдор, доказывает свою продуктивность в условиях тех изменений, которые мы объединяем понятием «глобализация».

Современный цивилизационный процесс характеризуется очевидным противоречием: с одной стороны, наблюдается стремление к подчинению единой воле и единому порядку государств в системе глобального управления, а с другой — очевиден взрыв плюрализма активности движений и групп, сетей и организаций, которые включаются в транснациональные публичные дебаты. Тем самым они ставят под вопрос приоритетную роль государства в формировании общего мирового порядка. Но это не симптом отмирания государства. Напротив, подчеркивает М.Кальдор, государства остаются юридическими хранителями суверенитета, хотя их суверенитет будет теперь в возрастающей степени зависеть от внутреннего согласия, поддержки и международного к ним уважения со стороны гражданских обществ. Чтобы подчеркнуть специфику ситуации, М.Кальдор говорит о международных отношениях как преимущественно отношениях между

1 Cm.: Mary Kaldor. The idea of global civil society. «International Affairs». Vol. 79, N 3, May 2003, p. 583-593.

2 Cm.: Martin Wight. International theory: the three traditions. London 1991.

государствами и употребляет термин «глобальная система», чтобы обозначить все ее составляющие — политические институты, группы и компании, отдельные личности, так же как государства и международные организации, т.е. это — ткань глобальной системы как сочетания государственных структур и гражданских обществ в сложных взаимодействиях и переплетениях.

Нет смысла возражать против такого подхода, но все же он остается на уровне эмпирического описания. Здесь без ответа оказывается вопрос: почему становится возможным возникновение «глобальной системы»? Без допущения нейтральной цивилизационной среды, связующей разнородные элементы, вряд ли можно было бы говорить о «глобальной системе».Для ясности можно провести аналогию нейтральной цивилизационной среды с воздушной средой, которая охватывает всю планету, все континенты и делает возможной жизнь как целое во всем многообразии ее форм. Глобальное гражданское общество и становится проявлением реальности этой среды. Помимо теоретического существует и актуальный практический аспект концепции глобального гражданского общества. Смысл его становится понятным в свете двух вопросов. Во-первых, не влечет ли за собой глобальное гражданское общество подрыва всей сложившейся системы международных отношений? Во-вторых, не влекут ли за собой последствия террористического акта 11 сентября и войны в Ираке конца самой идеи глобального гражданского общества?

По мысли М.Кальдор, для того, чтобы правильно понять своеобразие современного глобального гражданского общества, необходимо отчетливо видеть эволюцию самой идеи гражданского общества как таковой. Ее корни уходят в античность, в работы Аристотеля. Концепция глобального гражданского общества также имеет своих предшественников. И здесь М.Кальдор называет имя И.Канта, который считал возможным говорить об универсальном гражданском обществе. Следуя Канту можно сказать, что универсальное гражданское общество является таковым постольку, поскольку оно следует универсальным правовым и нравственным принципам. И это была скорее виртуальная цель, нежели отражение реальности. Эта цель противостояла специфическим нравственным и правовым культурам локальных цивилизаций.

Как же сегодня обстоит дело?

Если раньше массовое поведение определялось культурой локальных цивилизаций, то теперь ситуация начинает меняться ради-

кальным образом. Происходит образование своеобразного цивилиза-ционного «океана», в котором оказывается размытой былая определенность локальных цивилизаций. Впервые в истории возникает в качестве действенной реальности цивилизационная «материя», не имеющая константной определенности, принимающая различные формы в зависимости от свободного выбора и меняющихся обстоятельств реальной жизни. Эта «материя» может принимать любые формы. Свободный в цивилизационном смысле индивид становится своего рода всепроникающим «нейтрино», которое не могут остановить культурные, нравственные, духовные границы исторических цивилизаций.

Эта реальность глобального гражданского общества превращает ранее маргинальные, «случайные» формы личного поведения в явление массовое, в специфический «мэйнстрим», который может менять свое направление и свое внутреннее качество. Это качество далеко не всегда определяется категорическим императивом И.Канта. Все более широкое распространение получают девиантные формы поведения.

Естественно, особую озабоченность должны вызывать формы поведения, которые порождают препятствия на пути продолжения человеческого рода или вызывают особые состояния, которые превращают индивида в асоциальную личность. Широкое распространение неадекватных сексуальных ориентаций, потребления наркотических средств становится сегодня все более очевидной цивилизацион-ной угрозой. Коль скоро мы исходим из представления о разумности человека и рациональности выбора направленности его поведения, то не находим сколько-нибудь убедительных теоретических объяснений массовизации такого рода явлений.

Соответственно можно по-новому посмотреть и на волны левого и правого радикализма в Европе XX в., как на симптом скрытых глубинных цивилизационных сдвигов. Процесс размывания реальных границ между локальными цивилизациями, релятивизация абсолютных цивилизационных истин становятся основанием выхода за пределы ценностных границ локальных цивилизаций и свободы в принятии любой из форм существующих культур как парадигм ци-вилизационного поведения.

Это — качественно новая цивилизационная ситуация, создающая условия для возникновения неожиданных духовных «штормов» и «цунами», «штилей», «приливов» и «отливов» в характере масссового

поведения. Этим объясняется такое, казалось бы, странное явление, как обращение западного духа на Восток, восприятие религии кришнаитов, дзен-буддизма, даосизма в самосознании западного человека.

Это — некие латентные формы неопределенности цивилизаци-онного поведения, которые могут при определенных условиях стать массовыми.

С другой стороны, все большее влияние получают «нецивилизованные» иерархически организованные структуры, которые начинают реально соперничать с государственными структурами.

Это, прежде всего, криминальные организации, которые проникают в легальный бизнес и оказывают все более заметное влияние на формирование властных структур. В конечном итоге возникает своеобразная война между государственной властью и такого рода организациями.

Яркий пример такой войны — борьба с колумбийской мафией, «деятельность» которой обрела международный характер.

Другим очевидным примером соперничества с государством становятся образования, которые используют полученные от доходного бизнеса средства в целях широкого финансирования политических действий и информационного влияния для подчинения государ -ственных интересов интересам отдельных олигархических групп или лиц.

Все это — симптомы перерастания структур гражданского общества в какое-то новое качество. Это качество определяется формированием особых иерархий и создает ощущение нелегитимности этих структур. И не случайно эти структуры определяют себя в качестве вариаций традиционных форм общественной жизни. Криминальные структуры стремятся придать себе форму «семьи». Олигархические структуры, как правило, формируют свой имидж в качестве составной части государственной жизни, демократии. Вместе с тем они видят в себе легальную реализацию «действительной» власти, власти не государства и народа, т.е. человека, а денег.

В современной ситуации общее внимание привлекают те фанатичные религиозные движения на Востоке, которые насаждают определенный образ жизни в качестве высшей и абсолютной истины и стремятся к установлению теократии во всем мире. Пример такого феномена — движение талибов в Афганистане. Большой резонанс в мире получила деструктивная активность секты «Аум Синрикё», це-

ли которой представляются иррациональными. Могло казаться, что, коль скоро общественные движения возникают на почве гражданского общества, они стремятся к большему благу населения, отражая его интересы и стремления. При этом не всегда учитывалось, что население бывает разное и может культивировать разные формы социализации. Если гражданское общество традиционно считается той социальной средой, в которой происходит органическое соединение индивидуального и общего, то теперь речь идет об использовании различных негосударственных структур для подчинения общего частному и индивидуальному. В этом суть перерастания гражданского общества в новое качество.

Как же возникает этот тип перерастания, который может сделать XXI в. периодом странной перманентной войны? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо понять истоки возникающих несовпадений внутренних сущностей государства и гражданского общества. Ведь было время, когда философы считали, что не существует принципиального различения государства и гражданского общества. Гражданское общество, по их мнению, совпадало с тем типом государства, которое основывалось на социальном договоре, управлялось законами, основанными на принципе равенства всех граждан перед законом (включая и правителя). Таким образом, признание социального договора определяло согласие граждан между собой.

В XIX в. гражданское общество стало трактоваться как феномен общественной жизни, не совпадающий с государством. Определяющую роль в этом различении сыграл Гегель, который выделил гражданское общество как сферу жизни, находящуюся между семьей и государством. В этой сфере отдельный индивид становится общественной персоной через свое членство в различных союзах и организациях и таким образом находит путь к примирению частного и общего. Такая трактовка гражданского общества отталкивается от результатов прогресса цивилизации, усложнения ее внутренней жизни, образования таких ее «клеток», которые обретают относительную самостоятельность. Так возникают реальные условия свободной игры индивидуальностей, своеобразия талантов и судеб, что ведет к взрыву страстей, регулируемых одним только разумом. Каждый член гражданского общества оказывается (по крайней мере теоретически) перед проблемой свободы выбора. Что «заставляет» человека делать рациональный, а не иррациональный выбор? Здесь скрыта и другая проблема — проблема критериев и границ применения государственного

насилия в отношении свободы граждан. Поскольку сущностью гражданского общества считали сферу экономической жизни, которая регулируется рынком, а не государством, то проблема общего разума кажется вполне разрешимой: невидимая рука рынка регулирует отношения и пропорции в сфере производства. Здесь все следуют законам рынка, а значит, и признают общие принципы разумной организации жизни. Однако эта теория не дает объяснения ряду ключевых аспектов жизни гражданского общества. С точки зрения этой теории, рациональность жизни является автоматическим следствием рыночной экономики. Однако кризисные состояния экономики и политические революции ставят под сомнение исходные постулаты этой теории.

В марксистской теории гражданское общество утрачивает свое внутреннее единство, основанное на рынке и разумном компромиссе различных общественных сил, интересов, а свободная игра сил трактуется как борьба противоположных классов. В силу этого государство как бы сливается с одной частью гражданского общества для подавления другой. В сущности гражданское общество рассматривается не с цивилизационной точки зрения, охватывающей всех граждан, а с классовой точки зрения, и трактуется как общество буржуазное.

Этот подход оказал воздействие на изменение понимания сущности гражданского общества. Гражданское общество с точки зрения перспективы классовой борьбы воспринимается как замкнутая в себе сфера распространяемых на все общество консервативных идеологических установок и культурных традиций, привычек, обладающих силой инерции, как пространство, находящееся за пределами государства, семьи и рынка. Это — сфера идеологических границ, культуры и политических дискуссий1. Этой точки зрения, по мысли М.Кальдор, придерживался Антонио Грамши, который считал, что гражданское общество в Италии является главным препятствием для революции: когда государство начинает содрогаться, твердолобость структуры гражданского общества проявляет себя. Антонио Грамши задавался вопросом, как возникает действующий коллективный организм? «Если каждый индивид рассматривает коллективный организм как нечто ему чуждое, то совершенно очевидно, что этот организм фактически более не существует»2. Вместе с тем он признавал

1 См.: Mary Kaldor. The idea of global civil society, p. 584.

2 Антонио Грамши. Избранные произведения. М., 1980, с. 318-319.

действие своеобразного трансцендентального образа мышления, проявлений фетишизма в добровольных организмах не административного и не государственного типа. Такой фетишизм является преградой на пути свободной дискуссии, которая может поставить под угрозу существующий порядок. Католической церкви удалось сформировать такой трансцендентальный фетишизм в Италии. Вместе с тем, коллективное сознание, считал А.Грамши, — т. е. «живой организм, образуется лишь после того, как от множественности мнений придут к единству в результате споров, столкновений отдельных индиви-дов...»1.

На вопрос о том, почему гражданское общество в Советском Союзе не проявило твердости и упрямства, когда стало распадаться советское государство, ответ простой: потому что либерализация, связанная с перестройкой и гласностью, разрушила трансцендентальный фетишизм в отношении советского государства, тогда как свободная дискуссия оказалась нацеленной на разрушение тоталитарных форм жизни. Общество ждало активных действий от государства, которое внутренне уже распалось.

Можно считать фатальной ошибкой советского режима то, что фактически все организации и институты, находившиеся между семьей и государством, по сути дела стали государственными. Стремление связать свободную игру сил и свободу самоопределения индивидов внешними формами давления, а не силой их собственного разума и разумного права, как раз и подготовило почву для возникновения волны, стремившейся к «свободной» деструкции государства. То, о чем мечтал А.Грамши в фашистской Италии, было реализовано в Советском Союзе: овладение ментальностью масс в университетах, персонала в средствах массовой информации, открытие политических дебатов позволило диссидентским силам захватить гегемонию в гражданском обществе.

Эти утопические силы были в конечном счете оттеснены от власти «реалистически» мыслящими силами, которые в качестве главной цели видели раздел и присвоение общественных богатств и, соответственно, закрепление этого раздела с помощью бюрократического аппарата государственной власти.

Таким образом, коллективность российского гражданского общества, толкуемого в духе А.Грамши, возникает как бы из «ниче-

1 Антонио Грамши. Избранные произведения. М., 1980, с. 320.

го», из стремления к свободе дискуссии, но столь же быстро возвращается в исходное состояние анабиоза, поскольку бюрократически-олигархический раздел общественного богатства не создал зоны, в которой могла действительно происходить свободная игра общественных сил, а вместе с тем и формирование общего разума как реально действующего регулятора поведения.

В России исторически не было обеспечено происхождение фаз становления и закрепления зрелого гражданского общества. Самодержавие перекрывало возможности социального контракта, а значит, и формирование привычки всем следовать велению закона. Гражданское общество, как социальное пространство, находящееся между семьей и государством, в котором допускается свободная игра творческих сил, игра страстей, регулируемых общим разумом, также не получило в России своей правовой основы.

Вместе с тем возникают попытки «ввести» гражданское общество как общество свободных граждан. Но поскольку в обществе не действуют границы общего закона и общего разума, то свобода обретает анархический и криминальный характер. Реакция на это — общее требование наведения порядка путем установления той или иной формы личного авторитарного правления.

Исторический опыт выявляет двойственную природу гражданского общества: позитивную — в качестве фактора цивилизационного прогресса, приведения к «общему знаменателю» различных сил, создания условий для их гармоничного взаимодействия в общей цивили-зационной эволюции; деструктивную — в качестве фактора, стимулирующего разрушение цивилизационной стабильности, основ государ -ственности и сложившегося общественного порядка.

Россию в определенном смысле можно рассматривать как модель современной глобальной системы. В ней проявляется двойственность глобального гражданского общества: его позитивная сторона — это процесс поиска общих цивилизационных истин, создание условий цивилизационного диалога на глобальном уровне; негативная — это обратная сторона позитивной, возникновение международного криминала и международного терроризма. На этой основе рождаются требования установления единого полицейского управления современным миром. На поверхности политической жизни проблема глобального гражданского общества представляется достаточно ясной: там, где массовые движения, возникающие в недрах глобального гражданского общества, подрывают международную стабильность,

отношение к ним должно быть однозначно негативным. Однако там, где такие движения становятся механизмом обратной связи реальной жизни населения и политики государств, они являются позитивным фактором цивилизационной эволюции, способствующим решению ключевых проблем безопасности, экологических, энергетических, демографических проблем.

Однако возникает вопрос: можно ли «управлять» глобальным гражданским обществом и как направлять его активность в позитивное русло? Существуют ли теоретические модели, нацеленные на нейтрализацию негативных аспектов гражданского общества? Если да, то в чем состоит их основная идея?

в) Вл.Соловьёв: Идея «нормального общества».

Применительно к России выдающиеся философские умы искали нестандартное решение проблемы цивилизационной социализации человека. Показательны в этом отношении позиции Владимира Соловьёва. Вл.Соловьёв давал свою трактовку гражданского общества, полагая ошибочными цивилизационные ориентации капитализма на индивидуализм и свободную игру страстей и социализма на коллективизм и унифицированный порядок. Он предлагал путь, который, с его точки зрения, совпадал с естественным выбором народа, основывался на выработке духовной парадигмы, обеспечивающей преодоление односторонностей и крайностей политической практики и становление нормального общества. Нормальное общество вырастает на почве нормального состояния умственной жизни. Центральным Вл.Соловьёв считает естественное течение общественной жизни и коллективный свободный выбор бытия, в котором индивидуальное и общинное начала сливаются непосредственным образом1. Основное условие нормального общества - это внутреннее совпадение между сильнейшим развитием личности и полнейшим общественным един-ством2. Этот взгляд в своем «чистом» виде воспринимается как утопия. Вместе с тем в конкретных исторических формах действительно происходит совпадение индивидуального и социального. Такой формой была, в частности, крестьянская община в России. Государственная власть, исходя из своих частных интересов, навязывала крестьянству чуждые ему формы жизни. Таким было закрепощение крестьянства, превращение крестьян в холопов служилых людей, состав-

1 См.: Соловьёв В. Критика отвлеченных начал. - М., 1880, с.128.

2 См.: там же, с. 135.

лявших царское войско. После отмены крепостного права государство продолжало политику реорганизации крестьянской жизни, полагая, что она не соответствует требованиям прогресса.

Сознательная деятельность государства осуществлялась в двух противоположных руслах — индивидуалистическом, выражением которого были столыпинские реформы, и общинно-коллективистском, окончательным финалом которого стала сплошная коллективизация. Характерно, что оба эти разрыва целого инициировались и формировались сверху, т.е. со стороны государства, а не вырастали внутри жизни самого крестьянства. Игнорирование в теории и политике ци-вилизационного смысла свободного выбора образа жизни и общины как действенного механизма социализации огромных масс крестьянства России имело деструктивные последствия.

Вл.Соловьёв предпринял попытку определить и нравственные основания универсальности глобального гражданского общества. Западная традиция делала акцент как на свободе индивидуальных страстей, так и на универсальном праве и разуме как предпосылках формирования адекватного поведения членов гражданского общества. Вл.Соловьёв считал, что применительно к отношениям между государствами разум и право отступают на задний план, а приоритетными становятся страсти, воля к богатству, к внешнему могуществу в качестве высшей и окончательной цели политики. Он отчетливо видел, что принятие такой цели в качестве высшей и окончательной влечет за собой «международное людоедство», и как бы предчувствовал наступление эры невиданных кровавых разрушительных мировых войн двадцатого столетия. Где же исток такой направленности государственной политики? Этот исток Вл.Соловьёв видел в разрыве между новыми условиями жизни и отношений между народами и «высшими» ценностными ориентациями государственной политики, которые в своей сущности совпадают с воззрениями африканского дикаря, который на вопрос о добре и зле отвечал: добро — это когда я отниму у соседей их стада и жен, а зло — когда у меня отнимут1.

Если государственная полтика не может отступить от присущих ей «высших» и «окончательных» целей, то тогда следует искать иных, негосударственных путей предотвращения всемирной катастрофы. Что это за путь? Этот путь Вл.Соловьёв определяет как путь совести,

1 См.: Вл.Соловьёв. Великий спор и христианская политика. В.С.Соловьёв. Сочинения в двух томах. Том 1. М., 1989. - С. 63.

или как путь духовной коммуникации между народами: совести, т.е. взаимной способности одного народа увидеть самого себя в судьбе другого народа, в духовном механизме самоотождествления. Вл.Соловьёв фиксировал реальные феномены проявления солидарности между общественными группами, не совпадающими с пределами данной народности, границами этноса.

Анализируя историю, Вл.Соловьёв находил своеобразные прецеденты глобализации. Создание Римом всемирной империи и возникновение вселенской христианской церкви, с точки зрения Вл.Соловьёва, образуют факторы двойного объединения исторического человечества — внешнего и внутреннего. Так возникают две общие концентрические сферы жизни: высшую и внутреннюю составляет церковь, а низшую и внешнюю — гражданское общество. Гражданское общество как низшая сфера жизни должна принимать свою зависимость от высшей сферы и таким образом совершенствовать себя в нравственном отношении. То есть Вл.Соловьёв отдавал приоритет не праву и разуму, а нравственному сознанию человека в обуздании страстей. Действительно, двойные стандарты в действиях международной правовой системы и хитрости разума — это составные элементы реальной политики XX в. Лишь нравственность в своем реальном воплощении требует соблюдения всеобщего закона. Отступление от него есть уже безнравственность, аморальность. Через посредство сосредоточения и слияния гражданских обществ с высшей нравственной сферой и должно происходить объединение всей жизни человечества1. Вл Соловьёв рассчитывал на то, что с помощью нравственного фильтра можно отделить и вывести в «осадок» интересы борьбы за власть и материальные ресурсы, которые и порождают смертельные схватки между народами. То есть он считал, что народы больше выигрывают, двигаясь по пути консенсуса, который можно считать реализацией единства индивидуального и общего. Вл.Соловьёв стремился к преодолению церковного раскола, полагая, что этот путь позволит феномену совести стать фактором влияния на жизнь всего человечества. При этом имелось в виду универсальное значение истины богочеловечества, по отношению к которой иные мировые религии, такие как буддизм, зороастризм, мусульманство, оказывались в своей сущности еретическими.

1 См.: Вл. Соловьёв. Великий спор и христианская политика. В.С.Соловьёв. Сочинения в двух томах. Том 1. М., 1989. - С. 87-88.

Гражданское общество, возвышаясь до универсального смысла идеи богочеловечества, приходит к тому духовному единообразию, которое ведет к общему спасению как конечной цели исторической эволюции. Так достигается состояние, при котором сливается воедино высшее, внутреннее (церковь), и низшее, внешнее (гражданское общество), и образуется нечто третье, демонстрирующее воплощение истины жизни в характере повседневного бытия и в отношениях между народами.

Вл.Соловьёв выступал с критикой национального эгоизма, прокладывая путь к всеединству человечества. Но он впал в эгоизм догматический, который мог восприниматься как основание подавления иных конфессий и культур. Вместе с тем Вл.Соловьёв отвергал притязания любого народа на осуществление культурной миссии под предлогом распространения высшей культуры. Притязание одного народа, говорил он, на привилегированное положение в человечестве исключает такое же притязание другого народа. Возникающий духовный антагонизм имеет два возможных следствия: или такие притязания остаются пустым хвастовством, или возникает борьба не на жизнь, а на смерть между великими народами из-за права культурного насилия. Но ведь любая теократия предполагает культурное насилие, которое вытекает из права обладания единственной универсальной истиной. Конечно, необходимо перебросить мосты через те духовные пропасти, которые исторически возникли между различными цивилизациями. Но если в качестве моста предлагается одна, «единственно правильная» религия, то тогда найдется слишком много желающих этот мост взорвать.

г) Глобальное гражданское общество: Универсализм и плюрализм.

Вл.Соловьёв ошибался в своем предположении, что гражданское общество не может само по себе следовать универсальным нравственным ценностям, а всегда вынуждено заимствовать их в высшей сфере — во вселенской церкви. Он также недооценил и нравственный потенциал международного права.

После Второй мировой войны возникает феномен соединения международной государственной политики с устремлениями глобального гражданского общества. При этом этос гражданского общества становится фактором нейтрализации односторонней силовой государственной политики, а объединенная совместная государственная политика оказывается фактором, определяющим направление

активности глобального гражданского обществ в позитивное, созидательное русло.

Если глобальное гражданское общество становится фактором позитивного влияния на государственную политику, то тогда необходим открытый эффективно действующий механизм, который позволяет глобальному гражданскому обществу становиться обществом управляемым на основе общего согласия государств, своего рода общественного договора как отражения общей заинтересованности в предотвращении глобальных угроз. Это представление и лежало в основе той международной активности, которую развернула Организация Объединенных Наций, стремясь создать новую правовую, а также социальную и информационную среду, которая была призвана сформировать глобальный консенсус в толковании прав народов и прав человека. Соединение устремлений государств и глобального гражданского общества — это своего рода социальный контракт, но теперь уже не на национальном, а на международном уровне. Можно сказать, что это подлинный триумф Иммануила Канта.

Принятие в 1945 г. Хартии Объединенных Наций и стало предпосылкой выработки актов, открывающих путь институализа-ции прав народов и человека. В 1948 г. была принята универсальная Декларация ООН, в соответствии с которой готовились соглашения о гражданских, политических, а также экономических, социальных и культурных правах, поддержанные большинством государств. Политическое соглашение допускает обращение отдельных индивидов, критикующих свое правительство, в международные организации. Так возник тот родник, из которого стала вытекать река универсальных правовых актов глобального гражданского общества. Индивиды получили возможность своего самоопределения за пределами социальных структур национального государства, а вместе с тем открыли новые пути социализации. Являясь гражданами различных государств, исповедуя различные идеологические и религиозные представления, они получили возможность встать на общую открытую платформу правовых актов, которая создавалась международным сообществом и с которой теперь оценивалась политика своего национального государства. Иными словами, каждый индивид виртуально становился гражданином мира.

Гражданские качества стали определяться в новом, глобальном правовом и нравственном пространстве: все, кто поддерживал международные правовые акты, образовывали интернациональные со-

общества, соединялись в общем понимании своего достоинства и своих обязанностей, своего общественного долга. Одновременно происходит сдвиг в понимании своей идентичности. Она обретает универсальное нравственное измерение. Возникал вопрос об адекватности этого глобального типа гражданского самосознания. Опыт показывал, что вопросы безопасности продолжали решаться на национальном уровне. Права, которые провозглашались в хартиях, в своей практической реализации не могли быть универсальными.

Опыт также показывал, что вера в безграничный технический прогресс и удовлетворение растущих потребностей, на которой основывались правовые принципы ООН, опиралась на недоказанные посылки. Тем самым возникла ситуация мировоззренческого кризиса правовых и нравственных универсалий глобализма.

Наиболее грозным симптомом этого кризиса оказались попытки использовать универсальные принципы прав человека в целях прямого давления (военного, экономического, политического, информационного) на те государства и народы, которые не признавали внешней гегемонии, пытались сохранить независимость своей внутренней и внешней политики. «Логика» использования универсальных принципов для легализации вмешательства во внутренние дела независимых государств была чрезвычайно проста. Если, например, богатое государство достигало высокого уровня медицинского обслуживания, то оно могло объявить себя критерием соблюдения прав человека в этой области. Соответственно оно могло составлять списки стран, выставлять им свои «оценки» в области соблюдения прав человека и считать себя вправе «наказывать» те страны, которые эти права не соблюдают. Такой подход мог распространяться на любые сферы, а «наказания» могли обретать форму угрозы военного нападения. Таким образом универсальные права и универсальные ценности стали утверждаться как легитимная база для формирования «нового мирового порядка», который стал эвфемизмом для обозначения системы имперских отношений. А это грозило политическим кризисом ООН: поскольку возрождение имперских отношений происходит под флагом защиты универсальных прав человека и свободы народа, борьбы с диктаторскими режимами, то новые империи должны принимать форму либеральных деспотий.

Латентный кризис универсализма обусловил эволюцию глобального гражданского общества, характера и целей составляющих его движений.

Эти движения стали ставить перед собой не столько универсалистские, сколько конкретные цели и задачи: противодействие использованию пехотных мин; противодействие использованию средств производства, влекущих серьезные климатические изменения; борьба со СПИД'ом; требования привлекать к ответственности корпорации, нарушающие экологическое законодательство, и т.д. Мэри Кальдор считает, что антиглобалистские движения, которые активно проявили себя в конце 90-х годов XX в., опираются именно на такие, более реалистические принципы.

Проявились и другие следствия кризиса универсализма. Это, прежде всего, проявления «холодной войны» во всех основных сферах международных отношений. Соответственно, великие державы взяли курс на использование феномена глобального гражданского общества в своих геополитических интересах.

Характерны позиции западных правительств. Выдвигая на глобальную повестку дня своей стратегии продвижение рыночных реформ и парламентской демократии повсюду в мире, они стремились взять реванш за те угрозы, которые создавали для буржуазных обществ распространение марксистско-ленинских идей в 50—60-е годы, подъем левых и национально-освободительных движений в мире.

Крах колониальной системы выдвинул на передний план проблемы экономической эффективности. И здесь неолиберальные идеи оказались на волне времени. На этой основе и формируется идея новой конечной цели истории, противоположной глобальному коммунистическому мироустройству. Это, по мысли М.Кальдор, была «неолиберальная версия» глобального гражданского общества.

Поскольку социалистическая система не смогла оперативно и правильно отреагировать на происшедшие изменения, стали происходить «смена караула», установление новой идейной и культурной гегемонии в глобальном гражданском обществе. В этом процессе важную роль играют так называемые неправительственные организации, которые становятся «ручными» благодаря использованию самых различных форм открытого и скрытого политического, экономического или иного воздействия на них. Они сохраняют видимость независимости от государственной политики и даже видимость респектабельной оппозиции, однако их цели соответствуют общей политической стратегии государства. Они удобны в том отношении, что сво-

бодно пересекают национальные границы и создают очаги своего влияния в различных странах.

Во внутренней политике такие неправительственные организации также могут играть функциональную роль в создании феномена «демократии в действии», поскольку такая демократия не затрагивает сколько-нибудь серьезно основ государственного строя, интересов и позиций истеблишмента, стоящего у власти.

Неолиберальная версия глобального гражданского общества в сущности соответствует концепции «конца истории», который отождествляется с утверждением во всем мире принципов западной демократии и рыночных отношений. Эта концепция становится предпосылкой открытого и скрытого вмешательства во внутренние дела любой страны, позиции которой, как кажется, не соответствуют доктрине «конца истории» в неолиберальном ее истолковании. И в известной мере рождение глобального гражданского общества создает возможности такого вмешательства. Проблема состоит лишь в том, кто и насколько эффективно использует эти возможности в своих геополитических интересах.

Неолиберальное контрнаступление породило однако совершенно неожиданные следствия: неолиберальному варианту тотальной глобализации был противопоставлен консервативный радикальный вариант глобализма, ставший исходной предпосылкой агрессивного традиционализма и международного терроризма.

В этом контексте представляет интерес предложенная М.Кальдор постмодернистская версия глобального гражданского общества. Сущность этой версии состоит в дополнении не-западными версиями господствующих европоцентристских теорий гражданского общества, в признании того, что и в не-западных обществах может существовать нечто подобное гражданскому обществу, но не основанное на индивидуализме. В исламском мире, например, существуют религиозные общины, секты, братства, базар, которые создают ограничения власти государства. В последние десятилетия наблюдается драматический рост новых специфических духовных и этнических движений. Глобальное гражданское общество, поскольку оно охватывает такого рода движения, не может отталкиваться только от сложившихся западных представлений. Определение гражданского общества, которое предлагает М.Кальдор, обозначает арену, на которой индивиды и группы ведут переговоры, борются друг с другом или

ведут дебаты с центрами политического и экономического влияния. Это — процесс, через посредство которого достигается согласие.

Если структуры, возникающие на Востоке, при всей их специфике соответствуют этому критерию, то их можно считать частью глобального гражданского общества. Это не значит, что следует идеализировать те представления, которыми они руководствуются. Известно, что на Востоке, особенно в мусульманском мире, распространено представление о западных ценностях как причине распада высокой нравственности, источнике разного рода пороков. Между тем известно, что именно Запад выработал универсальные ценности, которые стали общим критерием поведения человека независимо от его принадлежности к той или иной локальной цивилизации. Игнорирование этих универсальных критериев порождает такие явления, как рабство, отрубание голов военнопленным, нравственное оправдание грабежей соседних регионов и т.д., и т.п. И все это оправдывается «культурной автономией», спецификой локальных цивилизаци-онных представлений. Россия на себе испытала эту специфику.

Известно также и то, что Восток стал одним из основных производителей и поставщиков наркотиков на Запад. В силу этих реальных фактов невозможно и неправомерно представлять цивилизацию Запада в качестве единственного носителя зла, а цивилизации Востока как источник добродетели. Но неправильным было бы и обратное утверждение.

Таким образом, необходимо иметь в виду те общие признаки, которые определяют принадлежность групп и организаций к гражданскому обществу. Если неправительственные организации находятся в услужении у государства, то их, считает М.Кальдор, нельзя включать в гражданское общество. Соответственно, если коммунали-стские группы являются принудительными, то их нельзя считать ареной индивидуальной эмансипации, а значит и составной частью гражданского общества, хотя на практике, отмечает М.Кальдор, трудно определить границы такого включения и исключения. И это понятно: никакое правительство не афиширует формы своего воздействия на неправительственные организации, и никакие фанатичные группы не раскрывают механизмы принудительного воздействия на своих членов.

В современных условиях глобальное гражданское общество характеризуется многообразием индивидуальных проявлений отдель-

ных личностей, социальных, культурных, духовных групп, образований и организаций. И эта тенденция к многообразию нарастает.

Сама М.Кальдор подчеркивает, что не существует одного-единственного глобального гражданского общества; их много, и каждое охватывает какую-то проблему, будь то права человека или экология. Это общество является открытым, но демократическим его назвать нельзя: там нет процедуры выборов. В нем нет симметрии, поскольку в глобальном гражданском обществе доминирует Север. Вместе с ростом его влияния возникает новая глобальная система, которая вносит свою коррекцию в международные отношения. Таким образом, современное глобальное гражданское общество — это реальность, которая эволюционирует, является структурно сложной и требует новых подходов к своему теоретическому осмыслению.

Возникает вопрос, как реагирует государственная политика на происходящую эволюцию глобального гражданского общества, на его внутреннюю структурную сложность? От ответа зависит нормальное состояние умственной жизни мирового общества.

3. Что такое нормальное состояние умственной жизни?

Процессы глобализации сформировали своеобразные «критические массы» гражданского общества и государственности, которые оказались перед проблемой утверждения своих цивилизационных истин, как они их понимают. Отсутствие реальной духовной коммуникации между государством и гражданским обществом порождает ненормальное состояние умственной жизни, вызывающее деструктивные действия и государства, и гражданского общества. Возникает тупиковая направленность цивилизационной эволюции. Массовым сознанием овладевают страсти, отвергающие принятие разумных решений.

Исторический опыт выявляет определенную закономерность в возникновении ненормального состояния умственной жизни. Ничем не ограниченная монополия государственной политики, как и ничем не сдерживаемая свобода реализации страстей гражданского

общества с регулярностью естественного закона вызывают деструктивные, подчас катастрофические последствия.

Так, рождение Лиги Наций после Первой мировой войны отражало общие стремления гражданского общества избежать новой военной катастрофы. Прекращение деятельности Лиги Наций и возникшая в итоге полная бесконтрольность государственной политики привела ко Второй мировой войне. Создание после Второй мировой войны Организации Объединенных Наций отражало общие стремления гражданского общества обеспечить гарантии международной безопасности. Деятельность ООН — это уникальный и плодотворный опыт духовной коммуникации государств и глобального гражданского общества. Подрыв реального влияния ООН немедленно порождает реальную опасность того, что ящик Пандоры будет вновь открыт теперь уже с непредсказуемыми последствиями для всех народов планеты.

В чем сущность опыта ООН? Эта сущность состоит в практическом подтверждении возможности приведения в гармонию многообразных и подчас противоположных устремлений, которые переживаются их носителями в качестве безусловных истин.

Этот опыт вместе с тем является коррекцией тех принципов жизни, которые были отчеканены философией эпохи модерна и считались абсолютно истинными для всех времен и народов.

Эти принципы и считались условием нормального состояния умственной жизни, очевидным выражением которого было следование требованиям кантовского категорического императива.

Кризис универсальных принципов создает условия для подъема волны неправильности и разноголосицы в международной умственной жизни.

Можно ли вернуться к нормальному состоянию умственной жизни, которое было характерно для периода подчинения всех авторитету ООН?

Очевидно, что сегодня нормальное состояние умственной жизни во многом зависит от учета новых реалий глобального гражданского общества. Если эти реалии не учитываются и политика определяется традиционным пониманием цивилизационной истины, то такая политика имеет своим следствием поведение, ведущее к самодеструкции цивилизации. Иными словами, существует та грань, переступая которую универсальная цивилизционная истина превращает-

ся в не-истину. Это относится и к истинам жизни гражданского общества.

Исторически гражданское общество неразрывно связано с целостностью территориально определенного государства. В условиях длительного мира в гражданском обществе расцветал индивидуализм и происходило угасание патриотических чувств, готовности жертвовать собой ради целостности своего государства. В этой ситуации социальные теоретики, философы рассматривали войну как средство нравственного оздоровления, очищения социальной атмосферы от возможного «загнивания». Эта точка зрения получает новое развитие в первой половине XX в. Расистские доктрины усматривают в войнах и в уничтожении людей вообще механизм биологического «совершенствования» человечества, очищения его от генетически «неполноценного материала». Война ставила большинство населения, весь народ перед общей угрозой порабощения и даже истребления. В этой ситуации самоотождествление индивидов с целым определяется экстремальностью ситуации, когда нельзя спастись по одиночке. В мирное же время «каждый за себя и лишь один бог за всех».

Там, где нет гражданского общества и его контрапункта — государства, социализация членов общества носит другой характер. Как отмечает М.Кальдор, американские индейцы или шотландские горцы не знают индивидуализма буржуазного типа. Они соединены коллективным сознанием принадлежности к роду. Совместное поведение животных в стаде или рыб в стае может служить определенной аналогией такого типа коллективной жизни. На основе коллективных форм поведения возникают и соответствующие эмоции сопереживания общности. Национальное государство отсутствовало также в империях Востока. Но там консолидация определялась диктатом страха перед нарушением установленного порядка. Такой общий порядок основан на несоизмеримости силы.

Исторически складываются два основных механизма воздействия на поведение индивида, чтобы оно соответствовало нормальному состоянию умственной жизни. Это — внешнее идеологическое воздействие в различных исторических формах и внешнее полицейское воздействие. Эти механизмы оказывались достаточно эффективными до возникновения «океана» нейтральной цивилизационной «материи», в медиуме которой происходит процесс свободной самоидентификации личности, не зависящей от внешних идеологических и полицейских воздействий.

Проблема усугубляется тем, что сфера свободного проявления страстей в глобальном гражданском обществе «сублимируется» в метафизическую сферу. Если раньше сфера свободного проявления страстей ограничивалась сферой накопления, сферой получения более высокого социального статуса, сферой любовных игр, т.е. сферой обыденной жизни, то теперь свобода страстей проявляется в самоотождествлении с подлинностью Истины, с приобщенностью к высоким сферам, недоступным примитивному обыденному сознанию

Как действует в современной ситуации феномен несоизмеримости силы на формирование нормального состояния умственной жизни гражданского общества? Несоизмеримость силы, согласно традиционным представлениям, позволяет утверждать для других свою цивилизационную истину как единственную. Эта схема работает, когда превосходящей силе противостоит другое государство с армией, техникой, фронтом и тылом, а не гражданское общество с его неопределенными границами и формами. Превосходящая сила оказывается в довольно сложном положении, когда она объявляет войну гражданскому обществу. Здесь военные победы никогда не становятся окончательными, поскольку они не ведут к нормальному состоянию умственной жизни. Привести умственную жизнь в нормальное состояние и означает одержать победу в гражданском обществе. Сколько бы бомб ни было сброшено, они не в состоянии разбомбить самосознание гражданского общества. Скорее наоборот, применение бомбардировок в глазах гражданского общества может свидетельствовать о фундаментальной неправоте того, кто их применяет. Победа над государством не означает победы над гражданским обществом. Нормальное состояние умственной жизни сегодня возникает как следствие внутреннего диалога, который отражает своеобразие глобального гражданского общества.

Глобальное гражданское общество несет в себе черты безгосударственных образований и в силу всепроникаемости начинает оказывать влияние на национальное самосознание повсюду в мире. Национальное самосознание теперь несет в себе потенциал внутреннего цивилизационного диалога, отражающего содержание диалога меж-цивилизационного. Это вносит свои коррекции в критерии определения разумности и неразумности политики. Разумная внутренняя политика исходит из необходимости сохранения цивилизационного целого, состоящего из различных каст, сословий, классов. Аналогичным образом разумная внешняя политика должна признавать необ-

ходимость сохранения цивилизации как глобального целого. А это предполагает необходимость самоотождествления субъектов, принадлежащих к различным цивилизациям, культурам, конфессиям, использующим разные мировоззренческие установки. В контексте большой политики это значит, что государства должны «открыться», что должен в корне измениться подход к скрытым целям политики. Их сохранение делает всякий цивилизационный диалог двусмысленным и непродуктивным.

Особенности глобального гражданского общества, его плюрализм и многообразие форм взаимодействия и влияния создают новый вектор цивилизационной эволюции и новую «среду», в которой происходит формирование общественного мнения, отношения к традиционным идеологическим доктринам и социальным концепциям. Одним из наиболее рельефных примеров происходящего сдвига можно считать изменение условий, определяющих консолидацию гражданского общества. Только диалог в современной ситуации ведет к общему разуму. Если общий разум понимается как способность к принятию решений, обеспечивающих стабильность и безопасность развития, то тогда глобальное гражданское общество становится реальной стороной в трактовке и национального общего разума как формы признания необходимости культурных различий и вместе с тем их сочетания в целое глобальной цивилизации. Патриотизм теперь неразрывно связан со следованием общей цивилизационной истине. Понимание африканским дикарем добра и зла, традиционно лежавших в основании отношений между государствами, сегодня уже не может быть признано легитимным. Вот почему война сегодня ведет к нравственной эрозии общества.

Соответственно традиционное представление о войне как механизме сплочения гражданского общества, оживления патриотических чувств все менее отвечает реалиям современности.

Чем это объясняется?

Создание информационной галактики, беспрецедентные масштабы миграционных потоков, порождение мирового рынка и разделения труда, транснациональных корпораций — все это привело к коренному изменению цивилизационной ситуации: бывшие ранее «внешние» культуры и образы жизни становятся составной частью внутренней жизни стран и народов; ранее гомогенный цивилизационный субъект становится гетерогенным; абсолютная духовная исти-

на как единственная в своем роде становится в один ряд с другими абсолютными духовными истинами.

Как в этой ситуации следует подходить к определению цивили-зационной истины?

Гносеологически проблема упирается в различные трактовки оснований универсальности цивилизационной истины. Традиционное понимание цивилизационной истины связано с расшифровкой идентичности, самости (self) человека, его духовной сущности, т.е. тех установок и принципов жизни, в которых заключается истина его бытия. Коль скоро глобальное гражданское общество становится фактором формирования самосознания народа, то проблема общей цивилизационной истины оказывается центральной в межцивилиза-ционном диалоге. Можно ли и нужно ли «перепрыгнуть» через циви-лизационную идентичность, чтобы достичь общей цивилизационной истины?

Нерешенность этой фундаментальной проблемы оказывает воздействие на международное поведение государств. В поведении государств возникают «странности», которые нельзя объяснить, следуя старым стереотипам. Такие «странности», например, породила война англо-американской коалиции в Ираке. Она подтолкнула к соединению антиглобалистских движений с мусульманскими антивоенными движениями. Она также вызвала сдвиг в ключевой внешнеполитической ориентации таких государств, как Франция и Германия, от признания приоритета американской гегемонии к признанию приоритета свободы ориентаций в качестве базиса определения внешнеполитических позиций.

Определение внешнеполитической стратегии государства неразрывно связано с пониманием его глубинных долгосрочных интересов, а последние зависят от характера эволюции современной цивилизации, а значит, и от понимания цивилизационной истины. Между тем глобальная ситуация складывается таким образом, что проблема цивилизационной истины приобретает драматический характер. Она ставит под сомнение многие традиционные «очевидности».

Глобализация сегодня выносит на суд народов основные исторически сложившиеся императивы цивилизационных истин.

Представлялось очевидным, что сохранность цивилизации зависит от устойчивой экспансии ее субъекта — человека. Лозунг «плодитесь и размножайтесь!» — эта очевидная цивилизационная истина -оборачивается своей противоположностью тогда, когда безудержная

демографическая экспансия неизбежно влечет за собой поглощение всего живого на земле — и растительного, и животного мира.

Казалось также очевидным, что укрепление и развитие цивилизации определяется безграничной экспансией техники и технологий, обеспечивающих все возрастающий комфорт жизни. Однако, как оказалось, неограниченная экспансия техники также влечет за собой исчезновение естественной среды, в которой только и возможно выживание человека.

Традиционные идеологии уже не дают ответа на эти ключевые вопросы современной жизни. И это порождает массовое тяготение к культуре транса со всеми вытекающими негативными последствиями. Проблема усугубляется еще и тем, что сегодня в силу глобализации сферы циркуляции знаков и знаковых систем человек оказывается в специфическом киберпространстве, в котором уже невозможно какое-либо свободное самостоятельное осмысление реальной ситуации. Скотт Лэш в своей работе «Критика информации» (2002) утверждает, что современный человек является заключенным в информационной тюрьме. Соответственно, наступает новый век: век информационной культуры и культуры дезинформации. Изменяется и основание культурной гегемонии в современном мире. Ни одна цивилизация сегодня не обладает общей цивилизационной истиной. Все цивилизации движутся в русле своих традиций. Между тем все они стоят перед проблемой образа жизни нового типа, новых ориентаций, которые позволят сохранить мировую культуру и человечество в целом. Правильное осмысление этой проблемы и есть исходное основание культурной гегемонии в глобальном гражданском обществе.

Между тем в государственной политике приходится сталкиваться с инерцией взглядов, основанных на полной уверенности в обладании абсолютной истиной.

Безусловная вера в обладание единственной абсолютной ци-вилизационной истиной формирует установку самосознания, которую можно определить как догматический эгоцентризм. Именно догматический эгоцентризм не позволяет видеть новые реалии современного глобального гражданского общества, а стало быть, необходимость диалога в форме саморефлексии как пути к формированию общей цивилизационной истины. Подчас такой подход отвергается с порога.

Президент США Дж.Буш, обращаясь к европейцам, говорит: «Мы с вами не просто принадлежим к одному альянсу. Мы принад-

лежим к одной цивилизации. Ее ценности универсальны»1. Тезис об универсальности ценностей западной цивилизации диктует необходимость их утверждения повсюду в мире, а значит, элиминации всего уникального в цивилизационном смысле. При этом, если предполагается применение всех средств для утверждения универсального в западном понимании, то тогда современный мир оказывается на пороге перманентной войны, войны, которой нет конца.

Уникальность — это такая же естественная сторона жизни цивилизации, как и ее универсальность. При этом обе стороны связаны друг с другом неразрывно. Уничтожение одной ее стороны означает гибель и другой.

Что же практически следует из заявления американского президента Дж.Буша? В этом заявлении имплицитно содержится требование духовного самоубийства всех тех, кто не разделяет точки зрения Дж.Буша.

Руководители государств, принадлежащих к другой цивилизации, должны сделать однозначный вывод — им либо придется сменить свою веру и принять ценности американской цивилизации, либо готовиться к силовому давлению по всем направлениям.

Чтобы на этот счет не оставалось каких-либо сомнений, помощник президента США по национальной безопасности Кондолиза Райс, выступая в Лондонском международном институте стратегических исследований 26 июня 2003 г., подчеркнула, что объединенная мощь Соединенных Штатов и других демократий «противостоит тиранам и озлобленному меньшинству, стремящемуся навязать свою волю большинству»1.

Заметим, что действительная демократия всегда признавала и гарантировала права меньшинства. Хотя с большинством и меньшинством К.Райс, видимо, не совсем в ладах, и простой арифметический подсчет мог бы легко это подтвердить. Однако суть дела в другом. Когда К.Райс обрушивается на концепцию многополярности как теории соперничества конкурирующих ценностей и предлагает всему миру идти одним путем и довести до конца начатое в этом направлении дело, то естественно возникает вопрос о механизмах этой «вели-

1 См.: Кондолиза Райс. Полюс свободы и справедливости. Многополярность как теория соперничества // Россия в глобальной политике. Т.1, № 3, 2003. - С. 75.

1 См.: Кондолиза Райс. Полюс свободы и справедливости. Многополярность как теория соперничества // Россия в глобальной политике. Т.1, № 3, 2003. - С. 77.

кой исторической» работы. Действительно, если цивилизационная истина, которой следуют Соединенные Штаты, универсальна и годится для всех, то тогда нельзя быть оппортунистом и отступать от истины. Следует за нее бороться «до конца». Но что же, в действительности, стоит за настойчивой прокламацией универсальности ценностей американской цивилизации? Складывается впечатление, что отнюдь не забота об истине. Скорее наоборот.

В силу нарастающей нехватки энергетических, сырьевых и иных материальных ресурсов, в том числе таких, как чистая вода и чистый воздух, опору диалога цивилизаций невозможно найти в совпадении их ближайших материальных интересов. Именно различия этих интересов подталкивают к черно-белой картине цивилизацион-ной реальности современного мира. В себе начинают видеть концентрацию разума и добра, в своем антиподе — источник невежества и зла. То есть возникает неодолимая потребность поделить мир на две противоположные части. Если на международной арене возникает феномен несоизмеримости силы, то рождается желание воспользоваться ситуацией не только для утверждения общего порядка, но и для достижения геополитических целей, а значит, эгоистических интересов, маскируемых универсальными нормами. Такого рода циви-лизационная фальшь ни для кого не является секретом. Она лишь дискредитирует универсальные принципы свободы и справедливости, выработанные Просвещением.

Если борьба за прокламируемые принципы «до конца» совпадает с крушением безопасности глобальной цивилизации, то тогда встает вопрос: разве может цивилизационная истина вести к такому финалу? Значит, с истиной здесь не все в порядке. По всей вероятности, мы здесь имеем дело с произвольным оперированием понятиями, их смешением. Смешение понятий сегодня становится столь же опасным, как и соединение химических элементов, образующих взрывчатое вещество. Такое смешение под воздействием догматического эгоцентризма стало реальностью политических игр XX в. Оно позволяло представлять массовые убийства как «священное возмездие» или свершение правосудия, агрессию как акт превентивной самозащиты, геноцид как механизм, «очищающий» высшую расу.

Сегодня в основе догматического эгоцентризма лежат такие понятия, как свобода и справедливость. И это отличает современную идеологию от расистских и нацистских доктрин. Однако, как показывает опыт, универсальный моральный пафос под воздействием дог-

матического эгоцентризма выбивает у ценностей свободы и справедливости их базовую опору — опору мира. Если лозунги свободы и справедливости порождают перманентную войну и несут смерть, то они утрачивают какой-либо рациональный цивилизационный смысл: мертвым уже не нужна ни свобода, ни справедливость.

Прорывы самосознания глобального гражданского общества в метафизическую сферу ставят в иную плоскость проблему адекватности самоопределения личности, того цивилизационного «нейтрино», свобода которого сегодня способна смешать любые политические карты. Речь должна идти не об идеологической индоктринации, а о создании условий адекватного свободного цивилизационного выбора каждым конкретным индивидом независимо от его включенности в ту или иную цивилизацию. И эта задача решается двумя основными условиями — системой метаобразования и информационной культурой.

Кондолиза Райс определяет Соединенные Штаты Америки как полюс свободы и справедливости, подчеркивая тем самым универсальный характер ценностей американской цивилизации.

Но в этом случае она должна предоставить внятное обоснование универсальности тех истин, на которых может быть основана глобальная цивилизация. Для этого необходимо преодолеть как минимум два теоретических препятствия: это исторический релятивизм и культурный релятивизм. Первый утверждает, что ценности цивилизации не могут быть универсальными_в силу их изменения от одной исторической эпохи к другой; второй полагает, что они меняют свое качество от страны к стране, от региона к региону, от народа к народу, от цивилизации к цивилизации.

Мы не видим внятных теоретических ответов на эти вопросы и можем ожидать и в дальнейшем инерционного стремления к униполярному миру, с одной стороны, и стремления к противопоставлению локальных ценностей всему миру - с другой. Если они превратятся в доминирующие тенденции духовной жизни мирового сообщества, то катастрофическое столкновение цивилизаций станет неизбежным.

Возникает вопрос, как американские ученые относятся к тем позициям догматического эгоцентризма, которые прокламируются государственными деятелями? Принимают ли они единодушно и безоговорочно эти позиции, следуя псевдопатриотическому импульсу, или же они испытывают на себе влияние ментальности глобального гражданского общества?

В этом отношении показательными можно считать позиции декана Школы государственного управления им. Джона Кеннеди при Гарвардском университете Джозефа Найя-младшего. Джозеф Най-младший считает, что общественное мнение США — это не простое зеркальное отражение позиций президента. Сложность современного мира, по его мнению, требует иных, «мягких» подходов в политике. Если же политика будет оставаться «жесткой», то «США могут не пройти испытание историей». «"Новые унилатералисты", - отмечает он, — которые открыто приветствуют идею "Американской империи", ошибочно понимают базовые принципы общественного мнения США»1.

Дело в том, что демократическая ментальность в своих базовых принципах отталкивается от непроясненности метафизических истин, так что ни одна идеология не может с чистой совестью претендовать на выражение абсолютной истины. Это коренным образом меняет всю идеологическую ситуацию. Догматический эгоцентризм в своей сущности противоречит тому духу Америки, корни которого уходят в философию Дж.Локка.

С другой стороны, совершенно очевидно, что те догматы, которыми пытается оправдать себя международный терроризм, являются ни чем иным, как обратной стороной медали, отчеканенной догматическим эгоцентризмом. Ни догматический эгоцентризм, ни международный терроризм не могут пройти испытания историей. Чтобы пройти испытание историей, необходимо, прежде всего, понять исходную предпосылку цивилизационного выживания в современном мире. Человек уже понял, что если бы он, как высший результат биологической эволюции, решил вытеснить с земли все «низшие» виды жизни, то не смог бы выжить и сам. Теперь ему осталось для собственного выживания понять еще одну истину: для сохранения цивили-зационной жизни необходимо цивилизационное многообразие. Эрозия этого многообразия неизбежно приведет к эрозии цивилизационной жизни вообще. Лишь концепция органичного межцивилизационного взаимодействия позволяет сохранить надежду не на взрывное, а на естественное сочетание процессов глобализации с сохранением позитивной эволюции цивилизационных традиций. Процессы глобализации объективно ведут к соединению в целое разнородных цивилиза-

1 См.: Джозеф Най-младший. После Ирака: Мощь и стратегия США // Россия в глобальной политике. Т.1. № 3. 2003.- С. 97,101.

ционных образований. Целое здесь образует богатую, разнообразную и красочную картину, которой соответствует и мозаичный характер современной цивилизационной истины. Рождение новой глобальной цивилизации рождает и новый язык современной культуры. Этот язык — не самоуверенные поучения гегемонов, а «беззвучное эхо» (М.Хайдеггер) глубинных цивилизационных процессов, как органичных и противоречивых процессов естественного взаимопроникновения культур. Взаимопроникновение культур формирует общий вектор цивилизационной эволюции, и реальным его перводвигателем становится глобальное гражданское общество.

Глобальное гражданское общество в этом смысле выполняет функцию, которую не может выполнять совокупность государств. Но оно выполняет эту роль лишь в том случае, если опирается на своего рода общественный договор, на компромисс и согласие. И это обусловливает необходимость непрерывного диалога, процесса переговоров, выдвижения аргументов, согласия или борьбы с центрами экономического и политического влияния. Через добровольные ассоциации, движения, партии, союзы, информационные сети даже отдельный индивид может сегодня выйти на публичную арену. И через такую публичную активность, приходящую во взаимодействие с другими отдельными индивидами, формируется общая интеллектуальная ткань глобального гражданского общества._Поскольку каждый народ почитает прежде всего свою культуру, то объединение культур в глобальной цивилизации невозможно через процесс унификации.

Соединение культурных различий в целое глобальной цивилизации оказывается возможным через посредство информационной культуры. Россия сегодня идет по этому пути. Информационная культура — единственно верный путь к нормальному состоянию умственной жизни глобального гражданского общества. Информационная культура чужда унификации. Она представляет собой структуру, в которой реализуется многообразие в информационном единстве. Информационная культура в этом смысле может быть представлена как отражение общей структуры глобального гражданского общества в его подлинной сущности.

Сегодня мы можем определенно сказать что процессы глобализации не должны рассматриваться как основание нивелирования многообразия цивилизационной жизни. Напротив, эти процессы создают невиданные ранее условия для творческого комбинирования ценностей и расширения горизонтов практической реализации раз-

личных перспектив, апробирования новых критериев моральных правил и норм, конкуренции вкусов и предпочтений. Общее основание этого многообразия — сохранение условий для экологического здоровья планеты, для здоровой семьи и нравственного здоровья страны. Эти общие ценностные рамки, которые являются предпосылкой отказа от политики однонаправленности цивилизационной эволюции и вместе с тем движением к «корням», воспроизводящим и обновляющим цивилизационную традицию.

Без этого гордость международной политики ХХ в. — конец идеологической конфронтации и «холодной войны» — обернется новой головной болью в размышлениях над клубком межконфессиональных, межэтнических, межрегиональных противоречий без всякой надежды на их разрешение.

Статья написана специально для бюллетеня «Россия и мусульманский мир».

Михаил Мчедлов,

директор Исследовательского центра «Религия в современном обществе» РЕЛИГИОЗНЫЙ КОМПОНЕНТ ЭТНИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ

Взаимосвязь этнонациональных и религиозных факторов очевидна. Однако сами психологические, исторические, политические механизмы этой взаимосвязи далеко еще не раскрыты, в том числе применительно к современной российской действительности. Наибольшее влияние на реальную жизнь, на текущую политику оказывают не столько отдельно взятые религиозные или национальные факторы, сколько их симбиоз. Результаты наших социологических исследований фиксируют тесную связь религиозного и национального самосознания. Опросы неизменно констатируют различие в количестве собственно верующих и приверженцев конкретных конфессий. Отрицая свою религиозность при мировоззренческой самоидентификации, около 20% представителей различных народов России в то же время относят себя к приверженцам конкретных традиционных религиозных объединений. Так, в ходе наших исследований заявили о своей конфессиональной принадлежности 60 (2000) и 58 (2001) % респондентов, а верящих в Бога оказалось, соответственно, 43 и 37%.