CC BY
48
ГЕТЕРОГЕННОСТЬ ОСНОВАНИЙ ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКИХ МОДЕЛЕЙ ПЕРЕВОДА
Т.Г. Пшенкина
Ключевые слова: перевод, переводчик, психолингвистическая модель перевода, интерпретация, речевая деятельность. Keywords: translation, translator, psycholinguistic model of translation, interpretation, speech activity.
Антропоцентрическая доминанта лингвистических исследований всегда совпадала с переводческими приоритетами. Большинство сторонников возникших в 50-х годах прошлого века лингвистических моделей перевода, стремившиеся избежать всякой субъективности в переводческой деятельности не могли не признать, что лингвистический компонент действительно является центральным и управляет процессом перевода во всех случаях, пока не вступает в противоречие с другими факторами и компонентами. Действительно, в деятельности с языковыми знаками, обладающими личностно и культурно детерминированным характером, невозможно обойтись без обращения к психической, умственной, эмоциональной и интенциональной деятельности тех, кто пишет, читает и переводит.
Появление психолингвистических (интерпретативных, деятельностных) моделей перевода совпало со сменой существующих в науке онтологических представлений о сущности языка и предоставило в распоряжение переводоведов некоторую отправную точку для объективации представлений о взаимоотношениях слова и постоянно варьирующихся и растягивающихся смыслов. Теоретическим основанием таких моделей послужили, с одной стороны, достижения российской психологической школы (Л.С. Выготский, Н.И. Жинкин,
А.Н. Леонтьев, С.Л. Рубинштейн, П.Я. Гальперин, А.А. Леонтьев и др.). С другой стороны, эти модели учитывали результаты исследований текста и текстовых категорий (В.П. Белянин, Г.И. Богин, Л.О. Бутакова, А.А. Залевская, А.А. Леонтьев, В.А. Пищальникова, Ю.А. Сорокин и др.), а также положения, выдвигаемые переводоведа-ми, представляющими перевод как деятельность по восприятию и по-
рождению смыслов (Н.Л. Галеева, И.Э. Клюканов, А.Н. Крюков, Ю.А. Сорокин, Е.М. Масленникова и др.).
Переводческие модели, рассматриваемые в рамках заявленного направления, достаточно разноплановы. Об этом можно судить хотя бы по широкой вариативности представляющих их определений, перечисленных в начале статьи. Объединяющим моментом здесь является то, что перевод приобретает в них статус не только языкового и культурного явления, не только особого вида психической, мыслительной деятельности субъекта, но и их своеобразного сочетания. Перевод предстаёт речемыслительным процессом.
Логично предположить, что наиболее адекватными ресурсами для исследования такого процесса располагает психолингвистика, наука интегративного типа, разнообразные исследовательские программы которой, если попытаться представить их в едином «ракурсе», определяются интересом к функционированию языка у человека, к «языку как достоянию индивида» [Залевская 1999, с. 34]. В этом плане интересы психолингвистики и перевода совпадают уже потому, что последний в классификации профессий относится к группе «человек - человек».
Какие конкретно данные, находящиеся в распоряжении психолингвистики, оказались востребованными в психолингвистической теории перевода?
На наш взгляд, это:
• информация, касающаяся деятельностной характеристики речи, если перевод признаётся одним из её видов;
• активно разрабатываемые теории понимания, связанные со способами извлечения смысла из речевого произведения в процессе его интерпретации;
• основополагающие теории речепроизводства / порождения текстов, взаимоотношение мысли и слова, осуществляемое с учётом психосемиотических профилей читателя и автора, переводчика, автора и читателя;
• теория лакун, понятие, с помощью которого фиксируются расхождения между «своей» и «чужой» культурой, причём проблема культурноспецифического в ней выходит за рамки языковых реалий и распространяется на специфические явления, процессы, поведение, вступающие в противоречие с узуальным семиотическим опытом общающихся.
Активный субъект, включённый в деятельность - это традиционный объект теории деятельности, восходящей к идеям Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева, к концепциям ряда известных психологов и физиологов. Основной составляющей человеческой деятель-
ности в рамках этого направления считается действие - «процесс, подчинённый представлению о том результате, который должен быть достигнут, то есть процесс, подчинённый сознательной цели» [Леонтьев, 1977, с. 153]. Составляющими «деятельностного фрейма» являются мотив, цель, действия, операции (как способы выполнения действий), установка и результаты (продукты) деятельности [Леонтьев, 1977, с. 62].
Представленные характеристики в полной мере применимы к речевой деятельности, а следовательно, и к переводу как одному из её видов. Рассмотрим, как исходные положения теории речевой деятельности, отечественной психолингвистики, преломляются в переводе, какие дополнительные сведения о сущности и механизмах переводческого процесса заложены в деятельностных теориях перевода.
1. В теории речевой деятельности единицей анализа является элементарное речевое действие и речевая операция. В переводе в качестве действий рассматриваются способы представления смыслов языковыми выражениями. Посредством языкового выражения автор фиксирует свои личностные смыслы, а переводчик-реципиент порождает свои на базе интерпретации представленных в тексте конвенциональных языковых единиц. Взаимообусловленность языковых единиц в структуре текста является основой, позволяющей переводчику обнаружить авторский мотив употребления тех или иных языковых элементов. В процессе интерпретации каждый раз рождается «свой» текст, глубоко неповторимый и уникальный. Он связан с оригиналом инвариантным смыслом, но в нём присутствует отражение личных и профессиональных качеств переводчика [Белянин, 2004; Сорокин, 2003 и др.], результат избранных им приоритетных стратегий. В конечном счёте, переводческая деятельность предстаёт речесмыслопорождением, реконструкцией переводчиком на базе его концептуальной системы интегративного / доминантного смысла исходного текста [Пищальникова, 1999].
2. Смысловой сдвиг, сопровождающий переводческую деятельность, находится в полном соответствии с онтологией речевой деятельности. Последняя организована не по алгоритмическому, жёстко заданному определённой ситуацией принципу, а по «эвристическому», то есть в ней предусмотрено звено, в котором осуществляется выбор стратегии речевого поведения. Речевая деятельность характеризуется гибкостью, она допускает различные пути в операциях с высказыванием при восприятии и порождении. Именно эти качества, в конечном счёте, и обусловливают относительное соответствие как в отношениях
между подлинником и переводом, так и в вариантах транслята, выполненного разными переводчиками.
3. Характер речевой деятельности во многом предопределён взаимоотношением опосредованного языком образа мира человека и речевой деятельности как деятельности речевого общения, т.е. взаимоотношение отображения (образа) и деятельности (процесса). Это общеметодологическое исследовательское положение актуально для перевода, в котором центральную позицию занимает человек.
Тезис о «событийствовании» (М.К. Мамардашвили) мира и человека получает подтверждение в концепциях о существовании большого и малого мира, большого и малого опыта (М.М. Бахтин), в представлениях о взаимопроницаемости онтологического и гносеологического в процессе познания (П. Флоренский), о неправомерности однозначного противопоставления сознания и бытия как простого соотношения внутреннего и внешнего.
Неразрывность внешнего и внутреннего, опосредованность реального мира сознанием субъекта согласуется с введением (этносемио-тического) фактора наблюдателя [Колесов, 2008; Кравченко, 2001; Кубрякова, 2004; Степанов, 1998; Pike, 1966], а также с положениями семиотических теорий [Пирс, 2000]. Их сторонники придерживаются мнения о том, что в процессе коммуникации объективная реальность опосредуется благодаря присутствию субъективного начала, то есть благодаря интерпретатору знаков, а, следовательно, преображается в семиотическую реальность. Это означает, что для интерпретирующего знаковая реальность, создающая знание об объекте, то есть значение, конституируется не набором потенциально присущих объекту признаков, а актуальных для индивида фрагментов опыта, которые складываются в его образе мира в результате различных форм личного взаимодействия (непосредственных, опосредованных) с данным объектом.
«Образ мира - это отображение в психике человека предметного мира, опосредствованное предметными значениями и соответствующими когнитивными схемами и поддающееся сознательной рефлексии» [Леонтьев, 1997, с. 268]. Неоднократно отмечалось, что реальность, воспринимаемая через образ мира, способна представать на различных уровнях осознаваемости. Это значит, что за тем, что в определённый момент появляется в светлом поле сознания, выходит на его «табло», стоит многомерный мир. А.А. Залевская справедливо утверждает, что «осознаваемое как вершина, пик огромного айсберга опирается на массивную платформу того, что за пределами актуализируемого обеспечивает его осмысление» [Залевская, 2003, с. 37]. В речевом общении языковые знаки, чаще всего выступающие ориентирами, опо-
рами для доступа к образу мира, обеспечивают его лишь во взаимодействии с другими психическими процессами: памятью, мышлением, восприятием, чувствами, волей и т.д. При усвоении иностранного языка, в посреднической деятельности переводчика коррелирующие слова разных языков должны выводить на коррелирующие образы мира в сознании коммуникантов.
Отсюда главенствующая роль фазы ориентировки как для речевой, так и переводческой деятельности. Её результатом является выбор коммуникантом / переводчиком соответствующей стратегии порождения и восприятия речи, а также этап планирования, предполагающий использование образов и опору на предшествующий опыт общающихся в соответствии с их образом мира.
4. Тесно связан с предыдущим постулат о важности сознательного выбора того или иного способа деятельности, планирование и перебор возможных исходов после его осуществления. Такого рода вероятностное прогнозирование И.М. Фейгенберг определяет как «предна-стройку к действиям в предстоящей ситуации, опирающуюся на вероятностную структуру прошлого опыта и информацию о наличной ситуации» (цит. по: [Леонтьев, 1997, с. 70]).
5. Актуален для перевода и постулат речевой деятельности о том, что в основе восприятия речи лежат процессы, частично воспроизводящие процессы её порождения.
Таким образом, психолингвистические и деятельностные подходы оказываются продуктивными для перевода именно в плане того, что в центре их внимания оказывается коммуникативная деятельность участников общения, операции со смыслом, представлены механизмы их исполнения. В то же время переводческая деятельность выходит за рамки объяснительных возможностей этих моделей, когда, например, возникает необходимость оперировать информацией о разных слоях сознания коммуникантов, об их эмоциях, об их способности к выводным знаниям. Логично заключить, что деятельность должна быть интегрирована с другими знаниями.
Исходя из данного принципа, конкретизируя его, вернёмся к разнообразию определений, представленных в начале статьи. Можно предположить, что все три атрибута, характеризующие описываемую модель, находятся друг с другом в отношении дополнительности, и перевод в самом общем виде предстаёт как психолингвистический процесс, в котором посредством интерпретирующей деятельности индивида на базе оригинала осуществляется речесмыслопорождение текста перевода. Точку зрения, близкую к высказанной, находим у
Ю.А. Сорокина. В статье с характерным названием «Интерпретативная или деятельностная теория перевода?» он утверждает, что «деятельностная теория перевода - это не что иное, как психотипическая / интерпретативная теория» [Сорокин, 2000, с. 110].
В представленном далее кратком обзоре выделим три направления переводческих исследований, выполненных в описываемой парадигме (оставим за ней термин «психолингвистическая»), которые, на наш взгляд, продвигают дальше, вносят дополнения и уточнения в проблему культурноспецифического, позволяют впервые обратиться к деятельностным механизмам, определяющим характер протекания процесса перевода, совершаемого переводчиком.
Именно с этих позиций психолингвистические модели представляют интерес для исследователей синхронного перевода.
Так, вероятностно-прогностическая модель Г.В. Чернова [Чернов, 1978; 1987] акцентирует внимание на специфически деятельностных механизмах в условиях синхронного перевода. Выдвинутые автором положения носят универсальный характер и могут быть применимы не только к устному, но и письменному переводу. Это относится к положению об актуальности опорных элементов для понимания переводчиком смысла текста, к функционированию механизма вероятностного прогнозирования.
Г.В. Чернов был одним из первых, кто обратился к центральному вопросу переводоведения: «Каким образом переводчик осуществляет извлечение смысла сообщения?» Особое внимание было уделено подсознательному смысловому выводу в переводе, создающему субъективную избыточность сообщения у слушателя, за счёт взаимодействия семантической структуры сообщения, его тезаурусных знаний, а также знаний о ситуативном контексте.
В теории Г.В. Чернова ещё не фигурирует термин инференция, акцентирующий активную роль реципиента / переводчика, но учёный вплотную подошёл к осознанию деятельности переводчика, обратившись к проблеме выводных знаний, вероятностного прогнозирования. «Всякое понимание основано, прежде всего, - пишет он, - на контекстуальной интерпретации наших собственных мыслительных моделей, а понимание и продуцирование текстов начинается не с первых слов текста, а с уже состоявшейся активизации понимания наличной ситуации, которая служит стимулом для ожидания определённых видов текстов и смыслов» (курсив мой. - Т.П.) [Чернов, 1987, с. 121-122].
Существенно дополнили представления о речемыслительных процессах, связанных с переводом, работы А.Ф. Ширяева. Сосредоточившись на описании структуры переводческой деятельности, считая
её изоморфной интеллектуальному акту, А.Ф. Ширяев уделяет особое внимание фазе ориентировки и выработки или выбора переводческого решения. Он вводит понятие «единица ориентировки» - «отрезок исходного текста, смысловое восприятие которого позволяет переводчику приступить к поиску или выбору переводческого решения» [Ширяев, 1981, с. 76].
Необходимо отметить, что заслуга обоих авторов заключается не в очередной констатацией факта относительно того, что перевод - это операции не только со словом, но и со смыслом, а в конкретных шагах по выявлению механизмов извлечения и передачи смысла в процессе перевода.
Эту же цель преследуют представители условно выделенного нами второго направления психолингвистических теорий, которых объединяет интерес к условиям, в которых актуализируется смысл текста при его порождении и восприятии. Прежде всего здесь следует назвать работы А.И. Крюкова, которые заложили методологические основы отечественной интерпретативной теории перевода [Крюков, 1988; 1996]. Критически исследовав лингвистические теории перевода, автор заявил о том, что существовавший «субститутивно-трансформационный», в его терминологии, тип онтологии должен быть дополнен понятием деятельностного типа, в соответствии с которым перевод рассматривается не как преобразование исходного текста, а как речепорождение.
В качестве исследовательской модели для изучения перевода в условиях отсутствия переводных соответствий (имеются в виду случаи, традиционно представляемые в понятиях «целостное преобразование», «перевод на уровне описания ситуации» или «цели коммуникации») предлагается герменевтическая модель перевода. Суть интерпретативной концепции автора связана со следующими тремя положениями:
1. Включением в предметную область переводоведения проблемы понимания. Это означает, что при переводе фаза понимания заслуживает не меньшего внимания, чем фаза порождения, и не воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Не поддерживает А.Н Крюков и известный стереотип о переводчике как «прозрачном стекле», что созвучно современному пониманию о том, что переводчик всегда стоит перед проблемой - а где есть выбор, там неизбежна субъективность и интерпретация [Борисенко 2010, с. 105].
2. В работах А.Н. Крюкова нашли дальнейшее развитие проблемы языка и знаний в переводе. Автор придерживается взглядов относи-
тельно того, что языковые значения не исчерпывают всей суммы знаний, существующих в общественном и индивидуальном сознаниях. Они должны быть дополнены образами предметов, действий, эмоциональных состояний, поведения, которые группируются в сознании в виде цельных синкретических ансамблей. Такие структуры обладают ярко выраженной национальной спецификой, следовательно, для того, чтобы общение состоялось, понимание между коммуникантами было достигнуто, пропозиции в процессе перевода должны быть вербализованы адекватными способами, которые и предстоит отыскать переводчику.
3. Эти способы подчинены закону гомоморфизма рецептивного смысла интенциональному, т.е. смыслу, «который автор вкладывает в объективное языковое значение в ходе вторичного семиозиса, исходя из прагматической интенции» [Крюков, 1996, с. 108].
В интерпретативной концепции А.Н. Крюкова затрагивается целый ряд актуальных вопросов общетеоретического плана, предлагаются пути их решения, которые, как показывает время, оказались весьма удачными и послужили исходным моментом для дальнейшей разработки и детализации. Тезис о том, что переводу подлежат структуры сознания (хотя эта идея была выражена в иной терминологии), способствовал исследованию национально-культурной специфики речевого общения и закономерностей перевода, сформировал базу для современных этнопсихолингвистических исследований.
Вместе с тем некоторые из поставленных автором вопросов не получили однозначного толкования. Так, например, неясно, каков механизм формирования доминанты интенционального смысла, которая призвана ограничивать «рецептивный произвол» переводчика.
Судя по описанию его функционирования, мы предполагаем, что этот механизм должен действовать подобно тому, который связывается с формированием доминантного смысла. По нашему мнению, термин «доминанта интенционального смысла» А.Н. Крюкова соотносим с термином «доминантный смысл», который вводит в теорию перевода
В.А. Пищальникова, привнося в него положения, разработанные ею для эстетической речевой деятельности. «Доминантный смысл концептуальной системы (и текста) выявляется не из интегративного значения фиксирующих его лексем, а из ассоциативно и логически связанного ряда концептов, представленных совокупностью лексем, репрезентирующих доминантный личностный смысл» [Пищальникова, 1999, с. 47]. Языковой знак, его значение как стабильные компоненты включаются в конструирование смысла, но восприятие языкового знака -лишь «точка отсчёта» («намёк на значение», по А.А. Потебне) в интер-
претационном процессе построения смыслового пространства текста, который начинается с осмысления языкового знака и переходит на следующий уровень - понимание, где осуществляется проникновение «за значение» слова. При восприятии языкового знака актуализируются другие составляющие концепта: его образное, понятийное, эмоциональное и ассоциативное содержание.
Таким образом, положения психопоэтической теории, связанные с доминантным смыслом, с природой интерпретационных процессов не только подтверждают существующее мнение о текстах как о «смыслопорождающих» устройствах [Лотман, 1999], о положительной роли, норме неполного совпадения смыслов в процессе коммуникации, способствующих приращению нового смысла, но и предлагают эмпирически выверенное теоретическое обоснование этому.
Ещё одно, третье направление, представленное психолингвистическими моделями, имеет много общего с описанными выше теориями извлечения смысла текста, но обращение к смысловосприятию и последующему смыслопорождению происходит с учётом (эт-но)психолингвистического типа участников переводческого процесса. В переводческом процессе впервые заявлено о главенствующей роли переводчика. Речь идёт об интеллектуально-эмоциональном типе личности со специфической структурой речевого (и неречевого) коммуникативного поведения, определяемой культурными особенностями того общества, к которому данная личность принадлежит [Сорокин, 2003].
Тип личности оказывает влияние на актуализацию содержания текста, на его «векторизацию». В процессе векторизации понятийноденотативная, речевая, эмоционально-оценочная структура личного опыта реципиента соотносятся с понятийно-денотативной структурой воспринимаемого им текста, вызывая различную степень осознания, модификации, приращения смысла текста или его искажения.
Вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что несмотря на разнообразие оснований психолингвистических моделей их общим основополагающим свойством является обращённость к языку как достоянию индивида. Переводчик в этих моделях занимает центральное положение. В отличие от коммуникативных моделей, где его появление в центральной части модели межъязыковой коммуникации, связанное с меной кода, перемещало перевод в «мистическую, ненаблюдаемую якобы никакими методами плоскость» [Витренко, 2003, с. 54], психолингвистические модели предложили механизмы, направленные на объяснение принципов успешного осуществления переводческой деятельности. Это позволяет представить суть психолингвистических
моделей перевода как «тесную взаимообусловленность, взаимодопол-нительность системных свойств текста и индивида, порождающего и воспринимающего этот текст в рамках своей концептуальной системы (КС)» [Пшенкина, 2005, с. 52].
Литература
Белянин В.П. Психолингвистика. М., 2004.
Борисенко А. «... как бы сквозь тусклое стекло...» // Иностранная литература. 2010. № 10.
Витренко А.Г. Декодирование прозаического художественного текста при переводе // Перевод как когнитивная деятельность. М., 2003. Вып. 480.
Залевская А.А. Языковое сознание и описательная модель языка // Методология современной психолингвистики. М.; Барнаул, 2003.
Залевская А.А. Введение в психолингвистику. М., 1999.
Колесов И.Ю. Проблемы концептуализации и языковой репрезентации зрительного восприятия (на материале русского и английского языков). Барнаул, 2008.
Крюков А.И. Антиномии в теории перевода и их разрешение // Язык. Поэтика. Перевод. М., 1996. Вып. 426.
Крюков А.И. Фоновые знания и языковая коммуникация // Этнопсихолингвисти-ка. М., 1988.
Кубрякова Е.С. Язык и знание. На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. М., 2004.
Леонтьев А.А. Основы психолингвистики. М., 1997.
Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1977.
Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. М., 1999.
Пирс Ч. Логические основания теории знаков. СПб., 2000.
Пищальникова В.А. Психопоэтика. Барнаул, 1999.
Пшенкина Т.Г. Психолингвистические основания вербальной посреднической деятельности переводчика. Барнаул, 2005.
Сорокин Ю.А. Переводоведение : статус переводчика и психогерменевтические процедуры. М., 2003.
Сорокин Ю.А. Интерпретативная или деятельностная теория перевода? // Языковое сознание и образ мира. М., 2000.
Степанов Ю.С. Язык и метод. К современной философии языка. М., 1998.
Чернов Г.В. Основы синхронного перевода. М., 1987.
Чернов Г.В. Теория и практика синхронного перевода. М., 1978.
Ширяев А.Ф. Перевод как объект комплексного научного изучения // Лингвистические проблемы перевода. М., 1981.
Pike K.L. Etic and Emic Standpoints for the Description of Behavior // Communication and Culture: Readings in the Codes of Human Interaction. New York, 1966.
