CC BY
336
ГЕОПОЛИТИЧЕСКАЯ СТРАТЕГИЯ ИРАНА В БОРЬБЕ МЕЖДУ США, РОССИЕЙ И КИТАЕМ ЗА ГЕОСТРАТЕГИЧЕСКИЙ КОНТРОЛЬ НАД ЕВРАЗИЕЙ РАДИ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ЭНЕРГЕТИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
Трассиволос Н. МАРКЕТОС
кандидат политических наук (международные отношения), юрист-международник (специализация по международному публичному праву в Университете Экс-Марсель-Ш, Франция), номинирован Университетом Пантеон (Греция) на степень доктора наук по международным отношениям, сотрудник Министерства иностранных дел Греции, преподаватель Центра дипломатических и стратегических исследований (С.ЕЛ.Э. — Париж)
(Афины, Греция)
Введение
Американская администрация твердо намерена обеспечить себе доминирующую роль в Евразии — и по гео-
стратегическим соображениям, и для контроля над природными ресурсами. Ключевую роль в контроле над нефтяными и га-
зовыми потоками играет восточное побережье Каспийского моря, принадлежащее двум государствам Центральной Азии: Казахстану и Туркменистану, — именно там определится, какой из двух главных проектов дойдет до европейского или азиатского рынка: Транскаспийский коридор плюс трубопровод «Набукко», или трубопровод Каспийского трубопроводного консорциума (КТК) плюс трубопровод «Южный поток», или же обе эти трубопроводные системы. А от этого будет реально зависеть, какая из великих держав — США, Россия или Китай — получит геостратегический контроль над Евразией.
Обусловленная географическим положением важность Центральной Азии для транспортных и коммуникационных сетей-направлений Запад — Восток и Север — Юг, сосредоточенные там значительные запасы топлива, ее уязвимость для проблем соседних регионов Южной Азии и Ближнего Востока — все это вдохнуло новую жизнь в идеи «хартленда» и «Евразийских Балкан» с акцентом на специфической роли и значении в мировой политике именно Центральной Азии.
Борьба ведущих мировых держав (США, России и Китая) за геополитическое и геоэкономическое преобладание в Каспийском регионе объясняется прежде всего их геостратегическими амбициями в связи с лидерством в мировом порядке, сложившемся после окончания «холодной войны», а также и необходимостью решать различные региональные и глобальные проблемы безопасности, из которых многие связаны с Исламской Республикой Иран.
В данной статье мы исходим из того, что именно Иран является ключом ко всему этому уравнению. Фактически действия Москвы по изменению всей конфигурации российско-иранских отношений вполне могли бы составить центральный элемент геополитики энергетической безопасности в Евразии.
Можно ожидать, что Россия предпримет настойчивые и энергичные усилия для координации с Ираном политики в
сфере добычи и экспорта нефти и газа. Мотивы для проведения такой скоординированной политики с участием Ирана вполне очевидны.
■ Во-первых, Москва ясно понимает, что Запад воспринимает огромные неиспользуемые сегодня иранские запасы углеводородов как альтернативу поставкам из России, и она будет стремиться опередить европейцев, а со временем и американцев, в сближении с Тегераном.
■ Во-вторых, нефтегазовый сектор Ирана находится под жестким государственным контролем, и в этом отношении между Москвой и Тегераном существует полное соответствие и взаимопонимание.
■ В-третьих, обе страны будут координировать свою энергетическую политику ради достижения более объемных геополитических целей в рамках более широкого стратегического сотрудничества.
Кроме того, необходимость сотрудничества России с Ираном диктуется рыночными факторами: Москва попросту хотела бы избежать конкуренции с Тегераном за роль главного транспортного коридора для нефте- и газодобывающих стран Каспийского региона и Центральной Азии. Кроме того, Россия и Иран контролируют примерно 20% мировых запасов нефти и около половины мировых запасов газа, и с каждой стороны было бы вполне разумно считаться с интересами друг друга.
Иран действительно по многим причинам является для России важным партнером в сфере энергетики. Российские нефтяные компании, располагающие избытком наличных средств, стремятся инвестировать капитал за рубежом. Разведка и добыча нефти и газа в Иране, а также различные энергетические проекты, такие как сооружение трубопроводов, привлекательный объект для российских инвестиций.
Опять же географическое положение Ирана делает его идеальным каналом для выхода на внешние рынки с целью расширить российский экспорт энергоносителей, особенно с учетом далеко идущих планов России по развитию производства сжиженного природного газа (СПГ). Кроме того, Иран — влиятельный член Организации стран-экспортеров нефти, решения которой серьезно влияют на стабильность цен и объемов российского экспорта.
Но самое важное для РФ соображение — то, что иранская энергетическая политика не должна идти вразрез с российскими интересами. Как только у Ирана установятся связи с Соединенными Штатами, Тегеран получит широкий выбор возможностей доступа к иностранному капиталу и к передовым технологиям нефте- и газодобычи1. Иран неизбежно будет зондировать такие рынки газа, как Турция, Балканский полуостров, Центральная и Восточная Европа. К тому же Иран стремится развить новую для себя отрасль производства СПГ. Кроме всего прочего, Иран вполне способен в конце концов превратиться в конкурента России в качестве основного транспортного коридора нефти и газа для нефте-и газодобывающих стран Каспийского региона и Центральной Азии.
Не менее важно для России сотрудничество с Ираном и в аспекте международно-политических проблем Каспийского моря. Верно, что эти две страны не согласны друг с другом в том, как должна быть разделена акватория Каспийского моря. Россия предпочитает решение, основанное на принципе срединной линии (медианы), в то время как Иран настаивает на решении по принципу равной доли (20%) для каждого прибрежного государства независимо от протяженности его береговой линии. Но при этом Россия и Иран едины в своем неприятии возглавляемых Соединенными Штатами транскаспийских трубопроводных проектов.
1 Cm.: Bhadrakumar M.K. Russia, Iran and Eurasian Energy Politics // Japan Focus [http://www.japanfocus. org/products/topdf/2613].
Для России первоочередным приоритетом энергетического сотрудничества с Ираном будет участие ее компаний в разведке и разработке иранских месторождений. До настоящего времени «Газпром» принимал ограниченное участие в ранних стадиях разработки богатого газового месторождения Южный Парс, чей кумулятивный дебет, по оценкам, достигает ошеломляющей величины 13 трлн куб. м. Москва будет всячески стремиться к более масштабному участию. «Газпром» продемонстрировал заинтересованность в проекте трубопровода Иран — Пакистан — Индия в качестве не только подрядчика, но и инвестора.
Но действительно крупным куском станут будущие этапы разработки месторождения Южный Парс, которое Тегеран обозначил как источник сырья для производства СПГ на экспорт для европейских и азиатских рынков. Без сомнения, Москва будет всячески стремиться играть важную роль в зарождающейся иранской индустрии производства СПГ, с тем чтобы ИРИ в конце концов не превратилась в конкурента индустрии производства СПГ в самой России.
Кроме того, Москву может радовать нынешняя ориентированность иранского экспорта энергоносителей на азиатский рынок. С одной стороны, это могло бы ослабить конкуренцию со стороны Китая за доступ к производителям энергии в Центральной Азии, с другой — уменьшает вероятность направления потоков иранских энергоносителей в Европу, что могло бы привести к сокращению доли России на рынке.
Точно так же РФ активно содействовала бы прокладке иранского газопровода в Китай через территорию Пакистана и Индии. Но этот проект был закрыт из-за американского давления на Индию. Противодействуя сооружению газопровода Иран — Пакистан — Индия, США в первую очередь стремятся не дать Китаю свободного доступа к иранским энергоресурсам.
е
Безусловно, Москва уже несколько месяцев ждет, что с неизбежным крахом американской политики сдерживания Ирана с последующим превращением ИРИ в страну-экспортера газа, на энергетической карте Евразии сложится принципиально новая картина.
Пекин также весьма заинтересован в будущей ориентации потоков иранских углеводородов. Во-первых, не следует забывать, что, согласно объявленной концепции безопасности страны, Китай стремится создать во всем мире атмосферу взаимного доверия, взаимной выгоды, равенства и сотрудничества. Он намерен проводить в жизнь свой ранее сформулированный принцип отказа от любого давления на небольшие страны и вмешательства в их внутренние дела; осуществлять политику, нацеленную на то, чтобы демонстрировать мировому сообществу свои основные позиции как великой державы; разъяснять основную суть своей внешней политики, направленной на поддержание дружественных отношений и партнерства с широким кругом государств; убеждать мировое сообщество, что он активно борется за мир, равноправие, справедливость и всячески старается отвести от себя «утверждения о китайской угрозе».
Именно с этих позиций подходит Пекин ко всему, что связано с экспортом углеводородов из не имеющих выхода к морю стран Центральной Азии. Близость Китая к региону дает ему возможность быстро прокладывать нефтепроводы из Казахстана в Синьцзян. Совместными усилиями сооружается газопровод Центральная Азия — Китай. 30 июня 2008 года началось сооружение первой очереди газопровода, идущей из Узбекистана к Китаю. Общая стоимость проекта — более 2 млрд долл. Согласно ранее подписанному соглашению между нефтяными и газовыми компаниями Узбекистана и Китая, китайские компании будут вести разведку нефти и газа в Узбекистане и по завершении бурения получат преимущественный доступ к скважинам. Эти проекты обеспечат Китаю прямой доступ к запасам нефти и газа Уз-
бекистана и Туркменистана в дополнение к запасам Азербайджана и Ирана и позволят удовлетворить стремление этих стран продавать свои энергоносители непосредственно в Китай независимо от России. Поэтому Китай в настоящее время наращивает инвестиции в разведку и разработку новых месторождений нефти и газа в Казахстане, Узбекистане и Туркменистане, а также в строительство инфраструктуры, позволяющей доставлять энергоносители на побережье.
Таким образом, выбор ИРИ в пользу сотрудничества в сфере энергетики с Россией и Китаем против интересов США и ЕС в Центральной Азии, или в пользу сотрудничества с одной из двух стран против другой, или даже солидаризации с американской политикой энергетической безопасности в Центральной Евразии способен определить мировой порядок XXI столетия.
В согласии с принципами неореалистической школы геополитической мысли данная статья состоит из трех разделов. В начале мы проанализируем, как напряженность в отношениях между США и Ираном побуждает государства Центральной Азии маневрировать в рамках треугольника Иран — США — Россия. Во второй части мы покажем, почему развитие китайско-иранских отношений за два прошедших десятилетия представляет собой одно из звеньев в последовательном развитии связей между Китаем и «Большим Ближним Востоком» и шире — между странами Восточной Азии и Западной Азии. Наконец, в третьей части мы попытаемся осветить причины того, что многие китайские энергетические компании все более явно стремятся максимально диверсифицировать свои операции, уводя их в Африку и Центральную Азию, подальше от Персидского залива, и тем самым застраховать себя от рисков и неопределенности, связанных с пустившим там глубокие корни американским военным присутствием, с местной нестабильностью и с необходимостью доставлять нефть морским путем.
Карта 1
Энергетическая инфраструктура Евразии.
Место Ирана в действующих и проектируемых нефте- и газопроводах
Российская энергетическая геополитика в Центральной Азии: иранский фактор
Исторически «Большой Иран» включает Ближний Восток и часть Центральной Азии (Таджикистан, Узбекистан и Туркменистан), арабскую часть Западной Азии и Египет. В 1990-х годах Тегеран попытался установить контроль над бывшими советскими республиками Центральной Азии и Персидским заливом.
Суть иранской внешней политики состоит в стремлении к формированию многополярного мирового порядка под эгидой ООН с Ираном и другими мусульманскими странами в качестве одного из таких полюсов. В то же время Центральную Азию Тегеран считает продолжением региона Персидского залива, представляющего собой в целом жизненно важную зону экономических интересов Ирана. Поэтому Исламская республика традиционно отстаивает те проекты транспортных маршрутов энергоносителей из госу-
дарств Центральной Азии, которые проходят через его территорию, как самые дешевые и экономически наиболее обоснованные2.
Однако распад Советского Союза, американские экономические санкции, исключение Тегерана из энергетических проектов в Центральной Азии и формирование отрицательного образа Ирана как государства-спонсора международного терроризма — все это сильно мешает ИРИ проводить политику развития полномасштабных отношений со станами Центральной Азии. Но, как и Турции, Ирану не удалось завоевать ведущее положение в регионе, и в 2000 году он уступил Китаю. В начале 2000-х годов стремительный рост цен на нефть и, особенно, американские ошибки в Ираке (свержение Саддама Хуссейна) дали Ирану беспрецедентную возможность противостоять Соединенным Штатам.
Тегеран полагает, что Вашингтон остается враждебным революционному Ирану, стремится к мировому лидерству, что его действия направлены против экономических целей Ирана в Центральной Азии и что он ведет пропагандистскую кампанию против Ирана. Кроме того, ИРИ считает американское военно-техническое сотрудничество с государствами Центральной Азии и продвижение НАТО на восток свидетельством стремления Соединенных Штатов к господству и контролю над Каспийским регионом и частью глобальных усилий США по окружению и изоляции Ирана. В этом контексте конфликты в Афганистане и Палестине рассматриваются консервативным иранским духовенством как «нападение на мусульманский мир в целом»3. Тегеран также расценивает усиливающееся присутствие в Центральной Азии союзника Соединенных Штатов Израиля как вызов своим национальным интересам.
Санкции Соединенных Штатов против Ирана и ирано-американский спор за Центральную Азию столь сильно влияют на экономическую политику государств региона, что ведущие производители энергоресурсов Каспийского региона — Казахстан и Туркменистан — не сочли транспортный маршрут через иранскую территорию самым привлекательным с экономической точки зрения и ограничили сотрудничество с Ираном только операциями по обмену энергоресурсами. Самое важное здесь то, что напряженность в ирано-американских отношениях побуждала государства Центральной Азии маневрировать в границах треугольника Иран — США — Россия, что способствовало милитаризации Каспийского моря, которая, в свою очередь, затормозила развитие региональной экономики.
Наращивание гонки вооружений реально ставит государства Каспийского региона в ситуацию так называемых «войн ресурсов», подогреваемую американо-российским соперничеством в этой сфере. Казахстан, официально провозгласивший многовекторную внешнеполитическую стратегию, считает, что транзитный маршрут через Иран даст ему прямой выход к морским портам и, следовательно, обеспечит самый реалистичный промежуточный маршрут для поставок сырья на рынки государств Южной Азии и Азиатско-Тихоокеанского бассейна. Туркменистан также жизненно заинтересован в партнерстве с Ираном, так как для Ашхабада иранский коридор означает возможность ликвидировать российскую монополию на его газовые запасы.
Такие факторы, как а) традиционный американский подход, увязывающий проблему исламского фундаментализма с проблемой прав человека и развития демократии в странах Центральной Азии; б) расхождения во взглядах между США и государствами Центральной Азии в том, что касается путей и методов решения региональных проблем
2 Cm.: New Regional Developments and National Security of the Islamic Republic of Iran // An Iranian Quarterly Discourse, Summer 1999, Vol. 1, No. 1.
3 Yuldasheva G. Geopolitics of Central Asia in the Context of the Iranian Factor // Caucasian Review of International Affairs (CRIA), Summer 2008, Vol. 2 (3). P. 134.
безопасности; в) неурегулированные военные конфликты в Афганистане и Ираке, наряду с г) усилением конфронтации между США и Ираном и д) дальнейшим укреплением евразийского сотрудничества в рамках структур ШОС и Евразийского экономического сообщества (ЕврАзЭС) — все это привело к тому, что после событий 11 сентября 2001 года государства Центральной Азии дистанцировались от США, а позиции России и Ирана в Каспийском регионе, соответственно, укрепились. Стало очевидно, что под влиянием как экономических, так и политических мотивов, явно противоречащих американским интересам, отстаиваемые Западом разного рода антииранские ограничения в нефтегазовой сфере, так же как сохраняющаяся нестабильность в Афганистане и других пограничных с Центральной Азией странах, сместили внешнеполитические предпочтения большинства республик Центральной Азии в пользу Ирана и России.
Что же касается России, то на проблему доступа к энергетическим ресурсам Центральной Азии и контроля над транспортировкой и транспортными коридорами она смотрит сквозь призму своей приверженности идее многополярных подходов к международным отношениям. Однако геополитическая стратегия России в Центральной Азии исходит из требования политической, экономической и социальной стабильности в регионе, где бушующий исламский экстремизм угрожает прежде всего стабильности и территориальной целостности на ее собственных южных границах. Это геополитическое соображение заставляет Москву стремиться к важной роли в стабилизации послевоенного положения в Афганистане.
Кроме того, в ситуации, когда соперничество Соединенных Штатов и России в Евразии усиливается, а американо-иранские противоречия остаются неразрешенными, Москва вкладывает немалую долю своего политического капитала в налаживание сотрудничества с Тегераном как в противовес геополитическим и экономическим интересам Вашингтона в Центральной Азии. Это и есть самый серьезный камень преткновения в российско-американских отношениях. Главное условие налаживания американо-российского партнерства — прекращение военно-технического сотрудничества России с Ираном (включая поставки ядерного оборудования). Москва, конечно, продолжает сотрудничество с Ираном в его ядерной программе, будучи, очевидно, убеждена, что укрепление отношений ИРИ с РФ объективно усиливает в иранской внутренней политике позиции прагматиков и нейтрализует радикальные исламистские настроения4.
Возможно, именно сильные позиции России в регионе в последние годы заставили США стремиться к созданию децентрализованных трубопроводных сетей, но тем не менее Вашингтон настаивает, чтобы трубопроводные маршруты шли в обход и России, и Ирана. По этой причине трубопроводы, ведущие в Турцию через территорию Азербайджана и Грузии, в их числе газопровод Баку — Тбилиси — Джейхан, по-прежнему остаются его главным оружием в геополитическом соперничестве с Москвой. Будущее многих проектов зависит от того, захотят ли воспользоваться этими трубопроводами Казахстан и Туркменистан, а то и Иран.
Следует отметить, что первоначально перспективы «Набукко» в огромной степени связывались именно с гигантскими газовыми ресурсами Ирана. Иранские запасы природного газа достигают 28,13 трлн куб. м, что составляет 15,5% мировых запасов и ставит страну на второе место в мире после России. Этими ресурсами скверно распоряжаются, их неэффективно используют, вследствие чего огромного объема добываемого газа — 105 млрд куб. м в год — не хватает и для удовлетворения внутреннего спроса. В результате иранский газ вообще не попадает на мировой рынок за исключением небольших объе-
4 См.: Юлдашева Г. Российский фактор в геополитике современной Центральной Азии в контексте ирано-американских противоречий // Центральная Азия и Кавказ, 2007, № 5 (53).
мов (5,60 млрд куб. м), экспортируемых в Турцию5. Некоторые авторы считают, что иранский газ как по величине запасов, так и по соотношению между объемом запасов и объемом добычи является единственным источником, способным обеспечить заполнение газопровода «Набукко»6. По расчетам, если Иран будет ежегодно экспортировать дополнительно 30 млрд куб. м газа, чтобы заполнить «Набукко», иранских запасов хватит приблизительно на 205 лет. С другой стороны, стратегическое положение Ирана делает его наиболее экономически жизнеспособным маршрутом для неподконтрольной «Газпрому» транспортировки туркменского газа.
К сожалению, экспорт газа из Ирана сдерживается серьезными факторами на системном уровне. Американский закон о санкциях против Ирана и Ливии ограничивает иностранные инвестиции в сектор добычи углеводородов Ирана 20 млн долл., что сильно снижает инвестиционную привлекательность Ирана для Запада. Несмотря на то что в большинстве случаев санкции накладывались на американские компании, такие как «ConocoPhillips», и ни одна европейская компания до сих пор наказаниям не подвергалась, угроза санкций, затрагивающих доступ всех фирм к кредитным ресурсам, удерживает такие компании, как «OMV» и «Shell» от значительных инвестиций в разведку, подготовку и эксплуатацию иранских месторождений и развитие системы транспорта углеводородов внутри страны7. Так что, похоже, в политическом климате, сложившемся под влиянием иранской ядерной проблемы, Европейскому союзу будет весьма непросто привлечь Иран к участию в проекте «Набукко», не провоцируя при этом раскол в трансатлантических отношениях. Другими словами, проект «Набукко» в большей мере подрывают санкции США, а не попытки России создать альтернативные маршруты, подобные «Южному потоку». Другие комментаторы не столь уверены в необходимости и целесообразности привлекать к проекту иранский газ. Их главный аргумент связан со слабостью инфраструктурной сети Ирана, которая и так испытывает сильное перенапряжение из-за растущего внутреннего спроса и недостаточных инвестиций в модернизацию сети, прежде всего магистрального трубопровода Юг — Север, по которому должен идти газ с гигантского подводного месторождения Южный Парс. Другими словами, даже независимо от политических последствий, которые может взывать участие Ирана в проекте, остается неясным, как Тегеран в конечном счете сумеет найти свободный газ на экспорт.
Что касается Туркменистана — другого важнейшего поставщика газа, без участия которого не будет реален ни один трубопроводный проект, — то он располагает огромными запасами природного газа и объемы добычи там достаточно велики, но для разработки этих запасов нужны массированные западные инвестиции. С другой стороны, Россия очевидным образом усиливает хватку на инфраструктурном ландшафте Центральной Азии.
И все же для заполнения «Набукко» приходится ориентироваться на туркменский газ, учитывая положение двух других потенциальных поставщиков. Самым безопасным источником газа был бы Азербайджан, но ему самому пока еще приходится импортировать газ для удовлетворения растущего внутреннего спроса, а тех объемов, которые с уверенностью будут поступать с гигантского газового месторождения Шах-Дениз, вряд ли хватит, чтобы заполнить две нитки «Набукко». Соответственно, участие одного лишь
5 BP, Statistical Review of World Energy, 2008. P. 22—27.
6 Cm.: Mangott G., Westphal K. The Relevance of the Wider Black Sea Region to EU and Russian Energy Issues. B kh.: The Wider Black Sea Region in the 21st Century: Strategic, Economic and Energy Perspectives / Ed. by D. Hamilton, G. Mangott. Washington: Centre for Transatlantic Relations, 2008. P. 147—176; Fee F.F. The Russia-Iran Energy Relations // Middle East Economic Survey, 2007, Vol. 59, No. 11. P. 12—17.
7 Cm.: Rivlin P. Iran’s Energy Vulnerability // Middle Eastern Review of International Affairs, 2006, Vol. 10, No. 4. P. 103—116.
Азербайджана, как представляется, не сможет оправдать те огромные инвестиции, которых потребует строительство газопровода. Несмотря на эти опасения, соглашение по «Набукко» было в торжественной обстановке подписано в Анкаре 13 июля 2009 года. Следует отметить, что, несмотря на множество неясностей относительно государств, готовых предоставить газ для заполнения трубопровода, ЕС связывает с этим проектом надежды на освобождение от зависимости в сфере энергетики от России.
Бросить вызов российскому господству на европейских рынках способен Иран, располагающий огромными запасами газа. К сожалению, политический климат не позволяет западным компаниям инвестировать средства в разработку иранских запасов газа и транспортной инфраструктуры, что необходимо в условиях ограниченной пропускной способности коридора Юг — Север.
В краткосрочной и среднесрочной перспективе для заполнения «Набукко» необходимо участие Туркменистана, но наличные ресурсы и состояние транзитных маршрутов вызывают сомнения. Если речь идет об обеспеченности ресурсами, ЕС должен рассматривать туркменский газ как «временный источник», которым будет обходиться в ожидании существенного улучшения политического климата вокруг Ирана. Однако Туркменистан уже заключил долгосрочные соглашения с Россией и Китаем, а поскольку «Газпром» пообещал поднять свои цены на туркменский газ до мирового уровня, Европа теряет для республики прежнюю исключительную привлекательность. В более широкой политической перспективе Россия воспользовалась потребностью туркменского президента Берды-мухаммедова укрепить свою власть в условиях, когда регион оказался потенциально весьма чувствителен к «дестабилизирующим давлениям» на системном уровне, связанным с американским участием в делах «Большого Ближнего Востока». Кроме того, при малой вероятности экспорта туркменского газа в Европу через территорию Ирана перспективы «Набукко», как представляется, сильно зависят от перспектив Транскаспийского нефтепровода. А эти последние выглядят весьма слабыми после неудачи середины 2000-х годов. Тем не менее улучшение азербайджано-туркменских отношений, как и тот факт, что партнерство между Туркменистаном и Россией на самом деле не столь устойчиво, как оно выглядит, оставляют Европейскому союзу и западным компаниям известное пространство для маневра.
В целом иранская активность в Центральной Азии за последние десятилетия продемонстрировала, что использования методов экономических санкций и политической изоляции как в региональном, так и в глобальном масштабе недостаточно для сдерживания экспорта исламского фундаментализма из Ирана. Вот почему под влиянием экономических и политических соображений иранское направление в международной политике относительно Центральной Азии будет постоянно усиливаться. Этот процесс будет еще больше стимулироваться деидеологизацией внешней политики Ирана. Очевидно, при новом, умеренном и гибком режиме сотрудничество с Тегераном укрепилось бы. В то же время для государств Центральной Азии Иран остается потенциальным конкурентом в сфере энергоресурсов, что оправдывает многочисленность трубопроводов, доставляющих энергоносители из региона.
Однако жесткая позиция Ирана по ядерной проблеме и отсутствие гибкости в подходе к решению региональных проблем безопасности поставило Тегеран на грань войны с Вашингтоном. В такой ситуации любая военная акция неизбежно вовлекла бы все заинтересованные политические партии, движения и государства Центральной и Южной Азии, Кавказа и Ближнего Востока и могла бы перерасти в новую мировую войну.
В целом позитивное развитие геополитических процессов в рассматриваемом регионе будет зависеть от четких конструктивных действий всех участников региональной «игры», включая США, ЕС и Россию, Иран, а также государства Центральной Азии.
Между тем не следует упускать из виду положительные изменения в Иране, указывающие на его готовность смягчить свою позицию. Представляется, что с приходом к власти в Тегеране нового, более монолитного и объединенного консервативного кабинета перспективы серьезных переговоров с США улучшатся. Особенно если принять во внимание интерес Ирана к «искреннему сотрудничеству» с Россией и США в сфере энергетики и вытекающую из этого обстоятельства возможность развития новых, позитивных подходов к ситуации на Каспии.
Сбалансированное евразийско-атлантическое сотрудничество в Центрально-Азиатском регионе отвечает интересам его государств, стремящихся к многополярному мировому порядку и к системе коллективной безопасности в Центральной Азии как к единственному эффективному средству, позволяющему обеспечить стабильность и развитие региона. Кроме того, конструктивное сотрудничество двух главных игроков в ЦА — США и России — в потенциале могло бы сдержать рост региональных амбиций Ирана и Китая и послужить основой той стабильности, которая необходима для формирования евразийской системы транспортных связей и поставок энергоресурсов.
В новой многополярной архитектуре международных отношений с многочисленными сложными механизмами сдержек и противовесов Иран, как и другие государства с ге-гемонистскими устремлениями, мог бы стать устойчивым, но не доминирующим игроком в Центральной Азии и на Кавказе.
Китайская энергетическая геополитика в Центральной Азии: иранский фактор
Китай поставил цель вчетверо увеличить свой валовой внутренний продукт на душу населения, подняв этот показатель с 800 долл. в 2000 году до 3 200 долл. в 2020-м. Это предполагает экономический рост в период до 2020 года в среднем на 7,2% в год. Чтобы добиться этого, Китай должен будет и далее удовлетворять гигантские потребности своей экономики в сырьевых и энергетических ресурсах. С другой стороны, для этого потребуется открывать новые рынки для изделий китайской промышленности, сдерживая и не допуская на рынки конкурентоспособные экономики Азии и Америки. Такое положение дел должно обеспечиваться соответствующей системой международных отношений, подкрепляемой стратегическим оборонным потенциалом. Китай осознает эти императивы, и его международная политика развивается по двум направлениям: обеспечение доступа к источникам сырья по всему земному шару и перспективное развитие своей стратегической мощи. Пекин ускоренными темпами развивает ракетный потенциал и подводный флот. Некоторые аналитики утверждают, что к 2050 году Китай сумеет сравняться по военному потенциалу с Соединенными Штатами.
Считая сказанное выше императивом, Пекин быстро открывается навстречу Южной Азии. Этот регион, лежащий на полпути между богатым нефтью Ближним Востоком и Юго-Восточной Азией, непосредственно граничит с Китаем и примыкает к уязвимой для внешних воздействий южной границе Китая на большей части ее протяжения. Данное обстоятельство дает Китаю стратегическую возможность получить через Южную Азию прямой доступ к международным морским путям Индийского океана. Его зона всегда была ареной борьбы за силовое преобладание между Россией, США и Западом в целом и теократическими исламскими государствами вроде Ирана просто потому, что через этот район проходят 75% мировых морских перевозок.
Китай использовал Иран, чтобы обеспечить себе путь на Ближний Восток. Китай и Иран — важные геополитические акторы и важные игроки на глобальном энергетическом рынке8. В последние годы китайско-иранские отношения расширились и углубились. Главная ось, вокруг которой вращается это партнерство, — сотрудничество в сфере энергетики. В результате Китай оказывается кровно заинтересован в исходе дипломатического кризиса, возникшего в связи с Иранской ядерной программой.
Развитие китайско-иранских отношений за последние два десятилетия — это одно из звеньев в процессе неуклонного расширения связей Китая с «Большим Ближним Востоком» и шире — развития связей между странами Восточной и Западной Азии. В то же время отношения между Китаем и Ираном имеют свою специфику в том, что касается их происхождения и отличительных особенностей, не говоря уже о далекоидущих потенциальных последствиях. Эти отношения коренятся в общем историческом опыте, в общих перспективах и общих опасениях по поводу нынешнего положения дел в мире и в регионе и в пересекающихся интересах.
Становой хребет китайско-иранских экономических отношений — сотрудничество в сфере энергетики, хотя экономические связи установились и в других сферах. Основная форма энергетического сотрудничества — торговля сырой нефтью. В 2005 году Иран был третьим ведущим зарубежным ее поставщиком в Китай, удовлетворяя приблизительно 14% китайских потребностей в импорте9. В январе 2006 года Иран сменил Саудовскую Аравию в качестве главного источника импортируемой Китаем нефти. Что касается выгод, которые это приносит КНР, можно отметить, что сырая нефть из Ирана помогает не только удовлетворять стремительно растущие потребности Китая, но и сдерживать рост затрат на импорт благодаря закупке относительно дешевой тяжелой (с высоким содержанием серы) нефти, которой много в Иране (и в Саудовской Аравии).
Еще одна линия связей в сфере энергетики с Ираном, на который приходится примерно 15% мировых запасов природного газа10, сформировалась в результате роста китайского спроса на горючее в виде сжиженного природного газа. В марте 2004 года государственная компания «Zhuhai Zhenrong Corporation», отпочковавшаяся от государственной корпорации NORINCO, заключила 25-летнее соглашение об импорте 110 млн т иранского сжиженного природного газа. Стоимость сделки составляет примерно 20 млрд долл. Согласно условиям соглашения по месторождению Ядаваран, «Sinopec» обязался в течение 25 лет, начиная с 2009 года, закупать ежегодно по 10 млн т СПГ11. По оценке заместителя министра нефти Ирана Хади Неджад-Хоссейниана, экспорт газа в Китай постепенно вырастет до 40 млн т в год12.
Третья область энергетического сотрудничества — разведка и разработка месторождений. Участие китайских компаний в подобных проектах — составная часть интернационализации их деловых операций и усилий, направленных на приобретение доли в добывающих мощностях по всему миру, чтобы таким образом повысить надеж-
8 По словам Али Акбара Вахиди аль-Аха, заместителя управляющего «Петролеум инжениринг энд девелопмент», дочерней фирмы Иранской национальной нефтяной компании, «Китай и Иран просто идеально подходят друг другу... В Китае — величайший в мире рынок потребления энергии и никаких надежных источников энергии, а нам нужна иностранная валюта. И к тому же у них огромные деньги, которые они готовы инвестировать. Это ситуация абсолютно взаимовыгодных отношений» (цит. по: Walt V. Iran Looks East // Fortune, 21 February 2005).
9 См.: Iran’s Crude Oil Sales to China // Mehr News Agency, FBIS-Near East and South Asia (далее FBISNES), 12 April 2005.
10 См.: International Energy Outlook 2006, U.S. Energy Information Agency, June 2006, Table 8 [http:// www.eia.doe.gov/oiaf/ieo/nat_gas.html].
11 См.: Associated Press, 19 March 2004; The Asian Wall Street Journal, 13 March 2004.
12 См.: Iran: Official Says Gas Exports to China To Start in 2009 // Mehr News Agency, FBIS-NES, 5 July
2005.
ность и безопасность энергоснабжения в долгосрочной перспективе. В августе 2000 года Китайская национальная нефтяная корпорация (КННК) выиграла свой первый контракт на бурение скважин в Иране (бурение 19 газовых скважин в Южном Иране). Самое крупное достижение в этой области — широко освещавшееся предварительное соглашение о разработке нефтяного месторождения Ядаваран, заключенное в октябре 2004 года между Национальной нефтяной компанией Ирана (NIOC) и «Sinopec». В соответствии с этим соглашением, после того как предприятие заработает на полную мощность, NIOC в течение 25 лет будет продавать Китаю по 150 000 баррелей сырой нефти в день по рыночной цене13.
Мотивы, по которым Иран стремится привлекать китайские компании к участию в этих проектах, смешанные. Главная коммерческая цель — получить доступ к остро необходимым ему иностранным инвестициям и технологиям. С этой целью органично сочетается и стратегический императив — необходимость укреплять экономическое партнерство с великой мировой державой, постоянным членом Совета Безопасности ООН, что может оказаться важным рычагом в противостоянии американскому и западному давлению.
Китай и Иран нашли точки соприкосновения и в том, что касается сооружения неф-те- и газопроводов. Китайские компании участвуют в проектах, которые позволят Ирану увеличить объем сделок по обмену нефтью и газом. По трубопроводу Нека — Сари, построенному консорциумом китайских компаний во главе с «Sinopec» и КННК (строительство завершено в 2003 г.), российская сырая нефть, доставляемая танкерами из портов Астрахань и Волгоград, из Иранского порта Нека перекачивается вглубь территории Ирана. По другому трубопроводу, построенному с китайским участием, нефть с терминала в порту Нека будет доставляться на нефтеочистительный завод в южном пригороде Тегерана Рей14. Китай заинтересован в расширении Иранской сети нефте- и газопроводов и безотносительно к тому, участвуют ли в их строительстве китайские фирмы. В рамках поставленной цели расширить альтернативные сети поставок15 Пекин надеется получить от Тегерана необходимые гарантии, чтобы построить нефтепровод протяженностью 386 км, идущий от побережья Каспийского моря до другого трубопровода в Казахстане, который будет связан с Китаем.
Кроме того, Китай и Иран по отдельности и совместно работают над расширением возможностей относительно обработки растущих потоков нефти, газа и нефтепродуктов, направляемых из Персидского залива в Восточную Азию. Например, чтобы поддержать рост импорта СПГ из Ирана и от других поставщиков, Китай строит приемные терминалы в Гуандуне, Шанхае и в провинции Фуцзянь16.
Подытоживая сказанное, можно отметить: представляется, что если Иран решительно настроен развивать полномасштабное стратегическое партнерство, то Китай заинтересован прежде всего в торговле и в ограниченных взаимных политико-стратегических обязательствах. Взгляды Ирана хорошо отражает высказывание министра иностранных дел Манучехра Моттаки: «Китаю нужна надежная энергия, и мы способны гарантировать ее поставки. По сути, сегодня начинается стратегическая стадия в сотрудничестве между нашими двумя странами»17. По мере усиления западного
13 См.: China To Cooperate With Iran in Oil, Gas Sectors // Islamic Republic News Agency (далее IRNA], FBIS-NES, 27 December 2004.
14 См.: Hooman P. Russia Turns to Iran for Oil Exports // Asia Times, 11 February 2003.
15 Это явствует, например, из решения китайского правительства профинансировать около 80% затрат (оцениваемых в 248 млн долл.) на сооружение глубоководного порта Гвадар, благодаря чему станет возможно доставлять нефть сухопутным путем через территорию Пакистана в Западный Китай.
16 Сведения агентства IRNA, цитируемые FBIS-NES, 14 октября 2005.
17 См. текст интервью, данного Радио и телевидению Исламской Республики Иран (IRIB), IRNA, BBC-SWB-NES, 8 июня 2005.
давления на Иран его руководители при любой возможности стремятся сблизиться с Китаем.
По словам секретаря Совета национальной безопасности Ирана Али Лариджани, Китай (наряду с Россией и Индией) «может сыграть уравновешивающую роль»18. Аналогичным образом заявления президента ИРИ Ахмадинежада на пекинском саммите ШОС в июне 2006 года показывают, каким образом Тегеран будет пытаться использовать свои энергетические ресурсы как политический спасательный круг. Повторяя эти заявления, доктор Али Акбар Велаяти, ранее министр иностранных дел, а ныне советник духовного лидера Ирана Али Хаменеи, называет ШОС «политическим блоком»19.
Похоже, высшие должностные лица Ирана порой недооценивают важность для Китая отношений с Соединенными Штатами и, возможно, переоценивают готовность Пекина заходить достаточно далеко в поддержке Тегерана. Кроме того, при всем восхищении иранских руководителей «китайской моделью» и твердом желании реализовать у себя в стране ее исламскую версию, — они в своей системе рассуждений, кажется, благополучно игнорируют тот факт, что своим успехом Китай обязан динамичному развитию экономических отношений и достижению определенного modus vivendi в политике с Западом, прежде всего с Соединенными Штатами. Наконец, объявляя Китай «сверхдержавой нового столетия» и неявно связывая будущее Ирана с его способностью держаться за фалды Китая, иранские руководители рискуют оказаться заложниками собственного стремления выдавать желаемое за действительное, в то время как руководство Китая отдает себе ясный отчет в своей нынешней слабости по отношению к Соединенным Штатам и ведет себя в высшей степени осторожно, стараясь не вступать в прямую конфронтацию с Вашингтоном и не дать втянуть себя в такую конфронтацию.
С этой точки зрения интересно взглянуть и на кое-какие слабые места и источники неопределенности в экономической сфере. Сердцевину китайско-иранского сотрудничества в энергетическом секторе составляет экспорт в Китай больших и постоянно растущих объемов иранской сырой нефти. Но энергетическая отрасль Ирана отчаянно нуждается в зарубежных инвестициях и технологиях. Китайские инвестиции до сих пор представляются ничтожными по сравнению с потребностями Ирана. Кроме того, в своем постоянном стремлении к диверсификации китайские энергетические компании переносят свою инвестиционную активность на страны Африки и Центральной Азии, вероятно стремясь максимально диверсифицировать свои операции, уводя их подальше от Персидского залива, и таким образом застраховать себя от рисков и неопределенности, связанных с пустившим там глубокие корни американским военным присутствием, с местной нестабильностью и с необходимостью доставки нефти морским путем.
Заключение
Усилия Пекина по укреплению своих связей с регионом Большой Центральной Азии наталкиваются на всепроникающее присутствие Вашингтона в Афганистане. Но и при всем том очевидно, что Кабул остается жизненно важным элементом пекинской энергетической инфраструктуры, связывающим Китай с Пакистаном, Ираном и богатыми нефтью странами Центральной Азии. Так что ни для кого не было сюрпри-
18 Savadore B. Tehran Seeks Allies Through Energy Cooperation // South China Morning Post (Hong Kong),
16 June 2006.
19 Calabrese J. China and Iran: Partners Perfectly Mismatched // Middle East Institute, 18 August 2006 [http://209.85.229.132/search?q = cache:Jcd2EWbqNpwJ:www.energiasportal.com/download/3 75/ +Calabrese+John+South+China+Morning+Post&cd=16&hl=en&ct=clnk].
зом, когда в мае 2008 года Китай инвестировал 3,5 млрд долл. в проект меднорудного месторождения Айнак в отдаленной провинции Логар. Китай также продлил Синьцзянскую железную дорогу (через Карокорумское шоссе) до Кашгара, расположенного приблизительно в 500 км от границы Китая с Пакистаном, и участвует в прокладке железнодорожной линии, которая должна связать Гвадар с пакистано-иранской железной дорогой.
Китай пользуется своими громадными денежными резервами, чтобы скупать крупные энергетические активы в странах, переживающих трудности, вроде Афганистана, и обеспечивает себе не только поступление энергоносителей, но и ключевые стратегические преимущества на много лет вперед. Хотя большая часть его энергетического импорта все еще приходится на Ближний Восток, Пекин лихорадочно ищет возможности диверсифицировать поставщиков в глобальном масштабе, обращаясь с этой целью к источникам в Венесуэле, в других латиноамериканских странах, в Африке, в России и в Центральной Азии. Кроме того, хорошо известны стратегические опасения по поводу того, что в кризисных ситуациях Малаккский пролив или какие-то другие зоны Индийского океана могут быть закрыты для мореплавания. Поэтому, исходя из геостратегических соображений, Китай стремится избегать чрезмерной зависимости от ближневосточных и африканских производителей. Главное, что делает Центральную Азию таким привлекательным источником энергоресурсов в глазах тех, кто занимается в Китае стратегическим планированием, — географическая близость государств Большого Каспийского бассейна, многие из которых непосредственно граничат с Китаем, и незначительность американских военных сил в Центральной Азии, особенно таких, которые были бы способны противостоять огромным сухопутным силам Пекина. Не будет нужды транспортировать энергоресурсы по океанским путям, где китайские линии энергоснабжения потенциально могут быть заблокированы американским и индийским флотом. Важным преимуществом Тегерана в глазах Пекина является возможность транспортировать газ и нефть в Китай по суше с помощью новых трубопроводов, которые сооружаются в Казахстане, Туркменистане и Узбекистане при содействии Китая и в конце концов могут соединиться с иранскими трубопроводами. В декабре 2005 года уже был открыт нефтепровод Атасу — Ала-шанькоу, ведущий из Казахстана в Китай, а в 2006 году Пекин заявил о своих планах построить идущий параллельно ему газопровод. Кроме того, Китай обсуждает с Узбекистаном, Туркменистаном и Таджикистаном возможность сооружения новых газопроводов, которые соединялись бы со строящимся газопроводом, пуск которого намечен на 2009— 2010 годы20.
Несмотря на все это, важнейшим для Китая поставщиком энергоносителей в Каспийском бассейне остается Иран. Только за первый квартал 2006 года импорт нефти из Ирана в валовых показателях вырос на 25%. На Иран уже приходится 15—17% ежегодно импортируемой Китаем нефти, и интерес КНР к постройке проходящего по суше трубопровода из ИРИ ясно показывает, что роль Ирана в китайской энергетической политике в обозримом будущем будет только расти21.
Кроме того, Пекин обсуждает свое возможное участие в проектируемом трубопроводе Иран — Афганистан — Пакистан — Индия. Аналогичным образом Китай, видимо, проявит интерес и к участию в трубопроводном проекте Туркменистан — Афганистан — Пакистан — Индия, в случае реализации последнего. Если взаимодействию в энергетической сфере между Пакистаном и Китаем суждено воплотиться в жизнь, то установление подобной связи только усилит нынешнее тесное переплетение проблем энергообеспече-
20 Cm.: Blank St. China’s Emerging Energy Nexus with Central Asia // Jamestown Foundation, China Brief,
19 July 2006, Vol. 6, Issue 15.
21 Ibidem.
ния, безопасности и использования военно-морской мощи. Иллюстрацией этого может служить поддержка Китаем сооружения крупного глубоководного порта в пакистанском Гвадаре. Участие Исламабада в обеспечении поставок энергоносителей в КНР, без сомнения, усилило бы стремление Китая помочь Пакистану в поддержании его безопасности, стабильности и нефундаменталистского характера. В этой связи заслуживает упоминания, что, в соответствии с подписанным в мае 2009 года контрактом, Иран будет экспортировать в Пакистан 21,5 млн куб. м газа в день.
Сам Тегеран делает ставку на полную «взаимозависимость геоэкономической политики стран Азии и Персидского залива». В рамках этой политики Тегеран предложил создать Азиатскую сеть энергетической безопасности и проложить трубопровод Иран — Пакистан — Индия стоимостью 7,6 млрд долл. Оба предложения — хорошие примеры усилий ИРИ по развитию регионализации, но оба они обречены на неудачу из-за сильного давления других игроков, прежде всего США.
Тем временем общее для России и Ирана противостояние позиции Вашингтона, стремящегося не подпускать их к каспийским проектам транспорта энергоносителей, конфронтация с Соединенными Штатами и сомнения в жизненности российско-американского сотрудничества подталкивают иранских лидеров к большей гибкости в региональной политике и побуждают их сохранять приверженность союзу с Россией и в интересах собственной безопасности, и в качестве возможного противовеса американской политике в Центральной Азии. Москва же в условиях ожесточенного геополитического и гео-экономического соперничества с Вашингтоном в Центральной Азии и на Ближнем Востоке видит единственную возможность в сотрудничестве с Тегераном, пусть даже ценой компромисса в вопросах о разграничении Каспийского моря или о иранской ядерной программе. Таким образом, Иран и Россия объединяют усилия, чтобы перетянуть на свою сторону страны Центральной Азии, и с этой целью осуществляют различные региональные проекты, такие как международный транспортный коридор Север — Юг, прокладка волоконно-оптического канала связи Север — Юг и другие, которые могли бы в будущем способствовать экономической интеграции этих государств. Москва, безусловно, вознаграждается за это возможностью выступать в качестве посредника между Ираном и Западом и согласием Тегерана с пожеланием России присоединиться к Организации Исламская конференция (ОИК) для противовеса влиянию США в Исламском мире вообще и в мусульманских странах-экспортерах нефти и газа в частности.
Та же самая схема действует и в отношениях с Китаем, другим соперником Москвы. Действительно, с середины 1990-х годов Россия и Китай говорят о создании совместно с Ираном так называемого паназиатского континентального нефтяного моста — сети трубопроводов, которые должны связать производителей энергоресурсов в России и Центральной Азии с потребителями в Китае, а возможно, и в Корее и Японии. У этой идеи есть определенный потенциал, который может реализоваться в рамках проекта энергетической безопасности, связывающего нынешних членов Шанхайской организации сотрудничества (Россия, Китай и государства Центральной Азии) с Ираном, при условии, что Тегеран вступит в ШОС.
Что касается Европейского союза, то он готов привлекать Россию и Китай к участию в своих иранских проектах — тенденция, идущая вразрез с американскими интересами в регионе22. Нельзя забывать, что Иран уже экспортирует энергоносители в Европу через территорию Турции, перекачивает туркменский газ и ведет операции по обмену нефтью с Казахстаном и Азербайджаном. Иран, Россия и Индия изобретают для себя и новые сферы сотрудничества, намереваясь связать Северную Европу с Ин-
22 Cm.: Shell, Repsol Wary of Iran Deal: Report // Payvand News, 3 May 2008.
дийским океаном через территорию Ирана и Российской Федерации. В этом контексте подписанное 25-летнее соглашение между Ираном и Швейцарией о поставках на сумму 42 млрд долл. — только прелюдия к тому, что может последовать, если США не найдут более всеобъемлющего подхода к решению проблемы Ирана23.
ЕС также настроен в пользу участия Ирана в таких проектах, как «Набукко», «Белый поток» и ирано-турецкие газопроводы с возможным привлечением арабского газа из Египта или Сирии24. Эти усилия Ирана могут перетянуть на его территорию маршруты транспортировки центральноазиатских энергоносителей и привести к формированию своего рода «газового картеля» страны с Россией и государствами Центральной Азии — идея, недавно выдвинутая Советом сотрудничества арабских государств Персидского залива и одобренная Тегераном.
Разумеется, любая идея о возможном участии Тегерана в проекте «Набукко» натолкнется на решительную оппозицию со стороны Соединенных Штатов, но и ЕС и США сегодня пытаются манипулировать новыми стимулами, способными побудить Иран отказаться от его программы обогащения урана25.
Что касается Турции, то в своих усилиях превратиться благодаря Транскаспийскому трубопроводу в главный энергетический коридор для Европы она не исключает возможность участия Ирана. Она уже активно участвует в проекте по транспортировке через свою территорию иранского и туркменского газа в Европу, что, по ее убеждению, обеспечит Европе независимость от альтернативных поставщиков газа. Если бы отношения Вашингтона с Тегераном улучшились, эта геоэкономическая тенденция могла бы выдвинуться на передний план в центральноазиатской стратегии Соединенных Штатов. Такая мысль выглядела все более реалистической, по мере того как администрация Буша утрачивала доверие к Турции как надежному и приемлемому партнеру в транспортировке энергетических ресурсов в Европу.
С точки зрения «геа1ро1Шк» идея создания альтернативного маршрута транспортировки нефти с Кавказа и из Центральной Азии к Персидскому заливу через Иран могла бы стать мудрой внешнеполитической инициативой. У Ирана есть потенциал для того, чтобы стать международным нефтяным портом и нефтеперекачивающей насосной станцией как для своих собственных нефтяных ресурсов, так и для богатых нефтью республик Центральной Азии и Кавказа. Это свело бы к минимуму влияние РФ и зависимость Европы от российских энергоносителей и трубопроводных маршрутов и одновременно дало бы промышленно развитому миру большее ощущение энергетической безопасности.
Очевидно, что Иран имеет возможности реализовать проект трубопровода Казахстан — Туркменистан — Иран, стоимость которого, по оценкам, составит приблизительно 1,2 млрд долл. Проект в настоящее время обсуждается и, как считают, способен развиться в реалистичное решение. Тогда по трубопроводу можно будет перекачивать из Казахстана и Туркменистана на остров Харг в Персидском заливе 1 млн баррелей нефти в день. Тегеран также поддерживает проект газопровода Иран — Туркменистан — Турция — Европа протяженностью 3 900 км, по которому к 2010 году будут доставлять до 30 млрд куб. м газа26.
Контекст сотрудничества между Европой и Ираном мог бы включать, помимо предоставления иранского газа для заполнения трубопровода «Набукко», и использование иранской трубопроводной сети для транспорта природного газа из газодобывающих
23 Cm.: US Fearful of Iran-Europe Gas Deals // Payvand News, 3 May 2008.
24 Cm.: Gollust D. Major Powers Make New Incentives Offer to Iran // VOA, London, 3 May 2008.
25 Ibidem.
26 Cm.: Molavi R., M. Shareef. Iran’s Energy Mix and Europe’s Energy Strategy // Durham University Centre for Iranian Studies, Policy Brief, 2008.
стран Кавказа и Центральной Азии на европейский рынок, а также европейские инвестиции в энергетический сектор Ирана27. Это может показаться парадоксом, но без участия Ирана Вашингтон не сможет снизить зависимость Европы от российского газа. Как отмечается в одном российском анализе, от Тегерана зависит, какое решение принять: обеспечить ли себе доступ на западный рынок благодаря участию в проекте «Набукко» или присоединиться к России, Китаю, Индии, Пакистану и некоторым странам Центральной Азии в реализации плана «азиатской энергетики». Там также утверждается, что самой удобной формой интеграции между Россией, государствами Центральной Азии и Ираном представляется сотрудничество в рамках ШОС28.
27 Cm.: Grigoriadou I. Evropaiki Energiaki Asfaleia — Ellhno-Tourkiki Synergasia [European Energy Security — Greek-Turkish Cooperation] // ELIAMEP, Policy Brief, December 2008, No. 12.
28 Cm.: Yurtayev V. Iran and Russia: New Start after 30-year Pause // Strategic Culture Foundation [http:// en.fondsk.ru/print.php?id=1877].
