CC BY
286
СТРАТЕГИЯ КИТАЯ В ОТНОШЕНИИ ЦЕНТРАЛЬНОЙ И ЮЖНОЙ АЗИИ: ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЕ ИНТЕРЕСЫ И БЕЗОПАСНОСТЬ
Д-р Трассиволос Н. МАРКЕТОС
Юрист-международник (специализация по международному публичному праву в Университете Экс-Марсель-Ш, Франция), номинирован Университетом Пантеон (Греция) на степень доктора наук по международным отношениям, сотрудник Министерства иностранных дел Греции, преподаватель геополитики Евразии в Афинском отделении Центра дипломатических и стратегических исследований (С.ЕЛ^. — Париж) (Афины, Греция)
Введение
Сростом китайской экономики и масштабов ее интеграции в глобальный рынок усиливается взаимная зависимость этих двух процессов. Долгосрочные цели развития КНР будут достижимыми лишь в том случае, если страна сумеет обеспечить себе расширенный и устойчивый доступ к мировой торговле, к зарубежным ресурсам и энергоносителям. Эта последняя проблема становится все более острой и неотложной: Китай все больше зависит от импорта энергоносителей, и если ее не разрешить, она превратится в лимитирующий фактор развития. Ситуация выглядит особенно серьезной в условиях недостаточности предложения нефти на рынке из-за последних событий в Ливии и вполне возможных перебоев с поставками с Ближнего Востока. Что касается нефти, то, по оценкам Международного энергетического агентства (МЭА), представленным в 2010 году, объем китайского импорта должен вырасти с 4,3 млн
баррелей в день в 2009-м до 12,8 баррелей в день в 2035 году, а удельный вес импорта в удовлетворении внутреннего спроса поднимется с 53% до 84%. В дальнейшем проблема недостаточности предложения ресурсов будет играть еще большую роль в международных отношениях и служить все более серьезным источником конфликтов между крупными державами. А поскольку одни страны наделены стратегическими природными ресурсами щедрее, чем другие, — открывается возможность использовать природные ресурсы как инструмент достижения политических преимуществ. История знает случаи, когда экономической дипломатии удавалось сыграть немалую роль в изменении мирового баланса сил. Особенно охотно государства прибегают к экономическим мерам для достижения своих внешнеполитических целей в тех случаях, когда «снижается легитимность власти существующих институтов международного сотрудниче-
ства»1. На наших глазах идет перестройка всей структуры мировой геоэкономической мощи, и результаты этого процесса заставят государства заново оценить эффективность их энергетического, экономического и внешнеполитического курса.
В докладе Министерства обороны США за 2011 год отмечается, что региональная энергетическая стратегия Пекина направлена на то, чтобы ослабить его опасную зависимость от морских коммуникаций, в особенности от тех коммуникаций, что проходят через Южно-Китайское море и Малаккский и Ормузский проливы. В настоящее время Китай мало способен контролировать движение грузов через Индийский океан и упомянутые проливы. Эти трудности заставляют его вкладывать значительные ресурсы в развитие двусторонних отношений и в сооружение объектов инфраструктуры поддержки флота в таких странах, как Пакистан, Бангладеш, Шри Ланка и Мьянма. Сверх того, Китай заключил со своими центральноазиатски-ми соседями, богатыми энергоресурсами, множество соглашений о поставке нефти и природного газа по трубопроводам. Он также строит трубопровод через территорию Мьянмы, чтобы доставлять нефть в обход Малаккского пролива. Однако при всем том новые сухопутные трубопроводы лишь незначительно снизят грядущие потребности в морском транспорте углеводородов. К тому же нефть из Центральной Азии может оказаться для Китая чересчур большой роскошью: Россия неизменно занимает первое или второе место в мире по объему добычи нефти, второе место в мире по экспорту нефти, второе место в мире по объему добычи газа и, как показывает
1 Bergeijk P. et al. Economic Diplomacy // The Hague Journal for Diplomacy, 2011, Vol. 6, No. 1. P. 1—6.
А. Ливен, давно считает, что в вопросах снабжения нефтью Китаю волей-неволей придется полагаться именно на нее. Однако тот стал искать для себя другие источники энергоресурсов, и крупнейшим поставщиком нефти в КНР Россия так и не стала — Китай сумел избежать судьбы Европы, попавшей в сильную зависимость от российского газа и нефти2. По данным Стокгольмского института исследования проблем мира (SIPRI), недавно проанализировавшего китайско-российские отношения в энергетической сфере, Россия занимает всего лишь пятое место среди поставщиков нефти в Китай, уступая Саудовской Аравии, Анголе, Ирану и Оману. Сотрудничество между двумя странами в газовой сфере тоже было крайне незначительным — главным образом из-за того, что сторонам не удалось согласовать вопрос о строительстве газопровода. Как следует из доклада, на долю России приходится всего 4% всех поставок сжиженного природного газа в Китай. Половина импортируемого Китаем СПГ поступает из Австралии. У китайских аналитиков вызывают настороженность конфликт с Россией по вопросу о ценах, проблемы с китайскими инвестициями в разработку месторождений и добычу газа, они высказывают сомнения в возможности масштабных инвестиций, которые могли бы гарантировать рост поставок. По данным «Jane's Intelligence Review», 95% нефти, поступающей в Китай морским путем, импортируется из Африки и с Ближнего Востока. Соответственно, если морские коммуникации Китая станут более уязвимыми, влияние России и стран Центральной Азии возрастет.
2 Cm.: Philippens H. Fueling China's Maritime Modernization: The Need to Guarantee Energy Security // Journal of Energy Security, LAGS, December 2011. P. 2.
Особенности ситуации
Опасения по поводу цен, стабильности поставок и распределения ресурсов усилили внимание к ресурсной дипломатии. Проблемы, вызывающие эти опасения, тесно пере-
плетены друг с другом, и игра на них все чаще используется в качестве инструмента внешней политики. Кроме того, в ожидании грядущего роста мирового спроса на энергоресурсы их текущее предложение на рынке может сократиться. Здесь наглядным примером может послужить использование самим Китаем своих ресурсов редкоземельных элементов. В настоящее время на Китай приходится 97% мирового производства редкоземельных элементов. Благодаря этому он смог воспользоваться поставками редкоземельных элементов как инструментом в дипломатическом торге — примерно так же, как Россия пользуется поставками нефти для давления на страны Европы. Хотя Китай и давал понять, что не станет использовать поставки редкоземельных элементов подобным образом, тем не менее в 2011 году он приостановил их экспорт в Японию, после того как между двумя странами возник территориальный спор из-за притязаний на острова архипелага Сенкаку и на прилегающую особую экономическую зону в Восточно-Китайском море. Конфликт достиг кульминации в 2010 году в связи со столкновением рыболовецких судов. Китай может и не располагать контролем над морскими коммуникациями, обеспечивающими его нефтью, газом и другими ресурсами, но, пока он сохраняет монополию на рынке редкоземельных элементов, он вполне способен использовать запасы этого сырья как рычаг политического давления. Нефтеперегонные заводы не могут обходиться без таких редкоземельных элементов, как лантан и церий, используемых в установках крекинга с жидким катализатором. Если экспортные квоты на редкоземельные элементы будут снижены, это обернется ростом цен на бензин. Ирония ситуации заключается в том, что редкоземельные элементы — важнейший компонент многих «зеленых» технологий, необходимых для того, чтобы смягчить зависимость от горючего, получаемого путем переработки нефти3.
Крайне маловероятно, что Китай развяжет войну из-за одной лишь проблемы обеспечения ресурсами, поскольку военные действия серьезно помешают процветанию взаимосвязанных экономик Китая, США и других стран региона, а также мира в целом. Кроме того, для того чтобы поддерживать строительство вооруженных сил, Китаю необходим дальнейший экономический рост. Главная угроза, которой страшится Коммунистическая партия Китая, — возможность того, что региональные и глобальные державы будут стремиться затормозить экономический рост страны. Достигнутое процветание усилило внутреннюю нестабильность, что делает постоянное продолжение роста абсолютной необходимостью4.
Китайский ученый Гон Цзянхуа в 2011 году утверждал, что «территориальная целостность и суверенитет, доступ к стратегическим ресурсам и торговым путям представляют собой жизненно важные интересы Китая, и тот, как и любая другая страна, никогда не согласится пожертвовать ими». По мнению китайского аналитика, в будущем к войне могут привести недостаток ресурсов и недостаток доверия. И более серьезной из этих двух причин может быть именно проблема доступа к ресурсам и контроля над ними. Однако в том, что касается энергетической безопасности в Южно-Китайском море, вопрос доверия и вопрос доступа к ресурсам представляются равнозначимыми: доверия решительно не хватает всем заинтересованным сторонам. Китай не доверит американскому военно-морскому флоту ни патрулирование мирового океана и охрану линий коммуникации, ни посредничество в его конфликтах с другими державами. Поэтому он будет стремиться все в большей мере защищать и контролировать свои морские коммуникации5.
3 См.: Ве^еук Р. et а1. Ор. ск Р. 2.
4 См.: РЫНрре^ Н. Ор. ск. Р. 3.
5 См.: Ibid. Р. 4.
С другой стороны, Центральная Азия и Афганистан — зоны особого интереса с точки зрения внутриконтинентальной конфигурации энергетической безопасности Пекина (далее мы остановимся на этом вопросе подробнее) — могут служить как рычагом стратегии Запада и России по сдерживанию Китая, так и окном в Европу, Иран и к прибрежным районам на юге для самого Китая. Китайская элита всерьез опасается, что против страны применят стратегию сдерживания, хотя такой вариант развития событий выглядит не слишком вероятным. Все это не означает, что Китай видит в регионе Большой Центральной Азии (БЦА) свой Lebensraum (жизненное пространство), — скорее он рассматривает данный регион как стратегическую зону для поддержания торговли и безопасности на длительную перспективу6. Но и такой взгляд заставляет Китай стремиться необратимо утвердить свое присутствие в регионе, используя для этого и двусторонние отношения, и многосторонние институты, и стратегию многосторонней дипломатии. В целом Китаю, несмотря на отдельные заметные неудачи, удалось добиться определенных успехов в расширении своего операционного пространства в регионе Большой Центральной Азии.
Совершенно очевидно, что Китай не пытается заходить слишком далеко в строительстве многосторонних институтов в регионе. Похоже, его стремления не идут дальше формирования структур, достаточных для реализации его политических и экономических интересов. Однако Китай является мотором Шанхайской организации сотрудничества и надеется, что сотрудничество в рамках ШОС окажется предпочтительной стратегией для правительств стран региона. Россия, со своей стороны, не заинтересована в снижении своего влияния в регионе и продолжает всячески поддерживать Содружество Независимых Государств (СНГ). Расхождения между Россией и Китаем ослабляют усилия по многосторонней интеграции в регионе — к немалой радости региональных правительств, которые не хотели бы над собой ни российского, ни китайского доминирования. Однако не приходится отрицать, что регион является зоной доминирования России и Китая, и что при этом Китай выступает как становящаяся и усиливающаяся влиятельная сила, в то время как Россия — как более старый и влиятельный гегемон. У остальной части мирового сообщества путей для проникновения в регион очень немного. И связано это не с какой-то особой привлекательностью Китая или России для стран региона, а с тем, что другим внешним акторам не хватает надлежащей координации и концентрации усилий. Окно возможностей для внешних игроков, стремящихся закрепиться в регионе, создают серьезные кризисы, вроде политических революций. Отсюда и усилия России и Китая как-то успокоить политический хаос в Кыргызстане в апреле 2010 года7.
Сам Пекин придал официальную форму своим двусторонним отношениям с целым рядом стран и заключил немало соглашений о сотрудничестве и стратегическом партнерстве. Особенно важным среди подобных соглашений представляется китайско-российское стратегическое партнерство (2002 г.). Оно важно и с точки зрения двусторонних отношений, и как основа для развития в будущем системы многосторонних отношений, поскольку, по замечанию Л. Дитмера, оно объединяет друг с другом «две огромные и переживающие состояние опасной неопределенности многонациональные континентальные империи, позволяя им наладить взаимопомощь, невиданно полезную для них обеих перед лицом относительно враждебного международного окружения»8.
6 Cm.: Ashraf T.M. China Seeks an Afghan Stepping-Stone // Asia Times Online, 16 May 2008 [http://www.atimes. com/atimes/China/JE16Ad03.html].
7 Cm.: Swanstrom N. China and Greater Central Asia: New Frontiers? // Silk Road Paper, Central Asia-Caucasus Institute, Silk Road Studies Program, December 2011. P. 37—38.
8 Dittmer L. The Sino-Russian Strategic Partnership // Journal of Contemporary China, 2001, Vol. 10, No. 28. P. 413.
России принадлежит центральная роль в формировании многосторонней энергетической политики. Международная изоляция Ирана в сочетании с китайско-иранским «партнерским сотрудничеством» открывает Китаю пространство для маневра по добыче энергетических ресурсов в Иране, и Китай усиленно стремится привязать Иран к китайской энергетической сети. И Высший руководитель Ирана аятолла Али Хаменеи, и бывший президент Акбар Хашеми Рафсанджани открыто выражали восхищение «китайской моделью» и проявляли полную готовность сотрудничать с Китаем. Китай, наряду с Россией, оказывал самую твердую и последовательную поддержку Ирану, хотя есть признаки того, что теперь он более критично относится к иранской ядерной политике. Эти признаки можно видеть, в частности, в поддержке Китаем резолюции Совета Безопасности, направленной против Ирана9.
Одновременно стратегическое партнерство с Пакистаном обеспечило Китай надежным союзником против Индии и открыло ему доступ в Персидский залив. Пакистан сегодня сталкивается с серьезнейшими проблемами. Под вопросом сама его территориальная целостность. Пекин испытывает серьезные опасения насчет того, сможет ли Пакистан справиться с этими трудностями. Бросается в глаза одна общая черта всех устанавливаемых Китаем отношений партнерства и сотрудничества — возможно, за исключением партнерства с Пакистаном: содержание и рамки всех таких отношений можно толковать по-разному. Со стороны Пекина это сознательная стратегия: формулируя соответствующие соглашения весьма неопределенным и неоднозначным образом и тем самым делая их принципиально двусмысленными, Китай умудрился создать достаточно хорошую основу для поддержания отношений одновременно с Соединенными Штатами, Россией, Индией, Пакистаном и Ираном. Эта линия останется основой китайской политики, но во многих случаях придерживаться ее будет все сложнее. Особенно трудно будет сохранять нейтралитет в отношениях с Пакистаном и Ираном10.
У китайско-российского и китайско-пакистанского стратегического партнерства и китайско-иранского партнерского сотрудничества есть еще один эффект: оно дает Китаю возможность для массированного проникновения в сферы влияния его партнеров. Так, Кремль нехотя согласился признать китайско-российский modus vivendi в Центральной Азии, а Пакистан не выражал публично особой озабоченности в связи с растущим китайским присутствием в Афганистане11. Президент Афганистана Хамид Карзай даже вновь напомнил о своем амбициозном стремлении воспроизвести в Афганистане «американскую демократию в сочетании с китайскими успехами в экономике»12. Были подписаны соглашения о китайско-афганском партнерстве и всестороннем сотрудничестве, что привело к серьезному укреплению отношений между двумя страна-ми13. Сказанное вовсе не означает, что Китай в краткосрочной перспективе хотел бы занять место России на Большом Ближнем Востоке (ББВ). Напротив, Китай считает, что в регионе ББВ (за исключением Пакистана) у России значительно больше возможностей и она проявляет больше готовности к действиям, как можно было видеть на примере ситуации с Кыргызстаном.
Но за всем тем существуют и неизбежные пределы для китайских устремлений в этом регионе. Они связаны и с вторжением Пекина в сферы интересов других держав, и с суще-
9 Cm.: Real Clear World Video — China Agrees to Increase Pressure on Iran, 15 April 2010 [www.realclearworld. com/.../china_agrees_to_increase_pressure_on_iran_.htm].
10 Cm.: Swanstrom N. Op. cit. P. 76.
11 Cm.: Norling N. The Emerging China — Afghanistan Relationship // CACI Analyst, 14 May 2008 [http:// www.cacianalyst.org/?q=node/4858], 11 March 2011.
12 Hu Jintao Holds Talks with Afghan President Karzai // Consulate General of the People's Republic of China in San Francisco, 24 March 2010 [http://www.mfa.gov.cn/eng/wjb/ zzjg/yzs/gjlb/2757/2759/t675482.htm].
13 Cm.: Ibidem.
ствующими в самом регионе опасениями по поводу возможного китайского доминирования. Тем не менее, если сравнивать с другими региональными державами, в частности — что особенно важно, — при сравнении с Россией, Китай демонстрирует больше склонности уважать суверенитет государств региона. В частности, Китай готов больше считаться с правом государств региона создавать объединения без участия внешних держав. Россия же решительно выступает против таких институтов.
Похоже, что китайцы гораздо больше верят не в принуждение и в мышление в терминах игры с нулевой суммой, а в возможности инвестиций и экономических связей, которые сами должны будут сделать свою работу. Но это же свидетельствует и о том, что Китай сознает собственную слабость и то, насколько опасной может быть для него слишком стремительная и энергичная экспансия.
Другие державы в регионе пытались так или иначе реагировать на усиление иностранного, особенно китайского присутствия независимо от того, насколько они верят в китайские утверждения о «мирном подъеме». Несомненно, что Китай усилил свое влияние в регионе и со временем должен укрепиться там гораздо прочнее. А учитывая воздействие современных технологий в сфере транспорта, это влияние непременно будет распространяться в глубину Евразии, ставя другие державы в положение, когда сохранять пассивность будет для них делом все более и более опасным.
Сегодня китайские железные дороги проходят через горные системы Куньлунь и Тангла на высотах, о которых еще какое-то десятилетие назад нельзя было и помыслить, а возможно, они даже дотянутся через Тянь-Шань до Кыргызстана. Китайская компания «Хуавей» обеспечивает телефонную коммутацию в Афганистане; китайские технологии стали поистине спасательным кругом для иранской нефте- и газодобычи. Сегодня уже очевидно, что без понимания практических и политических последствий, которые несет китайское присутствие в Большой Центральной Азии, невозможно правильно оценить ни открываемые этими инвестициями новые возможности и перспективы, ни те угрозы, которые они таят. Китай не скрывает намерения интегрировать регион БЦА в сферу своего влияния, но и не слишком распространяется на этот счет. Здесь необходимо видеть и понимать одно: вероятные последствия неафишируемых, но массированных инвестиций в региональную инфраструктуру в сочетании с расширением политического сотрудничества со странами региона14.
Вероятные последствия
Усилия Пекина крепче связать себя с регионом Большой Центральной Азии наталкиваются на тотальное американское присутствие в Афганистане. Но и при всем том очевидно, что Кабул остается жизненно важным элементом энергетической инфраструктуры Пекина, поскольку территория Афганистана связывает Китай с Пакистаном, Ираном и богатыми нефтью странами Центральной Азии. Поэтому ни для кого не было неожиданностью, когда в мае 2008 года Китай приобрел исключительные права на добычу меди на месторождении Айнак в отдаленной провинции Логар, инвестировав в проект 3,5 млрд долл. Кроме того, Китай продлил Ланьчжоу-Синьцзянскую железную дорогу вдоль Ка-ракорумского шоссе до Кашгара, лежащего примерно в 500 км от китайско-пакистанской границы, и в настоящее время строит железнодорожную ветку, которая должна связать Гвадар с железной дорогой, соединяющей Иран с Пакистаном.
14 См.: Swanstrбm N. Ор. ей. Р. 39.
Китай использует свои громадные денежные резервы, чтобы скупать важнейшие энергетические активы в странах, находящихся в тяжелом экономическом положении, подобных Афганистану, и тем самым обеспечивает себе на будущее не только поступление энергетических ресурсов, но и важные стратегические преимущества. Хотя бульшая часть китайского импорта по-прежнему приходится на Ближний Восток, Китай всеми силами стремится диверсифицировать источники поставок на глобальном уровне, закупая нефть в Венесуэле, в других странах Латинской Америки, в Африке, России и в Центральной Азии. К тому же широко известны его опасения, что Малаккский пролив и другие транспортные маршруты, проходящие через Индийский океан, в кризисной ситуации могут быть перекрыты. Поэтому из геостратегических соображений Китай стремится избежать слишком сильной зависимости от поставок с Ближнего Востока и из стран Африки. Что особенно важно, географическая близость стран Большого Каспийского региона, многие из которых непосредственно граничат с Китаем, и отсутствие в ЦА значительных военных сил США — во всяком случае, таких, которые были бы способны противостоять мощной сухопутной армии Китая, делает эти страны в высшей степени привлекательным для пекинских стратегов источником энергоресурсов. Эти энергоресурсы не нужно будет перевозить морскими маршрутами, на которых китайские линии энергоснабжения могут оказаться уязвимыми для блокады со стороны военно-морских сил Соединенных Штатов или Индии. В глазах Пекина предпочтительным источником энергоресурсов является Тегеран, который способен поставлять в Китай нефть и газ сухопутными маршрутами по новым трубопроводам, которые при содействии Китая были построены в Казахстане, Туркменистане и Узбекистане и которые в конечном счете будут связаны с трубопроводной сетью Ирана. Еще в декабре 2005 года был введен в эксплуатацию нефтепровод Атасу — Алашанькоу из Казахстана в Китай, а в 2006 году Пекин озвучил планы строительства газопровода, проходящего параллельно этому нефтепроводу15.
Таким образом, Иран остается для Пекина важнейшим в Каспийском бассейне поставщиком углеводородов. Только за первый квартал 2006 года китайский импорт нефти из Ирана вырос в физических объемах на 25%. На ИРИ уже приходится 15—17% годового китайского импорта нефти, и интерес Китая к проходящему по суше трубопроводу из Ирана ясно показывает, что роль Ирана в энергетической политике КНР в обозримой перспективе будет только возрастать16.
Китай — это глобальная держава, готовая «накачивать» легитимностью режим иранского президента Ахмадинежада и его геополитические амбиции. И КНР, с ее неутолимым голодом на энергоносители и громадными инвестициями в иранский топливно-энергетический сектор, ни в коем случае не хочет допустить ослабления стратегических позиций и влияния Тегерана в Центральной Азии. Дело в том, что в Пекине отлично понимают: беспорядки и дестабилизация в Иране обернутся ростом американского влияния в ЦА, положат конец иранским инвестициям в Центральной Азии и дестабилизируют весь регион.
В основе формирующейся новой политики энергообеспечения КНР лежит переход на транспорт углеводородов по трубопроводам к побережью Аравийского моря с дальнейшей доставкой их танкерами в Китай. Этот грандиозный стратегический прорыв будет осуществлен в течение нескольких лет после того, как американцы окончательно уйдут из Афганистана. Тогда в Афганистане планируется создать при поддержке КНР ирано-пакистанский кондоминиум, который займется переброской углеводородов в круп-
15 Cm.: Stephen B. China's Emerging Energy Nexus with Central Asia // Jamestown Foundation, China Brief, 19 July 2006, Vol. 6, Issue 15.
16 Cm.: Ibidem.
ные порты Гвадар и Чах-Бахар. Таким образом, замышляемый коридор транспорта энергоносителей Пакистан — ЦА — Китай поможет существенно повысить энергетическую безопасность Китая и уменьшить его зависимость от морских перевозок через Ма-лаккский пролив. Безопасность морских коммуникаций — одна из основных проблем китайской военной стратегии, особенно с учетом растущей конкуренции/соперничества на море в Северо-Восточной Азии и слабости военно-морского флота Китая по сравнению с американским флотом. Эта стратегия уделяет все больше внимания усилению мощи военно-морского флота: он должен быть способен защитить протяженные морские коммуникации, особенно с учетом того, что 85% импортируемой Китаем нефти проходит через Малаккский пролив17.
В данном контексте особенно заметен сдвиг в китайской стратегии: стремление к проекции военной мощи в регион ЦА с целью обеспечить безопасность жизненно важных поставок энергоресурсов. Этот же императив является важным компонентом стратегии КНР на море. Хотя ЦА и не имеет выхода к морю, в морской стратегии КНР ей тем не менее отводится определенная дополнительная вспомогательная роль. Роль эта основывается на трех факторах. Во-первых, экономическое развитие Китая зависит от морской торговли, в то время как военно-морская мощь его ограничена и у Китая нет достаточных военно-морских сил, чтобы защитить свои морские коммуникации. Во-вторых, США являются для КНР потенциальным противником, и потому Китаю приходится постоянно учитывать свою уязвимость для возможных военно-морских операций США против его морской торговли, и прежде всего импорта энергоносителей. С этой точки зрения сухопутные трубопроводы дают Китаю средство компенсировать его уязвимость для морской блокады со стороны США. Из глобализации экономических интересов Китая вытекает понимание необходимости иметь вооруженные силы, способные к операциям на глобальном уровне, в особенности военно-морские силы для защиты его морских коммуникаций. Кроме того, поскольку 95% нефти, импортируемой в Китай морским путем, приходит с Ближнего Востока и из Африки и не может на пути в Китай миновать воды Индийского океана, — Китаю необходимо поддерживать свое присутствие в регионе Индийского океана. И Пекин действительно наращивает присутствие там, создавая сеть дружественных портов — «нить жемчужин» — начиная с Аденского залива, где он хотел бы создать военную базу. Отсюда очевиден третий фактор, формирующий основу для привязки ЦА к военно-морской стратегии Китая, — китайско-индийское соперничество.
Итак, Китай стоит перед необходимостью сокращать импорт нефти по маршрутам, проходящим через Индийский океан. Для этого ему необходимо каким-то образом уменьшить уязвимость его торговых коммуникаций против морской блокады со стороны Индии, что, в свою очередь, делает особенно важным развитие и расширение энергетических терминалов пакистанского порта Гвадар. Но этот порт и сам может стать мишенью военных операций Индии, что заставляет Китай расширять присутствие в западной части Индийского океана и усиливать поддержку Пакистана, неизбежно вызывая растущее беспокойство у Индии.
Таким образом, соперничество между Китаем и Индией, стратегия Китая на море и вопросы энергетической безопасности тесно переплелись в единый узел, и Центральная Азия играет в этом узле двойственную роль. Во-первых, чтобы уменьшить уязвимость по отношению к блокаде морских коммуникаций индийским военным флотом, Китаю ну-
17 См.: Homayoun A., Compley Gr., Bodansky V. Iran Gains Strategic Momentum Balancing Russia, the PRC and the West // Defense and Foreign Affairs, Special Analysis, 10 December 2009 (об этом более подробно см.: Marketos Th.N. China's Energy Geopolitics: The Shanghai Cooperation Organization and Central Asia // Routledge Contemporary China Series, 2009).
жен дополнительный источник поставок энергоносителей по сухопутным трубопроводам. Кроме того, энерготранспортная инфраструктура Центральной Азии должна послужить связующим звеном между Китаем и ближневосточными и африканскими источниками поставок энергоресурсов благодаря либо планируемому коридору Пакистан — Афганистан — Туркменистан, либо так называемому графику работ по проекту трубопровода ТАПИ. Во-вторых, зависимость Китая от региона Индийского океана как жизненно важного маршрута поставок энергоресурсов — будь то морем или через проектируемый терминал в Гвадаре — делает неизбежными китайское военное присутствие в регионе и закономерную реакцию Индии на это присутствие. В данном контексте растущее присутствие в Центральной Азии обеспечивает Пекину северный компонент его потенциальной «стратегии сдерживания» в отношении Дели18.
Соответственно, Пекин обсуждает возможность участия в проектируемом трубопроводе Иран — Афганистан — Пакистан — Индия, или «Трубопроводе мира». Точно так же внимание Китая привлечет и планируемый трубопровод Туркменистан — Афганистан — Пакистан — Индия (ТАПИ) при условии, что он дойдет до стадии реализации. Если бы сотрудничество между Пакистаном и Китаем в сфере энергетики осуществилось на практике, это лишь усилило бы роль и напряженность существующего узла взаимосвязанных проблем энергоснабжения, безопасности и проекции военно-морской мощи, который сегодня воплотился в поддержке Китаем строительства большого глубоководного порта в пакистанском Гвадаре. Если Исламабаду будет принадлежать важная роль в поставках энергоресурсов в Китай, это неизбежно побудит Пекин приложить все усилия, чтобы помочь Пакистану сохранить безопасность, стабильность и свободу от фундаментализма. Здесь важно отметить, что согласно подписанному в мае 2009 года контракту Иран начинает поставлять в Пакистан газ в объеме 21,5 млн куб. м в день. Важно понимать, что и Тегеран, и Исламабад отдают себе отчет в том, что в обмен на их сотрудничество и содействие реализации энергетической политики КНР та предоставит им стратегический зонтик, защищающий их как от США, так и от региональных противников (Индии, Израиля и даже России). Эта «глобальная стратегия» позволяет лучше понять источники и характер растущего влияния КНР в Тегеране.
Сам Тегеран делает ставку на полную «взаимозависимость геоэкономических стратегий в Азии и в зоне Персидского залива». В этом контексте следует рассматривать предложение Ирана создать Азиатскую сеть энергетической безопасности и его проект трубопровода Иран — Пакистан — Индия стоимостью 7,6 млрд долл. Оба этих предложения — наглядные примеры стремления Ирана к усилению регионализации, но оба они обречены на неудачу из-за сильнейшего противодействия других игроков, прежде всего США.
При этом общее желание России и Ирана противостоять усилиям Вашингтона, стремящегося не допустить их к проектам транспорта каспийских энергоресурсов, противостояние Ирана и США, сомнения Ирана в реалистичности и жизнеспособности российско-американского сотрудничества — все это побуждает иранских лидеров демонстрировать более гибкий подход к региональной политике и сохранять верность союзу с Россией как в интересах собственной безопасности, так и в качестве возможного противовеса политике США в Центральной Азии. Сама же Москва в условиях жесточайшего геоэкономического и геополитического соперничества с Вашингтоном в Центральной Азии и на Ближнем Востоке видит для себя единственный выход в сотрудничестве с Тегераном, пусть даже ценой уступок в вопросах раздела дна Каспийского моря или иранской ядерной программы. Таким образом, Россия и Иран объединяют усилия, чтобы перетянуть страны Центральной Азии на свою сторону. Для этого используются региональные
18 Cm.: Bospotinis J. Sustaining the Dragon, Dodging the Eagle and Barring // The China and Eurasia Forum Quarterly, Spring 2010, Vol. 8, No. 1. P. 76.
проекты, такие как международный транспортный коридор Север — Юг, линия волоконно-оптической связи Север — Юг и другие, которые в будущем могут способствовать экономической интеграции этих стран. Иран, без сомнения, вознаграждает Москву за эти усилия: она получает возможность выступать в качестве посредника между Ираном и Западом и согласие Ирана с ее намерением присоединиться к Организации Исламская конференция (ОИК). Последнее должно послужить противовесом влиянию Соединенных Штатов в исламском мире в целом и, в особенности, среди мусульманских стран — экспортеров нефти и газа.
Так же строятся и отношения Москвы с другим ее соперником в Евразии — Китаем. Практически с середины 1990-х годов Россия и Китай говорят о создании совместно с Ираном так называемого паназиатского континентального нефтяного моста — сети трубопроводов, которая связала бы производителей энергоносителей в России и Центральной Азии с китайскими, а возможно, также с корейскими и японскими потребителями. Теоретически, если Тегеран вступит в Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС), эта идея вполне может быть реализована в виде энергетического проекта, связывающего нынешних ее членов (Россию, Китай и страны Центральной Азии) с Ираном.
Что касается Европейского союза (ЕС), он склонен привлекать Россию и Китай к участию в своих иранских проектах, что противоречит американским интересам в регио-не19. Необходимо иметь в виду, что Иран уже экспортирует энергоресурсы в Европу через Турцию, прокачивает по своей территории туркменский газ, ведет обмен нефтью с Казахстаном и Азербайджаном. Иран, Россия и Индия задумали сотрудничество в новых сферах, с тем чтобы через территорию Ирана и РФ связать Северную Европу с Индийским океаном. С учетом этого соглашение о поставках сроком на 25 лет и стоимостью 42 млрд долл., недавно подписанное Ираном и Швейцарией, — лишь пролог к тому, что может последовать, если Америка не примет в отношениях с Ираном более широкий и всеобъемлющий подход20.
ЕС также готов приветствовать участие Ирана в таких проектах, как «Набукко», «Белый поток» и газопроводы, связывающие Иран и Турцию, с возможным подключением газа, добываемого в Египте или Сирии21. Иранские инициативы могут привести к тому, что маршруты транспорта центральноазиатских энергоносителей будут переориентированы на территорию Ирана, и к созданию с участием России и стран ЦА некоего «газового картеля» — идея, которая уже обсуждалась недавно на заседании Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива и была одобрена Тегераном. Разумеется, любая идея о возможности участия Тегерана в проекте «Набукко» наталкивается на решительные возражения США, но и ЕС, и США пытаются предложить новые инициативы по Ирану, чтобы заставить его отказаться от программы обогащения урана22.
Что же касается Турции, то она в своем стремлении превратиться в главный коридор поставок в Европу энергоносителей с Транскаспийского газопровода не исключает возможности иранского участия в газопроводе. Иран фактически уже активно участвует в проекте по доставке в Европу через территорию Турции и своего собственного, и туркменского газа, что, как полагают, полностью избавит Европу от зависимости от альтернативных поставщиков газа. Если отношения США с Тегераном улучшатся, эти геоэкономические тенденции проявятся в центральноазиатской политике США со всей нагляд-
19 Cm.: Repsol Sh. Wary of Iran Deal: Report // Payvand News, 3 May 2008.
20 Cm.: US Fearful of Iran-Europe Gas Deals // Payvand News, 3 May 2008.
21 Cm.: Gollust D. Major Powers Make New Incentives Offer to Iran // VOA, London, 3 May 2008.
22 Cm.: Ibidem.
ностью. Это представляется особенно реальным в связи с тем, что в свое время администрация Буша перестала рассматривать Турцию как приемлемого для себя партнера в том, что касается транспорта энергоресурсов в Европу.
С точки зрения «геа1ро1Шк», перспектива создания альтернативного маршрута транспорта нефти с Кавказа и из Центральной Азии через территорию Ирана к Персидскому заливу была бы разумной внешнеполитической инициативой. У Ирана есть потенциал для превращения в международный нефтяной терминал как для своей собственной нефти, так и для богатых нефтью республик Центральной Азии и Кавказа. Это сведет к минимуму влияние России и зависимость Европы от российских энергоресурсов и трубопроводов и одновременно повысит у индустриального мира чувство безопасности.
У Ирана совершенно определенно есть возможность реализовать проект трубопровода Казахстан — Туркменистан — Иран. Проект, стоимость которого, по оценкам, должна составить 1,2 млрд долл. и который должен обеспечить перекачку миллиона баррелей нефти в день из Казахстана и Туркменистана на остров Харг в Персидском заливе, в настоящее время обсуждается и может со временем оказаться вполне реалистичным стратегическим решением. Тегеран также поддерживает проект газопровода Иран — Туркменистан — Турция — Европа протяженностью в 3 900 км, по которому к 2010 году планировалось перекачивать до 30 млрд куб. м газа23.
Рамки сотрудничества Европы с Ираном могли бы включать помимо привлечения иранского газа к проекту «Набукко» использование иранской газотранспортной сети для доставки на европейские рынки природного газа с Кавказа и из стран Центральной Азии, а также европейские инвестиции в энергетический сектор Ирана24. Ирония ситуации заключается в том, что без участия ИРИ Вашингтон никак не сможет снизить зависимость Европы от российского газа. С учетом этого обстоятельства администрация Обамы сменила приоритеты на евразийском театре геополитических действий. Отношения с Россией больше не являются центральным пунктом американской политики в регионе. В силу целого ряда политических соображений более приоритетной задачей считается укрепление отношений с Турцией и Ираном, прежде всего получение иранской поддержки и содействия уходу США из Ирака и Афганистана. Еще одна важнейшая цель Вашингтона — «новый «Набукко», заполняемый газом из Ирана и Туркменистана (который будет поступать в трубопровод через территорию Ирана). Чтобы обойти существующее эмбарго и возможные новые санкции, США хотели бы проложить газопровод из Ирана через Армению в Турцию. Отсюда и давление США на Турцию, от которой требуют подписать протоколы об открытии границы с Арменией и нарушить давние договоренности с Азербайджаном, в соответствии с которыми нормализация отношений Турции с Арменией должна быть увязана с разрешением конфликта вокруг Нагорного Карабаха. На переговорах под эгидой Минской группы ОБСЕ Ереван заручился американской поддержкой идеи о возможном предоставлении независимости Нагорному Карабаху на основе прецедента Косова.
Однако, несмотря на очевидные, казалось бы, выгоды, и Турция, и Иран испытывают серьезные сомнения относительно политики США. Не отклоняя явным образом американских инициатив, они тем не менее склоняются на сторону Москвы и признают стратегическое преобладание России в Большом Черноморском регионе.
23 См.: Molavi R., Shareef M. Iran's Energy Mix and Europe's Energy Strategy // Durham University Centre for Iranian Studies, Policy Brief, 2008.
24 См.: Grigoriadou I. Evropaiki Energiaki Asfaleia — Ellhno-Tourkiki Synergasia (European Energy Security — Greek-Turkish Cooperation) // ELIAMEP, Policy Brief, December 2008, No. 12 (см. также: Vladimir Yu. Iran and Russia: New Start after 30-Year Pause // Strategic Culture Foundation, 27 January 2009 [http:// en.fondsk.ru/print.php?id=1877]).
Выводы
Как показывает анализ, сегодня Тегеран может либо получить доступ к западным рынкам, участвуя в проекте «Набукко», либо присоединиться к России, Китаю, Индии и Пакистану в реализации идеи «Энергия Азии». Выбор остается за ним. Аналитики также считают сотрудничество с ШОС самой подходящей для Ирана формой интеграции с Россией и странами Центральной Азии25. Собственно, об Иране говорят как о геостратегической оси. Все евразийское геополитическое уравнение зависит от того, какую политическую орбиту он займет. Если Иран склонится к союзу с США и займет позицию, враждебную по отношению к Пекину и Москве, то при его национальных, культурных, языковых, экономических, религиозных и геополитических связях с Кавказом и Центральной Азией это может серьезно дестабилизировать положение в обеих странах и вызвать там хаос26.
Иран стал объектом активной политики США не только из-за своих богатых природных ресурсов, но и в силу фундаментальных геостратегических обстоятельств, превративших его в удобный стратегический плацдарм для действий против России и Китая. Пути на Москву и Пекин проходят, в числе прочего, и через Тегеран, точно так же, как дорога на Тегеран пролегает через Дамаск, Багдад и Бейрут. И цели США вовсе не ограничиваются простым стремлением к контролю над иранской нефтью и газом во имя экономических и потребительских интересов. Вашингтон стремится затянуть ошейник на горле Китая, контролируя его энергетическую безопасность, и хочет, чтобы экспорт иранских энергоносителей оплачивался в долларах США, обеспечивая доллару прочные позиции в международных платежах и расчетах27.
Сознавая это, Россия и Иран в ноябре 2011 года подписали соглашение о сотрудничестве по линии Советов безопасности обеих стран. Соглашение охватывает сотрудничество и координацию в экономической, политической сфере, сфере безопасности и обмена разведывательной информацией. Что касается Сирии, она используется для того, чтобы изолировать Иран и облегчить удар по нему. Российские интересы в Сирии не сводятся к сохранению защищенной стоянки для ее военных кораблей на Средиземном море. Россия не желает, чтобы Сирию использовали для перенаправления и перераспределения потоков энергоносителей в бассейнах Каспийского и Средиземного морей. Если сирийский режим падет, маршруты и распределение будут перестроены в соответствии с новой геополитической реальностью. Кроме того, потоки энергоносителей из Персидского залива могут быть перенаправлены в ущерб Ирану через Левант — Ливан и Сирию — на Средиземное море.
В своей книге («The European Dream: How Europe's Vision of the Future is Quietly Eclipsing the American Dream» [Европейская мечта: каким образом видение европейского будущего затмевает американскую мечту]. Cambridge: Polity Press, 2004) Дж. Рифкин проницательно замечает: «Ископаемое органическое топливо — уголь, нефть и природный газ — требуют серьезных вложений в военную мощь, с тем чтобы обеспечить доступ к их запасам и постоянный контроль геополитической ситуации, гарантирующий их доступность. Оно также требует централизованных, вертикально построенных иерархических систем управления и командования и привлечения огромных капиталов, необходимых для перемещения этих ископаемых из подземных залежей к конечным потребителям». А одной из групп таких конечных потребителей как раз являются сами военные, обеспечи-
25 Cm.: Nazemroaya M.D. The Eurasian Triple Entente: Touch Iran in a War, You Will Hear Russia and China // Strategic Culture Foundation, 22 January 2012. P. 2.
26 Cm.: Philippens H. Op. cit. P. 4.
27 Cm.: Ibidem.
вающие гарантию доступа к этим ископаемым. Китаю придется взглянуть в лицо неприятным фактам, касающимся нынешних темпов его экономического и военного роста. Пик добычи ископаемого органического топлива будет достигнут в середине XXI века. К этому же времени должен достичь своей максимальной мощи океанский военный флот Китая. Движущим фактором модернизации ВМС Китая по-прежнему останется потребность в защите морских коммуникаций. Чтобы обеспечить возможность действий в открытом море и решения боевых задач за пределами района обороны, Китаю понадобятся авианосцы, особенно в Индийском океане, где наземная авиация, даже с появлением улучшенных средств дозаправки в воздухе, не сможет решать все задачи.
Таким образом, очевидно, что усиливающийся перенос центра тяжести в военном строительстве на модернизацию военного флота в стремлении сбалансировать и диверсифицировать доступ к различным ресурсам постепенно превращает Китай из континентальной державы в океанскую. На наших глазах Азия переживает рост «конкуренции по типу игры с нулевой суммой» за доступ и распоряжение ресурсами, сопровождающийся усилением так называемого энергетического национализма. Китай предпочитает надежно обезопасить свои линии снабжения энергоресурсами и другим необходимым сырьем, проходящие через Индийский океан, которые в настоящий момент он почти не способен контролировать. Сам же Индийский океан, на который во времена холодной войны смотрели как на тихую заводь, теперь превращается в важнейший центр мировой системы. Как выразился Р.Д. Каплан, «глобальная динамика продемонстрирует себя во всей красе»28. Китай не желает доверять охрану всеобщего достояния Соединенным Штатам. В настоящее время у него мало возможностей влиять на ситуацию в регионе Южно-Китайского моря и реагировать на масштабные угрозы. Его жесткая позиция по отношению к другим странам региона порождает у тех ощущение опасности, усиливая в Азиатско-Тихоокеанском регионе атмосферу недоверия, враждебности и ресурсного национализма. В свою очередь, сам Китай под влиянием этих тенденций также испытывает ощущение угрозы своей безопасности, что неизбежно подкрепляет убедительность призывов модернизировать и усилить боевые возможности Народно-освободительной армии Китая.
28 Kaplan R.D. The Indian Ocean and the Future of American Power // Random House, 2010.
