Геноцид: структура, участники и мотивация в сравнительной перспективе Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Дональд Блоксхэм

ГЕНОЦИД: СТРУКТУРА, УЧАСТНИКИ И МОТИВАЦИЯ В СРАВНИТЕЛЬНОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ

АННОТАЦИЯ

В произошедших за минувший век случаях санкционированного тем или иным государством массового уничтожения мирных жителей немалую роль сыграли занимавшиеся его организацией ведомства. В настоящей статье автор сводит воедино имеющиеся на данный момент исследования по этой теме, начиная с историографической дискуссии касательно холокоста. Далее он в свете различной теоретической литературы рассматривает сталинские репрессии, а также руандийский и армянский геноциды. Автор изучает взаимодействие организационных норм и иных мотивирующих факторов, влияющих на поведение исполнителей в рамках отдельно взятых исторических событий.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА

Геноцид; холокост; массовые депортации; Руанда; Третий рейх; СССР; Турция; Армения

Случаи санкционированного государством массового уничтожения населения можно оценивать с точки зрения способа организации и роли отдельных лиц. На примере истории европейской колонизации Африки, Австралии и Северной и Южной Америк мы можем сделать вывод, что государство не обязательно напрямую поддерживает проведение геноцида, но отсутствие правительственной санкции не подразумевает неорганизованности1.Как и в случае с любым иным проектом, подразумевающим некий масштаб, в действиях исполнителей массового уничтожения прослеживаются согласованность и систематичность. Объясняется это возникновением той или иной организационной структуры, пускай даже временной или сформированной лишь в зачаточном виде, в которой реализуется принцип разделения труда (так, охотой на индейцев в колониях занимались или бригады белых опол-

ченцев, или завербованные мужчины из местного населения). В подобных ситуациях государство можно считать не более чем ступенью иерархической лестницы, расположенной над менее сложными структурами, занимающимися геноцидом.

В любой деятельности ценность организационной структуры не определяется исключительно суммой ее составляющих. Благодаря принципу разделения труда гарантируется относительно высокая эффективность каждого действующего лица. Сложность и разветвленность идеальной организационной структуры, как и четкость распределения обязанностей внутри составляющих ее ведомств и между ними зависят от масштабов и сложности поставленной перед ним задачи. Стоит отметить, что, пользуясь исключительно нейтральным языком, современные государства наиболее подходят именно для деятельности, носящей массовый характер, в том числе и для геноцида; объясняется это тем, что государство контролирует сложную систему административных и силовых органов, обладающих всеми необходимыми полномо-чиями2. Не стоит забывать и о том, что в силу особого авторитета государство способно придать легитимность массовым мероприятиям, которые международное сообщество могло бы оценить как противоречащие тем или иным нормам3.

Ключевым преимуществом крупной организационной структуры, основанной на принципе разделения труда, является ее способность направлять индивидуальные намерения и стремления на достижение общей цели через различные мотивирующие факторы. Роли, задачи и степень вовлеченности внутри подобной структуры варьируются в той же степени, что и действия индивидов, их точки зрения и мотивы. Потому вызывает любопытство тот факт, что при изучении Третьего рейха, крупнейшей в истории структуры, нацеленной на геноцид, историографы зачастую старались выявить основной мотивирующий фактор так, будто он должен быть всего один. Пытаясь понять, что двигало тем или иным лицом, они нередко упирают на относительную важность идеологии и конкретные личные обстоятельства. Все это во многом напоминает старые дискуссии между интенционалистами и функционалистами (которые, по сути, сводились к двум вопросам: имел ли место некий глобальный план Гитлера по «окончательному решению еврейского вопроса» и был ли холокост инициативой фюрера или партийного аппарата. - Прим. пер.). Не заметить явного сходства в оценке мотивации действий отдельных исполнителей и в анализе общей динамики явления невозможно.

Тему соотношения личности и системы можно проследить в лестном описании Адольфа Эйхмана, вышедшем из-под пера Ханны Аренд, и ее работах по теории тоталитаризма. Она прослеживается и в описываемом Дэниелом Голдхейгеном распространении радикального антисемитизма среди широких кругов исполнителей, изначально настроенных к евреям враждебно в результате выработавшихся в немецкой политической культуре за минувшие столетия настроений4. Присутствует она и в работе Гёца Али и Сюзанны Хайм «Вдохновители уничтожения» - исследовании деятельности демографов, агрономов и прочих технократов среднего звена, которым отводится центральная роль в массовом уничтожении населения, обусловленном, как заявляют

авторы, аморальными экономическими и геополитическими соображениями5. Схожим образом Майкл Тэд Аллен, крупный специалист по теории организации, в своем подробном труде описывает рабочую этику вовлечения, процветавшую среди сотрудников ряда отделов Главного административно-хозяйственного управления СС (один из ключевых органов-исполнителей). Подобная концепция противопоставлена концепции отчуждения труда в современной бюрократии и при капитализме, которую предложили, соответственно, Теодор Адорно и Макс Хоркхеймер и Карл Маркс. Аллен утверждает, что его анализ равновесия, установившегося между целями отделов этого ведомства, также применим к внутренним связям во всем Третьем рейхе. В целом, по его мнению, «окончательное решение» было скорее результатом совместной работы ряда структур, нежели сочетания особенностей устройства рейха и центростремительного распространения личного влияния отдельных членов партийного аппарата, как считают автор теории кумулятивной радикализации Ганс Моммсен и предложивший концепцию поликратии Питер Гюттенбергер6.

Складывается впечатление, что в центре внимания при подобном подходе оказываются те исполнители, которые, как мы полагаем, служат наиболее яркими воплощениями проводимой политики, или же их личные характеристики, перенесенные нами на весь процесс в целом. Подобное упрощение можно обнаружить и в исследованиях, посвященных иным случаям ге-ноцида7. Автор же настоящей статьи в своей работе исходил из следующего принципа: хотя мы не можем охватить всех участников любого конкретного массового уничтожения определенной этнической группы в рамках одного исследования, мы в состоянии выявить сходства и различия как в организации разных случаев подобных преступлений, так и в отдельных категориях исполнителей, осуществляющих схожие функции. Он отказывается от разделяемого многими учеными стремления представить сложную структуру немецкой администрации как меру уникальности холокоста8 и рассматривает Третий рейх как иерархию смертоносных органов власти. Он изучает организацию массовых убийств, то есть систему их исполнения и составляющие ее административные органы. Подобные вопросы нередко затрагивались изучающими «окончательное решение» специалистами9, так как на их примере наглядно демонстрируется весь спектр людей, ответственных за массовое уничтожение мирного населения, и проявляется более общая проблема отношений отдельного агентства с иерархией власти и личной и общественной морали.

Благодаря исследованию государственных систем в целом появляется возможность пролить свет на распределение задач между организациями различных родов, а также выявить отношение этих организаций к идеологическому фону. Как и в какой степени идеология кровопролития пропитывает государственный строй страны, осуществляющей геноцид? Насколько нормальным признается массовое убийство внутри государственной структуры? Насколько оправданно считать подобную политику исключительно детищем новой правящей элиты? Как от этого фактора зависят способы организации массовых убийств?

В свою очередь, рассмотрев ряд органов-исполнителей по отдельности, мы сможем более тщательно изучить отношения между их индивидуальным характером и задачами и личной мотивацией их сотрудников. Возникает ли у члена административного учреждения нечто вроде морально-нравственных шор, благодаря которым он может без раздумий принять участие в бесчеловечном по своей сути поступке? Или же, с учетом того, что административный опыт и организаторские способности применяются к геноциду, бюрократы вливаются в процесс с большим энтузиазмом из-за того, что он выходит за рамки их привычных сфер деятельности? Или, возможно, ни о каких «типичных бюрократах» речь и вовсе не идет и куда как более целесообразно говорить, скорее, о наборе лиц и организаций, ведомых собственными интересами и зачастую готовых с излишним рвением выполнить то, чего от них требуют господствующие в обществе ценности?

СРАВНЕНИЕ СТРУКТУР И ГОСУДАРСТВ

Провести четкую границу между различными видами организаций, вовлеченных в любую государственную деятельность, весьма непросто, что сказывается и на описании мотивации действующих внутри этих организаций исполнителей. Согласно Максу Веберу, бюрократизм - это особый рационально-правовой тип власти, характерный для большинства современных государств. Главным проводником этой власти является государственный аппарат с относительно жесткой иерархией, деятельность которого ведется в соответствии со стандартизированными нормами. За счет этих двух факторов личная мотивация сотрудников администрации сводится на нет; от партийного же давления чиновники ограждены финансово за счет выделяемого из бюджета гарантированного оклада10.Понятие «бюрократический» описывает скорее вид организационной структуры и поведения, нежели какую-либо конкретную организацию, потому что последняя с течением времени может изменяться. Также в некоторых случаях органы администрации выступают в бюрократической роли только время от времени. Например, сотрудник Службы безопасности рейхсфюрера СС во главе карательного отряда, действующего, скажем, на территории России в 1941 г., играет роль явно не бюрократическую. Однако ранее тот же самый человек мог действовать как бюрократ, занимаясь вопросами еврейской «эмиграции» и конфискации имущества по производственной линии «венской модели» Эйхмана11.

Более того, тот факт, что в холокосте принимали участие, например, бюрократы из немецкого министерства внутренних дел, сам по себе не говорит о бюрократическом менталитете ничего, так как в «окончательном решении» участвовало и множество немцев (и представителей прочих национальностей), не имеющих к министерству никакого отношения. Геноцид, как и любой государственный проект, всегда в той или иной степени связан с госадминистрацией и потому в определенной мере будет носить бюрократический характер. Ответственные за него структуры в любом случае будут обустроены наподобие прочих органов действующей системы управления. Потому вывод из тезиса Зигмунта Баумана о том, что характер холокоста был определен бю-

рократическим мышлением, каковому в его исполнении была отведена центральная роль, можно сделать только один: нацистская Германия была современным государством, что само по себе очевидно12.

Возлагать всю вину на современный бюрократический уклад из-за вклада госаппарата в холокост - значит водить дискуссию о действиях бюрократии нацистской Германии по кругу. Иначе говоря, если в 1941 г. немецкие солдаты активно участвовали в уничтожении мирного населения, служит ли этот факт подтверждением «геноцидного потенциала» любых других вооруженных сил? Да или нет, но проанализировать природу современной (или нацистской) армии невозможно без обращения к великому множеству исследований роли нацистской идеологии в вермахте до и во время Второй мировой войны и отсылки на особо идеологический характер противостояния нацистской Германии и СССР13. Определить вес организационных норм в любом конкретном преступном предприятии можно на примере случая, выведенного в масштабы нации, и, если добавить в исследование дополнительную «горизонтальную» плоскость, мы сумеем сравнить роли бюрократии в преступлениях иных государств.

Наше «вертикальное» исследование бюрократии нацистской Германии будет основано на передовой историографии холокоста. В этом разделе мы продемонстрируем неточность определенных дихотомий и обобщенных описаний, которыми объяснялось организационное поведение в Третьем рейхе, и поднимем вопрос их актуальности. Армин Нольцен уже доказал, что харизматическая власть вполне способна сосуществовать с рационально-правовой, или, по Веберу, бюрократической14. Насколько глубокими ни были бы противоречия между нацистским концептом лидерства (Menschenführung), построенным на личном обаянии, «инстинкте» и готовности действовать наперекор правилам, и традиционной концепцией управления (Verwaltung), после прихода нацистов к власти привычные административные институты упразднены не были, правительство просто адаптировало их под себя. Такой подход гарантировал новому режиму легитимность и стабильность, позволяя ему обращаться к более широким слоям населения15.

Из-за взаимодействия и взаимопроникновения между организационными нормами националистической партии и традиционной бюрократии, а также мощной поддержки большей части политической программы НСДАП среди немецкой общественности и элит уточнить стоит и концепцию Эрнста Френкеля. Последний предложил различать нацистское «прерогативное государство» (Massnahmenstaat) и донацистское бюрократическое «нормативное государство» (Normenstaat)16. Нацистские концепции соревновательного «самовыдвижения», укоренившись на всех уровнях организационной структуры, привели к началу так называемого «управленческого дарвинизма» (Ämterdarwinismus), борьбы между различными органами. Это ограничило сугубо бюрократическое стремление следовать букве закона (насколько этот стереотип о немецких чиновниках здесь вообще применим) и привело к появлению новых норм. Затем, когда новые политические курсы утверждались на высшем уровне, чиновники следовали им в соответствии с обычным административным режимом17.

Соблюдение норм и стало одной из причин, по которым поликратия (множество соперничающих органов) не привела к непоследовательности администрации, особенно в наиболее важных для режима сферах, включая «расовую политику». В этой области найти консенсус стремились как руководители, так и рядовые служащие (причем как члены госаппарата, так и люди «извне»). В этой сложной системе идеологических императивов, постоянного изменения организации, соревнования и сотрудничества трудно определить, что именно двигало каждым из исполнителей. Непросто сказать, руководствовались ли они соображениями идеологического характера, материальным интересом или просто стремились выполнять свою работу; но в любом случае у нас нет оснований предполагать, что во время геноцида один из этих мотивирующих факторов противоречил другим, и ниже мы рассмотрим причины этого.

Помимо Третьего рейха в этом сравнительном анализе мы изучим еще три случая массового уничтожения мирного населения. Больше всего внимания будет уделено геноциду армян, наиболее противопоставленного холоко-сту с точки зрения вовлечения администрации. Чтобы добавить исследованию дополнительные измерения, мы рассмотрим также советские репрессии времен конца 30-х гг. прошлого века и руандийский геноцид. В последних администрация приняла немалое участие, но условия ее вмешательства служат еще одним подтверждением того, что целиком и полностью роль чиновничьего аппарата выявить невозможно.

Выдвигая любое абстрактное предположение о бюрократии, стоит учитывать три следующих базовых фактора.Во-первых, во всех случаях группы,под-вергнувшиеся уничтожению, ранее становились объектами недоверия, презрения или гонений. В СССР сказались воспоминания о Гражданской войне и страхи перед внутренней пятой колонной, вылившиеся в продолжительную массовую паранойю, на фоне которой коммунистическая партия пыталась выстроить принципиально новое общество. Холокост не может рассматриваться отдельно от истории антисемитизма и антиславизма, тогда как геноцид армян неразрывно связан с изменениями, которые в бывшей исламской теократии претерпевали отношения между властью и христианами. Руан-дийский же геноцид имел место на фоне исторической политики «разделяй и властвуй», проводимой Бельгией и Германией; предложенная ими ложная «расовая» стратификация дала лидерам народности хуту якобы сплоченного врага в лице народности тутси, относительно которой те до поры находились в подчиненном положении. В ходе революции 1959 г. этот враг был смещен. И в Руанде (1959 г. и после 1990 г.), и в Армении (1894-1896 гг. и 1909) массовые убийства на этнической почве в разных масштабах случались и до геноцида. Помимо того, ситуацию в Руанде обостряли и периодические конфликты между общинами в соседнем Бурунди.

Во-вторых, следует учесть, что на условия функционирования бюрократического аппарата оказывают огромное влияние революции, которые зачастую становятся главным залогом для перехода от идеологии расового превосходства непосредственно к массовому уничтожению представителей иных этнических групп18. Более того, органы управления становятся ключевым полем

боя, на котором пришедшая к власти сторона сражается за создание нового образа своей страны. Это заметно как на примере СССР, так и на примере нацистской Германии19. В случае же с османскими переворотами 1909 и 1913-гг. речь шла не о радикальной перемене социального строя, а о революции более узкого, политического характера, в результате которой власть в руки революционеров перешла лишь частично. Схожим образом руандийский геноцид был попыткой радикалов из числа хуту сохранить установленные после революции 1959 г. порядки путем перехвата контроля над государственным аппаратом. В качестве идеализированной абстракции мы можем предположить, что между радикальной идеологией передовых организаций нового режима и легитимностью существующей структуры правительства существует баланс. Радикализм диктовал направление; легитимность же позволяла гарантировать участие тех лиц, которые не являлись ярыми сторонниками новой власти, но были преданными гражданами своей страны. Впрочем, степень легитимности каждого из рассматриваемых нами режимов была разная, как и количество времени, которое у них было на то, чтобы продвигать свои ценности в чиновничьем аппарате и обществе.

В-третьих, вдобавок к революции в каждом из случаев радикализирующую роль сыграла и война: своего рода гражданская в Руанде; Первая и Вторая мировые в случае с геноцидом армян и холокостом; воспоминания о Гражданской войне и подготовка к новой в СССР. «Экзистенциальный» конфликт в силу самого своего существования служил оправданием более радикальной политики; благодаря ему правительство могло взывать к патриотизму и чувству долга своих членов, что позволяло проводить более масштабную радикализацию государственного аппарата.

ОРГАНИЗАЦИЯ ХОЛОКОСТА

Бауман возглавляет группу социологов и философов, которые считают «окончательное решение» плодом шаблонов и образа мышления, присущих современным западным государствам. Он считает, что современная бюрократия дополняет обусловленные техническим прогрессом дистанцирование от происходящего и обезличивание исполнителей (примером которых может послужить поставленное на поток уничтожение людей в Аушвице) как организующая сила20.Госаппарат в такой системе воплощает собой триумф вебе-ровской инструментальной рациональности (Zweckrationalitat), оценивающей исключительно эффективность средств достижения поставленной цели21.Как было отмечено в одной из посвященных данному вопросу работ, Бауман «считает бюрократию основным институциональным носителем... современного цивилизующего процесса. первичным организующим механизмом, при помощи которого инструментальная рациональность выдвигается в современном обществе на главенствующую позицию, подтачивая или исключая иные (моральные) критерии»22. Под влиянием сочетания международного идеала административной обезличенности, стандартизации рутинной деятельности и разделения задач между действием и осознанием его последствий предположительно возникает психологический барьер, из-за которого чиновник не

в состоянии оценить, какие события, навязанные внешней силой, его работа приближает. В ходе профессиональной социализации его личная мораль подавляется созданной органом власти этикой.

Баумановские представления о поведении чиновников во время холоко-ста можно подвергнуть критике по двум причинам. Во-первых, если Аушвиц для многих стал воплощением холокоста, такая экстраполяция от одной, пускай и центральной, составляющей геноцида наносит значительный ущерб анализу нацистской расовой политики по еврейскому вопросу в целом. Последняя же характеризуется великим множеством убийств, не предполагающих характерный для концлагеря безличный характер, и ответственность за нее лежит на довольно тонком слое административного аппарата23.Во-вторых, Бауман ведет речь скорее не о реальных исторических представлениях о немецких чиновниках, а о веберовском идеале, который во многом скрывается за стереотипом, предложенным самими немецкими функционерами во время Нюрнбергского процесса как оправдание своей деятельности. Оттуда же пошло и обманчивое предположение о жесткой вертикали власти, в которой личная воля исполнителя значила не больше, чем личная воля жертвы24. Ирм-труд Вояк продемонстрировала, что подобный образ в своих иерусалимских «мемуарах» продвигал и сам Эйхман25. Недавние эмпирические исследования, авторы которых задавались целью исправить этот неверный концепт, показали выраженный идеологический характер организаций-исполнителей и их сотрудников26. Чем же в таком случае смертоносная бюрократическая модель нацистской Германии отличается от идеальной веберовской?

Гитлер считал немецкую бюрократию закостенелой. С приходом НСДАП к власти и подъемом новой идеологии начали возникать новые органы, выполняющие те же функции, что и существующие госучреждения; к тому же в 30-х гг. нацизм начал проникать в старый госаппарат. Процесс этот проходил в несколько волн различной мощности. Здесь будет немаловажным отметить, что возникновение параллельных органов управления изменило характер немецкого чиновничьего аппарата, введя в те сферы управления, где раньше у государства была монополия, новый элемент соревнования, что приблизило бюрократию к предпринимательству. Проникновение же нацизма в госаппарат позволило оппортунистам и убежденным нацистам вроде Вильгельма Штук-карта и Роланда Фрайслера (влиятельные госсекретари соответственно министерств иностранных дел и юстиции) сделать головокружительные карьеры. После 1933 г. при наборе в немецкую полицию предпочтение начали отдавать тем, кто подавал заявку на членство в НСДАП, штурмовых отрядах или СС27.

Стоит, однако, отметить, что с приходом нацизма большинство прежних чиновников сохранили свои посты, так как из-за территориального расширения и относительной непродолжительности правления НСДАП нацистам не хватило времени для полного перехвата управления над госаппаратом. В министерствах и прочих организациях вроде Прусской тайной государственной полиции (позднее ставшей гестапо) требовались опытные чиновники и спе-циалисты28. С нацистским режимом официальные лица догитлеровских времен оказались связаны своим молчаливым согласием с выдержанной в духе нацизма реструктуризацией: после принятия в 1933 г. закона о восстановле-

нии профессиональной государственной службы и иных схожих мер они оказались вовлечены во внутренние чистки. Эти законы также были призваны запугать потенциальных диссидентов и указать общий политический курс. На представителей судебной власти также оказывалось давление, призванное завлечь их в ряды правящей партии29.

Хотя распространение нацистской идеологи в немецком госаппарате было отчасти принудительным, не вызывает сомнений тот факт, что любая бюрократия со временем будет все глубже принимать ценности правящего режима, потому что существовать в отрыве от окружающей культуры она неспособна. Как заметил Вебер, с которым согласился Френкель, рано или поздно нормативное государство сольется с прерогативным30. Адаптация немецкого госаппарата к концепции Третьего рейха от происходящего в более умеренных странах отличалась исключительно масштабом31. В любом случае в немецком правительстве нашлось немало консервативных сторонников авторитаризма, разделявших как стремление нацистов пересмотреть Версальское соглашение и вернуть Германии статус сверхдержавы, так и, в той или иной степени, расовые и социальные предрассудки.

Тем не менее реальный стимул для начала геноцида пришел со стороны тех самых параллельных органов власти, созданных нацистами для дополнения и смещения соответствующих традиционных учреждений. Геноцид при этом не стоит путать с легализованной дискриминацией: это явление характерно далеко не только для Третьего рейха и, даже являясь необходимым условием для перехода к массовому уничтожению неугодных народностей (что спорно), ни в коем случае не может «запустить» его само по себе. Среди прочих нацистских организаций особую роль здесь сыграли комплекс СС и полиции, основанные в преддверии войны административно-экономические органы (в особенности бюро труда и ведомство, занимавшееся четырехлетним планом) и гражданские администрации с оккупированных территорий Восточной Европы. Как и в иных случаях геноцида, непосредственным уничтожением занимались как полувоенные и полицейские отряды, так и регулярные вооруженные силы, которых объединяли организационная структура и подготовка. Насколько мы можем судить, безотносительно своего размера вермахт сыграл в холокосте, геноциде цыган и жестокой войне против «партизан» огромную роль. Хотя немецкая армия была создана задолго до прихода нацистов к власти, ее верховные главнокомандующие были «направлены в нужное русло» Второй мировой войной и долгое время оставались оплотом антибольшевизма и антиславянизма.

На руководящие должности в Восточных администрациях обычно назначали членов так называемой «старой гвардии» нацистской партии, убежденных и проверенных временем антисемитов, зачастую лично преданных Гитлеру; из их числа также набирали и гауляйтеров, региональных партийных руководителей НСДАП32. В колониальных экспериментах им была предоставлена относительная свобода. На службе у них зачастую находилось избыточное количество дурно подготовленных и коррумпированных оппортунистов и добровольцев, которых сочли непригодными для службы в Западной Европе. При их найме ключевую роль играла преданность нацистской идеологии33.

Полиция и СС представляли собой наиболее зловещий союз партийных и государственных функций, особенно после того, как в 1936-м все немецкие органы правопорядка перешли под руководство Генриха Гиммлера. Действия службы госбезопасности (гестапо и уголовная полиция) оказались вне юрисдикции обычной системы правосудия и получили квазиюридические полномочия для борьбы с «врагами рейха». В 1939 г. она вместе со Службой безопасности рейхсфюрера СС была переформирована в Главное управление имперской безопасности. Лидеры управления возглавляли и целевые группы, а позднее и полицейские станции на оккупированном Востоке34. Депортацию западно-, центрально- и восточноевропейских евреев они координировали через так называемый «еврейский» комитет гестапо, во главе которого стоял Эйхман.

Процветавшие в управлении инициативность и эффективность отражали организаторский идеал нацизма. Если превращение немецкой нации в расовое единство равных (Volksgemeinschaf) осуществить так и не удалось, то структура СС подошла к этой фантазии настолько близко, насколько это в принципе возможно. В СС был сделан куда меньший упор на традиционную иерархию; на первый план в соответствии с так называемым принципом производительности (Leistungsprinzip) вышли личные таланты и достижения. За счет этого поощрялись как личная инициатива, так и организаторская гибкость. Вертикальная и горизонтальная интеграция в рядах СС усиливалась и за счет идеологического образования35. Как и в случае с описанным Алленом рядом сотрудников Главного административно-хозяйственного управления СС, в результате всеобщего энтузиазма касательно стоящих перед организацией задач члены управления имперской безопасности были способны оценить и друг друга, и общую перспективу, и двигали ими не только сугубо материальные интересы36. В результате по своему устройству этот орган или, по крайней мере, его среднее и верхнее звено соответствовали современным стандартам эффективного управления37.

Созданные нацистами новые виды администрации и администраторов подрывают аргумент Баумана касательно традиционных рационально-правовых структур. Его неспособность провести между первыми и вторыми черту скрывает за собой формальный подход к государственному аппарату, из-за которого он не рассматривает входящие в последний структуры как социальные институты с внутренней культурой, создаваемой сотрудниками и оказывающей на них влияние. Тем не менее его обеспокоенность бюрократической рациональностью актуальности не теряет, так как соотносит социализацию с индивидуальной моралью. В этом отношении его концепция во многом походит на описание Эйхмана Ханной Арендт, и в таком смысле его идеи представляют такую же ценность, как и любые попытки создать идеальных исполнителей.

Посчитав работу «Эйхман в Иерусалиме. Банальность зла» текстом сугубо публицистической направленности, легко не понять, что именно Арендт имела в виду, когда приписывала роль Эйхмана в геноциде его «бездумности» или «отсутствию воображения»38. Аллен и Иаков Лозовик утверждали, что, согласно Аренд, Эйхман попросту не видел ничего дальше своего рабочего стола, тем

самым демонстрируя банальную прикладную рациональность39. На самом же деле она считала, что Эйхман исказил «категорический императив», изложенный Иммануилом Кантом:

«...он ее изменил, и теперь она звучала следующим образом: "Поступай так, чтобы нормы твоих поступков были такими же, как у тех, кто пишет законы, или у самих законов твоей страны". Здесь следует вспомнить формулировку "категорического императива Третьего рейха", сделанную Гансом Франком, - Эйхман вполне мог ее знать: "Поступай так, чтобы фюрер, узнав о твоих поступках, мог тебя за них похвалить..." Канту и в голову такое прийти не могло: напротив, для него каждый человек, начиная действовать, становился законодателем - используя свой "практический разум", человек находил моральные нормы, которые могли и должны были стать нормами закона. Но эти бессознательные искажения Эйхмана согласуются с тем, что он сам называл "расхожим Кантом для бедных". В этом расхожем употреблении от кантианского духа осталось лишь требование, что человек должен не просто подчиняться закону, что он должен пойти дальше и идентифицировать свою волю со стоящей за законом моральной нормой - источником самого закона... Чудовищная тщательность, с которой исполнялось "окончательное решение" - некоторые наблюдатели подчеркивают, что такая тщательность типична для немцев, другие видят в ней характерную черту идеальной бюрократии, - в значительной степени порождена достаточно распространенным в Германии странным представлением о том, что законопос-лушание означает не просто подчинение законам, а такое поведение, при котором человек становится создателем законов, которым он подчиняется. Отсюда убеждение, что недостаточно просто следовать обязанностям и долгу»40.

Арендт понимала, что в нацистской системе квазилегальные приказы Адольфа Гитлера зачастую выходили в устной и неточной форме, требующей интерпретации и взывающей не к прикладной рациональности, а к тому, что многие ученые считают спасением от грядущего царства бездумных машин41: к веберовской субстантивной, или основанной на ценности, рациональности (Wertrationalitäty2. Как писал один специалист по теории организации, «если в соответствии с характером бюрократии действия являются рациональными из-за их места в общем целом, то субстантивная рациональность требует действий, предполагающих знакомство с ней и осмысление всей системы. Если бюрократическая рациональность по сути своей является механической, то субстантивная отличается обдуманным подходом и способностью к само-организации»43. У Арендт Эйхман действовал именно в соответствии с субстантивной рациональностью, так как ему приходилось вдумываться в волю, стоящую вне закона и над законом, и соотносить с этой волей собственные действия, что у него отлично получалось.

В этом описание Арендт совпадает с историографическим консенсусом касательно концепции «работы на фюрера», предложенной Ианом Кершоу44. Действия многих сотрудников Главного управления имперской безопасности можно соотнести с немецким термином vorauseilender Gehorsam (перевести можно как «подчиняться, предугадывая желания»). Этим принципом

Венди Лоуэр объяснила деятельность карательных отрядов на Украине45, его же можно применить и к лидерам карательных отрядов СС, которых Гейнрих и Гиммлер отбирали по радикальности взглядов, инициативности и независимости46. Оговорим, что идея подобного подчинения не является чем-то исключительно немецким47. Высшее и среднее звено пришли к своего рода политике консенсуса, которая открывала их подчиненным широкий простор для проявления личных лидерских качеств.

Называя Эйхмана «бездумным», Арендт вовсе не имела в виду глупость или сугубо механическую деятельность; она хотела сказать, что Эйхман принимал новые этические нормы нацизма без особых раздумий. Ее концепцию банального зла Эйхмана Девин Пендас трактует как «злодеяние без мотива». Таким образом, ее идея в чем-то перекликается с предложенной Бауманом концепцией «снотворного для совести», которую предоставляет современная бюрократия. Концепция Арендт основана на возможности существования индивидов с диаметрально противоположной цельной моралью: тех, кто сознательно выступает против геноцида, и тех, кто считает массовое уничтожение собственным этическим императивом48.С веберовским пониманием субстантивной рациональности Арендт расходится в том, что, по Веберу, подобная рациональность основывается на «этике убеждения», то есть, по Канту, внутреннем императиве, который человек вырабатывает сам и следует ему любой ценой. Но Арендт считает, что тому, кто творит банальное зло, подобные внутренние этические обоснования не нужны49.

Арендт и Бауман расходятся во взглядах (хотя их расхождения не всегда удается точно сформулировать) и на внешние факторы, предопределяющие нормативные основы исполнителя. Оба выделяют западную современность как основной фон, но Арендт делает ударение на особом характере, общественных целях и предпосылках к подъему тоталитарного режима, тогда как Бауман считает, что, чтобы подтолкнуть любую современную политическую систему к геноциду, достаточно прихода к власти любой группы с радикальной идеологией50. И если Арендт подчеркивает бездумное принятие исполнителем целей действующего режима как своих собственных, то Бауман указывает на продвигаемые бюрократией разделение труда и рационально-правовую власть, выводя на первый план связь госаппарата с самим процессом геноцида, а не его идеей. Так или иначе,так как и инструментальная,и субстантивная рациональности (в трактовке Арендт) относятся к исполнению назначенной работы, разница между концептами Баумана и Арендт (но не Вебера) сводится исключительно к расставленным ими акцентам51. К тому же, как мы увидим, на практике эти рациональности могут оказаться взаимосвязанными.

Описанный Арендт Эйхман, руководствующийся субстантивной рациональностью, с точки зрения поведения более или менее соответствует образу людей из Главного управления, предложенному Лозовиком или Микаэлем Вильдтом. Главный вопрос в их дискуссии касается причин, обусловивших деятельность сотрудников этого органа. Оба историка подчеркивают, что руководители управления были искренне преданы делу нацистской партии, и во многих конкретных случаях это подтверждается эмпирическими доказательствами. Но все же ни Арендт, ни Бауман не отрицают, что для начала геноцида

требовалось некое ядро идеологических лидеров, действующих исходя из ве-беровской этики убеждения. Расхождения во взглядах касаются исключительно размеров этого «внутреннего круга» относительно всей политической системы, и потому вопрос о том, затрагивают ли исследования Арендт и Баумана кого-то, кроме, скажем, того же Эйхмана, остается открытым.

Мы не можем классифицировать исполнителей исключительно по признаку их принадлежности к ключевым нацистским организациям. Ранее мы уже указали на тот факт, что многие представители правящих элит Третьего рейха питали симпатию к политике агрессивного национализма. Из исследований Вольфа Грунера и иных историков нам известно, что и не состоящие в НСДАП чиновники немецких муниципалитетов восприняли гитлеровскую идею расового единства с энтузиазмом и начали проявлять небывалую изобретательность при разработке направленных против евреев и иных этносов мер52. Однако такая квалификация в каком-то смысле является двусторонней. Персонал организаций Третьего рейха мы можем представить в виде иерархии, включающей в себя то или иное число нацистов, но даже в Главное управление имперской безопасности входили антисемиты разной степени радикальности, вместе проводившие антисемитскую политику53, тогда как в составе Главного хозяйственно-административного управления, согласно Яну Эрику Шульте, работало и некоторое число аполитичных карьеристов54. Такие примеры подтверждают, что собирательный образ организации может направлять стремления и мотивации ее сотрудников55; но, даже несмотря на относительную эффективность основанных на принципе разделения труда структур в объединении лиц с разными взглядами и стремлениями, возможности их все же не безграничны.

То, как организация воспринимает себя сама, реальности зачастую соответствует лишь в общих чертах. Описанное Алленом Главное административно-хозяйственное управление можно назвать органическим в том смысле, что его структурное разделение способствовало интеграции сотрудников в общее дело, а не их взаимному отчуждению. Но концепция цельного организма, как и идеалы Вебера, с реальным положением дел совпадает только отчасти. Ни одна организация не может быть ни полностью механистической (в таком случае она потеряет способность к адаптации и интеграции), ни абсолютно органической с точки зрения ее функциональной цельности, внутренней или внешней. Более того, органы власти и сами отчасти действуют как полноценные политические системы, характеризующиеся своего рода внутренними конфликтами, которые, в свою очередь, подрывают их монолитную организационную субстантивную рациональность56. Согласно теории организации, отдельные подразделения органа власти способны вырабатывать так называемые подсистемные цели57: например, институционные взгляды, принятые в Инспекторате концентрационных лагерей, отличались от взглядов, распространенных в более крупном Главном административно-хозяйственном управлении, к которому инспекторат присоединили в 1942 г.58. Наконец, стремясь достичь единства, добиться которого исключительно путем консенсуса невозможно, организации также в том или ином объеме прибегают к мерам принуждения.

Упоминание о значении принуждения и дисциплины не стоит считать принятием оправданий действиям нацистов, которые осужденные предлагали после войны, говоря, что они боялись наказания. У дисциплины ликов тоже немало. В случае с нацистами она менялась от свода жестких правил, которым должны были следовать иностранные подразделения с оккупированных советских территорий, и культуры гордого подчинения, весьма ценившегося в вермахте59, до выработавшейся за несколько смен поколений и описанной Норбертом Элиасом в работе «О цивилизационном процессе». Относительно особенностей дисциплины последнего рода Бауман вряд ли стал бы спорить60.

Хорошим примером модели Баумана может послужить организация, которая по своей природе кажется почти что исключительно исполнительной: национальное управление железных дорог. Рейхсбан не следует считать простой технократией в силу присутствия в нем и определенной идеологической направленности. После прихода нацистов к власти руководители Рейхсбана отказались от тейлористских принципов научной организации труда, как и от прочих проявлений плана Дауэса, который ассоциировался с заграницей. Для Германии того периода в целом был характерен отказ от англо-американских ценностей свободного рынка в пользу подхода, направленного на максимальную производительность. Стремление служить народу Германии, а не повышать прибыли, объясняет всю серьезность отношения Рейхсбана к военным и гражданским перевозкам. Как и высшие чины вермахта, многие руководители Рейхсбана с теплом вспоминали дни имперского авторитаризма Вильгельма Второго61.Впрочем, Рейхсбан активно сопротивлялся попыткам нацистов внедриться в его сферу деятельности, но лишь потому, что их идеи могли отрицательно сказаться на эффективности сервиса62. Иными словами, чтобы придерживаться своей рабочей этики, существовавшей еще в донацистский период, сотрудники Рейхсбана должны были являть собой идеал технократии, что подразумевало сохранение сферы, в которой логистические операции могли бы осуществляться в соответствии с простой инструментальной рациональностью. К транспортировке евреев, представлявшей собой лишь малую долю общего пассажиропотока, Рейхсбан подходил с такой же ответственностью, как к военным или грузовым перевозкам и арийским пассажирам. Стремление руководства Рейхсбана служить своему народу и его националистический авторитаризм лишь совпали с подъемом гитлеровского режима; даже если бы НСДАП не пришла к власти, на принципах организации Рейхсбана это бы вряд ли сказалось. Организация действительно хорошо служила Веймарской республике, какими бы безвкусными управление компании ни считало ценности правящего режима.

Способность фрэнклинского нормативного государства служить государству прерогативному без полного поглощения вторым первого проявляется и на примере других органов власти63. Не все исполнители состояли в новых организациях, и не все демонстрировали психологию «освобожденного поколения», которая часто встречалась среди членов Главного управления имперской безопасности64. Немецкие чиновники просто адаптировались к новым условиям, сохраняя свою эффективность как при Веймарской республике и Третьем рейхе, так и после основания ФРГ65. В этом случае инструменталь-

ная рациональность дополняла рациональность субстантивную (по Арендт или Веберу); как солдаты психологически готовятся противостоять зову совести, так и госслужащие могут работать в обычном порядке при новых условиях, отдавая долг ценностям своей профессиональной этики.

Были, разумеется, и настроенные против демократии чиновники, не проявлявшие к Веймарской республике особой преданности, но такое показательное предательство этики госслужащих не обязательно делает их «простыми политическими деятелями», которых настоящий анализ не затрагивает. Многие юристы режима недооценивали НСДАП, что проявлялось в их политизированных интерпретациях закона: к правым оппозиционерам в сравнении с левыми они относились с куда большей снисходительностью. Эта пристрастность развенчивает позитивистский миф о том, что немецкие чиновники механически следовали букве закона. Если правовой позитивизм традиционно изображался как форма инструментальной рациональности, то некоторые судьи времен Веймарской республики действовали, исходя из рациональности субстантивной или следуя веберовской этике убеждений. Поступали они так из-за того, что, как и выдающийся нацистский правовед Карл Шмитт, считали Веймарскую республику лишенным легитимности марионеточным образованием, непригодным для исполнения исторической задачи немецкого народа.

На первый взгляд, такой подход наводит на мысли о естественном праве. Но так же, как противопоставлять инструментальную рациональность субстантивной не совсем корректно, дихотомия позитивного и естественного права тоже не всегда верна. Речь идет не только о самоочевидной истине, что любая система позитивного права оставляет простор для интерпретации; дело, скорее, в способности принципов естественного права (зачастую субъективных) выступать в роли источника и ограничителя права позитивного66. В нашем случае позитивное право вполне могло быть приравнено к естественному, если оно воспринималось как естественное право легитимного государства. Государство же, в свою очередь, воплощало не набор абстрактных универсальных принципов, а народную волю, каковая придавала ему определенную моральную оправданность и специфическую легитимность. Правые юристы должны были оправдать тех националистов, которые стремились положить Веймарской республике конец, так как те желали воцарения более подходящего для выражения воли нации режима, тогда как сторонники левого крыла должны были подвергнуться наказанию как враги не только режима, но и самого государства67. Вывод: поведение этих юристов не противоречит этике государственной службы, но показывает, что воззвать к ней способен не всякий режим.

Каким режим должен быть, каждый, очевидно, для себя решает сам68. Расхождения между ценностями государства и режима при некоторых обстоятельствах могут пойти во благо: пример тому - те элементы итальянской гражданской и военной администрации, которые вопреки приказам Муссолини не позволили перевозить немецких евреев через зоны итальянской оккупации в Хорватии, Греции и Франции69. Руководствовались они при этом, правда, вовсе не приписываемой им некоторыми снисходительностью к евреям, а понятием суверенности и предложенным Руссо концептом «самолю-

бия» (производное от любви чувство, возникающее исключительно в обществе и основанное на сравнении себя с остальными. - Прим. пер.).

Современное национальное государство более чем способно опираться на преданность своих граждан, как бы любой отдельный индивид ни представлял себе его ценности. Оно невероятно успешно в использовании человеческого ресурса в собственных целях, включая войны, и потому его самые ранние образцы стали примером для подражания. Будучи государственными служащими, чиновники считают себя знаменосцами массового самосознания и зачастую мысленно связывают свою деятельность со страной теснее, чем прочие. Подобная связь почти что по определению носила органический и ограничительный характер даже в XIX в., когда государства еще не стали осознающими себя этносами70.

Первая мировая война во многом показала, что преданность комбатантов национальному государству не знает ни классовых, ни партийно-политических границ. В нацистском обществе националистические настроения были особенно сильны, но, в общем и целом, всерьез оспаривать положение государства как верховного морального авторитета до Нюрнбергского процесса не стали бы ни в одном конце Земли71. Даже там приказ руководства пускай и не равнялся оправдательному приговору, но в определенной степени смягчал наказание. Большую роль в этом сыграл тот факт, что судили нацистских преступников по не лишенному недостатков немецкому Уголовному кодексу от 1871 г., в котором тяжелым убийством первой степени признается преступление, совершенное по «базовым мотивам». Рутинное непротивление одобренному государством массовому убийству к таковым не приравнивалось. Но сколько бы мы ни сожалели о принятых в судебных залах республики72 решениях, они отражали главенствующие в ту пору (и в какой-то степени сегодня) культурные представления об индивидуальной ответственности в национальных административных органах.

Эта дискуссия о культурных представлениях, традициях службы и нормативной ценности дисциплины позволяет связать между собой личную приверженность, с одной стороны,и ситуационные (социально-психологические) мотивирующие факторы - с другой. Затрагивает она и третью составляющую классического триумвирата мотиваций: личные интересы. Помимо заработной платы и стабильности положения в качестве награды за свою безличную службу веберовский чиновник стремился получить общественное одобрение, проистекающее из всеобщего уважения к его профессии73. Таким образом, мы можем сделать вывод, что субстантивная рациональность может работать сразу в нескольких направлениях, и одно из них - это карьерный рост или материальное обогащение. Понять это проще со стороны предложенного Арендт подхода к реальной рациональности, не предполагающего внутренней идейной составляющей, но и в случае с веберовской рациональностью наш тезис по-прежнему верен. Предположить, что личная приверженность определенным ценностям не может сосуществовать с материальными интересами, -значит совершить идеалистическую ошибку. Философ Реймонд Уильямс писал про ученых, желающих, чтобы общество признало важность их открытий: «Жажда славы не искажает и не преуменьшает важность поиска истины, если прославиться человек хочет тем, что ее нашел»74.

Вопрос о том, насколько радикальными взглядами убежденный антисемит должен обладать, чтобы принять участие в убийстве без дополнительной мотивации, остается открытым: как показывают факты, многие убийцы не питали к евреям особой ненависти, и, более того, по всей Европе немало антисемитов помогали евреям спасаться от преследования75. На материальном же уровне веские доводы принять участие в «ариизации» страны получили и убежденные ненавистники евреев, и простые люди: речь идет о сопровождавших еврейские погромы кражах76. На организационном уровне самой сильной мотивацией было стремление подняться в высшие эшелоны власти, потому что всем было ясно, что «еврейскому вопросу» новый режим уделяет особое внимание.

Из-за приоритетности «еврейского вопроса» свой вклад в проведение соответствующей нацистской политики стремились внести даже те организации, которые не принадлежали к «ядру» ответственных за его решение органов. Так, Министерство внутренних дел активно развивало политику сегрегации, а Министерство иностранных дел вывело еврейскую политику на континентальный уровень77, хотя по личной преданности идеалам нацизма чиновники обоих ведомств друг от друга отличались78.Глава 503 отдела Министерства иностранных дел Мартин Лютер был безжалостным и беспринципным карьеристом, а его подчиненные (насколько нам известно) были отобраны из числа чиновников случайным образом. Из-за отвращения к убийствам евреев двое из троих членов «еврейской комиссии» Лютера попытались избавиться от этих должностей, не навредив при этом своим карьерам79. Внутренние склоки за сферы влияния, в которых Лютер участвовал, продвигая идею переговоров с другими странами касательно депортации местного еврейского населения, соответствуют повсеместным устоям административной деятельности80.

Схожей логикой руководствовалось и Министерство юстиции, вступив в борьбу с политической полицией. Когда последняя присвоила себе особые полномочия по тюремному заключению «врагов государства», министерство ужесточило собственные наказания и порекомендовало судьям приговаривать больше людей к превентивному заключению, чтобы не отставать от конкурентов и сохранить собственную юрисдикцию81. Подобные стычки не вписываются в предложенное Вебером описание жизни бюрократов, но считать их чем-то из ряда вон выходящим не следует. Они отражают конкуренцию и предпринимательство, воцарившиеся в сфере управления после возникновения дополнительных нацистских административных органов.

Упомянутая выше дискуссия также позволяет разбить жесткие рамки между влиянием материальных интересов, обстоятельств и личных убеждений на поведение исполнителей. Вместо того чтобы раскладывать последних по трем коробкам, стоит представить упомянутые выше факторы как три оси, на которых будут находиться вершины воображаемого треугольника; фигура, разумеется, в каждом случае будет разная. За исключением людей с особо радикальными взглядами, исполнители очень редко сознательно выделяли для себя одну из осей как самую главную; речь идет, скорее, о последовательном и не всегда осознанном увеличении воображаемого треугольника до того момента, когда оправдать участие в холокосте перед самим собой становится очень просто.

Здесь должно установиться хрупкое равновесие. Под метаидеологическим уровнем, предопределяющим участие в геноциде, действуют конкуренция, подчинение, конформизм и разные психологические механизмы. Некоторые из них встречаются в административном быту и в самых обыденных ситуациях, иные до сих пор продвигают жестокость в военных делах (убийство с большого расстояния с помощью высокотехнологичного оружия) и корпоративном мире (эксплуатация малоимущего населения стран третьего мира), а часть действительно уникальна и могла проявиться только в Третьем рейхе во времена войны. Если проигнорировать эти факторы, мы рискуем точно так же исказить все разнообразие исполнителей, как если бы приняли их как единственную причину участия в холокосте. Недавнюю волну научных работ, в которых акцент делался на вовлеченность в нацистскую идеологию и активное приспособленчество, можно считать необходимой попыткой исправить послевоенный взгляд на геноцид как на вертикальную систему приказного уничтожения и функционалистскую трактовку холокоста как результата особенностей нацистской вертикали власти82. Но все же следует проявить осторожность и не заменять старую обобщающую модель новой, не лишенной собственных недостатков; своим появлением на свет такая модель была обязана как современной свободе мысли и воцарившемуся после холодной войны индивидуализму, так и упрощающему восприятию «банальности зла» широкой публикой, продиктованному отрицательным стереотипом управленца, ранее изображенного в модном труде Чарльза Райта Миллза «Белые воротнички: Американский средний класс»83.

Организационные структуры формировали, расширяли и сдерживали деятельность разными способами. Членство в ответственной за проведение государственной политики организации позволяло некоторым исполнителям психологически уклониться от полной моральной ответственности за содеянное, тогда как для других оно было, скорее, способом исполнить долг и выразить свои взгляды. Мысль о «приказе сверху», направляющем групповую деятельность, успокаивала даже тогда, когда под этой деятельностью подразумевалось ужасающее преступление наподобие массовых расстрелов на Украине. В то же время наличие коллектива играло роль принуждающего фактора, так как отказ участвовать в геноциде равнялся бы брошенному в лицо товарищей обвинению84. Исполнять приказ было легче и оттого, что долг и иные императивы дополнялись пространственной отдаленностью и принципом разделения труда85. Опять же, не стоит считать, что подобный тезис ставит под сомнение осознанность действий карателей: они, как практически все исполнители, прекрасно понимали, на что идут86. Но все же развенчание грубой теории инструментальной рациональности не опровергает утверждение Баумана, что «мораль подчиняется закону оптической перспективы»87. Расстояние не равняется незнанию, но оно могло бы снизить психологические последствия содеянного, если исполнитель того желал. К этому мы еще вернемся в разделе, посвященном Руанде.

Ученые, продвигающие концепцию волюнтаризма88 в историографии холокоста, абсолютно верно замечают, что каждый случай привлечения нескольких организаций к решению одной задачи мы слишком склонны рас— 42 —

сматривать через призму конфликта, в том числе и в сфере юрисдикций, и «поликратии»89. Однако подобное разделение неизбежно в любом сложном обществе. Тем не менее здесь важно не впадать в другую крайность и не считать Третий рейх просто очередным «сетевым сообществом»90. Конфликты между органами управления случаются в любом государстве со сложной политической структурой, не обязательно демократической, и особенно часты в авторитарных странах от Византии до Японской империи и Германии времен Вильгельма II91. Авторы академических исследований с названиями вроде «Расширение юрисдикции: изучение бюрократии» или схожего «Дублирование функций» наверняка указали бы специалисту по нацизму на по-ликратическую ортодоксальность Третьего рейха; по сути, они заимствуют идеи из выпущенной в 1952 г. антологии по бюрократии, затрагивающей такие вопросы, как набор в торговый флот США и возведение резервуара на реке Кингз-ривер в Калифорнии92.

Что касается Третьего рейха, общий консенсус касательно геноцида, к которому германское руководство пришло к середине 1941 г., не мешал конфликтам между отдельными лицами и целыми органами управления касательно их ролей, методов истребления населения или распределения финансовых благ. Так, например, к какому бы соглашению вермахт и СС ни пришли по «еврейско-большевистской» линии, в 1944 они все равно схлестнулись друг с другом из-за использования еврейского труда93. Колониальное мышление, давшее начало «колониальному климату»94, кажется, связало между собой немецких палачей, действующих в Восточной Европе, несмотря на разделяющие их границы разных ведомств. Но все же невозможно закрыть глаза на столкновения вроде того, которое случилось между высокопоставленным руководителем полиции и СС Фридрихом Вильгельмом Крюгером и генерал-губернатором оккупированной Польши Гансом Франком или между представителями Гиммлера и Альфреда Розенберга на занятых нацистами восточных территориях95. Наконец, сойтись или столкнуться управления могли и из финансовых соображений, в частности из-за контроля над конфискацией иму-щества96.

Было бы ошибочным полагать, что конфликты внутри нацистской системы правления неизбежно препятствовали ее эффективности. Чтобы увидеть, как абсолютная ответственность за проведение политики может привести к обвинениям в некомпетентности, инерционности и самодовольстве, не говоря уже о продажности (причем такие обвинения парадоксальным образом уживаются с убежденностью во всемогуществе бюрократии и ее способности проникнуть куда угодно), достаточно всего лишь задуматься о репутации госаппарата в некоторых современных либеральных демократических государствах. Именно из-за таких недостатков британские неолибералы в 1980-х критиковали умеренную экономическую революцию, предполагавшую отмену госмонополий и перевод общественных услуг в ведомство частных компаний. Что же касается фашистской Германии,то,если сравнить ее с капиталистическим рынком, можно предположить, что к выбору самых крайних вариантов в обстановке радикальной вседозволенности без четких инструкций привели два фактора. Во-первых, при всем уважении к Джону Локку, плюрализм кон— 43 —

цепций и сосуществование ряда органов управления, все больше и больше напоминающих частные предприятия и ведомых изменчивой комбинацией ценностей и интересов. И во-вторых, при всем уважении к Карлу Марксу, этика непрерывной революции.

Путем разрешения конфликтов, возникавших из-за общих юрисдикций, лидеры рейха могли уточнять его политический курс97. Самые худшие случаи конкуренции между органами управления смягчались за счет различных механизмов, само существование которых напоминает нам о том, что считать нацистскую Германию абсолютно свободным рынком идей и политических программ все-таки не стоит. Иногда центральной власти все же приходилось направлять деятельность подчиненных в нужное русло. Время от времени Гитлер лично вмешивался в склоки, возникавшие из-за сферы ответственности разных управлений, хотя стоит отметить, что иногда его роль сводилась лишь к признанию уже достигнутой договоренности. Он также демонстрировал свои политические предпочтения: например, молчаливым упреком в сторону вермахта, схлестнувшегося с СС из-за политики в Польше98.Иног-да фюрер делегировал свои полномочия кому-нибудь из лидеров рейха или партийных канцлеров или же кому-нибудь из целого потока комиссаров, чьи мандаты позволяли им решать проблему общих юрисдикций между органами управления, действующими в определенных сферах99.

Назначив Гиммлера рейхскомиссаром по укреплению немецкой народности в 1939г., Гитлер передал тому немалый вес в области расовой политики и депортации населения, который в дальнейшем лишь укрепился, когда Гиммлер начал осуществлять надзор за полицейской деятельностью на оккупированной территории СССР. Гиммлер же, в свою очередь, возложил часть своих обязанностей на высшие чины СС и полиции и их подчиненных, которые между собой состояли как в вертикальных (в рамках общей иерархии), так и горизонтальных (во взаимодействии с представителями других ведомств) связях. Эти связи и были одним из самых важных мостов между центром и периферией. Осталось лишь установить отношения между остальными организациями-исполнителями и их сотрудниками.

СССР И РУАНДА: КРАТКИЙ СРАВНИТЕЛЬНЫЙ ОБЗОР

Как в послереволюционной России, так и в Руанде после обретения независимости развитие проходило на фоне существования наследия прежней развитой системы централизованной власти. Первая страна на протяжении многих веков была империей со своими институтами власти; вторая, будучи на протяжении веков монархией, оказалась затем во владении и подчинении одной из европейских империй. В обеих странах действовала однопартийная система, и по прошествии длительного периода ее правления бюрократический аппарат проводил радикальную популяционную политику, соответственно в 30-50-х и 90-х гг. XX в., причем важная часть этого бюрократического аппарата руководствовалась идеологией правящей группы. Имеет смысл сопоставить динамику административных мер в двух рассматриваемых

странах: дело в том, что советская бюрократическая машина (при ее огром-

ных масштабах) была, вопреки дилетантским представлениям, не такой уж всемогущей и всепроникающей, а вот руандийское государство, вопреки таким же представлениям, действовало изощреннее и глубже. В случае с СССР посредством таких методов, как депортация, тюремное заключение или расстрел репрессировались «враги народа»: либо «кулаки» (зажиточные или непокорные крестьяне), либо потенциальные политические противники, либо «диверсионно-шпионские группы» среди определенных этнических меньшинств. При отсутствии (по большей части) огульных истребительных мер, из-за которых и «окончательное решение» еврейского вопроса в нацистской Германии, и почти вся политика руандийского геноцида оказались «трудоемкими», расстрелы и руководство истребительным ГУЛАГом в более исключительной степени подпадало под юрисдикцию советской системы государственной безопасности, притом что заведовали трудовыми лагерями другие органы100. Решающую роль в осуществлении массовых арестов и депортаций играли местные партийные и государственные управленцы, а также подразделения армии и пограничной охраны. В одной или более операциях по ликвидации принимали участие и функционеры низшего ранга иных ведомств, например путей сообщения101.

Применительно к своему аппарату большевики брезговали употреблять термин «бюрократия» и представляли себя чем-то, бюрократии совершенно противоположным. Тем не менее точно так же, как бюрократизировалась в 30-е гг. нацистская партия (не прекращавшая при этом нападок на старорежимную немецкую чиновничью волокиту - Beamtentum), в Советском Союзе, где средства производства находились в госсобственности, а кроме того, административные вотчины могли служить опорой для власти, ситуация привела к такому буйному расцвету бюрократии, что в середине 1920-х гг. Николай Бухарин для доказательства своих тезисов цитировал труды не Маркса, а Вебера102. В полном соответствии с ленинским утверждением о том, что коммунисты не могут управлять страной, вплоть до середины 30-х гг. в рядах государственной и экономической администрации находились «буржуазные специалисты»103. Однако был аппарат не менее сложный, чем партийный,в котором специалистов от царского режима не было, - это был аппарат органов безопасности, ОГПУ-НКВД. Эта структура была передовой и имела внесудебные полномочия, что наиболее наглядно проявляется в судах «троек», учрежденных для выявления «врагов» режима104. В течение 30-х гг. наблюдалось разрастание аппарата безопасности, а также его консолидация. На фоне той свободы действий, которой пользовалось ОГПУ (наследница революционного ЧК) в период «раскулачивания», партиями отправляя людей в ГУЛАГ и приговаривая к смерти, в 1934 г. имело место относительное ограничение внесудебных функций этой организации и замена их судебными решениями. В ходе реорганизации ОГПУ как структуру безопасности слили с новообразованным НКВД - Народным комиссариатом внутренних дел. Начиная с 1934 г. НКВД подчинялись все советские силы охраны правопорядка; комиссариат не был подотчетен местным и республиканским властям. В результате убийства члена Политбюро Сергея Кирова Сталину представилась возможность вновь реорганизовать ОГПУ-НКВД, в конечном счете расширив полномочия на про— 45 —

тяжении периода Большого террора 1936-1938 гг. И хотя влияние местных партийных структур на НКВД несколько позже было восстановлено, аппарат безопасности, которым теперь руководил Лаврентий Берия, оставался одной из важнейших организаций, в которой решительно отвергали идею малейшего разделения власти105. С 1918 г. в аппарате периодически имели место самые разнообразные перестановки, но, как впервые убедительно доказал Дж. Арк Гетти, ежовщина (или Большой террор 1936-1938 гг., названный по имени главы госбезопасности Н.И. Ежова) количественно и качественно отличалась от проводимых непрерывно партийных и государственных чисток106. В период ежовщины приведено в исполнение 800 тысяч казней, жертвами которых стали бывшие противники, кулаки, белогвардейцы, царские чиновники, «общественно вредные элементы» (включая бывших осужденных), «спекулянты», «церковники» и целые группы в рамках различных национальных меньшинств, на которых пало подозрение в связях с иностранными державами (первая этническая депортация - дальневосточных корейцев - имела место в 1937 г.). Чистки государственного и партийного аппарата, включая ряды самого НКВД, были значимы не только сами по себе, но и создали прецеденты для последующей радикализации. Из-за них в органы центрального и местного управления хлынул поток оппортунистов, а также людей, желающих выказать свою преданность власти и безжалостность к врагу. Вне зависимости от того, сколько управленцев из числа небольшевиков и обычных кадровых чиновников сохранили свои посты: так или иначе, всем им преподали урок, показав, что ждет их за неподобающее, с точки зрения начальства, поведение.

Такая стратегия запугивания превосходила по масштабам ту, с которой сталкивались немецкие чиновники. В отличие от нацистских законов, регулировавших гражданскую службу, сталинские чистки предполагали большую скрупулезность и большую жестокость по отношению к жертвам, не гарантировали сохранность занимаемой должности (не говоря уже о сохранности жизни и свободы), которую последователи Вебера считают залогом безличного порядка.

Ярче всего радикализирующее действие страха и стремление выслужиться проявились в вопросе введения квот на аресты. Как отмечает Николас Верт, говоря о раскулачивании и ежовщине, «указания, спускаемые по плану из центра, плюс чиновничьи инстинкты послужили стимулом для представителей местных органов власти, во многих случаях только недавно укомплектованных, которые, действуя согласно московским директивам, стали стараться перевыполнить план». К 1938 г. этот процесс достиг таких масштабов, что «органы местной власти, в которых за год до этого несколько раз проводились чистки и в которых вновь принятые сотрудники мечтали проявить рвение, потребовали еще увеличить [репрессивные] квоты». Вследствие этого, во-первых, увеличилось количество узников в концлагерях, во-вторых, возникли трудности со снабжением лагерей и размещением заключенных, отчасти напоминавшие трудности, с которыми столкнулось нацистское руководство при переполнении гетто и лагерей. «В этих обстоятельствах, - пишет Верт, - очевидным для НКВД решением было бы произвести расстрел части лагерных узников»107.

Хотя работники НКВД и местные управленцы сами по себе не являлись инициаторами ни раскулачивания, ни Большого террора - такие вопросы решались на самом верху108, - радикализация в сфере госбезопасности произошла именно по их вине. Точно так же, как нацисты в первые недели после вторжения на советскую территорию, они нередко чинили произвол и поступали в соответствии с пространным указанием «бить врага», которое в такой формулировке подспудно провоцировало перегибы109. (В этом многие усматривали возврат к методам ЧК времен революции и Гражданской войны.)110 Это были те самые агенты, которые примут активное участие в следующей крупной кампании по переделу народонаселения - депортации неблагонадежных групп национальных меньшинств, которая проводилась с привлечением большой части чиновничьего аппарата и эффективных управленцев перед войной, в ходе войны и непосредственно после111.

Обстоятельства геноцида в Руанде таковы, что большая прослойка старой политической, административной, торговой, военной, социальной и религиозной элиты попыталась сохранить и упрочить господство народности хуту112. С 1990 по 1994 г. возник ряд сложных факторов, ставящих под угрозу существование политического порядка - в форме межэтнического конфликта внутри Руанды. Эти факторы и угрозы частично исходили изнутри общины хуту, но самые весомые из них переросли в гражданскую войну между Руандийским патриотическим фронтом (РПФ) - армией, пополнявшейся в основном за счет изгнанных из страны тутси. У РПФ был ряд военных успехов: он взял под свой контроль крупные участки территории на северо-востоке Руанды и добился международного мандата по соглашению о разделении политической власти. Вследствие этого члены правящего НРДРД (Национального республиканского движения за развитие и демократию) и экстремистской КЗР (Коалиции в защиту республики) получили в это нестабильное время возможность выставить все меньшинство тутси пятой колонной. В течение нескольких месяцев после убийства в апреле 1994 г. президента-долгожителя Жювеналя Хабиариманы по распоряжению временного правительства были истреблены от 500 тыс. до 800 тыс. тутси. Убиты были и десятки тысяч хуту, в основном политических оппозиционеров и умеренных, поддерживающих разделение власти в той или иной форме, или же по ошибке - поскольку их приняли за тутси.

Было бы ошибкой предположить, что полномасштабное участие в этих массовых убийствах бюрократической машины произошло в рутинном порядке и что она лишь механически переключилась на выполнение очередной задачи. Инициаторы этих убийств, помимо упомянутых выше политических партий, происходили из министерства обороны, армии (в особенности из президентской гвардии, созданной в 1992 г.), это были ключевые фигуры из сферы бизнеса и финансов, а также общественная элита регионального и местного уровня. Геноцид на низовом уровне осуществлялся военными подразделениями, общенациональной и общинной полицией, подразделениями гражданской обороны113 и подконтрольным партиям ополчением, особенно

* * *

приданным НРДРД «интерахамве» и подчиняющимся КЗР «импузамугамби». Появление таких ополчений свидетельствует о том, что для режима была важна опора на внегосударственные формирования; схожий феномен мы часто наблюдаем в молодежной преступной среде,когда банда оказывает поддержку местным шишкам. Одна из интереснейших особенностей привлечения местной элиты состоит в том, что до геноцида они необязательно имели в своих руках официальную власть. Однако будучи частью экстремистской конфедерации, действующей как в составе существующих властных структур, так и за их пределами,они смогли утвердиться насильственным путем и даже инициировать в определенных районах массовые убийства114. Часть чиновников госадминистрации была вовлечена в происходящее добровольно, большинство же - из-за вертикального и горизонтального давления, а также в обстоятельствах войны. Некоторых вначале пришлось убеждать в том, что они ввязываются не в новоявленную политическую интригу последних лет, родившуюся из внутрипартийной борьбы,а следуют более традиционным курсом в рамках интересов существующего ни много ни мало с 1959 г. государства, где преобладают хуту115. Ввиду готовности исполнителей геноцида совершать убийства действительных и потенциальных противников многие администраторы покорно склонились к сотрудничеству. Старшие исполнители убийств переводились из районов, где цифры истребления достигали «приемлемого» уровня, в районы, где они были ниже116. Командиры армии, ополчения, жандармерии, префекты и субпрефекты ездили из одной коммуны в другую, поддерживая или ускоряя таким образом темпы истребительной политики. В коммунах, которыми руководили люди умеренные и/или оппозиционеры и в которых спустя несколько дней после убийства Хабиариманы политическая динамика балансировала на грани насилия, катализатором убийств обычно служило появление агрессивно настроенных военнослужащих или вмешательство уже упомянутых местных авторитетов117.

Политику геноцида во многом упрощало то, что небольшая страна унаследовала управленческий аппарат, глубоко проникший в общество. Как полагает Скотт Строс, этим, в частности, объясняется, почему массовые убийства, совершенные недавно в Дарфуре, значительно уступают руандийским по плотности: во-первых, Судан гораздо больше и не имеет такой жесткой центральной власти, а во-вторых, одним из факторов, осложняющих межгрупповые отношения, стало традиционное для этого региона пренебрежение административными вопросами118. В Руанде вычислить местонахождение тутси помогал такой пережиток колониального прошлого, как удостоверения личности и централизованная база данных. Перепись населения и данные о внутренних передвижениях в преддверии апреля 1994 г. изучались предельно скрупулезно. Доступ к информации и координация в масштабах страны упрощались за счет преобладания среди госслужащих сговорчивых членов НРДРД, у которых были удостоверения. Если говорить об участии более непосредственном, то члены местной администрации, в частности мэры, занимались тем, что свозили тутси в специально отведенные места, массово инструктировали и вооружали исполнителей убийств, а после организованно уничтожали тела и делили собственность. Алисон Де Форж впервые обратила внимание на хорошо извест-

ный сегодня феномен ретивых чиновников, для которых геноцид был способом продвинуться по службе: «Желание убивать значило больше, чем воинское звание: здесь подчиненный мог легко превзойти своего командира... если выказывал большую преданность идее геноцида. Таким образом, поощрялись амбиции и инициатива тех, кто в обмен на человеческую жизнь хотел получить личную выгоду»119. Поведение этих чиновников-энтузиастов во многом схоже с обычным поведением добровольных убийц при геноциде в иные моменты истории, однако далеко не каждый участник массовых преступлений в Руанде действовал или был принужден действовать по этому сценарию. Ключевыми для осуществления убийств были вербовка людей в армию с явным преобладанием в ней большого количества обычных хуту. Тем не менее, как и в других историях геноцида, причастность к преступлениям разнилась от «минимальной», чисто механической, до творческого - «максимального» участия.

Де Форж замечает, что менее ревностным чиновникам справиться с угрызениями совести помогал «маскарад законности», устроенный временным правительством. Они «разбивали геноцид на ряд разрозненных задач и выполняли их, не задумываясь о конечной цели»120. Нет оснований сомневаться в интерпретации Де Форж (деятельность руандийских чиновников требует скрупулезного академического изучения), но есть вопросы к формулировке в духе экономиста Баумана. Учитывая, что участие в убийствах было «принудительным», представляется весьма маловероятным, что такие чиновники могли бы просто сидеть за столами, не думать о том, чем грозило бы им ослушание, а наоборот, невозмутимо работать над конкретной задачей, проявляя, по Веберу, инструментальную рациональность. В этой ситуации игнорировать «конечную цель работы» по неразумению было нельзя - только сознательно, этакая ориентация на процесс, а не на результат.

В этих трех совершенно отличных друг от друга случаях прослеживается роль кооптации существующей государственной машины. Занятие ключевых административных должностей, создание новых экстремистских организаций, где значительная часть членов - демонстративные приверженцы идеологии, - все это делалось ради того,чтобы указать функциональной и социальной элите верную дорогу в будущее и, как следствие, обозначить материальные преимущества: финансовое обогащение, карьерный рост, отсутствие угрозы жизни и здоровью. Эта схема не исключает и трактовки по принципу «снизу вверх»: поскольку каждый новый режим хотя бы на время умудряется проникнуть в разные сферы жизни, наличие у разных режимов разных уровней принуждения проистекает не столько из пребывания режима у власти как такового, но и от варьирования уровня легитимности в зависимости от приверженности выбранному курсу, определяемой народом или профессионалами. Конституционным путем к власти пришел только нацистский режим; советский же режим, просуществовав дольше нацистского, был, вероятно, частично легитимизирован после Великой Отечественной войны (советский термин, соответствующий Второй мировой войне)121.

* * *

Тот факт, что геноцид армян в Османской империи с 1915 по 1916 г. проводился при относительно незначительном участии государственно-административного аппарата, свидетельствует о неполном сращении в этой стране фракции идеологов и государственного аппарата, в силу того, что новые руководители, пришедшие к власти в результате переворота, еще как следует не утвердились на своем месте и их легитимность была под вопросом. Разница между османским и руандийским геноцидом в том,что в Руанде, стране, меньшей по площади, но с более жесткой административной системой, сфера влияния экстремистов в преддверии массовых убийств оказалась, вероятно, шире, численность - выше, влияние - сильнее. И все же хотелось бы понять, как был организован геноцид армян и как можно охарактеризовать его структуру.

К фактам геноцида армян обращаются чаще других для сравнения с нацистским «окончательным решением». С одной стороны, вполне понятно желание армянской диаспоры провести параллель между истреблением армян и хо-локостом, дать достойный ответ на позицию турецкого руководства, продолжающего отрицать факт геноцида, и получить признание за счет соотнесения с уже признанными повсеместно историческими событиями,которые страна-виновник в этом случае не отрицает, и утвердить в качестве архетипа современного геноцида. Здесь одна из главных осей сопоставления (в отличие, что характерно, от других случаев) - это организация деятельности по уничтожению. Некоторые ученые здесь привыкли разделять полезную аналогию и более-менее полное отождествление случаев. Ваагн Дадрян, один из ведущих исследователей геноцида армян, также выступает за полное отождествление с опытом нацистской Германии122. Что касается самых последних работ, то этот принцип декларируется в популярнейшем труде Питера Балакяна «Пылающий Тигр». Балакян особо выделяет такие обстоятельства, как применение для передачи приказов о депортации и убийствах телеграфа, (ограниченное) использование железнодорожного транспорта для депортации через территорию Сирии; для него это свидетельства того, что процесс был устроен «на современный лад». Автор перечисляет ступени в организационной схеме процесса, тем самым по-казывая,что осуществлением геноцида занимался «отлаженный бюрократический аппарат». Когда таким образом доказывается, что турецкая машина смерти представляла собой единение техники и бюрократии, нам говорят, что «специальная организация» Тешкилят-и Махсуса, виновная в убийстве многих депортированных, «напоминала айнзацгруппы главного бюро госбезопасности Третьего рейха», а его гражданский руководитель Бахаттин Шакир «исполнял роль, не в последнюю очередь аналогичную роли главы госбезопасности рейха Рейн-харда Гейдриха»123. Однако такое описание не слишком соответствует реалиям Анатолии и Османской империи эпохи заката. На самом деле в процедуре уничтожения и экспроприации участвовало множество государственных органов; истребление армян отвечало очень многим государственным интересам империи, и в этом смысле геноцид следует рассматривать как государственный проект. Мусульманские социальная и культурная элиты, без сомнения, радика-лизовались в антихристианском направлении; этому способствовали обширные территориальные потери, которые империя понесла за предыдущие полвека, особенно в результате Восточного кризиса 1875-1878 гг. и Балканских войн

1912-1913 гг. Катализатором послужили этнические чистки миллионов мусульман в новопровозглашенных христианских государствах на Балканах, а также на российском Кавказе. В 1894-1896 г., когда были убиты от 80 тыс. до 100 тыс. армян, соучастниками процесса, по крайней мере в результате бездействия, стали многие османские чиновники; то же можно сказать и о резне 1909 г., унесшей жизни 20 тыс. человек. Государственная идеология при Абдул-Хамиде II, предшествующая той, которую приняло на вооружение османское правительство во главе с Комитетом единства и прогресса (КЕП), представляла собой попытку объединения мусульман в более крепкую политическую силу,подспудно пытаясь вернуть христиан на «заслуженное» низшее место в социально-политической иерархии. Такой «панисламизм» шел вразрез со все более светской (если вообще содержащей религиозные элементы) идеологией КЕП, которая в годы Первой мировой войны вылилась в открытый геноцид, при этом эти идеологии приводили к усилению подозрительности по отношению к немусульманам и осознанию того, что в целях борьбы с этой мнимой диссидентской угрозой можно прибегнуть к массовым убийствам. Под занавес Балканских войн в Османской империи был почти уничтожен религиозный плюрализм. При этом сомнительно, что к началу Первой мировой КЕП был изначально ориентирован на непосредственное уничтожение людей, и еще менее вероятно, что госструктура эти идеи в целом одобряла124. Два органа, непосредственно осуществляющие руководство и администрирование во время депортации армян в годы Первой мировой войны (иными словами, депортация осуществлялась не по заказу военных в непосредственных зонах боевых действий), подчинялись министерству внутренних дел: Директорат по делам расселения племен и иммигрантов (1АММ) и Директорат общей безопасности (Еим). Османская армия, которую возглавил военный министр и триумвир КЕП Исмаил Энвер, несет ответственность за убийство армян в Восточной Анатолии, как на месте, так и в процессе депортации. «Специальная организация» (будем использовать этот, несколько общий, термин125) представляла собой нерегулярное образование в составе вооруженных сил, при этом ею частично руководил наделенный широчайшими полномочиями Центральный комитет КЕП. При этом при анализе механизма уничтожения и относительной роли в нем партии и государства, центра и периферии следует принимать во внимание ряд квалифицирующих факторов. Если считать показателем современности степень контролирования государством своей периферии, тогда надо признать, что Османская империя в период КЕП была лишь в процессе модернизации: предстояло улучшить инфраструктуру связи и сбора разведданных и усиления патрулирования границ в этнически смешанных районах. Административный аппарат в Восточной Анатолии, где проживало большинство армян, был практически неразвит, несмотря на то что ко времени Балканских войн вопросы этнического строительства империи приобрели здесь небывалую популярность126. К примеру, несоответствие бюрократического аппарата образца 1915 г. задачам конфискации, продажи и распределения собственности депортированных армян заключалось в процветании коррупции среди отдельно взятых чиновников127. Непрерывно возникающие в 30-е гг. трудности с контролем над периферией проявились в нападении на населяющие Восточную Анатолию курдские племена.

В противоположность антикурдским кампаниям 30-х гг., больше завязанным на бюрократии - правящая кемалистская Республиканская народная партия сумела тщательным образом мобилизовать парламент, армию и все министерства, - в 1915 г. степень административного вовлечения была невелика. Оно коснулось высших эшелонов министерства внутренних дел в подчинении триумвира КЕП Талаата и его подчиненных из 1АММ и Еим. Талаата можно назвать въедливым руководителем, поставленным отвечать за процедуру депортации, державшим под постоянным контролем выполнение указаний и требовавшим отчета о заселении мусульман на место депортированных армян. Его помощником был член 1АММ Шюкрю Кайя, под чьим надзором нередко осуществлялись депортации в провинциях. Сам по себе 1АММ был создан усилиями КЕП в 1913 г. для надзора за переселением в Анатолию мусульманских беженцев Балканских войн и тяготел к правящей фракции в большей степени, чем к остальным государственным органам. Он также занимался этнографическими исследова-ниями128 и предвосхитил собой появление в 1940 г. при столь же трагических обстоятельствах румынского Государственного подсекретариата по вопросам колонизации и эвакуированного населения129. В Анатолии полицейский надзор за нерегулярными силами на территориях осуществляли партийные активисты, в особенности член Центрального комитета Бэхаэддин Шакир130. Нападения на армянские депортационные колонны с целью истребления были с административной точки зрения легко осуществимы, в целом же сама машина приведения преступлений в исполнение была, в сравнении с другими рассматриваемыми здесь случаями, гораздо тяжелее. В некоторых аспектах она была функционально более оправданна: использование телеграфа как проверенного временем средства, сводящего к минимуму бумажную волокиту или дополняющего оформленные на бумаге распоряжения. Как выяснилось после войны в ходе суда над некоторыми из преступников, Талаат отдавал в устной и закодированной форме распоряжения, отменяющие официальные приказы защищать депортируемых, и по этому «второму каналу» связи шли преимущественно приказы об уничтожении131 (сами базовые приказы были предусмотрительно задокументированы)132. Между тем перепоручая грязную работу нерегулярным формированиям, Османская империя следовала таким образом давней традиции, хорошо зарекомендовавшей себя в некоторых частях Балкан; у правительства, таким образом, была возможность под благовидным предлогом отрицать свою причастность к содеянному133. Другое объяснение того, почему в деле о геноциде армян вмешательство со стороны официального аппарата было столь ограниченным, может быть связано с тем, что процесс осуществлялся КЕП и их региональными представителями тайно. Некоторых министров кабинета КЕП старался не посвящать в происходящее134. В преддверии войны и начала геноцида партия предприняла попытку более глубокого подчинения себе государственного аппарата: КЕП отправил своих эмиссаров в провинции и назначил людей на государственные административные посты - например, посты губернаторов провинций. Одной из свежесозданных КЕП передовых служб государственного аппарата империи стали националистические объединения - турецкие очаги, ставшие в результате к концу 20-х гг. ответвлениями министерства культуры. Однако «координация», осуществляемая КЕП - группой, непрочно за— 52 —

крепившейся у власти в результате переворота, не достигла той степени жесткости, которая была характерна для более поздних тоталитарных государств, о чем позже будет свидетельствовать непрекращающееся противостояние с отдельными членами администрации и военными.

Когда в 1915 г. общая депортация стала официальной политикой государства, то проводить ее стали исключительно партийные функционеры: обязанности многих провинциальных и окружных губернаторов отслеживали бдительные «ответственные секретари» (ка^Ы шеэи1) из рядов КЕП, которые распространяли шифрованные приказы Талаата и контролировали их выполнение135. Отдельные люди на местах проявляли к преступным делам немалое рвение, среди них Мехмед Решид, начавший процедуру массовых убийств еще до внедрения политики геноцида как такового. Эти люди были назначены недавно, совмещали партийные и государственные должности, как позднее нацистские гауляйтеры, направляемые в оккупированную Восточную Европу136. Безынициативные османские чиновники, в основном не партийные, а государственные, заменялись на более инициативных; первых нередко убивали137. Османский сценарий отличается от руандийского тем, что социально-экономический портрет непосредственных исполнителей убийств во втором случае больше соответствовал состоянию целостного организованного общества. Руандийский геноцид был интегрирован как в государственную машину, так и в общество. «Власть хуту» как машина для уничтожения была и трудозатратной, и административно сложной. Будучи относительно неповоротливой на агрегатном уровне, машина КЕП в Османской империи также имела своеобразную систему подряда, связывающую идеологов и ключевых исполнителей убийств. Личный состав османских нерегулярных частей образовывали мусульманские беженцы с Кавказа и бывших османских территорий на Балканах, а также их потомки. Это были безжалостные противники христиан, и они охотно включались в этнические войны, помогали провоцировать мусульманские восстания на территории царской России. Велика была численность и рядовых преступников, освобожденных из тюрьмы специально в этих целях; аналогичный всплеск численности этих элементов наблюдался в рядах сербских парамилитарных формирований, проводивших этнические чистки и массовые убийства в 90-х гг. Как в 1915 г., так и в 90-е гг. этих людей привлекала возможность разбогатеть за счет жертв, не говоря уже о том, что они нередко искали возможности удовлетворить сексуальные и садистские потребности. Исторически подобные банды обычно промышляют грабежом. Так, курдские племена атаковали армянские депортационные караваны в целях наживы: они получили негласный сигнал, что армян трогать можно, они - законная добыча138. Обычные преступные мотивы, или «базовые мотивы», как они были обозначены в уголовном кодексе послевоенной Германии, были распространены не меньше, чем идеологические причины, хотя, вероятно, две мотивации разделить непросто, так как часто они смыкались. Несомненно, важным сплачивающим фактором была природная жестокость османских банд; принятые, скажем, в нацистской Германии организованные нормы профессионального и дисциплинарного поведения хотя и отличались радикальностью, все же играли меньшую роль.

ВЫВОДЫ

Майкл Тэд Аллен приходит к выводу, что «сравнительная история режимов геноцида систематически недооценивает фактор сознательного участия в убийствах обычных людей.Если бы идею холокоста продвигала кучка чиновников-дегенератов, которым было невдомек, чем они на самом деле занимаются. то геноцид произошел бы только в нацистской Германии»139. Если признать правоту исследователя, тогда и за объяснением причин геноцида дело не стало: мол, везде и всюду это результат активного участия в процессе, лишь бы представилась такая возможность. Сравнительный анализ случаев геноцида не подтверждает эту точку зрения. Степень участия населения в государственных преступлениях значительно разнится. В случае с Руандой участие гражданских очень велико: здесь количество преступников в целом приближается к общим показателям по нацистской Германии, притом что население здесь более чем в десять раз меньше140.

В Руанде лица, совершавшие убийства, были с жертвой в более близком контакте - убивали не выстрелами, а нанесением ударов мачете. Если бы столь близкий контакт требовался немцам (в противовес несомненно большому числу вовлеченных в дискриминационную политику)141, нам и на примере «окончательного решения еврейского вопроса» удалось бы четче увидеть рамки идеологического рвения, или групповой психологии, или «современных» поведенческих норм. Иной была советская программа этнических чисток в годы Второй мировой войны. Убийство не декларировалось как цель, гражданское население сознательно изолировалось от процесса, его проводили исключительно административный аппарат и органы внутренних дел142. Государство обычно само играет ключевую роль в установлении параметров участия населения, отдавая приказы, легитимизируя (прямо или косвенно) их действия или изолируя. Факт, что в некоторых случаях массовых убийств -в том числе при личном контакте - принимали участие люди совершенно разного склада и убеждений, свидетельствует не в пользу тех, кто отстаивает простую идею добровольного участия. Несомненно, некоторые из убийц - садисты и идеологические фанатики, но многие не являются ни теми, ни другими. Кроме того, мнимые случаи садизма часто допускают антропологические и социально-психологические трактовки без обращения к языку идеологии и психологических отклонений143. Личная позиция и убеждения, несомненно, влияют на то, с каким рвением преступник исполнял поставленную задачу и какое место занимал в иерархии наряду с другими преступниками; но и свидетельство всеобщего участия в геноциде в разных странах в разные эпохи может с тем же успехом навести на мысль о том, что в определенных обстоятельствах людям трудно избежать участия в этом процессе. Таким образом, вопрос не столько в том, почему люди в этом участвуют, а какого рода это участие и какова его степень. В частности, поэтому мы считаем справедливым содержащееся в начале данной статьи утверждение о том, что возможно осмысленное типологическое изучение столь разных случаев. Более тщательный анализ геноцида в Руанде, который с точки зрения вовлеченности населения можно принять за стандарт, обнаруживает наличие важнейших социологических факторов. Общий портрет руандийских убийц по всей стра-

не приблизительно соответствует портрету среднестатистического взрослого мужчины племени хуту144, но за этим скрываются важные отличия.

Поводами для добровольного участия в геноциде для некоторых служили жадность и предрассудки; межэтническая ненависть, с другой стороны, частично была следствием состояния межэтнических отношений на конкретной территории, а частично - следствием преданности партии. Большинство шло убивать по принуждению, прямому или косвенному. Среди самых рьяных исполнителей убийств можно выделить невоенный костяк, состоящий из неприкаянных молодчиков и молодых боевиков - агрессивной молодежи, просиживающей без работы, - и особых ячеек «самообороны», учрежденных в ходе гражданской войны в каждой коммуне. В убийствах было задействовано и точно не установленное количество беженцев хуту, спасавшихся в гражданскую войну от преследований РПФ145, - здесь можно провести грубую параллель с той ролью, которую сыграли мусульманские беженцы с Кавказа в геноциде армян или (в меньшей степени) с ролью немцев, после Первой мировой покинувших балтийские страны и Силезию. Во всех четырех случаях в разной степени инициатором массовых убийств выступало идеологизированное активистское ядро с выраженной партийно-политической принадлежностью, усилиями которого к существующим государственным структурам были пристроены новые передовые организации. Благодаря идеологически подкованным или оппорту-нистским подэлитам имела место широкая функциональная и географическая интеграция. Соответственно, при таком сопоставлении фактов не подтверждается мысль Рауля Хильберга о том, что традиционный государственный бюрократизм - немецкий или иной - сам, руководствуясь внутренним чутьем, выходит на тропу геноцида, без участия идеологического ядра режима146.

Будет неверно, однако, заключить, что традиционные бюрократы и бюрократические режимы (то есть те, которым поручили уничтожить прежде ими же руководимых людей) не могут играть в массовых убийствах существенной роли. Немецкое «окончательное решение» не состоялось без участия многих донацистских государственных органов, не говоря уже о бюрократических аппаратах в соседних странах - союзницах Германии. Во всех случаях передовые организации должны были опираться на исполнителей, чья преданность делу и мотивация сильно разнились. Благодаря ряду стимулов, предоставляемых организациям и лицам в частном и государственном секторе, возможности истребительных механизмов расширялись.

Очевидно, что административный каркас не является необходимым условием вовлечения людей в политику массовых убийств, однако это не значит, что этот каркас не может способствовать созданию определенных ключевых обстоятельств, особенно если мы считаем административную структуру лишь более высокой ступенью человеческой организации. Так, Браунинг доказывает, что давление в коллективе 101-го резервного батальона немецкой полиции во многом является следствием могущественной социальной организации. Административное учреждение способствует большей функциональной и иерархической дифференциации такой задачи, как массовое истребление, при этом в силу пространственной удаленности, а значит, и психологических причин, оно дистанцировано от конкретных целей.

Характерная для каждой организации специфическая культура также способствует формированию определенных благоприятных обстоятельств, направлению усилий и энергии различных людей на организационные цели. Можно еще раз вспомнить пример с Главным управлением имперской безопасности, где над разработкой самых радикальных задач сообща трудились антисемиты разной степени убежденности. Прозаический пример из советской истории 1929 и 1930 гг. - нападки Рабкрина (Рабоче-крестьянской инспекции), чьи ряды состояли сплошь из идеологически мотивированных коммунистов, пытавшихся каленым железом выжечь «бюрократические тенденции» в других организациях, на Всесоюзный Совет народного хозяйства, ВСНХ. Как показала Шила Фитцпатрик, подвергнув ВСНХ разносу за привлечение «буржуазных специалистов» (многие из которых подверглись чистке), глава Рабкрина Г.К. Орджоникидзе сам перевелся в ВСНХ, «оказался в другом лагере и совершенным образом изменил отношение к вмешательству бдительной партии, органов безопасности и контроля», став «ярым поборником привилегий промышленной бюрократии» - включая наем «буржуазных специалистов», тем самым вступив в противоречие с партийным начальством и органами безопасности147.

Теперь рассмотрим факторы давления применительно к существованию в системе. По поводу бюрократии звучало мнение, что «самая основная ее цель - не разумная эффективность, а личное и системное выживание»148. Мы, скорее, согласимся с этим утверждением, поскольку оно применимо к разным случаям организационного участия в массовых убийствах. В нацистском государстве не зафиксировано случаев серьезного наказания отдельного лица за отказ от участия; это означает, что мотивацией для участия в преступлении было институциональное выживание. В советском случае, когда нередко имел место конфликт между учреждениями149, наиболее убедительным и реальным мотиватором, в отличие от той же Германии, кажется фактор личного физического выживания. То же справедливо для поведения чиновников во время геноцида в Руанде и Турции. В каждом из этих трех случаев личная и институциональная программы в ситуации угрозы, с одной стороны, и вседозволенности - с другой могли привести к радикализации, и они привели к расширению участия.

Во всех четырех государствах наблюдалось стремление различных элементов соответствовать новой норме. Причинами могли быть разделяемые идеологические убеждения, страх, вседозволенность, карьеризм, жадность, садизм, слабость - и, что вероятнее всего, все эти факторы в совокупности.

Точно измерить вес каждого из этих факторов в отдельности непросто ввиду природной гетерогенности человеческой морали и мотивации150. «Целесообразность», Zweckrationa1itat, по Бауману, есть не что иное, как современная метафора, поскольку оно не только не предполагает принятия в расчет организационной культуры, но и совершенно безосновательно отделяет действия от «личности»151. Тем не менее фраза «я выполнял свою работу» означает разное в устах разных людей в зависимости от самого определения их работы. Для больших административных структур более характерен тот принцип, что созданная среда является психологическим убежищем для исполнителей

преступлений, пытающихся убедить себя в том, что они просто маленькие, заменимые винтики в огромном механизме, который нельзя остановить, или в том, что, покуда они занимают свои кресла, не произойдет чего-то худшего, или что их деятельность на посту поможет избежать худших перегибов. Но все эти аргументы - не что иное, как самооправдания и ложь; привести их всегда проще и привлекательнее, чем открыто признать трусливыми или корыстными действия администраторов, не поддерживающих идею геноцида, но и не готовых пожертвовать собой и сопротивляться. Весьма правдоподобно выглядит предположение, что воспользоваться этой психологической синекурой едва ли смогли бы члены передовых организаций, которых изначально настраивали на борьбу с «врагом». Сходные гипотетические проблемы часто находят и у курдов, для которых проходящие армянские колонны становились не более чем легкой добычей, тогда как порой даже османские солдаты не были готовы участвовать в геноциде. Из четырех проанализированных нами случаев наименьшее количество администраторов относительно масштаба преступления наблюдалось в случае с армянским геноцидом. Преступники, принадлежащие к ядру КЕП, безжалостно расправлялись с непослушными чиновниками, но в конце концов государственный аппарат в некоторых аспектах было возможно обойти, а также преодолеть относительную недоразвитость административной инфраструктуры на периферии двумя способами. Первый предполагал, что заинтересованное центральное ядро будет внедрять в провинцию своих агентов, которые будут отслеживать каждую мелочь. Второй способ предполагал массовое привлечение сторонних палачей, не контролируемых государством, как в случае с мусульманскими племенами, а также из-за пределов общества, как в случае с комплектованием нерегулярных сил преступниками. Привлечение внешних по отношению к государственной машине людей частично лишало КЕП его нормативно-государственного потенциала: им приходилось убеждать своих пособников на местах, что надо от простого грабежа переходить к систематическому истреблению152. Они также беспокоились за секретность операции, и нужно было сделать так, чтобы убийства происходили не где-нибудь на видном месте - в непосредственной близости от депортационных маршрутов, а как можно дальше, где-нибудь в пустыне153.

В то же самое время привлечение людей со стороны в рамках политики КЕП в Восточной Анатолии, помимо осуществления геноцида, имело и иное функциональное назначение. Обогащение убийц и местной элиты за счет хищения собственности у армян служило способом засвидетельствовать свою верность новому режиму. Сопричастность жителей позднее, после Первой мировой войны, обернулась коллективным же чувством вины. В сложившихся в то время обстоятельствах национальный лидер Кемаль Ататюрк, чтобы продолжать борьбу, не мог полагаться только на бывших членов КЕП, но какое-то время умудрялся заручиться поддержкой многих курдов-суннитов, вселяя в них страх, что победившие великие державы и выжившие в геноциде армяне захотят отомстить154.

В Руанде прослеживается отчасти похожий сценарий: зачинщики сознательно расширяли круг хуту, причастных к убийствам. Эта политика

плодилась и множилась: простые люди принуждали других убивать с целью успокоить свою собственную совесть155. Иными словами, геноцид помогал «координировать» руандийское и османское общество156.

Очевидная проблема, вставшая перед двумя инициаторами геноцидов -КЕП и «Властью хуту» - состояла в том, что войну и геноцид они начали, не имея полного контроля над территорией. В этом отличие от советского и нацистского сценариев, где более глубокое проникновение государственной машины в общество, чистки, муштра проводились в рамках осознанной подготовки к войне; эта подготовка и служила в 30-е гг. стимулом для обоих госаппаратов. Опять же, этот процесс имел место и в годы Второй мировой войны, но важно, что на тот момент он шел уже полным ходом157. В Руанде и Османской империи война и геноцид 1994 и 1914-1915 гг. соответственно упростили проникновение в жизнь общества и «координацию» со стороны государства посредством целого спектра мер: от отправки идеологических контролеров до прямой ликвидации оппонентов из той же этнической группы, к которой принадлежали сами организаторы массовых преступлений.

Если учесть, что период руандийского геноцида был более сжатым, чем период османского, то репрессии по отношению к хуту предстают более жестокими, чем репрессии КЕП против османских чиновников. Распространение руандийского режима и геноцид окончились с военным поражением временного правительства. В Османской империи, напротив, после поражения в Первой мировой войне члены КЕП, а также их идеологические устремления сразу никуда не делись по причине успеха движения кемалистов и в силу перехода в него старых кадров. Набравшее силу в 1922 г. новое, все более светское, этнона-ционалистическое движение развернуло кампанию против курдов Восточной Анатолии, в том числе против бывших подельников. Агрегатный уровень и интенсивность государственных репрессий в Турции были выше в Первую мировую, чем в 30-е, когда антикурдские меры достигли апогея; однако к 30-м гг. нормативное турецкое государство было более готово проводить организованную насильственную политику,поскольку режим, основанный на прерогативе национализма, уже завершил свое распространение и в качестве административной нормы утвердился эксклюзивистский турецкий этнонационализм.

ПРИМЕЧАНИЕ

Автор благодарит за ценные замечания Пертти Ахонена, Питера Блэка, Джен-нифер Кейзнейв, Джеффа Элея, Майкла Гелба, Фатму Мюге Гечек, Томаса Лоу-сона, Венди Лоуэр, Юргена Маттеуса, А. Дирка Моузиса, Девина Пендаса, Марка Роузмена, Угуру Юмиту Юнгьору, Антона Вайс-Вендта и неназванных здесь читателей журнала «Holocaust and Genocide Studies».

1 Это также не означает, что государство могло не участвовать в «колониальном геноциде». Полезные дискуссии вокруг правомерности данного вопроса см. в: Zimmerer J. Colonialism and the Holocaust: Towards an Archaeology of Genocide // Genocide and Settler Society / ed. A. Dirk Moses. New York: Berghahn Books, 2004. P. 49-76; Zimmerer J. Deutsche Herrschaftuber Afrikaner.

Münster: LIT, 2004. См. также Holquist P. To Count, to Extract, and to Exterminate: Population Statistics and Population Policies in Late Imperial Soviet Russia // A State of Nations: Empire and Nation-Making in the Age of Lenin and Stalin / ed. Ronald Grigor Suny and Terry Martin. New York: Oxford University Press, 2001. P. 111-144.

2 Giddens A. The Nation-State and Violence. London: Polity, 1985; Scott J. C. Seeing Like a State: How Certain Schemes to Improve the Human Condition Have Failed. New Haven: Yale University Press, 1998; Landscaping the Human Garden: Twentieth-Century Population Management in a Comparative Framework / ed. Amir Weiner. Stanford: Stanford University Press, 2003.

3 Легитимизация частично имела значение и для поселенцев, поскольку, хотя белые метрополии и не всегда оказывали содействие в геноциде, все же с их позиций имело место молчаливое одобрение этих действий в рамках общей логики расширения поселений.

4 Arendt H. Eichmann in Jerusalem: A Report on the Banality of Evil. Harmondsworth: Penguin, 1994; Arendt H. The Origins of Totalitarianism. New York: Harcourt, Brace and World, 1966; Goldhagen D. J. Hitler's Willing Executioners: Ordinary Germans and the Holocaust. London: Little, Brown and Company, 1996; Moses A. D. Structure and Agency in the Holocaust: Daniel J. Goldhagen and His Critics // History and Theory. 1998. №2(37). P. 194-219.

5 Aly G, Heim S. Vordenker der Vernichtung: Auschwitz und die deutschen Plän für eine neue europäischen Ordnung. Frankfurt am Main: Fischer, 1993.

6 Allen M. T. The Business of Genocide: The SS, Slave Labor, and the Concentration Camps. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 2002; The Banality of Evil Reconsidered: SS Mid-Level Managers of Extermination Through Work // Central European History, 1997. №30, P. 253-294; Allen M. T. Introduction: A Bureaucratic Holocaust—Toward a New Consensus // Networks of Nazi Persecution: Bureaucracy, Business and the Organization of the Holocaust / eds. Feldman G.D. and Seibel W. New York: Berghahn, 2005. P. 259-268; Grey-Collar Worker: Organisation Theory in Holocaust Studies // Holocaust Studies: A Journal of Culture and History. 2005. № 1(11). P. 27-54; Mommsen H. The Realisation of the Unthinkable: The 'Final Solution of the Jewish Question' in the Third Reich // The Policies of Genocide / ed. G. Hirschfeld. London: German Historical Institute, 1986; Idem. Der Nationalsozialismus: Kumulative Radikalisierung und Selbstzerstörung des Regimes // Meyers Enzyklopädisches Lexikon. 1976. №16. Mannheim, 1976. S. 785-790; Hüttenberger P. Nationalsozialistische Polykratie // Geschichte und Gesellschaft. 1976. №2. S. 417-42.

7 Таковы наблюдения Люка Флетчера в исследовании о руандийском геноциде: Fletcher L. Turning Interahamwe: Individual and Community Choices in the Rwandan Genocide // Journal of Genocide Research. 2007 №1(9). P. 29.

8 См. работы, рассматриваемые подробно у: Katz S. T. The Holocaust in Historical Context. Vol. I: The Holocaust and Mass Death before the Modern Age. New York: Oxford University Press, 1994.

9 Hilberg R. The Destruction of the European Jews. Chicago: Quadrangle, 1961; Browning C. R. The Final Solution and the German Foreign Office: A Study of Referat D III of Abteilung Deutschland, 1940-1943. New York: Holmes & Meier, 1978; Browning C. R. The Government Experts // The Holocaust: Ideology, Bureaucracy, and Genocide / eds. H. Friedlander and S.l. Milton. Millwood, NY: Kraus International, 1980. P. 234; Browning C. R. Bureaucracy and Mass Murder: The German Administrator's Comprehension of the Final Solution // Browning C. R. The Path to Genocide: Essays on Launching the Final Solution. Cambridge: Cambridge University Press, 1992. P. 125-144.

10 WeberM. Economy and Society. Vol. III. New York: Bedminster Press, 1968.

11 Описание венской модели см. в: Safrian H. Eichmann und seine Gehilfen. Frankfurt am Main: Fischer, 1995. Ch. 1.

12 Bauman Z. Modernity and the Holocaust. Ithaca: Cornell University Press, 1989.

(S 13 Например: Bartov O. Hitler's Army: Soldiers, Nazis and War in the Third Reich. Oxford: Oxford iE University Press, 1992; Vernichtungskrieg: Verbrechen der Wehrmacht 1941 bis 1944 / ed. H. Heer and K.

Ф

5 Naumann. Hamburg: HIS, 1995; Hull I.V. Military Culture and the Production of 'Final Solutions' in the ср

с Colonies: The Example of Wilhelminian Germany // The Specter of Genocide: Mass Murder in Historical

0 Perspective / eds. R. Gellately and B. Kiernan. Cambridge: Cambridge University Press, 2003. P. 141-162. с 14 Nolzen A. Charismatic Legitimation and Bureaucratic Rule. The NSDAP in the Third Reich, 1933-

1 1945 // German History. 2005. №4(23). P. 498-518; Weber M. Economy and Society. Vol. III. Нольцен ra^ не склонен приписывать Веберу догадку относительно именно такого поворота событий и его m возможных негативных последствий. Laux E. Führung und Verwaltung in der Rechtslehre des

Nationalsozialismus // Verwaltung contra Menschenführung im Staat Hitlers / eds. D. Rebentisch

m and K. Teppe. Göttingen: Vandenloeck und Ruprecht, 1986. S. 38.

0 15 В общих чертах этот вопрос изложен в: Verwaltung contra Menschenführung im Staat Hitlers / s eds. D. Rebentisch and K. Teppe. Göttingen: Vandenloeck und Ruprecht, 1986.

1 16 Fraenkel E. The Dual State. New York: Oxford University Press, 1941. Качественная оценка мо-x

!j дели содержится в сборнике работ: «Bürokratien»: Initiative und Effizienz / ed. W. Gruner and

>. A. Nolzen. Berlin: Assoziation A, 2001; и в частности в: Patel K. K. Der Arbeitsdienst für Männer im

S. Machtgefüges «Dritten Reiches». S. 51-80.

^ 17 Nolzen A. Charismatic Legitimation and Bureaucratic Rule: The NSDAP in the Third Reich, 1933-¡3 1945 // German History. 2005. № 23. P. 494-518. О чиновниках и букве закона см. ниже.

¡3 18 Melson R. Revolution and Genocide: On the Armenian Genocide and the Holocaust. Chicago: ° University of Chicago Press, 1992.

" 19 TuckerR. C. Stalin in Power: The Revolution from Above, 1928-1941. New York: Norton, 1990.

.......... 20 Bauman Z. Modernity and the Holocaust. Ithaca: Cornell University Press, 1989. См. также:

m Rubenstein R. The Cunning of History: The Holocaust and the American Future. New York: Harper

g Colophon, 1978. P. 12-16.

ш 21 Weber M. Economy and Society. Vol. I. The Theory of Social and Economic Organization. New York: 3- Oxford University Press, 1947. P. 115.

I 22 Du Gay P. In Praise of Bureaucracy: Weber, Organization, Ethics. London: Sage, 2000. P. 38. о

^ 23 Pohl D. Nationalsozialistische Judenverfolgung in Ostgalizien 1941-1944: Organisation und Durchführung eines staatlichen Massenverbrechens. Munich: Oldenbourg, 1997. S. 405, описывается «дебюрократизация» холокоста в Восточной Галисии.

24 Bloxham D. Genocide on Trial: War Crimes Trials and the Formation of Holocaust History and Memory. P. Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 205-208, 219.

25 Wojak I. Eichmanns Memoiren: Ein kritischer Essay. Frankfurt am Main: Campus, 2001.

26 Nolzen A. Charismatic Legitimation and Bureaucratic Rule... ; Gruner W. Local Initiatives, Central Coordination: German Municipal Administration and the Holocaust // Feldman and Seibel, Networks of Nazi Persecution. P. 269-294; «Bürokratien»: Initiative und Effizienz / ed. W. Gruner and A. Nolzen. Berlin: Assoziation A, 2001; Lozowick Y. Hitlers Bürokraten: Eichmann, seine willigen Vollstrecker und die Banalität des Bösen. Munich: Pendo, 2000; Safrian H. Eichmann und seine Gehilfen. ; Herbert U. Best: Biographische Studien über Radikalismus, Weltanschauung und Vernunft 1903-1989. Bonn: Dietz, 1996; Herbert U. Introduction // Nationalsozialistische Vernichtungspolitik 1939-1945: Neue Forschungen und Kontroversen. Frankfurt am Main, Fischer, 1998; Wildt M. Generation des Unbedingten: Das Führungskorps des Reichssicherheitshauptamtes. Hamburg: Hamburger Edition, 2003.

27 Matzerath H. Bürokratie und Judenverfolgung // Die Deutschen und die Judenverfolgung im Dritten Reich / ed. U. Büttner. Hamburg: Christians, 1992. S. 107-110; о полиции см. Westermann E. B. «Ordinary Men» or «Ideological Soldiers»? Police Battalion 310 in Russia, 1942 // German Studies

Review. 1998. №1(21). P. 44; Linck S. Der Ordnung verpflichtet: Deutsche Polizei 1933-1949: Der Fall Flensburg. Paderborn: Schöningh, 2000. S. 27.

28 Mommsen H. Beamtentum in Dritten Reich. Stuttgart: Oldenbourg, 1966.

29 О законе о гражданской службе см.: Matzerath H. Bürokratie und Judenverfolgung... S. 110. Разбор действия закона на конкретном примере см.: Fleiter R. Stadtverwaltung im Dritten Reich: Verfolgungspolitik auf kommunaler Ebene am Beispiel Hannovers. Hannover: Hahnsche Buchhandlung, 2006. ch. 1, см. также везде о коллаборации муниципалитетов; Gruner W. Local Initiatives, Central Coordination.; Kingreen M. Raubzüge einer Stadtverwaltung // «Bürokratien»: Initiative und Effizienz / ed. W. Gruner and A. Nolzen... S. 17-50. О судебной системе см. Majer D. «Non-Germans» under the Third Reich. Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press in association with the United States Holocaust Memorial Museum, 2003. P. 29, 32-33. См.; также: Lehnstaedt S. Das Reichsministerium des Innern unter Heinrich Himmler 1943-1945 // Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte. 2006. № 4. S. 652-654. В министерстве внутренних дел кадровой политикой занимался Штукарт. Компетентных нацистов он оставлял на своих постах, однако их поведение, вероятно, было бы продиктовано желанием заслужить одобрение.

30 Du Gay P. In Praise of Bureaucracy. P. 7, 12.

31 Об общем изменении характера бюрократии см.: Mommsen H. Beamtentum in Dritten Reich.; Caplan J. Government without Administration: State and Civil Service in Weima r and Nazi Germany. Oxford: Oxford University Press, 1998. Более конкретный пример приводится в: Gruner W. Local Initiatives, Central Coordination. P. 270-271. См. также исследование Франка Байра о Офисе валютных расследований в Гамбурге: Bajohr F. «Arisierung» in Hamburg: Die Verdrängung der jüdischer Unternehmer 1933-1945. Hamburg: Christians, 1997. Здесь я согласен с Дэниэлем Фрэн-келем, что поведение этого ведомства не обязательно явлется примером радикализации нормативного государства, скорее примером его вытеснения прерогативным государством в том виде, в котором ведомство подчинялось Гейдриху в 1936 г. См.: Frankel D. Review on Bajohr F. «Arisierung» in Hamburg // Holocaust Studies: A Journal of Culture and History. 2005. № 1(11). P. 124-127. См. также: Wachsmann N. Hitler's Prisons: Legal Terror in Nazi Germany . New Haven, CT: Yale University Press, 2004. P. 388.

32 HüttenbergerP. Die Gauleiter: Studie zum Wandel des Machtgefüges in der NSDAP. Stuttgart, Deutsche Verlags-Anstalt, 1969. P 173-174; Hilberg R. The Destruction of the European Jews.Vol. 1. P. 348.

33 Pohl D. Nationalsozialistische Judenverfolgung in Ostgalizien 1941-1944. S. 403-404; Pohl D. Von der «Judenpolitik» zum Judenmord: Der Distrikt Lublin des Generalgouvernements 1939-1944. Frankfurt am Main: Lang, 1993. S. 37-41. По Белоруссии см.: Gerlach C. Kalkulierte Morde: Die deutsche Wirtschafts- und Vernichtungspolitik im Weißrußland. Hamburg: Hamburger Edition, 1999. S. 177, 1151-1154; Musial B. Deutsche Zivilverwaltung und Judenverfolgung im Generalgouvernement: Eine Fallstudie zum Distrikt Lublin 1939-1944. Leipzig: Harrassowitz, 1999. S. 23-64.

34 Herbert U. Best 13. P. 170-177; Wildt M. Generation des Unbedingten; Banach J, Heydrichs Elite: Das Führerkorps der Sicherheitspolizei und des SD 1936-1945. Paderborn: Schöningh, 1998.

35 Matthäus J. Ausbildung zum Judenmord? Zum Stellenwert der «weltanschaulichen Erziehung» von SS und Polizei im Rahmen der «Endlösung» // Zeitschrift für Geschichtswissenschaft. 1999. № 8(47). S. 677-699.

36 AllenM. T. The Business of Genocide; Wildt M. Generation des Unbedingten. См. также: Ziegler H. F. Nazi Germany's New Aristocracy: The SS Leadership, 1925-1939. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1989; Lehnstaedt S. Das Reichsministerium. S. 643-646, об идеальном нацистском чиновнике.

37 За исключением эквивалента производственного цеха, где предпочтение до сих пор отдается тейлористским принципам.

ig 38 Arendt H. Eichmann in Jerusalem... P. 287-288.

iE 39 Allen M. T. Grey-Collar Worker: Organisation Theory in Holocaust Studies // Holocaust Studies:

Ф

5 A Journal of Culture and History. Vol. 11. Issue 1. 2005. sp

с 40 Arendt H. Eichmann in Jerusalem. P. 136-137.

0 41 Ibid., 136-150.

с 42 Weber M. Economy and Society. Vol. I. P. 115; из исследователей, видевших спасени в ценност-

| ной рациональности, можно упомянуть: Lindenfeld D. F. The Prevalance of Irrational Thinking in

ra^ the Third Reich: Notes Toward the Reconstruction of Modern Value Rationality // Central European

m History. 1997. № 3(30). P. 382.

43 Morgan G. Images of Organization. Newbury Park, CA: Sage, 1986. P. 37.

1 44 Kershaw I. Hitler 1889-1936: Hubris. London: Penguin, 1999. Ch. 13.

0 45 Lower W. «Anticipatory Obedience» and the Nazi Implementation of the Holocaust in the Ukraine:

s A Case Study of Central and Peripheral Forces in the Generalbezirk Zhytomyr, 1941-1944 // Holocaust

Л and Genocide Studies. 2002. №1(16). P. 1-22; Bloxham D. Organized Mass Murder: Structure, x

!j Participation, and Motivation // Holocaust and Genocide Studies. 2008. № 2(22). P. 237.

>. 46 Wildt M. Generation des Unbedingten. S. 546-553.

S. 47 Tushnet M. Evaluating Congressional Constitutional Interpretation: Some Criteria and Two

* Informal Case Studies // Duke Law Journal. 2001. № 50 (2001). P. 140. ü

¡3 48 Pendas D. O. Eichmann in Jerusalem, Arendt in Frankfurt: The Eichmann Trial, the Auschwitz Trial, and the Banality of Justice // New German Critique. 2007. № 1(34) no. 1. P. 82; Bauman Z. Modernity ° and the Holocaust. P. 26. За дискуссию, описанную в этом и следующем абзаце, я выражаю I— особую признательность Марку Роузмену и Тому Лоусону, сделавших полезные замечания ....................относительно Арендт и различных видов «рациональности».

m 49 Вопреки распространенному заблуждению, Вебер также рассматривал инструментальную

g рациональность как базирующуюся на более консеквенциалистском этическом кодексе —

ш «этике ответственности» — при котором лицу, совершающему поступки, была известна цена

Э претворения в жизнь одного из множества конкурирующих легитимных сценариев. Weber

1 M. Politics as a Vocation // From Max Weber: Essays in Sociology /eds. H. H. Gerth and C. Wright о

^ Mills. New York: Oxford University Press, 1946. P. 77-129; Larmore C. E. Patterns of Moral Complexity.

Cambridge: Cambridge University Press, 1987.

50 Bauman Z. Modernity and the Holocaust. P. 93-94; Arendt H. Origins of Totalitarianism. P. 51.

51 О взаимосвязях см.: Aron R. Main Currents in Sociological Thought. Vol. II: Durkheim, Pareto, Weber. Harmondsworth: Penguin, 1970. P. 179.

52 Gruner W. Öffentliche Wohlfahrt und Judenverfolgung: Wechselwirkung lokaler und zentraler Politik im NS-Staat (1933-1942). Munich: Oldenbourg, 2002.

53 Lozowick Y. Hitlers Bürokraten. S. 48. Об уровнях идеологической преданности в частях полиции СС, см.: Prusin A. V. A Community of Violence: The SiPo/SD and Its Role in the Nazi Terror System in Generalbezirk Kiew // Holocaust and Genocide Studies. 2007. № 1(21). P. 1-30.

54 Schulte J. E. Zwangsarbeit und Vernichtung: Das Wirtschaftsimperium der SS. Oswald Pohl und das SS-Wirtschafts-Verwaltungshauptamt, 1933-1945. Paderborn: Schöningh, 2001. S. 459-460.

55 Интерпретацию того, каким образом ключевые функционеры Главного управления имперской безопасности подгоняли свои идеологические воззрения под нужды организации см.: Browder G. C. No Middle Ground for the Eichmann Männer? // Yad Vashem Studies. 2003. № 31. S. 403-424.

56 Morgan G. Images of Organization. P. 33-38, 71-76, 194-249, о преимуществах и недостатках политических метафор «машины» и «организма». См. тж.: Burns T., Stalker G. M. The Management of Innovation . London: Tavistock, 1968.

57 Scott T. Healthcare Performance and Organizational Culture. Oxford: Radcliffe, 2003. P. 5.

58 Allen M. T. The Business of Genocide. P. 117; Kaienburg H. «Vernichtung durch Arbeit»: Der Fall Neuengamme. Bonn: JHW Dietz, 1990. S. 476-477 о продолжающемся влиянии на комендантов лагерей.

59 Kosthorst E. Die Geburt der Tragödie aus dem Geist des Gehorsams. Bonn: Bouvier, 1998.

60 Elias N. The Civilizing Process: The History of Manners and State Formation and Civilization. Oxford: Blackwell, 1994. См. тж.: Foucault M. Discipline and Punish: The Birth of the Prison. New York: Random House, 1975.

61 Mierzejewski A. C. Hitler's Trains: The German National Railway and the Third Reich. Stroud: Tempus, 2005. P. 17, 33, 36; Allen M. T. The Business of Genocide. P. 13-15. О гражданской службе см.Matzerath H. Bürokratie und Judenverfolgung. S. 106.

62 Mierzejewski A. C. Hitler's Trains. P. 29-30.

63 Еще один пример того, как бюрократия подчиняется собственной логике, см. анализ Мартина Дина, посвященный чиновникам финансовой службы района Моабит-Вест. Он заключает, что «рациональные подсчеты, производимые чиновниками с целью повышения доходов и упрощения процедур, сыграли роль в усовершенствовании механизмов уничтожения». Dean M. C. The Development and Implementation of Nazi Denaturalization and Confiscation Policy up to the Eleventh Decree to the Reich Citizenship Law // Holocaust and Genocide Studies. 2002. №2 (16). P. 234.

64 По поколениям см.: Wildt M. Generation des Unbedingten. ; Hachmeister L. Der Gegnerforscher. Die Karriere des SS-Führers Franz Alfred Six. Munich, Beck 1998. Ch. 2.

65 Editorial // «Bürokratien»: Initiative und Effizienz / ed. W. Gruner and A. Nolzen. S. 12.

66 Knowles D. Hegel and the Philosophy of Right. London: Routledge, 2002. P. 128; McAfee T. B. Inherent Rights, the Written Constitution, and Popular Sovereignty. Westport, CT: Greenwood Press, 2000. P. 6-17. О разновидностях позитивизма, в том числе об идее «нормативного позитивизма», см. Waldron J. Normative (or Ethical) Positivism // Hart's Postscript: Essays on the Postscript to the Concept of Law / ed. Jules Coleman. Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 410-434.

67 Pendas D. Retroactive Law and Proactive Justice: The Debate over Crimes against Humanity in the British Occupation Zone, 1945-1950 // Central European History. The planned publication. Я благодарен Дэвину за полезные дискуссии по данным вопросам.

68 Rebentisch D., Teppe K. Einleitung // Verwaltung contra Menschenführung im Staat Hitlers / eds. D. Rebentisch and K. Teppe. S. 32; Majer D. «Non-Germans». P. 34.

69 Knox M. Die faschistische Italien und die «Endlösung» // Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte. 2007. № 1 (55). S. 53-92.

70 Petersen R. Understanding Ethnic Violence: Fear, Hatred, and Resentment in Twentieth Century Eastern Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 2002; В работе Mann M. The Dark Side of Democracy: Explaining Ethnic Cleansing. Cambridge: Cambridge University Press, 2005 также делается упор на том, что чиновники считали себя частью государства-«организма», но это явление соотносится с определенным периодом в развитии государства и со специфическими формами национализма. Levene M. Genocide in the Age of the Nation-State. Vols. 1 and 2. London: Tauris, 2005, считает, что проблема лежит в национальном государстве как таковом.

71 Bloxham D. Genocide on Trial. P. 1.

72 См. библиографию к Bloxham D. Genocide on Trial. P. 201.

73 О привлечении многих госслужащих в нацистские ряды, последовавшем за ударом, нанесенным по их престижу и жалованию при Брюнинге, см.: Caplan J. Government without Administration.

74 Williams R. Truth and Truthfulness: An Essay in Genealogy. Princeton: Princeton University Press, 2002. P. 142.

75 Browning C. R. Ordinary Men: Reserve Police Battalion 101 and the Final Solution in Poland. New York: Harper Collins, 1993; Tec N. When Light Pierced the Darkness: Christian Rescue of Jews in Nazi-Occupied Poland. Oxford: Oxford University Press, 1986. Chs. 3 and 6.

76 BajohrF. «Arisierung» in Hamburg. ; о стимулах коррупции см.: BajohrF. Parvenüs und Profiteure: Korruption in der NS-Zeit . Frankfurt am Main: S. Fischer, 2001.

77 Lehnstaedt S. Das Reichsministerium. S. 669.

78 Browning C. R. The Government Experts. P. 189.

79 Browning C. R. The Final Solution and the German Foreign Office. P. 181, 183.

80 О соперничестве между «Judenreferenten» см.: Matzerath H. Bürokratie und Judenverfolgung. S.115-116.

81 Wachsmann N. Hitler's Prisons. P. 380; Majer D. «Non-Germans». P. 32.

82 Данный вопрос - тема настоящего исследования автора статьи.

83 Wright Mills C. White Collar: The American Middle Classes. Oxford: Oxford University Press, 1951. On the Arendt connection, Allen M. T. Grey-Collar Worker. P. 32.

84 Lower W. Anticipatory Obedience. P. 14; тж.: Prusin A. V. A Community of Violence. P. 20.

85 Bürokratie und Terror: Das Judenreferat der Gestapo Düsseldorf, 1935-1945 / ed. H. Berschel. Essen: Klartext, 2001; см. тж.: Prusin A. V. A Community of Violence. P. 20. Собрание материалов по разделению труда в Полиции порядка:, eds., Im Auftrag: Polizei, Verwaltung und Verantwortung im 20. Jahrhundert / eds. A. Kenkmann and C. Spieker. Essen: Klartext, 2001, особенно вступительное слово редактора и раздел III.

86 Allen M. T. Introduction: A Bureaucratic Holocaust. P. 265.

87 Bauman Z. Modernity and the Holocaust. P. 192.

88 Gregor N. Nazism—a Political Religion? Rethinking the Voluntarist Turn // Nazism, War and Genocide: Essays in Honour of Jeremy Noakes / ed. N. Gregor. Exeter: University of Exeter Press, 2005.

89 Allen M. T. The Banality of Evil Reconsidered. P. 257.

90 Castells M. The Rise of the Network Society. Oxford: Oxford University Press, 1996. цит. в: Allen M. T. Grey-Collar Worker . P. 46.

91 Watt D. C. Succeeding John Bull: America in Britain's Place. Cambridge: Cambridge University Press, 1984. P. 7; Röhl's J. The Kaiser and his Court: Wilhelm II and the Government of Germany. Cambridge: Cambridge University Press, 1996 проводит параллели между идеей нацистов о том, что слабые должны работать на фюрера и конкуренцией между сатрапами при Вильгельме II. О политическом курсе Японской империи см. первые главы Johnson C. MITI and the Japanese Miracle: The Growth of Industrial Policy, 1925-1975. Stanford, CA: Stanford University Press, 1982.

92 Bureaucracy / eds R. K. Merton et al. New York: The Free Press, 1952. P. 282-297.

93 Pohl D. Von der «Judenpolitik» zum Judenmord . S. 159-160.

94 Термин употреблен Полем в работе «Nationalsozialistische Judenverfolgung».

95 Об отношениях между СС и партийным руководством см. Hüttenberger P. Die Gauleiter. S. 173. О борьбе за власть на оккупированных территориях: Angrick A, Klein P. Die «Endlo'sung» in Riga: Ausbeutung und Vernichtung: 1941-1944. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 2007.

96 Dean M. C. Seizure of Jewish Property and Inter-Agency Rivalry in the Reich and in the Occupied Soviet Territories // Networks of Nazi Persecution. P. 88-102. Другие примеры конфликта и сотрудничества в экономической сфере - см. главы 3, 4, 6, 7, 9, 10, 11 в том же томе.

97 Hitlers Kommissare: Sondergewalten in der nationalsozialistischen Diktatur / eds. R. Hachtmann and W. Süss. Göttingen: Wallstein Verlag, 2006.

98 Krausnick H, Wilhelm H.-H. Die Truppe des Weltanschauungskrieges: Die Einsatzgruppen der Sicherheitspolizei und des SD 1938-1942. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1981; Safrian H. Eichmann und seine Gehilfen. S. 137.

99 О комиссарах см. два начальных очерка в работе Hitlers Kommissare: Sondergewalten in der nationalsozialistischen Diktatur; MajerD. Führerunmittelbare Sondergewalten in der Ostgebieten: Entstehung und Wirksamkeit // Verwaltung contra Menschenführung im Staat Hitlers. P. 374-395.

100 О депортации народов см.: The Deportation of Peoples in the Soviet Union / ed. N. Bougai Hauppauge, NY: Nova Science, 1996; Polian P. Against Their Will: The History and Geography of Forced Migrations in the USSR. New York: Central European University Press, 2004; Nekrich A. The Punished Peoples: The Deportation and Fate of Soviet Minorities at the End of the Second World War. New York: Norton, 1978. О волне террора: Stalinist Terror: New Perspectives / eds. J. A. Getty, R. T. Manning . Cambridge: Cambridge University Press, 1993.

101 Nekrich A. The Punished Peoples. P. 108-109.

102 Ward C. Stalin's Russia. London: Edward Arnold, 1993. P. 34.

103 Schröder H.-H. Industrialisierung und Parteibürokratie in der Sowjetunion: Ein sozialgeschichtlicher Versuch über die Anfangsphase des Stalinismus (1928-1934). Wiesbaden: Harrassowitz, 1988.

104 Conquest R. The Soviet Police System. London: Bodley Head, 1968. P. 47-48.

105 PetrovN. Die Rolle der Organe der Staatssicherheit (OGPU-NKVD) in der UdSSR in den 1930er und 1940er Jahren // Lager, Zwangsarbeit, Vertreibung und Deportation: Dimension der Massenverbrechen in der Sowjetunion und in Deutschland 1933 bis 1945 /eds. D. Dahlmann, G. Hirschfeld. Essen: Klartext Verlag, 1999. S. 187-206; Benvenuti F. The «Reform» of the NKVD, 1934 // Europe-Asia Studies. 1997. № 49. P. 1037-1056. Сопоставление нацистских и советских государственных структур и роли партии см. в работе: OveryR. The Dictators: Hitler's Germany, Stalin's Russia. London: Penguin, 2004. Ch. 4, 5.

106 Getty J. A. Party and Purge in Smolensk: 1933-1937 // Slavic Review. 1983. № 1(42). P. 67-71.

107 Werth N. The Mechanism of a Mass Crime: The Great Terror in the Soviet Union, 1937-1938 // The Specter of Genocide. P. 230-231; Rees E. A. The Great Purges // Theory and Society. 1984. № 2(13). P. 208; Rittersporn G. T. Soviet Officialdom and Political Evolution: Judiciary Apparatus and Penal Policy in the 1930s // Theory and Society. 1984. № 2(13). P. 227. О нравах некоторых новых сотрудников НКВД, прибывших в органы после чисток см.: Conquest R. The Great Terror: The Great Purge of the Thirties. Harmondsworth, UK: Penguin, 1971. P. 728-729. Об объединенной роли страха и карьеризма см.: Nove A. Stalin and Stalinism—Some Introductory Thoughts // The Stalin Phenomenon / ed. A. Nove. London: Weidenfeld and Nicholson, 1993.

108 О единодушии Сталина и других руководителей относительно утверждения расстрельных списком см.: напр. McCauleyM. Stalin and Stalinism. London: Longman, 1995. P. 39.

109 Rittersporn G. T. Zynismus, Selbsttäuschung und unmögliches Kalkül: Strafpolitik und Lagerbevölkerung in der UdSSR // Lager, Zwangsarbeit, Vertreibung und Deportation. S. 311; Angrick A. Besatzungspolitik und Massenmord: Die Einsatzgruppe D in der südlichen Sowjetunion 1941-1943. Hamburg: Hamburger Edition, 2003. P. 126.

110 Conquest R. The Soviet Police System. P. 42-43.

111 Об этих кампаниях см.: Martin T. The Origins of Soviet Ethnic Cleansing // The Journal of Modern History. 1998. № 4(70). P. 813-861; Bugaj N. Die Deportation der Völker aus der Ukraine, Weißrußland und Moldavien // Lager, Zwangsarbeit, Vertreibung und Deportation S. 567-581. Более широко о революционной ситуации того времени см.: Weiner A. Making Sense of War: The Second World War and the Fate of the Bolshevik Revolution. Princeton: Princeton University Press, 2002.

112 О деталях руководства политикой геноцида см.: Des Forges A. «Leave None to Tell the Story»: Genocide in Rwanda. New York: Human Rights Watch, 1999. P. 4-12, 180-594; Prunier G. The Rwanda

Crisis 1959-1994: History of a Genocide. London: C. Hurst and Co., 1995. P. 237-255 и в разных местах; Mamdani M. When Victims Become Killers: Colonialism, Nativism, and the Genocide in Rwanda. Oxford: James Currey, 2001. Ch. 7; Straus S. The Order of Genocide: Race, Power, and War in Rwanda. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2006.

113 Подробнее о них см. выводы ниже.

114 FletcherL. Turning Interahamwe. P. 34-48; MelvernL. Conspiracy to Murder: The Rwandan Genocide. London: Verso, 2004. P. 27-32, 63, 174-75.

115 Об этой сложной диверсификации, основанной на политике преобладания хуту в руандий-ской самобытности после 1959 г., см., напр.: Chrétien J.-P. L'Afrique des Grands Lacs: Deux mille ans d'histoire. Paris: Aubier, 2000. P. 267-269.

116 О событиях в префектуре Бутаре см.: Guichaoua A. Rwanda 1994: Les politiques du génocide a" Butare. Paris: Karthala, 2005. 255ff.

117 Straus S. The Order of Genocide. Ch. 3; Fletcher L. Turning Interahamwe.

118 Straus S. Rwanda and Darfur: A Comparative Analysis // Genocide Studies and Prevention. 2006. № 1 (1). P. 47.

119 Des Forges A. «Leave None to Tell the Story». P. 9, 12.

120 Ibid.

121 См.: Stalinism and Nazism: History and Memory Compared / ed. H. Rousso. Lincoln: University of Nebraska Press, 2004. О легитимности и Второй мировой войне см.: Weiner A. Making Sense of War.

122 Напр., Dadrian V. N. The Convergent Aspects of the Armenian and Jewish Cases of Genocide: A Reinterpretation of the Concept of Holocaust // Holocaust and Genocide Studies. 1988. № 2(3).

123 Balakian P. The Burning Tigris: The Armenian Genocide and America's Response. New York: Harper Collins, 2003. P. 182-183, 185-186, 190-195; Adalian R. The Armenian Genocide: Context and Legacy // Social Education: The Official Journal of the National Council for the Social Studies. 1991. № 2(55). P. 99-104.

124 О разных перспективах развития антиарменианизма в поздней Османской империи см.: Dadrian V. N. The History of the Armenian Genocide. Providence, RI: Berghahn Books, 1995; Bloxham D. The Great Game of Genocide: Imperialism, Nationalism, and the Destruction of the Ottoman Armenians. Oxford: Oxford University Press, 2005. Об идеологии КЕП см.: §ükrü Hanioglu M. Preparation for a Revolution: The Young Turks, 1902-1908. New York: Oxford University Press, 2001.

125 См. обзор различных нерегулярных и полицейских подразделений в: Erickson E. J. Armenian Massacres: New Records Undercut Old Blame // Middle East Quarterly. 2006. №3(13). P. 67-75.

126 Об этом см.: Dündar F. Ittihat ve Terakki'nin Müslümanlari Iskân Politikasi (1913-1918). Istanbul: Isis, 2001. О политике Хамида в Восточной Анатолии см.: Kodaman B. Çark Meselesi Ifigi Altinda Sultan II Abdülhamid'in Dogu Anadolu Politikasi. Istanbul: Orkun Yayinevi, 1983.

127 Gerlach C. Nationsbildung im Krieg: Wirtschaftliche Faktoren bei der Vernichtung der Armenier und beim Mord an den ungarischen Juden // Der Völkermord an den Armeniern und die Shoah / ed. H.-L. Kieser, D. Schaller. Zurich: Chronos, 2002. S. 388.

128 Dündar F. Ittihat ve Terakki'nin Müslümanlari Iskân Politikasi. О Талаате как о въедливом руководителе см.: Üngör U. Ü. «A Reign of Terror»: CUP Rule in Diyarbekir Province, 1913-1918. MAthesis, University of Amsterdam, 2005.

129 Этот подсекретариат был создан для регулирования румыно-болгарского обмена населением после отказа Румынии передать территорию СССР, Венгии и Болгарии в 1940 г. Преемник Подсекретариата, SUSRCI, занимался в годы Второй мировой войны разного рода политикой «румынизации». Solonari V. An Important New Document on the Romanian Policy of Ethnic Cleansing during World War II // Holocaust and Genocide Studies. 2007. №2(21). P. 282.

130 Dadrian V. N. The Complicity of the Party, the Government and the Military: Select Parliamentary and Judicial Documents // Journal of Political and Military Sociology. 1994. №1(22). P. 59-60.

131 Akfam T. The Ottoman Documents and the Genocidal Policies of the Committee for Union and Progress (ittihat ve Terakki) toward the Armenians in 1915 // Genocide Studies and Prevention. 2006. № 1(2)P. 127-148.

132 Osmanli Belgelerinde Ermeniler (1915-1920). Ankara: Prime Ministry Directorate of Archives. 1995 содержит много текстов приказов о депортации.

133 Reid J. J. Militarism, Partisan War and Destructive Inclinations in Ottoman Military History: 18541918 // Armenian Review. 1986. № 3. P. 6-11; ToynbeeA. J. The Western Question in Greece and Turkey: A Study in the Contact of Civilizations. London: Constable and Co., 1923. P. 278-280.

134 Dadrian V. N. The Documentation of the World War I Armenian Massacres in the Proceedings of the Turkish Military Tribunal // Journal of Political and Military Sociology. 1994. № 1. P. 98.

135 Höss A. Die türkischen Kriegsgerichtsverhandlungen 1919-1921. Ph.D. thesis, University of Vienna, 1991, о послевоенном суде над этими «ответственными секретарями»; Dadrian V. N. The Documentation of the World War.; Akfam T. The Ottoman Documents and the Genocidal Policies. P. 140.

136 Hüttenberger P. Die Gauleiter. S. 173-174.

137 Osmanli Belgelerinde Ermeniler. P. 140, Interior Ministry to Cemal, 26 April 1916 об отправке инспектора в Мараш в связи с проявляемой местным губернатором мягкостью по отношению к армянам; об убийствах см.: At the Crossroads of Der Zor: Death, Survival, and Humanitarian Resistance in Aleppo, 1915-1917. Princeton, NJ: Gomidas Institute, 2001. P. 15-16.

138 Bloxham D. The Great Game of Genocide. P. 42, 70, 93; Semelin J. Analysis of a Mass Crime: Ethnic Cleansing in the Former Yugoslavia, 1991-1999 // The Specter of Genocide. P. 366-367; Ron J. Frontiers and Ghettos: State Violence in Israel and Serbia. Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 2003.

139 Allen M. T. Grey-Collar Worker. P. 37.

140 Естественно, что все зависит от определения, но см.: Pohl D. Holocaust: Die Ursachen, das Geschehen, die Folgen. Freiburg: Herder, 2000; Straus S. The Order of Genocide. P. 117-118, где содержатся приблизительно одинаковые оценки. Другие исследователи полагают, что, хотя Стросс и указывает цифру в 200 тыс., в политику геноцида были вовлечены на несколько сотен тысяч представителей хуту.

141 См.: Wildt M. Volksgemeinschaft als Selbstermachtigung: Gewalt gegen Juden in der deutschen Provinz 1919 bis 1939. Hamburg: Hamburger Edition, 2007.

142 Martin T. The Origins of Soviet Ethnic Cleansing . P. 823.

143 Об антропологической стороне вопроса см.: Taylor C. C. Sacrifice as Terror: The Rwandan Genocide of 1994. Oxford: Berg, 1999. Ch. 3; о психологической см.: Laban Hinton A. Agents of Death: Explaining the Cambodian Genocide in Terms of Psychosocial Dissonance // American Anthropologist. 1996. № 4. P. 818-831.

144 Общая характеристика: Straus S. The Order of Genocide. Более подробный качественный анализ на базе опроса десяти различных опрошенных мужчин см.: Hatzfeld J. Une saison de machettes. Paris: Seuil, 2003.

145 Mamdani M. When Victims Become Killers. P. 204-207, 219-20; Straus S. The Order of Genocide. Chs. 4-5; Fletcher L. Turning Interahamwe. P. 39.

146 Hilberg R. The Destruction of the European Jews. P. 4.

147 Fitzpatrick S. Ordzhonikidze's Takeover of Vesenkha: A Case Study in Soviet Bureaucratic Politics // Soviet Studies. 1985. № 2. P. 166.

148 Gerald Britan, цит. в: Herzfeld M. The Social Production of Indifference: Exploring the Symbolic Roots of Western Bureaucracy. Chicago: The University of Chicago Press, 1993. P. 5.

149 Fitzpatrick S. Ordzhonikidze's Takeover of Vesenkha. P. 153-172.

150 Larmore C. E. Patterns of Moral Complexity.

151 Herzfeld M. Social Production of Indifference. P. 15, 19-20.

152 За этот анализ я благодарю Ugur Üngör.

153 Kévorkian R. Le Génocide des Arméniens. Paris: Odile Jacob, 2006. P. 797.

154 Bozarslan H. Der Kemalismus und den Kurdenproblem // Kurdistan und Europa / ed. H.-L. Kieser. Zurich: Chronos, 1997. P. 222; OlsonR. The Emergence of Kurdish Nationalism and the Sheikh Said Rebellion, 1880-1925. Austin: University of Texas Press, 1989. P. 38-41.

155 Fletcher L. Turning Interahamwe. P. 39; Straus S. The Order of Genocide. P. 89, 120.

156 Аналогичный (но ни в коем случае не эквивалентный) феномен в нацистской Германии - военная пропаганда против евреев, в которой использовались кодированные сообщения, притом что не указывалась специфика тайных убийств, была в целом рассчитана на то, чтобы привязать людей к режиму посредством «общей судьбы». См.: Longerich P. «Davon haben wir nichts gewusst!» Die Deutschen und die Judenverfolgung 1933-1945. Munich: Siedler, 2006; Herf J. The Jewish Enemy: Nazi Propaganda during World War II and the Holocaust. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2008.

157 Хотя Гиммлер с радостью воспользовался некоторыми обстоятельствами войны, ища возможности максимально консолидировать власть СС на оккупированных территориях. См.: Majer D. Führerunmittelbare Sondergewalten. О более глубоком проникновении нацистской партии в дела немецкого государства в годы войны см.: Blank R. Albert Hoffmann als Reichsverteidigungskommissar im Gau Westfalen-Süd. Eine biografische Skizze «Bürokratien»: Initiative und Effizienz / ed. W. Gruner and A. Nolzen... S. 189-212.

ПУБЛИКАЦИЯ НА ЯЗЫКЕ ОРИГИНАЛА: BLOXHAM D. ORGANIZED MASS MURDER: STRUCTURE, PARTICIPATION, AND MOTIVATION IN COMPARATIVE PERSPECTIVE // HOLOCAUST AND GENOCIDE STUDIES. 2008. VOL. 22. № 22. P. 203-245.

ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО НАТАЛЬИ АЛЕКСЕЕВОЙ.

ДОНАЛЬД БЛОКСХЭМ - PhD, профессор Эдинбургского университета. Великобритания.