CC BY
123
Филология. Искусствознание Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Л обачевского, 2014, № 2 (3), с. 110-113
УДК 830-3(091)
«ГЕНИЙ» И «ГЕНИАЛЬНОСТЬ»: ТРАНСФОРМАЦИЯ РОМАНТИЧЕСКИХ МОТИВОВ В РОМАНЕ ДАНИЭЛЯ КЕЛЬМАНА «ВРЕМЯ МАЛЕРА»
© 2014 г. Е.Г. Нефедова
Нижегородский госуниверситет им. Н.И. Лобачевского [email protected]
Поступила в редакцию 09.07.2014
В статье исследуется знаковая для немецко-австрийского культурного контекста образно-смысловая константа (фигура гения, понятие гениальности), прослеживается трансформация романтического мифа о гении в романе современного австрийского писателя Д. Кельмана, анализируется характер постмодернистской репрезентации классических мотивов в произведении.
Ключевые слова: современная немецкоязычная литература, романтическая традиция, постмодернизм, гений, гениальность, константные образы в культуре.
Магистральные мотивы, инвариантные образы в культуре высвечивают специфику национального и знакового, их неслучайная повторяемость заставляет видеть в них некую настойчиво транслируемую идею. Для немецко-австрийского культурного контекста одной из таких знаковых констант стала фигура гения, понятие гениальности. И то, и другое неоднократно находило репрезентацию в художественной литературе, а также теоретическое осмысление в философских трудах от Гердера до Хайдеггера. Эпохой, которая впервые дала этой проблеме необходимый резонанс и глубину звучания, была эпоха романтизма, с ее особым интересом к духовным первоосновам нации. Тогда и возник идеалистический миф о гении, ставший впоследствии ключевым в культуре Х1Х-ХХ веков.
Романтическая концепция гениальности противопоставила себя просветительскому подходу, согласно которому гениальный - лишь более одаренная в творческом отношении личность, чей дар есть результат последовательного воспитания и благоприятного окружения. Таким образом, гений отличается от других лишь степенью таланта, то есть количественной составляющей. Романтики же говорили о качественной составляющей. Для них гений - существо иной природы, а гениальность - явление иного порядка. Романтики выступили с мистической концепцией гения, который в их трактовке становится медиатором, проводником трансцедентальных идей, он привносит в конечное элементы бесконечного и является точкой пересечения миров - обыденного и транс-цедентального. Концепция гения, с помощью которого вещает природа и Абсолют, сложилась
у Новалиса и Ф. Шлегеля, но оба в свою очередь опирались на И. Канта. По Канту, «гений есть врожденная способность души, через которую природа дает человеку правила». Внутренний ритм гения совпадает с ритмом природы, отсюда его дар, его резонирующая способность. Для всей эпохи романтизма гений - это, прежде всего, художественный гений, хотя уже Гегель попытался расширить границы термина, применив его в отношении других форм духовной деятельности.
Дискуссию о природе гения продолжают и два великих немецких философа идеалистической линии в философии - Шопенгауэр и Ницше. Оба в значительной мере были наследниками романтической мысли, преемственность идей обнаруживается и во взгляде на проблему гениальности. Шопенгауэр акцентирует такое качество гения, как самоотречение: это особое свойство гения теряться в созерцании. В терминах его философской системы, изложенной в знаменитом философском труде «Мир как воля и представление», - гений способен освобождать свое сознание от служения воле, от желаний, от самого себя. Гений, по его мысли, является чистым познающим субъектом, посредником между миром как волей и миром как представлением. У Ницше гений тоже свободен от воли (мировой воли), он есть синтез диониссий-ского и аполлонического, существо, которое аккумулирует в себе энергию, накопленную поколениями.
Таким образом, идеалистическая философская линия мифологизирует фигуру гения, а литература XIX последовательно реализует эту модель, с которой в свою очередь начинают работать многие произведения ХХ века.
В романах современного австрийского писателя Даниэля Кельмана, представителя так называемой «новой волны» [1] или «новых рассказывающих» [2], но, бесспорно, «впитавшего» в себя и традицию немецкой классической философии, литературы, в центре повествования часто стоит персонаж, наделенный сверхвозможностями, исключительно одаренный, гениальный человек, обладающий нетривиальным сознанием. Так, в дебютном романе «Магия Бергхольма» («Beerholms Vorstellung», 1997) [3] таким героем является фокусник, иллюзионист и маг Артур Берхольм, а само повествование разворачивает сюжет «современной Фаустинианы» [4]. В романе «Измеряя мир» («Vermessung der Welt», 2005) [5], получившем широкое признание у критики и читателей, Д. Кельман обращается к двум гениям немецкой нации - Иоганну Карлу Фридриху Гаусу и Александру фон Гумбольдту - и решает в ироническом ракурсе проблему гениальности. Роман «Время Малера» («Mahlers Zeit», 1999) [6] иронической составляющей лишен, но и здесь в центре внимания автора - гениальная личность. Даниэль Кельман разворачивает перед читателем трагедию гения, словно реанимируя в XX веке романтический миф о гении XIX века. Однако, работая с устойчивой моделью, которая уже неоднократно реализовала себя в литературе, роман расставляет важные акценты иного характера.
Главный герой романа - Дэвид Малер (фигура вымышленная), физик и математик, занимающийся проблемой времени, уже в детстве обнаруживший свою гениальность. Отказавшись от большой карьеры, чтобы иметь возможность «прожить незаметно» и вести исследования, Дэвид Малер делает эпохальное для человечества открытие. Ему открывается система совершенной умозрительной красоты, которую он сумел описать математически, найдя четыре формулы, дающие ключ ко всему: Тридцать листов, исписанные неровным почерком, столбцы цифр, чертежей и графиков, на первый взгляд бессмысленные, но стоило только вникнуть в эту систему - она поражала удивительной ясностью [7, с. 158]. Малер сделал открытие, способное изменить мир, но изменившее (причем трагически) лишь его собственную жизнь.
Сюжет романа развивается двумя параллельными, пересекающимися линиями. Первая традиционна и довольно ожидаема в романе о гении: герой отвержен обществом (попытка обнародовать свои идеи успехом не увенчалась и лишь внушила окружающим сомнения в его
душевном здоровье). Это обыгрывание романтического клише «непризнанный гений», «гениальный безумец» и др. Вторая линия сюжета демонстрирует трансформацию традиционных романтических мотивов в постмодернистском романе: гений отвержен и трансцедентальным миром. То есть не только социум враждебен гению, но и трансцедентальный мир. В романе разворачивается цепь случайных неслучайных встреч, таинственных стечений обстоятельств, в которых Дэвид Малер и вслед за ним читатель прозревает некий высший смысл. События абсолютно недвусмысленно проясняют позицию мироздания по отношению к открытию Малера. Некие безличные силы (eine Truppe von Engeln, eine Tendenz der Welt) пытаются сначала предостеречь, а потом и просто остановить героя. Это мистическое звучание в подтексте романа есть своеобразное цитирование постромантического повествования - своеобразная отсылка к неслучайным «случайным незнакомцам» в «Смерти в Венеции» у Т. Манна или «посланникам судьбы» в его романе «Доктор Фаустус». В постмодернистском нарративе Д. Кельмана в действие тоже вступают невидимые механизмы судьбы, безличные роковые силы, проявляющие свою волю. Страшная авария, свидетелем которой стал герой, старик-бродяга, который умирает рядом с ним на скамейке городского парка, и пр. - Малер постоянно чувствует присутствие чего-то, что наступает, угрожает, устремляется к нему, и причина такой активности мироздания по отношению к герою - гениальное открытие, сделанное им. Открытие, обнаруживающее ошибки в плане Великого Проектировщика. Природа-Абсолют строго хранит свои тайны и преследует ослушавшихся.
Таким образом, в романе Д. Кельмана звучит еще одна тема, тесно связанная с романтическим мифом о гении. Это тема богоборчества. Бунт героя против природы, бунт героя, нашедшего математические доказательства несовершенства творения, просчетов, сделанных Великим Проектировщиком, ошибки не до конца продуманного замысла, плохое исполнение которого так плохо скрывается [7, с. 164]. Это важный аспект романа, который позволяет говорить о трансформации романтической модели, с которой работает Кельман. Гений уже не транслирует истину Абсолюта, он ее опровергает. Открытие Малера, связаное со вторым законом термодинамики, с проблемой времени, проблемой энтропии, по сути решает проблему смерти: В любой замкнутой системе беспорядок или растет или остается неизменным, хаос возникает сам собой, но никогда сам собой не
112
Е.Г. Нефедова
устраняется. В системе в целом всегда нарастает беспорядок теперь становится возможным этот беспорядок устранить, теперь человечество будет способно избавиться от времени [7, с. 174]. Четыре универсальные формулы Малера, как четыре евангелиста, провозглашают новую истину, «новое откровение» объясняется математически.
Повествование в романе Кельмана балансирует на грани явной и неявной фантастики. Следуя традиции, автор наделяет своего героя больным сознанием, делает его чудаком. До конца не проясняет вопрос, действительно ли преследует мироздание героя, или это плод его воображения, навязчивого состояния, как и сама гениальная теория, в которую никто не верит. В глазах окружающих он остается опасным безумцем, причем не первым из тех, кто хотел перевернуть мир. Тебе хорошо известно, - говорит один из персонажей романа Малеру, -что во всех университетах мира есть шкаф, где хранятся рукописи всех сумасшедших, опровергающих теорию относительности, или что-то другое [7, с. 193]. Но для Д. Кельмана, вновь обращающегося к романтической идее, безумие героя - метафора нетривиального сознания, следуя за романтиками, он признает за безумием креативный потенциал, опыт иного типа сознания, который приближает человечество к истине. Однако герой платит за это откровение жизнью. «Время Малера, - справедливо замечает Андреева В.А., - становится убийцей Малера подобно пожирающему своих детей Крону, воплотившему страх архаического человека перед иррациональной и потому пугающей природой времени. Так персонификация времени оживляет мифологему «безобразного хаоса», который стоит за «стройным обра-
зом космоса» [8, с. 150]. Пантеистическая идея романтизма трансформируется в романе Д. Кельмана в духе философии Шопенгауэра в образ недоброго мироздания, сурово охраняющего свои тайны в современном мире, лишенном трансцедентальной глубины. Таким образом, работая со знаковыми культурными константами, Д. Кельман по-новому их интерпретирует, что позволяет говорить о характерной постмодернистской трансформации романтической модели в данном романе.
Список литературы
1. Шастина Е.М. Даниэль Кельман: проблемы поэтики // Диалог культур - культура диалога: материалы междунар. науч.-практ. конф. Кострома, 2012. С. 364-368.
2. Казакова Ю.К. «Новые рассказывающие» в австрийской прозе конца ХХ - начала XXI века (на примере творчества Д. Кельмана) // Альманах современной науки и образования. 2013. № 9 (76). С. 66-69.
3. Kehlmann D. Beerholms Vorstellung. Roman. Frankfurt/Main: Suhrkamp, 2000. 286 S.
4. Помогайбо Ю.А. Трансформация образа Фауста в литературе постмодернизма (Даниэль Кельман «Магия Берхольма») // Вшник Харювського нащонального утверситету iменi В.Н. Каразша. Серiя Фшолопя. № 1048. Випуск. 67. 2013. C. 176183.
5. Kehlmann D. Die Vermessung der Welt.Rowohlt Verlag GmbH, Reinbeck bei Hamburg, 2005. S. 303.
6. Kehlmann D. Mahlers Zeit. Roman, Frankfurt/Main: Suhrkamp, 1999. 159 S.
7. Кельман Д. Время Малера. СПб: Азбука-классика, 2004. 252 с.
8. Андреева В.А. Особенности художественного хронотопа в современном литературном нарративе // Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина. 2008. № 2 (13). С. 143-155.
«GENIUS»: TRANSFORMATION OF ROMANTIC MOTIVES IN D. KELMAN'S NOVEL «MAHLERS ZEIT»
E.G. Nefedova
This article examines a significant figurative semantic constant for the German -Austrian cultural context (image and concept of genius), traces transformation of the romantic myth of a genius in the novel of a contemporary Austrian writer Daniel Kelman and examines the nature of postmodern representation of classical motifs.
Keywords: contemporary German literature, romantic tradition , postmodernism, genius, constant images in culture.
References
1. Shastina E.M. Danijel' Kel'man: problemy po-jetiki // Dialog kul'tur - kul'tura dialoga: materialy mezhdunar. nauch.-prakt. konf. Kostroma, 2012. S. 364-368.
2. Kazakova Ju.K. «Novye rasskazyvajushhie» v avstrijskoj proze konca HH - nachala HHI veka (na pri-
mere tvorchestva D. Kel'mana) // Al'manah sovremennoj nauki i obrazovanija. 2013. № 9 (76). S. 66-69.
3. Kehlmann D. Beerholms Vorstellung. Roman. Frankfurt/Main: Suhrkamp, 2000. 286 S.
4. Pomogajbo Ju.A. Transformacija obraza Fausta v literature postmodernizma (Danijel' Kel'man «Magija
Berhol'ma») // Visnik Harkivs'kogo nacional'nogo un-iversitetu imeni V.N. Karazina. Serija Filologija. № 1048. Vipusk. 67. 2013. C. 176-183.
5. Kehlmann D. Die Vermessung der Welt.Rowohlt Verlag GmbH, Reinbeck bei Hamburg, 2005. S. 303.
6. Kehlmann D. Mahlers Zeit. Roman, Frankfurt/Main: Suhrkamp, 1999. 159 S.
7. Kel'man D. Vremja Malera. SPb: Azbuka-klassika, 2004. 252 s.
8. Andreeva V.A. Osobennosti hudozhestvennogo hronotopa v sovremennom literaturnom narrative // Vestnik Leningradskogo gosudarstvennogo universiteta im. A.S. Pushkina. 2008. № 2 (13). S. 143-155.
