CC BY
132
росток» и «Братья Карамазовы» - показывает, что жест для писателя становится способом переосмысления не только «чужого» литературного опыта, но и собственного.
Подводя итог, отметим, что жест в произведениях русских писателей (А. С. Пушкина, Ф. М. Достоевского, А. П. Чехова) зачастую становится универсальным способом обращения к предшествующей литературной традиции, который может выполнять функции как прямого цитирования, так и опосредованного реминисцентного осмысления.
Примечания
1. Белобровцева, И. 3. Мимика и жест у Достоевского [Текст] / И. 3. Белобровцева // Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1978. Т. 3. С. 195-204; Назиров, Р. Г. Жесты милосердия в романах Достоевского [Текст] / Р. Г. Назиров // Studia Russica IV. Budapest, 1983. С. 231-249; Пухачев, С. Б. Кинесити-ческие наблюдения над романом Ф. М. Достоевского «Бесы» [Текст] / С. Б. Пухачев // Достоевский и современность: м-лы XX Междунар. Старорусских чтений 2005 г. Великий Новгород, 2006. С. 269-287; Постнова, Д. В. Детская тема и ее жестово-пластическое выражение в произведениях Ф. М. Достоевского [Текст] / Д. В. Постнова // Вестник Башкирского университета. 2008. Т. 13. № 2. С. 324-328.
2. Тынянов, Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино [Текст] / Ю. Н. Тынянов. М.: Наука, 1977.
3. Пушкин, А. С. Полн. собр. соч. [Текст]: в 10 т. Т. 6 / А. С. Пушкин. Л., 1978. С. 88-98.
4. Там же. С. 96.
5. Виноградов, В. В. Поэтика русской литературы [Текст] / В. В. Виноградов. Л., 1976. С. 141-190.
6. Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч. [Текст]: в 30 т. Т. 1 / Ф. М. Достоевский. Л., 1972. С. 67.
7. Чехов, А. П. Полн. собр. соч. и писем [Текст]: в 32 т. Т. 10 / А. П. Чехов. М., 1977. С. 42-54. С. 52.
8. Там же. С. 53.
9. Карамзин, Н. М. Собр. соч. [Текст]: в 2 т. Т. 2 / Н. М. Карамзин. Л., 1984. С. 506-519. С. 518.
10. Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч. [Текст]: в 30 т. Т. 1. С. 93.
11. Там же. С. 93.
12. Степанян, К. Тайна человека в романе «Бедные люди» [Текст] / К. Степанян // Вопросы литературы. 2004. № 6. С. 189.
13. Яблоков, Е. А. Падший Девушкин, или Что дозволено быку [Электронный ресурс] / Е. А. Яблоков. Режим доступа: http://som.fio.ru/getblob.asp?id=10017015.
14. Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч. [Текст]: в 30 т. Т. 1. С. 69.
15. Назиров, Р. Г. Указ. соч. С. 127.
16. Там же. С 127.
17. Там же. С. 127.
18. Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч. [Текст]: в 30 т. Т. 13 / Ф. М. Достоевский. Л., 1975. С. 141.
19. Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч. [Текст]: в 30 т. Т. 8 / Ф. М. Достоевский. Л., 1973.
20. Постнова, Д. В. Жесты-реминисценции героев Ф. М. Достоевского в романах «Бедные люди» и «Братья Карамазовы» [Текст] / Д. В. Постнова // Русское слово в Башкортостане. Уфа: РИЦ БашГУ, 2007. С. 238-244.
Г. А. Склейнис
ГЕНЕЗИС И ЖАНРОВАЯ СПЕЦИФИКА АНТИНИГИЛИСТИЧЕСКОГО РОМАНА
В статье исследуются истоки и жанровые особенности антинигилистической романистики: своеобразие сочетания политического и исторического романов; специфика беллетристики. Особое внимание уделяется «великому пятикнижию». Доказывается: несмотря на соблюдение канонов антинигилистического романа, творчество Ф. М. Достоевского способствовало разрушению законов антинигилистической прозы.
The origins and the genre peculiarities of antinihilistic novels are analyzed in this article: distinguishing features of the combination of political and historical novel; specific features of the fiction. Special attention is paid to the "Great Pentateuch" by Dostoevsky. It's proved in this article that Dostoevsky destroyed the laws of the antinihilistic prose in his works though he followed the canons of the antinihilistic novel.
Нигилизм как безрелигиозное, оппозиционное, рационалистически-утилитарное миропонимание, крайним проявлением которого стал политический радикализм, явился «диалектическим моментом в судьбе России» [1]. Этот феномен нуждался в серьезном осмыслении - социальном, политическом, нравственно-религиозном и, конечно, эстетическом, поскольку именно эстетическая интерпретация явления позволяет не только глубоко проникнуть в его сущность, но и увидеть его потенциал.
Цель нашей работы - предложить итоги исследования генезиса и жанровой природы антинигилистического романа.
1. Нигилистическое миропонимание овладевало общественным сознанием постепенно. Главным импульсом к рецепции идей нигилизма на отечественной почве стали реформы Петра I - революционера в области духовной жизни - и корни этого явления следует искать в послепетровском времени.
Антиох Дмитриевич Кантемир, первый светский писатель России, - один из тех, кто стоял у истоков русского Просвещения. Он не только выступил с резкой критикой духовных и светских авторитетов, но и был поддержан в этом вице-президентом Святейшего правительствующего Синода, архиепископом псковским и новгородским Феофаном Прокоповичем [2]. Лицо, представлявшее одновременно интересы церкви и государства, поощряло писателя к критике авторитетов:
Знать, тебе страшны сильных глупцов нравы.
Плюнь на их грозы! Ти блажен трикрати...
а я ныне сущий твой любитель.
Но сие за верх славы твоей буди,
что тебя злие ненавидят люди [3].
© Склейнис Г. А., 2008
Парадоксальным знаком религиозного скептицизма поэтов и писателей «безумного и мудрого» столетия служит увлечение идеологией Руссо. Парадоксальным - потому, что Руссо, провозвестник «религии сердца», поклонялся «grand Etre» (великому существу). Знаком - потому, что учение Руссо обладало искушающей силой и уже в XVIII в., в наиболее либеральный период правления Екатерины II, воспринималось как противное «закону Божию и человеческим ценностям» [4].
Из русских писателей антинигилистической направленности сущность учения Ж. Ж. Руссо, объективно атеистическую, наиболее последовательно выявлял Ф. М. Достоевский, в 70-е гг. XIX в. называвший «женевские идеи» «добродетелью без Христа» [5].
2. В России понятие «нигилизм» вошло в речевой обиход в конце 20-х гг. XIX в. Н. И. На-деждин, автор статьи «Сонмище нигилистов» (1829 г.), не просто первым в России употребил слово «нигилист», но и придал ему мировоззренческий смысл, оценивая русских байронистов как отрицателей, скептиков, безбожников. Публицисты-шестидесятники только актуализировали общественно-политическое значение этого понятия, а роман И. С. Тургенева «Отцы и дети» способствовал его популяризации.
3. Антинигилистический роман возник как реакция на нигилизм, и это очевидно. Механизм и логику данного явления мы представляем себе следующим образом.
Жанровая «история» антинигилистического романа устойчиво ассоциируется у нас с возникновением и развитием классицизма. Аналогия возникает уже в связи с тем, что теория классицизма в России предшествовала литературной практике, а идеология классицизма, несмотря на стремление классицистов к «учительству», была призвана укреплять авторитет политического абсолютизма (идея просвещенного абсолютизма).
У антинигилистического романа есть свой, условно говоря,теоретик, точнее, идеолог жанра -М. Н. Катков, «человек царской выделки» [6]. Его «Русский вестник» и «Московские ведомости» пытались влиять на общественное сознание, предлагая официозную, «православно-самодержавную», концепцию русского нигилизма как общественной болезни, корни которой кроются в «бессилии нашей казенной науки» [7]; трактуя фигуру русского нигилиста как пешку в руках лондонских агитаторов и польских революционеров.
4. Катковская версия нигилизма в какой-то степени определяет не только содержание, но и поэтику антинигилистической романистики.
Ю. М. Лотман в работе «Проблемы поэтики и истории литературы» говорит о периодах «смены глубинных идеологических представлений»,
когда «тексты, обслуживающие эстетическую функцию, стремятся как можно менее походить своей имманентной структурой на литературу» [8].
Мы полагаем, что эта характеристика как нельзя более хорошо подходит к антинигилистическому роману.
Одна из важнейших черт антинигилистической романистики - публицистичность (черта, вновь сближающая это литературное явление с различными жанрами классицизма) - определяет ее промежуточное положение между произведениями художественной и нехудожественной ориентации. То же самое можно сказать о таком жанровом признаке антинигилистического романа, как памфлетная адресность, связанная с «отрицательным» публицистическим пафосом.
5. Практика конкретных писателей, ориентирующихся на жанровые законы, но создающих персональные модели мира, вносит коррективы как в содержание, так и в форму антинигилистического романа.
А) Публицистика М. Н. Каткова задала двойной - обличительно-утвердительный - тон антинигилистической романистике. Двойной пафос определил особенности сочетания в антинигилистическом романе различных жанровых тенденций: сатирического нравоописания и бытописания при изображении русского нигилиста и идеологов польской смуты; романического становления заблудшего нигилиста, итогом исканий которого становится нравственное прозрение; национально-патриотической героики, интерпретируемой как реальная, существующая, а не идеальная, желаемая альтернатива нигилистическому брожению.
Хочется обратить внимание, что особое соотношение жанровых тенденций еще не означает «амбивалентности» проблематики. И если, например, в «Истории одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина отрицательный пафос полностью оппозиционен самодержавию, то в антинигилистической романистике и пафос отрицания, и пафос утверждения носят охранительный характер.
Однако в процессе художественного воплощения антинигилистических идей неизбежно происходят их переосмысление и корректировка.
Так, уже в первом антинигилистическом романе, во «Взбаламученном море» А. Ф. Писемского, сатирический пафос перераспределяется и объектом критики становятся не только нигилисты, но и произвол чиновников, безнравственность помещиков, бесчинство откупщиков; «Па-нургово стадо» В. В. Крестовского открывается сценой подавления крестьянского восстания; едко, саркастически, в духе щедринской сатиры изображены в первом романе его дилогии нравы провинциального бомонда; с беспощадной сатирической силой обрисовано губернское общество
в «Бесах» Ф. М. Достоевского. И только в «Мареве» В. П. Клюшникова и в «Марине из Алого Рога» Б. Маркевича, наиболее «чистых» образцах жанра, пафос обличения направлен исключительно на нигилистов.
Б) Несмотря на то что публицистичность является жанрообразующей особенностью антинигилистического романа в целом, формы ее присутствия разнообразны и индивидуальны: от более или менее пространных внесюжетных авторских включений в текст («Взбаламученное море» А. Ф. Писемского, «Некуда» Н. С. Лескова, «Панургово стадо» В. В. Крестовского) до резонерства героев-alter ego (Розанов в «Некуда» Н. С. Лескова, Холодец в «Двух силах» В. В. Крестовского). А. Ф. Писемский на определенном этапе вводит в сюжетное действие себя самого; В. В. Крестовский во второй части антинигилистической дилогии - романе «Две силы» - завершил жанровый «симбиоз» и создал художественно-публицистическое произведение, в котором сосуществуют два равноценных и равноправных плана изображения - документально-публицистический и художественный.
В) Весьма характерной и специфической жанровой особенностью антинигилистической романистики является сочетание жанровых признаков политического и исторического романа.
Вопреки мнению некоторых исследователей [9], мы полагаем, что любой антинигилистический роман содержит в себе жанровые признаки политического (в ходе исследования мы определяем его как политический роман национально-исторического типа с доминирующим пафосом утверждения), поскольку главным импульсом для создания антинигилистической романистики послужило желание авторов откликнуться на политическую ситуацию в пореформенной России и конкретные политические события русской жизни, а главным критерием состоятельности -несостоятельности героя явился характер его участия в гражданской жизни общества.
Политический роман предполагает актуальность, а значит, апелляцию к современности и к заинтересованным, сопереживающим современникам. Исторический требует временной дистанции (никем не определено, насколько продолжительной). Однако создатели антинигилистической прозы жили в эпоху, когда «движение истории стало слишком ощутимым» [10]. Это и определило, на наш взгляд, восприятие современной им действительности как «живой истории». Следствием этого стали попытки придать повествованию исторический характер, особенно очевидно повлиявшие на жанровую форму «Кровавого пуфа» В. В. Крестовского - форму исторической хроники.
Г) Антинигилистический роман - произведение беллетристическое или, как в случае с рома-
нистикой Ф. М. Достоевского, ориентированной на жанровые законы антинигилистической прозы по принципу притяжения - отталкивания, сознательно «беллетризованное», так сказать, адаптированное к интеллектуальным и духовным возможностям и литературным вкусам широкого читателя.
В. Хализев дифференцирует беллетристику на две ветви - серьезно-проблемную и развлекательную [11]. В антинигилистической беллетристике два этих начала, разнородных по своим установкам, соединяются. При этом вершинная литература и ее «срединное пространство» [12] как бы движутся навстречу друг другу: беллетристика в доступной ей форме, по преимуществу авантюрной, пытается выразить «думу и вопрос дня» [13], а классическая литература с помощью авантюрности прокладывает читателю путь к проблематике высших ступеней «пирамиды тезауруса» [14], стремясь, как писал Л. П. Гроссман о Ф. М. Достоевском, «компенсировать читателю занимательной внешней интригой все утомительные напряжения его внимания над философскими страницами» [15].
Почему путь к читателю лежит в антинигилистической прозе именно через авантюрность?
Главная причина, на наш взгляд, кроется в представлении писателей об авантюрном характере своей эпохи и о политическом авантюризме лидеров революционного движения. Вторая причина тяги к авантюрности - ориентация на определенную литературную традицию, - ориентация, отвечающая, в свою очередь, натуре и природе таланта, к примеру, В. В. Крестовского и Ф. М. Достоевского. Интригующие сюжетные перипетии, обольщение, подлог, провокация, уголовщина - все это за несколько лет до «Кровавого пуфа» можно найти в «Петербургских трущобах» В. В. Крестовского, созданных под влиянием «Парижских тайн» Э. Сю; сходный «набор» авантюрных атрибутов за десять лет до «Бесов» - в «Униженных и оскорбленных» Ф. М. Достоевского, вобравших в себя традиции того же Э. Сю, готической прозы Э. Т. А. Гофмана, романа «ужасов и тайн» А. Радклиф.
6. По образному выражению А. И. Батюто, под оболочкой каждого из антинигилистических романов «таились тургеневские гены, преображенные или отравленные, но живучие» [16]. А между тем в «Отцах и детях» И. С. Тургенева, которых имеет в виду исследователь, нет практически ни одного из названных нами жанровых признаков антинигилистического романа, таких, как охранительность, «непосредственная» публицистичность, наличие черт политического или (и) исторического романа, авантюрность и пр.
Главный герой Тургенева - «беспокойный, тоскующий Базаров» (V, 59-60) - человек,
не просто лишенный памфлетных черт, но трагически заблуждающийся; не просто неверующий, но испытывающий мучительную потребность веры. Тем не менее фигура тургеневского героя стала ориентиром для создателей антинигилистической прозы, однако ориентиром полемическим, и В. П. Клюшников, В. Авенариус, Н. С. Лесков, В. В. Крестовский многократно пародировали базаровские черты, манеры, нигилистические афоризмы, пытаясь упростить личность Базарова, лишить ее трагического ореола.
Несмотря на то что Базаров в романе (волей автора. - Г. С.) все-таки побежден самою идеею этой жизни, характер и контекст использования тургеневских цитат авторами антинигилистической прозы убеждает, что Базаров был, по сути, воспринят ими как герой нигилистического, а не антинигилистического произведения.
Вероятная причина этого кроется в религиозных сомнениях самого И. С. Тургенева, которого Ф. М. Достоевский считал и прямо называл «атеистом» (XXVIII. Кн. II, 210). Характерно, что в последнем своем романе, «Братьях Карамазовых», Достоевский отождествляет тургеневскую позицию с базаровской, делая ее источником искушения для «маловерной дамы» госпожи Хохлаковой: «...умру и вдруг ничего нет, и только «вырастет лопух на могиле», как прочитала я у одного писателя. Это ужасно! Чем, чем возвратить веру?» (XIV, 52).
7. В отличие от тургеневских «Отцов и детей», «великое пятикнижие» Ф. М. Достоевского (в особенности «Преступление и наказание» и «Бесы») было воспринято современниками как явление, родственное антинигилизму, а писателями антинигилистической направленности (например, В. В. Крестовским в «Двух силах») даже как достойное подражания. Однако именно Достоевский дал совершенно особенную художественную трактовку нигилистическому миропониманию, разрушающую антинигилистический роман в пределах его собственных жанровых рамок.
В «великом пятикнижии» нашел преломление личный идеологический опыт писателя, выстраданный и отвергнутый им. Это придало особую страстность отрицанию и искушающую силу до конца не изжитым религиозным сомнениям Достоевского; повлияло на концепцию нигилизма и типологию героев-нигилистов.
Нигилизм трактуется Ф. М. Достоевским как трагическое заблуждение гордого разума, одержимого бесовским духом, как следствие безбожного гуманизма - то есть гуманизма, бросающего вызов Богу и стремящегося «исправить подвиг Христов».
Роман Ф. М. Достоевского беспощадно пам-флетен, и в создании «идеологических карикатур» [17] на периферийных героев-нигилистов
автор «Преступления и наказания», «Бесов», «Братьев Карамазовых» наиболее близок законам антинигилистической прозы. Однако главный герой-идеолог - фигура, взятая «из сердца» (XXIX, кн. I, 142), масштабная, величественная (пусть даже мнимым величием зла, но величием, до конца не деэстетизированным).
Роман Ф. М. Достоевского публицистичен, но это публицистичность особого рода. Она не со-полагается художественности, как в антинигилистической романистике А. Ф. Писемского, Н. С. Лескова, не образует второй сюжетный пласт, как в дилогии В. В. Крестовского «Кровавый пуф», а «вбирается» в художественность, подпитывая прежде всего страстные монологи героев-богоборцев.
В романистике Ф. М. Достоевского, особенно в «Бесах», явлена «сатанинская сторона крайних форм нигилизма» [18], то есть политического радикализма. По меньшей мере два произведения «великого пятикнижия», «Преступление и наказание» и «Бесы», могут быть названы образцами политического романа, но образцами особого рода. Так, в «Преступлении и наказании» эмпирическая реальность подлежит символической дешифровке, уголовное преступление является метафорой политического бунта. В политической организации, действующей в «Бесах», узнаются черты текущей русской жизни, но, благодаря нарочитым анахронизмам, в романе не просто контаминированы черты нечаевщины с деятельностью петрашевцев. При всей своей злободневности «Бесы» - вневременной символ политического экстремизма и авантюризма, политический роман-символ и роман-предупреждение.
«Искусство Достоевского, - писал Н. Бердяев, - все о глубочайшей духовной действительности, о метафизической реальности, оно менее всего занято эмпирическим бытом» [19].
Именно поэтому столь незначительное место занимает в его послекаторжной романистике такой неотъемлемый жанровый признак антинигилистической прозы, как бытописание. И именно ощущение присутствия «высшей» реальности в эмпирической позволяет автору «великого пятикнижия» творить особую реальность, в которой возможны «перетасовка» эпох, переключение от каждодневного ко всеобщему, прорыв - при сохранении жгучей злободневности - за пределы «злобы дня», характерной для антинигилистического романа.
8. Чтобы перерасти жанровые рамки, в них надо побывать. Для больших художников антинигилистический роман явился не болезнью роста, а жанровым экспериментом. Это особенно очевидно при обращении к романистике Ф. М. Достоевского, который с первых шагов литературной деятельности «учитывал» и полемически осваи-
О. Ю. Осьмухина. Специфика функционирования авторской маски в рамках пародии.
вал различные творческие методы, жанровые формы, мотивы, сюжетные ситуации, раскрывая тем самым их потенциал. Творчество больших писателей: И. А. Гончарова, Н. С. Лескова, Ф. М. Достоевского - способствовало не только разрушению законов антинигилистической прозы, но и реализации ее возможностей. Мы полагаем, что именно Достоевский в наибольшей мере способствовал преображению такого идеологического явления, как антинигилистический роман, в эстетическое.
Одной из жанровых преемниц антинигилистического романа стала политическая антиутопия XX в. Роман Е. Замятина «Мы» сознательно ориентирован на традицию «Бесов» и «Братьев Карамазовых» Ф. М. Достоевского. Как и в произведениях великого предшественника, «злоба дня» в замятинской антиутопии узнаваема - и в то же время преодолена символической многозначностью и обобщенностью образа Единого государства - образа, истинный смысл которого, возможно, суждено постичь только нашим потомкам.
Примечания
1. Бердяев, Н. А. Русская идея [Текст] / Н. А. Бердяев // Русская литература. 1990. № 2. С. 98.
2. Костомаров, Н. Архиепископ Феофан Проко-пович [Электронный ресурс] / Н. Костомаров. Режим доступа: http://peoples.ru/state/ statesmen/pheofan_pro-короукЬ/^ех.^т1
3. Русская литература XVIII века, 1700-1775 [Текст]: хрестоматия / сост. В. А. Западов. М., 1979. С. 56.
4. Цит. по: Лотман, Ю. М. Руссо и русская культура XVIII века [Текст] / Ю. М. Лотман // Эпоха Просвещения. Из истории международных связей русской литературы. Л.: Наука, 1967. С. 215.
5. Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч. [Текст]: в 30 т. / Ф. М. Достоевский. Л.: Наука, 1972-1988. Т. XVI. С. 281. Далее ссылки в тексте на это издание даны с указанием тома и страниц.
6. Шкловский, В. Б. О теории прозы [Текст] / В. Б. Шкловский. М.: Сов. писатель, 1983. С. 176.
7. Катков, М. Н. Отзывы и заметки. Русский вопрос [Текст] / М. Н. Катков // Русский вестник. 1863. Т. 43. Февраль. С. 847.
8. Лотман, Ю. М. О содержании и структуре понятия «художественная литература» [Текст] / Ю. М. Лотман // Поэтика. Хрестоматия по вопросам литературоведения для слушателей университета. М.: Изд-во Рос. открытого ун-та, 1992. С. 8.
9. Шарифуллина, С. В. Проза В. В. Крестовского в контексте антинигилистической беллетристики 6080-х гг. XIX века [Текст ]: автореф. дис. ... канд. фи-лол. наук / С. В. Шарифуллина. М., 2003.
10. Пинский, Л. Е. Исторический роман Вальтера Скотта [Текст ] / Л. Е. Пинский // Магистральный сюжет. М.: Сов. писатель, 1989. С. 299.
11. Хализев, В. Е. Теория литературы [ Текст]: учебник / В. Е. Хализев. М.: Высш. шк., 2005. С. 153-154.
12. Там. же. С. 151.
13. Белинский, В. Г. Собрание сочинений [Текст]: в 9 т. / В. Г. Белинский. М.: Худож. лит, 1976-1982. Т. VII. С. 358.
14. Луков, В. А. Теория персональных моделей в истории литературы [Текст] / В. А. Луков. М.: Изд-во Моск. гуманитарного ун-та, 2006. С. 48-49.
15. Гроссман, Л. П. Поэтика Достоевского [Текст] / Л. П. Гроссман. М.: Гос. Академия худож. наук, 1925. С. 17.
16. Батюто, А. И. Творчество И. С. Тургенева и критико-эстетическая мысль его времени [Текст ] / И. С. Тургенев. Л.: Наука, 1990. С. 397.
17. Померанц, Г. С. Открытость бездне. Встречи с Достоевским [Текст] / Г. С. Померанц. М.: Сов. писатель, 1990. С. 133.
18. Лосский, Н. О. Бог и мировое зло [Текст] / Н. О. Лосский. М.: Республика, 1994. С. 348.
19. Бердяев, Н. А. Миросозерцание Достоевского [Текст] / Н. А. Бердяев. Прага: Американ. изд-во, 1923. С. 21-22.
О. Ю. Осьмухина
СПЕЦИФИКА ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ АВТОРСКОЙ МАСКИ В РАМКАХ ПАРОДИИ («ПЕРЕСМЕШНИК» М. Д. ЧУЛКОВА)
В статье впервые исследуются особенности функционирования авторской маски, которая рассматривается как стилистически маркированный повествовательный прием, средство позиционирования автором себя в пределах пародийного текста.
In the article is for the first time investigating the peculiarity of the author's mask functioning. The author's mask is considered as stylistically marked narrative device, and as the mean with the help of which the author presents himself in the parodies text.
Как известно, воцарившийся в литературе русского Века Просвещения классицизм узаконил примат определенных жанров (трагедии, оды и героической поэмы), утвердив риторическую форму авторского контакта с действительностью и читателем и поставив авторскую индивидуальность в рамки соответствующего жанра. В силу этого художественная проза, оказавшаяся внизу жанровой иерархии и получившая «на откуп» непосредственный, нериторический контакт с социальной и чувственной жизненной эмпирикой, оказалась в полемических отношениях с «высокими» и «средними» жанрами классицизма. Поэтому «дериторизация» действительности в сатирической прозе авантюрно-приключенческого жанра шла в русле пародии на упомянутые жанры классицистические. Разоблачая риторические механизмы классицизма, авторская проза получила, таким образом, собственную риторическую установку, носившую принципиально иной характер: шутливо-игровой «маски» конкретного автора, фактически впервые осознающего дистан-
© Осьмухина О. Ю., 2008
