CC BY
102
И.В. Алфёрова, В.Ф. Блохин
«ГАСИЛЬНИК НАРОДНОГО ДУХА»: ЦЕНЗУРНЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ В ОСВЕЩЕНИИ ГЕРОИЗМА ФРОНТОВИКОВ ВО ВРЕМЯ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ*
I. Alferova, V. Blokhin
"The Extinguisher of the National Spirit": Censorship Limitations on Reporting on the Heroism of Front-Line Fighters during the First World War
Летом 1914 г. Россия вступила в большую европейскую войну, которая, по словам В.И. Гурко, после «угара первых дней», с завершением «маневренного периода войны» и перехода ее в состояние позиционной, окопной, в сознании российского обывателя превратилась «в какую-то длительную, преисполненную всевозможных угроз, вечно ноющую и постороннюю его повседневной жизни болячку»1.
Владимир Иосифович Гурко - сын героя русско-турецкой войны 1877-1878 гг. генерал-фельдмаршала Иосифа Владимировича Гурко, убежденный монархист, в годы войны занимавший должности Тверского уездного предводителя дворянства и члена Государственного Совета от Тверского земства, - в своих воспоминаниях попытался разобраться в причинах потери интереса российского обывателя к событиям, происходившим на фронтах. Вопрос не был праздным и, по мнению автора, именно в нем скрывалась одна из важнейших причин крупных неудач русской армии. «Я припоминаю Русско-турецкую войну 1877-1878 гг., когда имена Скобелева и моего покойного отца гремели по всей России, - делился Гурко своими наблюдениями. - Народ нуждается в идолах - это приподнимает его, создает в нем веру в свою мощь и в свой успех. Скажут, война не выдвинула у нас героев. Но ведь героев всегда создать можно»2.
* Статья написана при поддержке гранта РГНФ, проект «Формирование образа героя на страницах российской и немецкой печати в период Первой мировой войны. Сравнительный аспект. К проблеме формирования культурной памяти» (№ 15-01-00399).
С этим не приходится спорить: «героев всегда сделать можно». Но действительно ли в годы Первой мировой войны не был сформирован образ настоящего героя - предмета всеобщего восхищения и образца для подражания? И если это так - что послужило препятствием для решения этой задачи?
В современной историографии в рамках имагологии практически сформировалось самостоятельное направление, исследующее особенности пропагандистской работы по формированию и трансформации образа врага, в том числе и в период Первой мировой войны. В меньшей степени исследована другая составляющая пропагандисткой работы на фронте: формирование образа «героя» и «героического».
Некоторым исключением является новая отрасль отечественной науки - военно-историческая антропология, - которая в том числе занимается изучением механизмов формирования героических символов в военное время. Особый интерес в этом плане представляют работы Е.С. Синявской3, А.Б. Асташова4, а также дискурс-анализ в интерпретации «героического» в исследованиях К.А. Пахалюка5.
В последнее время появились отдельные научные труды, рассматривающие создание героических образов на страницах периодической печати и их трансляцию на уровень общественного сознания6.
В рамках данной статьи предполагается рассмотрение еще одного направления в изучении этой проблематики, не получившего до сих пор освещения в исторических исследованиях: роль военной цензуры в формировании героического на страницах российских газет и журналов в годы Первой мировой войны.
* * *
Военным цензорам, согласно «Временному положению о военной цензуре», введенному в действие указом Николая II от 20 июля 1914 г., вменялось в обязанность просматривать лишь материалы, связанные непосредственно с военными, армейскими вопросами7.
Военно-цензурные отделения штабов армий, фронтов и округов были в срочном порядке укомплектованы сотрудниками, главным образом офицерами. Основная функция отделений заключалась в контроле за внутренней перепиской, направляемой из армии и в армию, за почтовыми сообщениями внутри самой конкретной армии, а также проверкой корреспонденций, получаемой из-за границы и отправляемой за границу из действующей армии и в действующую армию. Однако в своей практической
деятельности офицерам приходилось также заниматься тем, в чем они были недостаточно компетентными: оценкой с общеполитической точки зрения материалов, которые направлялись непосредственно с линии фронта для последующего опубликования в периодической печати. С формальной точки зрения их деятельность регламентировалась «Перечнем сведений по военной и военно-морской частям, оглашение коих в печати воспрещается». Первоначально он был сформирован в довоенном 1912 г. с целью предотвращения оглашения сведений, подрывавших обороноспособность страны. Документ насчитывал всего 8 пунктов. В январе 1914 г, а затем и в июле были опубликованы новые перечни, причем последний был расширенный и состоял из 18 статей.
Начавшаяся война заставила внести коррективы и в эти документы: уже 26 июля 1914 г. вслед за «Временным положением о военной цензуре» появился новый «Перечень сведений, касающихся внешней безопасности России или вооруженных ее сил или сооружений, предназначенных для военной обороны страны, сообщение коих в речах или докладах, произносимых в публичных собраниях, воспрещается»8, который состоял из 25-ти пунктов9.
В инструкциях цензорам подчеркивалось, что именно этот документ должен служить основанием для разрешения или запрещения к напечатанию в периодических изданиях статей или заметок10.
Действие ограничительного списка было рассчитано примерно на год, но так как война к тому моменту не завершилась, 31 июля 1915 г. был принят следующий «Перечень», состоявший уже из 30-ти пунктов11. Этот документ в полном объеме сохранял свое действие вплоть до марта 1917 г. При Временном правительстве особым распоряжением из него были удалены статьи 18-я и 30-я, а статья 27 - сокращена12.
Однако в действительности для практической деятельности военных цензоров не хватало ни 8-ми, ни 25-ти, ни 30-ти пунктов руководящего документа, и им зачастую по собственному усмотрению приходилось создавать многочисленные препятствия и барьеры, которые необходимо было преодолеть авторам любых известий с фронта. Дополнительную гарантию сохранения секретности в подобных случаях должна была обеспечивать статья 31-я «Временного положения о военной цензуре»: в условиях многообразия возникавших ситуаций фактически предусматривала использование «личного усмотрения» цензора. Она гласила: «Военным цензорам вменяется в обязанность не допускать к опубликованию путем печати всякого рода сведений, хотя бы и не предусмотренных
правилами, издаваемыми на основании ст. 11 сего положения, но которые могут, по мнению цензора, оказаться вредными для военных интересов государства»13.
Именно на эту статью опирались и начальники цензурных учреждений разных уровней, щедро раздавая инструкции о необходимости исключения различных вопросов из обсуждения печати.
Впрочем, на практике между официально принятыми ограничениями на распространение сведений и усмотрением бдительного цензора существовала еще одна неофициальная форма контроля, обозначенная в инструкции, утвержденной в марте 1916 г. председателем Петроградской военно-цензурной комиссии. В разделе об обязанностях военного цензора подчеркивалось: «Основанием для разрешения, оцензирования или запрещения к напечатанию данной статьи или заметки - служит "Перечень" и данные Председателем Петроградской военно-цензурной комиссии руководящие указания [Курсив наш. - И.А., В.Б.]. При рассмотрении статей, не подходящих под "Перечень" и данные руководящие указания, цензор руководствуется ст. 31 Вр. Положения о Военной Цензуре»14. Таким образом, только при условии отсутствия пригодных к конкретной ситуации указаний, полученных от председателя Военно-цензурной комиссии, вступало в силу личное усмотрение цензора. Последующая практика продемонстрировала как обилие руководящих распоряжений, так и многочисленность случаев цензурных ограничений на основании собственного мнения лиц, от которых эти ограничения исходили.
Что касается цензуры новостей, относящихся к военным операциям, невольному разглашению военной тайны, то не только для цензоров, но и для редакций газет и журналов было очевидно, что нельзя сообщать о дислокации войск, о переброске воинских частей, о готовившихся военных операциях или о новых видах вооружения и так далее. Тем не менее, вполне обоснованно считалось, что, помимо воли издателей, в газеты и журналы все же могут просочиться сведения, полезные для противника.
Достаточно привести два характерных примера.
В газете «Новое время» в мае 1916 г. была размещена, казалось бы, вполне невинная заметка, вызвавшая, однако, серьезные нарекания со стороны цензуры. Вот текст публикации: «Подарки в армию. Минск. Приношу сердечную благодарность за присланные редакцией для нижних чинов вверенного мне полка подарки. Командир Лебедянского полка полковник Треер»15. То есть всего в нескольких газетных строчках содержались сведения о месте дислокации конкретной воинской части и о ее командире16.
Второй пример непосредственно связан с основной проблемой нашего исследования. На заседании военных цензоров при Петроградском комитете по делам печати в феврале 1915 г. был озвучен вопрос о том, что «в опубликовываемых Высочайших приказах о наградах указываются не только первоочередные полки, но и второочередные, что благодаря этому неприятелю дается возможность составить на основании официальных бесспорных данных точный список находящихся на театре военных действий воинских частей и что в виду таких обстоятельств представляется необходимым возбудить соответствующее ходатайство о прекращении печатания во всеобщее сведение Высочайших приказов о наградах»17. В результате обсуждения по этому вопросу была составлена докладная записка и принято решение не пропускать подобных сведений в печать.
Жесткая соподчиненность ответственных за пропуск цензурой печатных материалов, персональное ручательство цензоров за действия по предотвращению появления запрещенных вопросов в печати, таким образом, выступали определенной гарантией проникновения нежелательных публикаций по военной тематике.
Деятельность же военной цензуры, направленная на ограничение различных предметов обсуждения из невоенной сферы, постоянно наталкивалась на активное и пассивное сопротивление со стороны средств печати, которые с момента завершения периода «бодрого патриотического настроя» в своих ежедневных оценках происходившего на войне или около нее постоянно находились на грани цензурных запретов.
Доказательством тому служат многочисленные «белые пятна» на страницах тогдашних газет, а причины противостояния цензуры и прессы кроются в главном предназначении периодической печати, которая не только выступала в качестве основного средства информирования населения, но и отражала и формировала общественное мнение, наряду с Государственной думой выступала с критикой правительства, ответственного за успешное ведение войны. От качественного выполнения этих обязанностей во многом зависела тиражность и авторитет изданий среди читателей.
Почему «во многом», а не целиком?
Потому что на этот момент газеты и журналы уже активно использовали и другие средства привлечения потенциальных потребителей их продукции: печатали материалы, поступившие от собственных корреспондентов с фронта, хотя таковых не было и не могло быть из-за запретов командования, размещали фотографии, снятые якобы на передовых позициях, а на самом деле - в специально оборудованной студии и т.д.
Спецификой же военных условий для средств печати выступала их особая роль в мобилизации тыла и превращение в интересах государства в главное средство пропаганды, призванной формировать нужные общественные настроения. Именно на этой грани оказалась проблема, обозначенная в качестве главной для данной статьи.
Начавшаяся война очень скоро показала необходимость выдвижения собственных героев, порожденных новой ситуацией, в которой оказалась страна. Однако сложность решения этой задачи заключалась в том, что это должны были быть не просто действующие лица, связанные с войной и способные стать объектом общего поклонения. Герои разворачивавшихся военных событий, в которых принимала участие Россия, были обязаны олицетворять общую идею, стать объединителями нации, защитниками моральных ценностей, ради которых страна решилась на участие в этой войне. Вероятно, именно это имел в виду Гурко, когда записал в ходе своих рассуждений фразу о том, что «война не создала ни одного народного героя»18.
Между тем потребность в создании собственных национальных героев была осознана уже в первые месяцы войны.
Так, 22 августа 1914 г. генерал-квартирмейстер штаба верховного главнокомандующего генерал-лейтенант Ю.Н. Данилов (по утверждению генерала М.А. Свечина, он «ведал всеми оперативными вопросами, являлся ближайшим помощником начальника штаба верховного главнокомандующего Янушкевича»19) сообщал в штаб Юго-Западного фронта о приказании начальника штаба верховного главнокомандующего размещать «вследствие выяснившейся острой необходимости в сообщениях печати не только сухих отчетов о передвижениях наших войск и взятых трофеях, но и описаний подвигов наших частей и отдельных лиц и других материалов, дающих картинные представления о деятельности войск»20. С целью координации действий в этом направлении предлагалось направлять материалы в штаб верховного главнокомандующего непосредственно офицеру для поручений при начальнике штаба полковнику А.А. Свечину «для неофициального и официального помещения этих данных в печати»21.
В ответном сообщении из штаба армий Юго-Западного фронта утверждалось, что такое требование «собирать для опубликования материалы по описанию подвигов наших частей и отдельных лиц» уже поставлено военно-цензурным отделениям штабов армий22. Специально назначенные офицеры с этой целью направлялись в расположение армий, принимавших участие в военных действиях.
Заседание военных цензоров и членов Петроградского комитета по делам печати 26 августа 1914 г. сочло возможным выдать разрешение на публикацию в газетах и журналах портретов (снимков) раненых и убитых на поле боя воинов. При этом была установлена недельная давность для описания минувших сражений, после чего допускались названия местностей, но по-прежнему запрещались какие-либо военно-технические характеристики23.
Однако уже 2 сентября 1914 г. генералу Данилову пришлось повторять свою просьбу «о доставлении данных о более мелких проявлениях доблести наших войсковых начальников войсковых частей и отдельных чинов», поскольку «именно теперь вслед за доблестной работой наших войск надо дать обществу соответствующие материалы для укрепления и дальнейшего развития народного подъема и веры в нашу Армию»24. «Сведения эти, - подчеркивал Данилов, - необходимы <.. .> и как противовес затруднительному положению на северо-западе, раздуваемому нашими противника-ми.»25
В процессе сбора необходимых сведений в штаб верховного главнокомандующего стали регулярно поступать сообщения о героизме русских солдат и офицеров на фронте. Так, было сообщено о подвиге летчика П.Н. Нестерова, погибшего 26 августа 1914 г. в воздушном бою, после чего сведения об этом были направлены в редакции периодических изданий, откликнувшихся в своих публикациях на это событие в конце августа - начале сентября 1914 г.26
С некоторыми расхождениями в изложении происходившего российские газеты и журналы поспешили сообщить о подвиге «первого георгиевского кавалера в нынешнюю войну» донского казака Козьмы (Кузьмы) Крючкова. В стране была развернута широкая пропагандистская кампания, основанная на этом событии. Были выпущены специальные плакаты, портрет Крючкова тиражировался на открытках, пачках папирос, на обертке конфет «Геройские». Однако при всех успехах предпринятых действий главного достичь так и не удалось.
В зарубежной печати русская армия на начальном этапе войны действительно изображалась в виде бородачей-казаков, но сам подвиг Крючкова имел специфические черты, которые невозможно было экстраполировать на всю действующую армию. Казачьи войска являлись иррегулярными, а связанные с подвигом события произошли еще до начала масштабных военных действий. Казачий разъезд, совершавший разведку, перейдя границу входившего в состав России Царства Польского и Восточной Пруссии, столкнулся с немецкими драгунами-разведчиками. Произошла стычка,
в результате которой Крючков лично убил 11 неприятелей. Из рассказа самого героя, помещенного в газете «Биржевые ведомости», следовало, что четверо казаков «двенадцать верст гнались за 27-ю немцами, пока не пригнали их в болото, возле которого и началась схватка»27.
Таким образом, средствами печати с подачи штаба верховного главнокомандующего был найден персонаж, связанный с войной и сделанный предметом пусть и не всеобщего, но почитания, хотя в решении более глобальной задачи объединения нации для ведения войны, отражения в конкретном образе этого героя ключевых ценностных ориентиров подвиг казака Крючкова выглядел стечением неких обстоятельств, а не олицетворением объективной военной реальности. К тому же в самой России казачьи войска слишком часто использовались для подавления различных крестьянских волнений и рабочих забастовок, что сильно снижало их популярность в народной среде.
Наконец, открытки с изображением бравого казака Кузьмы Крючкова стали выглядеть неуместными в 1915 г., когда русская армия вынуждена была отступать, или в период окопной войны 1916-1917 гг. В это время такие картинки очень часто оказывали на солдат, вынужденных находиться в окопах, совершенно обратное действие - раздражающее.
Между тем набиравшая силу война очень скоро сделала невозможным или ограниченным по своим возможностям описание даже подвига, подобного совершенному Крючковым. Усилиями военной цензуры с октября 1914 г. в сообщениях с фронта полностью исчезли географические наименования. Причем это правило касалось и успешных для русских армий военных операций, нередко сопровождаемых героическими свершениями воинов.
Пресекались попытки поместить в периодических изданиях сведения, которые каким-либо образом могли нарушить военную тайну. Зачастую под действие этого запрета подпадали описания событий с участием конкретных персонажей, поступки которых можно было квалифицировать как героические.
Так, председатель Петроградской военно-цензурной комиссии, состоявшей при Главном управлении Генерального штаба, генерал-лейтенант А.И. Звонников указывал на просчеты военных цензоров: «За последнее время в петроградских газетах, несмотря на введение полной военной цензуры, появляются сведения с нарушением военной тайны»28. Как просчеты были отмечены также объявление о смерти прапорщика Лукьянова с указанием номера сформированной в Петрограде дружины, размещенное в 1914 г.
в № 13832 «Новом времени», и опубликованная в газете «Речь» № 247 за 1914 г. корреспонденция «Горные орлята», в которой содержались сведения о кавказских добровольцах, зачисленных в армию охотниками (то есть добровольцами), об их вооружении и действиях на театре войны29.
Многочисленные «корреспонденции с фронта», мелькавшие на страницах периодики от не имевших официального разрешения осведомителей, также, по мнению военной цензуры, представляли определенную опасность и подвергались запрету. Между тем именно в такого рода публикациях содержался материал, отражавший бытовую, повседневную и неформальную сторону войны, связанную в том числе с описанием подвигов на фронте.
Однако 6 сентября 1914 г. генерал Данилов направил начальникам штабов фронтов и военных округов телеграммы, в которых указывал, что «в виду того, что по повелению Верховного гл. корреспонденты в армию не допущены, появление в печати корреспонденции из действующей армии недопустимо»30. Более того, главнокомандующий приказал «подтвердить всем офицерам под строгой ответственностью и угрозой расследования не посылать из армий никаких корреспонденций и писем о военных действиях», также запрещалось размещение в газетах воспоминаний от раненых и больных участников кампании без разрешения от «соответствующих начальствующих лиц»31.
По утверждению известного военного историка и публициста А.А. Керсновского, опубликовавшего свой труд в эмиграции в 1939 г., лишь «панический страх по всей стране», вызванный слухами, что «полмиллиона наших погибло в Мазурских озерах»32 (при отходе русских войск из Восточной Пруссии в сентябре 1914 г.), заставил командование изменить отношение к содержанию корре-спонденций с фронта.
Под воздействием сложившихся обстоятельств верховный главнокомандующий вел. кн. Николай Николаевич 26 сентября 1914 г. разрешил допустить в армию десять корреспондентов, из которых шесть представляли российские издания33. Стали приветствоваться публикации, в которых прославлялась «доблесть наших войск», подчеркивалась «ничтожность наших потерь» и «громадные потери» противника.
Однако, как следует из документов штаба верховного главнокомандующего, которому подчинялось ведомство военной цензуры, уже в начале 1915 г. «по военным соображениям» пришлось отказаться от публикации в печати названий войсковых частей и фамилий лиц «с указанием их служебного положения, особенно
отличившихся в текущую войну»34. «Генерал Б.» - так, например, называлась заметка в петроградской газете «Биржевые ведомости», посвященная некоему генералу, который стал героем в первые дни войны на Кавказском фронте35.
В таком же обезличенном варианте рассказы о «героическом» на фронтах перекочевывали в издававшиеся сборники. Вот небольшой, но характерный отрывок из книги писателя Д.Г. Булгаковско-го: «25 августа, около 8 часов утра, разъезд в 115 человек Т-скаго полка, под командой штаб-ротмистра П-ва, обнаружили у селения П-во, П-ской губернии, эскадрон прусских кирасир»36.
Помимо воли заинтересованных сторон, подвиги на войне в отображении периодической печати стали в своем большинстве безымянными и по ощущениям читателей - обезличенными. На это указывал в своих воспоминаниях Гурко: «Полный запрет упоминать и в корреспонденциях с театра войны названия участвовавших в том или ином бою частей, равно как фамилий военно-начальников, привел к тому, что корреспонденции эти утратили всякий интерес и вскоре совсем прекратились. Действительно, какой интерес могло представлять описание военных действий, происшедших неизвестно где и обозначенными X и Y частями и военными начальниками. Запрет этот, по существу, вовсе не оправдывался: немцы, несомненно, всегда знали, какие русские части против них действовали, знали и каких военноначальников они имели против себя»37.
Несомненно, что проблема была со временем в полной мере осознана верховным командованием. Например, генерал Данилов 4 марта 1915 г. в депеше к начальнику штаба Северо-Западного фронта генерал А.А. Гулевичу, помеченной «спешно», сетовал: «.Подвиги наших войск получили в глазах общества анонимный характер»38.
В результате в марте 1915 г. штаб верховного главнокомандующего предоставил возможность периодической печати публиковать «точное описание подвигов, совершенных русскими войсками с указанием войсковых частей и фамилий, отличившихся за тот период войны, сохранение событий которого в тайне не представляется более важным в военном отношении»39.
Утратившим значение военной тайны был признан период от начала войны до 1 ноября 1914 г. В апреле 1916 г. был установлен новый временной отрезок - по 1 апреля 1915 г.40, а в октябре 1916 г. было «признано возможным допустить помещение в печати с разрешения военной цензуры описаний боевых подвигов частей наших войск за период времени для Северного и Западного фрон-
тов с начала войны до 1 августа 1915 г., а для Юго-Западного и Кавказского с начала войны - до 1 января 1916 г.»41
Однако и это не означало, что в этих временных рамках печать была свободна в своем желании рассказать в подробностях о происходившем на войне «героическом», пусть даже и с полугодичным опозданием.
С целью организации более тщательного поиска «героического» был установлен по-военному строгий порядок: «В каждой дивизии должно быть составлено описание самых блестящих боевых действий, ограничиваясь всего 2-3 эпизодами на дивизию. Эти описания должны быть засвидетельствованы командирами корпусов и начальниками отдельных дивизий и, по мере изготовления, через штабы соответственных армий и штаб фронта», их следовало пересылать в Ставку верховного главнокомандующего на имя генерал-квартирмейстера генерала Данилова42.
Затем эти материалы следовало пересылать через штаб верховного главнокомандующего в газеты и журналы под рубрикой «из официальных донесений». Особым требованием к описаниям подвигов была краткость и популярность изложения «без загромождения излишними деталями и особенно названиями мелких пунктов, т.к. в широких массах населения они будут читаться без карты»43.
Официальное утверждение штабом предназначенных для прессы сведений о подвигах на фронте уже само по себе должно было выступать гарантией правильного освещения этого важного элемента создания и поддержания соответственных общественных настроений. Однако и в этом случае описание подвигов войсковых частей и отдельных лиц не могло быть разрешено без утверждения со стороны военной цензуры, а она на этот счет имела свои соображения, зачастую расходившиеся с мнением верховного командования.
Примечателен эпизод, зафиксированный в журнале заседания общего собрания военных цензоров при Петроградском комитете по делам печати от 23 декабря 1914 г. В докладе члена комиссии генерал-майора Н.Н. Тарасевича было отмечено, что за прошедшую неделю не наблюдалось нарушений в отношении пропуска сведений, «вносящих тревогу в общество», но одновременно с этим была названа помещенная в газете «Новое время» корреспонденция, сообщавшая «о подвиге поручика Зонненштраля, исправившего инжекторы в оставленных австрийцами орудиях, чем неприятель ставился в известность о недостаточной порче им инжекторов, и, кроме того, здесь же имело место точное обозначение фамилии офицера»44. Собрание признало необходимым
«подобные корреспонденции не пропускать и фамилии вычеркивать, оставляя только начальные буквы»45.
В журнале заседания общего собрания военных цензоров от 3 февраля 1915 г. сохранилась запись о выступлении генерал-майора М.А. Адабаша, председателя Петроградской военно-цензурной комиссии при Комитете по делам печати. Он обвинил «левые» газеты в том, что при публикации сведений о награждении солдат Георгиевскими крестами «перечисляются обладатели еврейских фамилий и замалчиваются герои с русскими фамилиями». Собрание постановило: «Фамилии евреев вычеркивать, оставляя только одни начальные буквы»46.
Поскольку военные цензоры обязаны были следить за тем, чтобы «героическое» обязательно присутствовало на страницах печати, заботиться о поддержании соответствующего эмоционального состояния общества, действовать при помощи одних запретов было нельзя. Обычная практика, когда любой материал, вызывавший у перестраховывавшегося цензора хотя бы легкое сомнение, запрещался к изданию, в данном случае применяться не могла, поскольку вопрос находился на контроле военных и гражданских властей. В таких условиях сложно было избежать досадных пропусков «неугодных» сведений в печать.
В Петрограде, на долю которого приходилось наибольшее количество газет и журналов, регулярно проходили совещания военных цензоров при Петроградском комитете по делам печати. Специально назначенный «цензор-докладчик» сообщал о проделанной работе, а в случаях, когда исключенные статьи признавались возможными к восстановлению, предоставлял этот материал на усмотрение председателя Петроградской военно-цензурной комиссии, состоявшей при Главном управлении Генерального штаба 47.
В свою очередь, председатель этой комиссии генерал-лейтенант Звонников, являясь номинальным главой военной цензуры в столице, время от времени пользовался своим правом окончательно решать, восстанавливать или не восстанавливать исключенные статьи. Приняв решение, он выдавал предписания цензорам Министерства внутренних дел. Вот один из результатов его служебного усердия: «На днях в одной из петроградских газет была помещена заметка "Подпоручик Бессмертный", в которой от лица раненого офицера говорится, что неприятельский пулемет "скосил" сразу нашу полуроту. Появление в печати подобных сведений, которые хотя и не расходятся с действительностью, не могут угнетающе действовать на читателей. Нежелательно»48.
В ноябре 1914 г. от Военно-цензурной комиссии поступило требование «о недопущении в печати рассказов, заметок и сведений о тайном спасении наших знамен»49.
Прославляя «богатырей солдат, не знающих устали», авторы материалов, посвященных «героям», не должны были также, по мнению цензоров, концентрировать внимание на возможных трагических последствиях «геройства»: ранениях, боли, страданиях, смерти. Поэтому, например, в очерке «Родные герои» во «Всеобщей газете» от 9 октября 1914 г., в котором рассказывалось о добровольце, откликнувшемся на призыв офицера совершить вылазку, были удалены следующие строки: «Тот, кто сказал "я", тот в глазах всех был уже мертв, ибо оттуда, куда нужно было идти, никто не возвращался»50.
Одновременно недовольство цензора могли вызвать тексты, в которых подвиг был недостаточно «героическим» и совершался без сверхъестественных усилий.
Показателен в этом смысле не пропущенный цензурой материал в газете «Голос Руси» от 26 сентября 1914 г. В нем речь шла о Георгиевском кавалере, одном из братьев Нанаевых, который вызвался доставить донесение в отрезанный неприятельскими войсками штаб корпуса. Когда у офицера, вернувшегося через сутки, спросили, каким образом он остался цел, он ответил: «Очень просто: я не обращал никакого внимания на встречающихся австрийцев и почти всю дорогу прошел шагом <...> я уверяю всех, что путешествие мое не может быть названо опасным. Это пустяк, о котором говорить смешно.»51. Этими своими словами истинный герой, сам того не ведая, пресек возможность описания своего подвига в газетах.
Горлицкий прорыв германо-австрийских войск в 1915 г., а затем последующее отступление русской армии, которое сопровождалось огромными потерями, окончательно похоронили надежды на победоносную скоротечную войну. Она превращалась в затяжную и позиционную, а от массового патриотического подъема скоро не осталось и следа. Для продолжения войны требовались не только дополнительные материальные ресурсы, но и более гибкая политика в формировании общественных настроений. Особая мотивация к продолжению войны требовалась и для вновь прибывающего на фронт пополнения.
Редактор газеты «Наш вестник», издававшейся при штабе Западного фронта, подполковник П. фон Ланге в сентябре 1915 г. в одном из своих докладов генерал-квартирмейстеру штаба фронта генерал-майору П.П. Лебедеву обозначил проблему следующим
образом: «Воинское воспитание вновь призванных, не знакомых с военными традициями, лучше всего может базироваться на примерах особой доблести и выдающихся подвигах храбрости и мужества, имевших место за минувшее время нашей боевой страды»52.
Подобную же задачу генерал-квартирмейстер штаба Юго-Западного фронта генерал М.К. Дитерихс ставил перед генерал-квартирмейстерами штабов армий: «Желая сделать газету [Речь шла об «Армейском вестнике», издававшемся при штабе Юго-Западного фронта. - И.А., В.Б.] наиболее видным отражением событий, происходящих в действующей армии, настроений господствующих в ней, прошу распоряжения Вашего <...> озаботиться сбором соответствующего материала, черпая его в донесениях корпусов, подробные описания боевых действий и подвигов частей войск и отдельных чинов, а также всех ярких случаев боевой жизни войск»53.
Штаб-капитан М.К. Лемке в октябре 1915 г., составляя для исполняющего дела генерал-квартирмейстера штаба верховного главнокомандующего М.С. Пустовойтенко проект доклада императору Николаю II о том, «что надо сделать для печати, чтобы поднять интерес к ней в обществе в области освещения военных событий», полагал необходимым предоставить газетам возможность осуществлять «описание подвигов наших многочисленных героев, которые, будучи известными народу, быстро поднимут его настроение и станут близки его сердцу»54.
Однако ни в конце 1915 г., ни на протяжении следующего, 1916 г., решительных шагов в этом направлении сделано не было. Военная цензура продолжала с усердием выполнять свою каждодневную работу, не задаваясь вопросами об общественных запросах в отношении печати.
Так, в сентябре 1916 г. на общем собрании военных цензоров рассматривалось сообщение в газете «Новое время» о панихиде по павшему «геройски в бою с немцами 23 июня под озером Нарочь прапорщику 8-го Сибирского стрелкового полка». В результате газета должна была быть подвергнута наказанию за сообщение о месторасположении этого полка55.
Своеобразным образцом цензурной осторожности могут служить регулярно помещавшиеся в иллюстрированных изданиях, прошедших предварительную цензуру, а, значит, «отформатированные» цензорами надписи под фотографиями героев.
Так, под групповым фотопортретом, включавшем девять человек, значилось: «Георгиевские кавалеры артиллерийской брига-ды»56. В другом случае надпись гласила: «Герои Н-ского полка -
георгиевские кавалеры»57. Еще одна типичная фотография имела следующий текст: «Малолетний герой-доброволец, отличившийся в нескольких сражениях»58.
Изредка печатались и более конкретные варианты: «К.Л. Гиль-чевский, награжден орденом св. Георгия 4-ой степени»59 и «И.А. Яблочков - подполковник»60.
Скудость сведений, отсутствие подробных описаний подвигов конкретных военнослужащих, совершенных в конкретной боевой обстановке, исключали оживление посредством печати общественного интереса к происходившим на фронте событиям. Однако цензурное ведомство не видело для себя в этом проблемы. Подтверждением сказанному может служить журнал общего собрания военных цензоров при Петроградском комитете по делам печати от 12 января 1916 г.
В ходе заседания не обсуждалась, а была подвергнута осуждению публикация в газете «Современное слово» от 23 декабря 1915 г. под названием «В штабе армий Западного фронта». Статья представляла собой беседу корреспондента с главнокомандующим армиями Западного фронта генерал-адъютантом Алексеем Ермола-евичем Эвертом. Мнение военачальника о прессе и явилось предметом цензурной критики. «Насколько во время японской войны печати была предоставлена возможность писать о всем, даже о том, что вредило операциям наших армий, - утверждал Эверт, -настолько теперь печать стеснена и лишена возможности говорить о вопросах глубоко интересующих общество, которое ныне является неразрывно связанным с армией»61.
Вероятно, озвученная газетой позиция главнокомандующего армиями фронта предопределила обращение к нему (и одновременно к председателю Государственного совета и председателям фракций Государственной думы) общественного деятеля и писателя Николая Борисовича Емельянова с проектом реорганизации института военной цензуры. В своей записке от 7 декабря 1916 г. Емельянов отмечал, что «заботы военной цензуры при ее современной организации обращены не столько на охранение военных тайн, сколько на служение своеобразно понимаемым "ведомственным интересам" Министерства внутренних дел»62. И далее автор высказался определеннее некуда: «Основная задача настоящего момента - сплочение всех народных сил для борьбы с врагом. Для этого, прежде всего, нужна "мобилизация народного духа". Но этот подъем народного духа, без которого мы не можем выиграть войну, совершенно невозможен при существовании того колоссального "гасильника народного духа", каким является,
руководимая Министерством внутренних дел, военная цензура, в ее современной организации»63. Предложения Емельянова сводились к немедленной передаче руководства военной цензурой всецело в руки военного ведомства.
Изменения в цензурной практике произошли в 1917 г. В начале марта Временным правительством была отменена политическая цензура. С этого момента цензоры при возникновении вопроса о том, что должно быть разрешено к допуску в печать, не имели права руководствоваться политическими соображениями. Военная же цензура, с ее задачами не допускать помещения в периодической печати сведений, которые, попав к противнику, могут нанести ущерб армии, сохраняла всю полноту своих полномочий, поскольку война продолжалась.
Еще одним новым явлением стало практическое освобождение печатных материалов от военной цензуры. Редакторы газет ссылались на то, что они теперь сами получают копии цензурных указаний и самостоятельно будут следить за выполнением этих рекомендаций64.
Однако изменение цензурной ситуации уже не могло возбудить интерес российского обывателя к событиям на фронтах Первой мировой войны. Новые реалии российской жизни, ломая старые отношения, а заодно и судьбы людей, вовлекли общество в очередной трагический круговорот событий, переключив внимание на происходившие в стране революционные преобразования. Появились
новые герои, изменилось отношение и к понятию «героическое».
* * *
Таким образом, военной цензурой на протяжении 1914-1916 гг. негласно определялся набор тем, которые были связаны с описанием «героического» и могли стать предметом всеобщей гласности.
Если первую задачу - представления фигуры героя как такового, с описанием (скудным или довольно подробным) совершенного им подвига, - решить удалось, то задача более важная - создание образа, который стал бы не просто объектом всеобщего восхищения, а олицетворением духовных ценностей России и этого сложного и переменчивого в условиях войны времени, - оказалась неразрешенной.
Более того, в условиях действия российской военной цензуры эта задача и не могла быть выполнена, поскольку ее решение осуществлялось лишь в рамках представлений штабных офицеров и чиновников цензурного ведомства, а не под влиянием общественных настроений.
В результате проделывалась определенная работа по созданию привлекательного образа, терявшего в процессе этих трудов обычные человеческие черты, неповторимую человеческую индивидуальность, обычное для реального человека сочетание достоинств с недостатками и даже имя и фамилию, замененные начальными буквами.
Главное же заключалось в том, что при создании этого образа чаще всего даже не подразумевалось проявление к нему общественного интереса и тем более - его обязательное общественное признание героем и образцом для подражания.
Примечания (Endnotes)
1 Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М., 2010. С. 1055, 1056.
2 Там же.
3 Сенявская Е.С. Психология войны в ХХ веке: Исторический опыт России. М., 1999; Сенявская Е.С. Противники России в войнах ХХ века: Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. М., 2006.
4 Асташов А.Б. Пропаганда на Русском фронте в годы Первой мировой войны. М., 2012; Асташов А.Б. Русский фронт в 1914 - начале 1917 года: Военный опыт и современность. М., 2014.
5 Пахалюк К.А. Отражение героизма русских солдат и офицеров Первой мировой войны в мемуарной литературе советского периода // Великая война: Сто лет. СПб., 2014. С. 206-236; Пахалюк К.А. Структура образа героев в российском общественном дискурсе в годы Первой мировой войны // Первая мировая война в истории и культуре России и Европы. Калининград, 2013. С. 305-314.
6 Алферова И.В. Женщины-героини в социально-политическом контексте Первой мировой войны (на страницах печати) // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение: Вопросы теории и практики. 2016. № 1 (63). С. 16-23; Алферова И.В. «Армейский вестник» и «героическое» на его страницах в годы Первой мировой войны // Вестник Брянского государственного университета. 2016. № 4 (30). С. 7-12; Блохин В.Ф. «Героическое» на страницах иллюстрированного журнала «Лукоморье» 1914 - 1917 гг. // Россия в эпоху политических и культурных трансформаций. Брянск, 2016. Вып. II. С. 37-60.
7 Временное положение о военной цензуре. [Б. г., б. м.]. С. 2.
8 Собрание узаконений и распоряжений правительства: Отдел I. Пг., 1914. № 191. Ст. 2056.
9 Там же. № 203. Ст. 2079.
10 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 778. Оп. 1. Д. 8. Л. 190об.
11 Собрание узаконений и распоряжений правительства: Отдел I. Пг., 1915. № 220. Ст. 1710.
12 Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 2048. Оп. 1. Д. 899. Л. 197.
13 Временное положение о военной цензуре. [Б. г., б. м.]. С. 7.
14 РГИА. Ф. 778. Оп. 1. Д. 8. Л. 190об.
15 Новое время (Петроград). 1916. 11 мая.
16 РГВИА. Ф. 2048. Оп. 1. Д. 907. Ч. 1. Л. 148.
17 РГИА. Ф. 778. Оп. 1. Д. 6. Л. 22об.
18 Гурко В.И. Указ. соч. С. 1056.
19 Свечин М.А. Записки старого генерала о былом. Ницца, 1964. С. 111.
20 РГВИА. Ф. 2067. Оп. 1. Д. 2948. Л. 71.
21 Там же.
22 РГВИА. Ф. 2067. Оп. 1. Д. 2959. Л. 1.
23 РГИА. Ф. 778. Оп. 1. Д. 6. Л. 3, Зоб.
24 РГВИА. Ф. 2067. Оп. 1. Д. 2948. Л. 76об.
25 Там же. Л. 76, 76об.
26 Петроградские ведомости. 1914. 30 авг.; Биржевые ведомости (Петроград). 1914. 28 авг.; Лукоморье (Петроград). 1914. 12 сент. С. 12.
27 Биржевые ведомости. 1914. 14 авг.
28 РГИА. Ф. 778. Оп. 1. Д. 7. Л. 24.
29 Там же.
30 РГВИА. Ф. 2048. Оп. 1. Д. 896. Л. 29.
31 Там же. Л. 30.
32 Керсновский А.А. Философия войны. М., 2010. С. 130, 131.
33 Лемке М. 250 дней в царской ставке (25 сент. 1915 - 2 июля 1916). Пг., 1920. С. 135.
34 РГВИА. Ф. 2048. Оп. 1. Д. 896. Л. 16.
35 Биржевые ведомости. 1914. 18 нояб.
36 Булгаковский Д.Г. Лихое дело эскадрона Т-скаго полка // Великая война в 1914, 1915, 1916 годах: Выдающиеся события на пути защиты России в ее целости, чести и достоинстве. Пг., 1916. С. 38.
37 Гурко В.И. Указ. соч. С. 1056.
38 РГВИА. Ф. 2048. Оп. 1. Д. 896. Л. 16.
39 Там же.
40 РГИА. Ф. 778. Оп. 1. Д. 8. Л. 205.
41 РГИА. Ф. 778. Оп. 1. Д. 713. Л. 13.
42 РГВИА. Ф. 2048. Оп.1. Д. 896. Л. 16об.
43 Там же.
44 РГИА. Ф. 778. Оп. 1. Д. 6. Л. 22.
45 Там же.
46 Там же. Л. 38.
47 РГИА. Ф. 778. Оп. 1. Д. 8. Л. 191об.
48 РГИА. Ф. 778. Оп. 1. Д. 7. Л. 15.
49 Там же. Л. 75.
50 РГИА. Ф. 778. Оп. 2. Д. 20. Л. 7.
51 РГИА. Ф. 778. Оп. 2. Д. 7. Л. 4.
52 РГВИА. Ф. 2048. Оп. 1. Д. 911. Л. 41.
53 Там же. Ф. 2067. Оп. 1. Д. 2951. Л. 24.
54 Лемке М. Указ. соч. С. 184.
55 РГИА. Ф. 778. Оп. 1. Д. 8. Л. 283, 283об.
56 Лукоморье. 1915. 21 февр. С. 17.
57 Лукоморье. 1915. 25 апр. С. 15.
58 Лукоморье. 1915. 12 дек. С. 16.
59 Лукоморье. 1916. 17 дек. С. 17.
60 Там же.
61 РГИА. Ф. 778. Оп. 1. Д. 4. Л. 1.
62 РГВИА. Ф. 2048. Оп. 1. Д. 899. Л. 24.
63 Там же. Л. 24об.
64 РГВИА. Ф. 2067. Оп. 1. Д. 2957. Л. 43.
Авторы, аннотация, ключевые слова
Алфёрова Ирина Викторовна - докт. ист. наук, профессор Брянского государственного университета им. академика И.Г. Петровского. alferovairi@ yandex.ru
Блохин Валерий Федорович - докт. ист. наук, профессор Брянского государственного университета им. академика И.Г. Петровского. ЫоЫп^а1@ yandex.ru
Статья посвящена одному из самых важных факторов, определивших специфику формирования «героического» и образов военных героев на страницах российской печати в годы Первой мировой войны. Этот фактор - военная цензура и цензурная политика. На основе ранее неизвестных документов и материалов российской периодической печати в статье раскрывается деятельность бюрократического механизма военной цензуры. Составными элементами этого механизма были органы армейской и прифронтовой цензуры, центральные цензурные учреждения, а также многочисленные военные цензоры, в большинстве своем офицеры. Руководствуясь, с одной стороны, установленными правилами, а с другой - собственными представлениями об охране военных тайн в печати, военные цензоры решали, появятся или нет на страницах газет и журналов те или иные известия с фронта. Именно они на протяжении 1914-1916 гг.
определяли судьбу тем и сюжетов, которые содержали описание «героического» и которые могли стать известными читателям по всей России. В статье показано, что военная цензура стремилась не допустить до обнародования многие конкретные обстоятельства совершения подвигов солдатами и офицерами. Такая цензурная политика закономерно приводила к обезличиванию и формализации «героического» в газетных и журнальных сообщениях о ходе военных действий. Газеты и журналы могли представить читателям фигуру героя и описание его подвига лишь в самом общем виде. Цензурные преграды не позволяли им создать яркие и убедительные образы героев, которые стали бы объектом всеобщего восхищения, олицетворением духовных ценностей страны и примером для подражания. В результате газетные и журнальные описания подвигов фронтовиков не производили на читателей того мотивирующего воздействия, которое было необходимо для поддержания боевого духа и патриотического настроения на фронте и в тылу.
Первая мировая война, русская императорская армия, штаб верховного главнокомандующего, Министерство внутренних дел, периодическая печать, цензура, военная цензура, цензурная политика, цензор, военная тайна, военный герой, пропаганда, антисемитизм, Ю.Н. Данилов.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Alferova I.V Zhenshchiny-geroini v sotsialno-politicheskom kontekste pervoy mirovoy voyny (na stranitsakh pechati) [Female Heroines in the Social and Political Context of the First World War (in the Pages of the Press).]. Istoricheskie, filosofskie, politicheskie i yuridicheskie nauki, kulturologiya i iskusstvovedenie: Voprosy teorii i praktiki. 2016, no. 1 (63), pp. 16-23. (In Russ.).
2. Alferova I.V. "Armeyskiy vestnik" i "geroicheskoe" na ego stranitsakh v gody Pervoy mirovoy voyny ["The Army Bulletin" and the "Heroic" in its Pages during the First World War.]. Vestnik Bryanskogo gosudarstvennogo universiteta, 2016, no. 4 (30), pp. 7-12. (In Russ.).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
3. Blokhin V.F. "Geroicheskoe" na stranitsakh illyustrirovannogo zhurnala "Lukomore" 1914 - 1917 gg. [The "Heroic" in the Pages of the Illustrated Magazine "Lukomore," 1914 - 1917.]. Rossiya v epokhu politicheskikh i kulturnykh transformatsiy [Russia in the Era of Political and Cultural Transformations.]. Bryansk, 2016, vol. 2, pp. 37-60. (In Russ.).
4. Pakhalyuk K.A. Otrazhenie geroizma russkikh soldat i ofitserov Pervoy mirovoy voyny v memuarnoy literature sovetskogo perioda [The Heroism of Russian Officers and Soldiers of the First World War as Reflected in the Memoirs of the Soviet Period.]. Velikaya voyna: Sto let [The Great War: Centenary.]. St. Petersburg, 2014, pp. 206-236. (In Russ.).
5. Pakhalyuk K.A. Struktura obraza geroev v rossiyskom obshchestvennom diskurse v gody Pervoy mirovoy voyny [The Structure of the Image of Heroes in Russian Public Discourse during the Years of the First World War.]. Pervaya mirovaya voyna v istorii i kul'ture Rossii i Evropy [The First World War in the History and Culture of Russia and Europe.]. Kaliningrad, 2013, pp. 305-314. (In Russ.).
(Monographs)
6. Astashov A.B. Propaganda na Russkom fronte v gody Pervoy mirovoy voyny [Propaganda on the Russian Front during the First World War.]. Moscow, 2012, 400 p. (In Russ.).
7. Astashov A.B. Russkiy front v 1914 - nachale 1917 goda: Voennyy opyt i sovremennost [The Russian Front in 1914 - early 1917: Military Experience and Modernity.]. Moscow, 2014, 740 p. (In Russ.).
8. Kersnovskiy A.A. Filosofiya voyny [The Philosophy of War.]. Moscow, 2010, pp. 130, 131. (In Russ.).
9. Senyavskaya E.S. Protivniki Rossii v voynakh XX veka: Evolyutsiya "obraza vraga" v soznanii armii i obshchestva [Russia's Enemies in the Wars of the 20th Century: The Evolution of the "Image of the Enemy" in the Minds of the Army and Society.]. Moscow, 2006, 288 p. (In Russ.).
10. Senyavskaya E.S. Psikhologiya voyny v XX veke: Istoricheskiy opyt Rossii [The Psychology of War in the 20th Century: The Historical Experience of Russia.]. Moscow, 1999, 383 p. (In Russ.).
Authors, Abstract, Key words
Irina V. Alferova - Doctor of History, Professor, Bryansk State University (Bryansk, Russia). [email protected]
Valeriy F. Blokhin - Doctor of History, Professor, Bryansk State University (Bryansk, Russia). [email protected]
The article highlights military censorship as one of the most important factors which was responsible for specific images of war heroes and heroism depicted in the Russian press during World War I. Based on previously unknown documents and materials from the periodical press, the article reveals the bureaucratic mechanism of military censorship which involved such components as the army and front-line censorship, central censorship bodies, as well as numerous other censors, mostly, officers. Guided by the established rules, on the one hand, and, on the other hand, by what they believed how military classified information needed to be guarded, military censors would decide whether front news was or was not to appear on the pages of the press. From 1914 to 1916 they determined on the destiny of plots and topics featuring "the heroic" that could have reached the reader throughout Russia. The authors show that the military censorship succeeded in concealing numerous circumstances of heroic deeds and actions performed by soldiers and officers.
Such censorship policy resulted in the depersonalization and formalization as the newspapers and magazines reported about "the heroics" displayed in the course of military operations. Hence, due to the censorship, the heroes and their feats were often presented by the press in a far too general form, with their character lacking vividness and credibility. This prevented those heroic images from becoming an object of people's admiration, the embodiment of the country's moral values and a model to follow. As a result, the military feats as depicted in the press failed to arouse the motivation among the readers which was strong enough to keep up morale and patriotic sentiment at the front and in the rear.
World War I, Russian Imperial army, Supreme headquarters, Ministry of Internal Affairs, periodicals, censorship, military censorship, censorship policy, censor, military secret, military hero, propaganda, anti-Semitism, Yuriy N. Danilov.
