CC BY
17
УДК 811.163.1
Вестник СПбГУ. Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 1
Миляуша Габдрауфовна Шарихина
Санкт-Петербургский государственный университет,
Российская Федерация, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7-9; Институт филологических исследований РАН, Российская Федерация, 199053, Санкт-Петербург, Тучков пер., 9 [email protected]
ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ КРАТКИХ ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫХ ПРИЧАСТИЙ В РОЛИ ВТОРОСТЕПЕННОГО СКАЗУЕМОГО В ПЕРЕВОДНОМ ЖИТИЙНОМ ТЕКСТЕ (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКИХ СПИСКОВ «ЖИТИЯ НИКОЛАЯ МИРЛИКИЙСКОГО»)
Статья посвящена изучению закономерностей употребления причастий в функции второстепенного сказуемого в переводном памятнике, относящемся к эпохе второго южнославянского влияния. Сравнение выявленных закономерностей с восточнославянскими средневековыми тенденциями, характерными для повествовательных жанров, позволило определить общие направления их реализации. Кроме того, при анализе отклонений славянского перевода от греческого оригинала удалось обнаружить сферы влияния греческого языка на церковнославянский. Библиогр. 10 назв.
Ключевые слова: перевод, синтаксис, причастие, второе южнославянское влияние, средневековая славянская письменность.
Miliausha G. Sharikhina Saint Petersburg State University,
7-9, Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russian Federation; Institute for Linguistic Studies, Russian Academy of Sciences, 9, Tuchkov pereülok, St.Petersburg, 199053, Russian Federation [email protected]
THE SHORT-FORM ACTIVE PARTICIPLES IN THE FUNCTION OF SECONDARY PREDICATES IN THE TRANSLATED HAGIOGRAPHICAL TEXT (A CASE STUDY OF THE RUSSIAN COPIES OF "THE LIFE OF ST. NICHOLAS OF MYRA")
The paper studies the patterns of use of the participle in the function of the secondary predicate in the translated work from the era of the second South Slavic Influence. Comparison of these patterns with medieval East Slavic narrative genres allowed to reveal commonalities of their implementation. In addition, the analysis of the deviations of the Slavonic translation from the Greek original permitted to detect the sphere of Greek influence on Church Slavonic. In the narrative type of discourse the percentage of deviations is higher and the syntax of participles corresponds to the language of Old Church Slavonic and that of Old Russian literary monuments. In the non-narrative type of discourse the influence of Greek appears in a greater degree, which is proven by the use of the same verb forms. At the same time the participles in the original text and in translation may vary (in the original text and in the translation) in tense. That may be caused by the tendency to correlate the aspect and tense categories in the participles in Church Slavonic. Refs 10.
Keywords: translation, syntax, participle, second South Slavic Influence, medieval Slavic literature.
1. «Житие Николая Мирликийского», составленное Симеоном Метафрастом в конце X в. (далее — «Метафрастово Житие»), было известно на Руси в нескольких переводах. Самый ранний, южнославянский, перевод был выполнен с греческого источника, вероятно, не позднее XIII в. [Иванова, с. 251]. Он получил широкое рас-
© Санкт-Петербургский государственный университет, 2017
пространение на Руси (в настоящий момент известно 29 русских списков жития, самые ранние из которых датируются XV в.), появившись в русской книжности в эпоху так называемого второго южнославянского влияния [Сперанский, с. 101; Кенанов, с. 136]. Указанное обстоятельство позволяет рассматривать переводное «Житие Николая Мирликийского» (далее — «ЖНМ») с точки зрения проявления в нем языковых признаков, свойственных русскому литературному языку данной эпохи. Обращение к переводному памятнику дает возможность оценить границы влияния греческого языка на церковнославянский и таким образом определить происхождение языковых явлений в славянском переводе.
Актуальность подобного исследования связана с проблемами, сформулированными Д. Вортом: выявлением круга собственно лингвистических компонентов, характерных для произведений, относящихся к эпохе второго южнославянского влияния, и характеристикой их происхождения [Ворт, с. 288-289]. В связи с обозначенными проблемами исследователь предпринял попытку систематизировать лингвистические компоненты, получившие развитие в русском литературном языке рассматриваемой эпохи. В результате Д. Ворт выделил шесть категорий лингвистических признаков (всего 97) в соответствии с их происхождением [Ворт, с. 291315]: эллинизмы (например, графемы греческого алфавита), архаизмы (например, возвращение написаний кы, гы, хы вместо повсеместно сменивших их написаний ки, ги, хи), исторически южнославянские (но функционально восточнославянские) архаизмы (например, др^во вместо древо), собственно южнославянские явления (например, употребление ь вместо ъ на конце слов), глаголические признаки (например, употребление «э оборотного», происходящего от глаголического написания буквы «естъ»), собственно русские инновации (например, «широкое распространение прилагательных на -тельн-, не связанных более с существительными на -тель» [Ворт, с. 312]), явления неустановленного происхождения (к ним относятся разного рода графические изменения).
Согласно классификации, к собственно южнославянским явлениям было отнесено частотное «употребление причастных оборотов, которые с этого времени становятся одним из двух наиболее распространенных способов образования конструкций со вставными предложениями»1 [Ворт, с. 305]. Между тем факт влияния собственно южнославянской письменности на распространение данного явления в русском литературном языке был, как нам представляется, справедливо поставлен Д. Вортом под сомнение, так как употребление причастных конструкций «можно рассматривать как продолжение риторических традиций Киевской Руси» [Там же]. Изучению закономерностей употребления причастий в функции второстепенного сказуемого, а также интерпретации выявленных тенденций посвящена настоящая статья.
Славянский перевод Метафрастова Жития, по мнению некоторых ученых, буквально следует греческому оригиналу, что проявляется также в последовательной передаче при переводе синтаксических явлений греческого текста [Памятники, с. 192; Кенанов, с. 138]. Следовательно, функционирование причастных конструкций в исследуемом тексте может быть подчинено тенденциям, действующим в языке оригинала. В данной ситуации особого внимания заслуживают регулярные
1 Ко второму распространенному способу формирования вставных конструкций, по Д. Ворту, относится введение предикативных единиц с помощью союза иже [Ворт, с. 305].
отклонения от греческого текста, если таковые наблюдаются. В связи с этим анализ употребления кратких действительных причастий в функции второстепенного сказуемого в языке Метафрастова Жития проводился как на основе славянского перевода (исследование синтаксических единиц в славянском тексте и их соответствий в греческом оригинале), так и на основе греческого текста (исследование синтаксических единиц в греческом оригинале и их соответствий в славянском переводе).
Изучение причастных конструкций в нашем исследовании основано на анализе 313 случаев их употребления в славянском переводе, а также ряда разночтений, обнаруженных в русских списках XV-XVI вв.
2. Наиболее распространенным положением причастия является его препозиция к финитной форме глагола (216 из 313 случаев — 69 %). При сравнении позиционной характеристики причастий в славянском переводе и в греческом оригинале обнаруживается тенденция к последовательной передаче конструкции «причастие + глагол» в соответствии с греческим оригиналом, при этом указанная модель в ряде случаев используется и для перевода греческих конструкций с однородными сказуемыми. В данном случае основным направлением замен является употребление в славянском переводе причастия на месте финитной формы — настоящего исторического (НИ) (19 замен) либо аориста (13 замен) — в греческом тексте. Представляется, что оба типа замен предикатов связаны с некоторыми стилистическими и грамматическими особенностями, поэтому рассмотрим их отдельно.
Формы НИ в тексте ЖНМ употребляются редко: из 119 примеров НИ в греческом оригинале в славянском переводе отражено только 20 случаев (17%). Лишь в одном контексте НИ не подкреплено греческими формами. Отдельного внимания заслуживают примеры перевода однородных сказуемых, выраженных формами НИ, с помощью разных глагольных форм, среди которых есть и НИ. В таких случаях другой глагол обычно переводится посредством аориста или причастия, например: (1) Ту же авТе и игемонь еоуста»Те овр'теся. н© ивльшасл сего великыи пр'зр'к. и при-ходлща къ нем8, не прТемлеть. и къ ногама его припасти грлд©ща, §р'ваеть (320 об.2) — ^тайба о ^уец^ Ештабю; ¿шфшуетш (НИ). аЛЛа ка! фаv£vта тот^ о цеуас; лерюра (НИ), ка! пpoaepx6цevov ои лроа1ета1 (НИ), ка! то!; поагу аитой проапеаегу ¿легубце'УО'У алш0епш (НИ); (2) въставивь его и заклинанми том8 въспрТемлеть дша (309) — 6lavíaтnaí (НИ) те аuт6v ка! оркок; т^ ¿ке^ои ката\ацР^е1 (НИ) уих^.
Передача греческого НИ с помощью аориста (краткого причастия прошедшего времени) и появление форм НИ и аориста / причастия в однородном ряду могут возникать под влиянием видовой характеристики НИ. Так, в большинстве случаев формы НИ в ЖНМ представлены глаголами несовершенного вида (НСВ), в то же время формы аориста (и краткие причастия прошедшего времени), которые появляются на месте НИ в греческом оригинале, образованы от глаголов совершенного вида (СВ). Выявленное соотношение вполне соответствует тенденции употребления НИ в старославянских и древнерусских памятниках, в которых НИ чаще образуется от глаголов НСВ [Бондарко, с. 459, 569]. Глагол СВ в данных памятниках чаще представлен в форме аориста или перфекта.
Определенное влияние на употребление форм НИ в исследуемом памятнике может оказывать и стилистический фактор. Так, указанный тип замен (формы
2 Здесь и далее нумерация страниц приводится по списку Тр749.
НИ в греческом оригинале на форму аориста или причастия в славянском переводе) чаще всего происходит при описании последовательности действий. В метафорическом контексте либо при передаче одновременных действий НИ может в переводе сохраняться: (3) ка! фlЛdv0ршпоv о ¿ц6; Хр1ато; про; т^ аитои
кЛ.nрovoцíаv ка0аф£1 (НИ) цеу daeвeíас aпаvта ак^птра ка! ¿к той цеаои пош (НИ) (249) — и ЧЛколювно мои хс, на свое додже призр^вь. потр^вл^еть оуво злочьстив©я въс^ дръжав© и § ср^ды измеще (315 об.); (4) отер тоит^ ош ка! ^ поЛл; ¿Леегуш; колтета1 (НИ) ка! т\0г1 (НИ), ка! т^ а^ ¿V поЛЛд т^ Липц парошíаv £троата1 (НИ) (253) — о семь уво грд ве жалостна с^т^еть и плачется, въ мнюзЪ печали твоего пришествТа южидаеть (319). Однако подобные случаи в тексте ЖНМ весьма редки.
Первый тип замен — греческого НИ причастием — имеет общую особенность с другим типом — заменой греческого аориста причастием: изменения касаются только предшествующей формы в однородном ряду, предикаты которого передают последовательность действий. С одной стороны, это может быть связано с традицией употребления аориста и причастия как функционально-стилистически тождественных морфологических форм, что было характерно для агиографии более ранней эпохи. Данное явление было отмечено М. Л. Ремневой в языке «Жития Нифонта» («Выголексинский сборник» конца XII в.) [Ремнева, с. 118]. Замены причастий прошедшего времени в предикативной функции аористом и обратные замены наблюдаются в параллельных чтениях Лаврентьевской летописи и Московского летописного свода, например: Стополкъ посла Поутятоу воеводу своего. Поутята же с вои пришедъ к Лучьску (ЛЛ, л. 91 об.). — Свгатополкъ же посла Путгату, вокводу своего. Путгата же приде с вои к Лучьску (МЛС, л. 25) (цит. по: [Абдулхакова, с. 56]); поташа по дороз^. и ср'ктоша и паки. и сступишася с ними витъ (ЛЛ, л. 122 об.) — и поидоша по дороз^ и^ъ и стр'ктшесга с ними начаша витисга (МЛС, л. 114 об.) (цит. по: [Там же, с. 58]).
С другой стороны, здесь, вероятно, обнаруживаются и внутрисистемные синтаксические факторы.
3. С позицией причастий тесно связана другая закономерность употребления причастий в тексте ЖНМ: в препозиции к глаголу преобладают причастия прошедшего времени (164 из 216 — 76%), в то время как в постпозиции чаще употребляются причастия настоящего времени (70 из 97 — 72%). Данное соотношение наблюдается также в древнерусских и в среднерусских памятниках [Кунавин, с. 1415]. Исследование В. М. Живова показало, что подобное распределение причастий характерно для нарратива, при этом отличие функционирования причастий в ненарративных текстах затрагивает именно формы настоящего времени: их позиция оказывается менее закрепленной [Живов, с. 473]. Временная характеристика причастий, за исключением редких случаев, последовательно реализует определенные семантические связи между действиями, выраженными причастием и глаголом. Рассмотрим функционирование причастий в нарративном и ненарративном типах дискурса.
Так, в нарративных фрагментах текста препозитивное причастие прошедшего времени чаще всего обозначает действие, предшествующее основному действию; причастие настоящего времени обозначает действие, сопутствующее, происходящее одновременно с основным действием, например: (5) великь в©зель злата въземь въ пол8нощи въ до м©жа того прТиде. и то н^кымь окънцемь вънятрь въвръгь. и самь въскорЪ въсвоа възвратися (306 об.) — dцëЛel ка! dбр6v dп6бeацоv хриаюи
Xa^wv (аорист. прич.), áwpi xwv vuktwv napa x^v okíav roí áv6pó; qKei (НИ), Kai Toíxov 6ia 0upí6oq evóov aKovTÍaa; (аорист. прич.), arnxóc; eüGéwc; o'1'кабе énavflei (аорист) (240); (6) нЬкто § коравльникь на връхь срЬнл жеглы възлЬзь, гако се коравльныл потравы доврЬ управити. гако §т©дЬ уже сласти хотЬше, поплъзн©вся съвыше паде посрЬ коравлЬ (310 об.) — ti; twv vauxwv ¿ni xó aKpov x^; цеа^; áveXGwv Kepaía; (аорист. прич.), waxé ti twv t^; vew; onXwv Ka\w; 6ta6eívat, ó; ¿KeíQev Kai KaxeXQeív e^eWev, 6ioXio0^aa; (аорист. прич.) avwGev ¿ni ^éar|v x^v vaív Kataníntei (НИ) (244); (7) тЬмже концы пръсть прЬвраща© злато, и испытно гллдааше (307) — aKpoi; ¿nitpíptóv (прич. наст. вр.) amró 6aKTÚA.ot; Kai nepiepyóxepov évopwv (прич. наст. вр.) (240). За исключением единичных случаев, а также тех фактов, когда причастие в славянском переводе соответствует НИ в греческом тексте, временная характеристика препозитивных причастий отражает время предиката в греческом оригинале. Причастия настоящего времени с семантикой предшествующего действия в греческом тексте не зафиксированы.
Постпозитивное причастие в нарративном дискурсе в большинстве случаев стоит в настоящего времени и обозначает обстоятельство действия либо сопутствующее действие: (8) ти же плачь завывше, и на вллодВшТе прЬмЬншия. Вви же, и его 8годник8, влГть исповЬда©ще. и с8г8во том8 дивящесяо проренТи, и 3а раздрЬшенТе сЬтованТа (310-310 об.) — Kai arnroí, xwv 0pr|vwv ¿mXaGó^evot, npó; eüGu^íav étpánovto (аорист), 0еф те Kai тф aÜToí Gepánovxt x^v xápiv ó^oXoyovvTe; (прич. наст. вр.) Kai Toíxov 0au^áZovTe; (прич. наст. вр.) тф те npoeineív a^a Kai тф Xíaat xa aKuGpwná (243-244); (9) въ неи же прЬвы врЬмл немало, потрЬвы влты никакоже прТима©, с©щаа же въ темници злаа прЬтръпЬва©, тако довлестьвнЬ гакоже кто сладкы и любимы прТемле (315) — ¿v fl Kai Sié^eive (аорист) xpóvov oün Ppaxúv, xpnaxoí ^ev oü6evó; anoXaúwv (прич. наст. вр.), xwv ¿к т^; ^uXaK^c; 6e KaKwv avexó^evo; (прич. наст. вр.) oüxw yevvaíwc;, шапер av ti; ^6éwv Kai npoaquXwv áváaxoixo (248). Причастия прошедшего времени в данной позиции встречаются редко (всего 2 случая).
Иная семантическая связь между второстепенным и основным предикатами проявляется во фрагментах текста, не участвующих в разворачивании сюжета. К ним относятся части жития, в которых реализуются топосы рождения, детства, рукоположения и смерти святого; вступительная и заключительная части, описания эмоционального состояния персонажей, а также элементы текста, в которых эксплицируются ключевые для произведения идеи и смысловые доминанты (чаще всего религиозного и нравственного характера). В препозиции формы прошедшего времени преобладают, но не столь значительно, как это имело место в повествовательных фрагментах. В постпозиции формы настоящего и прошедшего времени употребляются примерно одинаково. Вероятно, основной причиной такого распределения форм является то, что соответствие времени причастия и отношений между действиями, выраженными личной формой и причастием, оказывается нерелевантным в силу того, что отсутствует перечисление действий. Приведем примеры: (10) он же раз^мень сыи. и кто е познавыи его раз^мЬвь. на того надЬ©ся и противныл въсл низложь (низложи — списки КБ1, У560, Пог). и противно прьже цртвовавшимь повелЬнТе сътвори, разарЬти уво идольскыл цркве повелЬвь. §пущати же ис темниць Заключенные хва ра" имене (315 об.) — ó 6é, auvexó; wv (прич. наст. вр.) Kai xóv KaXéaavxa, oaxi; ei'n, ayvoqaa; (аорист. прич.), ato™ те £0ápaqae (аорист) Kai, той; ávGiaxa^évou; návxa; KaTa^aXwv (аорист. прич.), Kai na\tvw6íav roí; npó roí
РааЛейааагу дбе (аорист), ка0а1реТа0а1 той; т^ el6шЛшv vаойс кеХеишу (прич. наст. вр.), dvíeа0аl бе т^ фиЛак^ той; dпокeкЛelацëоuс 61а то той Хрютой бvоцa (249); (11) и вън^шнемВ житТ'8 радоватисярекь . §н© къ вжтвнЫ црквамь упражн^ашеся. домь доинь влц^ самь севе устраа©. и примЪтатися въ ни по вжтвномВ дду изволивь (303 об.) — ка! тат; е^ш бютрфат; хaíрelv elпшv, тот; 0еюк оЛш; ^ (имперф.) о!'ко1; ахоХа^шу, оíкоv аито; ёашфу а^lоv той беапотои катаакеиа^шу (прич. наст. вр.) ка! парарр1птеТа0а1 цaЛЛоv ¿V аитоТ; ката т6V 0eТоv Дар!6 а1роицеуоц (прич. наст. вр.) (237). В приведенных примерах обращают на себя внимание постпозитивные причастия повелЪвь и изволивь, так как в греческом оригинале им соответствуют формы настоящего времени: кeЛeuшv и афои^о;. В указанных случаях проявляется зависимость времени причастия от видовой характеристики глагола, от которого оно образовано.
4. Основные различия во временной характеристике предикатов славянского и греческого текстов связаны с реализацией видо-временной соотнесенности причастных форм: причастия прошедшего времени образуются от основ глаголов совершенного вида, причастия настоящего времени — от основ глаголов несовершенного вида. Заслуживает внимания и тот факт, что разночтения, возникающие в списках, не нарушают данной корреляции. Так, замена времени предиката сопровождается изменением его основы: (12) таже съвравшемся въсЪмь црковникюмь, съвЪщавь (съвЪщаваа — списки КБ1, У560, Пог) нЪкто § ни ... млтв© о дЪлЪ сътво-рити повелЪ (312 об.); и въ тъи ча уво млтивно възрЪвь (зряще — списки КБ1, У560, Пог) на ня, кротко къ нимь вЪщааше (326 об.).
Тенденция к образованию форм прошедшего времени причастий от глаголов СВ, а форм настоящего времени от глаголов НСВ действует в тексте жития независимо от типа дискурса. При этом в нарративном дискурсе причастия прошедшего времени маркированы с точки зрения позиции на основании их специфической семантики (предшествование). К тому же причастие, являясь особым морфологическим средством выражения зависимой предикации, участвует в организации текста, обеспечивая его связность. Указанное обстоятельство позволяет разграничить переводческую стратегию в нарративном и ненарративном дискурсе. Для передачи событийного ряда, формирующего сюжет, оказывается релевантной система распределения временных форм причастий. Вероятно, при переводе влияние греческого текста осуществлялось только на лексическом уровне, выбор формы (финитной / нефинитной, настоящего / прошедшего времени) осуществлялся исходя из того, как переводчик выстраивал семантико-синтаксическую перспективу предложения. Рассмотрим данное положение на следующем примере: (13) н^коемВ же к8пц8 коравль жита наплънившВ, гавлься въ сънЪ великыи николае. и давь ем8 три златникы въ залогь, въ мурскыи гра пл8ти повелЪ, и тамо с©щТимь жито §дати (317 об.) — ¿цпорíav уойу TlVl т^ vauтlкшv аптои тепо1п^ф £П1фа^ета1 (НИ) ^кт6; о цёуа; №к6Лао;, ка! трeТс аитф хриаой; elс dррapшva боиц (аорист. прич.), ¿V т^ Мирёшу катара1 ка! dпо66а0al T6V аТтоv тот; ¿кeТ £Л1ак^пте1 (НИ) (251). Причастие гавлься использовано для передачи греческого НИ, в результате чего предложение с однородными сказуемыми переводится с помощью предложения с однородными второстепенными сказуемыми. Благодаря этому возникает упорядоченное распределение форм прошедшего времени причастий перед личной формой глагола, что является «элементом нарративной стратегии, общим для средневековых восточнославянских повествова-
ний вне зависимости от их конкретного жанра» [Живов, с. 488]. Предположение В. М. Живова, согласно которому «цель причастной трансформации обычно состоит в субординировании обозначенного причастием события»3 [Живов, с. 475], в отношении языка исследуемого памятника представляется спорным. В качестве основного довода укажем на то, что конструкции с препозитивными причастиями прошедшего времени являются в славянском переводе типичной синтаксической моделью, используемой для передачи последовательности событий, относящихся к одному субъекту. Это дает основание предполагать, что основная функция причастий в нарративном дискурсе — связующая.
5. Заслуживает внимания также следующее замечание В. М. Живова: «В порождаемых таким образом сложных структурах в цепи развертывающихся событий один (или несколько) из элементов может передаваться причастным оборотом не в силу своего неполноценного статуса..., а для превращения этой цепи в относительное синтаксическое единство. В этих условиях легко могут иногда появляться причастные обороты с амбивалентной (двусторонней) привязкой. В рамках этой нарративной стратегии и возникает потребность в многочисленных причастных оборотах — с причастием настоящего времени преимущественно в постпозиции к личному глаголу, с причастием прошедшего времени преимущественно в препозиции к нему» [Живов, с. 485]. Приведенное соображение важно с той точки зрения, что оно объясняет особенность распределения причастий в тексте ЖНМ, в соответствии с которой причастия прошедшего времени, описывающие последовательность событий, почти без исключений находятся в препозиции к личной форме глагола. В такой ситуации не возникает смысловой неясности или неопределенности, например: (14) Коевюды же уво вЖтвны млтвь § него сповльшеся. и си гако добра съп©тника имлще, въ фрТгТ© адтидош©. и съмиривше тамо въс' с©щТихь. въсе повное и еликоже повел'но имь в¥ § црЪ кончавше, съ радостТ© въ византТ© възьвратишя (321). Представляют интерес разночтения, возникающие в разных списках. Так, в примере (10) употребление формы аориста низложи вместо причастия создает разные типы синтаксической структуры предложения, что при этом не нарушает смысла высказывания. Подобные разночтения в употреблении причастий и личных форм в русских списках (см. также п. 2 настоящей статьи) могут свидетельствовать о высокой степени освоения причастных форм русским книжниками, а значит, и о независимом характере их использования. Рассматриваемое соотношение форм причастий и их позиций (преимущественно препозиция форм прошедшего времени) было характерно и для языка старославянских памятников, где данный порядок соответствовал греческому тексту [Живов, с. 476]. Поэтому тот факт, что преобладание препозитивных причастий прошедшего времени в основном соответствует греческому тексту, отнюдь не является свидетельством калькирования греческой структуры. Вероятно, в данном случае возникает ситуация, при которой и в славянском переводе, и в греческом тексте используется конструкция, одинаково употребительная в обоих языках.
При этом в тех случаях, когда причастие использовано в иных функциях и реализует иные семантические отношения, позиция причастия прошедшего времени
3 Ср. также: «несомненно, что в обычном случае личные формы обеспечивают фокусирование, а причастные обороты — субординирование, или, иными словами, одни события размещаются на авансцене, а другие в кулисах» [Живов, с. 475].
не является однозначно закрепленной, что нарушает синтаксическую упорядоченность. Смысловая целостность в данной ситуации формируется на основе лексического наполнения компонентов структуры, например: (15) на чясти уво съвюра и съ чюдныи николае вы. довлестьвнЪ же ставь на арТева влядословТа, и раздрЪшивь въсЪ. исправленТе въсЪмь правы© вЪры известно въсЪмь прЪдавь. и §т©д8 възвратився, къ своем8 стад8 прТиде. повелЪва© и приводя на довродЪтЪль и топлЪе ученТа прикаса©ся (317 об.) — цёро; ош ка! о 0аицаат6; оито; №к6Лао; т^; шра; у^ета1 (НИ) аuv66оu,Yevvaíшс тe ката т^ Aрeíоu фЛиар^ ютата1 (НИ). ка! бшЛиаац (аорист. прич.) пdvтa ка! кav6va паа1 т^; ор0^; пíатeшс dкрф^ парабоиц (аорист. прич.), ¿кeТ0ëv тe avаZеuYvuаl (НИ) ка! пр6; т^ оlкeíav £па^ке1 (НИ) по^гр/, протреп^ (прич. наст. вр.) пdvтaс ка! проаушу (прич. наст. вр.) ¿п' dрeт^v ка! 0eрц6тeроv т^; 6l6aакaЛíaс dпт6цеvоц (прич. наст. вр.) (251). Две смежные синтаксические единицы в греческом тексте передаются при переводе с помощью одной. Объединение происходит благодаря грамматической трансформации предикатов. В славянском переводе первое предложение формируется благодаря введению аориста вы. Причастия, следующие за данным глаголом, на смысловом уровне проясняют данное высказывание: Николай участвовал во Вселенском соборе, на котором мужественно оспаривал кощунственную ересь Ария и в результате восстановил истинное учение. Следующее высказывание присоединяется посредством введения союза и и локального маркера §т©д8. На смысловом уровне оно оформляет следующую мысль: Затем, вернувшись, пришел к своим верующим, склоняя их к добродетели и направляя их веру. Между тем обращение к греческому тексту требует иного синтаксического членения фрагмента: Николай участвует во Вселенском соборе и мужественно оспаривает кощунственную ересь Ария. И, решив все вопросы и восстановив истинное учение, вернувшись, пришел к своим верующим, склоняя их к добродетели и направляя их веру. Возможность двойной смысловой интерпретации приведенного фрагмента создает общую смысловую неопределенность. Как представляется, при передаче одновременных действий либо действий, находящихся в определенной причинно-целевой либо другой логической связи, в славянском тексте использовались иные средства организации высказывания (к примеру, лексические или семантические).
6. Таким образом, рассмотренные в настоящей статье факты позволяют предположить, что употребление причастий в роли второстепенного сказуемого в тексте Метафрастова Жития обусловлено различными факторами в зависимости от коммуникативной организации частей текста и их смыслового содержания. Для нарративного дискурса можно говорить о самостоятельном характере употребления причастий, что подчеркивается наличием сходной специфики в языке древнерусских и старорусских памятников. Здесь краткое действительное причастие прошедшего времени выступает в качестве основного таксисного средства организации динамики сюжета. Что касается ненарративного дискурса, то здесь возможностей для влияния греческого текста было больше. Это проявляется в том, что и в греческом и в славянском тексте употребляются те же глагольные формы. При этом причастия могут различаться во временной характеристике. Данное обстоятельство, вероятно, обусловлено видовой характеристикой основы, от которой образовано причастие в славянском переводе. Выявленные тенденции употребления причастий позволяют охарактеризовать переводческую стратегию,
которая, по-видимому, применялась по-разному в зависимости от типа дискурса. Так, в контекстах, описывающих последовательность событий, влияние греческого текста, вероятно, осуществлялось только на лексическом уровне. Организация повествования осуществлялась по традиционной и знакомой для переводчика синтаксической модели. В тех же частях текста, где реализовывались иные смысловые отношения, греческая синтаксическая модель служила образцом для употребления соответствующей модели в славянском тексте.
Соответствие выявленных в настоящей статье закономерностей употребления причастных конструкций средневековым восточнославянским тенденциям их функционирования свидетельствует в пользу того, что частотное использование данного синтаксического средства в древнерусских памятниках, относящихся к эпохе второго южнославянского влияния (как переводных, так и оригинальных), может быть охарактеризовано как собственно русское явление. Между тем в переводном тексте появление причастных конструкций может сопровождаться влиянием тенденций, действующих в языке-оригинале, а также в том языке, на который был переведен текст (в нашем случае южнославянском).
Литература
Абдулхакова 2007 — Абдулхакова Л. Р. Развитие категории деепричастия в русском языке. Казань:
Казанский гос. ун-т, 2007. 186 с. Бондарко 2005 — Бондарко А. В. "Настоящее историческое глаголов несовершенного и совершенного видов в славянских языках." Бондарко А. В. Теория морфологических категорий и аспектоло-гические исследования. М.: Языки славянских культур, 2005. С. 425-608. Ворт 2006 — Ворт Д. "Место «второго южнославянского влияния» в истории русского литературного языка (Материалы к дискуссии)." Ворт Д. Очерки по русской филологии. Богатырев К. К. (пер.). М.: Индрик, 2006. С. 286-320. Живов 2011 — Живов В. М. "Позиция причастных оборотов и их дискурсивные свойства в языке русских летописей." Слово и язык. Сборник статей к восьмидесятилетию академика Ю. Д. Апресяна. Богуславский И. М., Иомдин Л. Л., Крысин Л. П. (ред.). М.: Языки славянских культур, 2011. С. 473-492. Иванова 2003 — Иванова К. "Агиографските произведения на Симеон Метафраст в състава на юж-нославянските календарни сборници." Преводите през XIV столетие на Балканите: Доклади от международната конференция. (София, 26-28 юни 2003). Тасева Л. и др. (ред.). София: Го-рексПрес, 2004. С. 249-267. (болгарск.) Кенанов 1997 — Кенанов Д. Метафрастика: Симеон Метафраст и православната славянска агиография. Велико Търново: ПИК, 1997. 223 с. (болгарск.) Кунавин 1993 — Кунавин Б. В. Функциональное развитие системы причастий в древнерусском языке. Автореф. дис. ... док. филол. наук. Санкт-Петербургский гос. ун-т, Филологический факультет. СПб., 1993. 50 с.
Памятники 1896 — Памятники древнерусской церковно-учительной литературы. Вып. 2: Славянорусский пролог. Ч. 1. Сентябрь-декабрь. Пономарев А. И. (ред.). СПб.: Тип. С. Добродеева, 1896. 285 с.
Ремнева 2003 — Ремнева М. Л. Пути развития русского литературного языка XI-XVII вв. М.: МГУ, 2003. 336 с.
Сперанский 1960 — Сперанский М. Н. Из истории русско-славянских литературных связей. М.: Гос. уч.-пед. изд-во Мин-ва просвещения РСФСР, 1960. 235 с.
Источники
1. Vita per Metaphrasten II Anrich G. Hagios Nikolaos. Der heilige Nikolaos in der griechischen Kirche: Texte und Untersuchungen. Leipzig; Berlin, 1913. P. 235-267.
2. КБ1 — РНБ, Кир.-Бел. собр. № 47I1124. XV в. Л. 145-177 об.
3. Пог — РНБ, собр. Погод. № 1281. XV-XVI вв. Л. 210-232 об.
4. Тр749 — РГБ, собр. Тр.-Серг. № 749. XV в. Л. 301 об.-332 об.
5. Тр788 — РГБ, собр. Тр.-Серг. № 788. XVI в. Л. 422-456 об.
6. У560 — РГБ, собр. Унд. № 560. XV-XVI вв. Л. 71а-80с.
Для цитирования: Шарихина М. Г. Функционирование кратких действительных причастий в роли второстепенного сказуемого в переводном житийном тексте (на материале русских списков «Жития Николая Мирликийского») // Вестник СПбГУ Язык и литература. 2017. Т. 14. Вып. 1. С. 104-113. DOI: 10.21638/11701/spbu09.2017.109.
References
Абдулхакова 2007 — Abdulkhakova, L. R. Razvitie kategorii deeprichastiia v russkom iazyke [Development of the grammatical category of adverbial participle]. Kazan, Kazan Federal Univ. Publ., 2007. 186 p. (in Russian)
Бондарко 2005 — Bondarko, A. V. Nastoiashchee istoricheskoe glagolov nesovershennogo i sovershennogo vidov v slavianskikh iazykakh [True historical of perfective and imperfective aspect verbs in Slavic languages]. In: Bondarko, A. V. Teoriia morfologicheskikh kategorii i aspektologicheskie issledovaniia [Theory of morphological categories in aspectological researches]. Moscow, LRC Publ. House, 2005, pp. 425-608. (in Russian)
Ворт 2006 — Vort, D. Mesto «vtorogo iuzhnoslavianskogo vliianiia» v istorii russkogo literaturnogo iazyka (Materialy k diskussii) [The place of «the second south Slavonic influence» in the history of Russian literary language (materials for discussions)]. In: Vort, D., Bogatyrev, K. K. (transl.) Ocherkipo russkoi filologii [Essays on Russian Philology]. Moscow, Indrik Publ., 2006, pp. 286-320. (in Russian) Живов 2011 — Zhivov, V. M. Pozitsiia prichastnykh oborotov i ikh diskursivnye svoistva v iazyke russkikh letopisei [Position of participle constructions and their discoursive features in the language of Russian chronicles]. In: Boguslavskii, I. M., Iomdin, L. L., Krysin, L. P. (eds.). Slovo i iazyk. Sbornik statei k vos'midesiatiletiiu akademika lu. D. Apresiana [Word and language. The collection of articles for the 80th anniversary of acad. Yu. D. Apresyan]. Moscow, LRC Publ. House, 2011, pp. 473-492. (in Russian) Иванова 2003 — Ivanova, K. Agiografskite proizvedeniia na Simeon Metafrast v s"stava na iuzhnoslavian-skite kalendarni sbornitsi [Hagiographical works of Symeon the Metaphrast as a part of south Slavonic calendar collection]. In: Taseva, L., et al. (eds.). PrevoditeprezXIVstoletie na Balkanite [XIV century translations in the Balkans]. Proceedings of the International conference reports. (Sofia, June 26-28, 2003). Sofia, GoreksPress, 2004, pp. 249-267. (in Bulgarian) Кенанов 1997 — Kenanov, D. Metafrastika: Simeon Metafrast i pravoslavnata slavianska agiografiia [Meta-phrastics: Symeon the Metaphrast and Slavonic and orthodox hagiography]. Veliko Tarnovo, PIK Publ., 1997. 223 p. (in Bulgarian) Кунавин 1993 — Kunavin, B. V. Funktsional'noe razvitie sistemy prichastii v drevnerusskom iazyke [Functional development of participle system in Old Russian]. Extended abstract of Doctor of Philology dissertation. Saint Petersburg State University, St. Petersburg, 1993, 50 p. (in Russian) Памятники 1896 — Ponomarev, A. I. (ed.). Pamiatniki drevnerusskoi tserkovno-uchitelnoi literatury [Monuments of Old Russian church instructive literature]. Iss. 2: Slaviano-russkii prolog [Slavic and Russian prologue]. P. 1. September-December. St. Petersburg, Tip. S. Dobrodeeva Publ., 1896. 285 p. (in Russian)
Ремнева 2003 — Remneva, M. L. Puti razvitiia russkogo literaturnogo iazyka Xl-XVll vv. [Ways to the development of Russian literary language during XI-XVII centuries]. Moscow, Moscow State Univ. Press, 2003. 336 p. (in Russian)
Сперанский 1960 — Speransky, M. N. Iz istorii russko-slavianskikh literaturnykh sviazei [On Russian-Slavonic literary contacts]. Moscow, Gosudarstvennoie uchebno-pedagogicheskoie izdatel'stvo Minister-stva prosveshcheniia RSFSR, 1960. 235 p. (in Russian)
For citation: Sharikhina M. G. The Short-Form Active Participles in the Function of Secondary Predicates in the Translated Hagiographical Text (A Case Study of the Russian Copies of "The Life of St. Nicholas of Myra"). Vestnik SPbSU. Language and Literature, 2017, vol. 14, issue 1, pp. 104-113. DOI: 10.21638/11701/ spbu09.2017.109.
Статья поступила в редакцию 9 апреля 2015 г.
Статья рекомендована в печать 14 ноября 2015 г.
