CC BY
46
УДК 811.512.145'373
Ф. И. Тагирова, Д. К. Вахитова
ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ИНВЕКТИВНОЙ ЛЕКСИКИ С КОМПОНЕНТОМ-ЗООНИМОМ В ТАТАРСКОМ И УДМУРТСКОМ ЯЗЫКАХ
В работе рассматриваются зоонимы в татарском и удмуртском языках на предмет выявления наиболее характерных особенностей их функционирования как инвектив. Результаты межъязыкового сопоставления свидетельствуют о том, что в обоих языках лексико-фразеологические средства с компонентами-зоонимами активно используются как наиболее эмоционально-экспрессивно и стилистически окрашенные инвективы. При этом обнаруживаются единицы, полностью идентичные, частично схожие, различные и противоположные с точки зрения семантического и образного наполнения.
Ключевые слова: лингвокультура, инвективная лексика, зоонимы, татарский язык, удмуртский язык, этноспецифическое.
Инвектива (англ, invective - обличительная речь, брань) - культурный феномен социальной дискредитации субъекта посредством адресованного ему текста, а также устойчивый языковой оборот, воспринимающийся в той или иной культурной традиции как оскорбительный для адресата [Грицанов 2003, 420]. Инвективность свойственна всем без исключения этнокультурам, представляя собой отражение общечеловеческих психофизиологических и поведенческих особенностей. Несомненен и тот факт, что в той или иной степени это явление носит и национально-культурный характер, отражая специфические черты менталитета народа. Таким образом, средства выражения инвективности, прежде всего вербальные, относятся к маркированным. Кроме того, каждый народ в ходе своей истории формирует конгломерат культурных ценностей, присущий только ему. Следовательно, каждое языковое сообщество пользуется свойственной только ему шкалой этических ценностей, системой образных, лексических и фразеологических средств, сравнений, олицетворений и т. п., вследствие чего проявляются и существенные различия. Попытки исследования данной проблемы, предпринятые нами в некоторых предыдущих работах, также дают основания для таких суждений [Тагирова 2009; Тагирова 2010; Тагирова, Вахитова 2014а; Тагирова, Вахитова 2014б].
В статье рассматриваются функциональные особенности инвективного пласта лексики в татарском и удмуртском языках. Взаимосвязь, взаимовлияние и взаимопроникновение удмуртского и татарского народов отражаются не только в материальной и духовной культуре, но и в языке, в первую очередь в его лексическом составе, следовательно, и в используемой народами инвективной лексике. Ввиду того что удмуртский и татарский языки наиболее тесно контактируют, полагаем, что и сходство в инвективной их лексике значительнее по сравнению с другими языками. В татарской и в удмуртской этнических традициях осуждению подвергаются одни и те же общечеловеческие отрицательные черты характера и поведения, что тоже обусловлено наличием общих черт. Однако каждый этнос выделяет, оценивает и называет явления и объекты окружающей действительности, исходя из своих ментальных особенностей.
Инвективная лексика, направленная на отражение отрицательных качеств человека и его поступков, часто сравнивает их с характеристиками представителей животного мира. Так, из французских учёных, изучающих проблему классификации инвективной лексики, Д. Лагоржет в числе трех базисных категорий инвектив, направленных на оскорбление человека, наравне со сравнениями его с другими (по профессии, нравам) и уничижением неотъемлемых характеристик человека (расовых, родственных и т. д.), приводит сравнения с животными [Lagorgette 2007, 116-128]. По мнению инвектолога В. И. Жельвиса, зоометафоры и зоосравнения «характерны для всех без исключения национальных культур, являя собой, таким образом, классический пример универсалии» [Жельвис 1990, 41]. Исследователь Лоуренс утверждает, что «ни одна область не дает такое яркое выражение символических представлений; символика посредством использования животных является исключительной, многочисленной и постоянной» [Lawrence 1993, 301]. Мы полностью разделяем точку зрения этих учёных относительно функциональной значимости инвектив-зоонимов, учитывая, что в татарском и удмуртском языках инвективная лексика с элементом-зоонимом также весьма многочисленна. Зоовокативам изначально присуща образность, как определяющий фактор при характеристике внешности, умственных и физических способностей и других качеств человека.
Некоторые исследователи считают, что зоонимы теряют свою значимость: «Многочисленные табу, связанные с животными, делали зоонимы мощными инвективами в архаичных культурах, однако в современной культуре инвективы типа "зелёная черепаха" у китайцев или "конь" у сербов теряют свою экспрессивность, - между тем инвективы "свинья" или "собака" сохраняют свой статус в контексте мусульманской культуры» [Грицанов 2003, 420]. Возможно, исследователь отчасти прав в том, что касается снижения активности употребления или уровня экспрессивности тех или иных единиц в определённых языках. Однако, как показывают исследования, зоонимы всегда были и остаются едва ли не самыми активными лексическими средствами выражения инвективности практически во всех языках. Этого мнения придерживаются и другие исследователи. Так, по данным А. Т. Байдуллиной, в образовании фразеологических единиц-сравнений в удмуртском языке зоонимы занимают основное место [Байдуллина 2015, 140]. По нашему мнению, исследование данного пласта лексики представляет большой интерес с точки зрения его эмоционально-экспрессивных, образных, стилистических возможностей, а также в плане отражения этноспецифических особенностей.
И в татарских, и в удмуртских инвективных наименованиях человека нашли отражение прежде всего названия домашних животных.
Инвективы тат. сарык 'овца' и бэрэн 'баран', удм. ыж 'овца' и така 'баран' ассоциируются с интеллектуальными недостатками: тат. ацгыра сарык (букв. 'тупая овца') 'глупый', сарык квтYе (букв. 'отара овец') 'неорганизованная, бестолковая толпа'; удм. така кымес (букв. 'бараний лоб') 'тугодум', эzjos kad' ve'lэnэ (букв. 'ходить как овцы') 'ходить кучкуясь, не зная куда', ыж йыр (букв. 'варёная овечья голова') и др. Однако удмуртская инвектива така 'баран' имеет дополнительное значение и используется для номинации человека, обладающего дефектами зрения: синтэм така (букв. 'слепой баран'), simtem taka kad' ve '1эпэ (букв. 'ходить как безглазый баран') 'постоянно на что-то натыкаться' и др. Такого значения инвективы не наблюдается в татарском языке. Кроме того, в удмуртской этнической традиции сравнение с овцой означает трусость: ыж кадь (букв. 'как овца') 'пугливый'.
В функционировании зоонима Yгез 'бык' в татарском языке можно выделить коннотации 'свирепость', 'злость', 'неуправляемая сила', 'упрямство', 'слишком упитанный': Yгез булу (букв. 'стать быком') 'разжиреть, растолстеть', Yгез кебек карау (букв. 'смотреть как бык') 'смотреть исподлобья, смотреть зло', кире Yгез (букв. 'упрямый бык') 'упрямый' и др. В удмуртском языковом сознании за данным словом тоже закреплено значение упрямства: ош кадь ваменэс 'упрям как бык'.
В среде татар зооним эт 'собака' как инвектива применяется для обозначения самых разных пороков и недостатков: эт авыз (букв. 'собачий рот') 'болтун',урам эте (букв. 'уличная собака') 'бродяга', котырынган эт (букв. 'бешеная собака') 'вспыльчивый', этбаш (букв. 'собакоголовый') 'неприглядный внешний вид', эт щан (букв. 'собачья душа') 'подлый', эт кебек врY (букв. 'лаять как собака') 'быть злым, ругаться', эттэн туган (букв. 'рождённый собакой') 'сукин сын' и др. Удмурты также приписывают этой инвективе значение злости, агрессии, подлости: думетысь пуны (букв. 'цепная собака'), шой сиись пуны (букв. 'собака, питающаяся падалью'), рипэ kad' urot (букв. 'плохой как собака') 'преисполнен злобы' и т. п.
Удмуртское диалектное слово кучай (букв. 'собачка, сучка') используется для негативной номинации распутной женщины. Ту же инвективную функцию выполняет в татарском языке слово энчек.
Инвективные компоненты тат. мэче и удм. кочыш 'кот' используются для номинации различных пороков. Татары приписывают значение подлости, коварства, неблагодарности: кара мэче (букв. 'чёрный кот') 'злонамеренный', кыямэт мэчесе (букв. 'кот судного дня') 'неблагодарный' и др. Удмурты выражают только значение лени: гур выл кочыш (букв. 'запечный кот') 'лентяй, лежебока', что характерно и для татар: Бохар мэчесе (букв. 'бухарский кот') 'лентяй, лежебока'.
Зооним сыер 'корова' ассоциируется в обоих языках с неуклюжестью, грузностью, глупостью: тат. сыер булу (букв. 'стать коровой') 'стать огромным, грузным, неуклюжим, как корова', ахмак сыер 'тупая корова' и др.; удм. skal kad' ve '1эпэ (букв. 'ходить как корова') 'быть огромным, неуклюжим, как корова' и др.
Тат. ат 'лошадь' обозначает слишком большого, крупного человека, в удмуртском языке каких-либо инвективных значений данного слова нами не выявлено.
Кэщэ 'коза' в татарском языке ассоциируется прежде всего с упрямством: кире кэщэ (букв. 'упрямая коза'), а также используется для выражения пренебре-
жительного, уничижительного отношения к незначительным, мелким субъектам: кара кэщэ (букв. 'чёрная коза'), сасы кэщэ (букв. 'смрадная коза') и др. Употребления зоонима кеч, гурткеч, куакеч в функции инвективы в удмуртском языке нами не обнаружено.
Названия диких животных также отражены в инвективных лексических средствах обоих языков.
Телке и зичы 'лиса' в татарской и удмуртской культурах ассоциируются с хитростью: тат. койрыксыз телке (букв. 'бесхвостая лисица'), карт телке (букв. 'старый лис'); удм. быжтэм зичы (букв. 'лиса бесхвостая'), мойы зичы (букв. 'старая лиса'). В данном случае видим совпадение и образной составляющей, и средств выражения.
Татарская и удмуртская этнические культуры одинаково рассматривают зоо-нимы куян и кеч 'заяц' как олицетворение трусости: тат. куян щан и удм. кеч лул (букв. 'заячья душа') и тат. куян йерзк и удм. кеч сюлэм (букв. 'заячье сердце') 'трус' и др. Однако удмурты приписывают ему еще и значение хвастливости: ушъяськись кеч (букв. 'хвастливый заяц').
Татарское елан и удмуртское кый 'змея' в обеих культурах - символы злости, коварства и жестокости: тат. зэhэр елан (букв. 'ядовитая змея'), кара елан (букв. 'чёрная змея'); елан яшен ялаган (букв. 'слизавший слезы змеи') и др.; удм. кый сюлэм (букв. 'змеиное сердце') и др.
Лексема аю 'медведь' в татарском сознании - синоним неповоротливости, неуклюжести. В удмуртской лингвокультуре тоже есть подобное значение: гон-дыр сямен гембыр-гембыр мынэ 'идёт грузно как медведь'. Кроме того, гондыр 'медведь' употребляется в значении 'некрасивый, страшный', 'злой': гондыр сэп сием (букв. 'медвежью желчь съел') 'злой' и др.
Названия птиц, диких и домашних, активно используются в татарском и удмуртском социумах для обозначения различных человеческих недостатков.
Тавык 'курица' в татарской культуре имеет обширный набор инвективных значений: алама тавык (букв. 'обтрёпанная курица') 'неопрятная женщина', тавык йерзк (букв. 'куриное сердце') 'трус', тавыкбаш (букв. 'куриная голова') 'тупица', сукыр тавык (букв. 'слепая курица') 'слабовидящий, невнимательный', ей тавыгы (букв. 'домашняя курица') 'домосед', мацка тавык (букв. 'сопливая курица') 'сопляк' и др. Таким образом, в татарском языке в совокупности со слова-ми-конкретизаторами тавык 'курица' может обозначать глупость, неряшливость, трусость, дефекты зрения и др. человеческие недостатки. В удмуртском языке слово курег 'курица' может использоваться не только для номинации нерешительного или глупого человека: синтэм курег (букв. 'безглазая курица') 'подслеповатый', сульыкмем курег (букв. 'мокрая курица') 'размазня', курег йыр (букв. 'куриная голова') 'бестолковый', но и для обозначения злого, а также ворчливого человека: керо курег (букв. 'курица-наседка') 'злюка, упрямец, капризник, ворчун'.
Татарская традиция приписывает слову зтзч 'петух' инвективное значение 'забияка, задира': калай зтзч (букв. 'жестяной петух') или кзгазь зтзч (букв. 'бумажный петух') 'забияка', кезге зтзч (букв. 'осенний петух') 'драчун' и т. п. В удмуртском языке оно встречается в выражении бер чоръясь атас (букв. 'поздно кукарекающий петух'), означая несообразительного человека.
Ябалак 'сова' в татарском языке - синоним невнимательности, плохого зрения, а также глупости: сукыр ябалак (букв. 'слепая сова') 'слепец'; в удмуртском кучыран 'сова' обозначает гадкого, мерзкого, низкого человека.
Инвективой туливить 'кулик' удмурты пренебрежительно обозначают выскочку. Соответствующее этому значению слово швлди в татарском языке инвек-тивным значением не обладает.
В татарском языке чебеш 'цыплёнок' употребляется для номинации болезненного, невзрачного человека: чирле чебеш (букв. 'больной цыплёнок') 'дохлик', квзге чебеш (букв. 'осенний цыплёнок') 'замухрышка' и др. В удмуртском языке нами не выявлено случаев использования данной зоометафоры как инвективы.
Единица чыпчык 'воробей' используется для инвективного обозначения глупого, трусливого человека: чыпчык баш (букв. 'воробьиная голова') 'глупец', чыпчык йврэк (букв. 'воробьиное сердце') 'трус' и др. Удмурты данное слово не относят в разряд инвектив.
В рассматриваемых языках человек и его недостатки часто сравниваются с насекомыми. Нами выявлены следующие единицы, применяемые для обозначения негативных черт человека:
Лексема майсы 'шмель' в удмуртском языке олицетворяет тихоню. В татарском языке данное слово не используется для номинации отрицательных черт человека.
Удмуртский зооним кей 'моль' в составе лушкем кей (букв. 'тихая моль') используется для номинации низкого и подлого человека, а в татарском языке квя 'моль' не является инвективой.
Татарское кигэвен и удмуртское лузь 'овод' обозначают назойливого человека и полностью совпадают в образном плане.
В обоих языках таракан обозначает отвратительного и ничтожного человека: тат. мунча тараканы (букв. 'мокрица'), удм. таракан лул (букв. 'тараканья душа').
Татарское чикерткэ 'стрекоза' подразумевает легкомысленную женщину. В удмуртском за лексемами вукарнан, чарнык 'стрекоза' подобной коннотации не обнаружено.
Татарская инвектива чебен 'муха' передаёт целый набор человеческих недостатков: бэйлэнчек чебен (букв. 'назойливая муха') 'назойливый', сукыр чебен (букв. 'слепая муха') 'слепец', чебен щан (букв. 'душа мухи') 'трус' и др. В удмуртских лексикографических источниках инвективных значений этого слова не зафиксировано.
Кубэлэк 'бабочка' в татарском языке выражает значения щилбэзэк кубэлэк (букв. 'легкомысленная бабочка') 'легкомысленный', квнче ^бэлэк (букв. 'завистливая, ревнивая бабочка') 'завистник' и др. В удмуртском языке данное слово инвективой не является.
Удмурты используют инвективу шокыч 'шершень' для номинации хитрого и злого человека: майсы кадь каллен, шокыч кадь кескич 'тих как шмель, хитёр как шершень'. В татарском языке за данным словом инвективная функция не закреплена.
Инвектива бокро 'жук' используется удмуртским этносом для обозначения неуклюжего, неповоротливого, нерасторопного человека. Данная инвектива ла-кунарна по отношению к татарскому языку.
Многие проанализированные единицы в обоих рассматриваемых языках демонстрируют аналогичную, иногда даже совершенно идентичную семантическую
структуру. Например, тат. хайван и удм. кайван (букв. 'животное') в инвективном значении обозначают целый набор человеческих недостатков: грубиян, невежда, сволочь и др. В обоих языках для обозначения семы 'тунеядство' используются образ и слово тат. сорыкорт, удм. узыри (букв. 'трутень') 'дармоед, тунеядец, нахлебник'. Сюда же относятся инвективы с компонентами тат. бозау и удм. кунян 'телёнок' как негативная характеристика беспомощного, бестолкового и медлительного человека или тихони: тат. яца туган бозау и удм. вож кунян (букв. 'новорожденный теленок') и др. Зоонимы тат. дуцгыз и удм. парсь 'свинья' также несут одинаковую инвективную нагрузку, применяясь в отношении: грязного, нечистоплотного, неряшливого человека: тат. дуцгыз булу (букв. 'превратиться в свинью') 'испачкаться, измазаться'; удм. pars kad'ul§n§ (букв. 'жить как свинья') 'жить в грязи',pars kad (букв. 'как свинья') 'грязнуля',pars kad'siskene (букв. 'есть как свинья') 'есть неаккуратно'; подлого человека: тат. оятсыз дуцгыз (букв. 'бессовестная свинья') 'подлец, бессовестный'; людей, склонных к полноте: тат. дуцгыз кебек (букв. 'как свинья') 'тучный, жирный'; удм. кой парсь (букв. 'жирная свинья'), kuajempars kad'(букв. 'жирный, как откормленная свинья') 'толстяк'. Полное совпадение прослеживается и в инвективном употреблении зоонима перепел. Интересно, что в обоих языках функционируют по две лексемы для обозначения одной птицы. И в обоих языках бытуют разные значения этого зоонима. Так, значение 'болтун' в татарском языке закрепилось за лексемой бытбылдык, а значение 'толстяк, толстушка' - за словом бYдзнз. В удмуртском - зооним паляка 'перепел' олицетворяет болтуна, а бодёно 'перепел' в сочетаниии кой бодёно и кой паляка - характеристика полного человека (букв. 'жирный перепел').
В функционировании зоонимов как инвектив прослеживается единство некоторых образных составляющих. Так, для выражения уничижительного отношения к умственным способностям человека используется сравнение с животными, которые считаются у народа самыми глупыми, незначительными или мелкими: тат. чыпчык баш (букв. 'воробьиная голова'), тавыкбаш (букв. 'куриная голова'), ацгыра тавык (букв. 'безмозглая курица'), визьмыд пыч йыр быдза (букв. 'твой ум с голову блохи') и др.
Несмотря на то что у большинства зоонимов в рассматриваемых языках схожая семантическая нагрузка и аналогичны способы их метафоризации, различия в функционировании инвектив-зоонимов, конечно же существуют, чему есть немало примеров.
Так, в татарском языковом сознании слово тиен 'белка' не имеет переносного, тем более инвективного значения, тогда как удмурты приписывают данному слову значение чрезмерной худобы: кыскем (нием) коньы кадь (букв. 'как белка с содранной шкурой'). Заметим: для передачи того же значения в татарском используется сравнение с зайцем: тунаган куян (букв. 'заяц с содранной шкурой'). Слово саескан 'сорока' в татарском используется по отношению к болтливой и глупой женщине, а в удмуртском быжтэм кочо (букв. 'сорока бесхвостая') означает 'вертлявый, непоседливый'. Так обстоит дело и со следующими единицами. Зоовокатив куажы 'коростель' в удмуртском языке характеризует худого человека, тогда как татарское тартар 'коростель' ассоциируется с болтуном. А по отношению к высоким и худым людям татары используют слово челзн 'цапля', которое, в свою очередь,
в удмуртском не является инвективой. Урмзкуч 'паук' в татарском языке часто используется в контексте для передачи коннотации 'злобный и жадный'. В удмуртском сложилось выражение чонари 'паук' ~ кук (букв. 'паучья нога') 'тонконогий'.
Анализируемый материал показывает, что план выражения и план содержания могут в двух языках быть не только разными, но и прямо противоположными. Так, буре 'волк' в татарском языке в составе выражения карт буре (букв. 'старый волк') означает опытного, бывалого человека. В удмуртском же - кион 'волк' номинирует злого, ленивого, жадного, неповоротливого человека: kijon kad' искэпэ (букв. 'смотреть как волк') 'глядеть волком, зло, нахмурив брови', сьось кион (букв. 'жадный волк') 'ненасытный', кустэм кион (букв. 'волк без поясницы') 'неповоротливый' и др. А некоторые лексемы, даже в пределах одного языка, употребляются для выражения всей палитры сем. Так, удм.pars 'свинья': ustempars kad'(букв. 'быть как свинья') 'сидеть без дела' и pars kad' uzans (букв. 'работать как свинья') 'работать с упорством' выражают понятия противоположных концов семантического ряда.
Употребление некоторых зоонимов в качестве инвектив в рассматриваемых языках представляет собой лакунарное явление, так как не имеет никакого соответствия в другом языке. Возможно, к таким единицам можно отнести в татарском квзэн ('хорёк') 'противный, ничтожный, вредный'; лэтчэ ('выдра') о вредной женщине и т. п. В удмуртском являются подобного рода лакунами: жум шыр (букв. 'вялая мышь') 'тихоня', востэм пычей 'тихий короед' (о тихом, но коварном человеке), зын какы (букв. 'лесной клоп') 'противный, зловредный', лемтэй ('клещ') 'проныра', налим кадь чус (букв. 'тихий как налим') 'скрытный' и др.
Как явствует из результатов исследования, зоонимы как инвективные единицы активно используются в обеих лингвокультурах. При всём сходстве причин, общечеловеческих стереотипов, языковой ситуации, близости и взаимопроникновении культур и других составляющих, в их функционировании наблюдается специфика, свойственная каждой из культур, что обусловлено рядом объективных причин. Так, каждое языковое сообщество вкладывает в зооним и использует его в определённом значении в соответствии со сложившимися в нём стереотипными представлениями об этом животном: иными словами, один народ выделяет в животном некое качество как наиболее характерное, а другой - видит как основную совершенно другую его особенность. Для одного народа важен цвет, для другого - повадки, для третьего - характерный звук и т. д. Так закладываются неповторимые сочетания в процессах номинации и метафоризации. Мало того, в качестве инвективы, как правило, используются названия животных, самых распространённых в данной местности, с повадками которых знаком каждый, и сравнение с которыми вызывает одинаковые ассоциации у всех носителей данного языка. Так, в татарском языке некоторые зоонимы, такие как чыпчык 'воробей', челэн 'цапля', чебеш 'цыплёнок', кубзлзк 'бабочка' и др., используются для обозначения негативных качеств человека, а в удмуртском - нет. Как и наоборот: в удмуртском зоонимы туливить 'кулик', шокыч 'шершень', майсы 'шмель' несут отрицательную коннотацию, а их татарские эквиваленты швлди, божан, твклетура - нет.
Исследование также показывает, что в обоих языках зоовокативы могут быть полисемантичными, означая несколько недостатков личности одновременно, что объясняется подвижностью и диффузностью значений инвективных единиц.
В ходе исследования инвективной лексики нами были обнаружены случаи, в которых зоосравнения основываются на частично или полностью схожих образах и мотивах номинации. Существуют и случаи полной лакунарности, когда в одном языке не обнаруживаются точные или сколь-нибудь схожие единицы, соответствующие единице другого языка.
Межъязыковое сравнение инвективной лексики, представленное в статье, выявило множество универсальных и национально-специфических черт в языке татарского и удмуртского этносов.
ЛИТЕРАТУРА
Байдуллина А. Т. К вопросу о компаративных фразеологизмах у удмуртском языке // Современное удмуртоведение в контексте компаративистики, контактологии и типологии языков: Сб. ст. Ижевск - Будапешт: Изд-во «Удмуртский университет», 2015. С. 137-144.
Грицанов А. А. Новейший философский словарь. 3-е изд., испр. Минск: Книжный Дом, 2003. 1280 с.
Дзюина К. Н. Краткий удмуртско-русский фразеологический словарь. Ижевск: Удмуртия, 1967. 133 с.
Егоров А. В. Универсальное и национально-специфичное в удмуртской и венгерской фразеологии // Пермистика XII: Диалекты и история пермских языков во взаимодействии с другими языками: Материалы XII междунар. симпозиума (21-22 октября 2008 г., Ижевск) / Отв. ред. А. Ф. Шутов; УдГУ / Удм. ин-т ИЯЛ УрО РАН. Ижевск, 2008. С. 102-107.
Егоров А. В. Удмуртская соматическая фразеология (в сопоставлении с венгерской) / А. В. Егоров. Екатеринбург-Ижевск: УрО РАН, 2011. 200 с.
Жельвис В. И. Эмотивный аспект речи. Психолингвистическая интерпретация речевого воздействия: Уч. пос. / В. И. Жельвис. Ярославль: ЯГПИ им. К. Д. Ушинского, 1990. 81 с.
Кельмаков В. К. Удмурт синоним кыллюкам: Дышетскисьёс понна. («Удмурт кылос-бур» серия). Ижевск: Удмуртия, 2009. 296 бам.
Китиков А. Е. Пословицы и поговорки финно-угорских народов. Йошкар-Ола: Марийское книжн. изд-во, 2004. 336 с.
Лесникова Г. Н. Особенности употребления удмуртских фразеологизмов // Пермистика 4: Пермские языки и диалекты в синхронии и диахронии: Сб. ст. / Удм. ун-т. Кафедра общего и финно-угорского языкознания. Ижевск, 1997. С. 92-96.
Русско-удмуртский словарь / Под ред. А. Бутолина. Ижевск: Удгиз, 1942. 408 с.
Тагирова Ф. И., Вахитова Д. К. Специфика функционирования инвективных единиц в татарском и удмуртском языках // Актуальные проблемы татарской филологии: материалы Всеросс. научно-практич. конф. 12 декабря 2014 г. / Отв. ред. И. Ф. Зарипова. Уфа: РИЦ БашГУ, 2014. С. 169-175.
Тагирова Ф. И., Вахитова Д. К. Особенности инвективного словоупотребления в татарском и чувашском языках // Современная тюркология: язык, литература, история и культура тюркских народов: Материалы VII междунар. тюркологич. конф. (Россия, Республика Татарстан, г. Елабуга, 7 февраля 2014 г.). Елабуга: Изд-во Елабужского института КФУ, 2014. С. 83-86.
Тагирова Ф. И. Фразеологизмы как отражение этноспецифической картины мира // Сборник материалов международной научной конференции «Чувашский язык и современные проблемы алтаистики». В 2-х ч. Ч. II. Чебоксары, ЧГИГН, 2009. С. 142-143.
Тагирова Ф. И. Маркеры этноспецифической информации в составе фразеологизмов (на примере татарского и удмуртского языков) // Ежегодник финно-угорских исследований. 2010. Вып. 2. С. 17-20.
Удмуртско-русский словарь: Ок. 50 000 слов / РАН. УрО. Удм. ин-т ИЯЛ; Сост. Т. Р. Душенкова, А. В. Егоров, Л. М. Ившин, Л. Л. Карпова, Л. Е. Кириллова, О. В. Титова, А. А. Шибанов. Ижевск, 2008. 925 с.
Удмуртско-русский словарь / Под ред. В. М. Вахрушева. М.: Русский язык, 1983. 591 с.
Lagorgette D. Termes d'adresse et insultes: discours sur l'autre ou sur moi // The French Language and questions of identity. London, 2007. Pp. 116-128.
Lawrence E. A. The sacred bee, the filthy pig, and the bat out of hell. Animal symbolism as cognitive biophilia // The Biophilia Hypothesis, 1993, pp. 301-340.
Sommer R., Sommer B. A. Zoomorphy: Animal Metaphors for Human Personality // Anthrozoos, 2011, vol. 24, no. 3, pp. 237-248.
Поступила в редакцию 19.05.2017
Тагирова Фяридя Инсановна,
кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник, обособленное подразделение ГНБУ «Академия наук Республики Татарстан» «Институт языка, литературы и искусства им. Г. Ибрагимова АН РТ»,
420111, Россия, г. Казань ул. К. Маркса, 12 е-тай: feride2412@mail.ru
Вахитова Диляра Касимовна,
кандидат филологических наук, старший преподаватель, ФГБОУ ВО «Казанский государственный архитектурно-строительный университет», 420043, Россия, г. Казань, ул. Зелёная, 1 е-тай: dilik15@yandex.ru
F. I. Tagirova, D. K. Vakhitova
Functioning of the Invective Vocabulary with a Zoonym Component in the Tatar and Udmurt Languages
The paper deals with the zoonyms in the Tatar and Udmurt languages with the aim of identifying the most characteristic features in their functioning as invectives. The results of the interlingual comparison indicate that in both languages lexical and phraseological means including the names of animals are widely used as the most emotionally expressive and stylistically marked invectives. At the same time there are units which are completely identical, partly similar, different and opposite in terms of semantic and figurative matter.
Keywords: linguistic culture, invective vocabulary, zoonyms, the Tatar language, the Udmurt language, ethnic specifics.
Citation: Yearbook of Finno-Ugric Studies, 2017, vol. 11, issue 4, pp. 31-41. In Russian.
0. H. Тагирова, ff. K. BaxumoBa
REFERENCES
Bajdullina A. T. K voprosu o komparativnyh frazeologizmah v udmurtskom yazyke [Towards the issue of comparative phraseology in the Udmurt language]. Sovremennoe ud-murtovedenie v kontekste komparativistiki, kontaktologii i tipologii jazykov: Sbornik statej [Modern Udmurtology in the context of comparativistics, contactology and typology of languages: Collection of articles]. Izhevsk-Budapest, Udmurtskij universitet Publ., 2015, pp. 137-144. In Russian.
Gricanov A. A. Noveishii filosofskij.slovar' [The newest philosophical dictionary]. Minsk, Knizhnyj Dom Publ., 2003. 1280 p. In Russian.
Dzjuina K. N. Kratkij udmurtsko-russkij frazeologicheskij slovar' [Concise Udmurt-Russian phraseological dictionary]. Izhevsk, Udmurtija Publ., 1967. 133 p. In Russian.
Egorov A. V. Universal'noe i nacional'no-specifichnoe v udmurtskoj i vengerskoj frazeo-logii [Universal and nationally specific in the Udmurt and Hungarian phraseology]. Permistika XII: Dialekty i istorija permskih jazykov vo vzaimodejstvii s drugimi jazykami: Materialy XIImezhdunarodnogo simpoziuma (21-22 oktjabrja 2008 g., Izhevsk) [Permistika XII: Dialects and history of the Permian languages in interaction with other languages: Proceedings of the XII International Symposium (October 21-22, 2008, Izhevsk)]. Izhevsk, 2008, pp. 102-107. In Russian.
Egorov A. V. Udmurtskaja somaticheskaja frazeologija (v sopostavlenii s vengerskoj) [Udmurt somatic phraseology (in comparison with the Hungarian)]. Ekaterinburg-Izhevsk, URO RAN Publ., 2011. 200 p. In Russian.
Zhel'vis V. I. Emotivnyj aspekt rechi. Psiholingvisticheskaja interpretacija rechevogo vozdejstvija: Uchebnoe posobie [Emotional aspect of speech. Psycholinguistic interpretation of the speech impact: Textbook]. Yaroslavl, YaGPI im. K.D. Ushinskogo, 1990. 81 p. In Russian.
Kel'makov V. K. Udmurt sinonim kylljukam: Dyshetskis'ésponna. («Udmurt kylos-bur» serija) [Dictionary of Udmurt Synonyms: for Students ("Udmurt kylos-bur" series)]. Izhevsk, Udmurtija Publ., 2009. 296 p. In Russian.
Kitikov A. E. Poslovicy i pogovorki finno-ugorskih narodov [Proverbs and sayings of the Finno-Ugric peoples]. Yoshkar-Ola, Mariiskoe knizhnoe Publ, 2004. 336 p. In Russian.
Lesnikova G. N. Osobennosti upotreblenija udmurtskih frazeologizmov [Peculiarities of the Udmurt phraseological units usage]. Permistika 4: Permskie jazyki i dialekty v sinhronii i diahronii: Sbornik statej [Permistika 4: the Permian languages and dialects in synchrony and diachrony: Collection of articles]. Izhevsk, 1997, pp. 92-96. In Russian.
Russko-udmurtskij slovar' [Russian-Udmurt dictionary]. Izhevsk, Udgiz Publ., 1942. 408 p. In Russian.
Tagirova F. I., Vakhitova D. K. Specifika funkcionirovanija invektivnyh edinic v tatarskom i udmurtskom jazykah [Specificity of invective units functioning in the Tatar and Udmurt languages]. Aktual'nyeproblemy tatarskoj filologii: materialy Vserossijskoj nauchno-prakticheskoj konferencii [Current issues of the Tatar philology: materials of the all-Russian research and practice conference]. Ufa, 2014, pp. 169-175. In Russian.
Tagirova F. I., Vakhitova D. K. Osobennosti invektivnogo slovoupotrebleniya v tatar-skom i chuvashskom yazykah [Peculiarities of the invective usage in the Tatar and Chuvash languages]. Sovremennaja tjurkologija: jazyk, literatura, istorija i kul'tura tjurkskih narodov: Materialy VII mezhdunarodnoj tjurkologicheskoj konferencii (Rossija, Respublika Tatarstan, g. Elabuga, 7fevralja 2014 goda [Modern Turkology: Language, literature, history and culture of the Turkic peoples: Proceedings of the VII International Turkic conference (Russia, Republic of Tatarstan, Elabuga]. Elabuga, 2014, pp. 83-86. In Russian.
Tagirova F. I. Frazeologizmy kak otrazhenie jetnospecificheskoj kartiny mira [Phraseological units as reflection of ethnospecific worldview]. Sbornik materialov mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii «Chuvashskij jazyk i sovremennye problemy altaistiki». V 2 t. [Collection of materials of the international scientific conference "The Chuvash language and modern problems of Altaism". In 2 vol.]. Cheboksary, 2009, vol. 2, pp. 142-143. In Russian.
Tagirova F. I. Markery jetnospecificheskoj informacii v sostave frazeologizmov (na primere tatarskogo i udmurtskogo jazykov) [Markers of ethnospecific information as part of phraseological units (on the example of the Tatar and Udmurt languages)]. Ezegodnik finno-ugorskih issledovanii [Yearbook of Finno-Ugric Studies], 2010, no. 2, pp. 17-20. In Russian.
Udmurtsko-russkij slovar' [Udmurt-Russian Dictionary]. Izhevsk, URO RAN Publ., 2008. 925 p. In Russian.
Udmurtsko-russkij slovar' [Udmurt-Russian Dictionary]. Moscow, Russkij jazyk Publ., 1983. 591 p. In Russian.
Lagorgette D. Termes d'adresse et insultes: discours sur l'autre ou sur moi. The French Language and questions of identity. London, 2007, pp. 116-128.
Lawrence E. A. The sacred bee, the filthy pig, and the bat out of hell. Animal symbolism as cognitive biophilia. The Biophilia Hypothesis, 1993, pp. 301-340.
Sommer R., Sommer B. A. Zoomorphy: Animal Metaphors for Human Personality. Anthrozoos, 2011, vol. 24, no. 3, pp. 237-248.
Received 19.05.2017
Tagirova Fyaridya Insanovna,
Candidate of Sciences (Philology), Leading Research Associate, G. Ibragimov Institute of Language, Literature and Art Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan 12, ul. K. Marx, Kazan, 420111, Russian Federation e-mail: feride2412@mail.ru
Vakhitova Dilyara Kasimovna,
Candidate of Sciences (Philology), Assistant Professor, Kazan State University of Architecture and Engineering 1, ul. Zelenaya, Kazan, 420043, Russian Federation e-mail: dilik15@yandex.ru
