CC BY
18
Население
Dorf Деревня
Люди, имеющее своё хозяйство, своё дело, фирму. Занимающиеся своим хозяйством люди
Чем занимается население деревни?
Dorf Деревня
Разводит домашний скот, ведёт дела. Разводит домашний скот, охотится, занимается огородным хозяйством.
Чем занимается население в свободное время?
Dorf Деревня
Мастерит что-либо, устраивает праздники для всей деревни. Пьёт чай из самовара, ходит за грибами и ягодами в лес.
Кому противопоставляют себя главные герои фильмов? С кем из внешнего окружения они вступают в контакт?
Dorf Деревня
Барон Шрёдер, семейная чета Гюнцельзен Почтальон Печкин
Даже достаточно ограниченный, вышеприведённый спектр слотов после определения филлеров позволяет выстроить семиотический каркас концептов Dorf и Деревня в немецкой и русской лингвокультурах. При этом вырисовывается целый ряд перспектив, заключающихся, в частности, в выявлении новых потенциальных фреймовых признаков концепта, а также дальнейшей разработке сопоставительного аспекта исследования соответствующих концептов. Таким образом, корпусно-ориентированный фреймовый метод Конердинга-Фраас позволяет существенно расширить рамки традиционных методов концептуального анализа.
Библиографический список
1. Die Website der Deutschen Gesellschaft für Kognitive Linguistik.- URL: http://www.dgkl-gcla.de/dgkl.html (дата обращения: 17.08.2014).
2. Römer, C. Lexikologie des Deutschen / C. Römer, B. Matzke. - Tübingen: Narr Verlag, 2003. - 238 S.
3. Schwarz, M. Semantik. Arbeitsbuch / M. Schwarz, J. Chur. - Tübingen: Narr Verlag, 2004. - 224 S.
4. Fraas, C. Schlüsselkonzepte als Zugang zum kollektiven Gedächtnis. Ein diskurs- und frameanalytisch basierter Ansatz (2005) - URL: http://www.medkom.tu-chemnitz.de/mk/fraas/schluesselkonzepte.pdf (дата обращения: 23.08.2014).
5. Хохлов, Д. В. Реализация лингвоидеологического концепта Volk в немецком политическом дискурсе XX века / Д. В. Хохлов // Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. - 2008. - № 3. - С. 152-158.
6. Хохлов, Д. В. Лингвоидеологический концепт Volk: генезис и актуализации в немецком политическом дискурсе XX века: дис. ... канд. филол. наук: 10.02.04 / Д. В. Хохлов. - Иркутск, 2008. - 206 с.
7. Ziem, A. Möglichkeiten und Grenzen linguistischer, kognitions- und medientheoretischer Frame-Analysen / А. Ziem. - URL: http://www.medkom.tu-chemnitz.de/mk/online-diskurse/pdf/Ziem_Praesentation.pdf (дата обращения: 27.08.2014).
© Опарин М. В., 2014
УДК 82-5+80 (042.5)
ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ СПЕЦИФИКА МАРГИНАЛЬНЫХ СТИЛИСТИЧЕСКИХ ФИГУР, ПОСТРОЕННЫХ ПО ПРИНЦИПАМ СЕМАНТИЧЕСКОЙ КОНТАМИНАЦИИ И АЛОГИЗМА
И. В. Пекарская
Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова
Статья посвящена описанию функциональной специфики стилистических фигур, построенных единовременно по двум парадигматическим принципам — принципу семантической контаминации и алогизма — и ввиду этого являющихся маргинальными. Подобного рода фигуры обладают повышенной степенью прагматики именно потому, что в основе их построения лежит не один, а два и более принципа, что усиливает их изобразительную способность, тем самым повышая уровень воздействия на адресата речи.
Ключевые слова: риторика, стилистика, прагматика, маргинальность, принцип построения элокутивов, алогизм, семантическая контаминация, функции стилистических фигур.
Риторика, как наука не просто о воздействии (танцем, мимикой, жестами и под.), а о воздействии речевом, обязана своим рождением Квинтилиану, предложившему теорию тропов и стилистических фигур - форм языковой (речОевой) прагматики. С квинтилиановской теорией Античному миру - прародителю научных открытий и откровений - пришло осознание того факта, что умелое использование различных форм языковой компрессии мысли в слове является основой воздействующей силы этого слова на коммуникативного партнёра. Однако перемещение со временем акцентов с функциональной стороны «воздействующего слова» (тропов, стилистиче-
ских фигур - мы называем эти языковые средства орнаментальными элокутивами в соответствии с тем разделом риторической теории подготовки речи, который описывал их в Античном каноне) на простое номенклатурное перечисление этих средств словесного воздействия и увеличение их числа привело к превращению риторики в «словоплетение, словоблудие» и в конечном счёте предало её забвению на многие века (см. об этом: [1]). Вместе с тем человечество немыслимо без коммуникативных взаимодействий, вследствие чего из «мёртвого тела» риторики стали пробиваться «ростки» таких коммуникативных наук, как стилистика, ораторское искусство, культура речи, культура общения и под. При всей своей специфике и близких, но не тождественных, предметах изучения эти науки имели и имеют «диффузную зону», включающую в себя изучение элокутивной прагматики коммуникативного воздействия, то есть форм языкового влияния на собеседника - тропов и фигур речи с акцентом не столько на количественной их стороне, сколько на функциональной специфике и целенаправленности в коммуникативном пространстве. И тогда, когда в 80-е годы ХХ века заговорили о ренессансе риторики, позиционирующей «воздействующее слово» посредством обращения внимания на формы активного «словесного поступка», стилистика как наука, в том числе «о языковых (речевых) ресурсах», не воспринималась как наука «строгая».
В своё время Т. Г. Винокур отмечала особое значение стилистического аспекта употребления языка. В этой связи она высказывала мысль о нецелесообразности анализа статической картины экспрессивно-функциональной дифференциации элементов стиля на современном этапе развития стилистики. Обследуя фактический материал, названный исследователь понимает научные выгоды д и н а м и ч е с к о й к а р т и н ы употребления этих элементов, которая, к тому же, даёт ещё одно доказательство в пользу самостоятельности и специфичности стилистики: собственные закономерности употребления языка обществом принадлежат (внутри языкознания) только ей [2, с. 3].
Что касается стилистических фигур, то о необходимости их функционального исследования писал ещё Квин-тилиан: «Источник всех фигур один: они ценны, потому что заостряют и подчёркивают наши слова, придают им особую силу, давая чувству больше возможности проявляться. Всё это очень полно и подробно описали люди, которые не попутно коснулись этих вопросов как части своей темы, а посвятили им специальные книги, каковы: Цецилий, Дионисий, Корнифиций, Визеллий и многие другие. Но тем не менее славны своими трудами по этим вопросам будут и наши современники» [3, с. 263].
А. В. Пузырёв, затрагивая проблему необходимости функционального описания языковых единиц в системном исследовании, пишет: «При лингвистической интерпретации указанного варианта общей теории систем ступенями сущности оказываются следующие известные лингвистам четыре уровня: уровень мышления (мышления вообще, мышления языкового и мышления «языковедного»); уровень языка (детерминирующий уровень): уровень речи, речевой деятельности (сферы основных существенных форм явления); уровень коммуникации (где мышление, язык и речь выступают в их единстве)» [4, с. 151].
С учётом этих уровней В. А. Звегинцев разграничивает такие понятия лингвистической теории, как функция и цель:
1) функция принадлежит языку, а цель - человеку и его речи;
2) функция принадлежит лингвистической теории и выступает в качестве постулата изучения языка, а цель -деятельности, в которой осуществляется связь между говорящим и его высказываниями;
3) функция есть принцип описания и классификации языковых средств в определённом (функциональном) аспекте, а цель - ориентир, указывающий способ использования языковых средств для выполнения многообразных коммуникативных заданий [5, с. 92].
Переходя от «функции и цели лингвистической теории» как таковой к функции стилистической, отметим, что те же отношения между понятиями «функции» и «цели» сохраняются и здесь. Между тем, в разного рода лингвистических исследованиях эти понятия специально не различаются, это является некорректным, так как их различение снимет ряд существующих проблем.
Цель (коммуникативное задание), которую ставит перед собой автор речи, определяет выбор тех языковых средств, которые, обладая определёнными функциональными особенностями, помогут в достижении этой цели. Отсюда следует, что то или иное экспрессивное средство (в нашем случае стилистическая фигура) характеризуется той или иной функцией (или набором функций), которую(-ые) выполняют в речи для достижения поставленной цели.
Инвариантной целью, очевидно, следует назвать прагматическую. Прагматическая цель (воздействие на адресата речи) предполагает использование адресатом арсенала экспрессивных средств, усиливающих воздействие (см. о соотношении понятий «экспрессивность», «прагматика», «изобразительность», «выразительность» в работе: [6, с. 81-104]). Каждое из изобразительных средств имеет свою функцию (функции). Реализуя эти функции, экспрессивные средства помогают адресату достичь желаемого результата в исполнении своих интенций.
Вслед за А. В. Бондарко, «говоря о функциях языковых единиц, мы имеем в виду назначения, выступающие, с одной стороны, как потенции, обусловливающие (каузирующие) определённые типы функционирования «способы поведения») данной единицы, а с другой - как результаты реализации этих потенций в речи» [7, с. 14]. Например, зевгма является ярким средством выражения комического; фигуры алогизма, как правило,
выполняют функцию юмористической, сатирической обрисовки ситуации; апофазия - характеристики (часто эмоциональной) ситуации и т. д.
Таким образом, чтобы речь была воздействующей, необходимо суметь выбрать наиболее подходящий к данной речевой ситуации языковой вариант.
Д. Г. Богушевич считает, что функция определяет единицу [8, с. 50]. И. В. Арнольд, напротив, уверена в том, что «взаимодействие всех этих элементов» (языковых элементов на уровне художественного текста - И. П.) и создаёт стилистическую функцию [9, с. 8].
Наша точка зрения близка точке зрения И. В. Арнольд: именно характер того или иного изобразительного средства определяет его функциональные особенности.
Возвращаясь к соотношению понятий «цель» и «функция», подчеркнём ещё раз, что целью появления любой речи (и любой языковой единицы в речи) считаем прагматическую - стремление к воздействию на адресата речи. Это воздействие достигается через умелый выбор языковых единиц с учётом особенностей тех функций, которые им присущи (см. об этом подробнее: [10, с. 191]).
На специфику функционирования оказывают влияние особенности построения языковых средств изобразительности и выразительности речи. Мы придерживаемся позиции, которая соотносит эту специфику построения с отнесённостью к принциповой организации элокутивов (о принципах см.: [6, с. 176-190]). Причём та или иная прагматически значимая единица может строиться на одном или сразу нескольких принципах. В последнем случае следует говорить о маргинализации1. тех или иных фигур.
H. П. Тимофеев, говоря об «основах семантической трансформации устойчивых сочетаний при изменении сферы их употребления», замечает, что «маргинальность положения этих единиц обусловливает естественное их пересечение как в структурном, так и в семантическом плане» [12, с. 3].
Мы фиксируем маргинальность стилистических фигур в связи с теми принципами, которые лежат в основе их построения. В силу того, что нами называются синтагматические и парадигматические принципы, есть основания рассматривать маргинальность синтагматическую, парадигматическую и синтагматико-парадигматическую [6, с. 188; 10, с. 187].
В данной статье мы остановимся лишь на ряде маргинальных фигур, построенных по парадигматическим принципам семантической контаминации и алогизма.
К маргинальным парадигматическим фигурам, сочетающими в себе частные принципы, относим:
- фигуры алогизма (традиционный термин), энантиосемию, антифразис, астеизм [принципы контраста и семантической контаминации (частные принципы сравнения)];
- оксюморон, катахрезу, зевгму [принципы контраста, алогизма, семантической контаминации (частные принципы сравнения)] (см. подробнее: [10, с. 215-229].
Остановимся на функциональном описании названных фигур.
ФИГУРЫ АЛОГИЗМА (традиционное название; их семантико-структурное описание и типология представлены нами в [13]) встречаются как в разговорной, так и в художественной и публицистической речи. Кроме того, алогизм используется в фольклоре, песенном творчестве.
I. Характерологическая функция выполняется представленными конструкциями в юмористической, сатирической обрисовке ситуации:
- Глянь-ка, ночью земля хорошо полила дождь, - удивлённо пробормотал ус, закручивая деда; <... > быстрее поля помчался через сверкающий метеор обратно. Перед домашней бабкой ждал его верный порог; Как только холм выкатился из-за солнца, кровать соскочила с деда, надела ноги на лапти, нахлобучила голову на шапку; - Клянусь волком, бог в лесу! - заорал голосина хриплым дедом; Дом с перепугу вскочил в бабку, запер ключ дверями, а бедное дерево полезло на деда, на верхушке вцепилось ветками в руки (все примеры взяты из газеты для детей и подростков «Незнайка» разных лет); Ёж накрыт к обеду был, Чиж усами шевелил, Рак летал под облаками, Стол гонялся за мышами. Карлсон шил себе штаны; Портной скушал все блины (Потешка); Худеем по-зелёному. Разгадана тайна действенной диеты! (А. Мельников. Аргументы и факты на Енисее. № 15. 11-17 апреля 2012). Разогнать нельзя реформировать. Российской полиции помогут только крутые меры? (А. Аслаханов. Аргументы и факты на Енисее. № 15. 11-17 апреля 2012). Данный пример иллюстрирует проявление принципа алогизма через наличие в нём семантической аморфности за счёт отсутствия пунктуационного знака - запятой. Ср. пресуппозитивную фразу: Казнить нельзя помиловать (Л. Гераскин. В стране невыученных уроков).
Кроме ситуации, фигуры алогизма могут характеризовать героя:
Ласков хозяина бас, просто похож на пушечный (В. Маяковский. Великолепные нелепости); Он был смешон, как плачущий ребёнок (К. Викулов. Вспомни!); Взрослая бабушка одна, всё равно что её много (Г. Остер. Бабушка удава); С лицом и без лица. Пластиковые хирурги из Германии помогли прооперировать томских детей (Татьяна Багаева. Томский Вестник. 01.10.2005).
1 Данный термин А. П. Сковородников использует в своём спецкурсе «Экспрессивный синтаксис русского литературного языка». Ср. «Маргинал (лат. та^таШ - край, сторона) - человек, находящийся в промежуточном, пограничном положении между какими-либо социальными группами <...>. Маргинальность - состояние маргинала, нахождение в маргинальном, промежуточном положении между какими-либо социальными группами» [11].
2. Эмотивная функция проявляется, как правило, в выражении иронии:
Не застилал горизонт твоей луны, / Которой нет. / Открыла ночь огромный зонт, встречая / Розовый рассвет (Л. Агутин. Песня «На сиреневой луне», 1996); Пола-фабрикаты. Кто из чемпионок на поверку оказался... мужчиной (Д. Гранцев, В. Хесина. Аргументы и факты на Енисее. № 15. 11-17 апреля. 2012). Последний пример интересен тем, что парехеза (замена одной буквы другой; ср.: «полуфабрикаты») усилена графически и орфографически, что приводит к смысловому усилению. С одной стороны, дефис «расставляет» смысловые акценты: спортсмен сменил пол, претендуя на статус новой звезды в американском женском баскетболе, «превратившись» из мужчины в женщину, «оставив» себе рост 213 см. С другой стороны, ирония усиливается за счёт введения в заголовок второй, семантически значимой части двучленного высказывания, представляющей собой контаминацию таких фигур, как интерзиопеза (прервано-продолженное высказывание - термин введён нами по аналогии с терминами античной риторики: «апозиопеза» - усечённое «с конца» высказывание, и «про-зиопеза» - «усечённое с начала» высказывание. См. об этом [6; 10]) и риторического вопроса, намеренно не оформленного графически вопросительным знаком.
Кроме того, эмотивная функция может реализовать собой выражение чувств неуверенности, восторга и сожаления одновременно:
Никогда не забуду - он был или не был, этот вечер (А. Блок. Вечер).
3. Усилительная функция. Данная функция может сопровождаться функцией характеристики героя:
Я за; за то, чтобы быть против (Г. Мастертон. Возвращение злого духа); Я разный, чёрный / белый и зелёный. / Я червь и бог, былинка и Казбек. / Я - женаненавистный и влюблённый, / Я - вздорно-нежно-грубый человек <...> Я разный - я натруженный и праздный, / Я целе- и нецелесообразный. / Я весь несовместимый, неудобный / Застенчивый и наглый / Злой и добрый (Э. Асадов. Мечта веков. Эпиграф к Е. Евтушенко); Толстый, как тростиночка, злой, как добродетель. От того, наверное, любят его дети (А. Монс. Американская поэзия. Пер. с англ. Я. Никитина); А недавно я встречала небольшого великана... (Там же); Зараза-любовь. Чувства возникают по той же схеме, что и болезни (Ю. Борта. АиФ на Енисее. № 12. 11-17.04.2012).
Последние примеры свидетельствуют о том, что фигуры, маргинирующие принципы алогизма и семантической контаминации, активно используются в переводе с других языков на русский. Используются они и в малых фольклорных жанрах:
- в считалке (Под землёй арбуз лежит, / Он чирикает, свистит);
- в сказке (Дед был стар, как дуб, не то чтоб молодой, а вековой) (Русские народные сказки: «Бедный рыбак»);
- в небылице (Сине море огнём горит, бела рыба по небу летит, по чисту полю корабль бежит, серый волк на корме стоит. А красная лисица потявкивает: «Хоть вправо греби, хоть влево держи, потом - хоть назад поворачивай!» (Русская народная небылица);
- в анекдоте (Ему улыбнулась судьба, потом выяснилось, что это была ироническая улыбка; Пусть это дорога в никуда! Но зато на всём пути зелёный свет; Надел терновый венок. Пошёл фотографироваться (Сборник анекдотов «Рога и копыта». - М. - Киев: «НКП» - «Атика», 1994).
Итак, фигуры алогизма выполняют в основном характерологическую функцию: они характеризуют противоречивую сущность обозначаемого. Эта характеристика сопровождается выражением функции иронии, сарказма. Фигуры алогизма могут просто обрисовывать ситуацию в разговорной, художественной или публицистической речи. Подобного рода конструкции используются в научно-популярном стиле опять-таки с целью выявления противоречивой сущности обозначаемого.
Алогизм встречается как изобразительное (и выразительное) средство в языке художественной литературы, публицистических произведениях. В последнее время его всё чаще можно встретить в научно-публицистической литературе в качестве текстов заголовочного характера. В официально-деловой речи алогизм может встретиться лишь как речевая или логическая ошибка.
ЭНАНТИОСЕМИЯ, АНТИФРАЗИС, АСТЕИЗМ
Язык всегда являлся и является сейчас индикатором (лакмусовой бумажкой) благополучия/неблагополучия, стабильности/нестабильности общественно-политических отношений. Интересно в этой связи замечание Н. И. Клушиной: «Изменения в политической и экономической жизни общества, повлёкшие за собой смену идеологических, а иногда и нравственных ориентиров, разрушение мифологем, созданных советской печатью в предшествующий период, и размежевание печатных органов по признаку отстаиваемых ими идеологических позиций - всё это отразилось и на системе разговорной лексики. Многие слова резко меняют свой смысл на прямо противоположный, происходит перераспределение лексических средств внутри стилистических групп» [14, с. 50]. Это и есть так называемая энантиосемия.
Основной функцией энантиосемии является функция выражения иронии. «Превращение значений одного слова в противоположные делается иногда нарочито с целью создания иронии», - пишет Н. И. Клушина. Приведём некоторые примеры энантиосемии:
Дети - цветы жизни, не давайте им, однако, распускаться (Э. Кроткий. Отрывки из ненаписанного); Загибайте хвост к выходу (Из разговора в очереди); У нас хромают защитники (Из разговора среди спортсменов);
Выбейте мне мозги (из разговора в магазине, у кассы); Пойдёмте вешаться (Из разговора в санатории); Утром больных будем закапывать всех [=ставить капельницы - И. П.] (Из разговора медсестёр в больнице).
Энантиосемия активно выполняет эту функцию на уровне разговорной, художественной и публицистической речи. Н. И. Клушина, исследуя язык прессы с точки зрения использования в нём данной фигуры, отмечает: «Такое ироническое осмысление в языке газеты прежде всего получили слова и устойчивые сочетания из так называемого «ритуального» языка советского периода: «Сходящие с рельсов поезда, падающие самолёты, взрывающиеся газопроводы и ядерные реакторы - вот результаты героических пятилеток, когда во имя Его Величества Плана десятилетиями не останавливалось для капитального ремонта оборудование, когда всякая попытка внести здравый смысл в так называемую социалистическую экономику, увидеть за машинами человека объявлялось преступлением против государства» (Дело. 1994. № 2) и т. п.» [14, с. 50-51] (Выделено курсивом нами - И. П.).
Делая справедливое замечание о том, что «два противоположных значения в одном слове» выполняют ироническую функцию на страницах газет, Н. И. Клушина иллюстрирует энантиосемию примером, который не является ею, а представляет собой антифразис (обычное смешение сути этих явлений - И. П.). См. об этом подробнее: [10, с. 73-78].
Н. В. Чернякова, описывая развитие энантиосемии в структуре лексических единиц с новым значением, специально отмечает наличие у неё прагматического потенциала: «В зависимости от «элементов» противопоставления энантиосемия может носить не только семантический, но и семантико-прагматический характер, так как противопоставление семантической информации в значениях слов сопровождается соответствующим противопоставлением «плюс» и «минус» оценки значений» [15, с. 168].
АНТИФРАЗИС также основной своей функцией имеет иронию:
Ах, Моська, знать она сильна, / Что лает на слона (И. Крылов. Слон и Моська); Сквозили лодки. / Граф Хвостов, /Поэт, любимый небесами, / Уж пел бессмертными стихами /Несчастье невских берегов. - Так иронизирует А. С. Пушкин в «Медном всаднике» над бездарным стихотворцем Хвостовым. Пушкин же в «Евгении Онегине» о гадательной книге Мартына Задеки, которую любила Татьяна, говорит: Сие глубокое творенье / Завёз кочующий купец. / Однажды к ним в уединенье...
АСТЕИЗМ же употребляется как похвала, выраженная в форме дружеского порицания или грубовато-шутливого упрёка:
Нами
лирика
в штыки неоднократно атакована,
ищем
речи
точной и нагой.
Но поэзия -
пресволочнейшая штуковина:
существует -
и ни в зуб ногой
(В. Маяковский).
(Примеры антифразиса и астеизма см. в: [16, с. 41-42]).
Чёрт так не сыграет, как он, проклятый, играл на контрабасе, бывало, выводил, шельма, такие экивоки, каких Рубинштейн или Бетховен, положим, на скрипке не выведет. Мастер был, разбойник (А. П. Чехов).
Итак, энантиосемия, антифразис, астеизм - это стилистические фигуры, которые используются с целью создания иронии или ироничной, шутливой похвалы в разговорной речи, в языке художественной литературы и в публицистике. Официально-деловому и научному стилю эти фигуры не свойственны. Более подробно об особенностях функционирования энантиосемии см. работы Л. А. Булаховского [17; 18], Н. В. Черниковой [15], Н. И. Клушиной [14].
АПОФАЗИЯ (КОРРЕКЦИЯ) также разнообразна в своих функциональных проявлениях. Она встречается в разговорной речи, языке художественной литературы и в публицистике (в официально-деловой речи данная фигура не встречается; на уровне научно-популярного стиля её появление возможно с целью привлечения внимания адресата речи).
Апофазия ярко иллюстрирует свою приверженность разговорной речи. Она (как, впрочем, и любая другая фигура) имеет своей основой разговорную стихию с её непредсказуемостью, непланируемостью, эллиптичностью, самоперебивами. «Разговорность» этой фигуры чувствуется в любом контексте. Апофазия является сильным элементом разговорной речи (см. о сильных и слабых элементах разговорной речи работы Г. Н. Акимовой [19; 20]).
Чаще всего апофазия (коррекция) выполняет в речи характерологическую функцию: выступает средством речевой, психологической, интеллектуальной характеристики героя с отображением сложных мыслительных
процессов. Кроме того, эта фигура может выполнять модально-оценочную функцию с обрисовкой различных ситуативных условий, в которых осуществляется речевая коммуникация, или обстановки, в которой происходили (происходят) описываемые события. Нередко данная фигура выполняет стимулирующую функцию, которая состоит в активизации внимания адресата речи. Приведём некоторые примеры.
1. Характеристика ситуации (в ряде случаев эмоциональная):
Видно было, что он уже сонливый. Нет, он уже крепко спал... (Из разг. речи); Такого густого леса он ещё не видел, но нет, - это настоящая чаща (Н. Носов. Приключения Незнайки и его друзей); Здесь кончается лабиринт, нет же, это выход!.. (Там же).
Ср. у классиков:
Сейчас я шёл к тебе, Нёс кое-что тебе я / показать; / Но, проходя перед трактиром, вдруг / Услышал скрипку... / Нет. Мой друг, Сальери! / Смешнее отроду ты ничего / Не слыхивал... (А. С. Пушкин. Моцарт и Сальери); Ты смеёшься... Нет, ты не смеёшься, ты опять сердишься (Ф. М. Достоевский. Братья Карамазовы).
2. Характеристика героя (в ряде случаев эмоциональная):
О чём же они станут говорить? О самих себе? Нет, - не о себе, они слишком хорошо воспитаны (А. С. Пушкин. Гости съезжались на дачу.); Меня забавляло наблюдать людей... да я даже не наблюдал их - я их рассматривал с каким-то радостным и ненасытным любопытством (И. С. Тургенев. Ася).
3. Характеристика эмоционального состояния (выражение иронии, ужаса):
Я знаю это. Нет, уверен в этом (Д. Гранин); От Ледовитого океана на холодном севере до гор Кавказа, Крыма и Карпат на юге, от Балтийского моря на западе до Уральских гор на востоке лежит огромная Восточно-Европейская равнина, нет, не Европейская, а великая, Русская Гордость (Борис Андрианов. На Великой Русской равнине).
Ср. у классиков:
Какие чувства наполнили душу Ибрагима? ревность? бешенство? отчаяние? Нет, но глубокое естественное уныние (А. С. Пушкин. Арап Петра Великого) - здесь коррекция существует в кругу диалогизации монолога; Погода хорошая, нет, не просто хорошая, а великолепная (И. С. Тургенев. Татьяна Борисовна и её племянник).
Довольно часто коррекцией пользуется А. И. Куприн в «Поединке»: <...> И важна здесь не боль, не смерть, не насилие, не брезгливое отношение к крови и трупу, - нет, ужаснее всего то, что отнимается у человека его радость жизни <... > - Положим, вас посадили в тюрьму на веки вечные, и всю жизнь вы будете видеть из щёлки только два старых изъеденных кирпича... нет, даже, положим, в вашей тюрьме нет ни одной искорки света, ни единого звука - ничего!..
4. Выражение эмоционального состояния может сопровождаться оценкой:
Вот она и выходит к чаю, обнимает мужа: «Каково почивал, миленький?», толкует ему за чаем о разных пустяках и непустяках; впрочем, Вера Павловна - нет, Верочка <... > (Н. Г. Чернышевский. Что делать). - В данном случае коррекция «Вера Павловна - нет, Верочка» подчёркивает особенность отношения мужа героини и самого автора к ней - любовь, нежность.
5. Апофазия (коррекция) может выполнять и уточняющую функцию:
Тут вдруг откуда-то появился ветер, но это был далеко не просто ветер, это был ужасный вихрь (Ф. Кравченко. Семья Наливайко); На небо высыпали звёзды, нет, это были не звёзды, а блестящие точки, усыпавшие всё небо, но похожие на маленькие звёздочки, светившие нам в эту тёмную ночь и придававшие хоть немного света (Там же).
6. Функция экспликации сложных мыслительных процессов также свойственна коррекции:
«Я всех беру с собой, нет, нет, не всех - некоторых!» - объявил Доктор (К. Чуковский. Доктор Айболит); А это какой-то мак, нет, нет, не мак, - это репкины семена, из них репка вырастет (Н. Носов. Про репку).
7. Важной является и функция усиления уже сказанного:
Да тут их не один, а двое, нет, не двое - вдруг их там человек двадцать (Н. Носов. Тук - тук - тук); Нет, это не интерес, а любовь, нет, не любовь - страсть (К. Хиллис. Вполне современные девочки).
Ср. у И. С. Тургенева: Недалеко от опушки леса, куда он привёл свою лошадь, тянулся огромный овраг, нет, - пропасть (И. С. Тургенев. Конец Чертопханова).
Часто апофазия используется в фольклоре, главным образом для выражения эмоционального накала речи с целью усиления уже сказанного: Из-под западной из-под сторонушки / Да не дождь дождит, да не гром гремит, / А не гром гремит - шум велик идёт (Былина «Добрыня и Змей»); А что я похочу, то над тобой и сделаю: / Похочу - Добрынюшку в полон возьму, / Нет, - не возьму./ Я Добрынюшку огнём пожгу, / Нет, не пожгу./ Я Добрынюшку в себя пожру (Там же).
ОКСЮМОРОН, КАТАХРЕЗА имеют основной функцией раскрытие противоречивой сущности обозначаемого. Л. А. Новиков отмечает: «Такие слова, обладающие несовместимыми в обычной речи семантическими «атомами», <...> соединяются в поэтическом тексте как взаимопроницаемые противоположности и дают художественное изображение человека, предмета, явления в их внутренних противоречиях <...>» [21, с. 80-81].
Оксюморон активно используется с этой целью писателями и поэтами разных времён:
Трезвое пьянство (В. К. Тредиаковский); Люблю я пышное природы увяданье (А. С. Пушкин); Я вижу: хмурится Зенон, / И вся его седая свита, / И мудрый друг вина Катон, / И свободный раб Эпафродита (А. С. Пушкин. Послание Лиде); Но красоты их безобразной/ Я скоро таинство постиг (М. Ю. Лермонтов); Русские иностранцы (Н. В. Гоголь. Шинель); Невежливая вежливость (Название стихотворения И. Кульской); Беспокойная ласковость взгляда, / И поддельная краска ланит, / И убогая роскошь наряда - / Всё не в пользу её говорит (Н. А. Некрасов. Убогая и нарядная); «Живой труп» (название пьесы Л. Н. Толстого); Особенно, когда день / жаркий /Потухнет в ясну ночь (П. А. Катенин. Убийца); Чистая грязь народной жизни (Н. Г. Чернышевский); Неродимая сестрица (С. А. Есенин. Сиротка); Зелень золотистая (С. А. Есенин. Черёмуха); Горизонты вертикальные / В шоколадных небесах, / Как мечты полузеркальные / В лавровишневых лесах (В. Соловьёв. Пародии на стихи сборников «Русские символисты»); Второй хлеб - на первое место (Екатерина Неверова. Дать жизнь родникам. Хакасия. - 05.05. 2012).
Приведём ещё несколько оксюморонов из разных художников слова: То пятое время года (название стихотворения А. Ахматовой); Молодая моя старость (К. М. Фофанов. Я не прячу прядь седую...); Несозданные создания, звонко-звучная тишина (В. Я. Брюсов. Творчество); Сладкая и горькая грусть, восторженное отчаяние (И. А. Бунин); Радость убогая, грустная радость (С. А. Есенин. Пойду в скуфье смиренным иноком.); Святой и грешный русский чудо-человек (А. Т. Твардовский); Мёртвый дух, усопший голос (А. Т. Твардовский. Тёркин на том свете); Сказка-быль (подзаголовок произведения Н. Пришвина «Кладовая солнца»); Веселящаяся скука и скучающая весёлость (Н. С. Лесков); Пожилая девушка; слабо крикнул; таинственная трепотня; негромко крикнул; едущий шагом (М. Булгаков. Мастер и Маргарита).
Активно используются данные фигуры в современной художественной литературе:
Искусственные чувства (Н. Новиков. Мерцание золотых огней); Ледяное жженье (Ю. Коринец. Зима); Горькая радость (К. Симонов); Идёт по улице скелет (И. Артеньев. Стихотворение); Белые ночи, холодное солнце (С. Юткевич. Молодость); Умный дурак (В. Зазубрин. Два мира); Несчастный счастливец (Ю. Бондарев. Искушение); Яркая, слепящая темнота, правдивая ложь, белая ночь (Л. Филатов. Бродячий театр).
Интересно то, что некоторые оксюмороны и катахрезы, наблюдая повышенную частотность, становятся воспроизводимыми, приобретают идиоматичный характер. Например, пушкинский оксюморон «живой труп» приобрёл именно такой статус. Ср.:
И день настал. Встаёт с одра / Мазепа, сей страдалец хилый, / Сей труп живой, ещё вчера / Стонавший слабо над могилой (А. С. Пушкин. Полтава); Он нашёл уютное жилище, / Чтоб не разлучаться с милым трупом (Н. Гумилёв. Старый конкистадор); По городу шёл живой труп (Хакасия. 18.09.1998).
Часто оксюморон и катахреза используются как заголовочные конструкции в художественной литературе и публицистике, концентрируя в себе семантический заряд всего произведения:
«Горячий снег» (Ю. Бондарев); «Чёрная кровь» (К. Кунц); «Живые манекены» (В. Высоцкий); «Одноэтажная Америка» (И. Ильф, Е. Петров). Ср. у классиков: Л. Н. Толстой «Живой труп»; Ф. М. Достоевский «Белые ночи». Интересны оксюмороны, имеющие «нетрадиционную» (существительное + прилагательное) структуру и представляющие собой контаминацию с таким тропом, как сравнение в его разновидности - сопоставлении (см. об этом: [6; 10]): Зараза - любовь. Чувства возникают по той же схеме, что и болезни (Юлия Берта. Аргументы и факты на Енисее. - № 15. 11-17 апреля. 2012).
Часто оксюморонные заглавия получают фильмы: «Плохой хороший человек»; «Богатые тоже плачут», «Белое солнце пустыни» и под.
Оксюморон и катахреза активны не только в художественной литературе, но и в публицистике, завораживая внимание читателя / слушателя и выявляя противоречивую сущность той или иной реалии. Черным-бело [Cosmopolitan. 2013. Февраль]. Они организуют паремии, которые часто используются в заголовках, например: Худой мир лучше доброй ссоры; Не море топит - лужа; Подальше положишь - поближе возьмёшь; Скоро поедешь - не скоро доедешь и др.
Итак, оксюморон и катахреза чаще встречаются в языке художественной литературы, в текстах публицистического стиля, а также в разговорной речи. Но наблюдаются случаи их проникновения в научно-популярные тексты (как правило, в качестве заголовков статей).
Прагматико-стилистические функции ЗЕВГМЫ также разнообразны:
1. Чаще всего она употребляется для создания комического эффекта:
С. А. Лукьянов отмечает: «Аппликативный каламбур (по свидетельству данного автора, частный случай зевгмы - И. П.) способен реализовать все оттенки комического - от сатиры до юмора. Часто он сводится к реализации установки на буффонаду, без особой содержательной нагрузки. Это явление многофункциональное» [22, с. 17].
Дама эта... держала за руку стройного, бледного мальчика. Шесть лет ему или десять, понять было трудно: у мальчика чересчур умное лицо. Вернее - взгляд. Не то проницательный, не то голодный (Р. М. Достян. Тревога); <...> Попалась телега, полная решёт, лопат и баб <...> (И. А. Бунин. Доктор был в годах, в жёлтых сандалетах (ЛГ. 24.05.72); Конец каникулам, забастовке (Заголовок. Черногорский рабочий. 2014); Наслаждение холодом и стилем (Лиза. 1994. № 34).
2. Зевгма может служить выразителем иронии:
Дудаков: Терпеть не могу хины и нахалов <...> (М. Горький. Дачники); В течение суток температура воздуха, давление и цены будут расти (Труд. 06.03.1996); Письма и дети подорожали (Л. Викторова. Хакасия. 05.05.2012).
3. Очень часто зевгма помогает выразить внутреннее состояние человека, его ощущения, настроение:
Меня встретила безлюдная, грязная улица и острый едкий запах ранних сумерек (А. Мердок. Чёрный принц); Наедине с экраном и своими мыслями (Советская Россия. 15.07.1997); <...> человек не может ни ускорять событий, ни задерживать их, как не может он остановить вращение земли, развитие прогрессивного паралича или, например, этот идиотский дождь (М. Горький. Городок Окуров); Все уверяли, что совсем не то в Сорренто, на Капри - там и теплей, и солнечней, и лимоны цветут, и нравы честнее, и вино натуральней (И. А. Бунин. Господин из Сан-Франциско); Наша разность - не в мечтаниях бесплодных, не в культуре и не в туфлях на ногах; человека отличает от животных постоянная забота о деньгах (И. Губер-ман. Гарики. - Труд. 4.04.96); Горячие точки и холодный ум (М. Морозова. - Хакасия. 03.10.2013).
4. При помощи зевгмы автор речи может рисовать образ, усиливать впечатление:
Старуха тряслась и неверными движениями рук кутала дряхлое разбитое горем и временем тело в грязные лохмотья (М. Горький. Городок Окуров).
Зевгму, как показывают иллюстрации, можно встретить в произведениях художественной литературы, в том числе и в лирических произведениях:
И вот в столовых и гостиных, / Над грудой рюмок, дам, старух, / Над скукой их обедов чинных - / Свет электрический потух (А. Блок. Сытые); Он любил три вещи на свете: / За вечерней пенье, белых павлинов / И стёртые карты Америки. / Не любил, когда плачут дети, / Не любил чая с малиной / И женской истерики (А. Ахматова. Он любил.)
Зевгма создаёт образ, выражает иронию, эту функцию может усиливать контаминированная антитеза и кон-таминированный однородный ряд (см. приведённые примеры).
В публицистике функциональная нагруженность зевгмы также разнообразна. Часто она встречается в заголовках:
Цены свободны, а люди? (ЛГ. 4.12.91); «Семёрка» встретила Б. Ельцина ужином и вопросами (Известия. 9.07.92); Разбили все стёкла. И надежды (Советский спорт. 27.08.98); Главные призы лотереи - автомобиль «Жигули» и чистая совесть (Хакасия. 4.10.2013).
Представленные примеры иллюстрируют функцию выражения иронии, внутреннего состояния героя. Функциональную нагруженность зевгмы могут усиливать другие фигуры: парцелляция, подчёркивающая вторую часть высказывания, эллипсис, выделяющий рему и др.
Авторы художественного слова также используют зевгму, наряду с другими изобразительными средствами, достигая тем самым наибольшей значимости высказывания. Например, зевгма совместно с амплификацией даёт всестороннюю характеристику предмета, ситуации:
Тело у нас - битое, а душа - крепка и не жила ещё, а всё пряталась в лесах. В монастырях. В потёмках, в пьянстве, разгуле, бродяжничестве да в самой себе (М. Горький. Жизнь Матвея Кожемякина).
Итак, наиболее частотной функцией зевгмы является функция создания комического эффекта. Однако, по замечанию С. А. Лукьянова, комический эффект при использовании зевгматических конструкций может и отсутствовать:
Любовью. Грязью и колёсами она раздавлена... (А. Блок) [22, с. 80]. В этом примере зевгма усиливает трагизм описываемой ситуации.
Итак, зевгма, как яркое средство создания комического, активно используется в художественной, публицистической, разговорной речи.
До недавнего времени считалось, что научной речи она не свойственна [22; 23; 24 и др.] Однако, начиная с риторического ренессанса (80-е годы ХХ в.), в связи с демократизацией языка и осознанием факта необходимости в целях осуществления эффективности коммуникации создавать не только правильную речь, но и речь выразительную, а значит, воздействующую, в научно-популярном стиле стали активно использоваться стилистические фигуры, в том числе и зевгма. Особенно частотны они в заголовках статей:
Л. А. Нестерская. Острый нож, соус, язык (Русская речь. 1979. № 2. С. 84-89); В. И. Кононенко. Несказанное, синее, нежное (Русская речь. 1979. № 2. С. 63-69); Т. В. Кузнецова. Слышу - музыку, запах, вкус (Русская речь. 1983. № 1. С. 67-70); А. К. Ганулин. О гужах, вожжах и редактировании А. С. Пушкина (Русская речь. 1987. № 3. С. 34-37); Л. Г. Коротенко. О моде, поясе и солнце. Православные традиции: праздники, обычаи, обряды (Русская речь. 1992. № 2. С. 74-80); А. Уайт. Журналистика, правительство и нетерпимость (Журналист. Социальные коммуникации. 2011. № 1. С. 51-55); П. С. Зиноватый. Информация и власть: из истории взаимоотношений (Журналист. Социальные коммуникации. 2011. № 1. С. 158-161); Н. Н. Щетинина. PR& СМИ: конфликт интересов и выбор будущего (Журналист. Социальные коммуникации. 2013. № 4. С. 61-65).
В официально-деловой речи зевгма в силу своих функциональных особенностей и специфики данного стиля не встречается.
Как показал проанализированный материал, маргинальные фигуры, построенные по принципу семантической контаминации и алогизма, достаточно активны практически во всех стилях русского языка. Исключены они, по понятным причинам, в официально-деловой речи, что объясняется спецификой создания речевой выразительности канцелярского дискурса. Степень прагматики описанных фигур как раз и повышается за счёт их маргинальной природы, усиливающей экспрессивный заряд названных элокутивов, а значит, повышающей общий прагматический тон коммуникации, в которую они вступают.
Библиографический список
1. Антонов, В. П. Риторика как наука и предмет обучения (проблемы определения в ретроспективе и перспективе) / В. П. Антонов, И. В. Пекарская // Актуальные проблемы языка и литературы на рубеже веков. Материалы Всероссийской конференции 25-27 сентября 2001 г. В 2-х вып. Вып. II. - Абакан: ХГУ им. Н. Ф. Катанова, 2001. - С. 3-8.
2. Винокур, Т. Г. Закономерности стилистического использования языковых единиц: автореф. дис. ... д-ра филол. наук / Т. Г. Винокур. -М., 1980. - 55 с.
3. Античные теории языка и стиля / под ред. О. М. Фрейденберга. - ОГИЗ, М.-Л.: Гос. соц.- эконом. изд-во, 1936. - 341 с.
4. Пузырёв, А. В. Функциональное описание языковых единиц в системном исследовании / А. В. Пузырёв // Принципы функционального описания языка: тезисы Всероссийской научной конференции. 18-20 марта, 1994. В 2-х ч. Часть II. - Екатеринбург: УрГПУ, 1994. -С. 151-152.
5. Звегинцев, В. А. Мысли о лингвистике / В. А. Звегинцев. - М.: МГУ, 1996. - 336 с.
6. Пекарская, И. В. Контаминация в контексте проблемы системности стилистических ресурсов русского языка. В 2-х ч. Часть I / И. В. Пекарская. - Абакан: Изд-во Хакасского государственного университета им. Н. Ф. Катанова, 2000. - 248 с.
7. Бондарко, А. В. К вопросу о функциях в грамматике / А. В. Бондарко // Российская Академия наук. Известия Академии наук. Серия литературы и языка. - 1992. - № 4. - С. 14-26.
8. Богушевич, Д. Г. Функция, единица, классификация / Д. Г. Богушевич // Лингвистика: взаимодействие концепций и парадигм. Вып.1. Часть 1. - Харьков: Харьковский институт механизации и электрификации сельского х-ва, 1991. - С. 41-50.
9. Арнольд, И. В. О стилистической функции / И. В. Арнольд // Вопросы теории английского и русского языков. Учёные записки ЛГПИ им. А. И. Герцена. - Т. 471. - Вологда, 1970. - С. 3-12.
10. Пекарская, И. В. Контаминация в контексте проблемы системности стилистических ресурсов русского языка. В 2-х ч. Часть II / И. В. Пекарская. - Абакан: Изд-во Хакасского государственного университета им. Н. Ф. Катанова, 2000. - 344 с.
11. Краткий словарь современных понятий и терминов / под ред. В. А. Макаренко. - М.: Республика, 1993. - 510 с.
12. Тимофеева, Н. П. Основы семантической трансформации устойчивых сочетаний при изменении сферы их употребления: автореф. дис. ... канд. филол. наук / Н. П. Тимофеева. - Саратов, 1997. -18 с.
13. Пекарская, И. В. Стилистические фигуры принципа алогизма: к проблеме дефиниции и типологии / И. В. Пекарская // Вестник Хакасского государственного университета им. Н. Ф. Катанова. - 2014. - Вып. 7. - С. 72-80.
14. Клушина, Н. И. Два противоположных значения в одном слове / Н. И. Клушина // Русская речь. - 1997. - № 3. - С. 50-57.
15. Черникова, Н. В. Развитие энантиосемии в структуре лексических единиц с новым значением / Н. В. Чернякова // Человек - Коммуникация - Текст. Вып. 2. Ч. II. - Барнаул: Алтайский ГУ,1998. - С. 168-173.
16. Квятковский, А. Поэтический словарь / А. Квятковский. - М.: Сов. энциклопедия. 1966. - 366 с.
17. Булаховский, Л. А. Нариси з загального мовознавства (Очерки по общему языкознанию) / Л. А. Булаховский. - Киев: Радзянська школа. I изд. - 1955; II изд. - 1959.
18. Булаховский, Л.А. Энантиосемия. Развитие противоположных значений / Л. А. Булаховский // Русская речь - 1988. - № 2. - С. 60-72.
19. Акимова, Г. Н. Новое в синтаксисе современного русского языка / Г. Н. Акимова. - М.: Высшая школа. - 1990. - 168 с.
20. Акимова, Г. Н. Новые явления в синтаксическом строе современного русского языка / Г. Н. Акимова. - Л.: ЛГУ, 1982. - 130 с.
21. Новиков, Л. А. Искусство слова. - М.: Педагогика, 1991. - 144 с.
22. Лукьянов, С. А. Аппликативный каламбур: автореф. дис. ... канд. филол. наук / С. А. Лукьянов - М.: Московский государственный заочный педагогический институт, 1991. - 20 с.
23. Ахманова, О. С. Словарь лингвистических терминов / О. С. Ахманова. - М.: Сов. энциклопедия, 1966. - 608 с.
24. Скребнев, Ю. Н. Очерк теории стилистики: учебное пособие для студентов и аспирантов филолог. специальностей / Ю. Н. Скребнев. -Горький: ГПИИЯ, 1975. - 175 с.
© Пекарская И. В., 2014
УДК 81 '373
АКТУАЛИЗАЦИЯ СЕМАНТИКИ СОСТОЯНИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ДИСКУРСЕ
В. А. Савченко
Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова
Структурная организация художественного дискурса рассматривается как производное от его семантики: рематическая доминанта дискурса определяет его семантический тип. Содержание текстового дискурса организуется вокруг тематического центра - его стержневой темы. В статье прослеживаются способы структурирования дискурсов с семантикой состояния и его изменения.
Ключевые слова: текст, текстовый фрагмент, дискурс, рематическая доминанта, семантика состояния, природа, окружающая среда, состояние человека и животных, фазисные переходы.
Текст является самой ёмкой и сложной единицей книжно-письменной речи. Он предстаёт как одна из важнейших лингвистических категорий и рассматривается как основной объект филологии. Так, М. М. Бахтин отмечает: «.текст - первичная данность (реальность) и исходная точка всякой гуманитарной науки» [1]. Текст как исходная точка лингвистических исследований признаётся сегодня большинством учёных (Л. Ельмслев, М. А. Хэллидей, О. И. Москальская, З. Я. Тураева, Е. С. Кубрякова, Е. А. Гончарова, И. П. Шишкина и мн. др.). В. А. Маслова даёт следующее определение текста: «Текст - это высшая форма системной организации, содержащая сообщение о фрагменте мира, созданная по замыслу автора, обладающая композиционным, семантиче-
