CC BY
30
временных и культурных контекстах. Исследуется роль политических идеологий в социальном конструировании реальности: создании нар-ративов, лежащих в основе той или иной идентичности, формировании коллективной памяти, легитимации власти. Идеология представляется как один из важных факторов, определяющих политические институты и процессы.
В 2000 г. журнал опубликовал большую подборку статей, анализирующих опыт развития идеологии в целом и отдельных ее направлений в ХХ в. Написанные известными специалистами эти материалы представляют несомненный интерес. Предлагаем вашему вниманию реферативный обзор некоторых из них.
Фриден М. Политическая идеология к концу столетия Freeden M. Editorial: Political ideology at century's end // J. of polit. ideologies. - Oxford, 2000. - Vol. 5, № 1. - Р. 5-15
Открывая серию публикаций, посвященных политическим идеологиям в ХХ в., главный редактор журнала М.Фриден ставит перед его авторами и читателями два вопроса: каково состояние идеологий к концу второго тысячелетия и насколько продвинулось научное сообщество в деле их изучения? По-видимому, это не только дань милленаристской моде, но и выражение реальной потребности в осмыслении двоякого опыта — развития идеологий и их изучения. Хотя прогнозы о «конце идеологии», коими богат был ХХ век, не подтвердились, нельзя отрицать, что за последние десятилетия символическая связь между политикой и идеологией заметно изменилась. Вместе с тем изменения эти, по замечанию Фридена, возможно, не так кардинальны, как кажутся, ибо отчасти являются следствием использования новой исследовательской «оптики».
Как складывалась судьба политических идеологий в ХХ столетии? По оценке Фридена, в начале века три главные идеологии — консерватизм, либерализм и социализм — находились в фазе трансформации. Консерватизм пытался приспособиться к появлению серьезной конкуренции слева, выходя за рамки своей традиционной классовой и религиозной основы и привлекая разочарованных из либерального лагеря. Либерализм, хотя и испытывал организаци-
онные и политические трудности, находился в фазе бурного идейного развития, приступая к реализации проекта по переоценке утилитаризма, который увенчался идеей welfare state. Социализм, напротив, быстро развивался как политическое движение, но одновременно дробился на множество разных направлений, что ослабляло его эффективность и привлекательность. Так или иначе, но начало ХХ в. было эрой серьезной конкуренции этих идеологических течений за возможность влиять на политику.
В 1920—1930-х годах отношение к идеологии заметно изменилось: данным термином поспешили окрестить сложившиеся в этот период тоталитарные практики индоктринации и мобилизации, и «идеологии, по словам Фридена, прочно оказались за границей приемлемого в политике» (с.7).
Однако будучи скомпрометированными, идеологии, конечно же, не перестали существовать. Это стало особенно очевидным благодаря работам К.Маннгейма. Согласно его интерпретации, идеология — частичное знание, ограниченное социальной и познавательной перспективой его носителей; она является неотъемлемой характеристикой современного общества. В ХХ в., как и в XIX, идеологии по-прежнему рассматривались как обман, как искажение действительности (в лучшем случае — неосознанное). В описании конкретных идеологий превалировало представление об их относительно монолитной природе; предполагалось, что число «измов» невелико (в дополнение к трем основным, существовавшим к началу века, два новых, оформивших тоталитаризм левого и правого толка), и что границы между ними могут быть очерчены достаточно четко. При этом либерализм и консерватизм рассматривались как идеологии особого рода — гибкие, открытые, не настаивающие на жестких и тотальных решениях политических проблем.
Новую страницу в исследовании идеологий открыли работы американских политологов, попытавшихся подойти к изучению данного феномена с эмпирической точки зрения. Ф.Конверс, Р.Лейн и другие предложили рассматривать идеологию как сумму политических установок, мнений и оценок, влияющих на политическое поведение и участие. При этом привычные представления об идеологии, сформировавшиеся в контексте изучения истории политических идей, несколько изменились. Так, Р.Лейн предложил рассматривать идеологию не только как систему четко сформулированных полити-
ческих аргументов, но и как сумму «слабо структурированных и неот-рефлексированных суждений» обычных людей. Ф.Конверс выявил закономерности «ограничений» для сочетания элементов в «системах убеждений» обычных людей и показал их сложное соотношение с убеждениями элит1. Концепции, предложенные в середине века американскими политологами, подчеркивали фраг-ментарный характер ценностных систем. Под их влиянием процесс производства идеологий стал восприниматься в более «демократическом» свете. Стало очевидно, что внутренняя структура отдельных «измов» на самом деле сложна и неоднородна, в том числе и потому, что формируется разными акторами.
Таким образом, идеология вновь «вернулась», но уже не в качестве тотальной системы идей, а как выражение их плюралистического множества. Для ее исследования необходимы были новые теоретические подходы, и на помощь пришли антропология, лингвистика и герменевтика, предложившие свои способы интерпретации данного феномена. В идеологиях увидели способы концептуализации в семантических и культурных терминах различных моделей социальных смыслов и коммуникаций. Возникает вопрос: не означала ли новая интерпретация фундаментальное изменение содержания данного понятия? Не имеем ли мы дело с двумя разными концепциями идеологии? М.Фриден решительно отвергает тезис о «двух концепциях». С его точки зрения, идет нормальный процесс развития субдисциплины, которая ставит своей целью изучение политического мышления, стремящегося направлять политическую деятельность. Проявляются новые тенденции: так, от изучения идеологий исключительно на макроуровне специалисты переходят к исследованию ее микросоставляющих; от истории «великих» идеологий — к анализу идеологий более узких, менее всеобъемлющих и более эклектичных; от описания ясно выраженных идеологий, использующих привычный политический язык — к психоаналитическим и символическим способам интерпретации и исследованию языка как посредника и т.д. Проблема, по словам Фридена, заключается в том, что эти тенденции имеют
1 Lane R.E., Political ideology: why the American common man believes what he does. -N. Y., 1962; Converse Ph. E. The nature of belief systems in mass public // Ideology a. discontent. - Glencoe etc., 1964. - № 1. - P. 206- 261.
разную направленность и кажутся не связанными друг с другом. Однако это не значит, что мы имеем дело с разными объектами.
В результате новых исследований стало ясно, что многие из атрибутов тоталитарных идеологий — всего лишь доведенные до гротеска черты, присущие всем идеологиям. Так, иррациональность прежде не рассматривалась как черта основных политических доктрин. Сегодня же она не подлежит сомнению, и новыми темами в исследовании идеологий становятся вопросы о роли эмоций в формировании политических аргументов, о том, как разные идеологии решают проблему непоследовательности и неопределенности, связанную с подвижностью содержания их основных концептов, наконец, о том, каким образом через внутреннюю дисгармонию, через герметизацию смыслов и аргументов формируется, интерпретируется, а иногда — и проблематизируется то, что Фриден в одной из своих работ назвал «ядром концепций» (core concepts).
На фрагментацию идеологий — или, в зависимости от угла зрения, дифференциацию политических идей, накладывают определенный отпечаток изменения в процессах их производства. По наблюдению Фридена, в новых социальных движениях в Европе (и в меньшей степени в США) функция формирования и распространения идеологии перестает быть монополией политического истеблишмента. Идеи консерватизма, либерализма, коммунизма и фашизма в свое время тщательно конструировались элитами. В последние же десятилетия наблюдается явная демократизация групповых дискурсов, и новые силы включаются в борьбу за легитимацию публичного языка и ценностей. И если поначалу основы феминизма, неофашизма и идеологии «зеленых» и были созданы интеллектуалами, то затем соответствующие идеи стали достоянием более широких социальных кругов, представители которых выступили в роли не только потребителей, но и производителей новых смыслов. Ярким примером тому служит судьба идеологии «зеленых» в ФРГ: разные группы развивали ее в разных направлениях, отталкиваясь от эклектической основы концептуального ядра. «В конечном итоге, по словам Фридена, тенденция к «омассовлению» политической идеологии ведет к тому, что последняя становится менее отчетливой... Следствием той же тенденции является изменение облика идеологии, способов ее выражения и степени ее связности в результате центробежного движения от былого членства в «семействах» великих идеологий» (с.11). Вместе с тем
происходит не только демократизация процессов производства идеологии, но и отход интеллектуалов от политической практики: они почти прекратили борьбу за публичное значение слов и занялись легитимацией своих интерпретаций в узкой профессиональной среде. Большинство представителей этой элиты уже не верят в то, что они способны выступать в роли политического авангарда. Все это не могло не изменить облик идеологической сферы.
С другой стороны, изменились и подходы к ее анализу: постмодернизм, продолжив марксистскую традицию критики идеологии, развернул ее в совершенно другое русло: теперь критика не апеллирует к разуму и не стремится открыть истину, но представляет идеологию как выражение скрытости и непрозрачности основ социального порядка. Следствием постмодернистских подходов стало то, что идеология вышла из чисто политической сферы — или расширила последнюю до борьбы за контроль над словами и тем, что они обозначают. Эпическая борьба великих идеологий уступила место текучести эфемерных идеологических комбинаций. Сама структура идеологий стала рассматриваться как артефакт, а традиции политической мысли — как исторически случайная последовательность.
С точки зрения Фридена, это не совсем правильно: для исследования различных конфигураций политической мысли выявление внутренней структуры имеет важное значение. На самом деле вовсе не обязательно делать выбор между постоянным и случайным или реальным и символическим: ни одна из этих дихотомий сама по себе не является устойчивой. «Идеологии конструируют мимолетные, временные и точно описанные последовательности из более фундаментальных, абстрактных и чистых непоследовательностей, — пишет Фриден. — Эта мимолетность может, однако, удерживаться во множестве комбинаций, которые, хотя и не являются постоянными, но способны быть вполне устойчивыми. Временный характер задается спецификой обстоятельств, однако культурные ограничения воспроизводят эти особые обстоятельства в разных обществах и разных точках пространства, создавая различимые модели» (с.13). В отличие от методологических устремлений некоторых политических философов, идеология отвергает попытки прийти к последовательным цепям, ведущим от основных постулатов к периферийным следствиям. Идеологии, скорее, стремятся свести меру внутренней непоследовательности к точке политической релевантности: связность определя-
ется тем, что требуется для политического действия, для оптимизации (а не максимизации!) защищаемых ценностей. Все, что сверх того, может пестрить противоречиями, но это не имеет значения. «Тезис о «сущностной оспариваемости политических понятий»1, — продолжает Фриден, — означает, что внутренняя связность — всегда химера; идеологии предлагают лишь ограниченную, искусственную связность, которая имеет шанс реализоваться на практике, — и именно поэтому идеологии играют такую центральную роль на политической арене и являются столь ценным ресурсом» (с.13). И хотя благодаря новейшим исследованиям стало понятно, что идеология может выражаться во множестве различных культурных форм (литературе, кинематографе, рекламе и даже повседневной речи), а наши представления о том, что относится к политическому мышлению, стали гораздо шире, по мнению М.Фридена, прежняя «среда обитания» идеологий никуда не исчезла. «Старые формы идеологии, — пишет он, — отнюдь не вытесняются иными формами посланий, потому что вопросы справедливости, свободы, прав, политических обязательств, суверенитета в обозримом будущем по-прежнему останутся в центре политических споров, а значит, политическая мораль пока еще не стала полем, открытым для всех пришельцев» (с.14—15). Новое не исключает старого, а значит, «век идеологий продолжается и будет продолжаться» (с .15).
Гаус Дж. Либерализм в конце столетия Gaus G.F. Liberalism at the end of the century // J. of polit. ideologies. - Oxford, 2000. - Vol. 5, № 2. - Р. 179-199
«В свете той тревоги, и даже смятения, которое либералы выражали на протяжении почти всей первой половины ХХ в., в конце его есть все основания для торжества. Двадцатый век был на удивление либеральным», — этими словами начинает свой обзор Джералд Гаус (с.180). Несмотря на популярные в начале века прогнозы о близком конце либерализма, ему явно удалось одержать верх над главными соперниками — социализмом («то, что сегодня называется
1 Подробнее об этой концепции см.: Ледяев В.Г. О сущностной оспариваемости политических понятий // Полис. - М., 2003. - № 2. - С. 86- 95.
