CC BY
310
I. КОНЦЕПТ ИДЕОЛОГИИ КАК ИНСТРУМЕНТ АНАЛИЗА
О.Ю.МАЛИНОВА
КОНЦЕПТ ИДЕОЛОГИИ В СОВРЕМЕННЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
Неоднозначность понятия «идеология» часто служит поводом для упражнений в красноречии: авторы, обращающиеся к этой теме, словно соревнуются друг с другом, описывая трудности, сопряженные с использованием концепта1, который имеет столь длинный шлейф значений и коннотаций. Время от времени предпринимаются попытки провести инвентаризацию основных определений и проанализировать составляющие их «кирпичики»2 в надежде обрести желанный синтез. Однако едва ли эти попытки могут оказаться плодотворными. Как справедливо заметил Терри Иглтон, «слово «идеология» -это текст, который соткан из паутины различных концепций и прослеживается сквозь множество разных историй. Возможно, важнее понять, что является действительно существенным внутри каждой из генеалогических линий, а что может быть отброшено, нежели пы-
1 Следом за Т.А.Алексеевой этим словом мы обозначаем понятие, которое по-разному интерпретируется в рамках тех или иных концепций и, таким образом, имеет множество определений - что не мешает ему казаться узнаваемым. (См.: Алексеева Т. А. О свободе, авторитете и не только о них //
http://www.politstudies.ru/ vm/vm2/vm2_ tez_ 2.htm.).
2 М.Хамильтон выделяет 27 элементов, которые, по-разному соединяясь, образуют весь «репертуар» определений идеологии (Hamilton M.B. The elements of the concept of ideology // Polit. studies. - L., 1987. - Vol. 35, № 1. - Р. 18).
таться принудительно соединить их в некую Великую Глобальную Теорию»1. Именно по этому пути и идет большинство авторов, работающих с понятием идеологии, поэтому в описаниях главных направлений его концептуализации нет недостатка2. Задача настоящей статьи — показать, каким образом данное понятие используется в политических исследованиях конца ХХ в., и оценить познавательные возможности его новых и старых интерпретаций.
Однако сначала необходимо очертить то теоретическое пространство, в котором разрабатывается рассматриваемый нами концепт. Неоднозначность термина «идеология», по-видимому, отчасти определяется сложной конфигурацией того проблемного поля, которое пытаются описать с его помощью. Образованное целой сетью связей и соответствий, возникающих на пересечении общественного сознания, социальных отношений и коллективных действий, это поле с трудом поддается теоретическому анализу3. Различные его аспекты разрабатывались в рамках эпистемологии, социальной теории, социологии знания, а также в контексте исследований политических движений и истории общественной мысли — и в зависимости от избранного ракурса выявлялись разные грани явления, называемого идеологией. Переход от одной грани к другой не всегда строго реф-лексировался; свойства, обнаруженные в одном контексте, переносились на другой. Отсюда — противоречивость интерпретаций, обнаруживаемая даже в работах одного и того же автора4.
1 Eagleton T. Ideology. An introduction. - L., 1996. - P.l.
2 См.: Маннгейм К. Идеология и утопия // Маннгейм К. Диагноз нашего времени. - М., 1994. - С. 67- 69; Bell D. The end of ideology. On the exhaustion of political ideas in the fifties. - Cambridge (Mass.), 1988; Larrain G. The concept of ideology. - L., 1979; Thompson J.B. Ideology and modern culture: Critical social theory in the era of mass communication. - Oxford, 1990. - P. 28- 60; Eagleton T. Op. cit; Ideology / Ed.by Eagleton T.- L., 1994; Bauman Z. In search of politics. - Stanford, 1999. - P.109 - 122.
3 Причины этой теоретической неподатливости усматриваются и в ценностной нагруженности понятия, и в неизбежной идеологизированности исследования идеологии («парадокс Маннгейма»), и в сопротивлении класса интеллектуалов возможному покушению на их социальный статус и, наконец, в «неуловимости» искомого явления, которое нередко воплощается в символах, ускользающих от описания в строгих понятиях. См., напр.: Geertz C. Ideology as a cultural system // Ideology and discontent / Ed.by Apter D.E. - Glencoe etc., 1964. - P. 48.
4 Эта проблема, в частности, возникает при попытках реконструировать взгляды мыслителя, оказавшего решающее влияние на формирование теории идеологии, -
Многие аспекты теории идеологии были разработаны в контексте эпистемологии и социологии знания. Хотя слово «идеология» быстро утратило свой первоначальный смысл (провозглашенной Дес-тюттом де Траси «науке об идеях» не суждено было состояться), в дальнейшем его стали использовать главным образом для исследования проблем, связанных с познанием социальной реальности. При этом и К.Маркс, и К.Маннгейм рассматривали идеологию как мышление, искажающее социальную реальность, и противопоставляли ее науке (в связи с чем возникала трудная проблема обоснования возможности научного познания1). Вместе с тем, начиная с Маркса, идеология стала рассматриваться как важный аспект самих социальных отношений. Отсюда — усилия по разработке данного концепта в контексте социальной теории, изучение его связи с такими явлениями, как власть, господство, эксплуатация, с одной стороны, и группа, идентичность, коллективное действие — с другой. В некоторых из этих контекстов идеология обретает, очевидно, негативные коннотации, в других же —
К.Маркса. Как показывает Дж.Ларрейн, Маркс разрабатывал данное понятие в двух теоретических перспективах: с точки зрения отношений между а) сознанием и практикой и б) базисом и надстройкой. И в зависимости от того, какая пара противоположностей служит контекстом для понятия идеологии, последнее приобретает разные смысловые оттенки (Larrain J. Op. cit. - P. 36 - 65). Дж.Б.Томпсон обнаруживает у Маркса три разные концепции идеологии: полемическую (идеология как теоретическая доктрина, которая ошибочно рассматривает идеи как нечто автономное и неспособна постичь реальные условия социально-исторической жизни), концепцию эпифеномена (идеология как система идей, выражающих интересы господствующего класса, но представляющая классовые отношения в иллюзорной форме) и латентную (идеология как система представлений, которые служат для упрочения существующих отношений классового господства, внедряя образы и идеалы, маскирующие классовые отношения и отвлекающие внимание от истинных целей классовой борьбы) (Thompson J.B. Op. cit. - P. 34
- 42). О наличии у Маркса как минимум двух разных концепций идеологии пишет и Г.Терборн (Therborn G. The ideology of power and the power of ideology. - L., 1980. - P. 3
- 5).
1 Позже П.Рикер предложил решение этой проблемы, связанное с выходом за рамки исходной оппозиции, которая в действительности вторична «по отношению к более фундаментальной противоположности - между идеологией и реальной социальной жизнью, между идеологией и практикой»; причем в центре внимания исследователя должно оказаться не искажение практики идеологией, а внутренняя взаимосвязь этих двух понятий (Ricoeur P. Lectures on ideology and utopia. - N.Y., 1986. - P. 9 - 10). Как мы увидим в дальнейшем, во второй половине ХХ в. изучение идеологии как важного аспекта социальной практики станет одним из основных направлений.
насколько это возможно — используется как вполне нейтральное дескриптивное понятие.
Другой теоретический водораздел, который также провоцирует употребление данного термина как в негативном, так и в нейтральном смысле, возникает при изучении идеологии с точки зрения преимущественно причинно-следственных или функциональных связей. В первом случае предметом внимания оказываются причины, порождающие данный феномен. Как известно, Маркс видел истоки идеологии в ограниченности практики, которая является причиной противоречий в реальности. Поскольку человеческое сознание не может решить противоречия, которые еще неразрешимы на практике, возникает «ложное сознание», маскирующее и искажающее реальность. На уровне же анализа социальных отношений Маркс рассматривал идеологию как условие функциони-рования и воспроизводства системы классового господства и в то же время — как производное от экономических отношений. В дальнейшем многие представители марксистской традиции развивали тезис о господствующей идеологии, согласно которому экономически господствующий класс стремится навязать свою картину мира подчиненным классам, используя в этих целях имеющиеся у него ресурсы. У Маннгейма представление об обусловленности идеологий особенностями позиций различных социальных групп приобретает всеобщий характер; одновременно термин утрачивает уничижительный оттенок. Поскольку «отдельные возникающие в потоке событий наблюдательные пункты (позиции) позволяют постигать этот поток с различных расположенных в нем точек»1, всякое социальное познание оказывается идеологическим. Таким образом, проблема заключается не в поисках знания, свободного от идеологии, а в возможности синтеза частичного, неполного знания, ограниченного социальной позицией его носителей.
Несколько иная картина возникает, когда идеология рассматривается с точки зрения выполняемых ею функций. То, что в контексте эпистемологии представало как «ложное сознание», с точки зрения социальной теории оказывается существенным элементом общественных отношений, ибо:
(1) идеология играет важную роль в легитимации власти и существующего порядка, а значит — классового господства. Данная
1 Маннгейм К. Указ. соч. - С. 128- 129.
функция может рассматриваться как негативно (тезис о господствующей идеологии), так и нейтрально (у Маннгейма, когда он пишет о свойстве «наших смысловых значений», заключающемся в способности «подчеркивать и стабилизировать тот аспект вещей, который необходим для нашей деятельности», равно относя это и к легитимирующей существующий порядок идеологии, и к критикующей его утопии1). Тем самым идеология одновременно оказывается
(2) одним из механизмов, обеспечивающих возможность коллективного действия;
(3) некоторые авторы рассматривают идеологию как фактор, способствующий формированию и сохранению идентичности (на уровне группового и индивидуального сознания). По словам А.Грамши, «по своему мировоззрению человек всегда принадлежит к определенной группировке, и именно к той, в которую входят все социальные элементы, разделяющие тот же, что и он, образ мысли и действий... Когда мировоззрение... случайно и бессвязно, человек принадлежит одновременно ко множеству людей-масс, его собственная индивидуальность причудливо пестра.»2;
(4) в середине 1950-х годов идеологию рассматривали как своего рода «лекарство» от социального напряжения и психологических деформаций, вызванных стрессами модернизации, как символический выход для эмоциональной тревоги3;
(5) начиная с Клиффорда Гирца и Поля Рикера, идеологию связывают с символической структурой социального действия и приписывают ей интегративные функции; идеология в этом смысле выступает как «язык», делающий возможной политическую коммуникацию. На уровне социальной психологии это ведет к интеграции индивидов на основе некоторых образцов политического поведения (связанных с поддержкой или критикой системы). На уровне риторики — к формулировке упрощенных стилей и символов, способных овладеть воображением и побудить к коллективным действиям;
1 Маннгейм К. Указ соч. - С. 25.
2 Грамши А. Тюремные тетради. - М., 1991. - Ч. 1. - С. 25. С идеей Грамши перекликаются высказывания К.Маннгейма (Манхейм К. Указ. соч. - С. 24- 25). Как мы позже увидим, именно с артикуляцией групповой идентичности связывает свое определение идеологии Т. ван Дейк.
3 См. Geertz C. Op. cit. - P. 54- 55.
(6) наконец, идеология выступает еще и как фактор демаркации политического пространства, опосредующий различные формы политического участия. Именно с этой ее функцией связаны опасения, которые иногда высказываются по поводу снижения роли идеологий (понимаемых как более или менее четко артикулированные «системы идей») в современной политике1.
Приведенный перечень не является исчерпывающим. Скорее, он призван проиллюстрировать тезис о том, что смещение фокуса с причин, порождающих идеологию, на ее функции и следствия создает предпосылки для более нейтральной интерпретации данного концепта. Что еще более существенно, в этом случае в поле зрения исследователей рано или поздно должны были попасть механизмы функционирования идеологии. Одним из первых эту проблему поставил Ан-тонио Грамши, пытавшийся анализировать связь между идеологией элит и «фольклором», т.е. обыденным сознанием масс. Как будет показано ниже, серьезный интерес к этой проблеме проявляют многие современные исследователи. В результате корректируются представления о функциях идеологии.
Теоретическая разработка рассматриваемого концепта происходит главным образом в рамках философии и социологии. Вместе с тем он активно используется в исследованиях по истории общественно-политической мысли и политических движений. Здесь идеологии рассматриваются главным образом как системы идей, как «измы» и изучаются под различными углами зрения. С одной стороны, прослеживаются процессы формирования и эволюции конкретных комплексов идей, исследуется наследие мыслителей, которые внесли существенный вклад в эти процессы. С другой стороны, анализируется структура отдельных идеологий, выявляются присущие ей способы интерпретации и связки базовых политических понятий, тем самым выясняются возможные «допуски и посадки» категориального аппарата. Наконец, «борьба идей» может рассматриваться как отражение (или программа) борьбы политических течений; в таком случае «ус-
1 По словам Дж. Шварцмантеля, «конец идеологии мог бы означать и конец демократической политики, и конец принципов в политической жизни» (Schwarzmantel J. The age of ideology: Political ideologies from the American revolution to post-modern times. - L., 1998. - P. 187). Такова и наша оценка «идеологического фактора» в жизни политических партий: Малинова О.Ю. Партийные идеологии в России: атрибут или антураж? // Полис. - М., 2001. - № 5. - С. 97- 106.
пех» идеологии оценивается тем, в какой мере: а) ее сторонникам удалось реализовать свои программы, б) защищаемые ею принципы и ценности укоренились на уровне массового сознания. Несомненный отпечаток на исследования «измов» наложило идеологическое противостояние социальных систем в ХХ в.: в идеологиях видели «оружие», которое необходимо изучать и критиковать. Во всяком случае, это обстоятельство, несомненно, сыграло свою роль в закреплении представления об идеологиях как о более или менее последовательных системах идей, предлагающих некую картину прошлого, настоящего и будущего и призванных служить средством мобилизации политического действия.
Кстати, представление об идеологиях как идейных системах, активно развиваемое в исследованиях, посвященных интеллектуальной истории и политическим движениям, не всегда стыкуется с той картиной, которая складывается в рамках эпистемологии и социальной теории. Вне зависимости от того, что является предметом исследования — факторы, порождающие идеологию, или же выполняемые ею функции, она предстает как нечто необходимое. Понимаемая же как конкретная конфигурация идей, идеология обретает свойство произвольности, ибо становится очевидной ее зависимость: а) от воли субъектов, творящих и перетасовывающих идеи и концепции, которые служат «кирпичиками» данной идеологии, б) от случайной порой констелляции обстоятельств, определяющих конфигурацию конкретных связок. На последствия такой подмены понятий в свое время указывал Грамши, отмечавший, что в ХХ в. идеологией стали называть и необходимую надстройку определенного базиса, и произвольные измышления отдельных индивидов. В результате «худший смысл слова получил расширительное толкование, и это изменило и извратило теоретический анализ понятия идеологии». Идеологии, необходимые определенному базису, имеют «психологическую» действенность. «Произвольные» же создают индивидуальные движения, полемику (впрочем, и они, по мнению итальянского марксиста, могут быть полезны, поскольку оттеняют истину)1.
Таким образом, не только то обстоятельство, что концепт идеологии интерпретировался по-разному, к тому же нередко — в уничижительном смысле, но и само многообразие явлений, которые
1 Грамши А. Указ. соч. - С. 75.
пытались с его помощью описывать, внесли свою лепту в формирование богатого репертуара его смыслов. На каком-то этапе ситуация казалась столь безнадежной, что даже возник соблазн отказаться от неудобного слова «идеология». Впрочем, большинство из тех, кто продолжал исследование проблемного поля, очерченного пересечением общественного сознания, социальных отношений и коллективных действий, сочли, что ему «нет замены», и попытались «заново наполнить это слово смыслом»1.
Однако не обошлось и без курьезов. В середине 1950 — начале 1960-х годов на фоне техницистских надежд, начинающейся «холодной войны» и критики сталинизма появился тезис о «конце идеологии». Впервые эту фразу использовал Альбер Камю еще в 1946 г. В 1955 г. Раймон Арон дал название «Конец идеологического века?» одной из глав своей книги «Опиум интеллектуалов». В том же году Эдвард Шиллз вынес выражение «конец идеологии» в заголовок своего доклада на конгрессе в Милане. Позже Дэниэл Белл так же озаглавил сборник своих статей, а Сеймур Липсет — главу в книге, посвященной социальным основам политики2. Тезис о «конце идеологии» основывался на довольно специфическом понимании данного термина. Главным референтом, безусловно, служил сталинизм, охарактеризованный Ароном как «крайняя, гротескная форма» того, что он называет «идеологией, т.е. тотальной картины исторического мира, имеющей псевдосистематическую форму, картины, которая придает смысл и прошлому, и будущему, выводит должное из сущего и предсказывает желательное будущее, которое возникнет из реальности настоящего»3. Таким образом, идеология понималась не просто как «мировоззрение или система убеждений определенной социальной группы относительно общественной организации, которая морально считается правильной», — такое определение Белл, например, находил слишком широким. Это понятие применялось прежде всего к системам идей, предлагающим «апокалиптическое и хилиастическое видение мира», своего рода аналогам светских религий, призванным
1 Geertz C. Op. cit. - P. 52.
2 См.: Bell D. Op. cit; Aron R. Dead ideologies, living ideas // Aron R. The industrial society: Three essays on ideology and development. - N.Y. etc., 1967. - P. 143- 183; Lipset S.M. Political man: The social bases of politics. - Garden City, etc., 1960. - P.403- 417. Общий обзор дискуссии см.: The end of ideology debate / Ed.by Waxman C.I.. - N. Y., 1968.
3 Aron R. Op. cit. - P. 144.
служить средством «канализации эмоциональной энергии»1. Умеренные системы взглядов, вроде либерализма или консерватизма, не вписывались в это определение, — тем более, что термин употреблялся в значении, далеком от нейтрального. В силу целого ряда факторов — очевидной эффективности экономики Запада, снижения накала классовой борьбы, утраты значения «старого политико-экономического радикализма», победы «демократической революции», возникновения либерально-консервативного консенсуса относительно практики welfare state, изменения статуса интеллигенции и др. — потребность в такого рода светских религиях в странах Запада, по мнению авторов, отстаивавших идею «конца идеологии», сходит на нет. Впрочем, предполагалось, что идеологическая продукция западных интеллектуалов вполне может находить себе рынок сбыта в развивающихся странах, ибо, по определению Липсета, хотя «идеология и страсть, возможно, больше не нужны для поддержания классовой борьбы в стабильных и развитых демократиях, они явно необходимы в контексте международных усилий по развитию свободных политических и экономических институтов в остальном мире»2. Таким образом, «конец идеологии» не рассматривался как процесс глобальный.
Поскольку тезис о «конце идеологии» основывался на чрезвычайно узкой интерпретации данного понятия, он был опровергнут, казалось бы, самой жизнью. В послесловии к переизданию своего сборника статей в 1988 г. Белл сетовал, что его книга «известна больше по названию, чем по содержанию», и многие замечания оппонентов относятся скорее к первому, чем к последнему3. Действительно, для того, чтобы показать, что критики «идеологии» сами выступили в роли идеологов, достаточно было лишь слегка развернуть определение данного понятия, включив в него все организованные системы убеждений, которые предлагают связные интерпретации общественных и политических явлений и служат мобилизации общественных движений и легитимации политического курса властей. Тем не менее оставался открытым другой вопрос, который фактически был поставлен уже в 1960-х, а позже спровоцировал еще одну серию утвержде-
1 Bell D. Op cit. - P. 399, 400- 404.
2 Lipset S.M. Op. cit. - P. 417.
3 Bell D. Op cit. - P. 409.
ний если не о «конце», то об «исторической маргинализации идео-логий»1: в какой мере идеологии как организованные системы убеждений вообще сохраняют свое значение в качестве средства мобилизации и легитимации в современных политиях? Однако к этому мы еще вернемся.
По иронии судьбы, именно в 1960-х годах обнаружилась новая волна интереса к изучению идеологических феноменов (отчасти спровоцированная утверждениями о «конце идеологии»). Появился целый ряд работ, авторы которых попытались превратить концепт идеологии (или его аналоги) в инструмент для эмпирического исследования нормативно-символического пространства. В результате, к началу XXI в., по словам Майкла Фридена, «мы наблюдаем отнюдь не конец идеологии, а настоящий взрыв интереса к ней и одновременно — заметные изменения в интерпретации этого понятия»2.
В 1964 г. увидел свет сборник «Идеология и недовольство» под редакцией Дэвида Аптера. В ответ на тезис о «конце идеологии» авторы сборника предложили новые прочтения этого «устаревшего» термина. В числе других, в сборник вошла знаменитая статья Клиффорда Гирца «Идеология как культурная система» и не менее знаменитое исследование Филиппа Конверса о характере систем убеждений элит и массовых групп. Приблизительно в это же время увидели свет работы Роберта Лейна, также посвященные изучению идеологии на уровне массовых убеждений3. Таким образом, интерес к концепту идеологии как инструменту политических исследований одновременно возник и у склонных к количественным эмпирическим исследовани-
1 См.: Bauman Z. Op. cit; Соловьев А.И. Политическая идеология: логика эволюции // Полис. - М., 2001. - № 2. - С. 5- 23; Соловьев А.И. Идеология и культура: политический дискурс современной эпохи // Полит. наука. - М., 2003. - № 4. Основанием для этих утверждений являются фундаментальные изменения, которые произошли в нормативно-символической сфере современной политики под влиянием нарастающей социальной фрагментации, трансформации публичного пространства под воздействием современных средств массовой коммуникации, возрастания роли политических технологий, ориентированных больше на эмоциональное, нежели на рациональное воздействие и опирающихся, скорее, на образы, нежели на идеи.
2 Freeden M. Editorial: Political ideology at century's end // J. of polit. ideologies. -Oxford, 2000. - Vol. 5, № 1. - Р. 9.
3 Ideology and discontent / Ed.by Apter D.E. - Glencoe, etc., 1964; Lane R. Political ideology: Why the American common man believe what he does. - N.Y., 1962; Lane R. Political man. - N.Y., 1972.
ям сторонников поведенческого подхода, и у тех, кто попытался взглянуть на идеологию как на элемент социального культурного кода, используя интерпретативные подходы герменевтики. Хотя с точки зрения исследовательской техники эти подходы радикально различались, они демонстрировали одну общую тенденцию: переключение интереса с причин и следствий идеологии на механизмы ее функционирования. Причем в отличие от преимущественно умозрительной постановки вопроса о функциях идеологии в рамках эпистемологии и социологии знания, новые подходы были ориентированы на изучение эмпирического материала.
Американский политолог Ф.Конверс, используя метод интервью, провел социологическое исследование, целью которого было сравнение характера систем убеждений в рамках «вертикального среза» от уровня лидеров соответствующих политических направлений, до уровня масс. Термином «системы убеждений» (belief systems) он предпочел заменить неудобное слово «идеология». Система убеждений определялась им как «конфигурация идей и установок, элементы которой связаны той или иной формой ограничений или функциональной взаимозависимости», в результате чего наличие у индивида убеждения А заставляет предполагать, что его позиция по вопросу Б с большой вероятностью окажется такой, а не иной (в статическом случае), а изменение в психологическом статусе одной идеи-элемента, вероятно, потребует компенсирующих изменений в статусе других идей-элементов (в динамическом случае)1. Как можно было предположить, по мере продвижения от элитарной части «публики», декларирующей приверженность к определенной политической партии, вниз, степень «ограничений», делающих убеждения более или менее последовательными, снижается, доля абстрактных идей уменьшается. Таким образом, рассуждения о «смене идеологических ориентиров общества», которые якобы стоят за сменой администрации, не имеют под собой оснований: большинство избирателей, чьи голоса сыграли определяющую роль в приходе Эйзенхауэра на смену Трумэну, — это те самые люди, представления которых наиболее далеки от суждения в категориях либерально-консервативного континуума. В исследовании Конверса содержится немало интересных выводов, но главным
1 Converse P.E. The nature of belief systems in mass public // Ideology and discontent. - P. 207-208.
было то, что оно привлекло внимание к проблеме несоответствия между убеждениями масс и элит. Тем самым проблематизировалась роль идеологии как средства мобилизации участия и легитимации политического курса (по крайней мере, на массовом уровне). «Общие контуры решений, которые принимает элита, — писал Конверс, — во времени могут весьма существенно зависеть от основных течений того, что обобщенно называют «историей идей»... Однако для адекватного описания роли привычных систем убеждений...в обществе в целом, пожалуй, можно предложить аналогию в виде совокупности пирамид, где есть широкая дифференциация убеждений на вершинах (элиты), однако «массовые» основания этих пирамид настолько смыкаются друг с другом, что невозможно определить, где заканчивается одна пирамида и начинается другая»1.
В действенности идеологии как средства легитимации заставляют усомниться и результаты более позднего исследования британских социологов Н.Аберкромби, С.Хилла и Б.Тернера, опровергающего тезис о господствующей идеологии. По мнению авторов, хотя нельзя сказать, что таковой не существует, однако роль ее сильно преувеличена. По их словам, «идеология имеет значение для объяснения единства господствующего класса, но не общества в целом»2. Прослеживая развитие общества от феодализма к раннему, а затем позднему капитализму (в основном, на британском материале), Аберкромби и его коллеги приходят к выводу, что лишь на последней стадии возникает необходимый аппарат для внедрения идей (СМИ, обязательное образование); однако даже здесь трудно говорить о способности господствующих классов навязывать свою идеологию тем, кого они угнетают. Во-первых, идеология слишком противо-речива, чтобы последние могли в полной мере ее усвоить. Парадокс заключается в том, что по мере того, как возрастают возможности для индок-тринации, снижается степень цельности самой идеологии господствующих классов. Во-вторых, культура низших классов в значительной мере остается автономной, ибо господствующие классы не обладают возможностью контролировать повседневные дискурсы. Впрочем, авторы не исключают, что некоторые элементы этой культуры
1 Ibid. - P. 256.
2 Abercrombie N., Hill S., Turner B.S. The dominant ideology thesis. - L., 1980. -
P. 3.
имеют стабилизирующий эффект, снижая оппозиционную активность. Однако это не то же самое, что внедрение господствующей идеологии. Таким образом, единство общества, с одной стороны, сильно преувеличено, а с другой — согласие управляемых достигается гораздо в большей степени за счет экономических, нежели идеологических средств. Идеология, по-видимому, не играет роли «социального цемента».
Что, впрочем, не означает, что она не выполняет интегратив-ных функций; однако последние, по-видимому, связаны не столько со способностью господствующих классов навязать определенные верования, сколько с наличием в обществе когнитивных систем, позволяющих систематизировать разнообразные проявления человеческого опыта, обобщив их вокруг неких узнаваемых и наделенных смыслом шаблонов. Начало переосмыслению концепции идеологии в этом направлении положила статья К.Гирца «Идеология как культурная система». Она часто упоминается в отечественной научной литературе, опубликована на русском языке1, поэтому нет смысла пересказывать ее содержание. Укажем лишь на предложенное в ней новое понимание идеологий как своеобразных символических матриц — схематических образов социального устройства, помогающих координировать человеческое поведение, которое с точки зрения биологических регуляторов оказывается чрезвычайно пластичным. По Гирцу, роль идеологии, маргинальная в традиционных обществах, где велика власть не подвергаемых сомнению предрассудков, чрезвычайно возрастает в современных обществах. «Идеология, — по его словам, — делает возможным существование автономной политики, ибо она снабжает нас авторитетными концепциями и осмысленными, убедительными образами, посредством которых мы можем эту политику воспринимать»2. Идеологии оказываются «картами проблематичной социальной реальности и матрицами, на основе которых формируется коллективное сознание»3. Такое понимание идеологии дало начало новым подходам к ее изучению. Дополнительным им-
1 Гирц К. Идеология как культурная система // Новое лит. обозрение. - М., 1998. - № 29.
2 Geertz C. Op. cit. - P. 63.
3 Ibid. - P. 64.
пульсом в том же направлении послужили работы в области герменевтики и лингвистики.
П.Рикер нашел способ связать описанную Гирцем интегратив-ную функцию идеологии с обнаруженной еще Марксом функцией искажения. По мысли французского философа, идеология может выполнять последнюю функцию только на основе первой: «Лишь потому, что структура социальной жизни людей уже является символической, она может быть искажена»1. Связующим звеном выступает функция легитимации: «поскольку идеология. служит интерпретационным кодом, обеспечивающим интеграцию, она делает это, узаконивая существующую систему власти»2. По Рикеру, именно это обстоятельство обусловливает искажение: в процессе легитимации всегда возникает зазор между «спросом» на легитимность со стороны властей и ее «предложением» со стороны граждан. Этот зазор заполняется за счет идеологии. И заполняя его, «идеология смещается за рамки простой интеграции и становится искажением и патологией. Идеология пытается обеспечить единство между притязаниями [власти] и верой [граждан], но она делает это, легитимируя существующую систему авторитета, как она есть»3.
Дальнейшее развитие сформулированного Гирцем представления об идеологиях как интерпретационных кодах развивалось в направлении уточнения места последней в процессах символического обмена. По-видимому, символические формы не являются идеологическими сами по себе, а становятся таковыми в процессе их использования. Таким образом, внимание должно быть сосредоточено на структуре социальных отношений, из которой вырастают конкретные символические формы.
Теорию, позволяющую переосмыслить концепт идеологии с этой точки зрения, предложил британский социолог Джон Б. Томпсон. Он попытался переформулировать данное понятие так, чтобы оно могло сочетать новый смысл интерпретационного кода с критическими функциями, вытекающими из исторически сложившихся
1 Ricoeur P. Op. cit. - P. 10.
2 Ibid. - P.13.
3 Ricoeur P. Op. cit. - P. 14. Рикер продолжает традицию различения идеологии и утопии, заложенную Маннгеймом. Функция утопии - вскрывать разрыв между «спросом» на легитимность и ее «предложением». Однако утопическое мышление страдает своими патологиями.
негативных его коннотаций. Согласно определению Томпсона, идеологию следует понимать «как способы, посредством которых смыслы, заключенные в символических формах, служат установлению и упрочению отношений господства»1. Таким образом, изучение идеологии требует: исследования того, каким образом различные символические формы — от повседневных разговоров до сложных образов и текстов — конструируют и передают смысл; изучения социального контекста, внутри которого эти символические формы применяются и употребляются; наконец, выяснения механизмов, посредством которых смыслы, мобилизованные символическими формами, служат установлению и укреплению отношений господства. По мысли Томпсона, одни и те же символические формы могут быть идеологическими в одном контексте и неидеологическими в другом (например, дискурс о правах человека может в одной ситуации поддерживать сложившийся статускво, а в другом — служить инструментом его критики и изменения)2. Как очевидно из этого примера, формы, которые Маннгейм и Рикер называли «утопией», в данное определение идеологии не вписываются. С другой стороны, сфера действия идеологии оказывается существенно расширена и включает в себя «и повседневную жизнь, и ту сумму специальных институтов, которая образует сферу политики в узком смысле», ибо неравенство и асимметрия, характерные для отношений власти и господства, возникают в самых разных контекстах3.
С точки зрения Томпсона, главным недостатком прежних интерпретаций идеологии было то, что все они не учитывали фактора медиатизации современной культуры и придавали непропорционально большое значение ее секуляризации и рационализации. Отсюда идеологии представали светскими аналогами религий, относительно упорядоченными «сводами» идей, главное назначение кото-
1 Thompson J.B. Ideology and modern culture. Critical social theory in the era of mass communication. - Oxford, 1990. - P. 265. Есть реферат этой книги на русском языке, правда, не совсем удачный: Томпсон Д.Б. Идеология и современная культура: Критическая социальная теория в эру массовых коммуникаций. - М., 1992.
2 Thompson J.B. Ideology and modern culture. Critical social theory in the era of mass communication. - Oxford, 1990. - P. 265. Есть реферат этой книги на русском языке, правда, не совсем удачный: Томпсон Д.Б. Идеология и современная культура: Критическая социальная теория в эру массовых коммуникаций. - М., 1992. - P. 8.
3 Ibid. - P. 9.
рых — сплачивать общество вокруг ценностей, навязываемых господствующими классами. Согласно же концепции британского социолога, именно «медиатизация современной культуры, а не секуляризация и рационализация общественной жизни, должна служить главной системой координат, в рамках которой сегодня следует анализировать идеологию»1. Это не значит, что СМИ — единственная среда обитания идеологии: идеологические явления могут существовать в разных контекстах, от дружеской беседы до президентского послания. Однако развитие СМИ существенно расширило сферу действия идеологии в современных обществах, ибо оно создает возможности для передачи символических форм потенциально широкой аудитории, рассеянной во времени и пространстве. Таким образом, СМИ — это не только каналы, по которым происходит распространение символических форм: они «делают возможными новые формы социального взаимодействия, а потому служат реструктурированию социальных отношений, частью которых они являются»2. Предложенное в работе Томпсона понимание идеологии существенно смещает фокус внимания исследователя: от анализа философских текстов и политических программ — к изучению широкого спектра дискурсов, с акцентом на массовые коммуникации.
В том же направлении двигались исследователи, работающие в области лингвистики и дискурсанализа. По мысли Гюнтера Кресса, теория языка, всерьез рассуждающая о его социальных функциях и последствиях, «вынуждена вполне сознательно фокусировать свое внимание на проблеме отношения языка к материальным условиям, в которых его используют, равно как и к материальным условиям тех, кто его использует. И здесь существенной категорией оказывается «идеология» как понятие, охватывающее проблему форм познания и их отношения к классовой структуре, классовым конфликтам и классовым интересам, к способу производства и экономической структу-ре»3. Язык играет важнейшую роль в том, что П.Бергер и Т.Лукман
1 Ibid. - P. 265.
2 Thompson J.B. Ideology and modern culture. Critical social theory in the era of mass communication. - Oxford, 1990. - P. 265. Есть реферат этой книги на русском языке, правда, не совсем удачный: Томпсон Д.Б. Идеология и современная культура: Критическая социальная теория в эру массовых коммуникаций. - М., 1992. - P. 225.
3 Kress G. Ideological structures in discourse // Handbook of discourse analyses / Ed.by Van Dijk T.A. - L., 1985. - Vol 4. - P. 29.
назвали «социальным конструированием реальности»: он фиксирует мир, делая его более стабильным и связным; эта картина вытесняет то, что мы реально видим, и зазор между реальным и социально сконструированным сокращается. Таким образом, сам язык становится идеологическим феноменом, ибо обладает социально обусловленными оптическими эффектами1.
С появлением новых интерпретаций исследования идеологии перестали быть исключительной сферой политической философии, истории идей и общественных движений — они в значительной степени переместились в области дискурсанализа и культурологии. В качестве примеров, иллюстрирующих эту тенденцию, можно привести недавние работы Джона Балкина и особенно — Тойна ван Дейка.
Балкин предлагает исследовать идеологию как орудие понимания, созданное в человеческой культуре, благодаря ей и внутри ее. С его точки зрения, комплекс проблем, связанных с социальной природой мышления, лучше всего описывается именно термином «идеология», ибо большинство других понятий, используемых в тех же целях, — дискурс, хабитус, традиция, языковые игры, интерпретативное сообщество и др., — не что иное, как разные версии теории идеологии, отражающие какую-то часть общего комплекса. Для определения главной функции идеологии Балкин использует метафору программного обеспечения. По его словам, «мы можем сравнить определенные черты культуры и способы функцио-нирования последней с программным обеспечением, которое должно быть установлено в компьютер, чтобы тот мог обрабатывать инфор-мацию. Подобно компьютерным программам, культурное программное обеспечение позволяет понимать и одновременно ограничивает понимание»2. Тем самым культурное программное обеспечение способно приобретать идеологический эффект. Последний, по мысли Балкина, определяется социальным контекстом. Если Томпсон связывает «идеологич-ность» той или иной символической формы (текста, образа и т.п.) с ее способностью поддерживать сложившиеся отношения господства, то Балкин предпочитает говорить о способности «культурных программ» создавать или поддерживать несправедливость. Таким образом, «чтобы понять, что является идеологическим, нам нужно пред-
1 Cm.: Kress G., Hodge R. Language as ideology. - L., 1979.
2 Balkin J.M. Cultural software: A theory of ideology. - New Haven etc., 1998. - P. 4.
ставление не только о том, что истинно, но и о том, что справедливо»1. По этой причине исследование идеологии необходимо связано с исследованием способов создания, утверждения, распределения власти в обществе.
Т.А. ван Дейк, долгое время занимавшийся изучением дискурсивных проявлений расизма, в целой серии недавних работ попытался операционализировать концепт идеологии для нужд критического дискурс-анализа2. Нидерландский исследователь относит данное понятие не ко всему пространству символических форм, но главным образом к фундаментальным убеждениям, которые являются основой социальной репрезентации групп. Таким образом, идеология оказывается структурирована вокруг базовых категорий, отражающих идентичность группы, а главная стратегия идеологических дискурсов может быть выражена принципом «подчеркивай то, что характеризует Нас позитивно, а Их - негативно». По словам Т. ван Дейка, идеологии «представляют ментальное воплощение фундаментальных социальных, экономических и/или культурных целей и интересов группы. Если использовать компьютерную метафору, можно сказать, что в своей совокупности они составляют базовую операционную систему группы или культуры, тогда как соответствующие позиции (attitudes) - это специальные программы, работающие на основе этой системы и выполняющие особые социально-когнитивные задачи»3. Понимаемые таким образом идеологии играют определяющую роль не только в формировании групповой идентичности, но и в ориентации социального познания и поведения. «Идеология» в данном случае включает в себя и «утопию», ибо «фундаментальные убеждения, способные служить основой репрезентации группы», имеют не только сторонников, но и противников сложившихся отношений господства. Более того, есть смысл говорить об идеологии не только классов, но и множества других групп, в том числе гендерных, профессиональных и т.п.
1 Ibid. - P. 105.
2 См.: Van Dijk, T. A. Ideology: A multidisciplinary approach. — L., 1998. Основные идеи предложенного Т. ван Дайком междисциплинарного подхода к исследованию идеологии изложены также в его интернет-курсе: Teun A. van Dijk. Ideology and discourse. A multidisciplinary introduction: Internet course for the Universitat Oberta de Catalunya (UOC) http://www.hum.uva.nl/teun и целом ряде статей. Более подробный обзор этих работ можно найти в этом же номере «Политической науки».
3 Van Dijk Т.А. Elite discourse and racism. - L., 1993. - Р. 40.
Совершенно очевидно, что идеологии, в соответствии с интерпретацией ван Дейка, «не сводятся к основным философским и политическим «измам». Скорее, их следует рассматривать в качестве базовых аксиом наивных, не выраженных явно социальных теорий, касающихся идентичности групп и их положения в обществе. Такие идеологические системы взглядов не обязательно должны быть особенно точными, связными и хорошо организованными»1.
Приведенный нами обзор не исчерпывает всего круга работ, посвященных исследованию идеологии в контекстах дискурсивных практик. Однако он достаточно полно иллюстрирует тенденции, связанные с переосмыслением данного концепта. Прежде всего, заметно расширилась сфера его применения. Внимание исследователей привлекают не столько причины, порождающие эффект «ложного сознания», или его последствия, сколько механизмы функционирования идеологии. Сама проблематика «ложного сознания» оказалась снята, ибо очевидно, что символические формы, посредством которых мы выражаем себя и понимаем других, не есть противоположность реальности; в известном смысле они сами конструируют то, что является реальным в данном обществе. Заметно изменился объем понятия «идеология» и сфера его применения: согласно формулировке Дж.Б.Томпсона, «анализ идеологии должен ориентироваться не столько на светские системы убеждений, формулируемые и выражаемые организованными политическими группами, сколько на то, как различные символические феномены функционируют в социальном мире, пересекаясь с отношениями власти»2, — причем отношениями власти в самом широком смысле этого слова. Неудивительно, что в поле внимания исследователей оказались и такие «измы», которые почти не представлены в виде явно артикулированных теорий — расизм (в широком значении слова), сексизм и др.
На уровне социума идеология предстает как широкий набор символических форм (т.е. не только идей, но и образов, действий и даже вещей, — всего, что может быть наделено смыслом). На уровне индивидов — не только в виде более или менее осознанных убеждений, но и интерпретативных кодов, которые усваиваются в процессе
1 Van Dijk T.A. Discourse semantics and ideology // Discourse & society. - L., 1995. - Vol. 6, № 2. - P. 246.
2 Thompson J.B. Op. cit. - P. 265.
социализации и чаще всего не подвергаются рефлексии. Наконец, «идеологическими», в соответствии с новыми интерпретациями, являются не символические формы и интерпретативные коды сами по себе, а то, как они работают в конкретных контекстах, включающих в себя отношения господства, власти, неравенства, различия социального статуса и т.п. (Соответственно, один и тот же дискурс может быть идеологическим в одном контексте и неидеологическим в другом.) В свете новых интерпретаций концепта переосмысливаются многие его функции. В частности, становится очевидным, что легитимация существующего порядка может происходить не только за счет внедрения «нужных» идей в сознание масс, — она осуществляется и за счет более тонких механизмов, благодаря которым одновременно «контролируется, подвергается селекции, организуется и перераспределяется» производство дискурса1.
Концепции, предложенные Дж. Томпсоном, Т. А. ван Дейком, Г.Крессом, Р.Ходжем, Дж.Балкиным и другими исследователями, как будто бы отрицают тезис об «исторической маргинализации идеологий»: очевидно, что те изменения публичной сферы, которые произошли в течение последних десятилетий, отнюдь не отменяют факта обусловленности процессов производства, распространения и восприятия символических форм существующими в обществе отношениями неравенства, власти и господства. Однако возникает вопрос: не означает ли реконцептуализация идеологии фактической подмены понятий? Правомерно ли обозначать одним и тем же словом системы идей и убеждений, посредством которых люди формулируют, разъясняют и оправдывают цели и средства социальных действий, и способы функционирования широкого спектра символических форм, как вербальных, так и невербальных? Не имеем ли мы дело с двумя разными понятиями? А если это так, то, возможно, в 1988 г., когда многие из подмеченных нами тенденций уже успели проявиться, Д.Белл имел все основания восклицать: «Понятие идеологии загублено безвозвратно. А это грех!»2.
1 Фуко М. Порядок дискурса: Инаугурационная лекция в Коллеж де Франс // Фуко М. Воля к Истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности. - М., 1996. -С. 51.
2 Bell D. Op. cit. - P. 447.
По-видимому, наблюдаемое в последние десятилетия стремительное расширение содержания данного понятия — процесс, который еще нуждается в осмыслении. На наш взгляд, новые интерпретации позволяют гораздо шире и полнее описать спектр явлений, возникающих на пересечении языка, власти, публичных целей и публичных практик. К тому же вовсе не обязательно противопоставлять идеологии как системы идей или убеждений идеологиям, проявляю -щимся в способах функционирования символических форм и интер-претативных кодов. Можно предположить, что первые — лишь частный случай вторых. Тогда нуждается в исследовании вопрос о том, в силу каких факторов именно такие способы функционирования символических форм оказались на определенном этапе актуальными, и что с ними будет происходить в дальнейшем.
На наш взгляд, пока рано говорить об исчезновении «систем идей», хотя изменившиеся социальные условия не могли не наложить отпечаток на способы их формирования и функционирования. Публичное производство и распространение идеологии сегодня уже не является исключительной монополией класса интеллектуалов — в этом процессе активно участвуют и другие производители символических форм, прежде всего СМИ. Идеология выражается не только в традиционных политических текстах, она «везде», и потому для ее изучения необходимо использовать разные приемы анализа. Однако «новые» приемы не отменяют «старых», и исследователям идеологий попрежнему не обойтись без изучения «комплексов идей». Как показал М.Фриден1, политическим идеям свойственно образовывать кластеры. А значит, люди, использующие политический язык, составляют более или менее различимые сообщества, придерживающиеся определенных мыслительных практик. Идейные кластеры не являются постоянными и неизменными, они рождаются к жизни не столько «железной логикой» философских аргументов, сколько конкретными стечениями обстоятельств, делающими релевантными определенные сочетания и интерпретации базовых идей политического «конструктора». Однако «культурные ограничения могут воспроизводить эти особые обстоятельства в разных обществах и разных точках простран-
1 Cm.: Freeden M. Ideologies and political theory: A conceptual approach. — Oxford,
1996.
ства, создавая различимые модели»1. А значит, исследование политического дискурса требует структурного анализа циркулирующих в нем идейных сцепок.
Более «массовое» производство идеологии еще больше усилило обозначившийся с начала ХХ в. процесс размывания «великих идеологических традиций», гибридизации идеологий. По словам М.Фридена, «теперь мы концептуально готовы принять мир идеологий, в котором новые комбинации — нормальное и частое явление, а границы существуют для того, чтобы их пересекать»2. Наряду с «полными» идеологиями, предлагающими целостное мировоззрение, все большее распространение получают «частичные» идеологии, которые уходят от широкой повестки дня и легко экспериментируют с различными комбинациями идей. Однако возникает вопрос: а не были ли эти эксперименты всегда присущи миру идеологий как «систем идей»? Действительно ли «великие идеоло-гические традиции» являлись такими, какими мы привыкли их представлять, или же их структура, «логика» и даже состав — плод нашего ретроспективного конструирования? И если это действительно так, то почему бы не вернуться к изучению процесса формирования идеологических традиций, чтобы понять, почему одни идеи, присутствовавшие в них на начальных этапах, вошли в состав кластеров, а другие — нет3?
Наконец, нуждается в дальнейшем исследовании вопрос о взаимосвязи между идеями, артикулируемыми на уровне теорий, и интерпретативными кодами, широко циркулирующими в обществе. Как показывают работы М.Билига, С. Кондора, Д.Эдвардса и их коллег, «великие политические и философские системы современного мира являются достоянием не только профессионалов-теоретиков». Можно наблюдать переход понятий и представлений из формальных идеологических теорий в «живую идеологию повседневной жизни»4.
1 Freeden М. Editorial: Political ideology at century's end // J. of polit. ideologies. -Oxford, 2000. - Vol.5, № 1. - Р. 14.
2 Ibid. - P. 13.
3 См. об этом: Малинова О.Ю. Когда «идеи» становятся «идеологиями»: К вопросу об изучении «измов» // Филос. век. - СПб., 2001. - Вып. 18, ч.2. - С.11- 26; Малинова О.Ю. Либерализм и концепт нации // Полис. - М., 2003. - № 3. - С. 96-111.
4 Ideological dilemmas: A social psychology of everyday thinking / Billig M., Condor S., Edwards D. et al. - L., 1988. - P. 25- 26; см. также: Billig M. Ideology and social psychology: Extremism, moderation and contradiction. - Oxford, 1982.
Причем в отличие от Ф.Конверса, который безуспешно пытался обнаружить у «массовой публики» элементы связных систем убеждений, социальные психологи из Великобритании исходили из представления о принципиально дилемматическом характере идеологического мышления. Вывод Биллига и его коллег звучит как опровержение тезиса о «двух разных» понятиях идеологии: «Даже если мы не осознаем, каким идеологическим и семантическим наследием мы пользуемся, мы все равно живем в заданной им традиции. В этом смысле идеологические течения способны незаметно проникать в наше сознание, в силу чего наши мысли могут оказаться не только нашими. Более того, борьба этих течений и противоположные тенденции, имевшие место в прошлом, продолжают влиять на содержание того, что мы думаем о дилеммах нашей нынешней повседневной жизни»1. Возможно, не «системы идей» исчезают, а наши представления о том, как они формируются, трансформируются и взаимодействуют с другими символическими формами, нуждаются в переосмыслении?
Вторая половина ХХ в. оказалась, наверное, самым бурным периодом в более чем двухсотлетней истории понятия «идеология»: его использовали как обидный ярлык и как нейтральное научное понятие, отвергали и вновь принимали, наделяли разными значениями и давали новую дисциплинарную «приписку». В начале XXI в. оно употребляется в столь разных смыслах, что нет никакой надежды дать ему четкое и единственное определение. И тем не менее при всей его неоднозначности — а может быть, и благодаря ей — ему, видимо, нет альтернативы, когда мы пытаемся «схватить» этот постоянно ускользающий объект — социально обусловленные способы отражения реальности, которые, в свою очередь, стремятся повлиять на политическую практику.
1 Ideological dilemmas: A social psychology of everyday thinking. - P. 42.
