CC BY
29
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2011. № 3
Л.И. Раздобудько-Чович,
доктор филологических наук, профессор филологического факультета Косовомитровского университета (г. Косовска-Митровица, Сербия); e-mail: lrazdobudko@mail.ru,
Б. Чович,
академик, доктор филологических наук, профессор факультета филологических наук Паневропейского университета (г. Баня-Лука, Босния и Герцеговина); e-mail: covicb@mail.ru
ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКАЯ СПЕЦИФИКА ХУДОЖЕСТВЕННЫХ КОНЦЕПТОВ «ЖИЗНЬ» И «СМЕРТЬ» В СБОРНИКЕ НОВЕЛЛ ИВО АНДРИЧА «ДОМ НА ОТШИБЕ» И ЕГО ПЕРЕВОДА НА РУССКИЙ ЯЗЫК (к 120-летию со дня рождения Иво Андрича)
Изучение фразеологических средств языковой репрезентации концептов «жизнь» и «смерть» на материале цикла новелл «Дом на отшибе», итогового произведения в творческом пути Иво Андрича, позволило выявить весь комплекс фразеологических единиц, являющихся элементами идиостиля писателя. В ряде случаев фразеологические единицы могут быть осложнены авторскими коннотациями и это приводит к тому, что в пределах контекста общеязыковые значения данных фразеологизмов претерпевают смысловую трансформацию, в результате которой возникают индивидуально-авторские значения. В ходе анализа средств фразеологической вербализации концептов «жизнь» и «смерть» было выявлено, что в тексте произведения рассматриваемые концепты эксплицируются также фразеологизмами, входящими в состав ассоциативно-смысловых полей «жизнь» и «смерть».
Таким образом, исследование концептов «жизнь» и «смерть», основополагающих единиц философско-ценностной системы творчества Иво Андрича, расширило методологию постижения художественного мира писателя, позволило добиться более глубокого проникновения в ментальный мир автора и точнее определить особенности его речестилевой системы.
Специфика средств и способов эстетической репрезентации концептов «жизнь» и «смерть» в корпусе цикла новелл Иво Андрича даёт возможность говорить о своеобразии жанровой экспликации упомянутых художественных концептов.
В идиостиле Иво Андрича жизнь — это явление более сложное и многомерное, чем смерть. Разнообразие структурных компонентов концепта «жизнь» и богатство средств его объективации в цикле корпуса новелл «Дом на отшибе» свидетельствуют об этом. Однако данные концепты существуют неотделимо друг от друга. Осмысление и интерпретация в тексте цикла новелл «Дом на отшибе» этих философских категорий отражает многоплановость концептосферы Иво Андрича как проявление специфики его идиостиля.
Ключевые слова: фразеологизм, трансформированный фразеологизм, фразеологический эквивалент, идиостиль, концепты «жизнь» и «смерть».
Larisa Razdobudko-Covic,
Dr. Sc. (Philology), Professor at the Faculty of Philology, University of Mitrovica (Kosovska Mitrovica); e-mail: lrazdobudko@mail.ru
Branimir Covic, PhD, Academician, Professor at the Faculty of Philology, Pan-European University, Banja Luka, Bosnia and Herzegovina; e-mail: covicb@mail.ru
Phraseological Peculiarities of Artistic Concepts "Life" and "Death" in Ivo Andric's Cycle of Short Stories "The House on the Outskirts" and its Russian Translation (Celebrating Ivo Andric's 120th Birthday)
The study of phraseological means of representing the concepts of "life" and "death" reveals a whole range of phraseological units, which are elements of the writer's idiostyle. It is to be noted that sometimes phraseological units are complicated by the author's connotations, so that in the context their general meaning is undergoing a certain transformation, resulting in the emergence of the author's individual meaning of such units. The analysis of phraseological verbalization of the concepts of "life" and "death" shows that in the text of the work the concepts become explicit by means of phraseological units that are part of the associative-semantic field of "life" and "death".
Thus, the study of basic concepts of "life" and "death", the fundamental units of Ivo Andric's philosophical and value systems, has expanded the methodology of comprehending the author's artistic world, penetrating deeper into his mental world and defining distinct features of his speech-style system.
The peculiarities of the ways and means of aesthetic representation of the concepts of :life" and "death" in Ivo Andric's cycle of short stories "The House on the Outskirts" make it possible to speak of the uniqueness of the genre explication of the above mentioned concepts.
In Ivo Andric's idiostyle, life as a phenomenon is more complex and multidimensional than death. A variety of structural components of the concept of "life" and the many means of its objectivation in the above mentioned cycle of short stories testify to this fact. However, these concepts are inseparable from each other. Comprehension and interpretation of these philosophical categories in the cycle reflect the multifaceted nature of Ivo Andric's concept sphere as a manifestation of his idiostyle.
Key words: phraseology, transformed phraseological unit, phraseological equivalent idiostyle, the concepts of "life" and "death".
Материалом для настоящей работы послужил цикл новелл Иво Андрича «Дом на отшибе», являющийся заключительным аккордом творчества писателя и сочетающий реальное и имагинарное начала. Авторы параллельно исследуют как оригинальный авторский текст на сербском языке, так и его перевод на русский язык, осуществлённый Александром Романенко [Андрич, 1984, c. 119—208].
В качестве объекта исследования выступают фразеологические репрезентации концептов «жизнь» и «смерть» и ряд связанных с ними дихотомий: потусторонний-посюсторонний, здешний-нездешний мир, факт-фикция. Выбор фразеологизмов в качестве объекта исследования обусловлен тем, что невозможно переоценить роль фразеологических единиц языка в реконструкции национальной картины мира. Фразеологические единицы отражают исторический опыт народа, а применительно к ключевым концептам дают информацию о тех знаниях, которыми располагает культура относительно стоящих за этими фразеологическими единицами фрагментов «невидимого» мира.
В методологии современного языкознания одно из ведущих мест занимает когнитивный подход к изучению языковых явлений. Концепты понимаются как единицы оперативного сознания, которые являются отражением факта действительности [Кубряко-ва, 1998, с. 47—50]. Они могут быть вербально представлены в виде ядерных лексем, фразеологических единиц, паремий, словообразовательных структур и т.д. Такое разнообразие средств их вербализации в языке предоставляет возможность полного отражения картины мира и культурных традиций в сознании носителей языка.
В современном сопоставительном языкознании, да и в лингвистике в целом отмечается довольно пристальное внимание к исследованию концепта «жизнь». В качестве примера можно привести тот подход к изучению вербализации названного концепта и его репрезентации во фразеологических единицах [Ипанова, 2003, с. 22—29; Новикова, 2003], при котором концепт «жизнь» в рамках когнитивного анализа рассматривается как «духовная жизнь человека» [Яковенко, 1995]. Однако в современных лингвистических исследованиях концепт «жизнь» чаще всего изучается в сопоставлении с концептом «смерть». При этом подходе интересующие нас концепты изучаются с точки зрения их лексической представленности в сознании носителей языков [Тимонина, Барабанова, 2009, с. 164—168; Чернейко, Хо Сон Тэ, 2001, с. 50—59], а также с позиций выявления структурных связей, организующих лексико-семанти-ческие поля данных концептов при сопоставлении нескольких языков [Гольдберг, 1984].
В ряде исследований указанные концепты рассматриваются как антитеза в культурологическом аспекте [Власова, 2003, МршевиЙ-РадовиЙ, 2008, РадиЙ-ДугоаиЙ, 2003], в других исследуется их вербальная представленность в идиостилях определённых писателей [Бычкова, 2004; Дзюба, 2001; Ермакова, 2006; Чумак, 2004], в третьих они становятся объектом исследования переводоведения [Влахов, Флорин, 1980; Гарбовский, 2007; Пе]ановиЙ, 2010]. С позиций пе-реводоведения важно определить, каковы тенденции перевода упомянутых фразеологических единиц при переводе текстов с одного языка на другой. Все перечисленное является обоснованием актуальности выбранной темы исследования.
Цель настоящей работы: 1) выявить специфику индивидуально-авторского содержания исходных ключевых концептов «жизнь» и «смерть» и смежных с ними в цикле новелл Иво Андрича «Дом на отшибе»; определить механизмы взаимодействия этих концептов в идиостиле писателя; 2) определить круг фразеологических единиц, вербализующих концепты «жизнь» и «смерть» в их противопоставлении друг другу путём анализа синтагматических отношений; и, наконец, 3) определить тенденции перевода фразеологизмов, яв-
ляющихся средством вербализации упомянутых художественных концептов «жизнь» и «смерть», с сербского языка на русский. Следует учитывать близкое родство этих языков и связанные с ним проблемы, в частности интерференцию как явление взамодей-ствия структур и структурных элементов языков, находящихся в контакте, что в переводе приводит к изменению в структуре или элементах структуры одного языка (языка цели) под влиянием другого (исходного языка).
Хотя каждая новелла в своём роде уникальна (и по переплетению пластов текста, и по возможностям интерпретации), наблюдается ряд устойчивых особенностей в стратегии текстообразова-ния, характерных не только для малой прозы писателя, но и для его художественной манеры в целом. В первую очередь это касается способов репрезентации универсальных текстовых категорий (пространства, времени, субъекта повествования, вербализации основополагающих концептов «жизнь» и «смерть», которые, как мы уже отметили, и являются предметом настоящего исследования). В каждой новелле есть свой ракурс освещения сущности ключевого образа, связанного с постижением смысла человеческой жизни, то есть её способности быть выше физического существования — остаться надолго в памяти людей. Вербализация основных концептов бытия (и небытия) в структуре текста осуществляется единством семантически родственных ключевых образов, выступающих эталонами в соотнесённости концептов человека и вечности.
Как отмечает исследователь творчества Иво Андрича Ольга Кириллова, «черты его поэтики самопародируются в сборнике новелл "Дом на отшибе". Литературная игра как важнейший элемент художественного целого сборника порождает определённую структурную заложенность в концепцию книги, отстранённость от мира неавторской словесности, который становится здесь объектом литературного осмысления и который представлен персонажами созданного Андричем в течение всей жизни художественного мира. Эта книга, моделирующая уже созданный художником мир, книга — прощание (последняя книга Андрича, опубликованная посмертно), где автор, следуя законам принятой им игры, сам обращается в персонажа, находящегося внутри того мира, от которого читатель посредством игры отстраняется. Это противоречие становится источником иронии, выражающей драматическое по сути своей мировосприятие художника, родившегося на грани эпох и перекрёстке культур» [Кириллова, 1990, с. 147—150].
На основании анализа текстов 11 новелл цикла «Дом на отшибе» («Бонваль-паша», «Али-паша», Барон», «Землемер и Юлка», «Цирк», «Яков, друг детства», «Рассказ», «Рабыня», «Две жизни», «Любовь», «Зуя») представляется возможным говорить об особом
и преобладающем способе представления художественного времени, который можно определить как «идея связи времён, выраженная не в безликом его движении, а в череде людских судеб, как звеньев одной цепи. Такая связь существует, считает Андрич, хотя она не всегда видна, хотя она сложна и причудлива. Воплощение этой причудливой связи — уединённый дом в старой части Сараева, где обитает автор-рассказчик и где его посещают призрачные собеседники, повествующие о себе» [Яковлева, 1984, с. 18]. Среди посетителей-призраков «дома на отшибе» выделяются и один из локальных самодержцев Боснии Али-паша, под конец жизни без видимых причин смещённый, подвергнутый унизительному наказанию и убитый; и девушка-невольница, покончившая с собой накануне продажи, так как «это было единственное утешение, единственный путь к спасению. Из-за жизни отказаться от жизни... Исчезнуть навсегда, как исчезло всё, что ей принадлежало»; это и шалый француз Бонваль-паша, буйный, «этот гротескный, но отнюдь не смешной искатель приключений и весельчак», который «сотни раз оказывался в трудных ситуациях, но никогда не попадал в безвыходные», «приводящий в смятение мирный и богатый город Сараево»; а рядом с ним «один из спокойных и приятных посетителей дома на отшибе Ибрагим-эфенди Шкаро, чудаковатый легендарный рассказчик, «жизнь которого так и прошла в рассказах, словно она сама рассказ», а рассказы его «живут долго и переходят из уст в уста по всей Боснии», хотя прошло уже полвека от его кончины; и старый циркач, влюблённый в холодную и бессердечную канатную плясунью; и добрая, безотказная служанка Зуя, посвятившая свою жизнь хозяевам, их детям и внукам; и землемер, не выдержавший безобразий жены Юлки... Каждый из этих персонажей, принадлежавший к разным эпохам, национальностям и вероисповеданиям, прежде всего личность, неповторимая и цельная. Они оказываются в ситуациях, которые не в силах изменить, и все же каждый сохраняет верность себе, даже если за это приходится заплатить жизнью.
Жизнь и смерть — две философские категории, два ключевых художественных концепта, вербализация которых в тексте произведения отражает индивидуально-авторское мировосприятие Иво Андрича. Исследование способов языковой объективации позволяет установить эстетические связи компонентов текста с его концептуальной целостностью и определить особенности идиостиля Иво Андрича. Ядерными лексемами этих концептов соответственно являются жизнь-смерть (серб. живот-смрт) и ряд сопровождающих эту антитезу противопоставлений.
В основе методологии данного исследования лежит комплексный подход, в котором в качестве основного выступает метод концеп-
туального анализа текста, предполагающий рассмотрение способов языковой манифестации упомянутых концептов с последующим моделированием их структуры. Используя приёмы семантико-стилистического, контекстуального и интертекстуального анализа текста, позволяющие выявить наличие межъязыковых и внутриязыковых признаков концептов «жизнь» и «смерть», было установлено, что:
1.1. Ядерная лексема концепта «жизнь» (серб. «живот») в новелле «Бонваль-паша» реализует такие значения, как:
— образ жизни ("Tu se, pod komandom princa Evgenija Savojskog, istakao isto toliko svojim sposobnostima koliko i svojim raspusnim zivotom i svojom kavgadzijskom cudi..." (s. 13) — «Здесь, состоя под командой принца Евгения Савойского, он выдвинулся как своими способностями, так и разгульным образом жизни и необычно вздорным характером...» (с. 122); "Jeo je i pio nemilice, a umeo i da zivi nedeljama o hlebu i vodi" (s. 18) — «Он ел и пил невообразимо много, но случалось, неделями жил на воде и хлебе...» (с. 126); "Znam da mu (Alipasi, glavnom liku i kazivalu iz istoimene novele. — L.C.) oholi grof Bonval nikad i niposto ne bi ustupio ni nokat od svog prava prvenstva sa kojim se rodio i koje je neokrnjeno proneo kroz svoj ludi i neobicni zivot..." (s. 19) — «Я понимаю, что ему (Али-паше, герою и сказителю одноименной новеллы. — Л.Ч.) кичливый граф Бонваль никогда и ни за что не уступит ни на йоту своего права первенства, каким он обладает по рождению и какое с честью пронёс через всю свою шальную и необыкновенную жизнь...» (с. 126—127)) Информация передаётся с помощью фразологизмов raspusni zivot — разгульный образ жизни, zmti o hlebu i vodi — жить на воде и хлебе, ne ustupiti ni nokat — не уступить ни на йоту. Интересно отметить, что не редки случаи, когда свободное словосочетание автор перевода даёт как фразеологизм анализируемого концепта (kavgadZijskа cud — вздорный характер), иногда и с индивидульно-авторскими преобразованиями. Например, компонент голова фразеологизма шальная голова заменён словом жизнь: луд живот — шальная жизнь;
— жизнь как действие ("...Pred opasnoscu da bude vezan sproveden na austrijsku granicu, gde ga je ocekivala sigurna smrt, Bonval je, po savetu svojih sarajevskih prijatelja, presao na islam..." (s. 14) — «Опасность, что его свяжут и доставят на австрийскую границу, где его ожидала верная смерть, побудила Бонвиля прислушаться к совету сараевских друзей и принять ислам...» (с. 123); или "...Nije licio ni po cemu na lepotane-zavodnike, ali i takav ruzan i naprasit umeo je da se priblizi i uvuce pod kozu zenama" (s. 18) — «Он ничем не напоминал обольстительных красавцев, но, уродливый и резкий, привлекал женщин и покорял их сердца...» (с. 126)). Информация реализуется с помощью фразеологизмов presao na islam — принять ислам, uvuce
pod kozu — покорить сердце, как и контаминацией двух фразеологизмов ocekivala je sigurna smrt — ожидает верная смерть.
— информация о человеке ("Covek otvoren i siroke ruke, on se, cak i u ovoj nepoverijivoj i zatvorenoj sredini, slobodno kretao i lako povezivao sa ljudima svih vera i staleza" (s. 14) — «Открытый и щедрый по натуре, он даже в этой, исполненной недоверия замкнутой среде чувствовал себя свободно и легко договаривался с людьми всех вероисповеданий и сословий» (с. 122). Устаревший сербский фразеологизм covek siroke ruke переведен с помощью свободного словосочетания щедрый по натуре, хотя в русском языке есть адекватный устаревший фразеологизм человек широкой руки; или "...To je snazan pedesetogodisnjak, ukoljica, raspikuca, gurman i veseljak sa otresitoscu i samopouzdanjem francuskog feudalca, sa prodornoscu avanturiste i bludnog sina koji smatra da covek vredi samo onoliko koliko ume da se probije u svetu i nametne ljudima..." (s. 13) — «Это крепкий пятидесятилетний весельчак, спорщик, транжир и гурман, отличающийся решительностью и самоуверенностью француского феодала, предприимчивостью авантюриста и блудного сына, который убежден, что стоящие люди лишь те, кто умеет добиваться в жизни желаемого и способен подчинить людей своей воле...» (с. 122); "Prcast i baburast nos" (s. 16) — «Вздернутый длинный нос» (с. 124)1. Эта информация может быть вербализована при помощи фразеологизмов, указывающих либо на внутреннюю отличительную черту характера (човек siroke ruke — щедрый по натуре, bludni sin — блудный сын, svuda u svom i na svom — всюду чувствует себя дома), либо на внешность человека (prcast i baburast nos — вздёрнутый нос);
— восприятие жизни (гедонизм, жизнь как наслаждение) ("Osvaja ljude, cesto zaobilazi i jos cesce gazi zakone, provodi svoje cudi i ostvaruje zamisli, nikad se ni za trenutak ne ustrucava da bude ono sto je..." (s. 17) — «...Подчинял себе людей, часто обходил, а куда чаще нарушал законы. Следовал своим капризам и воплощал свои замыслы, никогда ни на один миг не стеснялся быть самим собою...» (с. 125)). Эта информация реализуется с помощью следующих устойчивых словосочетаний: da bude ono sto je — быть самим собою, gaziti zakone — нарушать законы, provodi svoje cudi — следовать своим капризам2, ostvariti zamisli — воплощать свои замыслы.
На основании проведённого анализа перевода данной новеллы на русский язык, осуществлённого А. Романенко, можно сделать вывод, что в сербском языке ядерная лексема концепта «жизнь»
1 Следует отметить, что переводчик baburast nos перевел ошибочно: как длинный нос. Следовало бы перевести как мясистый или толстый нос; "... kao da je uvek i svuda u svom i na svom" (s.15) — «...всюду чувствует себя дома» (с.124)).
2 Сербский фразеологизм provodi svoje cudi лучше перевести как удовлетворял свои капризы (причуды).
реализует значения в основном такие же, как и в русском языке: образ жизни, жизнь как действие, информация о человеке (внутренняя и внешняя характеристики человека), восприятие жизни.
Вместе с тем есть и отличные от сербского значения, которые выявляются только в результате анализа перевода. Это такие как:
— жизнь как цель («...Это крепкий пятидесятилетний весельчак, спорщик, транжир и гурман, отличающийся решительностью и самоуверенностью француского феодала, предприимчивостью авантюриста и блудного сына, который убеждён, что стоящие люди лишь те, кто умеет добиваться в жизни желаемого и способен подчинить людей своей воле...» (с. 122) — "To je snazan pedeseto-godisnjak, ukoljica, raspikuca, gurman i veseljak sa otresitoscu i samo-pouzdanjem francuskog feudalca, sa prodornoscu avanturiste i bludnog sina koji smatra da covek vredi samo onoliko koliko ume da se probije u svetu i nametne ljudima..." (s. 13). Обычное свободное словосочетание оригинала da se probije u svetu в переводе даётся в виде фразеологического добиваться в жизни).
Перечисленный состав значений ядерных лексем в каждом из сравниваемых языков представляет понятийную часть исследуемого концепта «жизнь» (серб. «живот»).
1.2. В системе мировосприятия автора цикла новелл «Дом на отшибе» явления жизни и смерти реализуется в виде своеобразной триады жизнь — смерть — бессмертие. Идея Иво Андрича о вечном существовании в человеческой памяти (обусловленном земной жизнью, образом жизни, стремлением к созиданию, гармонии, единству со всем сущим) предполагает неизбежность смерти как физического явления. Человек на пути к бессмертию как к особой форме присутствия в памяти потомков воспринимает смерть как этап и своеобразное подведение итогов, чем преодолевается боязнь смерти.
Так, несмотря на то, что главный герой новеллы «Бонваль-паша» «вплоть до своего смертного часа устраивал пиршества, на которых плясал и пел озорные солдатские песни, он умер с чувством сожаления, что его прах не будет смешан «с пеплом его предков». А пока он умирал, за душу его боролись ходжи и католические священники из Перы, и те и другие озабоченные его вечным спасением, о котором он сам никогда не проявлял ни малейшей заботы» (с. 123) — "Sve do samrtnogcasa priredivao je gozbe na kojima je igrao i pevao obesne vojnicke pesme. Pa ipak, umro je sa osecanjem zaljenja sto se njegov pepeo nece pomesati» sa pepelom njegovih predaka. Dok je umirao, o njegovu dusu su se otimali hodze i katolicki popovi iz Pere, zabrinuti i jedni i drugi za njegovo vecito spasenje o kome on sam nije nikad brinuo" (s. 15). А потом осталась и долго жила о нем память... — Posle toga ostalo je i dugo trajalo secanje na njega; u tom
secanju, on je ziveo uvecan i ulepsan i onda kad je od sve njegove besne snage postojala jos samo saka praha tamo u starinskom turbetu u Cari-gradu (s. 18-19).
Из приведённых примеров видно, что художественный концепт «смерть» в новелле «Бонваль-паша» у Иво Андрича вербализуется как с помощью универсальных фразеологизмов — библеизмов: samrtni cas — смертный чаc, vecito spasenje — вечное спасение, так и устойчивого сочетания ostalo je i dugo trajalo secanje na njega, которое переведено метафорическим словосочетанием — осталась и долго жила о нем память.
2.1. Что касается следующей новеллы, «Али-паша», то для неё концепты «живот — жизнь» и смрт — смерть» могут быть объединены рамками одного концепта: «живот/жизнь» — «смрт/смерть», поскольку в этой новелле, как и в человеческом сознании, данные понятия неотделимы друг от друга. Именно здесь раскрывается целый ряд острейших проблем существования: бытие человека на грани жизни и смерти в так называемых пограничных ситуациях, в том числе и во время кризисных ситуаций и обстоятельств. Осознание себя как смертного существа и переосмысление в связи с этим смысла жизни, раскрытие внутренних возможностей человека, часто неизвестных ему самому и открывающихся только в экстремальных ситуациях.
Главный герой Али-паша «с пьедестала своих страданий, словно с высочайшей горы, <...> увидел и постиг <...>истину о людях и их отношениях полнее и глубже, нежели когда-либо прежде... Есть вещи, которые можно было понять лишь тогда, с деревянного седла на облезлом муле, но которые надо бы знать, ведь тогда его жизнь и многие его поступки открылись в другом, истинном свете, и люди лучше бы умели управлять собой и другими» (с. 137) — в оригинале: "Sa postolja svoga stradanja, .on je sagledao i uvideo, kaze, neke istine o ljudima i ljudskim odnosima, bolje i jasnije nego ikad ranije u svome zivotu... Ima stvari koje su samo tada i samo onako sa drvenog samara i olinjale mazge mogle da se sagledaju, a koje bi trebalo da se znaju, jer bi se tada njegov zivot i mnogi njegovi postupci objavili u drugoj, pravoj svetlosti, i ljudi bi bolje znali da vladaju i da se vladaju" (s. 32).
Человеку только кажется, что бренный мир не меняется. «Казалось, он так будет править до самой смерти и передаст своим потомкам страну и власть» (с. 128) — в оригинале: "Izgledalo je da ce tako vladati do smrti i da ce potomcima ostaviti zemlju i vlast" (s. 22).
Но всему есть конец. В пограничных ситуациях обостряются чувства и мысли человека о неизбежности ухода из бренного мира. При осознании конечности собственной жизни, и в особенности близкого конца, личность начинает осмысливать собственную судьбу по-иному, как бы поднимаясь над повседневностью, нередко
преодолевая уровень обыденного сознания — «...он хотел бы, чтобы правдивая и полная история его жизни стала известна всем. Если это возможно — хорошо, но он ни о чем не просит и ни на чем не настаивает. У господа и без того все записано» (с. 137) — в оригинале: "Zato, samo i jedino zato, zeleo bi on da se njegova prava i potpuna istorija iznese na videlo. Ako moze — dobro, ali on ne moli i ne navaljuje. Uboga je i tako sve zapisano. Ali ako moze, onda, eto, voleo bi, narocito zbog drugih" (s. 33).
«...это судный день, в котором свет и тени не растут и не уменьшаются и в котором все останется застывшим и неизменным, ... пока не свершится то, чему суждено свершиться» (с. 133). В оригинале: "...to je Sudnji dan u kome svetlost i senka ne rastu i ne opadaju i u kome ce sve ostati ukoceno i bez promene, kao pozadina, dok se ne izvrsi sto treba da bude izvrseno» (s. 27—28).
«В эти дни на этом пути он постиг, что являет собой человек, когда внезапно лишается всего, и, утратив все, встаёт на собственные ноги, и, один как перст, противостоит всем силам окружающего мира, беспомощный, но несломимый (может лучше: непобеждённый?)» (с. 129). В оригинале: "U tim danima, na tom putu, u njemu je svanulo saznanje: sta ostaje od coveka koji odjednom sve izgubi i tako, lisen svega, stane na sopstvene noge, sam i go, protiv svih sila sveta oko sebe, bespomocan a nepobediv" (s. 23). В переводе дословно переведён фразеологизм stane na sopstvene noge — встать на собственный ноги, что существенно меняет смысл предложения, так как эти фразеологизмы — межъязыковые омонимы. Более адекватными были бы следующие варианты перевода: 1. увидел мир другими глазами, у него открылись глаза, или 2. перестаёт смотреть на мир через розовые очки.
В приведённых отрывках дана философия концепта «жизни и смерти» главного героя Али-Паши. Этот концепт реализуется во фразеологизмах: stane na sopstvene noge — увидел мир другими глазами, Sudnji dan — судный день, vladati do smrti — до самой смерти, sam i go — один как перст, которые легко распределяются по уже выделенным значениям, таким как:
— информация о человеке (sam i go — один как перст, stane na sopstvene noge, као и polozaj prvog coveka — положение первого человека: ...otpoceo je dugu i nemilosrdnu borbu sa svojom bracom i drugim odzakovicima svoga kraja za polozaj prvog coveka u Hercegovini (s. 20) — ...он вступил в долгую и жестокую борьбу с братьями и прочими здешними родственниками за положение первого человека в Герцеговине (с. 127)) и
— жизнь как действие (vladati do smrti — до самой смерти, как и не приходить в голову, обстоятельства складываются: "...i nije ni pomisljao da mogu naici i takve prilike u kojima ce se njegova bezbrojna,
vec poslovicna lukavstva pokazati kao zastarela, cak opasna po njega" (s. 23) — «...ему не приходило в голову, что обстоятельства сложатся так, что его бесчисленные привычные хитрости окажутся устаревшими и даже опасными...» (с. 129—130); "Medutim, stari vezir je primio vest o njihovom neuspehu kao najprirodniju stvar na svetu, ili se tako pravio" (s. 25) — «Однако старый визирь принял весть об их неудаче как самую естественную весть на свете или сделал вид, будто это так» (с. 131); "...da se sad ne pita ni za zdravlje ni za bolest, nego samo za zivot i za smrt" (s. 25) — «...надо думать не о здоровье и болезни, но о жизни и смерти (чем быстрее, тем лучше» (с. 131)).
Следует добавить, что имплицитно выделяется ещё одно значение анализируемого концепта — смысл жизни.
3.1. Третья новелла этого цикла «Барон» дополняет концепт «жизнь/живот/» вербализацией следующими фразеологизмами, имеющими значения:
— качество жизни: (rn)srecan zivot — (не)счастливая жизнь («И это лишало несчастного барона всякого авторитета в чужих и всякого уважения в собственных глазах, закрывало ему все пути, делало для него невозможной счастливую жизнь в семье и обществе, из-за этого над ним, иногда грубо и откровенно, иногда за спиной и подло, смеялись окружающие его люди, даже те, кто в сто крат его хуже» (с. 139) — "I to je ono sto nesrecnom baronu oduzima svaki ugled u tudim i svaku vrednost u njegovim rodenim ocima, sto mu zatvara sve puteve, onemogucuje srecan zivot u drustvu i porodici, zbog cega mu se, cas grubo i otvoreno, cas iza leda i podlo, podsmevaju svi ljudi oko njega, pa i oni koji su po svemu sto puta gori od njega" (s. 35—36)).
Эти примеры не только дополняют уже известные значения анализируемых концептов новыми фразеологическими единицами, но свидетельствуют о том, что в пределах контекста общеязыковые значения данных фразеологизмов претерпевают смысловую трансформацию, в результате которой возникают порой и индивидуально-авторские значения:
— информация о человеке: Beznadan slucaj — Безнадёжный случай, у najboljim godinama — в расцвете сил, pokosen — сбитый с ног (как удар молотом звучит в новелле вся безнадёжность положения, в которое игрой судьбы попал несчастный барона Дорна: "Slucaj je bio beznadan" (s. 40) — «Случай был безнадёжный» (с. 144); "Beznadan slucaj" (s. 43) — «Безнадёжный случай» (c. 145), "Mozda upravo zato sto je njegov slucaj tako narocit i toliko beznadezan" (s. 43) — «Может быть, и в самом деле потому, что случай его такой особенный и такой безнадёжный» (с. 146); "A rakija je od tog snaznog coveka u najboljim godinama..." (s. 41) — «А ракия крепкого, в расцвете сил человека...» (с. 144); "...i baron je, grubo probuden i pokosen, padao sa svoje mesecarske visine, na koju se bio uspeo, duboko dole u svoju bedu
malog i smesnog, nepopravljivog lazova" (s. 40) — «...и грубо пробуждённый, сбитый с ног, падал на землю со своей лунатической высоты, на которую он взобрался» (с. 143).
3.2. Ритуалы, связанные с приближающейся смертью: pricesCе — принять причастие ("Umro je, posle sest meseci, na svom porodicnom imanju u Stajerskoj, primivsi po pradedovskom obicaju pricesce iz ruke opata susednog cistercitskog manastira. Ali je i posle pricesca u samrtni-ckom buncanju, trazio malo bosanske sljivovice i zalio za vecernjim sedenjima i razgovorima na vrelu Bosne, kraj Sarajeva" (s. 43) — «Он умер полгода спустя в родовом имении в Штирии, приняв причастие... из рук аббата соседнего цистерцианского монастыря. Однако и причастившись, в предсмертном бреду по вечерним сборищам и беседам у истока Босны близ Сараева...» (с. 145)).
4. Из приведённых ниже примеров фразеологической вербализации концептов «жизнь» и «смерть» можно заключить, что в тексте произведения рассматриваемые концепты эксплицируются не только фразеологизмами, входящими в состав данных концептов, но и их ассоциативно-смысловыми полями (в тексте обозначены курсивом и подчёркнуты). Вместе с тем анализ фразеологических средств языковой репрезентации концептов позволяет выявить весь комплекс фразеологических единиц, являющихся элементами идиостиля писателя, который мы приведём ниже:
4. 1. Новелла «Землемер и Юлка»
— способ прекращения жизни
"Sahrana je obavljena uz uCesce gotovo svih gradana S. i uz pojanje svestenika, iako su svi tvrdo verovali da je pocinio samoubistvo" (s. 46) — «На похороны пришли почти все жители С., состоялось и отпевание, хотя ни у кого не было сомнений, что он покончил с собой» (с. 148).
— поведение человека в критических ситуациях жизни:
Moderirati se — (*от лат. moderor, 1 — обуздывать, сдерживать.
Вряд ли это неологизм автора. Не исключено, что это диалектизм, возникший под влиянием романоязычных соседей, или жаргонизм) загадочное слово, представляет собой повторяющееся три раза обращение-предупреждение мужа к жене, которая мужу изменяет. Эта фраза удачно переведена русским фразеологизмом держать себя в руках, что подсказано окружающим контекстом, в особенности в третьем его повторении.
1. "Julka, moderiraj se!, rekao sam. Samo toliko. A ona dobro zna sta te reci znace kad ih ja kazem. Trebalo bi da zna. Pa ipak, izgleda da ne zna, ili ne mari za njih. Bavo ce ga znati" (s. 41); — «Юлка, держи себя в руках», — всерьёз пригрозил я. Только и всего. А она отлично знает, что означают эти слова. Должна бы знать. Но, выходит, не знает или плюёт на них, чёрт побери (с. 150);
2. "Moderiraj se, Julka", kazem ja, opet u nekoj prilici, a ona ne kaze nista, samo sa dosadom sklapa oci, kao da to, molim vas, nesto znaci, i kao da je to neki odgovor (s. 42) — «Держи себя в руках, Юлка», — говорю я снова, а она и не отвечает, только досадливо веки сомкнёт. Будто это, судите сами, что-то означает, будто это ответ (с. 151);
3. "Moderiraj se, Julka", pokusavam da je mirim, a plac bukne ponovo, kao da sam kantu benzina dolio na prituljenu vatru (s. 44) — «Держи себя в руках, Юлка», — пытаюсь я её успокоить, но она с новой силой ударяется в слёзы, точно я ведёрко бензина плеснул в угасающий огонь (с. 153)3.
Предостережения и угрозы мужа не дали положительных результатов, и это привело к обострению их отношений, что демонстрируется рядом соответствующих фразеологизмов типа:
— dovevesti do besa — приходить в ярость ("To pocinje da te ljuti sve vise i vise, i najposle moze coveka da dovede do, do... do besa" (s. 50) — «...Злишься все больше и больше и наконец приходишь в ярость» (с. 151));
— izici iz takta ("Pa to je da i najmirniji covek pobesni i da izide iz takta» (s. 50) — «А ведь это способно разъярить и заставить забыть о приличиях самого спокойного человека» (с. 151)4;
— udarila ti krv u glavu — кровь бросается в голову ("...udari ti krv u glavu, i ti osetis potrebu da se branis i da dokazujes da si tu, ziv, i da nisi lud" (s. 51) — «...то кровь бросается в голову и возникает острая потребность защищаться и доказывать, что ты здесь живой и в своём уме» (с. 152)); а также
— информация о человеке: meka srca covek — доброе сердце ("Dobro sam vaspitan i meka srca covek..." (s. 53) — Я человек воспитанный, сердце у меня доброе...» (с. 153). Фразеологизм covek meka srca переведён свободным словосочетанием доброе сердце).
В следующих новеллах список фразеологизмов может быть пополнен значениями анализируемых концептов, нехарактерными для их номинативного значения; они дают характеристику либо поведению героя, либо его действию, что каким-то образом определяет судьбу героя, его жизнь.
3 Кстати, в данных отрывках А. Романенко допустил несколько ошибок как на фразеологическом, так и на лексическом уровне, которые, как правило, сопровождают переводы с близкородственного языка вследствие наличия межъязыковых синонимов. Например, 1) «чёрт побери» не является эквивалентом сербскому фразеологизму "davo ce ga znati", а «чёрт /бог/ его знает»; «чёрт побери» — эквивалент сербскому "davo ga odneo"; 2) "sa dosadom sklapa oci" переведено «досадливо веки сомкнёт», а нужно было — «со скукой веки сомкнёт». С другой стороны, хотя кажется слишком свободным перевод сербского "rekao sam" как «всерьёз пригрозил я», но предыдущая угроза «Держи себя в руках, Юлка» полностью оправдывает такую свободу прочтения внутритекстовых скрытых смыслов.
4 Для сербского устойчивого словосочетания izici iz takta переводчик не нашёл адекватного в русском языке и перевёл глаголом разъярить).
5. Новелла «Цирк»:
— stiskati zube ("Stiskao sam zube i nastojao da zadrzim suze teskog razocaranja..." (s. 61)) — оterati na prosjacki stap ("Naprosjacki stap ce ga oterati" (s. 64)) — пустить по миру («Она пустит его по миру» (с. 162));
— isprazniti dzepovi ("Ne samo sto ti prazni dzepove, nego ti je popila mozak i srz iz kostiju" (s. 64) — пустой карман «Она не только твои карманы опустошила, она все соки из тебя — popiti mozak i srz iz kostiju ("Ne samo sto ti prazni dzepove, nego ti je popila mozak i srz iz kostiju" (s. 64)) — соки высосать («Она не только твои карманы опустошила, она все соки из тебя высосала...» (с. 162));
— gledati pravo u oci ("I govoreci to, gledala mu je pravo u oci, bez uzbudenja, bez mrznje, hladno i rasejano" (s. 66)) — смотреть прямо в глаза («И все это время она смотрела ему прямо в глаза» (с. 163));
— u cetiri oka ("...u Cetiri oka i pred ljudima..." (s. 65)) — с глазу на глаз («...измывавшейся над ним... и с глазу на глаз, и при людях...» (с. 163));
Иногда свободное словосочетание оригинала переводчик заменяет фразеологическим эквивалентом: "Jedva su me urazumili..." (s. 61) — Прийти в себя (привести в себя) (с. 159).
Таким образом, представляется целесообразным отметить, что дискурс меняет смысл фразеологических единиц, и они становятся периферийной частью наших анализируемых концептов.
Кроме новых контекстуально обусловленных значений фразеологизмов в функции данных концептов в этой новелле имеются также ранее указанные значения концепта «жизнь», например:
— информация о человеке: nemirna srca i pritajena daha ["Nemirna srca i pritajena daha usao sam... u cikrus koji je bio jarko osvetljen..." (s. 56) — Cзамирающим сердцем, затаив дыхание, вступил я... внутрь освещенного шатра...» (с. 156). Или свободное словосочетание оригинала заменено в переводе фразеологизмом с соответствующим значением: usukao je i olinjao — cлица спал ("Eto si se sav usukao i olinjao..." (s. 65) — «То-то ты высох и с лица спал!» (с. 162)).
6. Новелла «Яков, друг детства»:
— поведение человека:
— nepada na um ("Ali Jakovu to na um nepada..." (s. 72) — в голову не приходит («Якову подобное и в голову не приходит» (с. 168);
— ne ide za rukom ("... nije pos lo za rukom" (s. 72) — свободное словосочетание («...чего ему самому не удалось добиться» (с. 168); свободное словосочетание ...da ga iskoriscuju в данной новелле переведено русским фразеологизмом жить за счёт кого-то с соответствующим значением: "...da kaze da su paraziti i da ga iskoriscuju" (s. 71) — «...они паразиты и живут за его счет» (с. 168));
— как и глагол zaduzivati — фразеологизмом залезать в долги: "...jer on nije od onih sto posrcu ulicom, sto se zaduzuju ili izazivaju skandale" (s. 72) — залезть в долги («...слоняются по улицам, залезают в долги...» (с. 168));
Значения, входящие в состав концепта «жизнь»:
— информация о человеке: u najlepsim godinama ("To je snazan i vedar covek" u najlepsim godinama — в расцвете сил («Это — образ жизни»: фразеологизм переведён свободным словосочетанием:
Psovati sve zivo i mrtvo ("...i psovao sve zivo i mrtvo" (s. 70)) — свободное словосочетание «Поносить все живое и мертвое» (с. 167).
7. Ассортимент средств вербализации концептов «жизнь-смерть» в новелле «Рассказ» своеобразен и находится в прямой связи с трактовкой характера главного персонажа Ибрагим-эфенди, чудаковатого, «никогда не занимающегося «серьезным занятием» и ни к чему рук не прикладывающего (с. 177) (...ali nekim poslom, onim sto se zove "ozbiljan posao", nije se nikad bavio niti se primao nekog zanimanja (s. 82)), но бесподобного сказочника, живущего в воображаемом мире своих удивительных историй, не похожих на окружающую действительность. Оказывается, что его небылицы — своего рода протест против произвола властей, погубивших его отца. С молоком матери всосавший горечь сиротства и ненависть к убийцам отца и виновникам скоропостижной смерти матери, которая «покинула сей мир, не найдя слов для выражения того, что привело её к смерти...» (с. 177) ("...otisla je sa sveta, ne nasavsi reci za ono od cega je umrla" (s. 82)). Не обладавший отцовским мужеством, Ибрагим ушёл в вымышленный мир. («Вместо так называемой реальной жизни, удар которой он ощутил еще в материнской утробе, он создал себе иную действительность, существующую в его рассказах» (с. 180—181)). В мире, о котором он постоянно рассказывает своим землякам «простым душам», люди окружены уважением, никто никого не обижает, а все происходящее имеет благополучный конец, хотя «иные начальники, чиновники и "деловые люди" неодобрительно относились к... его рассказам...». Их оскорбляло, «что над ними смеётся столько простых смертных. И все же эти его сказы оставили след, и след заметный. Хотя сказочник давно похоронен на сараевском кладбище, он оживает как легенда и его истории передаются из уст в уста по всей Боснии. Так он избежал смерти и обманул судьбу. Вот уже около пятидесятилетия он лежит в могиле на Алифаковце. Но нет-нет и оживает как легенда» (с. 180). (Ср. «Bivalo je da neki prvaci, drzavni sluzbenici i "ljudi od posla" nisu dobro primali ni Ibrahim-efendiju ni njegove price ali ih vreda, izgleda, to sto se toliki ostali ljudi smeju... а price zive dugo i idu od usta do usta po celoj Bosni» (s. 85)). Из приведенных отрывков видно, что значительная часть фразеологизмов данной новеллы представлена
теми единицами, которые являются средствами вербализации концептов жизнь и смерть:
— информация о человеке: "ljudi odposla" — «деловыелюди», ostali ljudi — простые смертные (очередной перевод свободного словосочетания русским фразеологическим оборотом);
— образ жизни: niti se primao nekog zanimanja — рук не прикладывать;
— жизнь в противопоставление смерти: otisla je sa sveta — покинула сей мир.
Что касается фразеологизма od usta do usta (из уст в уста), то он осложнён авторскими коннотациями, т.е. в пределах контекста общеязыковые значения данного фразеологизма претерпели смысловую трансформацию, в результате которой возникло индивидуально-авторское значение, и фразеологизм стал связующим звеном своеобразной авторской триады жизнь — смерть — бессмертие, где идея о вечной жизни человека передаётся противопоставлением «он лежит в могиле», «но нет, он оживает как легенда».
8. В новелле «Рабыня» фразеологический корпус, связанный с концептами «жизнь-смерть», весьма и весьма разнообразен и богат разного рода противопоставлениями, поэтому их значения нехарактерны для номинативного значения концепта «жизнь». Ситуация в первую очередь осложняется основным, сквозным парадоксальным противопоставлением — «смерть во имя жизни» (смерть как «единственный путь спасения») — и сопровождающими его антонимами: «чёрный-белый» «одушевлённое-неодушевлённое», «инстинкт смерти — инстинкт жизни» («страх смерти») и т.д. С помощью именно этих средств даётся характеристика нетипичного поведения человека и его действий; в данном случае истинной героини, девятилетней девочки Ягоды из небольшой герцеговинской деревни Прибиловичи. Турки сожгли деревню дотла, а её взяли в плен, посадили в клетку и собираются продать на приморском городском рынке. Оставшись без родни и родной деревни, девочка решила покончить с собой «во имя жизни»: Nema Pribilovica, nema njene kuce ni njenog roda. Pa onda nema ni nje! To bi bio jedini lek i najkraci put ka spasenju. Zbog zivota odreci se zivota. Stalno joj se privida plamen, a sa njim uporedo ide i zelja: nestati u tom plamenu! Da nestane, ali posve i zauvek, kao sto je sve njeno nestalo (s. 79) — Нет Прибило-вичей, нет её дома и её рода. Тогда, значит, и её самой нет! В этом было бы единственное утешение, единственный путь к спасению. Из-за жизни отказаться от жизни. Ей все время видится огонь, вызывающий одно желание — исчезнуть в этом огне! Исчезнуть навсегда, навеки, как исчезло всё, что ей принадлежало» (c. 184). И появляется навязчивая мысль — как это сделать? Сначала она решила не смотреть на окружающий противный ей живой мир
и не дышать, после того как «настал чёрный день» и «в душе её сами собою выросли другие Прибиловичи, чёрные, тяжёлые и мёртвые, они давят на неё, не позволяя глубоко вздохнуть, а люди, близкие ей люди, или погибли, или стали рабами и рассеялись по белу свету» (c. 184) — "...u istom trenu podigli su se u njoj, sami od sebe, novi Pribilovici, crni, teski i mrtvi, i leze joj u grudima i ne daju joj da duboko uzdahne, a ljudi ce, njeni ljudi, ukoliko nisu pobijeni, pretvorili u roblje i rasturilipo svetu" (s. 79). И, наконец, она нашла выход: втиснула голову меж деревянных жердей клетки и повесилась: Cvileci priguseno od bola, stezala je zube i grcila misice. Cinilo joj se da bi tako mogla zaustaviti i samo srce; grc bi prestao i, najposle, srce bi stalo, pao bi mrak koji se ne dize, i nestalo bi nje i sveta... Odupirala se sve jace, a u potiljku, uzlebljenom izmedu dve cvornovite motke kaveza, osecala je bol koji biva sve ostriji... Kao da se odjednom svet obrnuo... zemlja, svom tezinom, i nemilosrdno sabija njenu glavu sve dublje medu dve tvrde motke koje se pretvaraju u omcu, u tesnac kroz koji sada valja proci nekud na drugu stranu, kao u trenutku rodenja (s. 82) — «Приглушенно постанывая, она стискивала зубы и напрягала мышцы. Ей казалось, что можно остановить и само сердце; сведёт судорога — и в конце концов сердце остановится, наступит тьма... Она продолжала упираться изо всех сил, и затылком, зажатым между двумя сучковатыми жердями, чувствовала возрастающую боль... Словно мир перевернулся; ...земля безжалостно вбивает ее голову глубже и глубже между двумя... жердями, которые превратились в петлю, в ущелье, и сквозь него теперь нужно пройти куда-то в другой мир, как и в день своего появления на этот свет»5. Но в последний момент ещё раз ожили инстинкт жизни и страх смерти: «Молнией сверкнуло новое могучее желание избавиться и защититься от этого сжатия, вырваться из этих тисков. Нет, только не это! Не смерть!... Жить, только жить, любой ценой, как бы то ни было и где бы то ни было, пусть без близких, пусть рабыней» (с. 187) — "Poput munje siknula je i razlila se po njenoj unutrasnjosti nova i jaka zelja da se otima i brani od tog pritiska i tog davljenja. Ne, ne to! Ne smrt! Nek boli nek muci, ali neka ne ubija! Ziveti, samo ziveti, ma kako i ma gde, pa ma i bez ikog svog, kao rob" (s. 82). Из приведённого отрывка ясно видна трактовка автором двух противоположных инстинктов, присущих особым натурам: добровольный уход из жизни во имя моральных принципов — так называемый инстинкт смерти, несмотря на присущий им, как и всем смертным, — страх смерти.
Но это не всё. Автор этим мучительным навязчивым мыслям и терзаниям на редкость храброй и морально чистой девушки, при-
5 Вместо пройти куда-то в другой мир может бы было лучше перевести как в иной мир), «...как и в миг появления на этот свет» (с. 186—187).
держивающейся строгих патриархальных нравственных норм, противопоставляет всю душевную пустоту её хозяина-рабовладельца и богатого покупателя, дряхлого старика Ибиш-аги, который торгуется, как-будто это любой другой товар, а не мыслящий и страдающий человек — «...А продавец продолжает:
— Это не девушка, а скала. Сам видел. Товар нележалый. Что касается выкупа, то это товар не для выкупа. Кто купит — хорошенько запомни! — перепродавать не станет. А захочет продать — в любое время выручит свои деньги и еще в придачу несколько дукатов получит... Товар сам за себя говорит. Да что волынку тянуть. Редкий случай!» (с. 182) — "... a trgovac nastavlja:
— To nije devojka, nego tvrdi grad. Sam si video. Nije ovo vodano po pijacama za roblje niti je camalo po magazama. A sto se otkupa tice, ovo i nije roba za otkup. Ko ovo jednom kupi — znaj dobro! — taj vise ne prodaje. A ako bas hoce da proda, moze u svako doba dobiti za nju svoje pare, i koji dukat vise... Ali, sta da ti duljim! Espapgovori! Retka prilika!" (s. 77).
В переводном тексте выделяются две фразеологические единицы: товар нележалый и волынку тянуть. Первая из этих фразеологических единиц — товар нележалый — является свободным переводом сложного предложения оригинала ("Nije ovo vodano po pijacama za roblje niti je camalo po magazama" — Её не таскали по рынкам для рабов и не сидела она пленницей в чуланах. Перевод наш. — Л.Ч.). Мы не собираемся пока давать оценку тому, насколько этот перевод далёк от оригинала (хотя это факт), но такой перевод подсказан переводчику окружающим контекстом и прежде всего тем, что в тексте живое существо отождествляется с мертвым товаром (Товар сам за себя говорит). Использованная в переводе фразеологическая единица товар нележалый (то есть свежий, а не лежалый (серб. bajat, ustajao), не тот, который долго лежит где-то в тёмном чулане) в данном случае представляет собою наглядный пример одного из самых распространённых видов метонимий — метонимию пространства, в частности той из двух моделей переноса, когда лексема непросторной семантики «товар» означает пространство (locus): товар лежалый — чулан, где он хранится [KovaceviC, 2000, s. 48—51). В данном случае, так как товар нележалый, то отсутствует чулан как место его хранения, но подразумевается то место, где предлагают нележалый, свежий товар. Таким образом, употреблённая в переводе фразеологическая единица образует новый концепт: «одушевлённое-неодушевлённое», где живой человек приравнивается к товару: товар нележалый — товар говорит сам за себя, и товар этот на самом деле говорит (и мыслит). С этой точки зрения довольно свободный перевод сложного предложения оригинала с помощью фразеологической единицы кажется нам удачным,
полноценным, хотя и не является в буквальном смысле точным, так как переводчик опустил первое из двух сложносочиненных предложений, а именно «Её не таскали по рынкам для рабов... » (Nije ovo vodano po pijacama za roblje), хотя отдаленно и намекает на то, что если его (товар) не таскали по рынкам, то путём простых логических умозаключений приходим к выводу, что это «товар нележалый». Это лишний раз свидетельствует о том, что переводчик «Дома на отшибе» Романенко обладает редким талантом аналитического подхода к тексту оригинала и старается уловить все скрытые от простого глаза завуалированные смысловые оттенки поэтического текста. Такому переводчику можно простить редкие ошибки, которые кое-где встречаются в тексте перевода, в том числе и в этом отрывке. Например: "tvrdi grad" — «стена», вместо «крепостная стена», «крепостной вал» или «крепость».
9. В судьбах героев «Дома на отшибе» Иво Андрича прошлое и настоящее, вымышленное и реальное сплетается нередко самым странным и неожиданным образом. Как нельзя лучше это продемонстрировано в новелле «Две жизни», в которой главный персонаж «...носит личину, он замаскировался с головы до пят и тщательно скрывает свой внутренний мир! Его странная, отшельническая жизнь и всепоглощающая страсть к диковинам и предметам старины... его смирение, и пренебрежение ко всему остальному, и гробница, приготовленная в саду, — все это личины. Его жизнь протекает вместо другой, иной жизни, которую он отверг, по-настоящему не начав жить» (с. 191). «Люди считали, что перед ним прямая... дорога избранника судьбы, а он уже тогда понял, что не пойдет этой дорогой» (с. 192) — "...Pa ovaj covek je maskiran od glave do pete, ne samo izgledom nego celim svojim spoljnim i mozda i unutarnjim bicem! I ovaj neobicni, osobenjacki zivot, i ta velika i jedina strast sakupljanja retkosti i starina, i price koje revnosno prica posetiocima, i ta smirenost i nebriga za sve ostalo na svetu, i grobnica spremljena u zelenilu — sve su to samo maske. Ceo taj njegov zivot postoji samo umesto drugog i drugo jaceg zivota koji je on davno odbacio od sebe, jos pre nego sto je poceo njime stvarno da zivi (s. 100—101) ...Svima se cinilo da je pred njim prav i obasjan put izbranika, a on je vec tada uvidao da nece dugo tim putem ici..." (s. 102). Вряд ли адекватен перевод конца этого предложения. Ср.: uvidao da nece dugo tim putem ici — понял, что не пойдёт этой дорогой. Точнее бы было: «...понял, что недолго будет ходить по той дороге».
10. В новелле «Любовь» героиня осознаёт, что живёт в настоящем «сумасшедшем доме» — (с. 196). Однако она не видит выхода из создавшегося положения: «Живём, если можно назвать жизнью, как люди не живут» — говорит она собеседнику. — Живём как звери» «...Знаю, что в злую минуту убью его. Наверняка. Убью, хотя
я люблю его. Да простит меня господь! Люблю, люблю, люблю!.. Я чувствую... что добром это не кончится» — (с. 197—198) — "A zivimo, ako se to moze zivotom nazvati,kao niko... Kao zivotinje zivimo... Znam, ubicu ga u zlom trenutku. Sigurno. Ubicu ga, a volim ga. Neka mi bog oprosti! Volim, volim, volim! ...A osecam, osecam jasno, da se sve to ne moze dobro svrsiti (s. 106, 108—109). Трансформированный Андричем сербский фразеологизм u zlom trenutku (zao cas) переводчик даёт как свободное словосочетание в злую минуту вместо существующего адекватного фразеологизма не в добрый час.
11. Последняя новелла «Зуя» представляет концепт «жизнь» как реальные действия, поддерживающие жизненное обитание главной героини Зуи.
"...i nikad Zuji nije ponestajalo posla, a ona se nije nikad zamorila da na svoje koscate i uvek crvene ruke docekuje novorodencad... kceri i sinove, a zatim unucad, pa i praunucad, kako je koje padalo na zemlju, Zuja je oduvek bila tu... Sa Zujom se otkriva svet, sa njom se igra i boluje... Uvek priruci... Zuja ....kao dobar duh..." (s. 110—111) — «Зуе всегда хватало работы, и она без устали принимала на свои широкие... руки новорождённых... Дочери и сыновья... а затем его (хозяина) внуки и правнуки, только появившись на свет, видели Зую постоянно возле себя... Зуей открывается мир, с нею играют и хворают... Она всегда под рукой... Она — добрый дух» (с. 200).
Таким образом, на основании проведённого анализа сборника новелл Иво Андрича «Дом на отшибе» и его перевода на русский язык можно отметить близость отражения концептов «жизнь и смерть» в сербском и русском языках. Тем не менее в ходе сравнительного анализа оригинала и перевода была выявлена национальная специфика изучаемых концептов.
Межъязыковым признаком концепта «жизнь» является «проявление жизни как всего живого». К межъязыковым признакам концепта «смерть» относится «неизбежность смерти».
Для концепта «жизнь» в сербском языке внутриязыковыми признаками являются «успех и обогащение», «жить в достатке». К основным признакам концепта «жизнь» в русском языке относятся «лёгкая, беззаботная жизнь».
Внутриязыковым признаком концепта «смерть» несмотря на разницу в социальных и культурных традициях как в сербском, так и в русском языке оказывается «страх смерти». Соотношение универсального и уникального, очевидно, зависит от мировосприятия писателя. Ожидалось, что явления жизни и смерти (сами по себе универсальные) концептуально также окажутся достаточно близкими, что в целом и подтвердилось.
Проведённый анализ показал, что концепт «смерть» по сравнению с концептом «жизнь» более универсален. Возможно, это объяс-
няется тем, что само явление жизни многограннее в своих проявлениях, что и порождает разнообразие оценок и мнений.
В переводе А. Романенко фразеологические единицы, представляющие собой средства выражения анализируемых концептов, находятся под влиянием стилистического своеобразия оригинального текста новелл, что является одним из достоинств этого перевода.
При переводе с сербского языка на русский язык фразеологизмов, вербализующих концепты «жизнь» и «смерть», обнаруживается наличие следующих тенденций:
1) использование фразеологических эквивалентов, зафиксированных в словарях;
2) введение собственных, индивидуально-авторских фразеологических вариантов (так называемых трансформированных фразеологизмов);
3) перевод фразеологизмов оригинала свободными словосочетаниями и
4) интересный случай в переводе — достаточно часто встречающийся перевод свободного словосочетания (в одном случае даже и сложного предложения) адекватным фразеологизмом русского языка, полностью соответствующим стилю новеллы, что, по нашему мнению, является достоинством перевода Романенко. (Конечно, в переводе иногда встречаются и ошибки, в данном случае речь идет о межъязыковых фразеологических омонимах.)
Анализ средств языковой экспликации художественных концептов, основных элементов авторского сознания, в текстах Иво Андрича позволяет обнаружить специфику его идиостиля, отражающего индивидуально-авторское мировосприятие.
Вербализация художественных концептов с помощью фразеологизмов в тексте произведений, отражая творческое видение автора, тесно связана со всей его речестилевой системой, с образно-ассоциативным мышлением художника слова. Эта ассоциативная природа концепта проявляется в субъективной структуре языковой личности, представленной в художественном тексте, где ментальные проекции объединены единой системой смысла и подчинены задачам создания художественной образности.
Изучение фразеологических средств языковой репрезентации концепта «»жизнь» позволило выявить весь комплекс фразеологических единиц, являющихся элементами идиостиля писателя. Следует отметить, что иногда фразеологические единицы осложнены авторскими коннотациями, так что в пределах контекста общеязыковые значения данных фразеологизмов претерпевают смысловую трансформацию, в результате которой возникают индивидуально-авторские значения. Кроме того, при анализе фразеологической вербализации концептов «жизнь» и «смерть» было
констатировано, что в тексте произведения рассматриваемые концепты эксплицируются также фразеологизмами, входящими в состав ассоциативно-смысловых полей «жизнь» и «смерть».
Таким образом, исследование базисных концептов «жизнь» и «смерть», основополагающих единиц философско-ценностной системы автора, на материале цикла новелл «Дом на отшибе», являющегося итогом творческого пути Иво Андрича, расширило методологию постижения художественного мира писателя, позволило добиться более глубокого проникновения в ментальный мир автора и точнее определить особенности его речестилевой системы.
Специфика средств и способов эстетической репрезентации концептов «жизнь» и «смерть» в корпусе цикла новелл Иво Андрича даёт возможность говорить о своеобразии жанровой экспликации упомянутых художественных концептов.
В идиостиле Иво Андрича жизнь — это явление более сложное и многомерное, чем смерть. Разнообразие структурных компонентов концепта «жизнь» и богатство средств его объективации в цикле корпуса новелл «Дом на отшибе» свидетельствуют об этом. Однако данные концепты существуют неотделимо друг от друга. Осмысление и интерпретация в тексте цикла новелл «Дом на отшибе» этих философских категорий отражает многоплановость концептосферы Иво Андрича как проявление специфики его идиостиля.
Список литературы
Андрич И. Дом на отшибе / Пер. с сербохорват. А. Романенко // Собр. соч. Повести, рассказы, эссе. Барышня. Роман. М.: Художественная литература. Т. 2. 1984. С. 119—208. Бычкова Т.А. Концепт «жизнь-смерть» в идиолекте Михаила Зощенко:
Дисс. ... канд. филол. наук. Казань, 2004. 162 с. Власова С.А. Концепт "life" в современной англоязычной культуре: Дисс. ...
канд. филол. наук. Кемерово, 2003. 180 с. Влахов С. Непереводимое в переводе. М.: Международные отношения, 1980. Гарбовский Н.К. Теория перевода. М.: Изд -во Моск. ун-та, 2007. Гольдберг В.Б. Типология структурных связей, организующих лексико-се-мантическое поле (на примере поля «Жизнь-смерть» в русском и английском языке): Дисс. ... канд. филол. наук. Воронеж, 1984. 226 с. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1955. Дзюба E.B. Концепты жизнь и смерть в поэзии М.И. Цветаевой: Автореф.
дисс. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 2001. 22 с. Ермакова A.B. Способы и средства реализации концептов «жизнь» и смерть» в художественном тексте: на материале романов «Чевенгур» А. Платонова и «Казус Кукоцкого» Л. Улицкой: Дисс. ... канд. филол. наук. Волгоград, 2006. 181 с. Ипанова O.A. Концепт «жизнь» в лингвокультурологическом аспекте // Лингвистика, методика и культурология в преподавании русского языка как иностранного. СПб.: Политехника, 2003. С. 22—29.
Кириллова О. Дом на отшибе как отражение художественного мира И. Анд-рича // Сов. славяноведени. М., 1984. № 4.
Кириллова О. Иво Андрич (писатель и человек) как идеальный выразитель балканской модели мира: Тезисы и материалы. Балканские чтения 1. Симпозиум по структуре текста. М., 1990. С. 147—150.
Кубрякова Е.С. Когнитивные аспекты в исследовании семантики слова // Семантика языковых единиц: Докл. VI Междунар. конф. М.: Наука, 1998. С. 47—50.
Кубрякова Е.С. Роль словообразования в формировании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. М.: Наука, 1988. С. 141, 172.
Новикова H.A. Концептуальная диада «жизнь—смерть» и её языковое воплощение в русской фразеологии, паремиологии и афористике: Дисс. ... канд. филол. наук. Череповец, 2003. 190 с.
Рудяков П. Мiж вiчнiстю i часом: Життя i творчють 1во Андрича. Кшв, 2000.
Тимонина А.П., Барабанова Е.С. Концепты «жизнь» и «смерть» в сознании французов // Языковые и культурные контакты различных народов: Сб. ст. Междунар. науч.-метод. конф. Пенза: Поволжский дом знаний, 2009. С. 164—168.
Фразеологический словарь русского языка / Л.А. Войнова, В.П. Жуков, А.И. Молотков, А.И. Федоров; Под ред. А.И. Молоткова. 5-е изд. СПб.: Вариант, 1994. 544 с.
Чернейко JI.O. Концепты жизнь и смерть как фрагменты русской языковой картины мира // Филологические науки. M., 2001. № 5. С. 50—59.
Чумак О.С. Корреляция концептов «жизнь» и «смерть» в идиостиле Б.Л. Пастернака (на материале романа «Доктор Живаго»): Дисс. ... канд. филол. наук. Саратов, 2004. 156 с.
Яковенко Е.Б. Реконструкция элементов концептуальной области «духовная жизнь человека» (на материале немецкого и английского языков): Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. М.: МГПУ им. В.И. Ленина, 1995. 15 с.
Яковлева Н. Предисловие // Андрич И. Собр. соч. Рассказы и повести / Пер. с сербохорват. М.: Художественная литература. 1984. Т. 1. С. 18.
Яковлева Н.Б. Современный роман Югославии. М., 1980.
Andric I. Kuca na osami i druge pripovetke. Novi Sad: Buducnost, Knjiga cetrnajesta, 1986. S. 9—122.
Kovacevic Milos. Stilistika i gramatika stilskih figura. 3. dopunjeno i izmenjeno izdanje. Kragujevac: Kantakuzin, 2000. S. 48—51.
МршевиН-РадовиН Драгана. Фразеологи|а и национална култур. Београд: Штампа Чиго]а, 2008.
Пеjановиh Ана. Фразеологи|а Горског вщенца. Подгорица, 2010. C. 157— 305.
РадиН-Дугон>иН М. Прилог проучаваку инварщатних и варщантних обеле-ж]а концепата емоцще у српском и руском ]езику (на материалу руског превода «Сеоба» Милоша Црканског) // Стил, Ме^ународни часопис. Београд; Бака Лука, 2003. С. 321—330.
