CC BY
41
ние ритмического однообразия. Таким образом, при одинаковом метре реализуется разный ритм, что связано с национальной спецификой языков и особенностями ритмизуемого материала. Таким образом, метр в совокупности с лингвистическими и паралин-гвистическими средствами призван создавать определенную эмоциональную модальность.
5. Относительно сегментных средств наметилась тенденция, согласно которой наличие преобладающего числа ударных гласных переднего ряда (и, э - в русском; г, у:, 1, у, е:, 0:, Е, ге - в немецком языке) может служить маркером эмоций прогрессивной ценностной зоны. Отметим, что звуковые жесты (образы), создаваемые фоническими, звучностны-ми, ритмическими, мелодическими и динамическими паралингвистическими средствами, обогащают систему поэтических образов, порождаемых лингвистическими средствами.
1. Симонов П.В. Что такое эмоция? М., 1996.
2. Stock E. Sprechrhythmus im Russischen und Deutschen. Frankfurt a/M; Berlin; Bern; Bruxelles; N. Y.; Oxford; Wien, 2002. S. 260.
3. Величкова Л.В. // Linguistische Beschreibung slavischer Sprachen als Fremdsprachen. Institut für Slavistik. Филологический факультет, Martin Luther-Universität Halle-Wittenberg-ВГУ. Hellmut Eckert J.A. Sternin (Hgst). S. 171-183.
4. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974.
5. Гальперин И.Р. Информативность единиц языка: пособие по курсу общего языкознания. М., 1974.
6. Винарская Е.Н. Выразительные средства текста (на материале русской поэзии). М., 1989.
Поступила в редакцию 17.01.2007 г.
ФРАНЦУЗСКАЯ ПУШКИНИАНА КОНЦА XX И НАЧАЛА XXI в.
Е.Д. Богатырева
Bogatyreva E.D. French studies of Pushkin at the end of the 20th and the beginning of the 21st century. The article analyses French publications about Pushkin, which haven’t been translated into Russian and discusses some vexed questions of translating Pushkin’s poetic works into French. A special attention is paid to E. Etkind’s ideas, which had a great influence on the French school of translation.
Трудности, испытываемые французскими читателями при восприятии творчества
A.C. Пушкина, всегда были проблемой для литературоведов Франции, которую они так и смогли успешно решить на протяжении всей истории знакомства с русским поэтом, насчитывающей более ста восьмидесяти лет. В статье 1937 г. «Пушкин и Запад»
М.П. Алексеев отмечает, что вопрос освещения французской критикой творческой деятельности Пушкина совершенно не разработан, а статьи французских периодических изданий не собраны и не проанализированы [1]. Полноценного исследования, по-видимому, так и не было сделано, и мы располагаем лишь несколькими русскими и французскими статьями. Наиболее изученным является период первой половины XIX
в. Это исследования М.П. Алексеева [1],
Б. Казанского [2], Ш. Корбе [3] и А. Монго [4]. Среди крупных статей, посвященных другим этапам французской пушкинистики, можно назвать работы Е.Г. Эткинда [5]
Е. Дмитриевой [6], Ф. Наваль [7] и П.П. Ильина [8]. Самыми малоосвященными периодами являются первая половина XX в., и конец XX начало XXI в. Данная статья посвящена обзору современных французских тенденций в изучении и переводе поэтических произведений Великого русского поэта.
Разрушать стереотипы - задача сложная и неблагодарная, особенно если они насчитывают более сотни лет. Во французской пушкинистике - два основных: убежденность, что поэзия, подобная пушкинской, непереводима, и представление о негибкости французского языка в воссоздании рифмы и метра. Такое положение вещей в первую
очередь не устраивало русских, которые, начиная с 1823 г., времени первой публикации Пушкина в Париже, стремились привлечь к Солнечному русскому гению широкое внимание французской публики. В XX в. популярным имя Пушкина стало благодаря русской эмиграции, которая не оставляла своего именитого соотечественника без внимания вплоть до 80-х гг., когда к изданию полного собрания поэтических произведений приступил профессор Ленинградского, а позже Нантерского, университета Е.Г. Эткинд.
Традиция переводить стихи прозой берет начало с 1830 года, [9] а в XX в. французы окончательно отказались от метра и рифмы и в оригинальной поэзии. Швейцарский славист Ж. Нива отмечает, что «словесная кристаллизация ушла вглубь, но стала не менее, а более существенной» [9, с. 13]. В русских и французских работах о художественном переводе Эткинд последовательно отстаивал иную точку зрения. Он ссылался на М. Цветаеву и П. Валери, утверждавших, что поэзия уже перевод с языка духовного на язык материальный. И если возможен такой перевод, то перевод с материи на материю, т. е. с языка на язык, еще более возможен.
Воссоздать формальную сторону пушкинской поэзии, не утратив глубины содержания, - задача сверхтрудная. Но Эткинд настаивал на недопустимости передавать поэзию прозой или верлибром. Он категорически не соглашался, что лучше создать бледную копию подлинника, чем примириться с отсутствием всякого перевода: «Плохой перевод - это, как правило, не подступ к постижению оригинала, а уничтожение всякого интереса к нему» [9, с. 128]. Непоэтичность французского языка для исследователя также не аксиома: «...язык Вийона, Расина, Теофиля де Во, Бодлера, Верлена и Рембо - язык великой поэзии. Его аналитический характер не противопоставляется ни в чем словесному искусству. После эксперимента парнасцев, символистов и сюрреалистов, можно ли на самом деле утверждать поэтическую ограниченность французского языка?» [10].
Эткинд настаивал на одном переводчике для одного автора, хотя и не отрицал возможности совместной работы с условием, что, как дирижер над оркестром, над группой переводчиков стоит редактор, обладающий целостным видением. Взяв на себя эту функ-
цию, он собрал переводчиков (Ж. Бессон, Ж-Л. Бакес, К. Эрну), поэтов (Р. Вивье, Э. Гиль-вик), исследователей (М. Кадо, М. Колен) и сформулировал для них следующие принципы: передавать русские стихи французскими стихами; воспроизводить строфическую
форму; находить аналогичные ритмические структуры, а в случае необходимости изобретать их; внимательно относиться к воссозданию стиля. Результатом этой работы стал двухтомник поэтических произведений Пушкина, опубликованный в 1981 г. в издательстве «L’Age d’Homme». Этот сборник -явление уникальное и основательное: более девятисот страниц поэтических текстов, обширный комментарий, а также библиография всех известных на тот момент переводов поэтических произведений Пушкина.
Но работа Эткинда по популяризации Пушкина во Франции продолжилась дальше, и среди крупных событий - выпуск «Revue des etudes slaves» 1987 г. Читателю предложены статьи на французском и русском языках; среди авторов - А. Маркович, Ж.-Л. Бакес, М. Кадо, Ж. Бонамур. В первом разделе сборника, «Пушкин и Франция», можно найти как сопоставление Пушкина с Сент-Бевом и Дешампом, так и рассказ о пистолетах, участвовавших в дуэли на Черной речке и хранящихся в музее почты в Амбуазе рядом с французским переводом «Станционного смотрителя». В разделе «Творчество» - критические заметки о «Евгении Онегине», «Выстреле», сопоставление Крыма у Пушкина и Мицкевича от М. Кадо, рассказ о сложностях перевода «Песни Песней» от Ж.-Л. Бакеса. В отдельные рубрики вынесены «Маленькие трагедии» и «Пиковая Дама» - это традиционные темы французской пушкинистики. В разделе «Стихотворения: анализы и интерпретации» - разборы «Бесов», «Румяный критик мой...», «Я вас любил...». В 1999 г. в издательстве Библиотеки иностранной литературы выходит книга «A.C. Пушкин. Избранная поэзия в переводах на французский язык», составление и вступительные статьи Эткинда. Не стоит и говорить, по каким критериям отбирались переводы в это издание. Многое взято из двухтомника, но здесь читатель найдет как новые работы известных уже переводчиков, так и новые имена.
Появление двухтомника 1981 г. стало важнейшим событием не только во француз-
ской пушкинистике, но и в истории французских изданий зарубежных поэтов. Впервые собрание сочинений иностранца осуществлялось не путем произвольного подбора существующих врозь переводов, а группой под единым руководством и с соблюдением определенных принципов. Более того, Эткинду удалось создать целую школу как в практике перевода, так и в теории. После выхода в свет французского Пушкина на тех же условиях и в том же издательстве в 1985 г. появился М.Ю. Лермонтов, а в 1984 и 1986 гг. вышло два сборника переводов поэзии М. Цветаевой, выполненных ученицей Эткинда Евой Маллере. В то же время теоретические взгляды ученого уточняются и развиваются на страницах «Revue des etudes slaves», например, в статье Ж. Бессона [11]. Основная причина того, что Пушкин и Лермонтов не известны широкой публике во Франции, по мнению Бессона, недостаточное количество квалифицированных переводчиков и низкие требования редакторов. Работа Эткинда снимает эти проблемы, но теперь необходимо «прислушаться к публике, которой перевод адресуется» [11, с. 239]. Переводчик всегда должен отдавать себе отчет, хочет ли он привлечь к переводимому автору широкое внимание, или ему важно продемонстрировать собственную «виртуозность и литературный вкус» [11, с. 240]. То есть автор ставит вопрос о различении перевода для специалистов и перевода для широкого круга читателей. В английской традиции две параллельные тенденции существуют уже давно и достаточно устойчивы. Первое направление - «domestication», или приспосабливание к требованиям национальной культуры, второе - «foreinizing», или подчеркивание иностранности переводимого текста. Как пишет М.В. Цветкова, первая тенденция является главенствующей, в то время как вторая воспринимается как «эксцентрическое экспериментаторство» и поддерживается в основном филологами, хорошо знающими язык и культуру оригинала [12]. Используя эту терминологию можно сказать, что во Франции традиция переводить стихи прозой есть ни что иное как «domestication». А первая широкомасштабная попытка «foreinizing» была предпринята эткиндовской плеядой.
Однако французская сторона восприняла работу Эткинда с изрядной долей скепсиса.
Ф. Наваль пишет: «...боюсь, что он [Пушкин] останется малоизвестным, несмотря на все старания Е. Эткинда и других, несмотря на толстый сборник, целиком посвященный Пушкину в связи со 150-летием со дня смерти поэта» [7, с. 271]. Ж. Нива не верит в возможность искусственно возродить во французском стихе умершую рифму, а также констатирует, что во Франции мастерство поэтического перевода на гораздо более низком уровне, чем в России. Но, по мнению швейцарца, Эткинда французская поэзия не забудет потому, что благодаря своему «божественному энтузиазму и поэтическому максимализму» [13, 14] он сумел воскресить во Франции старый «не столько благородный, сколько экзистенциальный» [13, 15] спор о поэзии.
Эткинду не удалось сломать существующую французскую традицию перевода, но он создал параллельную, и это подтверждается французской пушкинистикой рубежа веков. Двухсотлетие со дня рождения поэта не прошло незамеченным во Франции. В 1999 г. выходит пушкинский номер журнала «Europe». К этому моменту общераспространенным стало осознание того, что понять Великого русского поэта, не обращаясь к наработкам русских литературоведов и критиков, невозможно. Поэтому составители издания решили перевести статьи авторитетных во Франции русских авторов, таких как
Н.В. Гоголь, В.В. Розанов, Ю.М. Лотман,
В.Я. Брюсов, Ю.Н. Тынянов. Всего шесть из двадцати шести статей принадлежат французским авторам, среди которых Ж.-Л. Бакес, чья статья касается «Полтавы», Ж.-К. Ланн, специалист по Хлебникову, посвятивший свою работу Пушкину в контексте русского авангарда, Ж. Робо, поэт и теоретик, автор многих исследований по теории сонета, чья статья анализирует структуру онегинской строфы, Н. Стефан, чьи наблюдения касаются женских образов в творчестве Пушкина.
Предваряя сборник, Л. Робель, главный редактор издания, характеризует современное восприятие Пушкина во Франции: «О нем больше не думают, ни как в 1837, что так называемый «Пушкин», недавно умерший, был главой антиправительственной партии в России, ни как в конце XX в., что Александр Пушкин, как недавно писал французский профессор русской литературы, был вирту-
озным стихотворцем, но легковесным и поверхностным» [15, с. 3-4]. Но, рассуждает дальше Робель, французский читатель лишь тогда убедится в гениальности русского поэта, когда сможет получить удовольствие от чтения его стихов. И, несмотря на то, что важная работа по переводу была выполнена и дает возможность познакомиться с творчеством Пушкина целиком, а перевод Арагона дает возможность почувствовать и индивидуальный тон поэта, добиться внимания читателя можно только сильно изменив французский стих. Робель предложил в данном издании свои переводы стихотворений и эпиграмм, где попытался передать «большое разнообразие тональностей и ритмов эпиграммы и пародии на лирическое признание», а также «высокую простоту, живую остроту, естественность, изящество и веселость» [15, с. 5].
Робель принадлежит к плеяде Эткинда, что нашло отражение и в его высказываниях, и в его переводах, и в переводах, выбранных им для публикации. Но подобный подход не был единогласно принят всеми переводчиками Пушкина, и яркий пример тому - книга К. Фриу «Alexandre Pouchkine. Poesie.
Collection bilingue», вышедшая в Париже в том же 1999 г. Для Фриу русский поэт -представитель дворянской литературы, а идеи его соответствуют идеям любого воспитанного человека начала XIX в. Исследователь не может не признать за Пушкиным роли демиурга: во всех областях русской литературы он дал первые образцы. Но преувеличивать этот вклад тоже не стоит: «Каждая тема, взятая Пушкиным, имеет легкость зарождающегося государства, музыкальную текучесть пунктира, многомерный рельеф первого контакта. Пушкин обладает грацией, которую хотелось бы назвать даже банальной, естественностью, лишенной подоплеки, задней мыли, которую интеллектуальные последователи не прекращают запихивать в его наследие» [14, с. 6]. Тезис Достоевского о всемирной отзывчивости Пушкина для Фриу неубедителен, «Маленькие трагедии» для него милые вариации общих мест под пером того, кому всегда отказывали в визе на выезд. Переводчик хотел бы показать Пушкина, освобожденного от цепей своих открытий, но сделать это трудно, ведь «эта изумительная музыкальность выражения, эта виртуозность раз-
мера, это изящество тона, эта содержательность ит. д. - все это непередаваемо» [16].
Фриу резко критикует работу Эткинда, обвиняя его в пристрастии к советскому принципу «коллективизма» и называя людей, работавших с ним, - ремесленниками. Традиции русского и французского стихосложения несовместимы, и стремление воспроизвести форму убивает смысл и лишает поэзию Пушкина свойственной ей естественности. А всевозможные ухищрения «профессиональных аранжировщиков» уничтожают изначальное совершенство.
Этот пример подтверждает, насколько Франция дорожит своими традициями, но альтернатива существует. В 2000 г. выходит, посвященный Эткинду, большой коллективный труд «Универсальность Пушкина» под редакцией М. Окутюрье и Ж. Бонамура. Принцип составления сборника напоминает выпуск «Revue des etudes slaves» 1987 г.: работы русских, французских, немецких, английских исследователей сгруппированы в основные рубрики: «Пушкин и Европа», «Произведения и идеи», «Восприятие Пушкина во Франции», «Восприятие Пушкина в России», «Пушкин и искусства» и последний - «Универсальность Пушкина: миф или реаль-
ность?»
Среди представленных статей только треть принадлежит французским авторам, и большая часть их посвящена традиционным темам: о Пушкине и Мериме пишет М. Кадо, о «Пиковой даме» - Ж. Бонамур, о Пушкине и Байроне - Ж.-Л. Бакес. Но заметно и то, что французская пушкинистика внимательно следит за тем, что делается в России и пытается не отставать от отечественных исследователей, таких как В. Непомнящий и С. Бочаров, работы которых тоже представлены в сборнике.
Современное французское литературоведение проявляет особый интерес к сквозным образам в творчестве русского поэта. Подтверждение тому - две статьи сборника: «Фигуры дьявольские, фигуры ангельские в поэтическом творчестве Пушкина» Мари Семон и «Живое и застывшее: о статуе у Пушкина» Жана Брейара.
Семон размышляет о «духовном измерении» поэта, и пытается сделать это в контексте русской культуры, которая всегда стремилась сблизить философию и религию. Она
проводит параллель между Пушкиным и Достоевским, и у нее на это два основания: во-первых, Пушкин является «отцом русского романа», и это для француженки «общее место», а во-вторых, их сближает общая тема, специфичная для русской литературы, провидение «загадки Зла, конфликта между светом и тьмой» [17]. Эту тему, тему двойственности, обширную у Достоевского, Семон видит и в пушкинском «Поэте».
Подробно исследовательница останавливается на разборе «Бесов», в котором она видит «мрак, ужас, прямое столкновение, физическое, материальное с напавшими бесами, которые следуют за снежной бурей» [17, с. 196]. Смысловое богатство и духовная глубина делают эту «аллегорию адского мучения», подобно «Бесам» Достоевского, пророческим видением будущей России. «Маленькие трагедии» рассматриваются Семон с точки зрения дьяволизма, преломленного под углом философии и религии. Барон Филипп и Сальери для нее фигуры дьявольские, но оба они обладают чувством священного, в то время как Моцарт и Альберт являются «осквернителями, расточителями, богохульниками ... однако херувимами!» [17, с. 200].
М. Семон - представительница так называемого небиографического направления французской пушкинистики, которое выделила Е. Дмитриева [6]. Оно заключается в поисках того общего, что сближало Пушкина с последующими представителями русской литературы, и попытке через это общее понять его самого. Французским исследователям всегда было сложно увидеть истинные нити, ведущие от Пушкина к Гоголю, Толстому и Достоевскому. Крайним проявлением этого непонимания было мнение М. де Вогюэ [18], заявившего, что Пушкин по духу не русский писатель. Называя Пушкина весьма непривычно для нас «отцом» русского романа, Семон иногда идет от обратного, т. е. находит в Пушкине то, что на поверхности у Достоевского, а это не всегда оправдано.
Подробнее хотелось бы остановиться и на статье Ж. Брейяра, в которой предлагается интересная классификация пушкинских персонажей по принципу живого и застывшего. Две самые знаменитые статуи Пушкина Медный всадник и Каменный гость - персонажи, представляющие собой двойственность человека-материала. Они оба когда-то
были живыми людьми, и лишь в определенный «момент судьбы» [19] возвеличиваются и застывают, приобретая при этом совершенно иное значение, иную власть. Исследователя интересует сам процесс превращения, он стремится наметить способ, которым изменяются большинство пушкинских персонажей, не касаясь при этом «миграции персонажей между произведениями» [19]. Полное изменение происходит по причине основательной, которой чаще всего бывает смерть, как в «Пиковой даме». Старая графиня оживает наделенная потусторонней силой и властью «уничтожить человека, сделать его безумцем» [19, с. 229]. Тот же сюжет Брейяр видит и в «Капитанской дочке», где человек, появившийся сначала как жалкий бродяга, застывает в образе «всесильного самозванца, претендующего на трон Петра III, решающего жизнь и смерть своих подданных» [Там же]. Более глубоко эта схема развития персонажа проявляется в «Русалке», где героиня не перевоплощается внешне, но в ней умирают все чувства, она изменяется внутренне, становится «холодной, как статуя: холодной, как медь, холодной, как камень, холодной, как труп пиковой дамы или тело утопленника. И могущественной, как они» [19, с. 230]. Далее Брейяр дает развернутый анализ подобных метаморфоз в «Евгении Онегине», где объектом для наблюдения становится Татьяна.
Все эти герои переживают метаморфозу, толчком которой является ужасное испытание: несчастную любовь или смерть. Получая новую форму, персонаж «приобретает атрибуты, которые его отличают и отделяют от простого человечества: могущество, но также застывшее состояние и холод» [Там же].
Размышления Брейара интересны и вполне обоснованы, это пушкиноведение на высоком уровне, отличающееся внимательным отношением к текстам и к работам других исследователей. Его концепция отличается продуманностью, а автора подводит только то, что, увлекшись своими размышлениями, он распространяет ее слишком широко, применяя к образу Пугачева. И, тем не менее, многие наблюдения и параллели, проведенные Брейаром, должны представлять интерес для всех, кто занимается Пушкиным.
Но, к сожалению, не все работы последних лет избавлены до конца от стереотипов в
восприятии Великого русского поэта. Пушкин стал некой головоломкой для избранных: его переводят много и часто, но, видимо, никогда не переведут. Точнее не признают какой-либо из переводов достаточно удовлетворительным, т. к. оценка качества той или иной переводческой работы остается для французов делом вкуса. По словам Ж. Катто, французская культура замкнута в себе, самодостаточна и поэтому довольно сдержана по отношению к другим культурам, не так открыта для восприятия чужого, как русская. К тому же французский ум мыслит конкретно, любит быстроту, ясность и сжатость, четко разграничивает легкую литературу и серьезную, философию и идеологию [20]. Французы спокойно бы отнесли Пушкина к легкой литературе, как это и было с самого начала. Но великое значение, которое ему придается в нашей стране, их остановило, хоть и вызвало недоумение. Французы охотно признают бесценное значение Пушкина для России, для ее последующего литературного развития, но не видят, что нового он может дать европейской мысли. Единственная фигура, центральное место которой в отечественной литературе никогда серьезно не оспаривалось, остается малоизвестной во Франции, как и в Европе.
1. Алексеев М. П. // Пушкин и мировая литература. Л., 1987. С. 266-313.
2. Казанский Б. // Литературный критик. 1937. № 4. С. 112-144.
3. Корбе Ш. // Международные связи русской литературы. М., 1963. С. 192-232.
4. Mongault H. // Revue de Littérature compareé, 1937. № 1. P. 145-162.
5. Эткинд Е.Г. Божественный глагол: Пушкин, прочитанный в России и во Франции, М., 1999. С. 541-561.
6. Дмитриева Е. // Вопр. литературы. 1985. № 3. С. 225-242.
7. Наваль Ф. // Пушкин и современная культура. М., 1996. С. 268-277.
8. Ильин И.П. // Новые зарубежные исследования творчества А.С. Пушкина. М., 1986. С. 153-160.
9. Актуальные проблемы теории художественного перевода: материалы всесоюзного симпозиума (25 февр. - 5 марта 1966 г.): в 2 т. М., 1967. Т. 2. С. 122.
10. Etkind E. // Pouchkin Alexandre. Œuvres poetiques. En 2 volumes, Lausanne, 1981. V. I. P. 7-8.
11. Besson J. // Revue des etudes slave. 1983. T. 55.
F. 1. P. 239-250.
12. Цветкова M.B. // Вопр. литературы. 2003. № 5. С. 116.
13. Нива Ж. // Эткиндовские чтения 1: сб. ст. по материалам Чтений памяти Е. Г. Эткинда (27-29 июня 2000 г.). СПб., 2003. С. 9-15.
14. Frioux C. // Pouchkine Alexandre. Poesie collection bilingue. Traduction de Claude Frioux. P., 1999. P. 5-12.
15. Robel L. // Europe, revue litteraire mensuelle,
1999. № 842-843. P. 3-8.
16. Frioux C. // Pouchkin Alexandre. Poesie collection bilingue. Traduction de Claude Frioux. P., 1999. P. 19-24.
17. Sémon M. // L’Universalité de Pouchkine. P.,
2000. P. 193.
18. Vogüé E.M. De. Le Roman Russe. P., 1886. P. 47-50.
19. Breuillard J. // L’Universalité de Pouchkine. P., 2000. P. 227.
20. Катто Ж. // Лит. обозрение. 1986. № 2.
C. 19-24.
Поступила в редакцию 13.12.2006 г.
