CC BY
257
Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2011. № 1
ТРАДИЦИИ В КУЛЬТУРЕ Т.Ю. Загрязкина
ФРАНЦУЗСКАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ:
МИФ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?
В статье рассматривается вопрос о национальных традициях в политическом дискурсе и о роли культурологов в формировании чувства национальной идентичности. Анализируются работы французских авторов Ж. Мишле, Э. Ренана и М. Озуф в сопоставлении с речью президента Французской Республики Николя Саркози, открывающей дебаты о национальной идентичности.
Ключевые слова: национальная идентичность, множественная идентичность, централизация, разнообразие.
In the article the problems of the national traditions in the political discourse and of the culturologists' role in the formation of the sense of the national identity are considered. The works of the French authors J. Michelet, R. Renan and M. Ozouf are analysed, in comparison with the speech of the President of the French Republic Nicolas Sarkozy, opening the debate about the national identity.
Key words: national identity, multiple identity, centralization, diversity.
Осенью 2009 г. во Франции была начата общественная полемика на тему французской национальной идентичности, инициатором которой выступил министр по делам иммиграции Эрик Бессон. Проблема оказалась гораздо шире, чем вопрос об иммиграции, и полемика охватила самые широкие слои населения благодаря сети Интернет. Она вызвала неоднозначные отклики — как отрицательные (проявления нетерпимости), так и положительные (актуализация ценностей, важных для всех французов). Одним из первых в обсуждении принял участие президент Французской Республики Николя Саркози, выступивший по этому поводу 12 ноября 2009 г. в Ла Шапель-ан-Веркор1.
Речь Николя Саркози, сугубо политическая по содержанию и направленности, позволяет сделать важные наблюдения культурологического характера. Прежде всего отметим, что и в самом названии полемики, и в речи Николя Саркози термин "идентич-
Загрязкина Татьяна Юрьевна — докт. филол. наук, проф., зав. кафедрой франкоязычных культур факультета иностранных языков и регионоведения МГУ имени М.В. Ломоносова; тел.: 8-916-370-92-90, e-mail: tatiana_zagr@mail.ru
1 Sarkosy N. Discours à La Chapelle-en-Vercors (le 12 novembre 2009). URL: http:// www.elysee.fr/president/les-actualites/discours/2009/discours-de-m-le-president-de-la-republique.1678.html
ность" используется только в единственном числе как показатель обобщения: l'identité nationale française — "французская национальная идентичность". Такое обобщение принято не во всех стилях французской речи (его избегают, например, в научной литературе), и оно далеко не случайно. В речи есть упоминания о разнообразии регионов, культур, взглядов самих французов (например, атеистов и верующих), но все эти упоминания не затемняют, а лишь подчеркивают основную идею — идею важности общего наследства ("Мы получили Францию в наследство"), особой миссии французской культуры ("Наша культура будет жить, только если она будет способна удивлять мир") и сохранения ее единства ("За различиями, оппозициями, противоречиями, конфликтами, в которых наш народ так часто истощал свои силы, есть внутреннее единство нашей культуры и нашей цивилизации").
Безусловно, эти высказывания выражают оптимизм и категоричность политика, а не сомнение или скепсис исследователя. Не совсем ясно, о какой культуре идет речь: классической, буржуазной/среднего класса, массовой? Многие французские исследователи ставят под сомнение монолитность французской культуры и предпочитают говорить не об "идентичности", а об "идентично-стях"2. Американский исследователь Т. Зельдин еще более решительно критикует идею определить, в чем заключается национальная идентичность Франции, и предлагает "не низводить французов всего лишь до уровня примеров мифической национальной культуры". С его точки зрения, представление французов о себе прошло три фазы развития: 1) "национального мифа", сформированного в XIX в.; 2) "интернационального мифа", восходящего к идеям Просвещения, и 3) фазу дробного видения общества и человека, отражающего более поздние взгляды. Как не существует двух одинаковых индивидуумов, так не существует и двух французов, которые бы одинаково определили национальную идентичность своей страны: "...я не верю, что французы настолько отличаются от других [наций], как они стремятся себя представить"3.
Попытаемся не согласиться с известным исследователем, чья цитата опровергает своего автора (она свидетельствует об общем стремлении французов показать, что они не такие, как другие народы). Кроме того, все "более современное" неминуемо становится устаревшим или по крайней мере менее современным. Вопрос о национальной идентичности, который во Франции стал предметом широкого общественного обсуждения, всегда был одной из кардинальных тем гуманитарных исследований. Не имея возможности
2 О диверсификации французской культуры см. подробнее: Qu'est-ce que la culture française? / Dir. de J.-P. Aron. Paris, 1975.
3 Zeldin Th. Les Français. Paris, 1983. P. 475—476, 478.
охватить всю библиографию по этому вопросу, рассмотрим работы трех авторов, чьи книги, написанные в разные эпохи, имеют важнейшее значение для раскрытия нашей темы, — это ставшие классическими работы Ж. Мишле и Э. Ренана, а также современная работа М. Озуф, сопоставленные с речью о национальной идентичности Н. Саркози.
По мнению Т. Зельдина, даже после французской революции понятие "национальная идентичность" оставалось скорее виртуальным, чем реальным. С его точки зрения, именно общественные деятели XIX — начала ХХ в., среди которых Ж. Мишле, Ф. Гизо и Э. Ренан, стали активно формировать это понятие, до того времени практически неосвоенное4.
Работа историка Ж. Мишле "Картина Франции" ("Tableau de la France", первая редакция 1833 г., последняя — 1861 г.) внесла важный вклад в формирование "национального мифа", который долгое время связывался с идеей централизации страны. Мишле полагал, что в ранний период истории Франции, когда работа вышла из "бесформенного тумана германской империи", ее контуры определялись географией, местностью и были связаны с естественными линиями гор и рек. Влияние земли и климата обусловливало поведение людей и, следовательно, исторические события. Это влияние историк назвал "фатализмом местности", "локальным духом", или "духом земли". Он писал, что история феодализма была "прежде всего географией". С течением времени "локальный дух" сменился "общим и универсальным", более высоким, как он считал, по своему уровню: дух победил материю, "история стерла географию" и возникла "высокая идея единства родины"5.
История Франции, с точки зрения Мишле, развивалась именно в этом "высоком" направлении, что и предопределило эмоциональность и даже патетику его стиля. По образному выражению Мишле, жесткой Англии Франция противопоставляет суровую Бретань и выносливую Нормандию, величественной и торжественной Испании — насмешливую Гасконь, Италии — пылкость Прованса, интересам Германии — мощные и глубоко эшелонированные Эльзас и Лотарингию, кичливой и гневной Бельгии — суховатый и сангвинический гнев Пикардии, а также сдержанность и дисциплину ума Арденн и Шампани6. Персонификация — прием, свойственный многим авторам того времени, но под пером Мишле этот прием достигает своего апогея. Широко известно его высказывание о том, что "Франция — это человек" (La France est
4 Zeldin Th. Histoire des passions françaises: En 4 vol. \fol. 2. Orgueil et intelligence (1848—1945). Paris, 1978. P. 5, 9.
5 Michelet J. Tableau de la France. Paris, 1949. P. 94, 4.
6 Ibid. P. 91.
une personne). Он видел в очертаниях Франции контуры человеческого тела и стремился почувствовать душу, одухотворяющую это тело: "Как величественно зрелище от центра до окраин, когда обводишь взглядом мощный организм, части которого гармонично сочетаются, сополагаются, дополняют друг друга, как слабый дополняет сильного, отрицательный полюс — положительный полюс"7. Верный идее централизации Франции, Ж. Мишле уделил много внимания Центру, который описывал, как живое существо: "Центр... мыслит, изобретает новое в промышленности, науке, политике; он преобразует все, что получает. Он пьет необработанную жизнь, и она превращается в обработанную"8.
Работы Мишле оказывали сильное воздействие на многие поколения читателей. Когда Анн, героиня романа Ж.-П. Сартра "Тошнота", вспоминала о своем детстве, она представляла работы Мишле и иллюстрирующие их гравюры, очень запоминающиеся, с ее точки зрения, потому, что они были полны величия, несмотря на некоторую напыщенность исполнения и обилие деталей, сопровождавших фигуры монархов и правителей: ".И не думай, что картинки пренебрегали забавными житейскими подробностями. Ты видел в них и пажей, которые падают с лошади, и маленьких собачек, разбегающихся в разные стороны, и шутов, сидящих на ступеньках трона. Но все эти детали были изображены так величественно и неуклюже, что великолепно гармонировали со всем остальным, пожалуй, я не встречала картин, где бы так строго было выдержано единство"9. Судя по воспоминаниям героини, тема единства и величия выражалась не только на уровне текста, но и на уровне иллюстраций.
Между тем современные исследователи не разделяют этой апологии централизованного единства. Так, М. Озуф подчеркивает, что функции Центра в концепции Мишле столь преувеличены, что их можно сравнить со своего рода "привилегиями". Среди них "историческая привилегия" (Мишле считал, что Франция создавалась из Центра), "интеллектуальная привилегия" (Центр знает себя и знает все остальное), "эстетическая привилегия" (Центр чист и прозрачен, и в него смотрятся, в нем отражаются и узнают части периферии) и, наконец, "моральная привилегия" (Центр имеет способность мирить и притягивать к себе все, что не является Центром). С точки зрения М. Озуф, при описании Центра стиль Мишле утрачивает силу, живописные детали проигрывают в угоду идее единства, и возникает парадокс: великий Мишле посвящает свое блестящее перо восхвалению серости (insignifiance)10.
7 Ibid. P. 89.
8 Ibid. Р. 92, 89, 90.
9 Сартр Ж.-П. Тошнота. СПб., 2001. С. 185.
10 Ozouf M. Composition française: retour sur une enfance bretonne. Saint-Anan, 2009.
Оставим в стороне некоторую полемичность этого высказывания и отметим, что вся работа Мишле является гимном Франции как наиболее централизованной и лучше всего функционирующей стране мира. "Нации можно классифицировать. — пишет Ж. Миш-ле в конце своей работы, — и установить общественный приоритет одной из них. Этот приоритет принадлежит Франции..."11 Тезис о приоритете Франции — общественном и культурном — развивался и другими авторами того времени. По мнению Ф. Гизо, понятие "нация" связывалось с универсальной системой ценностей, согласно которой Франция представляла (и даже возглавляла) цивилизацию. Так, Ф. Гизо считал, что благодаря "расположенности к благородным идеям", "ясности языка" и "социальному инстинкту" французская нация лучше других способна понять цели цивилизации и объяснить их другим народам12. Комментариев к этому высказыванию, наверное, не требуется.
Небольшая по объему работа Э. Ренана "Что такое нация?" представляет собой доклад, прочитанный в Сорбонне 11 марта 1881 г.13 Эта работа до сих пор изучается на факультетах политических наук французских университетов и в высших школах.
Подход, аргументация и сжатый стиль Э. Ренана отличаются от принятых Ж. Мишле. За развернутыми поэтическими описаниями Ж. Мишле стоят однозначные трактовки, иногда априорные. Так, его "Картина Франции" открывается категорическим утверждением: "История Франции начинается с ее языка. Язык есть главный признак национальности"14. Дальше следует упоминание о первом памятнике французского языка, Страсбургских клятвах 842 г., и автор переходит к другой теме. Таким образом, утверждение о роли языка дается как постулат, не нуждающийся в обосновании.
Ренан строит свою статью по-другому. Он начинает ее с утверждения, что формы человеческого общества крайне разнообразны и трудны для однозначного толкования. "Постараемся внести больше точности в эти трудные вопросы, в которых малейшее смешение смысла в начале рассуждения может привести в конце концов к самым пагубным ошибкам <...>. Наше дело очень сложно <...>. Поэтому в обсуждение вопроса мы внесем холодность, совершенное беспристрастие"15. Вполне в духе картезианской логики Э. Ре-нан делит свой материал на части и развивает каждую из них по порядку. Нарушение картезианского принципа можно усмотреть
11 Michelet J. Op. cit. P. 93.
12 Guizot F. Cours d'histoire moderne. Histoire générale de la civilisation en Europe. Paris, 1928. Leçon 1.
13 См.: Ренан Э. Что такое нация? (Доклад, прочитанный в Сорбонне 11 марта 1881 г.) // Собр. соч.: В 12 т. Т. 6. Киев, 1892.
14 Michelet J. Op. cit. P. 3.
15 Ренан Э. Указ. соч. С. 89.
лишь в одном: аргументация развертывается "от противного" и отталкивается от того, чем нация не является, что можно считать риторическим приемом, особенно если учесть, что работа представляет собой публичную лекцию. Э. Ренан отвергает многие признаки нации, которые в то время признавались другими учеными.
Согласно его точке зрения, нация прежде всего не основывается на расе (т.е. этническом признаке), языке, религии и географии. Этнический принцип ("Ты — нашей крови, ты принадлежишь нам!") Ренан считал некорректным и небезопасным. Гораздо важнее преемственность памяти, ее передача или забвение: "Сущность нации именно в том, чтобы все индивидуумы... многое позабыли. ...Ни один француз не знает, бургундец он, аналец или вестгот". Э. Ренан не сомневался в том, что чувство единства проявлялось уже при старом режиме: ". великое французское королевство было настолько национально, что на другой же день после его падения нация могла существовать без него"16.
Ренан отвергает и принцип единого языка как основу нации: "Язык приглашает соединиться, но не принуждает к этому". Как бретонец, Э. Ренан знал не понаслышке о приверженности жителей регионов своим языкам и традициям — бретонским, корсиканским, окситанским и др. Знал он и методы, в том числе радикальные, благодаря которым французский язык внедрялся на разных территориях. В этой связи утверждение, что "Франция никогда не стремилась добиться языка мерами принуждения", является не констатацией реального факта, а пожеланием или даже криком души. "Не будем забывать того основного принципа, — пишет Ренан, — что человек является разумным и нравственным существом, прежде чем он примкнет к тому или другому языку. сделается приверженцем той или иной культуры"17. В этой связи необходимо напомнить, что в период написания доклада очень остро стоял вопрос о германоязычных Эльзасе и части Лотарингии, в разное время "примыкавших" то к Франции, то к Германии.
Религия тоже, с точки зрения Ренана, не определяет нацию: "Можно быть французом, англичанином, немцем, будучи католиком, протестантом, иудеем, не исповедуя даже никакого культа". Доклад Ренана (1881 г.) практически совпал с выходом закона Ж. Ферри о всеобщем начальном образовании (1882 г.), отделившего церковь от школы и провозгласившего светский принцип образования.
Последний тезис, с которым полемизировал Э. Ренан, — это преувеличение роли географии, или отождествление "естественных границ" и границ нации. Аргумент "естественных границ"
16 Там же. С. 94.
17 Там же. С. 92, 98, 99.
долгое время использовался во французском политическом дискурсе и обозначал желаемое совпадение границ Франции с границами древней Галлии по Рейну, Альпам, Средиземному морю, Пиренеям, Атлантике, Ла-Маншу. Можно привести в качестве примера завещание Ришелье (возможно, оно написано в его канцелярии): "Целью моего правления было возвратить Франции те рубежи, которые определила ей природа" — или речь Дантона 1793 г.: "Рубежи Франции обозначены самой природой"18. Между тем эти рубежи не раз передвигались, в первую очередь на границе с Германией, и Франция пыталась их отвоевать, в том числе под приведенным лозунгом. Ренан был одним из первых, кто призвал отказаться от использования этого тезиса: "География — это один из главных факторов истории. Но можно ли сказать, как думают некоторые, что границы нации занесены на карту и что эта нация имеет право подчинять себе все то, что необходимо для закругления некоторых контуров, для достижения какой-то горы или реки, которой приписывают способность ограничивать a priori? Я не знаю другой более произвольной, более пагубной доктрины. Этим оправдывают всякое насилие"19. Конец использованию этого аргумента через 100 лет положил генерал де Голль: он связал его "старыми амбициями европейского господства" и предложил принципы строительства новой, единой Европы20. Провозвестником этой позиции был Э. Ренан.
Свою работу Ренан завершает синтезом — определением, что же такое нация. С его точки зрения, она имеет двуединую сущность: "Нация — это духовный принцип. Две вещи, являющиеся в сущности одною, составляют эту душу, этот духовный принцип. Одна — это общее обладание богатым наследием воспоминаний, другая — общее соглашение, желание жить вместе, продолжать сообща пользоваться доставшимся неразделенным наследством. Героическое прошлое, великие люди, слава — вот главный капитал, на котором основывается национальная идея. Иметь общую славу в прошлом, общие желания в будущем совершать вместе великие поступки, желать их и в будущем — вот главные условия для того, чтобы быть народом. Любят пропорционально жертвам, на которые согласились, пропорционально бедам, которые пришлось перенести"21.
Таким образом, Ренан подчеркивает, что нация — это общее наследство (воспоминаний, забвений, героического прошлого, страданий и т.д.) и общий проект, желание в будущем совершать вместе
18 Nordman D. Des limites d'Etat aux frontières nationales // Les lieux de mémoires / Dir. de Pierre Nora: En 3 vol. 7 livres. Vol. 2. Livre 2. Paris, 1984. P. 39, 50.
19 Ренан Э. Указ. соч. С. 99, 100.
20 Perville G. De l'Empire français à la décolonisation. Paris, 1991.
21 Ренан Э. Указ. соч. С. 101.
великие дела. Идея желания, стремления, договора оказывается, таким образом, в центре понятия нации. Ренан, в отличие от Мишле, не формулирует явно приоритет Франции в развитии этого понятия, а делает это имплицитно: "Слава Франции в том, что она провозгласила во время французской революции, что нация существует по своей воле. Мы не должны находить дурным, что нам подражают"22.
Между тем некоторые положения Ренана в настоящее время вызывают критику. Если среди ценностей есть общие воспоминания, общие герои и общие страдания, то как квалифицировать противоположные оценки одного и того же исторического деятеля или события, свойственные разным коллективам, например отношение к Вандейскому восстанию в Центре и в самой Вандее, оценка восстания Красных колпаков в Центре и в Бретани и т.д.? Общие воспоминания вряд ли могут объединять жителей Центральной Франции и Корсики (присоединенной лишь в 1768 г.) или Центральной Франции, Эльзаса и Лотарингии (возвращенных после Второй мировой войны), не говоря об иммигрантах наших дней. Есть и другая сторона вопроса: как согласуется тезис о языковом и культурном плюрализме, выдвинутый Европейским союзом, со статьей 2 французской Конституции, которая звучит по-революционному бескомпромиссно: "Языком Французской Республики является французский язык"?
Эти и другие нерешенные вопросы, связанные с понятием "национальная идентичность", рассматриваются в книге "Composition française: retour sur une enfance bretonne"23 ("Французская композиция: Взгляд назад на бретонское детство") Моны Озуф (2009) — писательницы, философа и историка. Подзаголовок отсылает к книге Э. Ренана "Воспоминания детства и юности" ("Souvenirs d'enfance et de jeunesse", 1883), в которой воспоминания сочетаются с рассуждениями о Бретани и бретонцах24. Исследовательница через столетие ведет разговор со своими предшественниками, среди которых Мишле и Ренан, и представляет свой взгляд на единство и разнообразие Франции. Жанр книги нельзя определить однозначно: это мемуары, научное исследование, очерк, переплетающиеся друг с другом и содержащие весьма яркие оценки. В центре повествования находится история семьи автора и история Бретани — ее родной земли и примера непростых взаимоотношений с Центром: "После веков монархического выравнивания и республиканского упрощения французское разнообразие отказалось от нивелирования различий. Бретань уже давно стала каноническим
22 Там же. С. 93.
23 Ozouf M. Op. cit.
24 Renan E. Souvenirs d'enfance et de jeunesse. Paris, 1883.
примером сопротивления выравниванию: старое герцогство Бретань в XV в., которое имело все предпосылки для того, чтобы образовать нацию, язык, территорию, не превратилось через 5 веков в простую часть пространства Франции. Этой банальности бретонская личность противопоставила свое легендарное упрямство. Больше, чем другие провинции, она демонстрирует мятежную жизнь духа мест (esprit des lieux)"25.
История Бретани переплетается с историей собственной семьи автора: отец — борец за сохранение бретонской культуры, мать — школьный работник, проводившая, как это и положено, идеи языкового единства, бабушка — кладезь местных традиций. Переплетение разных идентичностей и разных тенденций в семье, регионе и стране М. Озуф связывает с двумя полюсами — абстрактным (унификация) и конкретным (разнообразие).
Абстрактный полюс — это Франция гражданская и политическая, созданная сознательным объединением людей, в меньшей степени унаследованная, в большей построенная. Это нация, чья мощная простота, полученная путем искоренения различий, объединяет всех под одним знаменем26. Всякая принадлежность (appartenance) — это тюрьма. Всякая аллюзия на региональное прошлое — это сопротивление прогрессу и современности. Завязывается и подчеркивается, таким образом, связь регионализма и консерватизма, а особенности понимаются всего лишь как препятствия для формирования универсального человека27. "Грубо упрощая пространство Франции, революция его бесконечно усложняет, сокрушая региональные различия во имя разума, она рождает регионализм чувства (régionalisme du sentiment)"28. Идея единства Франции как движение к универсальному вызывает решительную критику М. Озуф, и хотя образ Франции, просвещающей народы, в настоящее время возникает реже, идея, что Франция получила в наследство универсальные ценности как свою особенность, еще не ушла с горизонта. Эту идею М. Озуф называет "республиканской химерой"29. "Химерой" является и полная унификация страны: "Старые провинции упрямо напоминают единой Франции, что она, безусловно, победила, но они не исчезли"30.
Другой, противоположный полюс коллективной принадлежности французов связан с конкретным началом. Эта Франция имеет долгую историю, разнообразную и непростую, состоящую из живой толщи старых земель (vieux pays), пейзажей, деревень, языков,
25 Ozouf M. Op. cit. P. 13, 15.
26 Ibid. P. 13.
27 Ibid. P. 193.
28 Ibid. P. 203.
29 Ibid. P. 234.
30 Ibid. P. 15.
тысяч способов жить и умирать31. Отчеты революционных комиссаров пестрели выпадами против "этой пыли, которая говорит, колоколов, которые звонят, призывников, которых нельзя найти, подпольных священников... Они думали найти новый народ, единый и рациональный, а находят старый народ, иррациональный и раздробленный, который противопоставляет им свое упрямство и хитрость"32. Разумеется, со временем противостояние нивелировалось с обеих сторон. В регионах стали плавно восходить от врожденной и телесной любви к краю к рассудочной любви к большой родине. В Париже полюбили Мистраля (деятеля окситанского возрождения), в учебниках появились упоминания о вкладе регионов в национальную гармонию. Но было одно "но", которое накладывало отпечаток на эту мирную картину, — насилие над региональными языками33.
Этому вопросу М. Озуф уделяет особое внимание, так как, с ее точки зрения, именно язык является самым мощным фактором идентичности, и в этом она полностью согласна с Ж. Мишле. Парадоксально, что в рассказах о своих путешествиях по Франции французские писатели XIX в., даже самые знаменитые, не уделяли внимания исчезновению местных языков. Стендаль, Мериме, Гюго, Тэн сожалели о стирании культурных различий, забытых привычках и исчезнувших костюмах крестьян, которые предпочли их парижской моде. "Но эта ностальгия заканчивалась, когда речь заходила о местных языках. Мериме возмущался, что он чуть не умер с голоду в Провансе, потому что его там не понимали", — подчеркивает М. Озуф и заключает, что искоренение культурных различий квалифицировалось, таким образом, как "эстетическое преступление, языковых — как политический подвиг"34.
Конкуренция между языками была неравной. Есть письменный, официальный, общественный, высокий язык. А есть язык разговорный, точнее, язык, на котором не разговаривают, а шепчут в узком домашнем кругу и который не может привести к успеху. "По сути, это язык, приговоренный к смерти, и время на это работает лучше, чем репрессии"35.
Такая языковая политика была причиной, которая толкала людей искать защиту и убежище среди своих, в региональной ассоциации, группе. М. Озуф подчеркивает, что языковое выравнивание вовсе не является синонимом демократии и республиканских идей. Жирондистские принципы разнообразия она явно предпо-
31 Ibid. P. 14.
32 Ibid. P. 200.
33 Ibid. P. 224.
34 Ibid. P. 226.
35 Ibid. P. 227.
читает якобинской централизации. Равенство, а не похожесть, укоренение в своих особенностях и есть, по ее мнению, дорога к свободе. Неудивительно, что у нее искреннее сожаление вызвала буря, которая разразилась в июне 2008 г. в связи с предложением внести в Конституцию Французской Республики поправку о том, что "региональные языки принадлежат к национальному достоянию". Это добавление, имеющее чисто декларативный, а не императивный характер, так и не было принято. Оно вызвало гнев сената и Французской академии и, как не без иронии пишет М. Озуф, "трагические мелодии о смерти нации"36.
Очевидно, что оценка этой реакции со стороны М. Озуф тоже пристрастна, но очевидно также, что однозначное противопоставление национальной и региональной идентичности имеет альтернативу. Это их сочетание, композиция (ср. заглавие книги "Composition française"): "В каждом из нас есть убеждение в красоте и благородстве универсальных ценностей... но есть и связь с собственной историей, памятью и традициями"37. Эти связи М. Озуф называет "привязанностями" (les attaches). Иллюзии свободы без привязанности она противопоставляет множественность привязанностей, когда можно себя чувствовать одновременно французом, бретонцем, исследователем, сыном, родителем, членом партии, церкви, профсоюза или клуба. Признать множественность этих привязанностей (или идентичностей, оба термина употребляются автором синонимично) гораздо лучше, чем рассматривать себя во всех обстоятельствах кем-то одним. Множественность идентично-стей воспринимается человеком не пассивно. Конечно, многие из них он не выбирает, но любую может культивировать, углублять, любить или отказаться и забыть ее38. Иными словами, все-таки сделать выбор.
Необходимо составлять (composer), а по мере того как изменяется жизнь и возникают новые обстоятельства, и пересоставлять (recomposer) свои принадлежности, и эта работа никогда не будет закончена. Так М. Озуф подводит читателя к толкованию заглавия своей книги "Composition française". Как мы убедились, оно обозначает составление, композицию, выстраивание иерархии привя-занностей/идентичностей, которые человек осуществляет свободно и самостоятельно. Но это значение не единственное. Сomposition française обозначает также "сочинение на французском языке": "Французское сочинение, когда-то главный предмет, обозначал ступени школьной жизни. В представлениях школьников Франция, чью историю им рассказывали, тоже была школьницей, смело
36 Ibid. P. 256.
37 Ibid. P. 241.
38 Ibid. P. 243.
4 ВМУ, лингвистика и межкультурная коммуникация, № 1
49
шагающей через века к справедливости и свободе, и дети верили, что нация, как и они сами, справилась со своим сочинением"39. М. Озуф использует оба значения заглавия (композиция и школьное сочинение) и подчеркивает, что свой экзамен на эту тему сдает каждый человек и страна в целом. Французская композиция не есть раз и навсегда данное. Это мыслительный процесс, который каждый человек осуществляет всю жизнь, своего рода проверка на способность справиться с "французским сочинением" в разные периоды жизни и в разных ситуациях.
М. Озуф вполне осознает, что вводит весьма возвышенную и личностную метафору в свое научное сочинение. Именно поэтому она завершает свою книгу вполне в духе школы анналов: "Все это меня привело к необходимости пересмотра строгого наказа историкам о том, что они должны абстрагироваться от истории, которую пишут. А по рассуждению, и нарушить этот наказ"40. Таким образом, Озуф заканчивает свою книгу несогласием с замечанием о беспристрастности и холодности исследователя, которым Э. Ре-нан начинает свой доклад. Всей своей книгой она, на наш взгляд, полемизирует также с установкой Ренана "внести как можно больше точности в трудные вопросы" (см. выше) и стремится не к точности vs однозначности, а к многогранности и нюансировке своей композиции, или своего сочинения.
Вернемся к речи Николя Саркози, произнесенной 12 ноября 2009 г., и проанализируем ее подробнее. Открывая дебаты о национальной идентичности, Н. Саркози подчеркнул, что это чувство в настоящее время переживает кризис: "Мы живем, быть может, в один из тех моментов, когда стираются ориентиры, идентичность становится неопределенной, когда возникает чувство, что то, что мы считали важным для жизни, исчезает"41. Ощущают ли французы свою национальную принадлежность и как они ее ощущают в наше время, — вопрос трудный. "Кризис национальной идентичности возрождает национализм, который замещает любовь к родине ненавистью к другим народам. Утратив национальное чувство, мы уже не знаем, кто мы". С точки зрения Н. Саркози, именно сейчас следует обратиться к этому трудному вопросу, а не уходить от его обсуждения.
Во многих местах своей речи Н. Саркози напоминает о трудных моментах истории, которые пережили французы: оккупация части Франции, расстрелы заложников, сопротивление, поражения и победы и т.д. Мысль о том, что французское "национальное сознание выковалось в испытаниях", упоминания о великих людях Фран-
39 Ibid. P. 258.
40 Ibid. P. 259.
41 Sarkosy N. Op. cit.
ции прямо отсылают слушателей к тезисам Э. Ренана об объединяющей силе общих страданий и культа предков, скрепляющих национальную идею. Более того, Н. Саркози предлагает создать Музей истории Франции, который могли бы посещать все школьники. Есть и прямая цитата из Э. Ренана, без атрибуции, вероятно, как слишком прозрачная: "В глубине их (героических предков. — Т.З.) души была уверенность, что Нация — это духовный принцип, который питается благородством сердец, красотой души, твердостью характера" (выделено нами. — Т.З.). Просматривается и двуединая характеристика, которую дал Э. Ренан этому понятию: нация как наследие и нация как проект. Сравни в речи Н. Саркози: "Мы получили Францию в наследство" / "Завтра, как и вчера, мы будем делать вместе великие дела".
Н. Саркози подчеркивает, что "французом становятся не по признаку расы", и это использование термина в его старом значении тоже отсылает к Ренану, и "не потому что замыкаются в своем происхождении и тем более религии". Основываясь на тезисе Э. Ренана, что в национальном самоопределении главным является желание людей, Н. Саркози говорит: "Быть французом — это приобщиться (т.е. сделать это сознательно. — Т.З.) к определенной форме цивилизации, к ценностям, привычкам".
Эти цитаты и отсылки к известному тексту дают возможность оратору подчеркнуть, что, сделав выбор, нужно уважать ценности французского общества и принятые в нем правила поведения. Это уже обращение к иммигрантам, в массовом порядке влившимся во французское общество и не утратившим особенностей своей исходной культуры. Н. Саркози напоминает о светском характере государства, который выражается в "уважении всех верований и нейтралитете Государства". Заметим попутно, что по французской традиции слова "Нация" (французская), "Государство" (в высоком смысле слова), "Республика" (Французская Республика) пишутся с большой буквы.
Часть речи Н. Саркози перекликается с идеями М. Озуф, хотя и не полностью совпадает с ними. Так, довольно большой абзац посвящен разнообразию Франции: "Франция очень разная. Она такой была всегда. Франция — это множество малых родин, множество территорий. Это множество привычек, традиций, верований". В речи специально подчеркивается, что это разнообразие является богатством. Позволить исчезнуть этому богатству было бы большой ошибкой. "Мы не стали бы теми, кто мы есть, без провансальской, эльзасской, бретонской культуры, без наших заморских территорий, без того, что нам дали Антильские острова, Реюньон или Таити, без того включения в мир, которое они дали, без того, что нам дала Африка или Магриб".
Вся речь Саркози строится вокруг идеалов Республики: "Республика находится в центре нашей национальной идентичности. Это невыполненная мечта, незаконченный идеал". Между тем в речи есть мысль о том, что сущность Республики не исчерпывается яко-бизмом: "Можно быть настоящим французом и понимать, что Франция жирондистов и Франция якобинцев суть две стороны одной и той же национальной реальности". Это положение в чем-то перекликается с концепцией М. Озуф о том, что республиканские идеи шире, чем якобинские. Правда, с этой мыслью контрастирует упоминание о движении к централизации как своего рода фатальной неизбежности, что вполне в духе Мишле и Ренана: "Посмотрите, как Республика выполнила старую мечту капетингов о единой и неделимой Франции и о Государстве, главенствующем над территориями". Кроме того, в словах Н. Саркози сквозит опасение, что абсолютизация разнообразия может затемнить единство — единую и неделимую Республику, и подчеркивается "приоритет общественного интереса над частным": "Некоторые пытались нас уверить, что Республика угрожает демократии. Но какую демократию мы могли бы построить в обществе, где каждый заперт в своем коллективе, на своей земле, в своей группе? Нет ничего менее опасного для демократии и свободы, чем Республика, единая и неделимая". Так о каких же принципах идет речь, жирондистских или все же якобинских?
В речи есть очень эмоциональные и даже патетические моменты, напоминающие высокий стиль Ж. Мишле: ".сердце Франции начало биться здесь"; "Я горжусь тем, что я француз"; "Быть французом — это честь". В ней есть и неоднократные упоминания об особой миссии Франции — носительнице универсальных ценностей: Франция должна верить в себя, свой универсализм, в то, что она должна многое сказать и дать миру. Из риторических приемов используется особая возвышенная лексика, свидетельствующая об исключительности Франции: "французское исключение" (государственная поддержка культуры), "французское чудо", "особое послание миру". Под "посланием" понимается провозглашение прав человека и распространение в мире французской культуры. "Наша идентичность — французское чудо — одновременно особое и множественное. В какой стране мира возможно это чудо?" (поддержка государством культуры); "Я осмелюсь сказать, что мы сознательно и подсознательно верим во всемогущество нашей литературы"; "Это было время, когда роль французского исключения была очевидна, <.> это было не чувством превосходства, а сознания того, что Франция должна дать миру особое послание, особый пример". Эта вера в исключительность Фран-
ции перекликается с идеями Ж. Мишле и Ф. Гизо, в некоторой степени и Э. Ренана.
В заключение отметим, что свое "французское сочинение" пишут не только культурологи, но и политики. Один из примеров политического дискурса — речь Николя Саркози 12 ноября 2009 г., свидетельствующая о силе национальных традиций и в постановке вопросов, и в ответах на них.
Некоторые компоненты отсылают к знаменитому докладу Э. Ре-нана, в отдельных случаях Н. Саркози прямо цитирует доклад, безусловно, с поправкой на современность. Но у этой речи есть и другие точки отсчета. Центральной идеей речи Н. Саркози является идея единства, объединяющего многообразие страны. В речи актуализируется и положение об особой миссии Франции в мире. Эти идеи, как и пафосный стиль выступления, сопоставимы с идеями и стилем Ж. Мишле. Концепция множественности идентичностей, которой посвящена книга М. Озуф, в речи также упоминается, хотя и не без сдержанности и имплицитной критики некоторых ее положений. В речи нет акцента на множестве принадлежностей, среди которых национальная была бы лишь первой среди равных, но есть акцент на объединяющей силе последней. Имело ли обсуждение тот результат, на который рассчитывали организаторы, — сказать, вероятно, трудно. Важно, что дебаты носили открытый характер, а это вполне в духе идеалов Французской Республики.
Принимая тезис Т. Зельдина о стадиальном развитии национальной идеи во Франции, вряд ли можно согласиться с тем, что каждая новая стадия отрицает предыдущую стадию. Можно сказать, что "старые" и "новые" представления сосуществуют, конфликтуя или сочетаясь между собой. Воспроизведение некоторых мотивов можно объяснить устойчивостью мифа, возвращающегося через поколения, однако интерес, который проявляют французы к вопросам свой идентичности, вполне реален: это касается и лидеров, и рядовых граждан.
Список литературы
Ренан Э. Что такое нация? (Доклад, прочитанный в Сорбонне 11 марта
1881 г.) // Собр. соч.: В 12 т. Т. 6. Киев, 1892. СартрЖ.-П. Тошнота. СПб., 2001.
Guizot F. Cours d'histoire moderne. Histoire générale de la civilisation en Europe.
Paris, 1928. Leçon 1. Michelet J. Tableau de la France. Paris, 1949.
Nordman D. Des limites d'Etat aux frontières nationales // Les lieux de mémoires / Dir. de Pierre Nora: En 3 vol. 7 livres. Vol. 2. Livre 2. Paris, 1984. Ozouf M. Composition française: retour sur une enfance bretonne. Saint-Anan, 2009.
Perville G. De l'Empire français à la décolonisation. Paris, 1991.
Qu'est-ce que la culture française? / Dir. de J.-P. Aron. Paris, 1975.
Renan E. Souvenirs d'enfance et de jeunesse. Paris, 1883.
Sarkosy N. Discours à La Chapelle-en-Vercors (le 12 novembre 2009). URL: http://www.elysee.fr/president/les-actualites/discours/2009/discours-de-m-le-president-de-la-republique.1678.html
Zeldin Th. Histoire des passions françaises: En 4 vol. Vol. 2. Orgueil et intelligence (1848—1945). Paris, 1978.
Zeldin Th. Les Français. Paris, 1983.
