CC BY
21
УДК 340.114.5 ББК 67.0
Мингес Изабелла Александровна Minges Isabela Aleksandrovna
начальник кафедры теории и истории права и государства Волгоградской академии МВД России кандидат юридических наук.
The Head of the Department of Theory and History of Law and State of the Volgograd Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia, PhD in Law, Associate Professor. E-mail: lkj5@mail.ru
Попов Виктор Викторович Popov Victor Victorovich
доцент кафедры теории и истории права и государства Волгоградской академии МВД России кандидат юридических наук, доцент.
Associate Professor of the Department of Theory and History of Law and State of the Volgograd Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia, PhD in Law. Тел.: +7 (902) 381-42-06.
ФОРМИРОВАНИЕ НАЦИОНАЛЬНО-ОРИЕНТИРОВАННОЙ ПРАВОВОЙ ИДЕОЛОГИИ: НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ
Forming of the nationally-oriented legal ideology: some issues
В статье анализируется проблематика места и роли правовой идеологии как реального источника правомерного поведения. При этом подвергается критике ценность и полезность идеи правового государства и сопряженных с ней идей прав человека и гражданского общества. Авторами делается вывод о необходимости и основных направлениях формирования национально-ориентированной правовой идеологии.
Ключевые слова: правопорядок, правосознание, правовая идеология, гарантии правопорядка, правовая наука, правовая доктрина.
Анализ проблематики реальности достижения правопорядка неизбежно приводит к вопросам о факторах формирования правопорядка или, как чаще принято говорить в отечественной юридической науке, о системе гарантий правопорядка. Конечно, существуют относительно устоявшиеся точки зрения на систему подобных гарантий, практически совпадающие с системой гарантий законности, а также, хотя и в меньшей мере, с предпосылками построения правового государства.
Обычно принято выделять общие и специальные гарантии, оттеняя в подобном делении явно или неявно выраженную иерархию условий, обеспечивающих достижение правопорядка - общие гарантии являются неким фун-
The article analyzes the problems of the place and role of legal ideology as a real source of legitimate behavior. At the same time, the value and usefulness of the ideas of the rule of law and the ideas of human rights and civil society associated with it are criticized. The conclusion is made about the necessity and main directions offormation of national-oriented legal ideology.
Keywords: law and order, legal consciousness, legal ideology, guarantees of law and order, legal science, legal doctrine.
даментом, исходным началом по отношению к специальным. Общие гарантии в той или иной форме детализированы в специальных. Кроме того, специальные гарантии можно рассматривать как выражение определенного этапа реализации общих гарантий.
Думается, что выстраиваемые научные представления о системе общих гарантий представляются не вполне корректными. Например, если вести речь о таких классических гарантиях, как экономические и идеологические, то явно заметна разнопорядко-вость понимания идеологических условий правопорядка.
Мы видим возможность выделить, с одной стороны, экономические условия жизни,
а с другой - так или иначе организованную деятельность по формированию некой идеологии по доведению этих идеологических установок до каждого конкретного человека или же до групп людей. Но, на наш взгляд, совершенно очевидна вероятность сместить фокус внимания в опредмечивание абстрактных сущностей (гипостазирование) при подобном походе. Почему?
1. Право предназначено для регулирования поведения людей, даже если речь идет о «поведении» организации, юридического лица, целого государства и т. п.
2. Любой социальный результат, любая цель права, цель правового регулирования, как бы мы ее не называли («торжество коммунизма», «победа демократии» и пр.), выражается не более чем в некоем поведении людей.
3. Поведение людей, входящее в предмет правового регулирования, включается в данный предмет, помимо прочего, в силу того, что данное поведение вообще возможно регулировать через социальный нормативный регулятор, через право. Такая возможность обусловлена тем, что речь идет о сознательно-волевом поведении.
Из этого следует, что своеобразным реальным источником юридически значимого поведения людей, то есть источником любого социального результата, является сознание этих людей, в данном случае - правосознание.
Структура правосознания отличается значительной емкостью, причем адекватно описать его структурные элементы с позиции количественного и качественного состава весьма непросто, если учесть момент разнообразия не только концептуальных подходов к правопониманию, но и разнообразия парадигм рациональности, в той или иной мере распространенных в настоящее время. Однако при этом остается возможность выделить некоторые из его структурных элементов и показать их значимость. Прежде всего отметим выделение в структуре правосознания правовой идеологии и правовой психологии. Развитие отечественной юридической науки знаменовало собой определенные вехи в изменении ценностного отношения к различным элементам сознания вообще и правосознания в частности. В какой-то период времени основой правосознания считалась право-
вая идеология. В работах А. Я. Вышинского, Н. Н. Полянского [1, с. 148] отражались определенные установки официальных взглядов на соотношение коллективного и индивидуального. Это проявлялось, во-первых, в том, что за правовой психологией не признавалась возможность быть элементом правосознания. Полноценным и по сути единственным элементом правосознания считалась именно правовая идеология. Во-вторых, признавалось, что этот элемент был присущ именно групповому, а не индивидуальному правосознанию. Собственно коллективное правосознание и считалось практически единственным действенным регулятором поведения, поскольку оно относилось к поведению ключевого субъекта истории, как классы, то есть народные массы. В таком подходе проявлялись ценностно-программные установки, отражающие марксистско-ленинские воззрения на соотношение индивидуального и коллективного в возникновении, функционировании и развитии не только государства и права, но и общественно-экономических формаций в целом.
Позднее появились научные работы, например, И. Е. Фарбера, Е. А. Лукашевой и ряда других ученых, где обосновывался тезис о существовании и правовой психологии, и индивидуального правосознания. Думается, что в целом это был вполне верный ход мысли. Однако, хотя мы далеки от мысли о некоем принижении значения правовой психологии, все же следует признать, что именно правовая идеология является основой правосознания.
Более того, следует отметить, что правовая идеология выходит довольно далеко за пределы обычного структурного элемента просто некоего правового явления (правосознания), ее значение гораздо больше.
Во-первых, следует понимать, что правовая наука как наиболее полное выражение правовой идеологии явилась непосредственным фундаментом, на котором складывались особенности юридического мировоззрения и миропонимания правоприменителя и иных субъектов реализации права в ходе получения ими юридического образования.
Во-вторых, поскольку на содержание правоприменительного решения воздействуют соображения о том, как это решение будет вос-
принято той средой, от которой зависит правоприменитель (например, касающиеся того, как избежать отмены данного решения, карьерного роста и т. п.), постольку этот субъект будет учитывать мнение соответствующих иных субъектов, которое также не могло быть свободным от влияния правовой доктрины в ходе получения юридического (и не только) образования.
В-третьих, невозможно изолировать издаваемое законодательство от влияния внутренней и внешней политики государства, а ее -от идеологии как представлении о социальных ценностях, их иерархии и механизме выбора предпочтений, целях управления, путях развития государства и общества, должной расстановке политических сил, равенстве и привилегиях элиты и т. п. Невозможно говорить об отсутствии идеологии и отсутствии реальности ее влияния на все сферы жизни общества лишь на том основании, что существует ст. 13 Конституции РФ, содержащая положение о том, что «никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной».
Составной частью этой идеологии является правовая идеология как система представлений о правовых ценностях, целях и средствах правового воздействия и т. п. Нормы права выражают определенное представление о ценностях, демонстрируют их (задаваемую) иерархию.
Но система таких представлений не может не базироваться на определенной доктрине хотя бы потому, что подобные представления сформулированы определенным образом (через понятия), а система соответствующих понятий является элементом методологии юридической науки, ее гносеологическим каркасом, формирующим в сознании представления о правовой реальности. Собственно говоря, опираясь на гносеологическую модель с активной ролью познающего субъекта, на социальный конструктивизм, отметим, что та или иная правовая доктрина обосновывает содержание правовых понятий, а они являются материалом для реконструкции государственно-правовой действительности. Именно в этом смысле можно говорить о конвенциональной природе любых научных понятий. Доктрина создает смысловые интерпретационные поля, вводит смысловой каркас для формирования семан-
тических групп, реконструирующих возникновение, функционирование и развитие государственно-правовых явлений. Причем реконструируемая модель будет являться теоретическим основанием для социальной коммуникации в правовой сфере, то есть основанием для любой юридической деятельности как деятельности сознательной и волевой.
Обратим внимание на содержательную часть правовой идеологии. Думается, что если вести речь о доктринальных основаниях правовой идеологии, в тех или иных вариациях, господствующих в российской академической среде, то невозможно обойти вниманием идею правового государства. Плохо это или хорошо?
Прежде всего, обратим внимание на некий парадоксальный конфликт между доктриной правового государства и правопорядком.
Заметим, что одной из стратегических целей государственного развития является формирование правового государства, поскольку как минимум положение о том, что Россия -это правовое государство, закреплено в ст. 1 Конституции РФ.
Однако поскольку широкого обоснования данной идеи в самом документе по понятным причинам не содержится, то не можем не обратить внимание на доктринальное выражение этой популярной в наше время идеи. Поскольку она имеет не российское происхождение, то думается, что подобные доктринальные основания правовой идеологии, а значит и права вообще, во всей своей полноте, вместе с толкованием и реализацией права, то есть и правопорядка, как качественного показателя воплощения в жизнь требований правовых предписаний нуждаются в дополнительном анализе, хотя их и принято считать практически безусловно и безоговорочно прогрессивными.
Полагаем, что в основе критического переосмысления должны лежать схемы интеграции определенных правовых идей в национальную правовую ментальность. Как видно, подобный подход отрицает некий универсализм ценностно-познавательных установок на формирование моделей идеального правопорядка. В основе такого отрицания лежит скептицизм относительно идеи так называемых общечеловеческих ценностей, основанной на доктрине рациоцентриз-
ма. Это идеология господства разума, причем, с одной стороны, обезличенного и стандартизированного в алгоритмике своих познавательных схем, с другой стороны, разума, жестко привязанного к определенным биологическим носителям, например, к WASP (белые англосаксонские протестанты). Соответственно, данная идеология относит к существам, не наделенным разумом, целые народы (подобные идеи ярко просматриваются в работе Дж. Локка, известной в сокращенном наименовании как «Два трактата о государственном правлении»). В частности, к таким носителям не причисляли североамериканских индейцев, негров, которых «просвещенный» европейский (британский) разум относил даже не столько к людям, сколько к человекообразным созданиям, неспособным к рационализму.
Собственно, именно это и позволяло таким «гуманистам», как Дж. Локк и другие, с одной стороны, формировать в соответствующих аспектах парадигму гуманитарного мышления, говоря о правах и свободах человека, а, с другой стороны, совершенно искренне, не кривя душой, открыто заниматься работорговлей (например, под видом Королевской африканской компании - монополиста работорговли в Великобритании, созданной королевским декретом в 1682 году), создавать нормы права, закрепляющие рабство (Локк являлся соавтором конституции Каролины, юридически признававшей негритянское рабство [2, с. 15-16]) и т. п.
И если некоторые авторы прямо указывают, что именно учение Дж. Локка как нельзя лучше соединяло (либеральную) теорию с (колониальной) практикой [14, с. 603], а сам философ почитается за интеллектуального вождя своего времени, то не стоит удивляться ни возникновению, ни живучести (в настоящее время) идей нацизма, фашизма и т. п.
Это может казаться парадоксальным, но повсеместно насаждающаяся доктрина правового государства слишком специфична, чтобы претендовать на некую универсальную полезность, на то, чтобы реально способствовать правопорядку.
И причина состоит в том, что суть идеи правового государства - это не законопослушание, не требование подчинения всех, в том числе и органов власти праву, то есть это не некий иде-
альный правопорядок. Основу основ этой идеи составляет требование к самому праву, которое может быть «хорошим» или «плохим». Собственно, эти критерии оценки позитивного права и заставляют сомневаться в универсальности ценности идеи правового государства и, соответственно, в ценности иных, связанных с ней идей.
Обратим внимание на некоторые из таких идей. Думается, что идея социального государства плохо уживается с идеей организованного в государстве сообщества индивидов. Если доминантой этих индивидов не является примат коллективных интересов над частными, то есть служение государству - это вовсе не самоочевидный долг, то почему государство должно о ком-то заботиться? На это указывает, например, Л. С. Мамут [3].
Культ индивидуализма в юридическом аспекте - через наделение индивида максимальным количеством прав - приведет неизбежно к столкновению с интересами коллектива, то есть это тупиковый путь. Идея универсальности прав человека - это такая же иллюзия, как и однозначная интерпретация термина «добро» [4, с. 37].
Отрицание подобных очевидных проблем через, например, признание наднациональной ценности некоторых правовых доктрин ведет к методологическому сдвигу от казуального знания к нормативному, когда желаемое выдается за действительное.
В частности, не представляется возможным считать действительностью многие либеральные представления, например, о стремлении государства в лице его политической элиты к всеобщему благоденствию. Ни одно из государств «развитой демократии» не являло в прошлом примера сколько-нибудь элементарной нравственности в отношении заботы о своем населении.
Например, в одном из докладов Бюро трудовой статистики, представленном Конгрессу США в 1880 году, в котором раскрывалось достаточно тяжелое положение обычного рабочего в индустриальной сфере, сделано заключение: «Люди должны умирать для того, чтобы процветала индустрия» [5].
Много ли изменилось в той части либеральной идеологии, которая является эффективной, реальной, то есть воплощаемой в жизнь приблизительно через сто лет после
упомянутого события? Думается, что нет. Например, В. Полеванов рассказывает об одном из аспектов развития экономики России: «Когда я пришел в Госкомимущество и попытался изменить стратегию приватизации, Чубайс заявил мне открытым текстом: "Что вы волнуетесь за этих людей? Ну, вымрет тридцать миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом - новые вырастут"» [6].
Конечно, столь специфические заявления можно пытаться оправдать апелляцией к некоторой сложности ситуации «переходного периода», когда якобы шел слом «старого» общества ради «светлых» либеральных идей. Но что мы видим много лет спустя? Вот одно из высказываний, «прорвавшихся» в публичную сферу, от очень влиятельного носителя либеральных идей (если судить по поступкам): «... кто пьет водку, кто курит, тот больше внесет помощь государству. Выкурил пачку сигарет, значит, больше внес средств на решение социальных задач: поддержка демографии, развитие других социальных услуг, поддержка рождаемости» [7].
Кроме того, выражаемые в западных концепциях гражданского общества и правового государства идеалы могут не только иметь направленность сделать неприкосновенным, например, имущество, нажитое в процессе развала экономических структур дореформенного государства, но и быть вообще чуждыми российской правовой ментальности.
Причина состоит в том, что каждый народ можно характеризовать через совокупность разделяемых нравов, идеалов. Иными словами, элементами идентичности для данного народа являются определенные идеалы. Эти идеальные представления об окружающем мире могут быть достаточно устойчивыми, существовать веками и даже тысячелетиями. Если принять во внимание факт уникальности исторического прошлого каждого народа, то очевиден вывод, что политические концепции, рожденные в ментальной сфере одного общества, далеко не всегда можно безболезненно воплотить в жизнь в другом обществе.
В этом смысле правомерен вопрос: можно ли считать российское общество гражданским в том смысле, в каком об этом говорили западные ученые или отечественные специалисты, относящиеся к носителям идей и ценно-
стей либерально-буржуазного характера? Думается, что ответ будет отрицательным. Но в таком случае следует понимать, что построение в России гражданского общества по западному образцу предполагает отказ от традиционных идеалов и ценностей, прошлого, будущего, основанного на нашем прошлом, в пользу иного будущего с отказом от национально-культурной идентичности. Но ведь такой отказ характеризует смену представлений о моделях глобализации. Это будет отказ от конвергенции не только матриц культурной идентичности, но и вообще от конвергенции государственно-правовых систем, то есть поглощение более сильной системой менее сильной.
Подобное поглощение, подчинение вместо конвергенции вполне закономерно, поскольку в западной идеологии традиционная социал-демократия и первичный, достаточно мягкий по отношению к СССР либерализм был практически повсеместно замещен очень жестким неолиберализмом, относящим нашу страну к «империи зла», которая подлежит уничтожению. Следует понимать, что уничтожение не всегда эффективно осуществлять военно-силовым путем, гораздо эффективнее несиловые методы. Очень важную роль в них играет информационное воздействие, к которому, на наш взгляд, относится обоснование ценности некоего магистрального пути, пренебрегающего особенностями национального развития, сокрытие деструктивизма поглощения, реально вытесняющего какую-либо конвергенцию. К примерам такого воздействия отнесем следующее высказывание: «Перед Россией стоит историческая задача: сточить грани своего квадратного колеса и перейти к органичному развитию... В процессе модернизаций ряду стран второго эшелона капитализма удалось стесать грани своих квадратных колес. Сегодня, пожалуй, единственной страной из числа тех, которые принадлежали ко второму эшелону развития капитализма, и где колесо по-прежнему является квадратным, осталась Россия, точнее территория бывшей Российской империи (Советского Союза)» [8].
Достаточно очевидно, что говорить о каком-либо действенном, устойчивом правопорядке не приходится. Реализация права при такой размытости его доктринальной основы
будет в решающей мере предопределяться эффективностью государственного принуждения и требовать затрат огромного количества государственных ресурсов.
Противодействие подобным идеям через обнажение недостаточности внимания к системности, целостности понимания общества и призвана преодолеть адекватная правовая доктрина, формируемая в контексте национально-культурной идентичности.
Основой такой доктрины должно стать измененное представление о государстве. Например, традиционным для западной либеральной ментальности является восприятие государства как вынужденного зла. Такой подход присущ договорным теориям происхождения государства, что особенно ярко проявляется, например, в самом уподоблении государства Левиафану (Т. Гоббс). В дальнейшем подобные представления лишь укрепились парадигмой протестантской индивидуалистической этики.
Для российской ментальности более типичен взгляд на государство как на общую ценность. Соответственно, идея гражданского общества как некое дистанцирование государства от общества воспринималась в российском варианте понимания как уход государства от моральных и нравственных начал, духовных скреп. Это порождает взгляд на государство как на нечто лишнее, а на право - как на некую формальность, оторванную от реальной справедливости. В таком случае это приведет к подрыву основ правомерного поведения, в такой ситуации правопорядок не достижим.
Однако не следует забывать, что проблема состоит не только в том, что генерируется некое «зло» - неправомерное поведение, под вопрос ставится также и ценность «добра» -правомерного поведения, а значит, и ценность правопорядка. Такое положение вызывает серьезный вопрос: не сталкиваемся ли мы с неким подобием ленинской трактовки революционной ситуации, когда «верхи не могут» (создать определенные установки правосознания как действенные предпосылки правомерного поведения), а «низы не хотят» (признавать ценность действующего права)? Думается, что сталкиваемся. И это предпосылки для силовой схемы изменения государственно-правовой действительности, и подоб-
ное изменение сулит для государственно-правового развития мало положительного.
Добавим, что неприятие ценностей новых «общечеловеческих» западнических либеральных идей было обусловлено как определенной преемственностью, так и явной управленческой направленностью их космополитизма.
Преемственность видится в том, что советская правовая доктрина также практически не была связана с отечественной правовой ментальностью, и ее основные ценности тоже относятся к космополитизму в марксистской трактовке, когда универсальными виделись классовые интересы. Эти интересы рассматривались как основа государственно-правового развития, а само государство и право обобщались в рамках формационной типологии, претендующей на глобальную универсальность. Этим и можно объяснить ту поразительную скорость, с которой радикальнейшим образом менялись воззрения отечественных ученых-юристов, когда апологеты советского государства и права превращались в не менее убежденных апологетов либерального толка.
Управленческая направленность видится в качественной характеристике новых идей. Например, патриарх отечественной теории государства и права Л. С. Явич писал в 2000 году о задаче правовой доктрины в XXI веке, которая, по его мнению, состояла в интеграции в мировое сообщество, причем не буквально в некое абстрактное всемирное, а во вполне конкретное, англосаксонское, евросоюзовское, североамериканское. Автор говорит об интеграции в мировой рынок, в глобальный мировой порядок, агрессивная сущность которого в настоящее время очевидна. Вероятно, чтобы не допускать двусмысленности понимания нового правопорядка, автор пишет о полезности вступления России в НАТО [9]. Необходимо напомнить, что к времени высказывания Л. С. Яви-чем подобных идей, НАТО достаточно ярко проявило себя как известный освободитель народа от правопорядка, социальной стабильности и иных реальных благ посредством военной агрессии, сопряженной с разрушением гражданских объектов, массовыми убийствами не-комбатантов (хотя это оправдывалось военно-техническими ошибками) и иными «гуманитарными подвигами».
Включение вопроса о вступлении России в НАТО в сферу проблем, рассматриваемых философией права, может вызвать недоумение только на первый взгляд. Это несколько наивный взгляд на философию права как некое гуманистическое философствование о праве как jus est ars boni et aequi (искусстве добра и справедливости).
Такой взгляд был бы преуменьшением управленческого потенциала правовой доктрины, основанной на переоценке силового компонента в государственном, межгосударственном и надгосударственном управлении. Думается, что управление посредством политико-правовых идей как в форме агитации и пропаганды, так и на научно-концептуальном уровне, хотя и уступает силовому управлению в скорости изменения течения социальных процессов, но существенно превосходит силовое управление в масштабах, потенциале и степени влияния.
Для того чтобы обойти концептуальные ошибки управления на идеологическом уровне, формирование доктринальных основ правопорядка должно происходить не на базе европоцентристских государственно-правовых идей, но в русле тех идей, которые высказыва-
ли К. Савиньи, Г. Гуго, Ф. Пухта и последователи исторической школы права, а также целая плеяда отечественных мыслителей: славянофилы, почвенники, евразийцы, неоевразийцы, консерваторы и ряд других.
К сожалению, приходится признать, что, несмотря на появление отдельных теоретических предпосылок по формированию доктрины отечественной государственности [10; 11; 12; 13], у нас все же отсутствует достаточно полная, непротиворечивая, самобытная теоретико-правовая концепция, которая может стать доктринальной основой правопорядка, отражающего духовные чаяния нашего народа, правопорядка прочного в своей основе именно в силу органичности принятия его российской правовой ментально-стью.
В целом принцип формирования новой доктринальной основы правопорядка видится нам в «развороте» от западно-либеральных идей правового государства, построенного для организации жизни индивидуалистического мегаакционерного общества индивидов с системой космополитических, вненациональных «универсальных» ценностей.
Литература
1. Полянский Н. Н. Вопросы теории советского уголовного процесса. М., 1956.
2. Маккарти Т. Либеральный империализм и дилемма развития // Логос. 2006. № 6 (56).
3. Мамут Л. С. Социальное государство с точки зрения права // Государство и право. 2001. № 7.
4. Права человека в России: декларации, нормы и жизнь: материалы Международной конференции, посвященной 50-летию Всеобщей декларации прав человека // Государство и право. 2000. № 3.
5. Чикаго - родина первомая. URL: http:// www.prazdnuem.ru/holidays/1may/chicago.phtml.
6. Чубайс А. «Ну, вымрет тридцать миллионов. Они не вписались в рынок». URL: http:// www.pravda.ru/politics/parties/sps/14-01 -2004/ 46126-chubais-1/.
7. Красильщиков В. А. Модернизация и Россия на пороге XXI века // Вопросы философии. 1993. № 7.
Bibliography
1. Polyansky N. N. Questions of the theory of the Soviet criminal process. Moscow, 1956.
2. McCarthy T. Liberal imperialism and the dilemma of development // Logos. 2006. № 6 (56).
3. Mamut L. S. Social state from the point of view of law // State and law. 2001. № 7.
4. Human rights in Russia: declarations, norms and life: proceedings of the international conference dedicated to the 50th anniversary of the Universal Declaration of human rights // State and law. 2000. № 3.
5. Chicago is the birthplace of the first. URL: http://www.prazdnuem.ru/holidays/1 may/chicago. phtml.
6. Chubais A. «Well, thirty million will die. They didn't fit into the market». URL: http:// www.pravda.ru/politics/parties/sps/14-01 -2004/ 46126-chubais-1/.
7. Krasilshikov V. A. Modernization and Russia on the threshold of the XXI century // Question of philosophy. 1993. № 7.
8. Явич Л. С. О философии права на XXI век // Правоведение. 2000. № 4.
9. Величко А. М. Философия русской государственности. СПб., 2001.
10. Контарев А. А. Идеи российской государственности. Ростов н/Д, 2000.
11. Синюков В. Н. Российская правовая система. М., 2010.
12. Овчинников А. И. Правовое мышление в герменевтической парадигме. Ростов н/Д, 2002.
13. Мордовцев А. Ю. Национальный правовой менталитет. Ростов н/Д, 2002.
14. Armitage D., Locke J. Carolina and the two treatises of government // Political theory. Sage publications. 2004. October.
8. Yavich L. S. On the philosophy of law in the XXI century // Jurisprudence. 2000. № 4.
9. Velichko A. M. Philosophy of the Russian state. St. Petersburg, 2001.
10. Kontarev A. A. Ideas of Russian statehood. Rostov-on-Don, 2000.
11. Sinyukov V. N. Russian legal system. Moscow, 2010.
12. Ovchinnikov A. I. Legal thinking in the hermeneutic paradigm. Rostov on Don, 2002.
13. Mordovtsev A. Yu. National legal mentality. Rostov-on-Don, 2002.
14. Armitage D., Locke J. Carolina and the two treatises of government // Political theory. Sage publications. 2004. October.
