CC BY
91
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Русская литература и литература народов Российской Федерации: классическое наследие и современный литературный процесс
Фольклор. Анализ художественного текста. Литературные традиции
УДК 8
М. П. Наговицына
ФОРМИРОВАНИЕ «ИНФОРМАЦИОННО-ИГРОВОГО» НАЧАЛА ЯРМАРОЧНОГО ФОЛЬКЛОРА (КОНЕЦ XIX - НАЧАЛО XX в.)
В статье рассматривается одна из наиболее значимых функций ярмарки: информационно-игровая. Анализ ярмарочной рекламы, выкриков торговцев, офеней и других участников ярмарки показывает, как происходила трансформация зрелищных форм ярмарочного фольклора. Сложность, неоднородность и многосоставность истоков ярмарки породила необычайную пестроту информационно-игровых форм, ставших основой для художественно-стилевых элементов ярмарочного фольклора.
The article touches upon a most significant fair function - an informative one dealing with game elements. The analysis of fair ads, traders' and other fair participants' cries shows the transformation of spectacle forms of fair folklore. Complexity and heterogeneity of fair sources gave birth to an extraordinary variety of informative-playing forms which came to be the base of stylistic elements of fair folklore.
Ключевые слова: ярмарка, фольклор, зрелище.
Keywords: fair, folklore, spectacle forms.
Ярмарка как одно из проявлений праздничного начала русской народной культуры и быта привлекала и привлекает исследователей различных отраслей науки. В современных исследованиях все чаще и настойчивей поднимается проблема формирования ярмарочного фольклора как составной части массового искусства, а также «механизмов», законов, по которым он функционирует как средство воздействия на широкие массы. В современной фольклористике заметно усилился интерес к эстетике «третьей культуры»,
© Наговицына М. П., 2009
к народному театру, что повлекло за собой обращение к зрелищному фольклору ярмарок и гуляний. В основополагающих работах М. М. Бахтина, П. Г. Богатырева, В. Е. Гусева, Д. С. Лихачева, Ю. М. Лотмана, А. В. Некрыловой, Н. И. Савушкиной и др. рассматриваются разные явления ярмарочной культуры, разные жанры русского ярмарочного фольклора, объединяющие начала смеховой и народно-драматической культуры, выявляются художественные средства, стилистические приемы.
Ярмарки в России, с одной стороны, представляли собой четко организованное и структурированное в соответствии с законодательством мероприятие, призванное обеспечить условия товарообмена, с другой стороны, ярмаркам была присуща стихийность. Она жила собственной жизнью, в соответствии с традиционными представлениями населения. Ярмарка являлась моделью российской действительности, «микромиром», включавшим экономический, социальный, культурный и религиозный аспекты. Она как некое синкретическое действо заключала в себе механизм удовлетворения всех основных его потребностей. Важно, однако, учитывать, что ярмарки, помимо своей главной функции (места торговли), играли важную роль в обмене информацией, знаниями и опытом людей, приехавших из различных регионов страны, и эта функция доминировала как раз на крупнейших ярмарках. На наш взгляд, именно поэтому оставили такой след в истории страны наиболее богатые ярмарки: Нижегородская, Ирбитская, Крещенская (в Киеве), Пермская, Оренбургская, Покровская (в Харькове), Макарьевская (в Костроме), Алексеевская (в Котельниче) и многие другие ярмарки России.
Ослабление во второй половине XIX в. устоев сельской жизни, утрата «общинности», влияние фабрично-заводской, мещанской культуры требовали некоей культурной «компенсации» как
в городе, так и в селе. Так, в престольные праздники в больших селах и в пригороде можно было видеть не только традиционные увеселения, но и похожие на ярмарочные гуляния, которые предлагали «театрализованные» зрелища. Причиной «самовозрастания» зрелищности русского городского и сельского праздника, на наш взгляд, являлась ее компенсаторная роль в жизни простого народа: «чем серее будни, тем пышнее и ярче цвета городского и сельского праздника, возрождающего идеальную атмосферу радостного единения» [1].
История ярмарок в России не закончилась с революцией 1917 г., попытки возродить их предпринимались во времена нэпа. Так, в 1926 г. в РСФСР было проведено более 7 тыс. ярмарок. Однако «по мере усиления планового начала в торговле и с развитием торгового аппарата обобществленного сектора всесоюзные и республиканские ярмарки утратили свое значение как центры сбыта и закупки товаров» [2].
С затуханием ярмарок люди не просто лишились привычных способов продажи и пополнения товаров для хозяйственных нужд, но они потеряли, прежде всего, информационную среду, а также среду, где происходило приобщение к ярмарочным обычаям, забавам, увеселениям.
Изменения в политической, экономической и духовной жизни России сказались и на развитии ярмарочной культуры, то есть на кардинальной смене ее развлекательных художественных форм. При более пристальном исследовании можно видеть, что существует взаимовлияние социально-политических стереотипов сознания народа на художественные аспекты, и наоборот.
Ярмарки собирали большое число участников различных социальных сословий, приезжавших из окрестных и отдаленных поселений, различных уездов и губерний. Каждый из участников являлся носителем определенных традиций, стереотипов и, главное, информации, которой делился с окружающими в ходе ярмарки (особенно разнообразными сведениями обладали торговцы, постоянно переезжавшие с одной ярмарки на другую). Крупные ярмарки, бесспорно, становились информационными центрами и каналами формирования общественного мнения.
Традиционно ярмарка являлась переплетением разных культур разных сословий, потому что привлекала множество людей, вбирала в себя целый спектр развлечений и зрелищ. Ярмарка, на наш взгляд, - открытая система, в основе своей, с одной стороны, стабильная, а с другой -чуткая ко всякого рода новым влияниям, которые могли быть выработаны в других - как торговых, так и увеселительных - комплексах.
Ярмарочные развлечения, безусловно, представляли собой одновременно и искусство, и сво-
еобразный «товар». «Товаром» в них было не только зрелище, но игра, коллективная игровая импровизация и веселье.
Манера заманивать на ярмарке «покупателя-зрителя» всевозможными причудливыми способами во многом обязана своим развитием конкуренции между продавцами, а также «новой» системе магазинной торговли. Торговые хитрости по заманиванию покупателя были своеобразным ритуалом городской жизни и даже «обоюдным спортом». Именно в городе вырабатываются наиболее оригинальные, «драматизированные» формы торговли, которые затем расходились по мелким лавкам, уличным лоткам, к офеням. Зазывание в торговые заведения способствовало и возникновению устной рекламы. А поскольку внутренняя и внешняя торговля в России XVIII -начала XX в. осуществлялась в основном в форме ярмарок, то устное рекламирование товаров стало неотъемлемой частью ярмарочной жизни и способствовало формированию особого пласта ярмарочного фольклора. По мнению исследователей, именно ярмарка формирует новые жанры устной рекламы: «ярмарки явились генератором и рассадником разнообразных жанров устного народного творчества, в том числе и рекламных» [3]. Устное информирование на ярмарках было делом не только торговцев, но и составной частью рекламы разнообразных услуг. Стекольщики, сапожники, банщики и многие другие представители различных профессий не жалели красноречия в погоне за клиентами. Многочисленные приемы общения с покупателями создавались веками, и в их основе лежало желание подобрать способы воздействия на определенные стороны человеческой души. Тем не менее из всего обещанного ярмарочной рекламой зритель видел лишь небольшую часть или совсем не то, что обещал ловкий торговец. Однако все это соответствовало общему настрою ярмарочной стихии. Зритель был подсознательно готов к «обману».
Торговля приобретает черты «азартной» игры. В этом общении сочеталось как серьезное, так и комическое начало. Не всегда это общение способствовало продаже: нередко скучающие приказчики устраивали над посетителями такие шутки, которые не вызывали охоты покупать что-либо в «заведении», или придумывали комическую «антирекламу» своего магазина : «Здравствуйте, здравствуйте! Чем услужу? У меня для вас сегодня выбор, что невест... Девок уйма, а ни одной путной. Я сегодня с веселым словом продать хочу. Возьмите словарек - с испанского на французский. Случайная вещь, заграничного издания! Кому ни предложу - все к черту меня с ней посылают. По совести говорю!» [4] или «Шуба для доброго купца-молодца! Приклад - моржовый, воротник -
ежовый, а вокруг всех прорех еще нашит рыбий мех. В один рукав ветер гуляет, в другой метель прометает, от тепла зимой зуб на зуб не попадает!» [5].
Звук, цвет, свет на праздниках, ярмарках, да и просто в выходные дни сопровождал городской и сельский быт, делая его своеобразным ярким пятном в череде будней. Как правило, на улице, во дворах почти всегда присутствовал «звук». «Невозможно представить себе любую улицу или переулок в Елохове без живого, въедливого в уши, бодрого крика разносчиков и развозчиков, сменяющих один другого, другой - третьего и т. д. с утра до сумерек... Как не порадоваться наступлению лета, когда в двери, в окна, в форточки беспрестанно несутся все новые и новые крики: - Горошек зеленый! Огурцы, огурцы зеленые! Картофель молодой!. Так круглый год сменяются эти неумолкающие веселые голоса» [6]. Поэтому улица и торговые ряды не могли быть «безмолвными». Как уже отмечалось в городском быту издавна были распространены заклички, зазывы, разнообразные формы «торговой поэзии». «В условиях избытка товаров и дефицита общения реклама поднимается на уровень искусства. Порой сам товар был символическим, негодным к употреблению, и мог быть куплен только в своеобразной игре и ради игры» [7].
В воспоминаниях Е. Иванова о московских торговых рядах весьма интересен следующий разговор торговца с купцом: «Здравствуйте, уважаемый сударь-господин, почтеннейший купец! Небось за товарцем приехали побывать да справочку себе, приличную достоинству, приобрести? Очень можем желанию вашему соответствовать, только что партию новых предметов приняли. Пальтецо или шубку для начала? Ах, батюшки, без шубки теплой, что без рук, а без рук и дела нет! Телу тепло и душе хорошо. Завсегда так! Как ваше имечко с отчеством по папаше? Иван Терентьевич? Покажите Ивану Терентьевичу что есть наилучшего, дайте прием по чести и положению. Ах, батюшка, Иван Терентьевич, откроем для вашей милости все наши штучки: в полоску теплые зимние брючки, божий старичок, для храмового бдения и гостей посещения -длинный сюртучок, дипломат черный с волос-ком-маренговой, чтобы ай-да-ну! Сам я тоже пофрантить иногда люблю. Отчего нет? О цене после говорить станем, по вкусу надо сначала товар подобрать. Ну вот-с!..» [8]. Подобные диалоги продавца с покупателем разворачивались по всем правилам театрального представления, где присутствовали и экспозиция, и завязка, динамичное развитие действия, яркая кульминация и выгодная для продавца развязка. И чем выше было «актерское мастерство» продавца, тем больше у него было шансов быстро и выгодно про-
дать свой товар. Нередко уговор продавца был рифмован и полон юмора:
Вот где дешево! Вот где дешево! Фунтами! Пудами! Вагонами! Навались, навались, У кого денежки завелись! Варварушка, подходи Да тетку Марью подводи! У плешивого Ивана Торговля без обмана: Он товар продает И всем в придачу дает Пеструю телушку, Да денег полушку, С хлебцем тридцать амбаров, Да сорок мороженных тараканов, На прибавку осла Да бородатого козла! Лысые, плешивые -Люди счастливые! А для тетушек Варвар Припасен хорош товар: Ситцы, канифасы, всякие атласы, духи и помада, -
Кому чего надо! Давай выбирай! Выбирай, покупай! Денежки заплатишь И домой покатишь! [9]
Сохранившиеся до наших дней тексты дают нам представление о том, насколько естественно и гармонично вписывалась в повседневную жизнь устная реклама торговцев вплоть до конца 20-х гг. ХХ в.
Еще одним важным явлением, связанным как с ярмарками, так и с розничной «передвижной» торговлей, были офени, или коробейники. Офеня был популярной фигурой, о чем говорит и разнообразие его прозваний. «В большей части случаев они известны под общим прозванием офеней, ходебщиков, корабейщиков, разнощиков; в Малороссии называют их варягами, в Белоруссии - маяками; на севере Великой России - тор-гованами, в Сибири - суздалами, на Кавказе -вязниковцами; сами себя зовут они мазыками» [10]. Эта профессия возникла в ХУШ-Х1Х вв., когда деревня начала потреблять городские товары, а исчезла с установлением в селе постоянной торговли по городскому образцу.
Офени для привлечения деревенской аудитории тоже использовали балагурство, зазывы, выкрики, так как понимали психологическую потребность сельского жителя в игре, рассказе, развлечении. Помимо тех товаров, которые были необходимы в деревенском быту, офени приносили различные лубочные картинки, дешевые
книжки, различные «безделушки». Для продажи этого товара возникла так называемая «игра с лубком», которая была одной из форм коллективного «переживания приключений», изображенных на картинках, и своеобразной эмоциональной разрядкой. «Толкование» офенями картинок, а также информация о мире и новостях была важна для крестьян, не имеющих других средств информации. Объяснение роли коробейника, принадлежащее И. Д. Сытину, интересно как фиксация нового соотношения лубка и его истолкования. Офеня сообщает новости и в подтверждение показывает картинку. Собственно, здесь уже «говорит» не «картинка», а ее продавец, причем говорит часто все, что только сочтет нужным. «Ловкий офеня, желая сбыть свой товар, развертывает на базаре картину и начинает излагать перед собравшейся толпой ее содержание, рассказывая выдуманную им какую-нибудь историю, не имеющую никакого отношения к действительному содержанию картины; таким образом, он воспламеняет воображение зрителя или, лучше сказать, своего слушателя, и сбывает свой товар» [11].
Как отмечает Б. Соколов, таким образом, период существования «офенства» совпадает с эпохой «крестьянского лубка» [12]. Связь лубка с ярмаркой - «торговым праздником» - установилась давно. Посетитель Макарьевской ярмарки 1813 г. записывает в свой дневник: «Иной на несколько тысяч валит карикатур сырых, только что из-под тиска, с эстафетою от Спасского моста присланных на распродажу по ярмонке» [13]. Потребность простого народа в «эстетическом», «красивом» изображении (именно в этом влечении к красивости закладывались истоки массовой культуры), в узнавании «необычного мира». Важна также игра с лубочными «карикатурными» изображениями, предметом традиционной зрелищной культуры, как нельзя лучше дополняли традиционное веселье ярмарки.
Рисованный же лубок не имел такого широкого распространения, как печатные гравированные или литографированные картинки, он был значительно локальнее. Производство рисованных настенных листов было сосредоточено по большей части на севере России. Одновременно рисованный лубок существовал в Подмосковье, в частности в Гуслицах, и в самой Москве. Имелось несколько центров, где в XVIII-XIX вв. процветало искусство рисованного лубка. Это Выго-Лексинский монастырь и прилегавшие к нему скиты (Карелия), район Верхней Тоймы на Северной Двине, Кадниковский и Тотемский районы Вологодской области, Великопоженское об-щежительство на реке Пижме (Усть-Цильма), Гуслицы в Орехово-Зуевском районе Подмосковья [14]. Начало искусству рисованного лубка
положили старообрядцы. У идеологов старообрядчества в конце XVII - начале XVIII в. «существовала настоятельная потребность в разработке и популяризации определенных идей и сюжетов, обосновывавших приверженность «старой вере», удовлетворить которую можно было не только перепиской старообрядческих сочинений, но и наглядными способами передачи информации» [15]. Именно в старообрядческом Выго-Лексинском общежительстве были сделаны первые шаги по изготовлению и распространению настенных картинок религиозно-нравственного содержания.
Помимо лубочных картинок одним из товаров офеней, безусловно, были книги. Опытные коробейники-офени, которые приезжали на ярмарки, знали, что «из книг больше всего идут календари, затем рассказы о войнах и из отечественной истории, повести, биографии, сценки, сказки, научные и сельскохозяйственные книжки, потом уже жития Святых и сочинения некоторых русских писателей, например, Пушкина, Лермонтова, Толстого, Тургенева, Гаршина и проч.» [16]. И. А. Голышев сообщает о пяти офенских ярмарках в год, проходящих в Холуе, центре производства литографированной народной картинки [17].
Однако природа эстетического родства лубка с городским праздником становится окончательно ясной в поздний период, во второй половине XIX -начале XX в. Лубок как форма изобразительного искусства был схож с афишами, вывесками и росписями ярмарочных аттракционов. Отметим, что наиболее ранние примеры синтеза письменной и изобразительной рекламы - лубочные картинки - содержат объявления именно о ярмарочных цирковых представлениях. В собрании народных картинок Д. Ровинского есть рекламное объявление 1721 г.: «С милостивым позволением здешних высоких командующих будет сюда прибывшая Аглицкая компания, которая высокую милость имели не токмо перед Его Королевским Величеством Франции и Его Свет-лостию Курфюрстом Бекерским и другими Великими князьями и знатными персонами, но та-кожде перед его Царским Величеством Римским Карлосом Шестым действовать удостоена была». За данным тексом следовало описание представления: «Во-первых, начинает младая женская персона больше как двадцатью позитурами, яко же здесь показаны, чего нигде во всем свете не бывало. Потом шутливая толстая мужская персона такие дивные скоки, которые против натуры являются быти, делает. А после пакт женская персона - танец с десятью обнаженными шпагами» [18].
В Х!Х-ХХ вв. неотъемлемой частью праздничных балаганов являлись афиши. А. В. Лей-
ферт в своих воспоминаниях отмечает: «За неделю до представления расклеивались по городу афиши. Они были большого формата - размером в развернутый печатный лист. Обыкновенно на них значилось: временный народный театр такого-то под таким-то названием на Царицыном лугу, в течение такой-то недели: с воскресенья такого-то - представлено будет. Затем шло название пьесы, указание, кто составил и откуда заимствован сюжет, перечень картин и упоминание об эффектах, перечень действующих лиц без фамилий исполнителей, упоминание в надлежащих картинах о танцах, пении и шествиях, и цены местам. В центре афиши в красках была помещена картина, изображающая суть пьесы, а текст помещался сверху и снизу картины, а нередко и по бокам» [19].
А. Ф. Некрылова отмечает «совершенно лубочное» соотношение изображения и слова в ярмарочной живописи, где текст уподоблялся орнаменту и лишь отчасти соответствовал изображению [20]. Политический деятель, глава кадетской партии П. Милюков так делится детским восприятием лубочных балаганных афиш: «Уже наружный вид балаганных построек производил... неизгладимое впечатление. Невероятные приключения на разрисованных яркими красками полотнищах, плохо прибитых гвоздями и развевавшихся по ветру: крокодилы, пожиравшие людей, и атлеты, побеждавшие крокодилов; необыкновенной красоты царицы неведомых царств, покрытые драгоценными камнями... факиры, упражнявшиеся со змеями; фокусники, глотавшие горящую паклю и сабли» [21]. В результате соединения в зрелищной стороне ярмарки обычного и экзотического в афишах и вывесках порой появлялись весьма оригинальные оксюморонные сочетания: «Русский театр живых картин, танцов и фокусов китайца Су-чу на русском деолекте со всеми китайскими причудами» [22]. С изобразительной стороны афиши были очень близки лубку «как по цвету и композиции, так и по способу подачи материала, по отношению к изображаемому, по ориентации на посетителя из народа с его фольклорным восприятием зрелищных форм ярмарки, гулянья» [23].
Особый интерес к ярмарочной, балаганной культуре наблюдался у русской интеллигенции рубежа XIX и XX вв. Ф. И. Шаляпин среди первых своих «театральных» учителей называл балаганного зазывалу Якова Мамонова. Особую роль играли ярмарки в жизни небольших провинциальных городов. По воспоминаниям Алисы Коонен, самым ярким впечатлением ее детства была ярмарка в Одинцове - большом торговом селе Тверской губернии. Образы ярмарочных увеселителей настолько запали в душу актрисы, что когда спустя много лет ей пред-
стояло в одном из спектаклей сыграть роль девочки, ходившей с шарманщиком, то в ее памяти всплыла как живая «Манька-певунья, разбитная, озорная девчонка, с заразительной веселостью распевавшая самые душещипательные романсы на сцене Одинцовского ярмарочного театра» [24].
Молодая послушница Троицкого монастыря в Курске, пятнадцатилетняя Надя Плевицкая, побывав на пасхальном гулянье со всеми его чудесами (карусель, зверинец, цирк, балаганы), решилась круто изменить свою судьбу. «Балаган сверкнул внезапным блеском, и почуяла душа правду иную, высшую правду-красоту. Уже на следующее утро пришла она к директору балагана «проситься в его театр» [25].
Основными участниками ярмарочных увеселений были, конечно, толпы покупателей, поэтому почти все развлечения ярмарок, как уже отмечалось, были основаны на игре с покупателем-зрителем. И не только торговые ряды, но и все увеселительные заведения не обходилась без зазывов, присловий, балагурства. Последнее «представляет собой непрерывный поток шуток, присказок, словесных сочетаний.» [26]. Даже в медвежьей комедии более легкий успех был не у самых ловких дрессировщиков, а у самых бойких присказчиков. Вожаки с учеными медведями являлись одним из самых популярных и любимых зрителями увеселений. Главным героем всех подобных выступлений, бесспорно, был медведь. Однако смех вызывали неожиданные трактовки ограниченных и элементарных медвежьи жестов и движений наряду с остроумными сопоставлениями их с поведением людей. Все сцены были основаны на примерах из обыденной жизни и были полны юмора, часто переходящего в острую сатиру на злободневные темы:
«- А как, Михайло Потапыч, бабы на барщину ходят?
- А как бабы в гости собираются, на лавку садятся да обуваются?
- А как старые старухи в бане парятся, на полке валяются?» [27].
Все представление состояло из ряда сменявших одна другую сценок, смысл которых и передавался в остроумных пояснениях вожака. Традиционными стали и трюки медведя, которые оттачивались годами и всегда вызывали восторг публики. С годами обращения к зрителям и комментарии действий медведя дополнялись и изменялись, но сам принцип общения, пояснений, благодарения за вознаграждения сохранялся.
Обращение к русским ярмарочным увеселениям, помимо знакомства со специфической и удивительно интересной стороной городской жизни России двух прошедших столетий, без сомнения, внесет свой вклад в решение сложных
Ю. А. Крашенинникова. Символика цвета в русской свадьбе: синий в свадебных приговорах
вопросов. Вопросы эти связаны с выявлением художественных принципов пространственно-временной организации праздников и крупных театрально-зрелищных форм, с особенностью праздничного поведения и общения людей, с использованием фольклорных традиций при проведении массовых мероприятий, проводимых для широкого круга участников. На материале городского зрелищного фольклора можно успешно изучать такие явления и процессы в жизни произведений народного искусства, как трансформации, вариативность, различные переходные, промежуточные моменты становления жанра, взаимосвязь разных национальных традиций, влияние на фольклор профессионального искусства. Ярмарка уникальна и тем, что ее зрелищные формы и увеселения создавались на стыке двух культур - аграрной и индустриальной.
Таким образом, угасание традиционных общественных развлечений на ярмарках вызывает к жизни новые театральные «промыслы», полупрофессиональные формы массовых зрелищ, соединяющие традицию и злободневность. Сложность, неоднородность и многосоставность истоков ярмарки породила необычайную пестроту информационно-игровых и зрелищных форм, ставших основой для художественно-стилевых элементов ярмарочного фольклора.
Примечания
1. Соколов Б. «Игра с лубком»: Художественная система русской народной гравюры и городской праздничный фольклор // Вопросы искусствознания. 1994. № 4. С. 157.
2. Сванидзе А. А. Ярмарки / А. А. Червяков // БСЭ: в 30 т. М., 1978. Т. 30. С. 552-553.
3. Ученова В. В., Старых Н. В. История рекламы. СПб., 2002. С. 59.
4. Иванов Е. П. Меткое московское слово. 2-е изд. М.: Моск. рабочий, 1986. С. 95.
5. Там же. С. 55.
6. Дурылин С. Н. В своем углу. М., 1991. С. 71.
7. Соколов Б. Указ. соч. С. 159.
8. Иванов Е. П. Указ. соч. С. 53.
9. Булак Т. Г. Красноречие русского торжка: м-лы из архива В. И. Симакова // Из истории русской фольклористики / отв. ред. А. А. Горелов. Л., 1978. С. 133.
10. Максимов С. В. Избр. соч. М., 1981. С. 288.
11. Сытин И. Д. Жизнь для книги. М., 1978. С. 43.
12. Соколов Б. Указ. соч. С. 151-168.
13. Долгорукий И. М. Журнал путешествия из Москвы в Нижний 1813 года. М., 1870. С. 23-24.
14. Русский рисованный лубок конца XVIII-XX века: из собр. Гос. Истор. музея, Москва / сост. и авт. текста Е. И. Иткина. М.: Русская книга, 1992. С. 7.
15. Там же. С. 8.
16. Коробейники и коробейничество в Навалихин-ской волости, Орловского уезда // Вятские губернские ведомости. 1895. № 95 (от 02 дек.).
17. Голышев И. А. Собр. соч. СПб., 1899. Т. 1. Вып. 1. С. 10.
18. Ровинский Д. Русские народные картинки: в 5 т. Т. 2. М., 1881. С. 72.
19. Аейферт А. В. Балаганы / предисл. А. Бенуа. Пг., 1922. С. 43.
20. Некрылова А. Ф. Народная ярмарочная реклама (К вопросу о соотношении словесного, изобразительного и игрового начал в народном зрелищном искусстве) // Некрылова А. Ф. Театральное пространство. М., 1979. С. 347-348.
21. Милюков П. Воспоминания. М., 1991. С. 30.
22. Народный театр / сост., вступ. ст., подгот. текстов и коммент. А. Ф. Некрыловой, Н. И. Савушки-ной. М.: Сов. Россия, 1991. С. 17.
23. Некрылова А. Ф. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища. Конец XVIII - начало ХХ века. СПб.: Азбука-классика, 2004. 45 с.
24. Коонен А. Страницы жизни. М., 1985. С. 15.
25. Нестьев И. В. Звезды русской эстрады (Панина, Вяльцева, Плевицкая). М., 1970. С. 136.
26. Юрков С. Е. Под знаком гротеска: антиповедение в русской культуре (XI - начало XX вв.). СПб., 2003. С. 1.
27. Народный театр... С. 407-408.
УДК 392'51
Ю. А. Крашенинникова
СИМВОЛИКА ЦВЕТА В РУССКОЙ СВАДЬБЕ: СИНИЙ В СВАДЕБНЫХ ПРИГОВОРАХ
Свадебный обряд насыщен цветовыми деталями и характеристиками, это очевидно из многочисленных этнографических описаний ритуала. Колористический «словарь» поэтической составляющей ритуала кроме красно-золотой гаммы цветов, обладающих продуцирующей семантикой, включает и другие цветообозначения, которые в числе других поэтических средств имплицитно выражают идею ритуала. В статье на материале свадебных приговоров анализируется семантика синего цветообозначения.
The northern-Russian wedding ceremony is enriched by colour details and descriptions; it is obvious from numerous ethnographic descriptions of the ritual. The chromatic "dictionary" of the poetic component of the ritual includes, alongside with red and gold colours possessing producing semantics, some more colours which, together with other poetic devices, express the idea of the ritual - to carry out the passage of an individual to another age group, to assign a new status after him and to declare this event. The semantics of dark blue color is analyzed in the article.
Ключевые слова: свадебный обряд, приговоры свадебных чинов (дружки, подруг невесты, сватьи), символика цвета, синее цветообозначение.
Keywords: tradition al wedding ceremony, wedding speeches of best man, bride's best maid etc., symbolism of color in the poetic texts, dark blue color.
Свадебный обряд насыщен цветом, это очевидно из многочисленных этнографических очерков и работ, посвященных изучению обряда: хро-
© Крашенинникова Ю. А., 2009
