CC BY
24
ФЛОРЕНЦИЯ В ВОСПОМИНАНИЯХ Н.П. АНЦИФЕРОВА М.П. Гребнева
Ключевые слова: воспоминания, Данте, круг, цветок, семья.
Keywords: memoirs, Dante, circle, flower, family.
Известный русский историк и краевед Н.П. Анциферов побывал в Италии четырежды: в 1910, 1911, 1912, 1914 годах. В его воспоминаниях дважды упоминается о встрече с Флоренцией.
Первое знакомство с этим городом произошло в 1910 году и навсегда запомнилось ощущением молодости и свежести: «После этого я был еще три раза в Италии, но ни одна поездка, несмотря на всю значительность и глубину последующих восприятий, не могла вытеснить воспоминаний об этой первой встрече с Италией двух юношей, почти мальчиков (Н.П. Анциферова и Г.А. Фортунатова - М.Г.), первой встрече, похожей на первое свидание первой любви» [Анциферов, 1992, с. 254].
Автора воспоминаний можно считать одним из преданнейших певцов Флоренции: «И вот эти дни, такие нагруженные, такие сочные, падали один за другим, как спелые фрукты падают с яблони в дни ранней осени. <... > и настал конец. Но нам казалось, что не две недели прожито нами, а прошли долгие годы» [Анциферов, 1992, с. 255]. Дни, напоминающие яблоки на деревьях во флорентийском саду жизни, выглядят очень поэтичными. Сами наблюдения автора, навеянные городом, представляются глубокими. Ему удалось уловить и передать дух этого локуса. По мысли Анциферова, Флоренция способна остановить ход времени или даже повернуть его вспять.
В первый раз город видится путешественнику настоящим чудом: «Во Флоренции я без труда нашел Григория Алексеевича (Фортунатова - М.Г.) - такого радостно возбужденного, какого я редко встречал. Он сейчас же повел меня к Санта-Мария-дель-Фиоре, и этот храм с башней Джотта и баптистерием, в котором крестили Данте, - в тиши уже пустынных улиц и площадей, залитый сиянием полной луны, - показался мне видением из Paradiso» [Анциферов, 1992, с. 254].
Анциферов и его спутник оказались во флорентийском раю. Пустота, тишина, луна, радостное состояние молодых людей - приметы романтического видения действительности, хотя в восприятии автора воспоминаний романтизм и реализм соседствуют так же, как старое и новое, большое и малое. Так, величественный город, город Данте оказывается открытым для путешественников. В нем они без труда находят как друг друга, так и собор Санта Мария дель Фиоре.
Другим откровением для мемуариста стала картина прославленного художника: «На следующий день мы сделали новое открытие: «Рождение Венеры» Боттичелли, которого знали только по имени» [Анциферов, 1992, с. 254].
Созерцание старого, ставшего новым, сопровождалось усиленной внутренней работой: «Пусть в ней (в первой встрече - М.Г.) было много наивного, но зато, быть может, в ней было больше всего творчества» [Анциферов, 1992, с. 254].
Ощущение вневременья Анциферов испытает и накануне своего второго визита в город цветов в 1912 году: «Мы не замечали (в квартире И.М. Гревса - М.Г.), как текло время. Ведь мы здесь преодолевали время, уносимые в далекое прошлое. Только изредка из деревянного домика с циферблатом на стене выскакивала кукушка и куковала нам о проплывших часах» [Анциферов, 1992, с. 279].
Напряженная работа сопутствовала не только первому узнаванию Флоренции, но и второй встрече с ней. Она осуществлялась при помощи И.М. Гревса: «Семинарий по Данте студентов университета и курсисток Бестужевских курсов Иван Михайлович собирал в столовой своей квартиры на углу Матвеевской и Б. Пушкарской» [Анциферов, 1992, с. 277].
Об авторе «Божественной комедии» путешественник упоминал, не только рассказывая о своем первом знакомстве с городом цветов, но и в преддверии второго: «На темном и ровном фоне обоев - большой портрет Данте с фрески Джотто. Мраморный бюст Данте на письменном столе» [Анциферов, 1992, с. 277].
Изучение трудов прославленного писателя по существу являлось для участников семинара Гревса заочным знакомством с Флоренцией. Молодые люди читали отдельные главы трактата «О монархии», комментировали его ключевые понятия, привлекали другие произведения, в которых они использовались. В итоге «составлялся толковый словарь основных понятий, определявших мировоззрение великого флорентийца» [Анциферов, 1992, с. 278].
Дантевское видение действительности постигалось в связи с представлениями его предшественников и современников. Такое соседство частного и общего, конкретного и абстрактного, бытового и возвышенного, обусловленного временем и вечного характеризует, безусловно, не только подход Гревса, но и саму Флоренцию.
Знакомству с городом цветов предшествовало также слушание курса его истории: «Вместо Данте и Enziclopedia dantesca на столе его (Гревса - М.Г.) появились карты, планы и многочисленные виды Италии. Особенно тщательно Иван Михайлович ознакомил нас с планом Флоренции, выросшей из римского лагеря, с его перекрещивающимися линиями: limes cardo и limes decumanus, сходящимися под прямым углом у Форума, где теперь Santa Maria del Fiore » [Анциферов, 1992, с. 280].
Гревс по сути дела наметил будущий сюжет экскурсии и ее высшую точку: «Вступлением в Италию намечалась Венеция, Venezia la bella, заключением - Рим, Aurea Roma. Из Венеции мы должны были проехать в Падую, (действие развивается - М.Г.) далее в Равенну (место изгнания и смерти Данте). Основной город нашего путешествия, его кульминационный пункт - Флоренция. Здесь мы должны были прожить две недели с выездом в Валамброзу и Альверно, (гора, где получил стигматы Франциск Ассизский). После Флоренции намечалась Пиза, Сан-Джиминьяно, Сьена, Перуджа и затем паломничество пешком в заветный Ассизи» [Анциферов, 1992, с. 280].
В воспоминаниях Анциферова Флоренция представала в кольце разных городов точно так же, как Гревс был окружен своими старыми (Н.П. Оттокар, Л.П. Карсавин) и новыми учениками.
Герои «Божественной комедии» сопровождали путешественников на подступах к городу: «В Равенну мы прибыли вечером и остановились во дворце Франчески да Римини. Потемневшие, мрачные своды, сумрачные комнаты не были удобны и привлекательны. Но древний палаццо был дорог нам тенями Паоло и Франчески, судьба которых повергла в скорбь Данте... » [Анциферов, 1992, с. 286].
По словам Анциферова, в Италии экскурсанты «искали следов Данте» [Анциферов, 1992, с. 286]. Они были обнаружены, в частности, в Пинетте: «Все тогда казалось чем-то сказочным: и этот густой ковер из золотистых игл, и этот сочный зеленый берег, и эти воды, и, в особенности, колонны пиний и темные своды их хвои - все это стало храмом Данте» [Анциферов, 1992, с. 287]. «Паломничество в Пинет-ту, по словам мемуариста, было подготовкой к посещению могилы Данте. Прах изгнанника (потенциально его прах - это часть Флорен-
ции, ее достояние - М.Г.) покоится в часовне в центре города. Часовня окружена лавровой рощицей. На каменной плите рельеф с профилем Данте и на латинском языке надпись: «1357 год» [Анциферов, 1992, с. 288].
Все в последнем описании напоминает о времени, о вечности: часовня, лавровая рощица, покоящийся прах, каменная плита, лаконичная надпись. О необратимости времени свидетельствует и история захоронения праха автора «Божественной комедии»: «Папа Лев X Медичи из флорентийского патриотизма повелел перевести прах Данте во Флоренцию. Торжественно гробница была помещена в соборе Санта-Кроче. После смерти папы выяснилось, что равеннские монахи прибегли к «благочестивому обману»: прах Данте утаили для Равенны - того города, где великий флорентиец нашел последний приют» [Анциферов, 1992, с. 288]. Волею судьбы и людей «достояние» Италии осталось в Равенне.
В отличие от поэта, которому не суждено было ни при жизни, ни после смерти вернуться во Флоренцию, путешественники буквально несутся туда: «мы теперь с такой легкостью и с такой быстротой мчались под ужасающий грохот колес» [Анциферов, 1992, с. 289].
Город цветов предстал перед экскурсантами в окружении возвышенностей: «Горы и холмы загораживали дали. Еще поворот, - и перед нами Флоренция» [Анциферов, 1992, с. 289]. Он удивительно вписался в тосканский ландшафт, воспроизвел его особенности. Из равнинного углубления, как горы и холмы, возносятся «башни Palazzo Vecchio, Bargello, Кампанилла Джотто», «купол Санта-Мария-дель-Фиоре» [Анциферов, 1992, с. 289].
Во второй раз Анциферов воспринял город Данте ничуть не прохладнее, чем в первый раз: «Трудно теперь, спустя 35 лет, понять тот энтузиазм, с которым мы встретили Флоренцию. Мне тогда вспомнились первые крестоносцы перед Иерусалимом. Это было проявление той экзальтации, на которую так нападал Николай Петрович Оттокар, обвиняя нас, а особенно Ивана Михайловича, в «лунатизме» [Анциферов, 1992, с. 290].
Для Анциферова город - это, прежде всего, цветок, «как гласит его имя, о чем свидетельствует и его герб - красная лилия - и название его кафедрального собора Санта-Мария-дель-Фиоре» [Анциферов, 1992, с. 291].
Его освоение осуществлялось участниками семинара Г ревса под знаком творца «Божественной комедии»: «Было решено в тот же
вечер идти по ту сторону Арно на гору Сен-Миниато, на ту гору, с которой Флоренцией любовался Данте, о чем свидетельствует и мраморная доска. (Все те места во Флоренции, которые упомянуты Данте, отмечены мраморной доской с соответствующей цитатой и сопровождающей ее сноской)» [Анциферов, 1992, с.290].
В храме Санта Кроче внимание Анциферова сосредоточилось на месте его псевдозахоронения: «В этом же храме - величественный, но холодный саркофаг Данте, пустой саркофаг!» [Анциферов, 1992, с. 292].
Живописные пристрастия Анциферова были обусловлены «Божественной комедией». По его мнению, «часто говорят, что в ней силен и убедителен ад и бесцветен рай... » [Анциферов, 1992, с. 292]. Вот почему в церкви Санта Мария Новелла внимание путешественника привлекло творение Андреа Оркания: «Его Paradiso поразил меня гаммой красок - их оттенков зари - и какой-то особой музыкой, органной музыкой» [Анциферов, 1992, с. 292].
В монастыре Святого Марка он выделил особо живописца по имени Фра Анжелико, который «запечатлел жизнь Христа с необычайной простотой и искренностью» [Анциферов, 1992, с. 292]. Больше всего Анциферову запомнилась фреска «Благовещение»: «Как это подтверждает мысль о записи художником своих видений? Ангел с нежностью смотрит на Марию. Богородица говорит: «Се раба твоя, да будет по слову твоему». Она похожа на зажженную Богу свечу, на жертву, обреченную на муку» [Анциферов, 1992, с. 292]. Нежные видения Анжелико воплощают покорность, готовность к мучениям.
Оказавшись на родине живописца, во Фьезоле, Анциферов вновь пережил свое первое посещение города цветов, так как вид со склона горы, на которой он расположен, напомнил ему вид на Флоренцию с Сан-Миниато:
Прежде
«...тогда благоухали липы. Вокруг их зеленоватых, пушистых цветов жужжали пчелы; вдоль всего горизонта окружающим долину венцом лежали горы, прозрачно-лиловые, словно аметистовые. Казалось, что они из кристаллов. Все ниже и ниже в долину Арно спускались они уступами. На одном из холмов - роща кипарисов. И на дне этой граненой чаши - Флоренция - серо-пурпурная, с ее куполами и башнями» [Анциферов, 1992, с. 293].
Теперь
«Отсюда, из Фьезоле, Флоренция кажется еще глубже погруженной на дно этой граненой чаши. Солнце уже скрылось за Апеннинами. Ложились густые тени. Сейчас мгла поднималась из долины Арно и окутывала город. А небо над линиями гор еще нежно сияло. Из монастыря лились звуки органа. Кипарисы темнели. На небе зажглись первые звезды. В саду проплыли, вспыхивая и угасая, первые светляки» [Анциферов, 1992, с. 293].
Если первое описание отличается буйством красок, соответствующих радостному состоянию путешественника, то во второй зарисовке доминируют мрачные тона, сопутствующие печали, испытываемой Анциферовым: «Мне думалось с грустью, что все пережитое во Флоренции и самый образ этого города вот так же в моем сознании покроется мглою времени» [Анциферов, 1992, с. 293]. Серо-пурпурная Флоренция затягивается мглою.
Путешествие 1912 года проходило в атмосфере семейственности, очень характерной для Флоренции, поскольку вся группа И.М. Гревса ощущала внутреннее единство: «Как француз», - думал я (об Оттокаре - М.Г.). Но Иван Михайлович встретился с ним сердечно. Что же, может быть, он не испортит нашего общего строя» [Анциферов, 1992, с. 290]. Своего руководителя молодые люди звали отцом -«padre».
Город представлялся экскурсантам тихим пристанищем: «Когда вечером мы все встретились за ужином и пили кьянти из круглых бутылок, переплетенных соломой, нам казалось, что мы, наконец, после долгих странствий, достигли родного дома» [Анциферов, 1992, с. 290].
Помещения, где крестили Данте («...тот Баптистерий, с гениальными Порта Гиберти» [Анциферов, 1992, с. 291]), где он жил («И наконец, мы подошли к Casa Dante, похожему на башню, с его гербом, изображающим крыло: отсюда и имя Алигьери» [Анциферов, 1992, с. 291]), становятся дорогими для путешественников.
Находясь в Сан-Миниато, во Фьезоле, в Валамброзе, Анциферов был устремлен к городу-цветку, который стал центром притяжения, центром круга: «В отель «Скандинавия» мы вернулись, как в родной дом» [Анциферов, 1992, с. 295].
Как и у всех близких по духу людей, как и в каждом семейном доме у путешественников сложился специфический образ жизни: «Во Флоренции у нас создался особый быт. По вечерам в столовой отеля мы слушали лекции» [Анциферов, 1992, с. 295]; «После мы расходились по комнатам» [Анциферов, 1992, с. 296]; «Не принимая участия в бе-
седах через окна колодца, мы все же перед сном делились своими впечатлениями. Беседовали не только о том, что нового принес нам флорентийский день, столь изобильный впечатлениями, - беседовали мы и о наших профессорах, и о наших девушках» [Анциферов, 1992, с. 296].
Анциферов описывает ту девушку, которая нравилась ему больше других - Лидию Сергеевну Миллер. Ее образ опоэтизирован, как и образ Флоренции. Она является частью той жизни: «Никому не говоря ни слова, Лидия Сергеевна поехала под вечер в горы, во Фьезоле. Все уже сели за ужин, а ее все еще не было с нами. Увлеченная красотой вечера, феерией летающих светлячков, она не заметила, как прошло время и Флоренция погрузилась во мрак. С дороги она сбилась и дала волю коню» [Анциферов, 1992, с. 297]. Мемуарист старается не замечать того, что приписывает свои собственные впечатления Миллер: «На площади Санта-Мария-дель-Фиоре, залитой луной, на коне появилась прекрасная signorina, словно видение» [Анциферов, 1992, с. 297].
Приключение с Лидией Сергеевной - это одно из многочисленных воспоминаний путешественника, одно из его стихотворений в прозе: «Палаццо д, Авансати с лоджиями наверху вместо зубчатых стен, где сохранились надписи о гибели прекрасного Джулиана Медичи, любившего Симонетту. Капелла Медичи с надгробными памятниками Микеланджело (Ночь и День, Вечер и Утро) и с фресками Беноццо Гоццоли, в которых все полно ликования. Санта-Мария-дель-Кармине с фресками Мазаччо, где Петр - не тот пылкий и слабый Петр, пристыженный криком петуха, а могучий Петр - повелитель мира, который призван вещать ^Ьі et orbi. Картинные галереи Уффици, Питти, Академии, Сады Кашине и Боболи, Палаццо Рикарди и Строц-ци, - все эти образы встают в памяти, вспыхивают, как летающие светлячки, и гаснут во мраке былого» [Анциферов, 1992, с. 297].
Расставание с городом цветов способствовало превращению романтических видений в непреложные факты действительности: «На другое утро мы покидали Флоренцию. Я шел к вокзалу мимо Mercato Nuovo. Там фонтан - PorceШ - Медный кабан, описанный Андерсеном. Мальчик-художник совершал на этом Медном кабане свои поездки по флорентийским галереям в ночные часы. Сказку эту я знал с детства, но совсем забыл о ней. При виде Медного кабана мне сразу вспомнилась забытая сказка, как далекое эхо на мое детство. И вдруг сказка стала как бы реальностью. Не вымысел Медный кабан, а быль. Стерлись грани между явью и сном. Это последний привет Флоренции» [Анциферов, 1992, с. 298].
Посетив город цветов в первый раз, Анциферов запомнил его как райский уголок, место вечной жизни, молодости, радости и красоты. Вторая встреча была неразрывно связана для него с Данте Алигьери и его «Божественной комедией». Вергилием для путешественника и его товарищей стал И.М. Гревс. Флоренция по-прежнему оставалась сказочным местом, где человек может вернуться в свое детство на время, где это самое время замирает или даже движется вспять, но вселяющая оптимизм фантазия начинала превращаться в грустную правду жизни.
Литература
Анциферов Н.П. Из дум о былом. Воспоминания. М., 1992.
