CC BY
20
УДК 82-192 ББК Ш301 Код ВАК 10.01.08 ГРНТИ 17.07.41
К. Ю. ПАУЭР
Москва
ФИТОАНТРОПОМОРФНЫЕ ОБРАЗЫ В ПОЭТИКЕ ЕГОРА ЛЕТОВА
Аннотация. Данная статья представляет результаты исследования флоры в художественном пространстве текстов Егора Летова. В его поэтике образы деревьев и людей становятся семантически близки, моделируя метафору, основанную на тождестве дерево=человек.
Ключевые слова: рок-поэзия; Летов; семантика; поэтика; дерево; человек; символ; метафора.
Сведения об авторах: Пауэр Кристина Юрьевна, кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры истории журналистики и литературы, ИМПЭ им. А.С. Грибоедова.
Контакты: 111024, Москва, шоссе Энтузиастов, 21; kristi-na.power@yandex.ru.
K. Y. PAUER
Moscow
PHYTOANTHROPOMORPHIC IMAGES IN THE POETICS OF YEGOR LETOV
Abstract. This article presents the results of the phytoanthropomorphic images research in the texts by the rock poet Yegor Letov. In his poetics, the images of trees and people become semantically close, modeling a metaphor based on the identity tree = man.
Keywords: rock poetry; Letov; semantics; poetics; tree; man; symbol; metaphor.
About the author: Pauer Kristina Yurievna, Candidate of Philology, Senior Lecturer of the Department of the History of Journalism and Literature, IILE named after A.S. Griboedov.
О, я видел деревья
Всё время я видел одни деревья
Егор Летов «Деревья»
Введение. Творческое наследие Егора Летова насчитывает 4962 [10] поэтических и прозаических текстов, в 122 из них возникают образы флоры, что составляет 24,6% всего корпуса. Стоит отметить, что ни один
© Пауэр К. Ю., 2020
2 Подсчёт производился вручную по изданию: Стихи / Е. Летов. М.: Выргород, 2011. 548 с.
146
творческий год Летова не обошёлся без произведений, содержащих растительные образы. Таким образом, можно предположить, что образы растительного мира являются достаточно часто встречающимися в поэзии Летова. Стоит отметить, что в осенний период с августа по ноябрь 1993 года в каждом произведении описаны образы флоры.
Степень изученности темы. Сегодня выявляется тенденция, характерная для литературы XX века - установление связей и «способов перехода мифологического мышления в художественное произведение» [7, с. 21].
Растения в русской литературе вызывают особый научный интерес. Так, К. И. Шарафадина создаёт «Алфавит флоры» в образном языке литературы пушкинской эпохи [18]. В монографии учёный изучает проявления одного из аспектов русской художественной культуры пушкинской эпохи - «языка цветов».
Однако литературоведов более интересует изучение образа дерева как архетипического [2], берущего своё начало в древних мифах и фольклоре [11]. Так, в мифологических рассказах народов Карелии анимистическая философия природы и тотемическое мировосприятие обусловило генезис синкретических образов «дерево-человек», «дерево-мифическое существо». В процессе длительного бытования они трансформируются: их антропоморфная сущность выделяется в качестве самостоятельного персонажа, а фитоморфная составляющая становится его атрибутом, локусом или обиталищем. Однако антропоморфизированный персонаж продолжает сохранять признаки былой тождественности с образом дерева, равно как и дерево удерживает за собой человеческие черты. Обе эти составляющие сохраняют связи со своим общим архетипом [9]. Отметим, что представляет научный интерес образ дерева не только в карельском фольклоре, но, например, и в забайкальском. Так, А. Б. Жамсаранова и Е. М. Ячменёва рассматривают разнообразие воплощений «Древа мирового» в сказках народов Забайкалья [8].
Образу дерева в отечественной и мировой литературе посвящено немало трудов. Кратко рассмотрим некоторые из них.
О. Н. Смыслова анализирует образ дерева в романе Ф. М. Достоевского как символ золотого века, утраченного человечеством, и будущее идеального мироустройства [15].
С. А. Щербаков [19] исследует мифологические и фольклорные образы различных древесных пород в поэзии С. Есенина, Н. Клюева, С. Клыч-кова. В работе показано, что «любимыми поэтическими деревьями» [19, с. 223] Есенина были клён и берёза, Клюева - ель и кедр, Клычкова - ель и берёза. Концепция статьи опирается на есенинские принципы «климатического стиля». По результатам исследования сделан вывод о главенствующей роли мифологического «Мирового древа» в образной системе новокрестьянской поэзии.
Анализируя образы флоры в русской поэзии, исследователи обнаруживают сходства образов дерева и человека. Так, Ю. Л. Дмитриева выделяет интегральные и дифференциальные признаки чувственного образа
147
дерева в поэзии С. Городецкого и рассматривает средства вербализации метафорического образа дерева как человека [6]. Сопоставление телесности и образа дерева отмечает и С. Е. Ветохина, которая рассматривает три основных сценария взаимоотношений человека и дерева, в которых они разделяют одну общую судьбу, вторя один другому, соперничая между собой или продолжают жизнь партнера после его смерти [4]. Сходства образов дерева и человека выявляют и другие исследователи в русской поэзии и прозе [16]. Однако эти образы в рок-поэзии на данный момент являются недостаточно изученными [13].
Поэзия Летова богата разнообразием растений. Поэт упоминает полевые культуры (рожь), дикие растения (тростник, папоротник), элементы традиционного русского пейзажа (подорожник, подсолнух, тополь, полынь, бурьян, укроп, поляна, поле). Образы растений возникают в идиомах, например: «яблочко от яблони». Некоторые устойчивые словосочетания, связанные с растительным миром, поддаются дефразеолоизации («назывались груздями, полезали в кузов»; «блуждаю в трёх соснах»). Однако некоторые образы растений формируют свою систему метафор. Рассмотрим их подробнее.
Трава. В прозаической «Зказке напоследок» герой определяет своё «специальное место» среди «огненной болотной травы», что указывает на то, что растительный мир, природа ему близки. Образ травы также обнаруживается и в стихотворении «Трамваи по городу», где в негативном урбанистическом пейзаже («Головная усталость боль / Снег холод груз грязь») лирический герой изъявляет желание объединиться с землёй: «...хочется чтобы / Улечься на землю пластом / Срастись с ней всецело». На той земле растёт «свистящая», живая трава («Среди свистящей травы»). Таким образом, герой вновь оказывается среди травы, где, по его мнению, ему самое место. Стоит отметить, что «огненная» и «свистящая» трава находится в активном состоянии и эти олицетворяющие эпитеты «оживляют» её. Находясь среди травы, лирический герой обретает гармонию с собой и с миром. Кроме того, трава может служить убежищем: «В траву падаю, закрывая руками / лицо».
Лирический герой обеспокоен, что растительный мир существует всюду и без его контроля:
Мне страшно с того, что трава растёт Она помимо меня растёт Сохнет, пахнет
Волнуется, словно дерево за окном <...>
В контексте предыдущего А в другом контексте Трава растёт
В этом стихотворении образ травы становится философским смыслом вечного и повсеместного. Философские размышления продолжаются, облекаясь в образы земляничных полян: «Земляничные поляны и иные точки зрения / Изумлённо постигая - почему всего навалом / и как оно всё кругом».
Таким образом обнаруживаем, что образ травы является фитоантро-поморфным.
Цветы. В стихотворении «Сон» («В кустистый поезд...») представлен яркий ирреальный пейзаж, по которому едет «...кустистый поезд / Из окон цветущие ветви сирени / Под сгущённым сахарным солнцем / В период фиолетовой листвы / По полю без рельсов». Любопытно, что Егор Летов написал это произведении 31 декабря 1983 года, вероятно, тоскуя по майскому теплу, красоте, представляя волшебный поезд «в весну». На следующий день было написано стихотворение «Метаморфозы», содержащее трансформацию зимних объектов в весенние: «Снежный шарик на ладони / Он распустится цветком». Таким образом, цветы в поэзии Летова связаны с весенним периодом обновления и расцвета.
Пейзажи Летова наполняет не только сирень («Зацвела в саду сирень»), но и одуванчики («Неразвеянных одуванчиков»). Образ одуванчика может быть антропоморфным: «.настырный одуванчик раздирает асфальт». Здесь образ флоры наделяется человеческим качеством устремлённости в достижении цели. Лирический герой сравнивает себя с этим цветком: «облетел одуванчиком», что эксплицирует фитоантропоморфность цветов.
Лес. Флора в поэтике Летова богата не только образом травы, но и лесным пейзажем. В стихотворении «Всё утро боль шелестела в мозгу» видим противопоставление кладбищенского пространства лесному: «Когда руки за спину ходишь по зимнему кладбищу / Когда руки в карманы ходишь по зимнему лесу / Странные странные дни». В этом произведении лирический герой преимущественно держит руки за спиной, что может указывать на походку заключённого. Так как творчество исследуемого автора построено на противоречиях, а некоторые из них становятся амбивалентными, следовательно, строка «когда руки за спину ходишь по зимнему кладбищу» может быть связана с несвободой, так как смерть ограничивает жизнь, а следующая строка («когда руки в карманы ходишь по зимнему лесу») может указывать на свободу героя и на его задумчивость. Таким образом, категория свободы / несвободы зависит от пейзажа, окружающего лирического героя: зимнее кладбище связано с несвободой героя, а зимний лес - со свободой.
Образ леса, как и трава, может, с одной стороны, трактоваться, как «своё» пространство, убежище, а с другой - сравнивается с образом белых снежных полей, коррелирующих с пространством смерти [12]:
В белом лесу Никто Никого Не нашёл
Вырубленные леса и сады символизируют потерянный рай и отсылают к пьесе А. П. Чехова: «Да порубленных, поваленных вишнёвых садов, лесов».
Деревья. Деревья и кусты, как и лес, могут являться позитивными образами, украшающими лесной пейзаж: «Каждый миг тёплый густой / Как жёлтый закат неожиданный / Из-за деревьев кустов на дорогу». Образы деревьев могут быть связаны с мотивом поиска: «Поиски нового леса»; «Слепыми руками / Стучал по деревьям».
Однако чаще образы деревьев связаны с мотивом разрушения. Деструкции деревьев посвящено стихотворение «Они рубили деревья»:
Они рубили деревья Машинально Рубили деревья На фоне заката.
В этом стихотворении показано, как люди «автоматически», «по привычке» способны уничтожать жизнь и её красоту. Антропоморфность деревьев подчёркивается в «Осенней песне»: «.окровавленные деревья, сваленные в кучу после расстрела». Скрип листьев метафорически сравнивается с речью людей: «.скрип сухих листьев под ногами, не понятый до поры до времени». Таким образом, в этой песне образы дерева и человека сближаются, становясь изоморфными.
Корреляция образов дерева и человека обнаруживается и в стихотворении «Глубокой ночью.»:
Они рубят кусты, кресты и деревья Они изрубили всё кладбище Чтобы сжигать это древо В чётко определённых местах Чтоб легче было копать Чтоб легче было копать В промёрзлой земле Новые могилы
Здесь вновь обнаруживается уничтожение флоры (кустов и деревьев), сопряжённое с деструкцией памяти о людях, воплощённой в образе срубленных деревянных крестов над могилами. Обратим внимание, что кресты стоят в одном ряду с образами растительного мира, что можно трактовать как определение человека или памяти о нём в природе. Лирические субъекты убивают живое, чтобы освободить место для мёртвых.
Деревья, в отличие от людей, «машинально» уничтожающих лес, по привычке живут, что можно сопоставить с бессмысленным существованием членов общества, погрязших в быте и «пустых речах»: «Бродячие кучи деревьев живых по привычке». Уместно предположить, что в летовской философии дерево - это сверхчеловек, существующий осмысленно. Кроме
150
того, у леса, в отличие от разобщённого общества, есть ещё одно преимущество - взаимосвязи и взаимопомощь через корневые системы («корневые каркасы»). Лирический герой отмечает силу и мощь деревьев: «мешать деревьям стоять на месте»; «нелегко солдату среди буйных трав». Однако деревья не всегда имеют позитивные характеристики («Плохие деревья, плохие дома / Такие плохие кусты / Такие плохие какие дома / Особенно эти кусты»), а лес не всегда поддаётся деструкции: «Я родом из леса зелёного тёплого / Невырубленного неповаленного». Такой лес близок лирическому герою.
Стоит отметить, что образ срубленного дерева в русских сказках «является, по всей вероятности, символом старой, уже отжившей на тот момент идеологии» [5, с. 55]. Как известно, Егор Летов придерживался стороны оппозиции режиму, следовательно, такая трактовка может быть близка его поэтике.
Уничтожение деревьев тесно связано с урбанизацией, что выражено в футуристической «Форменной урбанке», богатой окказионализмами, связанными с деструкцией флоры в пользу индустриализации:
Деревья густо отспорили Порубами орубили Опилами переопилили Топилами отополили Дотлили дотла И лишь одиноко ветвеет Ужавый кустынник Среди железявого бетонизма.
Вытеснение леса индустриальным миром описано в песне «Лес», написанной в соавторстве с Олегом Судаковым: «Асфальтовый завод пожирает мой лес».
Однако люди не всегда были склонны к деструкции леса. Историки утверждают, что древний человек сравнивал себя с деревом [3]. Сравнение образов человека и дерева в поэтике Летова проявляется в парономазии «отёкшие липкие листья», так как прилагательное «отёкший» чаще соотносится с лицом человека, нежели с листьями деревьев. Несмотря на то, что части деревьев коррелируют с частями тела, лес становится опасным пространством:
И в ужасе слушал в лесу голоса,
Хохот и лай
Нелюдей.
Тезис о тождестве образов деревья=люди подтверждается и в стихотворении «Кто это летит...», где среди перечисления населённых пунктов возникают леса (множество деревьев=лес=множество людей=поселение): «деревни посёлки леса города».
Скрипучие деревья могут сравниваться не только со взрослыми людьми, но и с детьми: «.слышу - ребёнок истошно кричит / Смотрю -вокруг никого. / Смотрю - это дерево на ветру скрипит / Это оказывается дерево так скрипит». Таким образом неожиданно для лирического героя скрип дерева на ветру напоминает крик ребёнка, что вновь указывает на сходство образов человека и дерева в поэтике Летова. Образ ребёнка может напрямую сравниваться с растительным миром: «Мальчик опал, словно листва». Стоит отметить, что у тунгусо-маньчжурских народов существуют погребальные ритуалы, предписывающие захоронение младенцев на ветвях деревьев или в их развилках и дуплах [3]. Это связано с их верованиями в происхождение человека от дерева: «погребальный обряд символизировал возвращение души человека и животного в прародительское лоно - дерево» [14, с. 85].
Олицетворяясь, деревья могут быть связаны с мотивами просветления, гармонии («Когда я усну под спокойным деревом / Когда я усну мудро и далеко») и философских размышлений («Деревья неоднозначной причинности»). Стоит отметить, что вопрос о «неоднозначной причинности» деревьев можно сопоставить с философской проблемой смысла жизни, что ещё раз указывает на синапс образов дерева и человека. Однако за год до смерти поэта деревья теряют свою философскую символику:
В этом году деревья Неистовы и беспричинны
Отметим строки, в которых лирический герой отождествляет себя с образом дерева: «я бы дерево»; «Мы больше не кто-то и где-то / Мы больше не то и не это / Мы больше не что-то когда-то зачем-то / Отныне мы больше не мы».
В творчестве Летова деревья, как и люди, могут обладать чертами характера и испытывать эмоции, что эксплицирует феномен фитоантропо-морфности: «меж кленовых зарослей / торжествующих громыхающих»; «доверчивой листвой».
Образы дерева и человека семантически сближаются и в песне «Сто лет одиночества», где происходит интеграция древесного в телесное: «древесно-мясные волокна». Этот же феномен возникает в более позднем произведении: «застучали листопады по мозгам».
Мотивы жизни и смерти антонимически смыкаются в «Вечной весне», где перечисляются кладбища как образы танатоса, связанные человеком, и огороды как элемент флоры, коррелирующий с бытом: «унавоженные кладбища и огороды». В этой семантической конструкции эксплицируется тождество дерево=человек. По мнению историков, в погребальных ритуалах дерево символизировало проводника между жизнью и смертью [3]. Стоит отметить, что, поскольку Летов проявлял интерес к шаманизму и древним обрядам, он мог сознательно интегрировать звено «дерево» в смысловую связку жизнь - человек - смерть.
Примечательно, что образ дерева может коррелировать с мотивом надежды, как, например, в стихотворении «Амнезия»:
Под цветущим весенним деревом Иногда я смотрел на него И дрожал по ночам.
Дерево в поэтике Летова может соотноситься с понятием В. Н. Топорова «Древо мировое» [17] и просветлением или безумием:
Я упал с высокого дерева И вот теперь Весь поломанный Валяюсь на травке Смеюсь.
Концепция Древа мирового упоминается и в позднем стихотворении «Они (Резвые)»: «Земляничные поляны и иные точки зрения / Отдыхали на ветвях мирового древа». Как отмечают А. С. Бакалов и И. И. Куропаткина, деревья - это совокупный образ «Древа жизни», от которого отделился человеческий род. Это древо символизирует «Премудрость» - устроительницу жизни [1]. Связь образов деревьев с «Древом мировым» также обусловливает философский аспект рок-поэзии.
В поздней психоделической песне Летова «Слава психонавтам» показан генезис, развитие и гибель дерева, где рубка ветвей, вероятно, сравнивается с трансперсональной интроспекцией лирических героев, представленной во взаимодействии имманентного и трансцендентного:
Великие стволы - обрастают ветвями Ветви не вечны - становятся суками Сучья рубят - мы летим как ракеты В сияющий космос внутри
Ветви. Ветки в творчестве Летова часто цветут, символизируя надежду и жизнь: «Упрятав в дрожащей от гноя и гнева запазухе / Цветущую веточку»; «С цветущей веточкой». Как и деревья, ветви являются фитоан-тропоморфными образами и сравниваются с лирическими героями: «Порубили нас с тобою, словно ветки во лесу»; «Ослабели от славы колени / Ты замени их на сухие ветви - пусть себе скрипят».
Листва. Образ листьев в поэзии Летова наиболее близок его реальному аналогу: «Когда все листья разом упали с деревьев», но также, как и дерево в стихотворении «Будда», связаны с просветлением («Когда все листья разом упали с деревьев, и от удара с земли поднялся густой дымный запах - я стал вдыхать и вдыхать и вдыхать не останавливаясь ни на секунду - пока лёгкие не взорвались с красным звуком. Чуть не опоздал»).
Этот элемент структуры деревьев часто олицетворяется, семиотически приближаясь к образу человека:
Но она приняла
Слепого меня
За ворох осенних листьев.
Одушевлённость листьев обнаруживаем в стихотворениях «Дни настали / Деревья настали.» («по скрипящей зубами листве»); «Вышло время погулять на часок.» («Пала в ответ листва с оглушительным шорохом») и «20-е сентября» («Листья устали / Листья состарились / Валятся навзничь. Молчат. Привыкают. / Зубы стискивают. / Понимают»; «В сонной траве терпеливой»; «листва привыкает»).
Распустившиеся листья в поэзии Летова связаны с обновлением и облегчением: «Вот листья распустились, я вернулся с полигона». Примечательно, что в традиционном понимании распускаются цветы, но в оригинальной поэтике рок-автора распускаются именно листья. Цветение же не коррелирует с обновлением, но связано с разрывом между разумом и чувствами: «Зацвела в саду сирень - лоботомия».
Лирический герой сравнивает себя с образом древесного листа:
Каково листу кленову Таково и мне хренову Каково листу на древе Таково и мне-с-копейками на самом деле
Сочетания образов фауны. Фитоантропоморфными могут быть не только отдельные образы, но и их совокупности. Например, в стихотворении «Он идёт, его не слышно» обнаруживается сочетание разных растительных образов, связанных с обновлением («Поиски нового леса») и ирреальностью («Сказка про розовый росток / Мечта о синих деревьях»). Отметим, что фантастический пейзаж видим и в «Офелии» («Лимонная тропинка в апельсиновый лес»), и в песне «Семь шагов за горизонт» («.на яблоне на ветке созревает звезда»).
В «Центре» присутствует окказионализм, коррелирующий с растительным миром: «хвойственный». Это слово использовано как напоминание о том, что древесина когда-то была живым древом, о чём напоминает её цвет: «Я иду вдоль голубого забора / Окрашенного дощатой хвойствен-ной краской». Поэтика Летова построена на противоречиях, здесь видим одно из них - несмотря на то, что забор голубого цвета, но окрашен он «дощатой хвойственной краской». Вероятно, эта краска голубого цвета предназначена для досок, сделанных из хвойных деревьев, однако поэт подчёркивает «прошлую жизнь» этого материала. Далее возникает сопоставление образов лица и растения: «Я отражён всем лицом в тростниках». Здесь лицо лирического героя отражается в тростнике, что указывает на
близость телесного кода и флоры. Сочетание растительных образов возникает в строке, где природные образы объединяются с лирическим героем: «Дождь покатился с ветвей на меня - / Окатил меня кучей травы, всё сместилось вцепилось». Таким образом в этом стихотворении связь человека и флоры становится синергетической.
Необычный образ забора возникает в стихотворении «Так иду я вот так и вдруг слышу...». Здесь образ забора антропоморфен:
Бежит за мной кто-то Спотыкается шаркает И руками махает и кашляет И сквозь зубы меня материт <...>
Прямо за мной
Покосившийся в небо
Стоял деревянный дремучий забор.
Образ забора соотносится с его «прошлой жизнью» в виде дремучего леса, который наделяется не только признаками одушевлённого существительного, но и гонится, угрожает лирическому герою, соотносясь с мотивом опасности. В этом стихотворении категории жизни и смерти меняются местами.
В стихотворении «Ночь.» также указывается на то, что деревья не только растения, но и материал: «над мебельной древесиною стройных лесов».
Наиболее богатым образами флоры является стихотворение «Новый футуризм», где разнообразные растительные образы проникают в телесное, сливаясь воедино («Вот - для начала - / Мозг полон был листьев»; «.изо всех лицевых отверстий / Голые ветки вылазили шевелились»; «земляничный затылок»). Поэт, вводя окказионализмы («ваше бревное калачество»), сближает образы людей и деревьев. Стоит отметить, что люди сравниваются с деревьями не только визуально, но и ментально, так как в человеческом мозге вместо мыслей и нейронных синапсов возникают листья. Однако листья здесь являются не только метафорой мыслей, но могут быть опасными и агрессивными по отношению к герою («Листья пощёчинами меня нажда-чат»). В ирреальном пространстве этого произведения листья резко опадают вместе с деревьями, от которых остаются лишь корни:
Листья спадают трусами с деревьев Деревья спадают на землю с листьями (Когда на них опостылит щуриться) Остаются одни корневые каркасы
Таким образом, флора сопоставляется с обществом: и люди, и листья могут быть агрессивными; после человека остаётся деревянный крест, а после деревьев - «корневые каркасы».
155
Песня «Плюшевый мишутка» открывается лесным пейзажем, где главный герой, плюшевый мишутка, собирает шишки («Плюшевый ми-шутка / Шёл по лесу, шишки собирал»). Ясно, что в этом произведении уместны сочетания растительных образов: «ветку нагнул»; «Лез на небо прямо по сосне»; «.прутиком грозил». Сосна становится «лестницей в небо» инициируя мотив пути. «В шаманизме эвенков и эвенов существовали аналогичные представления. Так, мифическое дерево туру или сэргэ служило «лестницей», «дорогой» в разные миры» [3, с. 76]. Стоит отметить, что и в русских сказках мотив подъёма героя на дерева становится «вариантом древней и довольно распространённой мифологемы, являющейся, скорее всего, отголоском представлений о реинкарнации, а также -генетически связанных с ними "обрядов перехода" (инициационных, брачных, похоронных и, возможно, обрядов посвящения в некое "жреческое" сословие типа института шаманов)» [5, с. 55], что также указывает на архетипичность и мифологическую основу поэтики Летова.
В стихотворении «Как везли бревно на семи лошадях.» сказочный пейзаж наполнен антропоморфными образами: «бродячие сухие леса»; «по тревожно суетливой листве».
Антропоморфные образы флоры: «кусты рукоплещут»; «Степные травы стелют нам постель»; «Заиндевелые трупы берёз»; «Спят леса и селения»; «зоркие букеты»; «реинкарнации бродячего тростника»; «героические перелески».
Итак, анализ образов флоры в поэтике Егора Летова показал, что образы растительного мира в творчестве Летова связаны с мифопоэтической картиной мира и являются антропоморфными: они олицетворяются, семантически сближаясь с образом человека. Обнаруженное тождество моделирует метафору дерево-человек.
Литература
1. Бакалов А. С. Образ дерева в философской лирике Ф. Геббеля [Текст] / А. С. Бакалов, И. И. Куропаткина // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. - 2008. - Вып. 1-2. - С. 84-87.
2. Варламова В. Н. Архетипический образ дерева в художественном тексте [Текст] / В. Н. Варламова // Вопросы методики преподавания в вузе : ежегодный сборник. - 2015. - Вып. 4 (18). - С. 256-260.
3. Васильев В. Е. Образ дерева в мифах и ритуалах якутов и северных тунгусов [Текст] / В. Е. Васильев, Г. Н. Выравина // Общество: философия, история, культура. - 2016. - Вып. 4. - С. 75-77.
4. Ветохина С. Е. Образ дерева и человек: три сценария взаимоотношений [Текст] / С. Е. Ветохина // Вестник Восточно-Сибирского государственного института культуры. - 2017. - Вып. 1. - С. 82-87.
5. Денисова И. М. «Ступай к этому древу лазоревому, влезь на него» (к вопросу об образе дерева в русских сказках) [Текст] / И. М. Денисова // Этнографическое обозрение. - 2012. - Вып. 6. - С. 43-59.
6. Дмитриева Ю. Л. Образ дерева в языковой картине мира С. Городецкого [Текст] / Ю. Л. Дмитриева // Коммуникативные позиции русского
156
языка в славянском пограничье: двуязычие и межъязыковая интерференция : мат-лы межд. Форума русистов. / под ред. С. Н. Стародубец,
B. Н. Пустовойтова. - Киров : Издательство «Аверс», 2018. - С. 551-556.
7. Ефремова Е. М. Мифопоэтическая картина мира в поэзии И. М. Гоголева: специфика архетипических образов (великая гора, мировое дерево) [Текст] / Е. М. Ефремова // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - Тамбов : Грамота, 2018.- Вып. 8-1 (86). - С. 21-24.
8. Жамсаранова А. Б. Образ мирового дерева в сказках народов Забайкалья [Текст] / А. Б. Жамсаранова, Е. М. Ячменёва // Юный учёный. -2019. - Вып. 2 (22). - С. 8-9.
9. Криничная Н. А. Дерево-человек: к проблеме синкретизма и дифференциации фитоантропоморфного образа (по материалам нарративного фольклора Карелии) [Текст] / Н. А. Криничная // Труды Карельского научного центра Российской академии наук. - 2010. - Вып. 4. - С. 77-85.
10. Летов Е. Стихи [Текст] / Е. Летов. - М. : Выргород, 2011. - 548 с.
11. Пазынин В. В. Образы деревьев в русской народной лирике (к проблеме ассоциативного наполнения) [Текст] : автореф. дис. ... канд. филол. наук : 10.01.09 / Пазынин В. В. ; Моск. гос. ун-т. - М., 2005. - 25 с.
12. Пауэр К. Ю. Структура художественного пространства в русской рок-поэзии: Александр Башлачёв, Егор Летов, Янка Дягилева [Текст] : дис. ... канд. филол. наук / Пауэр К. Ю. ; Рос. ун-т дружбы народов. - М., 2018. - 18 с.
13. Петрова С. А. Интермедиальная специфика образа дерева в творчестве В. Р. Цоя [Текст] / С. А. Петрова // Международный научно-исследовательский журнал. - 2016. - Вып. 3-4 (45). - С. 80-82.
14. Скоринов С. Н. Космологические представления тунгусо-маньчжуров и нивхов юга Дальнего Востока России (XIX - начало XX в.) [Текст] / С. Н. Скоринов // Вестник ДВО РАН. - 2005. - № 2. - С. 85.
15. Смыслова О. Н. Образ дерева в романе «Идиот» Ф. М. Достоевского [Текст] / О. Н. Смыслова // Достоевский и мировая культура. Филологический журнал. - 2018. - Вып. 3. - С. 92-103.
16. Сязи В. Л. Образ дерева в прозе Е. Д. Айпина [Текст] / В. Л. Сязи // Вестник Угроведения. - 2017. - Вып. 3 (30). - С. 66-73.
17. Топоров В. Н. Древо Мировое [Текст] / В. Н. Топоров // Мифы народов мира : энциклопедия в 2 т. - М. : Советская Энциклопедия, 1980. -
C. 398-406.
18. Шарафадина К. И. «Алфавит флоры» в образном языке литературы пушкинской эпохи [Текст] / К. И. Шарафадина. - СПб. : Петербург. ин-т печати, 2003. - 309 с.
19. Щербаков С. А. мифологические и фольклорные образы деревьев в творчестве новокрестьянских поэтов [Текст] / С. А. Щербаков // Словесное искусство серебряного века и русского зарубежья в контексте эпохи («Смирновские чтения») : мат-лы межд. науч. конференции. - М. : Московский государственный областной университет, 2019. - С. 223-233.
