CC BY
57
УДК 413.164
О НЕКОТОРЫХ АСПЕКТАХ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ФИТОНИМА ДЕРЕВО
В ПОЭТИЧЕСКОМ ТЕКСТЕ (НА МАТЕРИАЛЕ ПОЭЗИИ В. БРЮСОВА, М.ВОЛОШИНА, В. ИВАНОВА, М.КУЗМИНА)
А.А.Пряхина
В статье рассматриваются некоторые случаи употребления лексемы дерево в поэтических текстах В.Брюсова М.Волошина, В. Иванова, М.Кузмина, где обозначенный фитоним реализует свой семантический потенциал, наделяется особой функциональной нагрузкой.
Ключевые слова: фитоним, поэтический текст, функциональная нагрузка лексемы.
Лексика различных лексико-семантических групп, в том числе фитонимическая лексика, помимо собственно номинативной функции, в рамках поэтического текста может приобретать особую функциональную значимость.
Фитоним дерево (с сопутствующими атрибутивными конкретизаторами значения) может выступать элементом пейзажа, создателем духа природы той или иной местности: «Горели свечи, теплый дождь чуть слышен / Стекал с деревьев, наводя дремоту...» [6, с. 24]. При этом художественное пространство стихотворения может включать в качестве характеристики изображаемой действительности не только обыденные реалии растительного мира России, но и экзотическую флору других стран: «Моя любовь - палящий полдень Явы. / Здесь по стволам свиваются удавы» [2, с. 22]; «Тростник и низкорослые деревья, - / Такой всегда Австралия мне снилась.» [6, с. 274]. Сведенная к географической примете, растительность приобретает статус поэтической детали, «ностальгически наполненного образа положительных ценностей» [9, с. 19].
В контексте поэтического текста могут актуализироваться отдельные компоненты значения фитонима: «Деревья нежно разнимая, / Кто вышел к нам из темноты?» [6, с. 115]. Дерево в толковых словарях значится как «многолетнее растение с твердым стволом и отходящими от него ветвями, образующими крону» [7, с. 161]; «многолетнее, крупное или мелкое растение с твердым стволом и ветвями, образующими игловидную или листоносную крону» [1, т.3, с. 712]. В приведенном отрывке дефиниционный анализ выявляет наличие в структуре лексемы дерево эксплицитно выраженную сему «наличие ветвей, отходящих от ствола». Семантика лексемы в целом и состав входящих в нее сем определяют и ее синтагматические отношения с рядоположенными компонентами актуализованного высказывания. «Деревья нежно разнимая.»: разнять - «развести силой в стороны» [7, с. 651]. Сочетаемость слов с прямым, номинативным значением определяется, прежде всего, предметно-логическими соотношениями в реальной действительности денотатов соответствующих слов. Так, глагол «разнять» сочетается со словами, обозначающими предметы, которые (или составные части которых) можно «развести силой в стороны». Другой компонент значения актуализирован в словосочетании «влез на дерево» [6, с. 69].
Особый интерес вызывает появление у лексемы дерево дифференцирующих сем за счет расширения сочетаемости фитонима в составе бинарных образований типа низкорослые деревья [6, с. 274], святое древо [5, с. 131], подстриженные деревья [6, с. 41], безропотные дерева [5, с. 100], божественное древо [5, с. 121], немые дерева [5, с. 129], страстные дерева [5, с. 215], обезглавленные дерева [5, с. 266] за счет качественных прилагательных различных лексико-семантических групп, а также сравнительных конструкций. Сочетаемость фитонима дерево с обозначенными прилагательными выявляет наиболее активные признаки денотата, актуализированные в сознании поэтов. Рассматриваемые выше словосочетания (кроме употреблений низкорослые деревья [6, с. 274], подстриженные деревья [6, с. 41]) несут информацию о потенциальной семе лексемы дерево (персонифицированность,
одушевленность) и об актуальных семах значения других сочетающихся слов. Таким образом, лексическая сочетаемость выступает как характеристический показатель индивидуального значения слова и в силу этого может служить средством проникновения в глубины семантики слова, средством познания всех индивидуально-авторских осмыслений, возможных реализаций слова [8].
Обращение к образно-метафорическому языку растительных образов обусловлено желанием подчеркнуть чувства и переживания лирического героя. Главной чертой Франциска Ассизского, чей образ явлен в стихотворении М.Волошина «Святой Франциск», было живое, отзывчивое чувство сострадания. В силу своей жизнерадостной натуры и поэтического чутья, чаявшего живую душу во всём живущем, сострадание превратилось в нём в любвеобильное сочувствие, охватывающее всю природу: «И синели благостные дали, / По садам деревья расцветали, / Вишеньем дороги устилали, / На лугах цветы благоухали, / Агнец с волком рядышком лежали...» [4, с. 185 - 186]. Общей поэтической ауре образа Франсиска вторит и аллегорическая семантика растительной образности. Цветущее дерево, соотнесенное с душевным миром лирического героя, в ключе сближения с «эмблематическим фондом» (К.И.Шарафадина) растений, наполняется в стихотворении семантикой упоенности жизнью, принятия ее многокрасочности и великолепия. Кроме того, аромат цветов в религиозно-мистической традиции принято соотносить с благоуханием душ верующих, принявших заветы Христа (см. «Господа хвалою прославляли») [9, с. 21].
Деревья могут являться составной частью представлений человека, например, представлений о свободе («Двенадцать лет не видел я ни солнца, / Ни неба синего, ни снега, ни деревьев...» [4, с. 157]), являться критерием оценивания объекта действительности («На том дворе, ничьим следом не взрытом, / Деревьев нет, зеленых нету трав» [6, с. 145]).
Равноценность и параллельность миров - растительного и людского - вот идея, на которой может основываться все семантическое пространство стиха. Устойчивая поэтическая метафора «человек - растение» может семантически модифицироваться: «Как дерево — созревшие плоды / Роняйте на землю / И простирайте ветви / За милостыней света и дождя» [4, с. 222] - человеку следует не только давать милостыню, но и принимать ее от природы. Человек уподобляется дереву, чьи ветви / руки должны быть распростерты за милостынею земли.
Мотив синтеза «растительного» и «человеческого» начал может быть «вторичным», находясь в зависимости от идейного плана стиха. В таком случае антропологическая аллегорическая семантика растительной образности, вписанная в символико-мифологический контекст, не ставится под акцент. Чудовищный морской змей, упоминаемый в Ветхом Завете, является в цикле стихотворений «Левиафан» М.Волошина олицетворением разветвленной государственной системы, внутренняя структура которой ассоциируется у поэта с «древом кровеносным его хребта». Человечество же находится внутри существа-государства и является основой его существования - движущей силой: «.И человечество издревле включено / В сплетенье жил на древе кровеносном /Его хребта и движет в нем оно / Великий жернов сердца.» [4, с. 222]. Мировое дерево олицетворяет единство всего мира, является моделью вселенной, где для каждого существа, предмета или явления есть своё место. В основе образного наименования «кровеносное древо» лежит сходство дерева с кровеносной системой организма, что объясняется наличием общей семы «нечто целое, представляющее собой единство закономерно расположенных и находящихся во взаимной связи частей».
Лексема дерево может выступать как сверхпредметная сущность. Так, безропотные дерева Вяч.Иванов населяет дриадами - «святилищами» дерев. Поэт наделяет древо душевной амбивалентностью: «дремная душа» дерева дополняется «живыми облаками неузнанных божеств». Эта «двуликость» сущности поддерживается и описанием процесса существования древа: «Восходят силы в нем в мерцающую сень / Из лона Вечности обильной, / И силы встречные струятся в сон и тень / На лоно Вечности могильной, — / Где корни звездную распростирают сень» [5, с. 100]. «Вечность обильная», дарующая жизнь,
противопоставляется «Вечности могильной» - смерти. Поэт показывает таинство леса, его провидческую сущность (см. «листвы пророчественной своды», «космы таинственных убранств» - о кроне дерева). В стихотворении значительное место занимает образ тайного Древа, Древа Жизни, «одетого миров всечувственной весной, вселенской весной звездноокой». М.Элиаде говорит о «религиозном опыте возобновления Мира, который позволяет расценивать весну как воскрешение Природы» [10, с. 96]. Кроме того, «тайна неисчерпаемого проявления Жизни связана с ритмическим обновлением Космоса. Поэтому .способ существования Космоса, .его способность к бесконечному возрождению, символически уподобляется жизни дерева. /.../ Образ дерева избран не только как символ Космоса, но и как способ выражения жизни, молодости, бессмертия, мудрости и знания» [10, с. 94 - 95]. Таким образом, автору открыта тайная жизнь деревьев и свойственна сакрализация этой жизни, что говорит о сближении образов человека и дерева, утверждению возможности взаимопонимания между ними.
В стихотворении «Под знаком Рыб», связанном с Рескриптом Николая II о разработке законопроекта совещательной Думы, поэт дает поэтическое, символическое выражение «знаков» времени, «истории современности»: «При заревах, в годину гнева, / Из напоенных кровью глыб / Пророс росток святого древа / На звездный зов заветных Рыб» [5, с. 131]. Революция принимает вид апокалиптического события, и в этом контексте росток святого древа - божественный знак-предупреждение, выросший «из напоенных кровью глыб», вскормленный «жертвенной кровью». В статье «Пророки и мстители» (1906) М.А.Волошин назвал «знаки Рыб» «страшными» [3, с. 207]. Комментируя это место статьи, М.В. Толмачев пишет: «В астрологической символике знак созвездия Рыб означает мученичество. Волошин характеризует «знаки рыб» как «средневековый символ тайного отмщения».» [3, с. 646]. Ужас, страшное положение, в котором оказалась страна, подчеркивается всем образным строем стихотворения (см. колосящаяся новь уподобляется «стражному полку» с копьями). Весьма значительную роль в поэзии В.Иванова играет фабульный, повествовательный элемент, что подтверждается на примере рассматриваемого поэтического текста: святой росток со временем превратится в Святое Древо, раздвинувшее над «страной неподъяремной» «могучую сень». Поэт подчеркивает, что все есть создание Матери-Земли (см. «Не вырвать из родимой груди / Ничьей руке твоих корней!»).
Образность, внепонятийные смыслы лексемы дерево могут выступать средством раскрытия идейно-тематической составляющей стихотворения. Растительный мир -компонент природы, состояние которого соответствует состоянию земли: «.травы вяли, / Сохли деревья, / Лучи темнели, холодело солнце» [4, с. 243]. Другой контекст: «Разгар террора. Зной палит и жжет. / Деревья сохнут. Бесятся от жажды / Животные...» [4, с. 111]. Идейно-тематический план стихотворения М.Волошина «Красная Пасха» находит отражение в образной системе поэтического текста, значительное место в которой занимают фитонимы. Картины террора, поражающие размахом великого и всепобеждающего насилия, представлены как нарушения миропорядка. Фитонимический образный ряд стихотворения выступает аллегорической проекцией на установившийся режим и передает глубину совершающейся катастрофы. Наряду с реалистично-достоверным планом (флористика отмечена связью с весной: подснежники, ландыши, голые деревья и др.), в стихотворном отрывке сильны дополнительные ассоциативные акценты. Мерцающие, точно свечи, подснежники, пахнущие гнилью фиалки и тленьем - ландыши подготавливают появление мотива смерти: «Стволы дерев, обглоданных конями / Голодными, торчали непристойно, / Как ноги трупов» [4, с. 172 - 173]. Упоминаемые в «Кочевниках красоты» Вяч. Иванова «деревья пращуров» [5, с. 112], равно как и «кладбищ теснота» (ср. «вольные кочевья») становятся атрибутом тесного мира пошлой обыденности, уничтожение которого - цель кочевников - вольных художников.
Таким образом, фитонимы, в частности лексема дерево, наделяются в поэтическом тексте особой функциональной нагрузкой, выступая в качестве смыслового стержня стиха. Они могут быть средством характеристики лирического героя стихотворения, его
мировоззрения, выступать в качестве элемента пейзажа. Случаи символического употребления фитонима дерево демонстрируют стремление поэтов миновать чисто импрессионистические впечатления внешнего мира, пробиться сквозь них к сущностным понятиям.
In artide some саБеБ of the use of a lexeme a tree in M.Voloshin's, V.Ivanov's, M.Kuzmin's V.Bryusov's poetk texts are ^nsidered. Designated fitonim realizes here the semantk potential, is al^ated with sperial functional loading. The key words: fitonim, the poetic text, functional loading of a lexeme.
Список литературы
1. БАС - Словарь современного русского литературного языка: В 17-ти тт. / Ин-т русского языка АН СССР.М.Л., 1948 - 1965.
2. Брюсов, В.Я. Избранное: Стихотворения, лирические поэмы / Сост. H.A. Трифонов. М.: Моск. Рабочий, 1979. 288 с.
3. Волошин, М.А. Лики творчества / Изд. подгот. В.А. Мануйлов, В.П.Купченко, А.В.Лавров; Предисл. С.С. Наровчатого; Отв. ред. Б.Ф.Егоров, В.А.Мануйлов, 2-е изд., стереотип. / М.Волошин - Л.: Наука. Ленингр. отд-ние , 1988. 848 с.
4. Волошин, М. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. / Сост., вст. статья, подготовка текста З.Д.Давыдова, В.П.Купченко. М.: «Правда», 1991.
5. Иванов, В. Лирика. Минск: Харвест, 2000. 384 с.
6. Кузмин, М. Избранные произведения / Сост., подгот. текста, вступ. тт., коммент. А.Лаврова, Р. Тименчика. Л.: Худож. лит., 1990. 576 с.
7. СОШ - Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / РАН. Ин-т русского языка им. В.В.Виноградова. - 4-е изд., дополненное. М.: Азбуковник, 1999. 944 с.
8. Степанова, Г.В., Шрам, А.Н. Введение в семасиологию русского языка / Г.В.Степанова, А.Н.Шрамм - Калининград: КГУ, 1980 // http ://j greenlamp. narod.ru/ step_semas. htm.
9. Шарафадина, К.И. Обновление традиций флоропоэтики в лирике А.Фета / К.И.Шарафадина // Русская литература, 2005, № 2. С. 18 - 54.
10. Элиаде, М. Священное и мирское / М.Элиаде. М.: Изд-во МГУ, 1994. 144 с.
Об авторе
Пряхина A.A. - аспир. Брянского государственного университета им. академика И.Г. Петровского, pryahinaaa@mail.ru
