CC BY
155
ФИЛОЛОГИЯ
ОБРАЗ «МИРОВОГО ДРЕВА» В ЛИРИКЕ КОНСТАНТИНА БАЛЬМОНТА
С.А. ЩЕРБАКОВ, зав. каф. языковой подготовкиМГУЛ, канд. филол. наук.
В русской поэзии к образу Мирового Древа чаще других обращался Константин Бальмонт, в чьем творчестве вообще комбинировались «все мыслимые мифологические, фольклорные, архаико-античные, экзоти-чески-внеевропейские и другие мотивы»[1]. Синкретическое начало поэзии К.Д. Бальмонта не однажды попадало в фокус исследовательского внимания. Исследователь Л.А. Соколова подчеркнула многогранность соотношений поэтом родного и вселенского: «В использовании мифологических образов славянского мира лирика К.Бальмонта отражает глубинную связь национального с мировым. Одним из ключевых выступает образ Мирового Древа, воплощающий универсальную концепцию мира и реализующийся в различных вариантах и трансформациях»[2].
Выделим стихотворение «Славянское Древо» (книга «Жар-птица», 1907). Древо это «Корнями гнездится глубоко, / Вершиною восходит высоко...» [3]. Хорошо знакомый с мифологическими представлениями о «Мировом древе», поэт далее уточняет, что оно «Корнями гнездится глубоко в земле и в бессмертном подземном огне.» (346). Но затем придает ему черты «индивидуально-славянские»: оно «знает веселье / И знает печаль / И, от моря до моря раскинув свои ожерелья, / Колыбельно поет над умом / и уводит мечтание в даль» (347). Перед нами как бы древесное воплощение соборной славянской души, питающее своими плодотворными соками творческое вдохновение автора.
Будучи включенным в цикл «Тени богов светлоглазых», стихотворение «Славянское Древо», по сути, и само является циклом, состоящим из шести ритмически неоднородных частей, тематически дополняющих друг друга. В первой части (цитированной выше) дается общее представление об этом древе, во второй - перечисляются его конкретные проявления в разных кустарниках и деревьях: «Девически вспыхнет красивой калиной,
caf-rus@ mgul.ac.ru
/ На кладбище горькой зажжется рябиной, / Взнесется упорно, как дуб вековой» (347). Всего на восемнадцать строк второй части приходится пятнадцать (!) пород деревьев, и каждой дается краткая, но дендрологически точная характеристика. Так, «лапчатая зелень ели» соотносится со своеобразной формой ее кроны; «липа июльская», которая «ум затуманит» многое, рассказывает об особенностях своего цветения, «резьба изумрудного клена» иллюстрирует строение его листьев и т.д.
Третья часть стихотворения посвящена языческому празднику весны, в котором наряду с березой и ивой задействованы мифологические персонажи: русалка, Лель, веснянка. Поэтический голос здесь обращен к обезличенному певцу-славянину (книга «Жар-птица» имеет подзаголовок «Свирель славянина»), наследнику Леля, под которым, возможно, подразумевается и сам лирический герой (348). Но и собственно Древо, возле которого «есть кусты и есть цветки», здесь присутствует. Оно, как ему и положено по статусу, является всеобъемлющей осью, связующей, кроме всего прочего, прошедшее с настоящим.
В четвертой и пятой частях речь идет об упомянутых в третьей части «кустах» и «цветках» (травянистых растениях). «У нас в полях есть нежный лен / И люб-трава цветет» (348). Ряд перечисляемых растений довольно обширен. «У нас есть» папороть-цветок, перелет-трава, василек, подорожник, дремб, ландыш-первоцвет, ромашка, кашка, плакунтрава, жасмин, и «сну подобные цветы, / Что безымянны, как мечты.» (349), и водяные лилии. Сами эти названия, среди которых преобладают народные, свидетельствуют о серьезном увлечении Бальмонта фольклором. А еще «возле Древа» «нет цветов, где злость и тьма, / И мандрагоры нет. / Нет тяжких кактусов, агав, / Цветов, глядящих, как удав, / Кошмаров естества» (348). Последняя сентенция, явно намекающая на многочисленные путе-
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 5/2013
165
ФИЛОЛОГИЯ
шествия поэта, при всей ее субъективности, не лишена объективного начала: русская природа, действительно, гораздо меньше создала ядовитых, колючих, плотоядных и т.д. растений, чем природа стран экзотических. Присутствует здесь и метафорический перенос атрибутов растительного мира на область духовную: в видении поэта творимая под сенью «славянского древа» культура добрее и гуманнее многих иноземных образцов.
Авторское рассуждение может быть прочитано как весомый аргумент в пользу нашей гипотезы о соотнесенности растительного мира малой родины поэта с его чувством родины. Конечно, причислить Бальмонта с его программным заявлением: «Мое единое отечество -/ Моя пустынная душа» к певцам именно родной природы можно лишь с большими оговорками. Хотя флористических образов в его произведениях предостаточно, в доэмигрантском творчестве поэта они воспринимались как вненациональные, да сам поэт, по выражению Андрея Белого, был «мировым гражданином», поскольку самостоятельно изучил более десятка языков и объездил множество стран. Но творчество поэта 1920-1930-х гг. дает основания для мнения, что «творческой колыбелью для него всегда оставалась родина»[4]. «Все-таки нет ничего лучше тех мест, где вырос...» [5], - признавался он в письме к матери из Рима. И в «Славянском Древе» Бальмонт пошел в своем неравнодушном отношении к русской природе дальше других поэтов, показав не только разнообразие «нашего» растительного мира, но и преимущества его перед растениями других краев. Свою роль в этом сыграло то обстоятельство, что родился и вырос он в настоящей русской глубинке, а отец его был страстным любителем природы.
В этой связи оригинально, но ошибочно по своим выводам замечание В.Н. Орлова по поводу творческого метода поэта: «.Бальмонт был наделен острой наблюдательностью. Как человек, выросший в сельско-поместной обстановке, он был посвящен в тайны природы. ..<...> .и у него были веские основания упрекать горожанина Брюсова в полном незнакомстве с живой природой.
Но в поэзии самого Бальмонта следы этого знания, этой наблюдательности - случайны и единичны. В стихах он предпочитал обходиться условно-«поэтическими», в сущности ничего не говорящими, стершимися в стихотворном обиходе словами. Цветы у него «молчаливые» и «ароматные».» [6].
Действительно, приходится констатировать, что в данном стихотворении, живописуя цветы и травы, автор не слишком стремился к разнообразию. Так, эпитетом нежный характеризуются и лен, и ромашка, и жасмин. Но ведь совсем не так было с древесными растениями. Может быть, поэт хотел подчеркнуть, что они (деревья) представляют собой воплощения самого Древа, а «кусты» и «цветки» находятся возле него, и он «сумел сделать это без единого разобщающего сравнения» [7].
Шестая, завершающая часть стихотворения обращена в будущее и носит обобщаю-ще-оптимистический характер. Поэт, чутко улавливавший в то время зреющие в России революционные настроения, предсказывал «свежительные бури», которые не страшны «Славянскому Древу»:
И туча протянется, с молнией, с громом, Как дьявольский омут, как ведьмовский сглаз,
Но Древо есть терем - и этим хоромам Нет гибели, вечен их час.
Свежительны бури, рожденье в них чуда, Колодец, криница, ковер-самолет,
И вечно нам, вечно, как сон изумруда, Славянское Древо цветет (349).
Реализовав в «Жар-птице» «славянский мотив» Мирового Древа, Бальмонт обратился в книге «Ясень. Видение древа» (1916) к различным интерпретациям данного мотива в мировой культуре. Взяв в название скандинавский вариант Мирового Древа - гигантский Ясень (Иггдрасиль), он разместил под его кроной множество стран и эпох: от Египта до Грузии и от времен Ноя до современности. Н.А. Молчанова, анализируя образный ряд книги, указывает: «Центральный образ - «древо жизни» Иггдрасиль - представляет собой новую попытку синтеза объективно-
166
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 5/2013
ФИЛОЛОГИЯ
го и субъективного начал мифопоэтического жизнетворчества» [8].
Ключевыми стихотворениями в «Ясене» стали те, в которых мотив Мирового Древа взят за основу сюжета. Открывающее книгу стихотворение «Навек» определяет статус Мирового Древа как главного ориентира в творчестве поэта: «Как мыши точат корни Иг-дразила, / Но Ясень вечно ясен в бездне дней, -/ <...>/ Так буду петь о царствии твоем,-/ Любовь, что я узнал во сне однажды» [9].
В стихотворении «Поющее дерево» продолжает формироваться тема сопричастности человека-певца всеобъемлющему Дре-ву-певцу: «Я стоял у поющего дерева, / Был брат я шмелям и жукам. /<...> / Я в райских кущах, / В весне манящей, / Я стих звенящий» [9]. Ассоциируется это всеобъемлющее Древо с райскими кущами и в стихотворении «Под деревом»: «И вершину Ясеня венчая, / Сонмы нежных маленьких цветков / Уходили в небо вплоть до Рая, / По пути веков и облаков» [9].
В заключительном стихотворении книги мотив Мирового Древа переплетается с мотивом апокалипсическим. «Зеленое древо нездешнего сева» гибнет под «веселым» топором дровосека, символизирующего, по-видимому, наступающий железный век. Пчелы, непременные у Бальмонта обитатели Древа (по мифопоэтическим представлениям, с ветвей его сочится мед), «летели, бросая свой улей навек». И по философическому заключению поэта, «так будет и с нами, с горящими в Храме, так будет с мирами во веки веков» [9]. Катастрофическое начало ХХ века обусловило присутствие апокалипсических мотивов в произведениях не только Бальмонта, но и многих его современников, Бальмонт связал этот мотив с судьбой древесной основы мира.
Во время революционных событий 1917 г. свой любимый символический образ Древа Бальмонт переносит на Россию. Этот объединенный образ Россия-Древо наглядно показывает эволюцию политических воззрений поэта. В стихотворении «Вольный стих», датированном 14-м марта 1917, эйфория свободы прорывается велеречивым гекзаметром:
«Крылья свободы шуршат шорохом первых дождей. / Слава тебе и величье, благодатная в странах Россия, / Многовершинное древо с перекличкой и гудом ветвей!» (431). Но уже
7-го сентября он пишет полное страшных предчувствий стихотворение «Прощание с древом»:
Я любил вознесенное сказками древо,
На котором звенели всегда соловьи,
А под древом раскинулось море посева,
И шумели колосья, и пели ручьи.
<...>
Я любил в этом древе с ресницами Вия, Между мхами, старинного лешего взор. Это древо в веках называлось Россия,
И на ствол его - острый наточен топор (440).
В стихотворении уже эмигрантского периода «Я» мотив Мирового Древа, трансформировавшегося в «Божий Куст», звучит в теме России, переплетаясь с мотивом ностальгическим: «Я меру яблок взял от яблонь всех садов. / Я видел Божий Куст. Я знаю ковы Змия. / Но только за одну я все принять готов, -/ Сестра моя и мать! Жена моя! Россия!» (452). Присутствие в тексте яблок и Змия соотносит «Божий Куст» и с библейским Древом познания добра и зла.
Тема сопричастности человека-певца Мировому Древу, особенно ярко проявившаяся в книге «Ясень», вообще является сквозной в творчестве поэта. Скрытая до поры в древесине энергия солнца, высвобождаемая при горении, ассоциируется у него с жертвенностью всякого художника. Огонь у Бальмонта сам «теургический образ, рождающий новый мир, преображающий старый в своем пламени... Этому пламени герой готов отдаться сам без остатка, сгореть в нем. и создать новую Вселенную» [10]. В стихотворении «Молитва о жертве» лирический герой завидует судьбе спиленной на дрова березы и просит у Творца подобной судьбы:
Она, прекрасная, отмечена была Рукой сознательной для бытия иного: Зажечься и гореть, - блестя, сгореть дотла,-
И в помыслах людей теплом зажечься снова.
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 5/2013
167
ФИЛОЛОГИЯ
< . .>
Я с жадностью смотрю на блеск ее огня: Как было ей дано, погибшей, осветиться!..
Скорее, Господи, скорей войди в меня -И дай мне почернеть, иссохнуть, исказиться! (181)
По-новому развернута параллель «внутреннего мира» дерева и человека в сонете «Путь правды»: «В душе у каждого есть мир незримых чар, / Как в каждом дереве зеленом есть пожар, / Еще не вспыхнувший, но ждущий пробужденья» [11]. В «Безгласной поэме», где в роли «Мирового древа» выступает такое же всеобъемлющее «Мировое Кольцо», поэтическое творчество напрямую ассоциируются с растительным миром: «Каждый цветок есть изваянный стих, / В каждом растении - сага./ В них очертания мыслей моих, / Слез освежительных влага»
[11]. «Творческий молот» лирического героя превращает «в горящий цветок» «то, что чернело, как грубый кусок»[11]. При этом различные растения воплощают в себе разные стороны его души: белые лилии - нежность, красные кактусы - страсть, желтые колосья - покой, атласные розы - ласковость. В стихотворении «Бог создал мир из ничего» итог поэтической деятельности художника приравниваются к рукотворному и одновременно чудесно сотворенному лесу: «И, если твой талант крупица, / Соделай с нею чудеса, / Взрасти безмерные леса...» [12].
В элегическом стихотворении «Мировое древо» Бальмонт объединяет в едином Древе реальный старый дуб, «красавец леса вековой», давший приют самому лирическому герою и рою диких пчел, и скандинавский вариант мифопоэтического образа Древа Жизни - гигантский ясень Иггдрасиль (У Бальмонта - Игдразиль), который, увы, не слышит смертных, складывающих «мед наш ... в склеп». Дополняют метафорический образ Мирового Древа «дуплистое Небо» и «узор звездящихся ветвей», подчеркивая его космогоническую сущность.
Древо Мира является одним из основополагающих символических образов поэта. В нем он обобщил свои впечатления от много-
численных путешествий по земному шару и обширные знания в области мифотворчества разных народов. Но и реалии растительного мира, окружающего усадьбу его родителей в деревне Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии, оказали существенное влияние на формирование данного образа, придав ему национальный колорит. Более того, философская картина мира Бальмонта строится на основе многочисленных растительных образов, расширяя их символические ряды и уточняя и конкретизируя отвлеченные смыслы, обозначенные растениями в предшествующем творчестве.
Библиографический список
1. Ханзен-Леве, А. Русское сектантство и его отражение в литературе модернизма / А. Ханзен-Леве // Русская литература и религия. - Новосибирск: Наука, 1997. - С. 194-198.
2. Соколова, Л.А. Мир цветов в поэзии Бальмонта: славянские традиции и авторская интерпретация / Л.А. Соколова // Вестник Новгородского государственного университета. - 2009. - № 52. - С.74-78.
3. Бальмонт, К.Д. Стихотворения / К.Д. Бальмонт // Вступ. ст., сост. и прим. Вл. Орлова. - Л.; Советский писатель, 1969. - 711 с. С.346. Далее произведения К. Бальмонта, за исключением особо оговоренных случаев, цитируются по тому же изданию с указанием страницы в круглых скобках.
4. Алексеева, Л.Ф. [Константин Бальмонт] // Бальмонт К.Д. Стихотворения. - М.: Звонница-МГ, 2005.-С. 5-32.
5. Цитируется по Макогоненко Д.Г. К.Д. Бальмонт. Жизнь и судьба // Бальмонт К. Избранное: Стихотворения. Переводы. Статьи. - М.: Правда, 1990.
- С. 5-20.
6. Орлов, Вл. Бальмонт. Жизнь и поэзия // Бальмонт К.Д. Стихотворения. - Л.; Советский писатель, 1969. - С. 5-74.
7. Анненский, И.Ф. Бальмонт-лирик// Анненский И. Избранные произведения. - Л.: Худож. лит., 1988.
- 736 с.
8. Молчанова, Н.А. Мифопоэтическая картина мира в книге К.Д. Бальмонта “Ясень. Видение Древа”// Вестник ВГУ Серия Гуманитарные науки. 2004. № 1.- Воронеж, изд-во ВГУ. - С. 71-86.
9. Бальмонт, К. Д Ясень. Видение Древа. М., 1916.
- 238 с.
10. Меркулов, И.М. Поэтика света и тени в лирике К.Д. Бальмонта. Автореферат дисс.. канд. филол. наук, М.: МГОУ, 2011. -21 с.
11. Бальмонт. К.Д. Избранное: Стихотворения. Переводы. Статьи. - М.: Правда, 1990. - 608 с.
12. Бальмонт, К.Д. Стихотворения. - М.: «Звонница-МГ», 2005.
168
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 5/2013
