CC BY
10ТРУДЫ КАФЕДРЫ БОГОСЛОВИЯ
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви
№ 3 (19) 2023
А. В. Маркидонов
Философско-богословское наследие священника Павла Флоренского и некоторые вопросы отечественной истории в современных исследованиях. Отзыв на научный журнал «Русско-Византийский вестник», 2023, JM° 1 (12). 205 с.
УДК [1(470)(091):94(495)(060.55)]+659.131.84 DOI 10.47132/2541-9587_2023_3_295 EDN PICDPM
Аннотация: Статья представляет собой обзор материалов научного журнала «Русско-Византийский вестник», 2023, № 1 (12). Номер посвящен 140-летию со дня рождения и 85-летию со дня трагической кончины выдающегося русского мыслителя священника Павла Флоренского (1882-1937). Корпус статей и материалов круглого стола, представленных в данном выпуске, обращает наше внимание на широкий круг вопросов, связанных с философско-богословским наследием свящ. П. Флоренского. Его положение в идейном и общественном контексте эпохи; отношение к «новому религиозному сознанию, с одной стороны, и христианским, но политически ориентированным движениям — с другой; проблематика творчества, происхождения философии, своего рода «политическая теология» и многие другие вопросы интеллектуального и духовного содержания трудов свящ. П. Флоренского стали предметом обсуждения в рецензируемом издании. Второй раздел выпуска содержит исследования, посвященные проблемам отечественной истории и культуры. Освещение судеб литовско-русской истории в «провинциальном» журнале середины XIX в.; образ Петра I в царствование Николая I; общественная позиция свт. Феофана Затворника; отношение русских монархистов к делу Петра Великого; И. С. Аксаков и русское самодержавие; ранние литературные опыты И. И. Фуделя — таково содержание исторического раздела в журнале. В целом, несмотря на спорный характер некоторых наблюдений и выводов, следует отметить высокий уровень представленных в настоящем выпуске исследований, существенно обогащающих научное сознание в сфере вышеуказанной проблематики.
Ключевые слова: «Русско-Византийский вестник», христианство, русская религиозная философия, «новое религиозное сознание», свящ. П. Флоренский, персонализм, теизм, творчество, онтологизм, мистический опыт, миф, монархизм, литовское княжество, Петр Великий, Николай I, свт. Феофан Затворник, И. С. Аксаков, И. И. Фудель.
Об авторе: Александр Васильевич Маркидонов
Кандидат богословия, доцент кафедры богословия Санкт-Петербургской духовной академии.
E-mail: [email protected]
ORCID: https://orcid.org/0000-0001-5727-7076
Для цитирования: Маркидонов А. В. Философско-богословское наследие священника Павла Флоренского и некоторые вопросы отечественной истории в современных исследованиях. Отзыв на научный журнал Санкт-Петербургской духовной академии «Русско-Византийский вестник», 2023, №1 (12). 205 с. // Труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2023. №3 (19). С. 295-317.
Статья поступила в редакцию 31.05.2023; одобрена после рецензирования 15.06.2023; принята к публикации 16.06.2023.
PROCEEDINGS OF THE DEPARTMENT OF THEOLOGY
Scientific Journal Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church
No. 3 (19) 2023
Alexander V. Markidonov
Philosophical and theological legacy of the Priest Pavel Florensky and some issues of national history in modern research. Review of the scientific journal "Russian-Byzantine Herald", 2023, No. 1 (12). 205 p.
UDC [1(470)(091):94(495)(060.55)]+659.131.84 DOI 10.47132/2541-9587_2023_3_295 EDN PICDPM
Abstract: The article is a review of the materials of the scientific journal "Russian-Byzantine Herald", 2023, No. 1 (12). The issue is dedicated to the 140th anniversary of the birth and the 85th anniversary of the tragic death of an outstanding Russian thinker, Priest Pavel Florensky (1882-1937). The corpus of articles and of round table materials presented in this issue draws our attention to a wide range of questions related to the philosophical and theological legacy of Priest P. Florensky. His position in the ideological and social context of the era; his attitude towards "new religious consciousness", on the one hand, and to Christian, but politically oriented movements, on the other; problems of creativity, the origin of philosophy, a kind of "political theology", and many other questions of the intellectual and spiritual content of the P. Florensky's works became the subject of discussion in the reviewed publication. The second section of the issue contains studies on the problems of national history and culture. The coverage of the fate of Lithuanian-Russian history in the "provincial" mid-19th century journal; the image of Peter I in the reign of Nicholas I; the public position of St. Theophan the Recluse; the attitude of Russian monarchists to the deeds of Peter the Great; I. S. Aksakov and the Russian autocracy; early literary experiments of 1.1. Fudel — such is the content of the historical section in the journal. In general, despite the controversial nature of some observations and conclusions, high level of the research presented in this issue should be noted, which significantly enriches scientific consciousness in the field of the above-mentioned problematics.
Keywords: "Russian-Byzantine Herald", Christianity, Russian religious philosophy, "new religious consciousness", Priest P. Florensky, personalism, theism, creativity, ontologism, mystical experience, myth, monarchism, Lithuanian principality, Peter the Great, Nicholas I, St. Theophan the Recluse, I. S. Aksakov, 1.1. Fudel.
About the author: Alexander Vasilievich Markidonov
Candidate of Theology, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Theology
at the St. Petersburg Theological Academy.
E-mail: [email protected]
ORCID: https://orcid.org/0000-0001-5727-7076
For citation: Markidonov A.V. Philosophical and theological legacy of the Priest Pavel Florensky and some issues of national history in modern research. Review of the scientific journal "Russian-Byzantine Herald", 2023, No. 1 (12). 205p. Proceedings of the Department of Theology of the Saint Petersburg Theological Academy, 2023, no. 3 (19), pp. 295-317.
The article was submitted 31.05.2023; approved after reviewing 15.06.2023; accepted for publication 16.06.2023.
Первый в текущем году выпуск «Русско-Византийского вестника» открывается введением главного редактора настоящего научного журнала кандидата философских наук, доцента кафедры богословия Санкт-Петербургской духовной академии Игоря Борисовича Гаврилова. Во введении читателю напоминается, что «Русско-Византийский вестник» по преимуществу специализируется на истории русской философии в ее религиозной (при всей многогранности проблематики) ориентации, а также — посвящен отечественной истории, значительное содержание которой составляет история русской общественной мысли, нередко с более или менее определенной степенью осмысления ею и византийского культурно-исторического наследия. Главный редактор в своем вступлении дает краткий обзор основного содержания публикуемых исследований1.
Первую часть настоящего выпуска составляют Материалы круглого стола и статьи, посвященные религиозно-философскому наследию священника Павла Флоренского.
Но предваряет эту совокупность «монографически» ориентированных исследований статья Николая Петровича Ильина на более общую и методологически значимую тему: «Философский теизм как альтернатива "религиозной философии"».
Доктор физико-математических наук, председатель Русского философского общества им. Н. Н. Страхова, почетный работник высшего профессионального образования Николай Петрович Ильин является постоянным автором «Русско-Византийского вестника»2 и хорошо известен как исследователь русской философии. Заметное место в современном историко-философском контексте занимает его отличающаяся концептуальной новизной и расширением круга актуальных персоналий отечественной философской мысли книга «Трагедия русской философии»3.
Наш автор, и прежде всего в публикуемой статье, резко разграничивает «религиозную философию», по преимуществу соловьевского извода, как непоправимо отягощенную пантеистическими, гностическими и теософскими мотивами (тяготеющими к статусу, пусть подспудной, но магистральной стихии мысли), и философский теизм, выверенный рациональным трезво-мыслием и руководимый идеей личности — Бога и человека.
1 Гаврилов И. Б. Религиозно-философское наследие священника Павла Флоренского и актуальные вопросы отечественной истории на страницах «Русско-Византийского вестника» // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 8-10.
2 Статья продолжает цикл статей автора, ранее опубликованных в журнале «Русско-Византийский вестник» и посвященных классикам русской философии XIX в. и русскому национальному возрождению. См. напр.: Ильин Н. П. Место встречи: душа. Понятия личности и народности в контексте «загадки о человеке» // Русско-Византийский вестник. 2020. № 1 (3). С. 90-109; Его же. Кризис, которого не было. Заметки о первом философском труде В. С. Соловьева // Там же. 2021. № 3 (6). С. 113-140; Его же. Оправдание души: теистический персонализм В. А. Снегирева // Там же. 2022. № 4 (11). С. 13-44; Его же. Философский теизм как альтернатива «религиозной философии» // Там же. 2023. № 1 (12). С. 11-22.
3 Ильин Н. П. Трагедия русской философии. Серия: Библиотека истории и культуры. М., 2008. 608 с.
Спор о Спинозе на страницах журнала «Вопросы философии и психологии» в 1897 г. между А. И. Введенским и В. С. Соловьевым выступает для Н. П. Ильина хорошим примером вышеуказанного размежевания. Тотальный субстанциализм Спинозы, сводящий и Бога к понятию об «абсолютной бесконечной сущности», приводит, согласно А. И. Введенскому, к тотальному имперсонализму. «Отбросив же личность, действующую по целям, мы увидим, что понятие Бога перестанет отличаться от понятия материи или же от понятия какой-нибудь огромной, заметно превосходящей человека силы природы»4. А вне личного Бога, как излагает Н. П. Ильин, «получается даже не пантеизм, а атеистический монизм субстанции»5.
В. С. Соловьев, со своей стороны, обращает внимание на то, что религиозность вообще (а ведь спинозизм был критически опознан как фактически философский атеизм) не принципиально связана с идеей личного Бога. И, с одной стороны, даже христианское учение о Св. Троице, как полагает Соловьев, как бы подталкивает к представлению о «сверхличном Боге», а с другой, — понятие личности, если его возводить к «персоне» или даже «ипостаси», слишком скудно в своем буквально-лингвистическом и, для Соловьева, по-видимому, также и в философско-богословском значении. Этой скудости В. С. Соловьев противопоставляет «истину всеединой субстанции», по поводу чего Н. П. Ильин не без основания иронически замечает, что «субстанция» — всего лишь латинский эквивалент «ипостаси»6.
А. И. Введенский в полемике с В. С. Соловьевым, как передает Н. П. Ильин, утверждает, «что только теистические религии являются религиями в собственном смысле слова. И ключевое значение при этом имеет представление о личном Боге»7.
Как показывается в статье, В. С. Соловьев, как и позднее К. С. Льюис, вопреки мнению А. И. Введенского, «различают религии безличные, личные и сверхличные, безоговорочно относя к последним» и христианство, выразившего таким образом «позитивную идею о Сверхличности, о Том, Кто больше, чем личность»8.
Нам, однако, кажется, что в соответствии с той (справедливой или нет, — отдельный вопрос) редукцией «личного» к так или иначе овеществляемой реальности, какую Соловьев предварительно сделал, понятие «Сверхличности» у него, как перерастающей какую бы то ни было «овеществленость», не выглядит а-личным или без-личным. И тем самым, может быть, и не противоречит теизму.
Вот, например, что писал С. С. Аверинцев в известной энциклопедической статье «Теизм»: «Личностность Бога осложняется тем, что по мере продумывания апофатичности "Я" и исчезновения всех атрибутов сам атрибут личностности теряет смысл: в последних "недрах" Бога даже Его определение как "Я" было бы уже овеществлением. Отсюда возникающее в иудаистской
4 Ильин Н. П. Философский теизм как альтернатива «религиозной философии». С. 13.
5 Там же.
6 Там же. С. 13, 14.
7 Там же. С. 15.
8 Там же.
и христианской мистике понятие "элохут", "божества", "сверхсущности", которое надо понимать не безлично, но за-лично»9.
Здесь, вероятно, следует учитывать, что последовательно мыслимый теизм (а значит, и персонализм) не может не быть апофатичным. И именно «личность» опознается (не определяется!) скорее через отрицание, чем посредством катафатики всего того, что ей экзистенциально присуще. Недаром В. Н. Лосский характеризовал «личность» как «несводимость к природе».
Вопрос этот, конечно, чрезвычайно многомерен и сложен, и поскольку нам неизвестна полная картина взглядов Н. П. Ильина на его решение, может быть, наши замечания не всегда и не вполне точны, однако, во всяком случае, они нелишни в порядке обнаружения указанной выше многомерности рассматриваемой темы.
Трудно нам согласиться и с тем, например, утверждением Н. П. Ильина, что идея человека как образа Божия, на которую опирается как на Богооткро-венную философский теизм, что эта идея «не принадлежит к числу непостижимых христианских догматов, круг которых очерчен в Символе веры, и следовательно, может быть постигнута человеческим разумом»10.
Вот что пишет св. Григорий Нисский в своей книге «Об устроении человека»: «Кто разуме ум Господень? — говорит Апостол (Рим 11:34). А я вдобавок скажу: кто уразумел свой собственный ум? Пусть скажут те, кто природу Божию пытаются заключить в свое собственное восприятие: познали ли они сами себя? Уведали ли природу собственного своего ума? (...) Но узнал я разрешение недоумений, прибегнув к тому же Божию гласу: ведь сотворим, говорит, человека по образу и по подобию Нашему (Быт 1:26). Ведь образ есть образ, пока не лишен ничего из известного в первообразе. (...) Следовательно, поскольку в том, что созерцается у божественной природы, есть неприступность сущности, совершенно необходимо, чтобы и в образе ее было подражание первообразу. Ведь если бы природа образа постигалась, а первообраза — была выше постижения, то такая противоположность созерцаемого в них обличала бы погрешительность образа. Но поскольку природа нашего ума ускользает от познания, и это — по образу Создавшего, то значит, она — точное подобие превосходящему, своей собственной непознаваемостью являя отличительную черту неприступной природы»11.
С учетом подобного примера, так сказать, несовпадения границ между философией и богословием, как ее указывают, с одной стороны, философия, а с другой — само богословие, «аскетизм» философского теизма, о котором говорит Н. П. Ильин, должен, по-видимому, из области количественных характеристик («до каких пределов») перейти еще и в область характеристик качественных, касающихся самого способа усмотрения реалий того или иного проблемного поля.
«С ключевой для теистического персонализма противоположностью личности и вещи, — пишет Н. П. Ильин, — связан целый комплекс противоположностей, и в первую очередь противоположность субъекта
9 Аверинцев С. С. Теизм // Философская энциклопедия: в 5 т. Т. 5. М., 1970. С. 190.
10 Ильин Н.П. Философский теизм как альтернатива «религиозной философии». С. 15.
11 Григорий Нисский, свт. Об устроении человека. СПб., 2000. С. 41, 42 (с учетом более ранних переводов).
и объекта»12. И в этом плане в статье резко разграничиваются отношение к «открытию субъективности Декартом», во-первых, положительное со стороны русских философов-теистов, а во-вторых, отрицательное со стороны Владимира Соловьева и, надо думать, прочих «религиозных философов», тяготеющих к иррационализму.
Конечно, религиозная философия, мягко говоря, не избежала соблазнов того, что в самом широком смысле называется иррационализмом, но разве «субъект» рационалистической философии с его, мы бы сказали, почти иррациональной жаждой самодостоверности, с его автономизмом и, часто, радикальным размежеванием между «трансцендентальным» и «эмпирическим», разве такой «субъект» персоналистичен в христианском смысле, — созвучен образу и подобию Божию в человеке? И разве не само это сложное, противоречивое, но к единым истокам восходящее развитие «субъектности» (почти неизбежно как «субъективности») привело, в частности, к «стиранию в порошок» и самого «понятия Субъекта»13. Привело, как нам кажется, не только к этому, но и к этому тоже.
Надо отметить, что в работе Н. П. Ильина ход его аргументации, конечно, обстоятельней, чем это можно отобразить в кратком отзыве на статью, но мы все же хотим обратить внимание на острую дискуссионность заявленной нашим автором темы, которая требует еще новых и новых исследований и, конечно, уточнений.
Заключим указанием на то, что простейшей репрезентацией названной дискуссионности является, например, уже само название книги видного исследователя русской религиозной философии С. М. Половинкина — «Христианский персонализм священника Павла Флоренского»14.
Далее в настоящем выпуске журнала читателю представляются материалы круглого стола, проведенного главным редактором «Русско-Византийского вестника» И. Б. Гавриловым с исследователями творческого наследия свящ. П. Флоренского — прот. Павлом Хондзинским, Н. Н. Павлюченковым и М. В. Медоваровым.
Во вступительном слове И. Б. Гаврилов дает обстоятельный обзор ключевых моментов биографии и творческого пути свящ. П. Флоренского. Докладчиком отмечено, что при всей близости о. Павла в ранние годы к кругу русских символистов с их идеей и практикой «нового религиозного сознания», он довольно быстро расходится с ними в ключевом вопросе об «исторической Церкви». «Для Флоренского, — подчеркивает И.Б. Гаврилов, — Церковь "мистическая" и Церковь "историческая" оказались неотделимы друг от друга»15. Именно
12 Ильин Н.П. Философский теизм как альтернатива «религиозной философии. С. 18.
13 Там же.
14 Половинкин С. М. Христианский персонализм священника Павла Флоренского. М., 2015. 368 с.
15 Хондзинский П., прот., Павлюченков Н. Н., Медоваров М. В., Гаврилов И. Б. Религиозно-философское наследие священника Павла Флоренского (1882-1937): pro et contra. Материалы круглого стола научного проекта Издательства СПбДА «Византийский кабинет». К 140-летию со дня рождения и 85-летию со дня трагической кончины выдающегося русского мыслителя // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 27.
поэтому, «начинавший как друг А. Белого и поэт-символист о. Павел смог впоследствии произнести суровый приговор религиозной двусмысленности символизма»16.
Как православный мыслитель, свящ. П. Флоренский формировался в духовной атмосфере Троице-Сергиевой лавры, ставшей для него «истинной родиной».
После окончания Духовной академии став в ней преподавателем, а чуть позже возглавив журнал «Богословский вестник», о. Павел стремился ориентировать это издание на изучение и апологию восточно-христианской традиции. «Нам надо создавать православную науку, — писал он В. Ф. Эрну, — ее почти нет, если не считать утерянных нитей отеческой мысли и лишь еле-еле
17
нащупываемых в монастырях да отдельными лицами.»
При этом, И. Б. Гаврилов отмечает «платонизм» свящ. П. Флоренского, понимаемый и толкуемый им в исследованиях античной философской мысли как «предвосхищение христианства».
Первая большая и наиболее известная книга свящ. П. Флоренского «Столп и утверждение Истины», изданная в 1914 г., при всей многоемкости ее проблематики и богатстве интеллектуального материала, была руководима интуицией Церкви и опиралась на в ней обретаемый «живой религиозный опыт как единственный законный способ познания догматов»18.
Революционные события прервали институционально определенную церковную деятельность о. Павла; он резко размежевался с тем, что могло быть связано с «идеологией хамократической церкви»19. Однако, свящ. П. Флоренский допускал для себя участие в тех формах хозяйствования, науки и культуры, которые сами по себе были свободны от «идолослужения» безбожной власти. А работа в «Комиссии по охране памятников. Троице-Сергиевой лавры», по точному замечанию И. Б. Гаврилова, и вовсе может быть охарактеризована как продолжение служения прп. Сергию20.
Служение это, как мы знаем, приобрело для о. Павла поистине жертвенный характер: имея возможность, подобно многим другим русским эмигрантам, получить определенную безопасность и работу за границей, свящ. П. Флоренский отказывается покинуть Родину; а с 1933 г. до своей мученической кончины (08. 12. 1937 г.) находится в заключении. И. Б. Гаврилов приводит слова друга, свящ. С. Булгакова о нем: «он избрал. родину, хотя то были и Соловки, он восхотел до конца разделить судьбу со своим народом»21.
Тем самым свящ. П. Флоренский соединил в своем исповедании верность Христу и причастность — уже не одной только русской идее, но — русской судьбе, о которой современница о. Павла Анна Ахматова позднее скажет: «Я была тогда с моим народом — там, где мой народ, к несчастью, был.»
Собственно материалы круглого стола группируются в журнале вокруг и по поводу поставленных ведущим — И. Б. Гавриловым — вопросов.
16 Там же.
17 Там же. С. 29.
18 Там же. С. 30.
19 Там же. С.31.
20 Там же.
21 Там же. С. 32.
Первый вопрос связан с содержанием и местом идеи «нового Средневековья» у о. Павла, а также в контексте культурно-исторического сознания XX в.
Прот. Павел Хондзинский, ведущий специалист в области истории русского богословия, отмечает, что историософские концепции практически всех мыслителей начала XX в. более или менее отличались утопичностью просто потому, что в то время никто не мог себе представить, что когда-нибудь «придется отвечать на вопрос: можно ли после Освенцима писать стихи?»22 Хотя, отмечает прот. Павел, концепция свящ. П. Флоренского отличается оригинальностью или, в терминах К. Н. Леонтьева, красотой.
Н. Н. Павлюченков, наиболее масштабный на сегодняшний день исследователь философско-богословского наследия свящ. П. Флоренского, сравнивает идею «нового Средневековья» у Н. А. Бердяева и о. Павла. Как «переход от рационализма новой истории к... сверхрационализму средневекового типа» «новое Средневековье» видится тому и другому мыслителю одинаково. Но свящ. П. Флоренского глубоко и принципиально отличает от Н. А. Бердяева онтологизм, коренящийся в «приятии реальности» как дара Божия и, потому, трезвое сознание, «что для того, чтобы хотеть — надо быть.»23
Известно, что у Н. А. Бердяева воля (свобода хотеть) преимуществует над бытием, и в этом он в какой-то степени конгениален Новому времени, пафос которого, по замечанию свящ. П. Флоренского, «избавиться от всякой реальности, чтобы "хочу" законодательствовало.»24
Кандидат исторических наук, доцент Нижегородского госуниверситета М. В. Медоваров ставит концепцию свящ. П. Флоренского «о циклическом чередовании. эпох в истории» в контекст и современных ему, и чуть позже сформировавшихся доктрин О. Шпенглера, А. Дж. Тойнби и, в особенности, Питирима Сорокина. «Новое Средневековье в понимании Флоренского не было повторением Старого Средневековья, но означало крушение галилеевско-ньютоновской картины мира под ударами теории относительности и квантовой теории», а также «доктринерского либерализма — под натиском новой
25
сакрализации политики» .
Второй вопрос материалов круглого стола касается места и значения свящ. П. Флоренского как преподавателя Московской духовной академии.
Прот. П. Хондзинский полагает, что о. Павел не вырос в академической традиции, а пришел в нее. А как «платонически ориентированный» мыслитель он может быть возведен к свт. Филарету.
Н. Н. Павлюченков расценивает попытку свящ. П. Флоренского «христианизировать» платонизм как неудачную — такую, которая на самом деле привела у него к «полному отождествлению» платонизма с христи-анством26. И в этом качестве философско-богословская концепция о. Павла не могла — в порядке продолжения — влиться в отечественную духовно-академическую традицию.
22 Там же. С. 34.
23 Там же.
24 Там же.
25 Там же.
26 Там же. С. 35.
Однако М. В. Медоваров находит возможным (согласно некоторым специальным исследованиям) говорить о принадлежности «линии Флоренского» к некоторым ветвям академической традиции, например, к Ф. А. Голубинско-му в Москве, П. Д. Юркевичу и П. И. Линицкому — в Киеве. При этом, однако, отмечает М. В. Медоваров, «новизна в философии Флоренского решительно преобладает над всем, что было развито до него»27.
Третий вопрос, в качестве предмета для обсуждения, предлагает характеристику свящ. П. Флоренского В. В. Розановым как «Паскаля нашего времени» и «вождя всего московского молодого славянофильства».
Прот. П. Хондзинский обращает внимание на то, что если на Паскаля смотрели уже в начале XIX в. как на представителя «богословия мирян», то для о. Павла принципиально важным было священство. Тип же «святого мудреца» у Розанова носит скорее «греческий, а не русский характер, но смерть соединила о. Павла с русскими святыми»28.
Н. Н. Павлюченков отмечает «глубокую неотмирность (и в этом смысле — святость) всей жизни» свящ. П. Флоренского, но «в православной традиции святости о. Павла я не стал бы включать, прежде всего, по причине расхождения со святоотеческим опытом ряда важных переживаний, на подлинности которых он настаивал в своих «Воспоминаниях»29.
В данном случае, исследователем затронута и обозначена очень сложная и деликатная тема, которая нуждается в специальном и взвешенном разговоре.
М. В. Медоваров считает, что «субъективно-индивидуалистический пафос Паскаля был достаточно чужд» свящ. П. Флоренскому. Славянофильство же было «одной из центральных тем о. Павла Флоренского». При этом им было подвергнуто критике как учение (Хомякова) об Евхаристии с его, как полагал свящ. П. Флоренский, протестантским уклоном, так и учение о государстве — с уклонением к руссоистской теории народного суверенитета.
Что касается «святости», то свящ. П. Флоренский глубоко размышлял на эту тему как в статьях, так и в «Столпе и утверждении истины».
По убеждению М. В. Медоварова, «никаких весомых препятствий к формальной канонизации Флоренского сейчас нет»30.
Четвертый вопрос материалов круглого стола связан со значением «те-ургичности» в философии и религиозном опыте свящ. П. Флоренского и сфокусирован на оценку этой «теургичности» Н. К. Бонецкой, считающей, что в Церкви о. Павел видел мистериальный — в языческом смысле — институт.
Участники обсуждения, признав известную долю истины в наблюдениях Н. К. Бонецкой, тем не менее подчеркнули, что оценки и выводы ее (как и некоторых других современных критиков о. Павла) не учитывают полноту его наследия (как бы желая в каждом из отдельных текстов получить определенную доктринальную «сумму») и сами нередко базируются далеко не на строгих святоотеческих основаниях. Особенно подробно и конкретно говорит об этом М. В. Медоваров.
27 Там же.
28 Там же. С. 36.
29 Там же.
30 Там же.
Что касается обсуждаемой в пятом вопросе «стилизованности» православия свящ. П. Флоренского, то, если иметь в виду оценку Н. А. Бердяева, прот. П. Хондзинский с ней отчасти согласен, но считает такую «стилизацию» более плодотворной, чем философские опыты самого Бердяева.
Н. Н. Павлюченков полагает, что характер оценки «Столпа и утверждения истины» Бердяевым связан и обусловлен его пониманием «творчества» как своего рода нового «откровения»; в то время как для свящ. П. Флоренского «творческое» коренится в традиции, в каноне, и должно быть свободно от субъективизма.
М. В. Медоваров дает другую вариацию, по сути дела, той же мысли о противопоставлении новизны и «свободы, которая выше бытия» у Н. А. Бердяева и «духа Александрии» с ее итоговым (а значит, обращенным в прошлое) сознанием, близким свящ. П. Флоренскому31.
Шестой вопрос связан с критикой «философии культа» Н. К. Гаврюши-ным. Данная критика признана участниками круглого стола достаточно тенденциозной, упускающей из виду в текстах о. Павла многое из того, что ей бы противоречило.
Попутно отмечено (М. В. Медоваровым), что религиоведческие взгляды свящ. П. Флоренского еще далеко не изучены. Отвечая на критику Н. К. Гав-рюшина, Медоваров пишет: «Флоренский не раз подробно разъяснял отличие христианства от языческих культов, но ведь, чтобы понять видовое отличие, вначале надо усвоить родовое сходство: любые религии ближе друг к другу,
32
чем атеизм» .
Седьмой вопрос стоит так: был ли свящ. П. Флоренский (как считает та же Н. К. Бонецкая) выразителем «нового религиозного сознания» и родоначальником церковного модернизма? Несмотря на ранние связи с представителями «нового религиозного сознания» и отзывчивости на то призвание к «обновлению» христианской религиозности, которое шло от Владимира Соловьева, несмотря даже на неточность и соблазнительность некоторых богословских формулировок, о. Павел, как считают участники круглого стола, не смог и не захотел оторваться от «исторической» Церкви и свое богословское сознание старался выверять святоотеческой традицией, был ее апологетом против уклонений новейшей мысли.
В заключение был поставлен вопрос о вкладе свящ. П. Флоренского в русскую философскую и богословскую мысль.
Прот. П. Хондзинский считает: при том, что «можно сколько угодно критиковать о. Павла за его философскую или богословскую позицию, . невозможно представить себе дальнейшее развитие русского богословия — вплоть до современного — вне сформулированных им по тем или иным поводам идей»33.
Н. Н. Павлюченков отмечает, прежде всего, актуализацию, благодаря инициативам свящ. П. Флоренского, «наследия свт. Григория Паламы и древнего святоотеческого учения об обожении как цели бытия человека»34.
31 Там же. С. 39, 40.
32 Там же. С. 42.
33 Там же. С. 45.
34 Там же. С. 46.
Здесь нельзя не обратить внимание на некоторое противоречие (или недоговоренность) в утверждениях Н. Н. Павлюченкова о том, что, с одной стороны, свящ. П. Флоренский «потерял интерес к развитию софиологии сразу, как познакомился с богословием энергий свт. Григория Паламы» (с. 44), но с другой, — он расходился со святоотеческим опытом в «своей "символической" онтологии, неразрывно связывающей дух и материю и включающую Божественные энергии в само "символическое" устройство Бытия» (с. 36).
М. В. Медоваров отмечает многообразие и разносторонность вклада свящ. П. Флоренского в философскую и богословскую мысль. Как минимум, полагает он, нужно говорить: 1) о философии религии и философии культа, в частности; 2) об осмыслении неклассической физики и космологии; 3) о философии числа; 4) о философии имени; 5) о попытках ортодоксального обоснования софиологии; 6) об элементах социально-политической теологии, например, в «Философии культа» и личной переписке.
Итак, материалы круглого стола, жанр которого позволяет затронуть, а то и развернуть многое из того, что возникает в размышлениях «по поводу» и «около» конкретно обозначенных вопросов, в данном случае сформировались на основе обсуждения достаточно широкого спектра проблематики, связанной с философско-богословским наследием свящ. П. Флоренского и характером его восприятия в современных исследованиях.
Доктор богословия прот. Павел Хондзинский, известный специалист в области русского богословия, публикует в настоящем выпуске «Русско-Византийского вестника» статью «Мистическое богословие отца Павла Флоренского в контексте Corpus Areopagiticum».
Несмотря на то, что богословско-философский habitus свящ. П. Флоренского как будто предполагает его близость к загадочной фигуре автора «Ареопа-гитик», прот. П. Хондзинский не находит тому определенно и убедительно выраженного свидетельства: «Столп и утверждение истины» скуден на отсылки к Corpus Areopagiticum»35.
В связи с общей историей вопроса об «Ареопагитиках» прот. П. Хондзин-ский раскрывает и контекст русской богословской науки, в большей или меньшей степени касающийся ареопагитского наследия. Особенно заметны здесь исследования А. И. Бриллиантова и И. В. Попова.
Что касается И. В. Попова, автор статьи акцентирует «его твердую уверенность в том, что мистика бесплодна для догматики»36. Такую же точку зрения прот. П. Хондзинский усвоивает и В.В. Болотову, который писал, что «.ни один отдел догматики не пострадает от того, что Areopagitica будут объявлены неподлинными»37. Но это все-таки больше о «подлинности», чем специально о соотношении «мистики и догматики».
Согласно главной интенции «Столпа и утверждения истины», отмечает автор статьи, сам о. Павел принадлежит к кругу (или традиции) тех, кто уверен, что только «живой религиозный опыт. — единственный
35 Хондзинский П., прот. Мистическое богословие отца Павла Флоренского в контексте Corpus Areopagiticum // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 53.
36 Там же. С. 55.
37 Там же. С. 56.
законный способ познания догматов»38. При этом, свящ. П. Флоренский предпринимает попытку описать сам процесс возникновения этого опыта, начинающегося «с сомнения». В итоге о. Павел приходит к определению истины как «интуиции-дискурсии»39.
Затем, в связи с антиномичностью догмата для рассудочного восприятия, в статье идет речь о ключевом для всего «Столпа» понятии «единосущия». Этот догмат, мистически явленный свт. Афанасию, как излагает о. Павла наш автор, может быть выведен и путем умозаключений, основанных на признании через подвиг веры «сверх-рассудочности» истинного знания.»40 Совершив этот «подвиг бескорыстной любви, так как он требует самоотвержения рассудка, не способного принять антиномичность истины. — человек тем самым вступает в непосредственное общение с Истиной, так как Бог есть Любовь. В этой формуле, — продолжает прот. П. Хондзинский, — в этом положении — вершина теоретического ("отрицательного") познания и перевал к практическому ("положительному")»41. «Иными словами, — заключает исследователь в примечании, — апофатичность связывается для Флоренского
42
с рациональностью рассудка» .
Чуть дальше, имея в виду некоторых русских богословов (П. М. Минин, С. М. Зарин) прот. П. Хондзинский отмечает, что «формально признавая, что у Дионисия апофаза приводит к высшему, нежели катафаза, познанию Бога, они стремятся и в апофатическом опыте усмотреть некоторое положительное содержание для того, чтобы вернуть абстрактной мистике Ареопаги-
43
та ее христианское содержание» .
Таким образом, выстраивается следующая цепочка: «апофатизм — теоретизм — абстрактность — рассудочность», и получается, что, по смыслу такой соотнесенности, мистический опыт требует у свящ. П. Флоренского «перевала» к практически-положительному его осуществлению.
Это стремление усмотреть в апофазе «некоторое положительное содержание» и возникает потому, что сама она мыслится лишь как теоретическое абстрагирование ума в процессе совлечения всех его тварных (у платоников — материальных) ограничений. Однако, как подчеркивает о. Георгий Фло-ровский, говоря об Ареопагите, «апофатическое "не" не следует перетолковывать и закреплять (как бы то ни было. — А.М.) катафатически, апофатическое "не" равнозначно "сверх" (или "вне", "кроме"), — означает не ограничение или исключение, но возвышение и превосходство, — "не" не в системе твар-ных имен, но в противопоставлении всей этой системе тварных имен. Это совершенно своеобразное "не", символическое "не", — "не" несоизмеримости, а не ограничения.»44 «Высочайшее познание Бога то, — цитирует о. Георгий Дионисия, — которое достигается через незнание, путем превосходящего
38 Там же. С. 57.
39 Там же. С. 57, 58.
40 Там же. С. 59.
41 Там же.
42 Там же. С. 60.
43 Там же. С. 61.
44 Флоровский Г., прот. Восточные отцы V-VIII веков. Париж, 1990. С. 102.
разум соединения, когда разум, отделившись от всего сущего и затем покинув самого себя, соединяется с лучами, сияющими горе.»45
Апофаза у Дионисия, таким образом, не рассудочное абстрагирование, а устроение ума в горизонте, ум превосходящего, соединения. В конце концов, имея в виду такое соединение, свт. Григорий Палама предпочтет говорить о богословии «гиперохическом», превосходящем и утверждение и отрицание.
Специального и последовательного сопоставления «апофатичности», как ее понимает свящ. П. Флоренский, с учением Псевдо-Дионисия прот. П. Хондзинский не проводит. Но если верно такое резюме взглядов о. Павла: «отрицательный путь рассудка (путь сомнения) приводит к бездне абстрактности, от которой следует восходить (путем самоотвержения рассудка) к положительной софийности мистического опыта», если это так, то недалеким от истины выглядит итоговое суждение автора статьи о том, что «мы можем говорить скорее об альтернативности основных идей "Столпа" и Corpus Areopagiticum,
46
нежели о зависимости одних от других» .
Две статьи в настоящем выпуске журнала принадлежат кандидату философских наук, кандидату богословия Николаю Николаевичу Павлюченкову, ведущему на нынешний день исследователю философско-богословского наследия свящ. П. Флоренского47.
Первая статья — «Философско-богословское обоснование творчества в работах П. А. Флоренского» — связывает в каких-то исходных посылках проблематику творчества с опытом и историей религиозного обращения русской интеллигенции. В Церкви часто, «особенно после Владимира Соловьева», надеялись «обрести творческий порыв, направленный на преображение человека и окружающей действительности»48. Так что в контексте исторической ситуации начала XX в. требовалось уточнить и само понятие творчества (в пределах, с одной стороны, пафоса революционных преобразований, с другой — духовного опыта православной традиции). Если в лице Дмитрия Мережковского можно видеть пример интеллигенции, радикально разошедшейся с «исторической» Церковью, то Н. А. Бердяев, как полагает Н. Н. Павлюченков, при всей остроте его критики в адрес Церкви не смотрел на нее «сверху вниз», но был руководим «глубокой болью за «историческую» Церковь, за невозможность, с его точки зрения, привить ей дух свободы и творчества»49.
45 Там же. С. 103.
46 Хондзинский П., прот. Мистическое богословие отца Павла Флоренского. С. 61.
47 Отметим, что «Русско-Византийский вестник» постоянно публикует статьи Н. Н. Павлюченкова, посвященные свящ. П. Флоренскому. См. напр.: Павлюченков Н. Н. Догмат «единосущия» в сочинениях святых отцов Православной Церкви и в богословии священника Павла Флоренского // Русско-Византийский вестник. 2018. № 1. С. 40-63; Его же. Литургическое богословие в лекциях по «Философии культа» священника Павла Флоренского: основные особенности и источники // Там же. 2019. № 1 (2). С. 78-103; Его же. Понятие «античности» в религиозно-философском наследии священника Павла Флоренского // Там же. 2020. № 1 (3). С. 48-66; Его же. О важных направлениях в сравнительном анализе философско-богословских концепций князя Е. Н. Трубецкого и священника П. Флоренского // Там же. 2021. № 3 (6). С. 33-57.
48 Павлюченков Н. Н. Философско-богословское обоснование творчества в работах П.А. Флоренского // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 65.
49 Там же.
Автор статьи, с учетом сказанного, находит более показательным сравнить понимание творчества о. Павлом Флоренским именно со взглядами Н. А. Бердяева, автора книги «Смысл творчества».
Свобода как условие и стихия творчества противопоставлена у Бердяева аскетике, так как новое «антропологическое» откровение, которое он проповедует, не имеет для себя внеположного критерия, «кроме (самих) субъективных переживаний отдельно взятой личности»50.
Этому у свящ. П. Флоренского противопоставлено святоотеческое понимание аскетики как «художества», т.е. творчества в высшем смысле. «Свобода такого творчества, резюмирует Н. Н. Павлюченков, — заключается в умении использовать не вымышленный самим человеком, а данный от Бога образец, к соответствию с которым человеку-творцу нужно привести объект своих творческих усилий»51. Догмат в вероучении и канон в иконописи, выступая в качестве такого «образца», «ограничивают, — согласно Флоренскому, — не само подлинное творчество, а проявления человеческой субъективности и страстности, как правило, ошибочно принимаемые за проявления действительной свободы»52.
Так, в статье Н. Н. Павлюченкова рельефно прописано глубинное и принципиальное размежевание между своего рода «антропологическим максимализмом», доминирующим в русской культуре на почве «нового религиозного сознания», и церковным видением творчества, преображающего и превосходящего «извивы» человеческой «гномической» воли.
Позволим себе сделать только одно техническое замечание к тексту вышеизложенной статьи: на с. 72 приводится цитата из свящ. П. Флоренского: «получаемое из горнего мира видение «объективнее земных объективностей (...) символом духовного мира», со ссылкой на его «Воспоминания»; на самом деле, это цитата из «Иконостаса»53.
Вторая статья Н. Н. Павлюченкова посвящена исследованию «политических» воззрений свящ. П. Флоренского. Берем «политических» в кавычки, поскольку о политической реальности в узком и одновременно расхожем смысле слова, как признавался о. Павел, ему «сказать нечего»54. Речь же идет скорее о религиозно-политических воззрениях — в соответствии с византийской и, как минимум, древнерусской ментальностью, — когда «самодержавие царя относится к числу понятий не правовых, а вероучительных»55.
Поэтому совершенно оправданно Н. Н. Павлюченков связывает представления свящ. П. Флоренского о форме власти с его религиозным символизмом уже в самом названии статьи: «Монархизм и "символическое миропонимание" П. А. Флоренского».
При некотором разнообразии мнений по поводу названной темы автор статьи выделяет как раз такие, «где обращается особое внимание на необходимость
50 Там же. С. 70.
51 Там же.
52 Там же. С. 71.
53 Флоренский П.А. Иконостас. Избранные труды по искусству. СПб., 1993. С. 25, 26.
54 Павлюченков Н.Н. Монархизм и «символическое миропонимание» П.А. Флоренского // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 84.
55 Там же. С. 87.
при определении политических взглядов Флоренского учитывать все его учение, в котором он проявил себя как последователь философской школы всеединства»56.
В отличии от доминирующей в европейской мысли, в разных вариациях заявленной «теории общественного договора» — как форме и источнике легитимизации власти правителя, — свящ. П. Флоренский отнимает у чего бы то ни было человеческого (посюстороннего) значение опоры для царской власти, ибо «не Царь от царства, а царство от Царя»57.
Н. Н. Павлюченков и в данном случае, как и в других отношениях в своей статье о «творчестве», совершенно оправданно акцентирует присущую свящ. П. Флоренскому последовательность в борьбе с «имманентиз-мом», с его «человекобожием», силящимся «вне и помимо Бога воссоздать из ничего всякую реальность. (...) Между тем, существо Православия есть онтологизм — принятие реальности от Бога, как данной.»58
Участие свящ. П. Флоренского в «Христианском братстве борьбы» (с февраля 1905 г.) также, как показывает наш автор, имело в первую очередь — если не исключительно — своего рода «мистагогический» мотив — стремление распространить в народ сакраментальную жизнь Церкви, содействуя тем преображению «человеческой природы» в предвосхищении «конца времен»59. Как только движение стало приобретать собственно политический, по преимуществу, характер, о. Павел дистанцировался от него: «Мое несчастье, что я не перевариваю революционеров и их теорий.»60
В конечном счете, общественной деятельности свящ. П. Флоренский противопоставляет действо церковное — культ, обращенный к каждой отдельной личности.
Что касается затронутого в статье вопроса о смысле и месте написанной о. Павлом в заключении к работе «Предполагаемое государственное устройство в будущем», Н. Н. Павлюченков приводит достаточно авторитетные мнения о соответствии этого текста общему миропониманию свящ. П. Флоренского и, следовательно, его, в широком смысле, достоверности61. Однако конкретные исследования этих соответствий (текста общему миропониманию или текста в свете «символического миропонимания»), с учетом условий заключения и следствия, видимо, еще предстоит осуществить.
В статье А. В. Маркидонова «Отец Павел Флоренский — христианский мыслитель эпохи великого кризиса» обращается внимание на необходимость в оценках богословско-философской мысли о. Павла (по крайней мере, ее доминирующих тенденций) считаться с масштабностью того духовного кризиса, который европейская культура переживала в конце XIX — первой четверти XX вв. Повышенный онтологизм свящ. П. Флоренского, в числе прочего, может быть осознан и как реакция на кризис веры, — ее утрату или превратное
56 Там же.
57 Там же. С. 89.
58 Там же. С. 90.
59 Там же. С. 91.
60 Там же. С. 93.
61 Там же. С. 85.
отчуждение в область культурно-психологического или автономно-этического сознания. Своеобразный радикализм о. Павла, в этом смысле, созвучен в какой-то мере и западной «переоценке ценностей», например, опознанию «святого» как, по преимуществу, нуминозного, восприятие которого, согласно Р. Отто, сопровождается трепетом и непредсказуемостью62.
Названная проблематика концентрируется у свящ. П. Флоренского, главным образом, в области того, что можно назвать «гносеологией обращения» и связана с опытом обретения живой веры.
Замыкает корпус материалов и исследований, посвященных наследию свящ. П. Флоренского, статья доктора философских наук, профессора Луганского государственного педагогического университета Виталия Юрьевича Да-ренского «Отец Павел Флоренский о происхождении философии "из духа" мистерии».
Автор статьи, имея в виду «ключевое место Античности в историко-философской концепции о. Павла Флоренского», полагает, что его методология зиждется на использовании античной терминологии для формулирования православного миропонимания, «поскольку эта терминология освобождается от своих исторических коннотаций и понимается как символы универсалий человеческого бытия и познания»63.
Свящ. П. Флоренский не только, как и ряд других исследователей, возводил философию к древнему мистериальному культу как его «превращенную форму», но и «подверг кропотливому анализу сам процесс вычленения философской мысли внутри культового мышления и взятия ею на себя части его функций»64.
«В конце концов, — обобщает наш автор анализ конкретного античного материала, — исторически философия как "вторичный миф" (И. М. Дьяконов) иссякает и возвращается к первичному, придав ему новую отрефлектирован-ную форму»65.
Это смелое и привлекательное обобщение, на наш взгляд, не должно только упускать из виду замечание самого о. Павла: «.Заимствуя объекты познания от религии, она (философия. — А. М.) не может их всецело рационализировать. Субъект суждения всегда остается лишь прикрытым рациональным покровом, но никогда не рационализируется насквозь.»66
Только с учетом этой непроницаемости собственно религиозного начала для рационально-философских процедур (то, что А. А. Столяров назвал однажды «невыразимым ядром христианства»), как нам представляется, и может быть осмыслено — как «базовые категории античной философии были преобразованы» — в понятия христианского богословия67.
62 Маркидонов А. В. Отец Павел Флоренский — христианский мыслитель эпохи великого кризиса // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 79.
63 Даренский В. Ю. Отец Павел Флоренский о происхождении философии «из духа» мистерии // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 105.
64 Там же. С. 105, 106.
65 Там же. С. 109.
66 Там же. С. 108.
67 Там же. С. 115.
Итак, известное сродство философии и религии (ибо философия, в конечном счете, о том же, что и религия, но иначе, чем она) далеко, однако, от гармонии. Напротив, в «сродстве» сокрыто и соперничество. Опираясь на наблюдения Ф. Корнфорда, В. Ю. Даренский резюмирует, что «главный человеческий мотив создания философии — "воля к власти"; именно поэтому
уже с самого начала в философию заложено стремление к упрощению мира,
68
изгнанию из него духовного начала и превращения в чистую "физику"» .
Статья В. Ю. Даренского отличается глубиной наблюдений, концептуальной выверенностью, завершенностью научного высказывания и, в то же время, во многих отношениях, — открытостью к дальнейшему исследованию проблемы, в осмыслении которой творчество о. Павла Флоренского было увидено в широком историко-философском и культурном контексте.
Вторая часть исследований «Русско-Византийского вестника» в первом номере за 2023 г. объединена под рубрикой «Отечественная история».
Первая статья этого раздела вышла из-под пера двух авторов: доктора исторических наук, заведующего кафедрой истории России Института истории СПбГУ Андрея Юрьевича Дворниченко и доктора исторических наук, профессора вышеназванной кафедры Александра Эдуардовича Котова. «Литовско-русская история на страницах одного "провинциального" журнала» — так называется статья, посвященная публикациям основанного в 1862 г. журнала «Вестник Юго-Западной и Западной России» на тему «литовско-русской истории».
Строгий документализм настоящего исследования позволяет предметно рассмотреть острую и для исторического самосознания доныне актуальную тему культурно-исторической (ментальной и политической) природы Великого княжества Литовского, с XIII в. сформированного в лоне русско-православной стихии, но в веке XV-м соединившегося с Польшей и тем самым оказавшегося под мощным западно-католическим влиянием.
Редактор «Вестника» Ксенофонт Антонович Говорский инициирует публикацию на страницах журнала исследований, которые, с привлечением архивных документов, показывают поистине масштабное и для известного времени определяющее присутствие русско-православных начал в жизни литовского народа.
При этом, однако, авторы статьи отмечают, что в материалах журнала, в способе их подачи следует видеть «скорее все-таки не научную концепцию, а (.) пропагандистский нарратив Российской империи, вершинами которого стали знаменитый микешинский памятник в Великом Новгороде и не менее знаменитые тютчевские строки о "русской Вильне стародавней"»69.
Представленный в статье материал, его бережный анализ и взвешенные выводы придают исследованию А. Ю. Дворниченко и А. Э. Котова высокую научную ценность.
В статье доктора исторических наук, профессора кафедры истории России Института истории СПбГУ Леонида Владимировича Выскочкова
68 Там же. С.111.
69 Дворниченко А. Ю., Котов А. Э. Литовско-русская история на страницах одного «провинциального» журнала // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 127.
«Два императора: образ Петра Великого как идеологическая модель царствования Николая I» обобщен широкий спектр наблюдений над культурно-историческим, а отчасти и психологическим опытом отражения и действенного присутствия образа Петра Великого в эпохе Николая I.
Литература, конкретно-исторические изыскания, архитектурные и собственно монументальные сооружения, отмеченные определенными идеологическими предпочтениями, наконец, личное расположение Николая I выразительно обнаруживали ориентацию на Петра Великого как образцового государя, для которого «общее благо», государство было «выше интересов отдельного человека, будь это даже сам император, который должен был показывать пример в. служении России»70.
Статья Л. В. Выскочкова картиной детально рассмотренного конкретно-исторического материала существенно обогащает наше представление о месте и значении идеи и образа императора Петра I в самосознании эпохи Николая I.
Доктор филологических наук, профессор Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова Варвара Викторовна Каширина в своей статье «Святитель Феофан Затворник о Церкви и государстве в период ректорства в СПб духовной академии (1857-1859)», на материалах книги святителя «Предостережение от увлечения духом настоящего времени», а также Сборника его проповедей 1859 г. издания раскрывает принципиальные подходы свт. Феофана к вопросам соотношения и взаимодействия Церкви, общества и государства.
Прежде всего, в указанных сочинениях дается духовно-нравственная оценка нигилизма, носители которого «непостоянны в мыслях, вольны в речах и движениях, неустроенны в поведении и поступках» и по существу они совсем «без правил и убеждений»71.
Свт. Феофан дает исключительно духовный совет в общении с нигилистами: «оставьте другим поле брани», а сами «низойдите в ту пору вашим вниманием в сердце, и пребывайте там с сладчайшим именем Господа»72.
Именно духовный критерий — мера возрастания и углубления веры и благочестия — являются для святителя определяющими в истории подлинного развития и совершенствования, критерием «прогресса», который уже в середине XIX в. опознавался в своей двойственности, в нарастающем разладе между внешним и внутренним, материальным и духовным.
Между тем, считает свт. Феофан, подобно тому как в антропологическом измерении телесно-душевное должно быть подчинено духу, так и в государственном устроении «все способы внешнего благосостояния» не должны вытеснять заботу о «святой вере», о духовном делании и возрастании73.
70 Выскочков Л. В. Два императора: образ Петра Великого как идеологическая модель царствования Николая I // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 143.
71 Каширина В. В. Святитель Феофан Затворник о Церкви и государстве в период ректорства в Санкт-Петербургской духовной академии (1857-1859) // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 149.
72 Там же. С. 150.
73 Там же. С. 154.
Таково краткое резюме подхода досточтимого святителя ко всегда актуальной проблематике соотношения церковного, общественного и государственного начал: в статье В. В. Кашириной осуществлен достаточно скрупулезный и убедительный анализ указанной проблематики и подходов к ее решению в творениях свт. Феофана известного периода.
Как отклик и продолжение оживленной дискуссии о роли императора Петра I в русской истории и в русском национальном самосознании, в период празднования его 350-летия74, заявлена статья кандидата исторических наук, доцента кафедры истории культуры, государства и права Санкт-Петербургского государственного электротехнического университета Дмитрия Игоревича Стогова. «Отношение к Петру Великому русских монархистов начала ХХ века» — такова тема его исследования.
Деятельность Петра I и ее оценка различными представителями монархизма в России рассматриваются здесь в следующих своих важнейших аспектах: 1) военная реформа, 2) административная реформа, 3) церковная реформа, 4) внешняя политика, 5) преобразования в области науки и культуры.
Проделанный автором статьи анализ восприятия деятельности Петра I показал, что монархические воззрения не обеспечивали, в данном случае, их носителям абсолютную непротиворечивость оценок. «С одной стороны, — заключает Д. И. Стогов, — практически все они отмечали важность петровских реформ, направленных на ликвидацию технико-экономической отсталости страны. С другой стороны, методы проведения реформ нередко подвергались монархистами критике за чрезмерную жестокость. Большинство монархистов вслед за своим предшественниками, славянофилами, сходились во мнении., что петровские реформы (.) привели к появлению "бюрократического средостения" в государственной машине, разделившего царя и народ. Практически все. наиболее жесткой критике подвергали церковную реформу Петра I (...) Тем не менее, большинство консервативных политиков и публицистов считали, что не петровские реформы привели к утрате Россией самобытности и слепому копированию западных традиций, а последующее бездарное правление ряда императоров и императриц эпохи дворцовых переворотов, исходивших из своекорыстных побуждений и не заботившихся о благе государства»75.
Большой интерес в разделе «Отечественная история» представляет статья кандидата филологических наук, доцента Новгородского госуниверситета Нины Николаевны Вихровой под названием: «"Никто не посмелится мысленно бросить в меня грязный упрек за то, что я защищаю самодержавие": к вопросу об отношении И. С. Аксакова к российскому самодержавию».
74 Отметим, что в рамках этой дискуссии о роли Петра I в русской истории в журнале «Русско-Византийский вестник» уже были опубликованы следующие статьи: Фетисен-ко О. Л. Петр I и его реформы в восприятии «славянофила на свой салтык» // Русско-Византийский вестник. 2022. № 4 (11). С. 123-128; Удалов С. В. Петр I и русские консерваторы первой половины XIX в. // Там же. 2022. № 3 (10). С. 170-183; Кругликова О. С. Образ Петра Великого в публицистике Ф. М. Достоевского // Там же. С. 119-128.
75 Стогов Д. И. Отношение к Петру Великому русских монархистов начала ХХ века // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 171, 172.
Ценность настоящего исследования состоит уже в том, что оно опирается на личную переписку И. С. Аксакова, включая, в существенной степени, неопубликованные материалы. И ценно не только само по себе введение таковых материалов в научный оборот, но и возможность детализировать область не вполне раскрытых в публичной форме воззрений И. С. Аксакова на феномен самодержавия вообще и на правление Николая I и Александра II, в частности. А воззрения эти, при их цельности и последовательности, не были односторонними и лишенными критического начала. Фраза из письма А. Ф. Тютчевой, вынесенная в заглавие статьи, как раз в свернутом виде и содержит то, что можно бы, наверное, назвать «критической апологией» самодержавия: «Никто не упрекнет меня в угодливости и лести, никто не посмелится мысленно бросить в меня грязный упрек за то, я защищаю самодержавие. Мне кажется даже, что такой защите рабы самодержавия не очень будут рады»76.
Раскрывая смысл этого высказывания и резюмируя подробный анализ богатого материала статьи, Н. Н. Вихрова пишет об И. С. Аксакове: «Когда он говорил, что "защищает самодержавие" и одновременно, что "такой защите рабы самодержавия не очень будут рады", одно не противоречило другому. Самодержавие признавалось исторически обусловленной формой правления, органичной нравственным представлениям русского народа, но в постпетровскую эпоху переставшей соответствовать национальному духу, принявшей форму "немецкого абсолютизма". Поэтому, защищая дух самодержавия, Аксаков критиковал власть и защитников власти за недостаток национального самосознания, сказавшийся в неразличении формы и содержания и абсолю-
77
тизации принципа государственности» .
Завершает корпус исследований первого номера «Русско-Византийского вестника» за 2023 г. публикация доктора филологических наук, ведущего сотрудника Института русской литературы Ольги Леонидовны Фетисенко: «Два ранних литературных опыта Иосифа Фуделя (Предисловие к публикации)»78.
Автор рассказывает здесь в немногих, но ключевых моментах о раннем периоде жизни замечательного пастыря, проповедника, младшего друга и ученика К. Н. Леонтьева — Иосифа Ивановича Фуделя (+1918). Ближайшим образом речь идет о развитии склонности к литературному творчеству у будущего священника. Публичные литературные выступления И. И. Фуделя связаны с его активным участием с 1886 г. в газете «Русское дело», объявившей себя преемницей аксаковского издания «Русь», куда еще при жизни И. С. Аксакова
76 Вихрова Н. Н. «Никто не посмелится мысленно бросить в меня грязный упрек за то, что я защищаю самодержавие»: к вопросу об отношении И. С. Аксакова к российскому самодержавию // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 180.
77 Там же. С. 190.
78 Фетисенко О. Л. Два ранних литературных опыта Иосифа Фуделя (Предисловие к публикации) // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 193-205. Статья продолжает цикл публикаций автора, посвященных К. Н. Леонтьеву и кругу его учеников и последователей: Ее же. Афон и его «единство в разнообразии» в социокультурной концепции Константина Леонтьева // Там же. 2018. № 1. С. 141-145; Ее же. К. Н. Леонтьев в «Русском Вестнике» и «Московских Ведомостях» М. Н. Каткова // Там же. 2019. № 1 (2). С. 146-155; Ее же. Константин Леонтьев и русская литература середины XIX в.: два историко-литературных сюжета // Там же. 2022. № 4 (11). С. 97-109.
Фудель предлагал для публикации два небольших своих сочинения — одно художественное, другое публицистическое. К печати они приняты не были и до самого последнего времени считались фактически утраченными. О. Л. Фе-тисенко рассказывает в предисловии историю их недавнего обнаружения в рукописном фонде РНБ.
Эти два текста, по характеристике автора публикации, представляют собой, во-первых, фантастический рассказ («Сказочка»), соотносимый в жанровом отношении с «петербургским текстом» Достоевского, и, во-вторых, — «обличительную публицистическую статью» («Культурные отброски»). Оба текста объединяет проблема «социальной (или общественной) лестницы» и судьбы тех, кто либо вовсе не имеет к ней доступа, либо терпит крах на каком-то этапе социального восхождения.
Публикация ранних сочинений И. И. Фуделя существенно восполняет наши представления о характере его мироощущения, социальная отзывчивость которого в известной мере, как можно полагать, предвосхитила для него и выбор пастырского служения.
Подытоживая обзор материалов «Русско-Византийского вестника» (№ 1 (12), 2023), можно с полной уверенностью сказать, что представленные здесь исследования заметно углубляют и расширяют в научном сознании как горизонт философско-богословского наследия священника Павла Флоренского, так и сферу большого круга проблем отечественной истории и культуры.
Источники и литература
1. Аверинцев С. С. Теизм // Философская энциклопедия: в 5 т. / Гл. ред. Ф. В. Константинов. Т. 5. М.: Советская энциклопедия, 1970. С. 189-191.
2. Вихрова Н.Н. «Никто не посмелится мысленно бросить в меня грязный упрек за то, что я защищаю самодержавие»: к вопросу об отношении И. С. Аксакова к российскому самодержавию // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 174-192.
3. Выскочков Л. В. Два императора: образ Петра Великого как идеологическая модель царствования Николая I // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 130-145.
4. Гаврилов И.Б. Религиозно-философское наследие священника Павла Флоренского и актуальные вопросы отечественной истории на страницах «Русско-Византийского вестника» // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 8-10.
5. Григорий Нисский, свт. Об устроении человека. СПб., 2000. 220 с.
6. Даренский В. Ю. Отец Павел Флоренский о происхождении философии «из духа» мистерии // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 103-116.
7. Дворниченко А. Ю., Котов А. Э. Литовско-русская история на страницах одного «провинциального» журнала // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 117-129.
8. Ильин Н. П. Кризис, которого не было. Заметки о первом философском труде
B. С. Соловьева // Русско-Византийский вестник. 2021. № 3 (6). С. 113-140.
9. Ильин Н. П. Место встречи: душа. Понятия личности и народности в контексте «загадки о человеке» // Русско-Византийский вестник. 2020. № 1 (3).
C.90-109.
10. Ильин Н. П. Оправдание души: теистический персонализм В. А. Снегирева // Русско-Византийский вестник. 2022. №4 (11). С. 13-44.
11. Ильин Н.П. Трагедия русской философии. Серия: Библиотека истории и культуры. М.: Айрис-Пресс, 2008. 608 с.
12. Ильин Н. П. Философский теизм как альтернатива «религиозной философии» // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 11-22.
13. Каширина В. В. Святитель Феофан Затворник о Церкви и государстве в период ректорства в Санкт-Петербургской духовной академии (1857-1859) // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 146-157.
14. Кругликова О. С. Образ Петра Великого в публицистике Ф. М. Достоевского // Русско-Византийский вестник. 2022. №3 (10). С. 119-128.
15. Маркидонов А. В. Отец Павел Флоренский — христианский мыслитель эпохи великого кризиса // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 75-81.
16. Павлюченков Н.Н. Догмат «единосущия» в сочинениях святых отцов Православной Церкви и в богословии священника Павла Флоренского // Русско-Византийский вестник. 2018. № 1. С. 40-63.
17. Павлюченков Н.Н. Литургическое богословие в лекциях по «Философии культа» священника Павла Флоренского: основные особенности и источники // Русско-Византийский вестник. 2019. № 1 (2). С. 78-103.
18. Павлюченков Н.Н. Монархизм и «символическое миропонимание» П.А. Флоренского // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 82-102.
19. Павлюченков Н. Н. О важных направлениях в сравнительном анализе философско-богословских концепций князя Е. Н. Трубецкого и священника П. Флоренского // Русско-Византийский вестник. 2021. №3 (6). С. 33-57.
20. Павлюченков Н.Н. Понятие «античности» в религиозно-философском наследии священника Павла Флоренского // Русско-Византийский вестник. 2020. № 1 (3). С. 48-66.
21. Павлюченков Н.Н. Философско-богословское обоснование творчества в работах П. А. Флоренского // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 63-74.
22. Половинкин С.М. Христианский персонализм священника Павла Флоренского. М.: РГГУ, 2015. 368 с.
23. Стогов Д.И. Отношение к Петру Великому русских монархистов начала ХХ века // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 158-173.
24. Удалов С. В. Петр I и русские консерваторы первой половины XIX в. // Русско-Византийский вестник. 2022. № 3 (10). С. 170-183.
25. Фетисенко О.Л. Афон и его «единство в разнообразии» в социокультурной концепции Константина Леонтьева // Русско-Византийский вестник. 2018. № 1. С. 141-145.
26. Фетисенко О. Л. Два ранних литературных опыта Иосифа Фуделя (Предисловие к публикации) // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 193-205.
27. Фетисенко О. Л. К. Н. Леонтьев в «Русском Вестнике» и «Московских Ведомостях» М. Н. Каткова // Русско-Византийский вестник. 2019. № 1 (2). С. 146-155.
28. Фетисенко О. Л. Константин Леонтьев и русская литература середины XIX в.: два историко-литературных сюжета // Русско-Византийский вестник. 2022. № 4 (11). С. 97-109.
29. Фетисенко О.Л. Петр I и его реформы в восприятии «славянофила на свой салтык» // Русско-Византийский вестник. 2022. №4 (11). С. 123-128.
30. Флоренский П.А. Иконостас. Избранные труды по искусству. СПб.: Мифрил, 1993. 336 с.
31. Флоровский Г., прот. Восточные отцы V-VIII веков. Париж: YMCA-press, 1990. 262 с.
32. Хондзинский П., прот. Мистическое богословие отца Павла Флоренского в контексте Corpus Areopagiticum // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 51-62.
33. Хондзинский П., прот., Павлюченков Н. Н., Медоваров М.В., Гаврилов И. Б. Религиозно-философское наследие священника Павла Флоренского (1882-1937): pro et contra. Материалы круглого стола научного проекта Издательства СПбДА «Византийский кабинет». К 140-летию со дня рождения и 85-летию со дня трагической кончины выдающегося русского мыслителя // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 24-50.
