CC BY
36
Вестн. Ом. ун-та. 2008. № 3. С. 4-8.
УДК 130.3+80 Н.Н. Мисюров
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского
ФИЛОСОФСКИЕ И ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНЫЕ ОСНОВАНИЯ АНТИНОМИЙ ЯЗЫКОВОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ
The national lingual picture of the world is caused by many factors: first of all by language, by the diverse forms of mentality, by the historical experience of ethnos, by the social structure of society. The specific antinomies, characteristic for the lingual consciousness, can be explained only in this context. The book language frequently fulfills ideological function.
«Что русскому хорошо, то немцу смерть» - что это, образец житейской мудрости народа или же пример малоудачной национальной мифологии? Попробуем разобраться в непростых «вопросах языкознания» с подтекстом «национального вопроса». Интерес к мифу проявили немецкие романтики, прямо противопоставившие просветительскому рационализму иррационализм; культ мифа глубоко проник в немецкую культуру и политику, в искусство (Р. Вагнер), философию (Ф. Ницше). Мифология прошлого становилась не только достоянием истории, но доктринальной основой программы «германского возрождения». Достижение немецким народом своей «самости» (Г.В.Ф. Гегель) должно было стать вдохновляющим примером другим: каждый народ должен настойчиво бороться за свою национальную культуру, национальное единство как высшую ценность; в общественном сознании сложился образ Германии, «которая превыше всего». Однако многое в немецком опыте было воспринято с настороженностью, «притязания религии германизма» (Н.А. Бердяев) раздражали теоретиков «русской идеи» (К.Н. Леонтьев и его продолжатели).
Богатство мирового культурного наследия человечества составлено из многообразия национальных языков культуры. Язык народа, по определению И.А. Ильина, есть «соборное орудие национальной культуры» (порой это единственный неоспоримый памятник всех достижений разных народов в разные эпохи). Нации и этносы - носители своего неповторимого и суверенного образа мыслей и жизни; контуры этого образа всегда доминируют в сознании его носителя и зачастую противопоставляются в разных конструктах и идеях другим образам жизни и другим ментальным представлениям. Всякий народ есть нечто целое, особенное, частное и индивидуальное; у всякого народа своя жизнь, свой характер, свой взгляд на вещи, своя манера понимать и действовать. Национальность, согласно Н.А. Бердяеву, - важнейшая «иерархическая ступень бытия»; сущест-
© Н.Н. Мисюров, 2008
наций как «исторических и моральных индивидов» (определение Ф. Шлегеля) нельзя заменить неким абстрагированным единством как механической суммой. Единство универсума определено тем, что «все виды отношений соединяются в общее через индивидуум» [6]. Философия немецкого романтизма исходила из такого понимания индивидуальности, которое
предполагает взаимосвязь и даже определенный синтез абсолютного и ограничивающего его особенного: «Абсолютное само по себе и для себя не представляет никакого многообразия, а потому в своем отношении к разуму оно есть абсолютная, бездонная пустота. Только в особенном есть жизнь» [6, с. 92]. Только в специфически национальном присутствует «бы-тийственная индивидуальность». Имманентные функции менталитета всегда значимы, так как прямо влияют на действия его носителей, однако они могут утратить свою рациональность, становясь иррациональным фактором механистического воздействия, либо же способствуют своеобразному национальному мифотворчеству.
Менталитет современная наука определяет как систему образов, которые лежат в основе человеческих представлений о мире. Динамика бытия и сознание социума, структура и исторический опыт этноса, характер и функции общественных институтов всецело определены его содержанием, эксплицированным в самых разнообразных скрытых и явных формах. В соответствии с движением и развитием «ментальной сферы», согласно К. Юнгу, структурируется ее детерминирующая связь с социальной сферой: образ мышления и миросозерцания не могут не влиять на хозяйственную модель (экономику), на политическое образование (государство), на нравственное и религиозное состояние (культуру и этику). Менталитет регулирует основы мышления и жизнедеятельности его носителей, их жизненные установки и модели поведения, эмоции и настроения. Постоянно изменяясь, он передается и воспроизводится в каждом новом поколении: традицию философы и социологи относят к той сфере человеческой деятельности, где действенность общественных институтов во многом определяется состоянием культуры, как народной, так и элитарной (один
из наиболее важных критериев - уровень развития письменных форм культуры, т. е. в первую очередь литературы). Именно менталитет определяет целостность и характерные черты группы, превращающейся из природно-социальной в социокультурную общность, в совокупность людей, общностью исторической судьбы сплоченных в общность национального характера. Подобная статусность национального характера - одно из основополагающих условий экзистенциональности (т. е. «существования в его простой фактичности») самого феномена. Функции менталитета, однако, постоянно расширяются и усложняются, в процессе взаимодействия трансформируются в том или ином направлении. Ментальность при всей ее изменчивости и подвижности все же основывается на неких устойчивых константах, присущих данному обществу и культурной традиции.
Проблема языкового менталитета, как и вообще проблематика передачи культурного наследия, чрезвычайно важна для понимания особенностей национального бытия и общественной жизни не только того или иного этноса, но и человечества в целом. Классическая философия обращалась к анализу человеческого сознания как общезначимых закономерностей, норм, принципов его деятельности, что приводило к отвлеченному от конкретного субъекта, связанного с определенным культурно-историческим миром, пониманию «чистого разума». Однако в ХХ в. обнаружилось, что реально функционирующее сознание обладает характеристиками, свойствами, не выводимыми из понимания сознания как «чистого сознания», а коренящимися в сложных структурах жизни человека и общества. Становилось очевидным также, что и окружающий человека мир существовал по своим собственным законам. Модель мира, создаваемая философией предшествующего времени, была далека от того реального мира, с которым сталкивался и в котором жил человек. «Порядок вещей» оказался непохожим на «порядок идей».
Культура - «ненаследственная память коллектива», т. е. система представлений, выступающая в этом смысле как «язык или же совокупность языков, распределенных по своим функциям» [6, т. 1, с. 6]. Язык, с одной стороны, объединяет опре-
деленный этнос, позволяя рассматривать его как некую коллективную личность, он же обусловливает более или менее одинаковую реакцию членов социума на происходящие события. С другой стороны, он, так или иначе, организует информацию, обусловливая отбор наиболее значимых фактов и установление той или иной связи между ними. Более того, то, что не описывается на этом «языке», как бы вообще не воспринимается общественным адресатом, совершенно выпадает из его поля зрения. Иначе говоря, текст событий читается социумом так, как это предписывает менталитет. Книжный язык в плане выражения маркирован в языковом сознании, выступает не только как литературный (письменный) язык, но и как язык сакральный (культовый), часто выполняя идеологическую функцию.
Национальная картина мира обусловлена памятью и опытом предшествующих поколений, «естественно укоренным»
мышлением [9], но в первую очередь языком, вообще языками культуры и религии. Каждый народ несет в самом себе особое начало, накладывающее свой отпечаток на его социальную жизнь, оно направляет его путь на протяжении веков и определяет его место среди человечества; у всякого народа своя жизнь, свой характер, свой взгляд на вещи, своя манера понимать и действовать. Все народы «по-своему хороши, и по-своему плохи»; но чужим достоинствам и недостаткам каждый противопоставляет «своё» [2].
Проявления языковой ментальности подчас неоднозначны в чужом восприятии: русского насторожит выражение Гегеля «наш немецкий Бог», но точно так же иностранцу покажется некорректным выражение Бердяева «настоящая русская правда» (всякая иная «правда» - ложь?!). А может быть это и есть «характерно русское» или же «характерно немецкое»? Было бы преувеличением утверждать, что «авось» - едва ли не ключевое понятие русского национального бытия и некая доминанта народного характера (пришло слово в наш язык из татарского), но, учитывая пушкинское полушутливое признание («наш русский Бог - авось!»), мы вправе допустить это суждение. Столь же вероятным следует признать допущение, что ключевым понятием немецкого бытия и национального характера является «по-
рядок» («Огбпи^») со ссылкой и на самих немцев (Кант, Гегель, Гейне), и на критические замечания людей сторонних (тот же Бердяев). Но какова достоверность возникшей в результате этих построений смысловой оппозиции «русской безалаберности» «немецкой дисциплинированности»? В русском упомянутое слово функционально по преимуществу междометие, не мужского и не женского рода и не имеет отношения к «женственной» природе русской души; но приведенное немецкое слово в немецком языке - женского рода и тоже не имеет никакого отношения к «мужественности» немецкого духа! Означает ли это произвольность выбора этой пары в качестве примера языковой ментальности? И да, и нет. Слишком немецкое и почти непереводимое «1п-пегНсКкеИ» (сокровенное для романтиков) мы все же перевели почти адекватно русским словом «задушевность»; синонимичное, но совсем другое «ЕтрЁпШгсЬкеИ» мы и переводим по-другому, попроще: «чувствительность». Только русские умы, прошедшие немецкую школу мысли, как истинные «любомудры» оценили по достоинству продукт немецкого философского идеализма - «наукоучение» (<^1ззепзсЬаГ1> Б1еЬге»), смогли понять разграничение немецкого «УегБсЫап^ («разум, рассудок») и «УегпипЙ» («разум, здравый смысл»), в России Гегеля величали совсем как сродственника или же любимого учителя «Георгом Федоровичем». Русское выражение «Западная Европа», - понятие бессмысленное для всякого европейца, -
приемлемо и объяснимо для немецкого интеллектуала (см. интерпретацию «закатной» Европы Шпенглером).
Особые взаимоотношения русской и немецкой культур сложны; на уровне ментальности «русская душа» и «немецкий национальный дух» воспринимаются обоюдно как некое «диалектическое единство противоположностей» (почти по Гегелю). «Не имея ничего общего с немцами в частном выражении своего духа, мы много имеем с ними общего в сущности нашего духа» (В. Г. Белинский). О «германофильском комплексе» отечественной интеллигенции написано немало; российская власть слишком часто производила, по словам Н.А. Бердяева, впечатление «какого-то немецкого владычества» (от Петра I и Павла I до Ленина). О «русофильских»
настроениях в среде немецкой культурной и политической элиты писали немногие, однако это факт неоспоримый (политическое завещание Бисмарка, русские стихи Рильке, публицистика Т. Манна, дружба канцлера Коля с президентом Ельциным, Шрёдера с Путиным и др.).
Любопытное стечение обстоятельств: в то время, когда молодой Ф. Шлегель сетовал на «недостаток немецкого» (в середине 1790-х гг. в Германии иные с надеждой, другие со страхом ожидали нашествия Наполеона), в России заканчивалась героическая эпоха «славных россов», «нашествие» немцев при дворе многих раздражало, и потому на вопрос государыни, чем еще наградить героя, Потемкин отвечал со злой иронией - «записать немцем». Пушкина «записали» в потомки «арапа» Ганнибала, между тем обе его бабки были немки (и это при его типично русском предвзятом отношении к немцам)! Лицейский друг его, «бедный Кюхля» (остзейский немец, наследник оскудевшего баронского рода), прославил русскую словесность как «свой», русский поэт! Все навыворот с Тютчевым (наследником русского боярского рода): замечательный лирик и самобытный философ, по образу мыслей и духовному воспитанию своему -«чистый немец» («поэт немецкой школы», по определению самого Пушкина). Чей композитор Альфред Шнитке? Немецких Вертера и Фауста русская культурная почва клонировала во множестве обру-сённых литературных героев; Шиллера приняла как родного (Достоевский ругался: «шиллеровщина» - недуг русской интеллигенции). Из «Германии туманной» явился М. Булгакову Воланд, ставший культовым персонажем советской эпохи. Но и немецкая культурная почва едва не узурпировала того же Достоевского, сброшенного за ненадобностью с «пролетарского корабля», и «достоевщину» (С. Цвейг, Т. Манн, Р. Музиль и др.). Берлинская Александер-платц всегда сохраняла свое название и память о российском им-ператоре-освободителе. Кёнигсбергскому университету в российском Калининграде «возвращено» имя великого Канта лишь теперь. Город Энгельс - топоним с географической карты СССР. Вот уж поис-тине Россия непостижима для ума и не измерима никакими аршинами доктрин и
учений. Но так ли уж абсолютна «полная санкция немцем всего немецкого»?
Противоречия русского бытия всегда находили отражение в русской литературе и философской мысли. Анархизм, по мнению многих, явление русского духа, свойственное даже религиозному сознанию (протопоп Аввакум, Лев Толстой). О сознательном смешении «воли» и «своеволия» справедливо писал Г. Федотов (для сравнения заметим: немецкое «Wille» -«воля, сила»; русская «воля» - еще и «свобода», по-немецки же это - «Freiheit»). Необычайна сила в русской психике этического начала; даже политика и общественные отношения переживаются нами этически (для сравнения: немецкая чистая этика с ее кантовским «категорическим императивом» - не утилитарная этика англичанина и не моральный скептицизм француза). Преобладающий русский тип - хлебопашец, кормилец всех -«крестьянин» (т. е. «христианин», по-
немецки же - «хозяин», «Bauer»), преобладающий немецкий тип - безукоризненный чиновник, получающий жалованье («Beamte»). Отметим и определенное сходство: ни русское «мещанин», ставшее почти ругательством, ни немецкое «бюргер», теперь тоже почти оценочное, одинаково нельзя перевести французским высокопарным «гражданин»!
Творчество русского духа, русское сознание полно антиномий: «Или грудь в крестах или голова в кустах!»; «Чему быть тому не миновать»; «До Бога высоко, до царя далеко»; «Жизнь прожить - не поле перейти» и т. п. Исторически это объяснимо: народ упорно держался «древнего порядка вещей», русское дворянство - новых установлений (А. С. Пушкин). «Следствия просвещения» отразились на языковой ситуации: западноевропейское влияние
осуществлялось книжным путем (через собственно письменную традицию) или разговорным (через разговорную речь многоязычного дворянского общества). Характерен процесс легитимации русской языковой стихии, отчетливо противопоставляющей себя церковнославянскому языку; европеизмы воспринимались в свете этой заданной альтернативы, автоматически относимые к компетенции «русского» (в широком смысле) языка. Ломоносовым и Сумароковым поставлена проблема «коренных» или «первообразных слов рос-
сийских». В баснях «дедушки» Крылова современники и «благодарные потомки» справедливо видели выражение самобытного «русского здравого ума» (А. Бестужев-
Марлинский); а ведь знаменитыми баснописцами той поры были А. Сумароков, М. Херасков. М. Муравьев и другие, писавшие на «славеноросском». В поэтических творениях и письмах Жуковского П. Чаадаев замечал причудливое соединение «германского колорита» с «русским духом»; во французских письмах А. Тургенева он находил «больше непринужденности», нежели в его же «циркулярах на родном языке». Однако французский язык в понимании Чаадаева - «обязательный костюм» всякого русского образованного человека, но отнюдь не предпочтительный способ мыслей! Потому Пушкина, «наше всё», мы почитаем с полным на то основанием создателем русского литературного языка; бесконечно благодарны «наполовину немцу» В. Далю (датчанину по отцу) - ценителю родной русской культуры и собирателю сокровищ «живого» великорусского языка. Словарь словарю - рознь (не умаляя значимости трудов профессора Ожегова и других советских лингвистов, признаем,
что «каков поп, таков и приход»). Немцы отстояли свою «национальную идею», свою «немецкость» (ОеШ^КЬей), «герман-ство» (Оегтапйа!:) как некий идеал (Нова-лис). Отстоим ли мы «русскую идею», понятную для всех «россиян», сумеем ли сохранить «русскость»?
ЛИТЕРАТУРА
[1] Бердяев Н.А. Судьба России: опыты по психо-
логии войны и национальности. 2-е изд. М., 1991.
[2] Ильин И.А. О грядущей России: избр. статьи.
М., 1993.
[3] Русские эстетические трактаты первой трети XIX века. М., 1974. Т. 1-2.
[4] Успенский Б.А. Избр. труды: Семиотика культу-
ры. М., 1994. Т. 1-2.
[5] Чаадаев П.Я. Статьи и письма. 2-е изд. М., 1989.
[6] Шеллинг Ф.В.Й. Философия искусства: пер. с
нем. М., 1966.
[7] Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика: пер. с нем. М., 1983. Т. 1-2.
[8] Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфоло-
гии мировой истории: пер. с нем. М., 19931995. Т. 1-2.
[9] Heidegger M. Unterwegs zur Sprache. Pfullingen,
1960.
