CC BY
22
ФИЛОЛОГИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2010. № 1. С. 138-141.
УДК 130.3/830+882
Н.Н. Мисюров
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского
НАЦИОНАЛЬНО-ПАТРИОТИЧЕСКИЕ КОНЦЕПТЫ В ОБЩЕСТВЕННОЙ ПОЛЕМИКЕ И ОФИЦИАЛЬНОЙ ПРОПАГАНДЕ АЛЕКСАНДРОВСКОЙ ЭПОХИ
Дискуссии по вопросам языка в истории русской культуры не случайно совпадают с важными моментами в социальном и политическом развитии страны. Борьба между противниками и защитниками «нового слога» приняла в 1810-1820-е гг. идеологические формы: и одни, и другие претендовали на роль очистителей языка и выразителей настроений русского общества.
Ключевые слова: национально-патриотический концепт, русская культура, языковая проблема.
Языковая проблема всегда воспринималась в России обостренно, становясь специфическим камертоном, отвечающим на звучание всех «наболевших» общественных проблем [1, с. 632]. Дискуссии по вопросам языка в истории отечественной культуры неслучайно совпадают с переломными моментами в общественно-политическом развитии страны. В 1820-х гг. один из активных участников журнальной полемики возмущался: «Было время, что мы вздыхали и любезничали по-французски, теперь залетели в тридевятую даль по-немецки. Когда будем писать прямо по-русски?» [2, с. 405]. Поколение, возмужавшее в битвах с врагом и спасшее Отечество в 1812 г., почувствовало «прелесть языка родного и в себе силу его образовывать».
Уроки французской революции (Ф. Шлегель называл её «универсальным землетрясением») более вдохновляли консерваторов, нежели сторонников радикальных действий. Просветительская вера в развитие как закон общественной жизни была дискредитирована ужасающими последствиями разрыва со старым миром. Выработалось отрицательное отношение к революционной тактике и активности масс. Поступательное движение, верили либералы в правительстве и обществе, лежит в природе вещей, правление должно согласовываться с духом времени, искусственные попытки остановить развитие или повернуть его вспять спровоцируют разрушительные взрывы. Движение вперед мыслилось как система бюрократических постановлений, долженствующих подготовить окончательную реформу эсхатологического характера. В конституции, законах видели юридическое оформление существующего положения либо же «разрешение задачи». «Желательный порядок» стремились сконструировать из неких абстрактных предпосылок. Реформе государственной машины при М. Сперанском сопутствовала реформа языка прави-
© Н.Н. Мисюров, 2010
тельственных декретов и официальных бумаг. Точно так же в царствование Николая I вырабатывалась официальная доктрина: «Православие. Самодержавие. Народность», - которая была скорее «декларацией намерений». Умозрительность большинства идей нагляднее всего сказывается в «хрестоматийной» политической риторике (одинаково характерной и для правительственных манифестов, и для декабристской пропаганды).
Надвигалась катастрофа неизбежного столкновения с Наполеоном, равнины Европы превратились в один огромный театр бесконечных военных действий: «полсвета боролось с Россией, целый свет ждал своей участи» [3, с. 110]. Отечественная война 1812 г. во многом изменила умонастроения русского общества. Русско-немецкое братство по оружию, увы, не стало основой крепкой дружбы народов. Ухудшились германо-российские отношения. Европейская ориентация при Александре I сменилась «изоляционистской» политикой Николая I. «Философический» период становления национального и гражданского самосознания был недолгим. Трагические события 14 декабря 1825 г. закономерно вызвали реакцию как политического толка, так и лите-ратурно-«охранительного» смысла.
Прежние пристрастия и увлечения образованных кругов в новых обстоятельствах выглядели по меньшей мере непатриотичными. Резкая перемена ценностных ориентиров затронула в первую очередь сферу языка и словесности. Даже когда иссяк энтузиазм героического десятилетия и высшее общество, «утомленное блеском побед и подвигов», погрузилось в бездейственный покой, вкус ко всему отечественному прочно вошел в моду. Разумеется, не все разделяли подобные убеждения. П.Я. Чаадаев, едва ли не первый наш «диссидент», писал одному из заграничных адресатов: «Мы сделались жертвой национальной реакции, страстной, фанатической, ученой, являющейся следствием тенденций, под властью которых мы слишком долго жили» [4, с. 277]. Однако «новое направление» имело немало последователей. Родной русский язык в сознании истинного гражданина, и в особенности «любителя изящного», приобрел особую значимость.
Вопрос об «отечественных началах» стал важнейшим. Какими скрытыми силами Россия продвигается вперед к высокой
цели? Чего достигла в сравнении с другими народами? Отстояв свою независимость, сохранили ли мы свои «святые обычаи»? Неизжитым «недугом» была постыдная галломания. А. С. Пушкин с осуждением писал: «Мы привыкли мыслить на чужом языке» [5, с. 18]. Немецкие умы доказали «необходимость самобытности для всеобщности» [6, с. 361]. Русские последователи изучали «чужое», чтобы сформулировать свое «<родно&>. Энтузиасты зарождавшейся фолькло-
ристики напомнили о ««преданьях старины глубокой». Оживился интерес к духовным ценностям прошлого. ««Отпечаток народности»> искали в «вере праотцев, нравах отечественных», летописях, песнях и сказаниях, поверьях и речи простонародья. Само понятие, введенное в литературный оборот кн. П. Вяземским, стало основополагающим термином официальной пропаганды и наиболее употребительным концептом в эстетических спорах. В журнальных баталиях русских романтиков с литературными «<староверсми»> проявилась общая для них патриотическая забота о сохранении и приумножении «чистейших источников» своеобычности родной культуры.
Церковнославянско-русское двуязычие создавало весьма необычную ситуацию. Разговорный и книжный языки объединялись в языковом сознании как две разновидности одного и того же языка (правильная и испорченная). Письменная традиция непосредственно ассоциировалась с областью специальной книжной культуры; русский язык - с обыденной жизнью. Престиж «<словенского» языка обусловил тщательно соблюдаемую дистанцию между книжной и разговорной речью («употреблением»). Ревнитель традиции А. С. Шишков противопоставлял «наречие» (языковую реальность) «языку» (его субстанциональной сути). Однако расплывчатость границ русского языка, обострившаяся борьба с европеизмами искажали «исконный» облик языка. Все были согласны: «Теперь только начинает язык наш отрясать с себя пыль древности и погремушки чуждых ему наречий» [2, с. 376].
Борьба между «новаторством» и боязнью «порчи языка» приняла в 1810-1820-е гг. идеологические формы: каждая из полемизирующих партий не только претендовала на роль очистителей языка, но и считала именно себя выразительницей патриотических чаяний русского общества. К это-
140
Н.Н. Мисюров
му их побуждал опыт собственно русской речи. «Архаисты» в действительности стремились освободить язык от всего привнесенного извне («французского»). Карамзинисты, связывавшие европейские заимствования с понятиями культуры и цивилизации, точно так же воспринимали «славянское» как «национальное. Одни представляли «русский», т. е. разговорный, язык результатом обусловленной иноязычным влиянием порчи языка «славенского». Другие же считали церковнославянский язык «искусственным», «которому надобно учиться как чужестранному» [5, с. 224]. Заимствованные слова, вошедшие в употребление русского общества, рассматривались как принадлежащие к русскому языку. Если на определенном этапе эволюции русского литературного языка заимствования объединяются носителем языка с русизмами по признаку их противопоставления книжному церковнославянскому языку, то в дальнейшем церковнославянизмы и русизмы объединятся в антагонистическом противоположении западноевропейской языковой стихии.
Романтические веяния стимулировали своеобразное словотворчество: подлинные «российские» слова могут не только отыскиваться, но и сочиняться. Отталкивание от церковнославянской языковой стихии способствует проникновению заимствований и консолидации русских и европейских элементов, отстранение от западноевропейского влияния способствует объединению церковнославянской и русской национальной стихии в одну стилистическую систему. Обе тенденции значимы для общественной практики и становления национального самосознания.
«Продуктивность» изменчивой и подвижной ментальности обеспечивают присущие данному обществу и культурной традиции и доминирующие в сознании носителя языка национальные концепты, противопоставленные в разных конструктах другим образам жизни и другим ментальным представлениям. Язык не только отображает действительность, но и моделирует её. Любой текст потенциально открыт, в процессе коммуникации предполагается его дальнейшее «продуцирование» и соответственно - «производство» определенного исторического дискурса. Общее состояние умов и нравов обусловлено закономерностями политического, социального и эко-
номического, а также культурного развития страны и нации, немаловажна роль искусства и литературы. Всякое литературное произведение - «структура ценностей», порождаемая историческими обстоятельствами и стереотипами национального мировосприятия и актуализирующаяся в процессе восприятия, освоения её своей аудиторией. Книжный язык наиболее «маркирован» в языковом сознании, выступает не только как литературный (письменный) язык, но и как язык сакральный (культовый), выполняя идеологическую функцию.
Национальная идея имела подобный «сакральный» смысл. Вопрос о языке как основе национальной самобытности напрямую вытекал из общей романтической установки на безусловное своеобразие исторического и культурного опыта каждого отдельного народа. Открывалась возможность романтизации как цер-
ковнославянского (воплощающего христианскую традицию), так и русского национального языка (олицетворяющего органическое природное начало). Полемика противников «нового слога» с его защитниками отражала не только динамичное взаимодействие «старого» и «нового». Ключевая оппозиция «церковнославянское - русское» превращалась в антитезу «русского» («национального») «европейскому» («иностранному»). Характерно признание одного из современников: «Мы рассуждаем по-
немецки, мы шутим по-французски, а по-русски только молимся Богу или браним наших служителей» [7, с. 610]. Французский язык для того же П.Я. Чаадаева - «обязательный костюм» всякого образованного русского человека, но в письме к А. С. Пушкину он призывает его держаться только родного языка: «Вам не следует говорить на ином языке, кроме языка Вашего призвания» [4, с. 219]. Такое понимание роли языка в формировании мировоззрения и национальной картины мира соответствует современным научным представлениям о структуре и механизмах языковой ментальности.
Декабристов погубила узость политической мысли и сословная ограниченность дворянской революционности; их масонские идеалы были абсолютно чуждыми народу. Славянофилов, создавших идеологическую доктрину, которая напоминала немецкую («почвы и крови>>), погубило совершенно непродуктивное «германофильство».
Они и западники погрязнут в бесплодных спорах о путях и моделях развития России. Как всегда инициатива осталась за властью. Победила официальная парадигма.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Успенский Б.А., Лотман Ю.М. Споры о языке в начале XIX в. как факт русской культуры // Успенский Б.А. Избранные труды. М., 1994. Т. 2: Язык и культура.
[2] Бестужев-Марлинский А. Сочинения. М., 1981.
Т. 2.
[3] Декабристы: эстетика и критика. М., 1991.
[4] Чаадаев П.Я. Статьи и письма. М., 1989.
[5] Русские эстетические трактаты первой трети XIX века. Т.1. М., 1974.
[6] Современник: Литературный журнал А.С. Пуш-
кина. 1836-1837: Избранные страницы. Т. 2. М., 1988.
[7] Русские эстетические трактаты первой трети XIX века. Т. 2. М., 1974.
