CC BY
8
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
Н.В. Покатилова
DOI: Ш.25693/ЮГ2218-1644.2018Ш.22.012 УДК 81-116.3(571.56)
Филологическая составляющая евразийской концепции
Г.В. Ксенофонтова
Памяти Наталии Назаровны Дьяконовой посвящается
На основе неопубликованных материалов рукописного наследия Г.В. Ксенофонтова выявляется специфичный слой размышлений ученого, который условно можно обозначить, как филологические аспекты его научной концепции. Представления Г.В. Ксенофонтова о территориальной (географической) обусловленности языкового и культурного сходства на определенном пространстве, о поэтической функциональности, характерной не только для письменных (литературных), но и устных (ритуальных и фольклорных) текстов, о принципиальной оппозиции стиха и прозы, имеющей далеко идущие культурологические последствия, свидетельствуют о его устойчивом интересе к методам и подходам смежных гуманитарных наук (лингвистики, фольклористики, теоретической поэтики и др.), об «эстетизме» и поэтическом начале в любых типах текстов устной культуры. Между тем разрозненные, на первый взгляд, аспекты филологического происхождения в наследии Г.В. Ксенофонтова могут быть осмыслены только в контексте общей, концептуальной, направленности творческих поисков ученого. Их следует интерпретировать как филологическую составляющую его общей, «евразийской», концепции. В этом плане делается вывод о том, что идеи якутского ученого не только близки к отечественным представлениям о «поэтическом языке» (концепция ОПОЯЗ), но и восходят к идеям филологов-евразийцев Пражского лингвистического кружка.
Ключевые слова: евразийство, степная культура, устная традиция, устная культура, поэтический язык, поэтическая функция, оппозиция стих / проза, языковой союз.
Из неопубликованных материалов Г.В. Ксенофонтова. Значительная часть научного наследия ученого (подразумевая под этим в первую очередь его идеи) дошла до нас в неопубли-
© Н.В. Покатилова, 2018
кованном виде и, надо признать, до конца еще не осмысленном современной гуманитарной наукой. Целостный масштаб и концептуальный характер этого наследия не поддаются одно-
значной трактовке, потому что являются результатом принципиально нового культурологического подхода, формирующегося на стыке разных наук и дисциплин, будучи точкой пересечения их междисциплинарного дискурса. Однако возможность его применения к обсуждаемым исследователем проблемам, начиная с широкого контекста динамики кочевых траекторий степных народов Евразии и заканчивая вполне кон -кретным вопросом этногенеза народа саха, его пути «с юга на север», обусловлена комплексным характером самого предмета исследования.
В рукописном наследии ученого после 1928 г. и особенно часто в последние два года встречается один и тот же тип записей. Записи такого рода делались Ксенофонтовым обычно красным и редко - синим, карандашом, что позволяло им выделяться на фоне остального текста, как возможный заголовок очередной работы или подзаголовок ее наиболее концептуальной части. Указанный тип записей не совсем укладывается в рамки этнографической проблематики, представляя собой нечто более широкое. Приведем некоторые из них: «Якуты как хранители Ветхого Завета степного быта. Борьба быков и коней», «Поговорки, выражающие моральные представления якутов», «Греческие мифы о происхождении культуры из Азии», «Этапы кочевого быта морского номадизма и Илиада», «Виташевский. Протокол шаманских мистерий. Академический алфавит», «Священные имена и лингвистические секреты», «Роль художественного замысла в Евангелии», «Овидий и Евангелие» и др. В этих и подобных им записях представлены замыслы будущих работ исследователя, возникающие на стыке разных дисциплин и в то же время имеющие вполне определенную связь с общей филологией.
Концептуальное понимание культуры. В этнокультурной концепции Г.В. Ксенофонтова определяющее значение приобретает понимание цельности и системности происходящих процессов на территории Евразии. Главным в гипотезе ученого становится вопрос о «существовании особой центральной Евразийской степной культуры, основанной на передвижном скотоводческом быте и эксплуатации степных просторов» [РФ АЯНЦ СО РАН. Д. 86. Л. 6]. В своих научных записях 1936-1937 гг. Г.В. Ксе-нофонтов все чаще начинает обращаться к по-
нятию «культуры», воспринимаемой в качестве комплексного продуцирующего начала.
В научном наследии Г.В. Ксенофонтова, как видно из его неопубликованной части, выявляется достаточно определенный пласт высказываний различного рода, в которых намечается постановка вопросов, относящихся к разным -смежным - областям гуманитарного знания. Речь в этом случае может идти и о фольклористике, достаточно близкой к этнографии, и о проблемах языкознания и его различных разделов, начиная с фонологии и заканчивая глубинной семантикой слова/языка, и о литературе, как совокупности текстов, выявляющих символическую знаковость письменной культуры, и о различных, порой неожиданных для этнолога, аспектах общефилологического происхождения. Круг намеченных моментов, относящихся к смежным, по отношению к этнологии, областям гуманитарного знания, можно обозначить в качестве филологических аспектов в его концепции. На их обзоре и, по возможности, обосновании причин их появления в научном инструментарии ученого хотелось бы остановиться в данной работе.
Анализ архивных материалов Г.В. Ксенофонтова по филологической проблематике следует начать с его замечаний по методологии собирания фольклора, разбросанных в записях ученого. Сохранилась машинопись одной из статей Ксенофонтова с авторскими правками под названием «К вопросу собирания умирающего фольклора туземцев Сибири» на 11 листах [Там же. Д. 111]. Основной пафос обсуждаемой работы связан не столько с возможностями широкомасштабного изучения и фиксации фольклорных текстов, сколько с необходимостью поисков методологических подходов в понимании устной традиции как целостности, как составной части устной культуры народа в целом, обладающей автономностью существования в собственно «устной» специфике, что отчетливо проявляется в закономерностях ее функционирования. Такую постановку проблемы ученый связывает, во-первых, с вопросом «о состоянии официальной фольклористики Якутии», и, во-вторых, с созданием «специального научно-исследовательского института». Причем ситуация эта видится в сопоставлении с тем, что сделано в этом плане в Бурятии, соответственно, делает-
ся заключение о том, что «у якутов дело с изучением своей старой культуры, вне всякого сомнения, обстоит намного хуже, чем у бурят-монголов» [Там же. Л. 9]. Существенным представляется то, что в этих размышлениях создаваемый институт, объединивший бы целый круг гуманитарных исследований, мыслится, как «специальный научно-исследовательский институт культуры» (подчеркнуто нами. - Н.П.). Научные принципы изучения фольклора/этнографии, имеющих сходный объект исследования в виде устной культуры, и организация научных исследований в едином центре по изучению «старой культуры» оказываются для Г.В. Ксено-фонтова составляющими одного порядка. Широкое понимание культуры проецируется исследователем на методологию гуманитарных дисциплин, на поиски в них объединяющего начала. Методы исследования этнографии и фольклористики обусловлены целостностью объекта изучения, требующего в том и в другом случае системного подхода.
К филологическим аспектам следует отнести целенаправленную фиксацию не только фольклорных текстов, предпринятую Г.В. Ксенофон-товым еще в начале 1920-х гг., но и архаической лексики разных языков народов Евразии (от кумыкского до тибетского), а также составление на её основе словарей лексики тюркских, тунгусо-маньчжурских и монгольских языков на территории Сибири и Северо-Востока, в которых с помощью специальных знаков последовательно фиксировалось «устное» звучание слов. В этом плане Г.В. Ксенофонтов по-своему предвосхищает возможность реконструкции архаических форм языка как свидетельств наиболее древнего состояния этносов и культур Евразии. Язык как особый, в том числе мнемонический в первую очередь, механизм культуры [Там же. Д. 113. Л. 3] консервирует в себе «живое» бытование культуры, ее эволюционные изменения и по-своему фиксирует динамику смены культурных эпох. Тем самым системность методологии исследования обусловлена изучением языка как «языка культуры», понимаемого Г.В. Ксенофонтовым как изначальная форма проявления особых механизмов функционирования этой культуры.
Не менее важными представляются для исследователя вопросы соотношения двух типов культур: устной и письменной. С одной сторо-
ны, на материале устной традиции и изучении особых механизмов хранения, создания и трансляции культуры построена вся доказательная база целостной концепции Г.В. Ксено-фонтова. Свою исследовательскую миссию ученый видел в научной фиксации (с разработкой, начиная с 1921 г., методов полевой работы) и типологическом подходе к изучению устной культуры, материал которой позволял реконструировать недостающие звенья единой цепи и построить «свою» модель традиции. С другой стороны, задача научного осмысления письменной культуры имела широкий спектр применения, начиная с исследования памятников орхонской рунической письменности, «лен-ских/олекминских» писаниц и заканчивая достаточно широким обсуждением вопросов звучания и графики письма, сравнительных аспектов «академического алфавита», лингвистических позиций В. Радлова и О. Бётлингка по поводу «способа изображения в древнетюркской письменности долгот с рудиментарным придыханием» [Там же. Л. 20], а также теоретических проблем «перевода» памятников и текстов устной традиции, перспективой рассмотрения таких, казалось бы, частных вопросов, как «происхождение современной якутской поэзии» [Там же. Д. 125б. Л. 198].
Существенный интерес представляют разбросанные в разных источниках рукописного наследия ученого заметки и размышления об эстетическом начале, присущем не только литературным, но и фольклорным текстам. Для самого Ксенофонтова-исследователя был характерен особого рода эстетизм, понимаемый как некое совершенство соотношения формы и содержания, их гармония, проявляющаяся в том числе и в научном языке (мета)описания, сказали бы мы сейчас. Такого рода научный «эстетизм» присущ ученому даже в случаях обращения не обязательно только к литературному материалу. Легкость пера и одновременно пульсирующая энергия всепоглощающей мысли во владении материалом - отличительная черта Ксенофонтова-ученого.
Широкое привлечение литературных экскурсов также определяет научное творчество Г.В. Ксенофонтова, при этом всегда поражает широта осмысления литературного материала, начиная с античности (любимые им Гомер, Ови-
дий, Катулл) и заканчивая древнерусской («Слово о полку Игореве», житийная традиция) и, разумеется, русской литературой (от Хераскова до Пушкина) и формирующейся «якутской поэзией», понятие которым исследователь обозначал якутскую литературу, имеющую заведомо эстетический характер. Все произведения, детально проанализированные «этнографом» Ксе-нофонтовым, тщательно отобраны по принципу поэтической значимости, определяющей их знаковую сущность. Параллельно с разработкой проблемы этногенеза, фактически на полях рукописи по «Эллэйаде», Г.В. Ксенофонтов пишет работу «К вопросу о символах "Медного всадника" А. С. Пушкина» [Там же. Д. 121]. Тем самым понятие символического текста разрабатывается Г.В. Ксенофонтовым не только на «родном» материале («Элляевский миф»), но и на типологически близком и сходном, но принципиально «другом», иноязычном, материале и методами другой гуманитарной дисциплины.
Показателем того, что типологические по сути проблемы всегда обсуждаются исследователем на примере конкретных произведений, является анализ знаковых для той или иной культурной традиции текстов, таких, как «Медный всадник» А.С. Пушкина [Покатило-ва, 2001] или «Красный Шаман» П. А. Ойун-ского. Последнее произведение представлено в рукописях Г. В. Ксенофонтова блестящим анализом мифологической семантики и поэтической формы ее выражения. Размышления ученого по поводу этого произведения вполне закономерно переходят в область принципиального разграничения «мифологического материала» и возможностей его «поэтического» претворения, то, что сейчас мы бы назвали соотношением «текста» и «денотата». Однако общим остается требование «эстетизма», характерного в первую очередь для поэта, но не маловажного и для ученого в постижении им сути исследуемых закономерностей [Там же. Д. 86. Л. 47-48].
Нельзя в этой связи не упомянуть и проблему перевода, актуальную для Г.В. Ксенофонтова на протяжении всей его научной деятельности. Лейтмотивность темы перевода в научном творчестве ученого свидетельствует о том, что, с одной стороны, проблема «перевода» была ключевой в его целостной исследовательской пози-
ции. С другой стороны, со всей очевидностью следует утверждать, что для исследователя было характерно широкое понимание перевода как такового. Это не только перевод с одного языка на другой, но и перевод одного типа текста на другой тип текста. В этом плане Г.В. Ксе-нофонтов близко подходит к современному пониманию перевода и в какой-то степени предвосхищает на конкретном материале семиотическое понимание перевода как механизма трансляции культур в работах М. М. Бахтина, Ю.М. Лотмана и др.
Значимость филологических акцентов исследователя со всей очевидностью проступает в еще одном моменте, кажущемся, на первый взгляд, недостаточно мотивированным для ученого-этнографа. Многочисленные размышления этого времени, разбросанные в черновых записях ученого, свидетельствуют о том, что от вопросов методологического плана научного описания культурной традиции он явственно переходит к постановке проблем типологического характера: раскрытию закономерностей культурного развития путем выявления форм его выражения. Общую реконструктивную нацеленность исследователя по вопросам этногенеза и широкого понимания «степной культуры Евразии» следует обозначить как движение в сторону поисков соответствующих форм выражения не дискретного по своей сути развития. Иными словами, на материале «поздних» записей ученого возможно выдвинуть предположение о том, что системность любого порядка определяется наличием глубинной структуры в самом предмете исследования [Иванов, 2004, с. 21; 2009, с. 321-322].
Высшей точкой понимания динамичности и цельности происходящих этнокультурных процессов является выявление закономерных форм (как правило, цикличных) и, возможно, волнообразной смены в культуре циклов развития, что отчетливо проявляется и в концепции «кочевников Евразии», и в понимании глубинной связи этногенеза народа саха с его культурогенезом. Смеем предположить, что именно в этом вопросе следует видеть вполне логически оправданное обращение исследователя к фактам и явлениям, интерпретируемым не смежными областями гуманитарной науки, а сугубо одной, специфической областью гуманитарного знания.
Одной из форм выражения эстетического в тексте культуры является поэтическая функциональность, при этом для Г.В. Ксенофонтова нерелевантна в данном случае природа этого текста, определяющим в нем становится скрытый «эстетизм», поэтическое совершенство формы, будь то мифоритуальный, фольклорный или литературный текст, выделяющийся своей значимостью как культурный текст определенной территории. Такое понимание поэтического начала близко к идеям Пражского лингвистического кружка, в первую очередь оно соотносится с понятием «поэтической функции», разработанным позднее Р.О. Якобсоном [1975; 1987, с. 24], и восходит к ранним евразийским представлениям о «языковом союзе» в работах Н.С. Трубецкого [Трубецкой, 1987, с. 494, 500-501, 503, 512] и Р.О. Якобсона [Якобсон, 2011, с. 234, 252]. Наличие особого рода типологических схождений в концепции якутского ученого позволяет поставить вопрос о его «евразийских» представлениях, возможно, в их «ранней» редакции конца 1920 - начала 1930-х гг., имевших, безусловно, «географический» и «этнологический» аспект.
В связи с этим актуальной в контексте евразийских представлений «пражцев» может стать и проблема принципиального разграничения со стороны «этнографа» стиха и прозы, что также свидетельствует об евразийском масштабе якутского исследователя. Оппозиция стих / проза в записях Г. В. Ксенофонтова мыслится как показатель поэтического совершенства, как приближение инварианта к двум крайним полюсам, между которыми могут располагаться различного рода вариации. Стихотворная речь, выработанная в результате многовекового развития устной словесности, - это аккумуляция ритмических повторов, воплощение глобального принципа симметрии, лежащего в основе устной традиции. Именно в этом контексте следует рассматривать основные аргументы Г.В. Ксенофонтова в полемике с Э.К. Пекарским о значимости стихотворной организации речи, особенно актуальной в якутском и бурятском эпосе в случае их публикации. Примечательно в этой связи замечание ученого о том, что изучение эпоса в его стихотворной специфике отстает от общего, «блестящего уровня научной якутологии» [РФ А ЯНЦ СО РАН. Д. 125б. Л. 212-214об.].
Значимость «филологических» воззрений Г.В. Ксенофонтова в свою очередь была рассмотрена нами в вопросах прогнозирования перспектив развития автохтонной поэтической традиции. В черновых записях ученого последних двух лет встречаются наброски о путях развития якутской национальной поэзии, о «происхождении современной якутской поэзии», где определяющими, с одной стороны, становятся поиски метрических оснований стиха (долгота гласных, наличие рифмы, ударность / не ударность), что подводит к раскрытию «природы якутского стихосложения». С другой стороны, в вопросах определения конкретных путей развития якутской поэзии, которые обсуждались им еще в 1924 г., предполагались два варианта становления поэзии: а) на путях изолированного развития или б) по пути пересечения разных культурных традиций, в том числе - в контексте взаимодействия Востока и Запада. Ксенофонтов-ученый оказался близок к «евразийскому» пониманию взаимовлияния культур Европы и Азии, являясь сторонником второй концепции развития национальной литературы [Покатилова, 2001, с. 105].
На последнем этапе своей научной деятельности Г.В. Ксенофонтов, по всей видимости, вплотную подошел к формулировке собственных методологических принципов своей евразийской, по сути, концепции. При этом принципиальная междисциплинарно сть его исследовательского подхода предполагала развернутое обобщение результатов методами и средствами смежных наук, среди которых исходным приемам филологического анализа «текста культуры», в широком понимании, отводилась определяющая роль. Иными словами, поиски единого метаязыка научного описания вполне закономерно привели исследователя к использованию широких филологических подходов.
Одна из причин обращения Г.В. Ксенофон-това к литературному («Медный всадник» А.С. Пушкина), фольклорному («Эллейада» и устные тексты традиции), языковому, в широком представлении, материалу (рунические письмена, алфавит и письмо вообще, первичная долгота гласных, архаическая лексика и др.), а также к теоретическим аспектам общефилологической направленности (оппозиция стих и проза, перевод одного типа текста на
другой, поэтическое начало в традиции и т.п.) обусловлена дальнейшим развитием системного подхода исследователя к текстам культуры с поиском прототипических форм этой культуры и их осмыслением на междисциплинарном пограничье.
В формировании исследовательского подхода Г.В. Ксенофонтова определяющей стала системность особого, культурологического, плана, истоки которой в известной степени были связаны с «евразийскими» исканиями европейской науки рубежа 1920-1930-х гг., в том числе и в ее филологической составляющей, восходящей к представлениям о «поэтическом языке»/ о «поэтической функции» от Ю.Н. Тынянова до Р.О. Якобсона. Замыслы, возникавшие у исследователя в последние годы, свидетельствуют о новом витке становления его целостной концепции. «Евразийский» же характер этой концепции не в последнюю очередь определяется интересом исследователя к филологическим проблемам, восходящим к идеям и представлениям филологов-евразийцев (Н.С. Трубецкой, Р.О. Якобсон, П. Г. Богатырев) об оппозиции стиха и прозы, актуальной уже в пределах устной культуры, о значимости и «эстетизме» «поэтического языка» традиции, о «языковом союзе» и преимуществе языков агглютинативного типа [Трубецкой, 1987, с. 502; Иванов, 2004, с. 26-27], показательном на определенной территории «культурного изолята». У нас нет достаточно точных и прямых отсылок Г.В. Ксенофонтова к филологическим работам «евразийцев». Однако выявленный в рукописном наследии исследователя достаточно устойчивый круг филологической проблематики все же позволяет предположить достаточно близкое знакомство с трудами старшего поколения «пражцев». Если учесть, что прямой предтечей многих «евразийских» представлений о «поэтическом языке», о конвергентном характере эволюции, о соотношении фольклора и литературы были труды отечественных исследователей рубежа 1920-1930-х гг., принимавших активное участие в становлении Пражского лингвистического кружка (Ю.Н. Тынянов, П.Г. Богатырев), то станет очевидным опосредованный характер этого влияния. Евразийские идеи, возможно, были опосредованы «опоязовской» кон -цепцией конца 1920-х гг. (в ее тыняновском варианте) о «поэтической форме», о «литератур-
ной эволюции» и «литературном факте». Об этом свидетельствуют, в частности, косвенные ссылки на работу Б.В. Томашевского «Язык и стих», опубликованную в 1929 г. Обсуждение сходного круга проблем отчетливо прослеживается в анализе Г.В. Ксенофонтовым произведения «Красный Шаман» П.А. Ойунского. Интерес якутского ученого к фонологическим аспектам языка, обсуждаемым первым поколением «евразийцев», прослеживается в его неопубликованных набросках о дифтонгах, о соотношении фонемы и графемы, об особенностях фиксации текстов устной культуры и его внимании к такой области, как «грамматология» (наука о письме), впервые открытой на старославянском материале евразийцем Н.С. Трубецким [Трубецкой , 1987, с. 516].
Для этнолога рассмотренный круг филологических вопросов - это ключ к пониманию внутренней структуры и механизма функционирования «памяти» устной культуры, что наиболее полно раскрыто в работах Е. Н. Романовой [Романова, 2012, с. 19, 23]. Диахроническое рассмотрение одной, отдельно взятой традиции в ее текстовой реальности изначально имело системный характер, определяемый полнотой рассмотрения фактологического материала, а в случаях его недостаточности - обращением к методам реконструкции. Факты устной традиции (исторические предания), воспринимаемые как метанарратив традиции, восполняли недостающие звенья общей реконструируемой картины. Однако изначальная целостность материала диктовала неизбежность системного подхода к нему. Выработанный в процессе полевой работы системный принцип Г.В. Ксенофонтова позволил дать синхронный срез культурной традиции, а через нее выйти на уровень концептуального видения «южносибирской», а затем и всей «евразийской» плоскости. В этом научном движении Ксенофон-това-исследователя определяющее значение приобретала общая «евразийская» направленность его целостной концепции «степной культуры», однако скорректированной индивидуальной последовательностью пути якутского этноса «с юга на север» и сохранением устной культуры, не ассимилированной в условиях нового «языкового союза». Идея принадлежности Г.В. Ксенофонтова к широкой евразий-
ской концептуальности, высказанная впервые в исследованиях Н.Н. Дьяконовой [Дьяконова, 2002, с. 180], подтверждается в том числе и филологическими по своему характеру разработками якутского ученого.
Литература, источник
Дьяконова Н.Н. Якутская интеллигенция в национальной истории. - Новосибирск: Наука, 2002. -240 с.
Иванов В.В. Лингвистика третьего тысячелетия. Вопросы к будущему. - М.: Языки славянских культур, 2004. - 191 с.
Иванов В.В. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. V. Мифология и фольклор. -М.: Знак, 2009. - 373 с.
Покатилова Н.В. Г.В. Ксенофонтов о поэзии: Новое в оценке творческого наследия ученого // Исто-
рия ХХ века: Якутия в контексте всемирной истории. - Якутск, 2001. - С. 101-106.
Романова Е.Н. Научное творчество Г.В. Ксенофон-това в рамках евразийского проекта // Северо-Восточный гуманитарный вестник. - 2012. - № 1(4). -С. 19-23.
РФ А ЯНЦ СО РАН. - Рукописный фонд Архива Якутского научного центра Сибирского отделения РАН. Ф. 4. Оп. 1. (Фонд Г.В. Ксенофонтова). Д. 86; Д. 111; Д. 113; Д. 121; Д. 125б.
Трубецкой Н.С. Избранные труды по филологии. -М.: Прогресс, 1987. - 560 с.
Якобсон Р. О. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против»: сб. ст. . - М.: Прогресс, 1975. - С. 193-208.
Якобсон Р.О. Работы по поэтике. - М.: Прогресс, 1987. - 462 с.
Якобсон Р.О. Формальная школа и современное русское литератруоведение. - М.: Языки славянских культур, 2011. - 280 с.
N.V Pokatilova
Philological Component of the Eurasian Conception of G.V. Ksenofontov
Devoted to the memory of Natalia Dyakonova Nazarovna
On the material of unpublished data of G. V. Ksenofontov's manuscript heritage is revealed a specific layer of the scientist's thinking, which can be conditionally designated as philological aspects of his scientific concept. G.V Ksenofontov's representations about territorial (geographical) conditionally of language and cultural similarity on a certain space, about the poetic functionality characteristic not only for written (literary), but also oral (ritual and folklore) texts, about the basic opposition of a verse and prose having far-reaching cultural consequences shows his steady interest in methods and approaches of the related Humanities (linguistics, folklore studies, theoretical poetics, etc.), about "estheticism" and the poetic beginning in any types of texts of oral culture. Meanwhile the aspects of philological origin separated, at first sight, in G.V. Ksenofontov's heritage can be understood only in the context of the general, conceptual, orientations of creative search of the scientist. They should be interpreted as a philological component of his general, "Eurasian" concept. In conclusion is made that the ideas of the Yakut scientist are close not only to the domestic ideas about the "poetic language" (the concept of the ), but also go back to the ideas of the Eurasian philologists of the Prague Linguistic Circle.
Keywords: Eurasianism, steppe culture, oral tradition, oral culture, poetic language, poetic function, opposition to verse/ prose, language union.
