CC BY
115
2016 ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА Сер. 6 Вып. 1
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ
УДК 323.172 Г. И. Грибанова
ФЕДЕРАЛИЗМ КАК ИНСТРУМЕНТ КОНФЛИКТОРАЗРЕШЕНИЯ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ: ПОЧЕМУ «НЕТ»?
Существует ряд проектов федерализации для постсоветских стран, однако ни один из них не был реализован на практике, поскольку правящие элиты сделали выбор в пользу этнической нации как фундамента для построения нового государства, стараясь ассимилировать этнические меньшинства и подавить любые попытки их самоопределения. В действительности речь идет о выборе между нестабильной федерацией, дающей определенное пространство для политического маневрирования, и разрушением территориальной целостности государства, ведущей к образованию «непризнанных» государств, представляющих собой угрозу для всей системы международных отношений. Библиогр. 13 назв.
Ключевые слова: этнополитический конфликт, самоопределение наций, политические элиты, федерализм, «непризнанные» государства.
G. I. Gribanova
FEDERALISM AS A CONFLICT RESOLUTION INSTRUMENT IN POST-SOVIET SPACE — WHY "NOT"?
There are a number of federal projects for post-Soviet countries but none has yet been implemented as the dominating elites had chosen the model of an ethnic nation for state-building trying to assimilate ethnic minorities and suppress any attempts for their self-determination. Indeed in the situation of political transitions federalism in deeply divided societies is ultimately an unstable form of government, which can become a mere constitutional formality. But in fact the choice is between unstable federalism giving some space for political flexibility and destruction of the countries' territorial integrity, leading to the formation of so called "unrecognized" states which existence challenge the whole system of international relations. Refs 13.
Keywords: ethnopolitical conflict, self-determination of nations, political elites, federalism, "unrecognized" states.
Дискуссия о возможностях использования федерализма в качестве инструмента кофликторазрешения занимает важное место в современном политологическом дискурсе. Число стран с федеративным устройством постоянно увеличивается,
Грибанова Галина Исааковна — доктор социологических наук, профессор, Санкт-Петербургский государственный университет, Российская Федерация, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7/9; GGribanova@yandex.ru
Gribanova G. I. — Doctor of Sociological Sciences, Professor, St.Petersburg State University, 7/9, Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russian Federation; GGribanova@yandex.ru
© Санкт-Петербургский государственный университет, 2016
4
однако на постсоветском пространстве, несмотря на наличие множества федералистских проектов, Россия остается единственным федеративным государством. Возникает естественный вопрос, почему в условиях острейших этнических конфликтов, угрожающих территориальной целостности страны или уже приведших практически к ее дезинтеграции, эта форма территориальной организации общества оказывается невостребованной. Более того, как отмечают американские журналисты, само слово «федерализм» в условиях, например, современной Украины превратилось в «грязное» [1].
Представляется, что краткий анализ судьбы трех федералистских проектов — для Украины, Грузии и Молдовы — позволит нам дать ответ на этот вопрос, далеко выходящий за сферу собственно научного интереса.
Как известно, федерализм есть результат рационального выбора, политическое решение, дающее старт серьезным преобразованиям всей политико-административной системы страны. Переход от унитарной к федеративной системе требует реформирования и реструктуризации различных сфер и уровней управления и базовых политических институтов. При этом центральными вопросами, касающимися конкретного дизайна федерализма, являются идеология, политическая практика и социальная справедливость проводимых трансформаций.
Обращаясь к опыту стран с переходными социально-экономическими и политическими режимами, мы видим здесь сложное сочетание позитивных и негативных последствий внедрения федералистских основ в жизнь государства. В этих случаях (в противовес американской идее федерализма) речь идет о политическом устройстве, в рамках которого центральная власть «дарует» часть автономии регионам как субъектам новой, создающейся федерации, деля с региональными элитами часть власти в стране. В случае, когда речь идет об этнофедерализме, весьма привлекательном для стран с многонациональном населением, необходимо учитывать потенциальную опасность, которую он может представлять для территориальной целостности государства. В то же время именно федерализация может стать важнейшим элементом политического компромисса в обществе, расколотом на конфликтующие этнические (языковые) или религиозные сообщества. Отказ от федерализма в этом случае может стать роковой ошибкой, о чем, в частности, свидетельствует опыт целого ряда стран постсоветского пространства.
Идея федерализации Украины была озвучена еще до появления на политической карте мира государства с соответствующим названием. Вячеслав Чорновил — один из первых идеологов современного украинского национализма, создатель Народного Руха — еще в 1989 г., по свидетельству его сына Тараса Чорновила, говорил, что «Украина может быть федеративной» [2, с. 3].
Оставаясь предметом для дискуссий и теоретизирований отдельных украинских политологов и историков вплоть до начала нового тысячелетия, идея федерализации Украины впервые приобрела остро актуальный и, что самое важное, общенациональный характер в период президентских выборов 2004 г. и последовавших за ними событий. Тогда источник этой идеи, зародившейся на поддержавшем Виктора Ющенко западе (здесь даже готовы были официально признать Ющенко «своим» президентом еще до «третьего тура» выборов), резко переместился на восток и юг страны. Средоточием ее стал город Северодонецк Луганской области, где депутаты местных советов 16 областей, Крыма и Севастополя приняли совместное
заявление, в котором, выражая свою поддержку Виктору Януковичу, готовы были в случае неудовлетворения своих требований инициировать референдум «по вопросу возможного изменения административно-территориального устройства Украины». В ответ на это запад страны обвинил восток в сепаратизме [2, с. 4].
В этих условиях обсуждение конкретных вариантов федерализации страны приобрело остроту и актуальность.
Наиболее развернутый и аргументированный проект был представлен, на наш взгляд, Даниилом Коптивом [2, с. 95-96], который видел в унитаризме украинского государства постоянный источник политической нестабильности. Рассмотрим его несколько подробнее.
С точки зрения территориального устройства будущая Федеративная Республика Украина должна состоять не из областей, а из более крупных образований — 11 земель и 2 федеральных городов (Киева и Одессы), которые станут равноправными участниками федерации.
Земли должны быть самоуправляемыми, при этом федеральные власти предполагается наделить исключительными полномочиями по осуществлению внешней политики, обороны, безопасности, контроля за финансовой политикой.
Государственный язык — украинский. Но земли могут предоставить дополнительный официальный статус на своей территории другим языкам.
Центральная власть должна быть представлена двухпалатным парламентом: нижняя палата — Центральная рада и верхняя — Федеральный сенат.
Поддерживая в целом идею федерализации, другие авторы предлагали ряд изменений и дополнений к проекту Д. Коптива, стремясь, в частности, усилить собственно «украинский» базис будущей федерации за счет укрупнения регионов на востоке и раздробления их на западе. Однако в любом случае основой было признание объективных политико-культурных различий между отдельными частями украинского государства, которые каждый раз находили свое отражение в результатах общенациональных выборов.
При этом долгое время правящие элиты страны в своей практической политике игнорировали существующие противоречия и четко придерживались политики украинизации. Достаточно напомнить, что даже в Конституции автономной республики Крым единственным официальным языком признавался украинский. Русский язык вплоть до 2012 г. не имел никакого правового статуса в стране. После принятия в августе 2012 г. нового закона о региональных языках, предусматривавшего право признания официальным языка, на котором говорит не менее 10% населения региона, русский стал распространяться по стране, пользуясь выражением украинских журналистов, «со скоростью лесного пожара» [3]. Это могло стать одним из первых шагов по пути федерализации Украины, однако после событий Евромайдана и свержения президента В. Януковича попытка отмены этого закона сыграла роль своего рода детонатора в последующем развитии ситуации в стране.
Федерализм, презираемый сегодня сторонниками новой киевской власти столь сильно, что в свое время Верховная Рада приняла резолюцию, запрещающую дипломатам даже обсуждать подобного рода конституционные изменения на переговорах в Женеве, является одним из ключевых требований ДНР и ЛНР. Утверждая, что федерализация — это «инфекция», распространяемая иностранными государствами (имея в виду, несомненно, Россию) [4], президент П. Порошенко
в соответствии с минскими договоренностями тем не менее вынужден идти на некоторые уступки, обещая определенную децентрализацию власти в стране. Однако если сторонники Новороссии считают это явно недостаточным, то ультраправые во главе с «Правым сектором», как это показали события сентября 2015 г., открыто демонстрируют свою готовность к силовому противостоянию даже таким робким шагам киевской власти.
Несмотря на отказ правящей элиты от любых вариантов федерализации Украины, многие специалисты, как российские, так и западные, убеждены, что другого варианта разрешения конфликта не существует. Как подчеркивает Карла Баста, «если федерализм не является ответом (или его частью), то что вместо него? Настаивая на примерно одном и том же, будущие правительства могут довести дело как раз до того результата, которого они стремятся избежать: распада Украины» [5].
К чему может привести нежелание идти на компромисс, предусматривающий, в частности, федерализацию страны, убедительно свидетельствует пример Грузии.
Изначально политико-правовая ситуация с грузинской государственностью была весьма сложной и запутанной. По Конституции Грузия является унитарным государством с автономными включениями: Абхазией и Аджарией, хотя при разработке основного закона предполагалось, что она будет федеративным государством с широкими правами субъектов федерации. Однако этот раздел оказался единственным из всего текста Конституции, который не был утвержден парламентом. Окончательный текст Конституции от 24 августа 1995 г. гласит, что «государственно-территориальное устройство Грузии будет определено конституционным законом на основе принципа разграничения полномочий после полного восстановления юрисдикции Грузии на всей территории страны» (гл. 1, ст. 2, п. 3) [6, с. 169]. Иными словами, вопрос о государственном устройстве республики до сих пор остается открытым.
Пагубность курса на построение унитарного, моноэтничного грузинского государства в стране, где меньшинства обладают развитым самосознанием, а их общая численность составляет более 30 процентов всего населения, стала достаточно быстро совершенно очевидной. И хотя, как известно, у истории нет сослагательного наклонения, вопрос о том, можно ли было построить единое целое через преодоление этнополитических конфликтов в этой стране, представляется крайне важным для общей оценки конфликторазрешающего потенциала федерализма.
Несовместимость создания независимого Абхазского государства с территориальной целостностью Грузии; ориентация Тбилиси на Запад, а Сухуми — на Москву; слабость государственных институтов Грузии и сильная зависимость правительства Абхазии от властных структур России легли в основу фундаментальных противоречий, которые обе стороны не смогли преодолеть, несмотря на многочисленные резолюции ООН, усилия Группы друзей генерального секретаря ООН, помощь (финансовую, посредническую и пр.) международного сообщества.
Огромную роль в разжигании межнациональной вражды сыграла радикально-националистическая политика первого президента Грузии Звиада Гамсахурдиа, который стремился к уничтожению всех автономий (в начале 1990-х годов их было три — Абхазия, Аджария и Южная Осетия) и созданию унитарного грузинского государства. В 1991 г. была аннулирована автономия Южной Осетии, что привело к вооруженным столкновениям. Опасаясь, что вслед за Южной Осетией та же
участь постигнет и Абхазскую автономию, абхазское руководство приняло решение восстановить Конституцию 1925 г., по которой Абхазия объявлялась суверенным государством. В это же время впервые со стороны абхазов прозвучали предложения о возможности создания грузинской федерации и включения в нее республики Абхазия в качестве субъекта федерации со значительным уровнем прав и полномочий. Абхазским руководством был разработан проект федеративного соглашения между Абхазией и Грузией и отправлен в Тбилиси, но новый президент Грузии Эдуард Шеварднадзе, сменивший на этом посту Гамсахурдиа в результате государственного переворота, даже не пожелал обсуждать возможность такого соглашения. Ставка на военное решение абхазской проблемы связана была с тем, что фактически незаконно пришедшему к власти Шеварднадзе необходимо было укрепить свою власть, привлечь грузинский народ на свою сторону. «Маленькая победоносная война» с Абхазией рассматривалась как решение этой и целого ряда других проблем. Однако абхазская война, закончившаяся поражением Грузии, привела к тому, что Тбилиси полностью потерял контроль над абхазской территорией, и Абхазия стала де-факто независимым государством. Принятая 26 ноября 1994 года абхазская Конституция провозгласила, что «республика Абхазия (Апсны) — суверенное, демократическое, правовое государство, исторически утвердившееся по праву народа на свободное самоопределение» (гл. 1, ст. 1) [6, с. 202]. Однако самопровозглашенное государство не смогло получить международное признание, поскольку весь мир (в том числе и Россия до событий августа 2008 г.) рассматривал ее как неотъемлемую составную часть грузинского государства.
Принципиально важно было на этом этапе, во-первых, чтобы грузины и абхазы договорились о некоей модели обеспечения взаимной безопасности во взаимоотношениях; во-вторых, выяснить, допускает ли такая модель их сосуществование в едином государстве. Раньше об этом свободно шла речь, предлагались различные модели — федеративный союз, конфедеративное устройство страны, и абхазы серьезно рассматривали такие возможности. Теперь же ситуация изменилась, поскольку грузинские политики боялись самих слов «федерализм», «конфедерация». Переговоры достаточно часто «зависали в воздухе» по вине грузинской стороны, боявшейся реакции радикалов. В результате абхазская сторона перестала говорить даже о конфедерации, ужесточив свою позицию и требуя полной государственной независимости.
В условиях давления мирового сообщества обе стороны вынуждены были все же искать пути совместного проживания грузинского и абхазского народов в рамках единой государственной структуры. Однако все эти усилия не привели к хоть какому-либо результату. Главная причина столь безуспешных переговоров заключалась в существенно расходящихся позициях по краеугольному вопросу — будущему политическому статусу Абхазии. Грузины предлагали Абхазии широкую форму автономии, при которой абхазское правительство обладало бы большим объемом прав и полномочий, но в целом Абхазия находилась бы под контролем Тбилиси (нечто среднее между унитарным и федеративным государством). Абхазское руководство настаивало на такой форме реинтеграции, при которой Абхазия оставалась бы суверенным, независимым государством (т. е. фактически конфедеративная форма устройства). Ни тот ни другой варианты оказались неприемлемы.
Единственный выход из этой ситуации виделся в решении проблемы при помощи федеративных принципов. Будущее совместное грузино-абхазское государ-
ственное образование мыслилось в сочетании федеративных и конфедеративных элементов государственного устройства. Абхазии должен был быть предоставлен суверенитет во внутреннем управлении, но суверенитет ограниченный — на международной арене Абхазия выступала бы в составе общего с Грузией государства (хотя Абхазия должна была иметь право заключения международных соглашений в определенных сферах — экономической, культурной и др.). Таким образом, на практике была бы реализована идея «разделенного суверенитета», что могло заложить в фундамент государства деструктивное начало.
В системе грузино-абхазских взаимоотношений должно было быть создано три властных центра со своими государственными органами (правительство, парламент и др.) — абхазский (в Сухуми), грузинский (в Тбилиси) и общефедеральный (целесообразнее было бы разместить его в Тбилиси, но не исключено было и использование другого города — например, Батуми). Соответственно определялась следующая система перераспределения компетенций: а) компетенции Абхазии (все внутренние дела); б) компетенции Грузии; в) компетенции общефедеральной власти. К компетенции общефедеральных органов власти, куда должны были входить в том числе и представители Абхазии, относилось бы представление общего грузино-абхазского государства в международных дипломатических отношениях, а также федеральной власти были бы переданы ряд прав и полномочий по управлению остальными частями гипотетической грузинской федерации.
Это было бы крайне неустойчивое государство, склонное к распаду, но вплоть до августа 2008 г. такой вариант представлялся единственным относительно взаимоприемлемым (больше приемлемым для Абхазии, чем для Грузии) способом объединения грузинского и абхазского народов в единое государственное пространство.
Значительно меньше внимания политиками и политологами уделялось юго-осетинской проблеме, хотя от этого она не становилась менее острой. Лишения, вызванные грузино-осетинским конфликтом, в наиболее уродливой форме нашли выражение в изгнании десятков тысяч жителей из мест традиционного проживания, эти люди остались без жилья и имущества. По оценкам экспертов, всего Южную Осетию покинуло свыше 30 тыс. человек, что на начало вооруженного конфликта составляло около трети ее населения [7].
Предоставление Южной Осетии статуса равноправного субъекта с полной независимостью во внутренних делах (как Абхазии) для грузинской стороны было неприемлемо. Выход из сложившегося положения возможен был только путем создания еще одного субъекта гипотетического грузинского полуфедеративного государства, но со значительно меньшим объемом прав и полномочий. Таким образом, Грузия должна была стать асимметричной федерацией, в которой различные субъекты обладали бы разными степенями автономии. Подобное развитие событий представлялось весьма вероятным. Э. Шеварднадзе и Л. Чибиров (бывшие президенты Грузии и Южной Осетии соответственно) не раз заявляли о том, что они одобряют идею асимметричного федерализма.
Однако дальнейшее развитие событий, а именно: попытка президента Грузии М. Саакашвили восстановить контроль над Южной Осетией путем прямой военной агрессии, вмешательство России в конфликт для защиты своих миротворцев и российских граждан, последовавшее за этим признание Россией независимости
Абхазии и Южной Осетии, практически положило конец любым попыткам решить проблему территориальной целостности Грузии путем ее федерализации.
Весьма драматичной оказалась и судьба федералистского проекта для Молдавии.
Как известно, русскоязычное население Приднестровья крайне негативно восприняло попытки «румынизации» Молдавии и в сущности откололось от страны в начале 1990-х годов, после вооруженного конфликта. Тирасполь не раз заявлял о своем желании войти в состав России, однако под давлением международных сил, в том числе РФ, признавшей территориальную целостность Молдавии, руководство Приднестровья подписало в 1997 г. меморандум, согласно которому обязалось искать пути строительства общего с Молдавией государства в рамках ее границ на 1990 г.
В ноябре 2003 г. заместитель главы администрации президента РФ Дмитрий Козак представил план урегулирования приднестровского конфликта [8]. Ознакомившиеся с планом руководители Молдавии и Приднестровья Владимир Воронин и Игорь Смирнов выразили согласие с российскими предложениями.
Согласно плану Козака, Молдавия должна была быть преобразована в «асимметричную федерацию», составными частями которой станут Приднестровье, Гагаузия и собственно Молдавия (федеральная территория). Верховным законодательным органом становится двухпалатный парламент, в составе которого должно быть 14 депутатов от Приднестровья и Гагаузии и 13 — от остальной Молдавии. Автономные республики получают самоуправление и фактически будут мало зависеть от Кишинева. Приднестровью как одному из субъектов федерации предоставлялось право вето, позволяющее блокировать неприемлемые для него решения. Кроме того, субъектам федерации должно быть предоставлено право выхода из нее в том случае, если федерация примет решение присоединиться к другому государству (имелась в виду, конечно, Румыния) или полностью потеряет свой суверенитет.
В принятом на основе данного предложения документе также фиксировалось российское военно-политическое присутствие в регионе до 2020 г. и предусматривалось использование русского языка в государственных учреждениях на всей территории страны.
Позиции обеих сторон были практически согласованы, однако накануне подписания документа, в ноябре 2005 г., Кишинев отказался принять план молдавско-приднестровского урегулирования из-за отрицательного отношения ОБСЕ к пункту о российских миротворцах в зоне конфликта, на чем настаивал Тирасполь.
Интересно отметить, что в Рекомендациях ОБСЕ, принятых в 2004 г., также предлагалось создание Молдавской Федерации, одним из субъектов которой должно было стать Приднестровье. При этом предусматривалось отделение Приднестровья от федерации при тех же условиях, что и в плане Козака. Однако в данных рекомендациях не упоминалось количество субъектов федерации, хотя специально оговаривался статус Приднестровья.
В то же время следует подчеркнуть, что в правящей элите Молдавии на всем протяжении существования ее как независимого государства существуют (а часто — и доминируют) силы, резко выступающие против федерализации [9]. Их аргументы в основном сводятся к следующему:
1. Молдавия — слишком маленькая страна, и создание еще одного уровня власти приведет к возрастанию расходов и неэффективности государственного управления, в целом.
2. Регионализации вполне достаточно, нужно только расширять региональную автономию, создавая условия для экономического роста.
3. Федерализация приведет к созданию региональных кланов, нарушению закона и конфликтам между безответственными элитами.
4. Соглашаясь на федерализацию, Кишинев практически легитимизирует сепаратизм, поскольку у центра не будет возможности восстановить свой контроль над Приднестровьем. Это также может создать прецедент и предопределить дальнейшее разделение стран, провоцируя усиление сепаратистских настроений в южных регионах.
5. В случае с Приднестровьем федерализация не означает удовлетворения запросов специфической этнической группы, поскольку этническая (но подчеркнем от себя еще раз — не языковая) ситуация здесь аналогична общемолдавской.
6. Федерализация сделает Молдавию более уязвимой перед угрозой внешнего давления.
Отказ Кишинева от федерализации привел к тому, что 17 сентября 2006 г. в Приднестровской Молдавской Республике прошел референдум о независимости. В результате 97,1 % приднестровцев, участвовавших в голосовании, поддержали курс на независимость Приднестровской Молдавской Республики и последующее свободное присоединение Приднестровья к Российской Федерации [10].
Пытаясь удержаться у власти, в 2007 г. молдавский президент В. Воронин вновь заявил о необходимости обсуждения различных вариантов приднестровской проблемы. Стремясь показать свою конструктивность, Кишинев на всех уровнях заявил о готовности снова сесть за стол переговоров в формате «5+2» (Молдавия, Приднестровье — стороны конфликта; Россия, Украина, ОБСЕ — посредники, Евросоюз и США — наблюдатели), который молдавские представители покинули в 2006 г. Однако когда дело дошло до организации реальной встречи в Мадриде, на которую Тирасполь согласился, Молдавия вновь отказалась от диалога. Более того, 30 ноября 2007 г. на встрече министров иностранных дел ОБСЕ в Мадриде в итоговом документе, который подготовила Молдавия, вообще не предусматривалось участия приднестровской стороны в урегулировании конфликта.
После воссоединения Крыма с Россией Парламент Приднестровской Молдавской Республики обратился к России с просьбой о приеме в состав Российской Федерации. Однако министр иностранных дел РФ Сергей Лавров подтвердил приверженность России принципу территориальной целостности Молдавии, добавив, впрочем, что в случае изменения ее статуса военно-политического нейтралитета, Приднестровье будет иметь полное право определить свое будущее [11].
В связи с этим можно сделать вывод о сохранении некоторых шансов на реализацию в Молдавии федералистского проекта. Как отмечает один из ведущих западных экспертов по Молдавии Стефан Вольф, «не существует каких-нибудь убедительных нормативных или прагматических аргументов, которые исключали бы федерализм как жизнеспособное решение для того типа сепаратистских конфликтов, которые переживает Молдавия» [12].
Сравнивая развитие ситуаций в Украине, Грузии и Молдавии, можно сделать вывод о наличии единого для всех этих стран алгоритма:
1. Активизация националистических движений «титульной» нации в союзных республиках СССР с требованием независимости.
2. Реакция этнических меньшинств, выражающаяся в поддержке данного требования (Украина) или оппозиции ему (Грузия).
3. Образование новых независимых государств, ориентированных на этническое понимание нации.
4. Этнический (культурный) конфликт, перерастающий в военное противостояние.
5. Переговоры под давлением третьих стран и международных организаций.
6. «Замороженный» конфликт в виде непризнанного или частично признанного нового государства.
Таким образом, по нашему мнению, ключевым моментом возникновения на постсоветском пространстве так называемых непризнанных государств является ставка политических элит новых независимых государств на этнонационализм.
Связано это, на наш взгляд, с целым рядом обстоятельств.
Во-первых, представители политической элиты посткоммунистических обществ испытывали острую потребность отмежеваться от старого режима, особенно если их подозревали в том, что они ранее были его сторонниками. Участие в этнических и националистических политических инициативах помогало человеку обозначить свою дистанцированность от коммунистической идеологии, для которой характерно негативное отношение к национализму. Взяв за основу этническую идентичность, политик как бы избавлялся от всех прочих, так или иначе связанных с его прежней карьерой или партийной принадлежностью идентичностей. Единственно мыслимая стратегия, доступная такого рода политическим лидерам для обретения политической поддержки, — добиваться общественного одобрения, маскируясь под внепартийную патриотическую силу. Важнейшим мотивом переориентации на этнические нормы, которым руководствовались элиты в республиках бывшего Советского Союза, было также стремление избавиться от держателей власти и других элит прежнего режима, заменив их «своими» людьми из числа лиц, имеющих соответствующее этническое происхождение.
Во-вторых, этнические элиты пытались внушить населению своих стран мысль о том, что национальная принадлежность является той единственной общностью, которая способна дать направление коллективному действию. Действительно, вновь созданные политические партии, профсоюзы, профессиональные и иные объединения нередко наталкивались на безразличное отношение как отдельных избирателей, так и целых их групп. Националистические же лозунги довольно эффективно использовались в целях политической мобилизации избирателей.
В-третьих, необходимо принимать во внимание доминирующий в этих странах подданический тип политической культуры, характеризующийся, помимо прочего, отсутствием осознания ценности плюрализма, терпимости и компромиссов.
При этом следует учитывать, что использование негативных установок относительно других этнических групп и объявление их виновными в социально-экономических трудностях порой приносит некоторое психологическое утешение и рядовым гражданам, переносящим нужду и экономическую неопределенность в надежде на то, что избавление от «виновных» способно улучшить их положение. Отсюда вполне объяснимо желание политических элит переложить свою вину на других, и легче всего этими «другими» объявить «чужаков».
В результате этнические меньшинства уже на стадии возникновения и развития националистических движений большинства в советских республиках
почувствовали угрозу своему существованию, справедливо, как показали последующие события, опасаясь за возможность сохранения своей этнической идентичности в условиях проведения правящими элитами ассимиляционной по своей сути государственной политики.
Особо следует отметить и характерную для европейско-ориентированных элит вполне обоснованную боязнь того, что этнические меньшинства предпочтут тесные связи с Россией интеграции в «титульное» национальное государство.
Провозглашая приверженность ценностям демократии, включая обеспечение прав меньшинства, правящие элиты тем не менее сделали ставку на силовое решение политических, в том числе этнополитических, конфликтов. В результате вооруженное противостояние, приведшее к многочисленным жертвам, породило взаимное недоверие и враждебность, которые ставят под сомнение саму возможность сосуществования в рамках одного государства, особенно если учитывать, что и в стадии «замороженных» конфликтов продолжается ожесточенная информационная война. К этому, безусловно, добавляется далеко не бескорыстное вмешательство со стороны третьих стран, преследующих собственные интересы.
Необходимо учитывать и нередко встречающееся на постсоветском пространстве ошибочное представление о самой природе и сущности федерализма. Парадоксально, но советский квазифедерализм и последующий распад СССР породили два противоположных представления о федерализме. Одно — как о своего рода ширме, прикрывающей доминирование титульной нации, другое — как о шаге на пути к дезинтеграции страны.
Конечно, федерализм, тем более в форме этнофедерализма, не может автоматически решить все проблемы расколотых обществ. Более того, он порождает немало и новых сложностей. Однако даже плохо функционирующая и недостаточно эффективная федерация явно предпочтительней гражданской войны, как это убедительно показывает пример Боснии и Герцеговины [13].
Литература
1. McGarry J., Loizides N. Ukraine needs federalism and power-sharing. 22 May 2014. URL: https:// www.opendemocracy.net/od-russia (accessed: 15.08.2015).
2. Федерализация Украины: единство нации или распад государства? Сборник / сост. С. Андреев. М.: Европа, 2006. 120 с.
3. Russian spreads like wildfires in dry Ukrainian forest. 23.08. 2012. URL: http://www.kyivpost.com/con-tent/ukraine/russian-spreads-like-wildfires-in-dry-ukrainian-forest-311949.html (accessed: 17.08.2015).
4. Poroshenko endorses referendum on federalisation of Ukraine. URL: http://www.theguardian. com/world/2015/apr/06/poroshenko-endorses-referendum-on-federalisation-of-ukraine (accessed: 10.09.2015).
5. Basta K. A Federal Option for Ukraine? 13.03.2014. URL: http://opencanada.org/features/the-think-tank/comments/a-solution-for-ukraine-federalism/ (дата обращения: 15.08.2015)
6. Новые Конституции стран СНГ и Балтии. Сборник документов. М.: Манускрипт, 1998. 672 с.
7. Пряхин В. Политико-географический четырехугольник «Тбилиси — Цхинвали — Владикавказ — Москва»: перспективы грузино-югоосетинского урегулирования. URL: www.ca-c.org/journal/ rus-05-2003/06.pryprimru.shtml (дата обращения: 27.04.2015).
8. Козак обустраивает Молдавию. Новая роль России на постсоветском пространстве. 19.11.2003. URL: http://www.globalrus.ru/news/135372/ (дата обращения: 20.07.2012).
9. Manzarari D. There are no natural prerequisites for federalism in Moldova. URL: http://www.azi.md/ en/investigation/214 (accessed: 26.08.2015).
10. Референдум о независимости Приднестровья 2006 г. URL: http://unienc.ru/274/104527-referendum-o-nezavisimosti-pridnestrov-ya-2006-goda.html (дата обращения: 15.04.2014)
11. Lavrov threatened Moldova with separation. ZN,UA. Mirror Weekly. 20.10. 2014 URL: http://mw.ua/ WORLD/lavrov-threatened-moldova-with-separation-188_.html (accessed: 10.08.2015).
12. Wolff S. Federalism vs. Regionalism as Mechanisms to Resolve the Moldovan-Transnistrian Conflict — Some Observations on Current Proposals and Expert Reports p.1 URL: http://www.stefanwolff. com/files/FedMold.pdf (accessed: 20.08.2015)
13. Bebler A. South-East European federalism and contemporary Bosnia and Herzegovina //Acta Slavica Iaponica. 2006. N 24. P. 1-23.
References
1. McGarry J., Loizides N. Ukraine needs federalism and power-sharing. 22 May 2014. Available at: https:// www.opendemocracy.net/od-russia (accessed 15.08.2015).
2. Federalizatsiia Ukrainy: edinstvo natsii ili raspad gosudarstva? Sbornik [Federalization of Ukraine: nation unity or disintegration of the state. Collection of works]. Comp. S. Andreev. Moscow, Evropa Publ., 2006. 120 p. (In Russian)
3. Russian spreads like wildfires in dry Ukrainian forest. 23.08. 2012. Available at: http://www.kyiv-post.com/content/ukraine/russian-spreads-like-wildfires-in-dry-ukrainian-forest-311949.html (accessed 17.08.2015).
4. Poroshenko endorses referendum on federalisation of Ukraine. Available at: http://www.theguardian.com/ world/2015/apr/06/poroshenko-endorses-referendum-on-federalisation-of-ukraine (accessed 10.09.2015).
5. Basta K. A Federal Option for Ukraine? 13.03.2014. Available at: http://opencanada.org/features/the-think-tank/comments/a-solution-for-ukraine-federalism/ (accessed 15.08.2015)
6. Novye Konstitutsii stran SNG i Baltii. Sbornik dokumentov [New Constitutions of CIS and Baltic States. Collection of documents]. Moscow, Manuskript Publ., 1998. 672 p. (In Russian)
7. Priakhin V. Politiko-geograficheskii chetyrekhugolnik «Tbilisi — Tskhinvali — Vladikavkaz — Moskva»: perspektivy gruzino-iugoosetinskogo uregulirovaniia [Politico-geographical quadrangle "Tbilisi — Tshin-vali — Vladikavkaz — Moscow": perspectives of Georgian — south-ossetian settlement]. Available at: www. ca-c.org/journal/rus-05-2003/06.pryprimru.shtml (accessed 27.04.2015). (In Russian)
8. Kozak obustraivaet Moldaviiu. Novaia rol'Rossii na postsovetskom prostranstve [Kozak shapes Moldova. New role of Russia in the post-soviet space]. 19.11.2003. Available at: http://www.globalrus.ru/news/135372/ (accessed 20.07.2012). (In Russian)
9. Manzarari D. There are no natural prerequisites for federalism in Moldova. Available at: http://www.azi. md/en/investigation/214 (accessed 26.08.2015).
10. Referendum o nezavisimosti Pridnestrov'ia 2006 g. [Transnistrian independence referendum, 2006]. Available at: http://unienc.ru/274/104527-referendum-o-nezavisimosti-pridnestrov-ya-2006-goda.html (accessed 15.04.2014). (In Russian)
11. Lavrov threatened Moldova with separation. ZN,UA. Mirror Weekly. 20.10. 2014. Available at: http:// mw.ua/WORLD/lavrov-threatened-moldova-with-separation-188_.html (accessed 10.08.2015).
12. Wolff S. Federalism vs. Regionalism as Mechanisms to Resolve the Moldovan-Transnistrian Conflict — Some Observations on Current Proposals and Expert Reports p.1 Available at: http://www.stefanwolff.com/ files/FedMold.pdf (accessed 20.08.2015)
13. Bebler A. South-East European federalism and contemporary Bosnia and Herzegovina. Acta Slavica Iaponica, 2006, no. 24, pp. 1-23.
Статья поступила в редакцию 20 сентября 2015 г.
