CC BY
133
Е.Ю. Козьмина (Москва - Екатеринбург)
ФАНТАСТИЧЕСКИЙ НАРРАТИВ И ПРОБЛЕМА ЖАНРА В ПОВЕСТИ А. ПОГОРЕЛЬСКОГО «ЧЕРНАЯ КУРИЦА, ИЛИ ПОДЗЕМНЫЕ ЖИТЕЛИ»*
Аннотация. В статье на основе нарратологического анализа уточняются жанр и нарративное устройство произведения А. Погорельского «Черная курица, или Подземные жители». Подробно рассматриваются нарративная интрига повести и тип нарратора. Выделены два аспекта произведения: внутренний - о путешествии героя в подземный мир и внешний, обрамляющий аспект - о нравственном испытании Алеши в пансионе и последующем исправлении мальчика. Оба рассказа о жизни героя в пансионе и его онейрическом путешествии выстроены в соответствии с циклической нарративной интригой, однако внутренний нарратив использует мифологическую схему, а внешний - лиминальную, включающую не только прохождение через символическую смерть, но и преображение героя. Первая схема основана на протостратегии сказания (как и волшебная сказка), вторая -на протостратегии притчи. Делается вывод о том, что произведение в целом - это повесть; этот жанр осваивается русскими писателями с первой трети XIX в. Повесть содержит явно выраженную оценку нарратора и потому может быть названа дидактическим жанром. Заслуга А. Погорельского не только в том, что он одним из первых в России воспринял гофмановскую традицию романтической фантастики, хотя связи между произведения Гофмана и Погорельского несомненны и продемонстрированы в статье с помощью сопоставления «Щелкунчика и Мышиного короля» и «Черной курицы...»; главное же, что Погорельский освоил конститутивный принцип романтической фантастической повести - пограничный образ мира и «читательское колебание» (Ц. Тодоров).
Ключевые слова: романтическая фантастика; повесть; сказка; притча; нарра-тив; нарративная интрига; жанр; «Черная курица, или Подземные жители».
E.Yu. Kozmina (Moscow - Yekaterinburg)
A Fantastic Narrative and the Problem of the Genre in A. Pogorelsky's Novel "The Little Black Hen, or Underground Inhabitants"**
Abstract. Drawing on narratological analysis, the article attempts to identify genre and a narrative structure of A. Pogorelsky's work "The Little Black Hen, or the Underground People". The narrative intrigue of a story and the type of narrator are discussed
* Статья подготовлена при поддержке РНФ (грант № 20-18-00417 «Историческая наррато-логия: новый подход в гуманитарном знании (на примере изучения русской литературы)»).
** The study was undertaken with the support of the Russian National Science Foundation (project No. 20-18-00417 "Historical narratology: a new approach in humanitarian knowledge (by the example of studying Russian literature)").
in detail. Two aspects of the work are highlighted: an internal one - concerning the hero's journey into the under-world and an external, framing aspect - concerning the moral test of Alyosha in the boarding house and the reformation of the boy. Both stories concerning the hero's life in the boarding house and his oneiric journey are organized in keeping with a cyclical narrative intrigue, but the inner narrative uses a mythological scheme, and the outer one uses a liminal one including not only the passage through a symbolic death, but also the transformation of the hero. The first scheme is based on the protostrategy of a legend (like a fairy tale), the second re-lies on the protostrategy of a parable. It is concluded that the work as a whole is a short novel (povest'); this genre has been explored by Russian writers since the first third of the 19th century. The short novel contains a pronounced assessment of the narrator and therefore can be called a didactic genre. A. Pogorelsky's merit lies not only with the fact that he was the first in Russia to adopt Hoffmann's tradition of romantic fiction, although the links between the works of Hoffmann and Pogorelsky are undeniable and are shown in the article on the comparative material of "The Nutcracker and the Mouse King" and "The Little Black Hen..."; most importantly, Pogorelsky has mastered the constitutive principle of a romantic fantasy story - a borderline image of the world and a "readerly hesitation" (Tz. Todorov).
Key words: romantic fiction; story; fairy tale; parable; narrative; narrative intrigue; genre; "The Little Black Hen, or The Underground People".
Исследование нарративной структуры художественного произведения, то есть события повествования («события самого рассказывания» (М. Бахтин)) в его неразрывной связи с историей, о которой рассказывается, часто позволяет осветить или уточнить те аспекты, которые ускользают от внимания исследователей даже в таких хорошо изученных произведениях, к каким относится «Черная курица, или Подземные жители» Антония Погорельского. Релевантность нарратологического анализа этого произведения не может вызвать сомнений еще и потому, что устройство повествования явно тщательно продумано автором и находится в сложных отношениях с реальной действительностью и биографическим слушателем. Широко известно, что здесь «незримо присутствует в чертах сказочного героя и реальный адресат "Черной курицы" - Алеша Толстой, юный мечтатель с нежной душой и незаурядными дарованиями» [Турьян 2010, 635], а также что интенциональность «Черной курицы» явно соотносится с тоном и содержанием писем Алексея Перовского к своему племяннику Алексею Толстому.
Поскольку основной единицей нарратологического анализа является эпизод («Единицей актуального членения всякого сюжетного повествования призван служить эпизод, понимаемый как участок текста, характеризующийся единством места, времени и состава действующих лиц. Цепь таких эпизодов представляет собой нарративную артикуляцию повествователем диегетической цепи событий повествуемого мира» [Тюпа 2001, 36]), начнем анализ с системы и конфигурации эпизодов «Черной курицы...». Нет сомнения, что в произведении рассказывается о двух разных
историях, хотя и теснейшим образом между собой связанных, - истории проступка и исправления Алеши-ученика и истории дружбы Алеши с Черной курицей и его путешествия в подземную страну. Конфигурация эпизодов нарративного построения в каждом из этих случаев различна.
Следует также отметить, что «Черная курица» начинается предисловием повествователя, мало связанным, на первый взгляд, с событиями, произошедшими с главным героем. Роль этого предисловия будет описана чуть позже.
Начнем анализ со второй истории - путешествия Алеши в подземный мир. Именно эта часть позволила исследователям и читателям называть произведение А. Погорельского литературной сказкой [Турьян 2010, 634], авторской сказкой для детей [Тиманова 2009, 190-193] и даже святочным рассказом [Шишкина 2017, 91-99], а самому автору - волшебной повестью.
Всего в «Черной курице» описано два путешествия героя и, следовательно, можно выделить две группы эпизодов этого сюжетного повествования. Их конфигурация одинакова: 1) эпизод(ы), указывающие на уединение Алеши в спальне и приготовлении ко сну; 2) появление Чернушки из-под соседней кровати; 3) отправка в подземный мир; 4) нахождение в ином мире; 5) пробуждение Алеши и рефлексия над ночным путешествием.
Первому путешествию Алеши предшествует фрагмент, в котором говорится о прерванном сне героя. Алеша сначала «долго не мог <.. .> заснуть, наконец сон его преодолел, и он только что успел во сне разговориться с Чернушкою, как <...> пробужден был шумом разъезжающихся гостей» [Погорельский 2010, 135]. Дальнейшее видение Алеши (шевеление простыни, царапанье курочки под кроватью) можно трактовать двояко - как реальность и как продолжение прерванного сна, где, заметим, герой уже «успел <.> разговориться с Чернушкою».
Любопытен и такой факт: когда Чернушка предлагает Алеше одеться поскорее, чтобы пойти вместе с ней, Алеша отвечает: «Как же мне можно одеться в темноте? Я платья своего теперь не сыщу, я и тебя насилу вижу!» [Погорельский 2010, 136]. При этом только что повествователь сообщил, что «упадал в комнату бледный луч луны» [Погорельский 2010, 135], а соседняя кровать была освещена «месячным сиянием» [Погорельский 2010, 136], т.е. в комнате было достаточно светло. Отметим также, что черную курочку Алеша все-таки в темноте видит, но своей одежды найти не может. Все это напоминает логику сна; отсюда возникает впечатление, что Алеша снова засыпает, а Чернушка и разговор с ней ему снится.
Характерно также, что окончание путешествия знаменуется обмороком Алеши, т.е. символической «временной смертью», указывающей на переход из одного мира в другой. Поэтому кажется не совсем точным рассуждение О.И. Тимановой, что «Погорельским акцентирована тема наваждения, специфическая для романтического искусства: пережив состояние "обморока", "тяжелого сна", Алеша оказывается во власти темных сил, но только на время» [Тиманова 2009, 191]; ведь в данном случае обморок -
Новый филологический вестник. 2021. №4(59). --
это указание на временную смерть героя и его воскресение как на переход, но никак не на «власть темных сил» (и каких именно?).
Заканчивается группа эпизодов, рассказывающих о первом путешествии Алеши в чужой для него мир, рефлексией героя: «<...> во сне ли все то видел, или в самом деле это происходило?» [Погорельский 2010, 138]. Дальнейшие размышления подтверждают пограничное состояние героя (и читателя вместе с ним): «Иногда ему казалось, что он непременно должен ее (Черную курочку - Е.К.) увидеть в следующую ночь.; но потом ему казалось, что это дело несбыточное, и он опять погружался в печаль» [Погорельский 2010, 138].
Интересно, что перед нами композиционно-речевая форма сна с двумя размытыми границами, хотя О.В. Федунина отмечает, что «во всех случаях обязательно фиксируются границы сна - начальная и (или) конечная. Они необходимы для того, чтобы отделить мир сна от условно-реального мира произведения. Этой цели служат специальные указания в тексте на состоявшийся переход героя из условно-реального мира в мир снов и обратно» [Федунина 2013, 24]. В противном случае, по утверждению О.В. Федуни-ной, речь идет о видениях, а не о сне.
В данном же случае это все же не видение, а сон, но повествователь удерживает читателя на границе описанных выше интерпретаций: либо Алеша на самом деле отправляется с курочкой в путешествие, либо Алеша спит и путешествует во сне. Перед нами классический вариант «читательского колебания», о котором писал Ц. Тодоров, характеризуя готическую и романтическую фантастику: «Очевидец события должен выбрать одно из двух возможных решений: или это обман чувств, иллюзия, продукт воображения, и тогда законы мира остаются неизменными, или же событие действительно имело место, оно - составная часть реальности, но тогда эта реальность подчиняется неведомым нам законам <...>. Фантастическое существует, пока сохраняется эта неуверенность» [Тодоров 1999, 25].
Именно этот фрагмент наиболее очевидно свидетельствует о восприятии Погорельским гофмановской традиции романтической фантастики. Как отмечает М.А. Турьян, «жизнь в Германии, вхождение в немецкую культуру, разнообразие художественных впечатлений, знакомство с новинками немецкой романтической литературы серьезно повлияли на формирование эстетических вкусов будущего писателя» [Турьян 2010, 585] и «бесспорно <...>, что Перовский был в числе первых читателей Гофмана <...>. Интерес Перовского к немецкому романтику держался устойчиво: отголоски произведений Гофмана, вышедших уже после его отъезда из Германии, обнаруживаются в первых же литературных опытах писателя Погорельского. По праву считается, что он положил начало "русской гоф-маниане"» [Турьян 2010, 586]. Вопреки взглядам С. Игнатова, считавшего, что Погорельский не испытывал литературного влияния Гофмана, не обладал романтическим мировоззрением, а лишь заимствовал внешние приемы [Игнатов 1914, 249-278], следует заметить, что Погорельский перенял конструктивную основу романтической фантастической повести - «коле-
бание читателя», а кроме того, еще и достаточное количество сопутствующих этой основе деталей и мотивов.
Если сравнить «Черную курицу» с наиболее популярной повестью Гофмана «Щелкунчик и мышиный король», тотчас проявятся весьма близкие соответствия. Так, например, события, предваряющие путешествие, и в «Щелкунчике.», и в «Черной курице» происходят в лунные ночи, когда в темной комнате что-то видится или слышится: «Прошло немного времени, и как-то лунной ночью Мари разбудило странное постукиванье, которое, казалось, шло из угла, словно там перебрасывали и катали камешки, а по временам слышался противный визг и писк» [Гофман 1998, 215] / «Ночь была месячная, и сквозь ставни, неплотно затворявшиеся, упадал в комнату бледный луч луны <...>. Он пристальнее стал всматриваться <...> ему послышалось, как будто что-то под кроватью царапается.» [Погорельский 2010, 135-136]. Пробуждение после путешествия в фантастически-онейрический мир описывается у Гофмана следующим образом: «Когда Мари очнулась после глубокого забытья, она увидела, что лежит у себя в постельке, а сквозь замерзшие окна в комнату светит яркое, искрящееся солнце» [Гофман 1998, 198]; у Погорельского: «Когда пришел он опять в себя, солнце сквозь ставни освещало комнату, и он лежал в своей постели.» [Погорельский 2010, 138]. Эпизоды обнаружения волшебного предмета в мире реальном тоже оказываются сходными. У Гофмана: «Тогда Мари побежала в другую комнату, быстро достала из своей шкатулочки семь корон мышиного короля и подала их матери со словами: - Вот, мамочка, посмотри: вот семь корон мышиного короля, которые прошлой ночью поднес мне в знак своей победы молодой господин Дрос-сельмейер!» [Гофман 1998, 228]; у Погорельского: «Вспомнив, что король ему подарил конопляное зерно, он поспешно бросился к своему платью и, действительно, нашел в кармане бумажку, в которой завернуто было конопляное семечко» [Погорельский 2010, 145].
Таким образом, гофмановские традиции в «Черной курице» несомненны, и А. Погорельский строит внутреннюю историю, используя главную особенность фантастической романтической повести, - «колебание читателя».
Вернемся к эпизодам, составляющим рассказ о первом путешествии Алеши в подземный мир. Обращает на себя внимание явная связь и соотнесенность устройства этого мира как с реальными явлениями, так и с преображающим их воображением Алеши. Например, битва Чернушки с рыцарями очевидным образом навеяна тем, что для Алеши «единственным утешением <...> было чтение книг» [Погорельский 2010, 130], а именно - рыцарских романов и волшебных повестей, а также и тем, что в одиночестве «юное воображение его бродило по рыцарским замкам, по страшным развалинам или по темным, дремучим лесам» [Погорельский 2010, 130]. Даже приезд реального директора в реальном мире представляется Алеше в духе любимых романов: «<...> это должен быть какой-нибудь знаменитый рыцарь в блестящих латах и в шлеме с большими перья-
ми» [Погорельский 2010, 134] (ср. почти дословное описание рыцарей во время путешествия: «<...> по обеим сторонам висели на стенах рыцари в блестящих латах, с большими перьями на шлемах, с копьями и щитами в железных руках» [Погорельский 2010, 138]). Вероятно, тот факт, что рыцари висят на стенах - это своеобразная проекция на онейрическую реальность плоских книжных иллюстраций прочитанных Алешей романов.
Комнаты старушек существуют в реальности пансиона, и повествователь отмечает, что Алеше «давно хотелось все это видеть» [Погорельский 2010, 137]. Воображение же дорисовывает то, что уже известно герою.
Граница между сном, воображением и реальностью очень зыбкая, а рассказ о путешествии создает «"пограничный" образ мира, сочетающий свойства и признаки принципиально иной действительности с элементами знакомой читателю повседневности» [Тамарченко 2008Ь, 278]; такой образ мира характерен, прежде всего для готической литературы, а после нее - для романтической фантастики.
Группа эпизодов, повествующих о втором путешествии Алеши в подземный мир, имеет аналогичную конфигурацию: в начале упоминается, что «настало время ложиться спать» [Погорельский 2010, 138] (хотя, отметим, эта часть заметно редуцирована) и отмечается, что соседняя кровать была снова освещена «тихим лунным сиянием» [Погорельский 2010, 138]; а через некоторое время под кроватью обнаруживается Чернушка; середина этой части - собственно путешествие и нахождение в ином мире (эта часть, напротив, существенно расширена по сравнению с первым путешествием); в конце обозначается возвратный переход в свой мир (на этот раз сон, а в первом случае то был обморок) и рефлексия-колебание Алеши по поводу двойственности пережитого: «Долго не мог он опомниться, и не знал, что ему думать.» [Погорельский 2010, 144].
Описание путешествий в подземный мир как будто взято из волшебной сказки: проход туда требует спуска вниз (под землю): «Они спустились вниз по лестнице, как будто в погреб.», - а коридоры, которыми Алеша и Чернушка шли, были «низки и узки» [Погорельский 2010, 137]. Весь этот проход в иной мир насыщен мотивами смерти. Так, например, проходя по комнатам «столетних (здесь и далее курсив мой. - Е.К.) старушек голландок», Алеша «мог различить старушку, лежащую с закрытыми глазами: она показалась ему, как будто восковая» [Погорельский 2010, 137].
События второго путешествия в определенной степени дублируют реальные события, но поправляют, «украшают» их, приводят в соответствие с Алешиными представлениями: приезд директора в пансион соотносится с входом короля подземных жителей (к разочарованию Алеши, директор не был похож на рыцаря, а главное, его «маленькую лысую головку, набело распудренную» украшал не «шлем пернатый», а «маленький пучок» [Погорельский 2010, 134]; в то время как король описывается следующим образом: «Немного погодя вошел в залу человек с величественною осанкою, на голове с венцом, блестящим драгоценными камнями» [Погорельский 2010, 140]; против «просто серого фрака» директора на короле была
мантия с длинным шлейфом). Похожи описания накрытых к торжеству столов; деревья подземного мира оказываются мхом, а игрушечные лошадки - настоящими.
Как отмечает И.Е. Шишкина, «сказочный мир, куда он (Алеша - Е.К.) попал благодаря Чернушке, можно воспринимать как сновидение. Но автор нарушает границу волшебных снов и реальной яви. Появляется сказочный предмет, переходящий в мир действительности и при этом сохраняющий свои волшебные свойства» [Шишкина 2017, 94]. Этот волшебный предмет уравновешивает двойственность восприятия и создает «читательское колебание».
Все сказанное позволяет нам охарактеризовать нарративную интригу - «сюжет в его обращенности не к фабуле <...>, а к читателю, то есть сюжет, взятый в аспекте "события самого рассказывания". Или, иначе, в аспекте читательского интереса.» [Тюпа 2016, 62]. Нарративная интрига реализует одну из типических схем [Тюпа 2016, 65-67].
Интрига двух «сонно-волшебных» историй в «Черной курице» зиждется на циклической схеме в ее мифологическом варианте. Схема состоит из трех фаз: 1) отправка в иной мир; 2) нахождение в чужом мире; 3) возвращение. Какого-либо серьезного изменения, метаморфозы героя этот сюжетный вариант не предполагает; и здесь снова придется не согласиться с О.И. Тимановой в том, что «в "волшебной повести" Погорельского этот путь предстает как воображаемое путешествие ребенка в Подземный мир и возвращение домой повзрослевшим» [Тиманова 2009, 192]. Возвращение из путешествия в подземный мир практически не меняет героя; его изменение происходит не в сказочном мире, а в реальном.
Перейдем к анализу той группы эпизодов, в которых повествуется о жизни Алеши в пансионе.
Эта история (о нравственном проступке и исправлении Алеши) отчетливо делится на четыре части: первая - рассказ о жизни мальчика в пансионе, вторая - о приезде туда гостей и о неожиданной угрозе Черной курочке. Эта история прерывается и дополняется рассказом о путешествии героя в подземный мир. Далее следует еще одна, третья, группа эпизодов, повествующих о результатах посещения подземного мира: о действии конопляного зернышка и учебных успехах, об изменении характера Алеши; о первой потере зернышка и попытке Черной курицы убедить друга исправиться и, наконец, разоблачение способностей Алеши и объяснение им своих успехов волшебной силой; наказание героя и раскаяние. Эта часть включает также эпизод о прощании с министром-Чернушкой. В четвертой группе - эпизод о болезни Алеши и заключение о том, как после выздоровления он «сделался примером для своих товарищей» [Погорельский 2010, 153].
Мы видим, что в этом случае нарративная интрига также проецируется на циклическую схему, но уже в ее лиминальном варианте, «едва ли не наиболее продуктивную для классической художественной литературы нарративную интригу читательского ожидания» [Тюпа 2016, 66]. Схема
состоит из четырех фаз: 1) обособления; 2) нового партнерства; 3) испытания; 4) преображения [Тюпа 2016, 66]. Рассмотрим, как конкретно проявляется в произведении каждая из этих фаз.
Фаза обособления героя «Черной курицы» многоступенчата: сначала повествователь рассказывает, что Алеша отлучен от родителей, и в пансионе ему «часто скучно бывало <...>, а иногда и даже грустно» [Погорельский 2010, 130]; затем сообщается, что в воскресные и праздничные дни Алеша особенно «горько чувствовал свое одиночество» [Погорельский 2010, 130]; и, наконец, в день начала истории, когда в пансион должны приехать гости, «Алешу нашего совсем забыли» [Погорельский 2010, 132] и он отправился в «пространный двор». Обратим внимание, что в этот день даже его рассматривание людей через дырочку в заборе не удалось, так как «в этот день никто почти не проходил по переулку» [Погорельский 2010, 132].
Фаза обособления сменяется фазой партнерства в тот момент, когда Алеша спасает от гибели под ножом кухарки Черную курочку. Если до сих пор Чернушка только «позволяла себя гладить» [Погорельский 2010, 131], то сейчас «она ходила за ним по двору, как собачка» [Погорельский 2010, 133]. Как раз эта фаза нового партнерства и будет затем развиваться в сонно-волшебной истории.
Третья фаза лиминальной сюжетной схемы - это фаза испытания героя, связанная с его выбором. Выбор Алеши, сделанный во время путешествия в подземный мир, оказывается в прямом смысле выбором: король предлагает ему исполнить любое желание. Предложение застает мальчика врасплох, и он желает не «чего-нибудь хорошенького», а того, «чтобы, не учившись», всегда знать «урок свой, какой мне ни задали» [Погорельский 2010, 141]. С этого момента и начинается, собственно, испытание Алеши -что же он будет делать, имея волшебные возможности. Повествователь описывает постепенную метаморфозу героя: как из мальчика, которого все любили, Алеша превращается в того, кто начинает с удовольствием принимать незаслуженные похвалы и считает себя «гораздо лучше и умнее» [Погорельский 2010, 146] других. Еще раз подчеркнем, что в этой фазе о центральном ее звене, выборе героя, рассказано в отдельной истории. Развязка фазы испытания оказывается разной в мире реальном и в мире воображаемом. В первом случае Алешу наказывают розгами, а он вынужден признаться в том, что его необыкновенные способности зависят от волшебного предмета. Во втором - наказан министр подземных жителей, да и сами подземные жители, которые должны отправиться на новое место.
Развязка приводит к фазе преображения героя, возвращению к тому, чтобы быть «послушным, добрым, скромным и прилежным» и сделаться «примером для своих товарищей» [Погорельский 2010, 153]. Любопытно совмещение в «Черной курице» двух взаимоисключающих концовок: с одной стороны, герой явно не проходит испытания, с другой - описана его метаморфоза и сопутствующее ей прохождение через (в данном случае, временную) смерть: Алешу нашли «лежащего на полу без памяти» [Пого-
рельский 2010, 153], в сильной горячке. Символическая смерть (болезнь) подчеркнута еще и тем, что Алеша все произошедшее воспринял как «тяжелый сон». Таким образом, можно посчитать, что настоящее преображение происходит в результате осознания того, что случилось с ним самим, а еще в большей степени - с министром подземного мира.
Первая история, таким образом, очень тесно связана со второй, но рассказ о злоключениях Алеши в пансионе и рассказ о посещении им подземной страны строятся по-разному. В первом случае перед нами реализация протостратегии притчи, во втором - вероятно, протостратегии сказания (на ее основе построены народные волшебные сказки) [Тюпа 2018, 124148]. Очевидно, что различия между двумя этими стратегиями, а также жанрами сказки и притчи, велика.
В первом случае мы имеем дело с историей назидательной, поучительной, притом изложенной повествователем в модальности убеждения, которое «обладает для верующего сознания неопровержимостью абсолютной истины», а «нарратив убеждения ценностно пристрастен (излагающий историю не только свидетельствует, он - судит), но личностно не персонифицирован» [Тюпа 2018, 79]. Более того, художественное пространство первой истории также располагает к «суду», «ценностной пристрастности» и дидактичности - ведь это пансион; школа, образовательное учреждение, где за определенные проступки следует определенное наказание: «<...> учитель, полагая, что он (Алеша - Е.К.) накануне не хотел сказывать урока из упрямства, счел за нужное строго наказать его» [Погорельский 2010, 150]. Модель такого пространства можно назвать «императивной картиной мира» [Тюпа 2016, 82].
Между тем описание волшебного путешествия Алеши гораздо хуже укладывается в стратегию сказания. Очевидно, что этот внутренний нар-ратив испытывает серьезное деформирующее влияние со стороны обрамляющего повествования; по сути дела, он - функция притчевого нарратива. Вовсе не случайно, что значительное число исследователей отмечает «поучительность» «сказки» А. Погорельского (поучительность, назидательность - основные черты притчи). Но все же, как отмечает В.И. Тюпа, «что же касается литературной сказки (например, "Черная курица" А. А. Погорельского <...>), то при некоторых очевидных внешних сходствах с фольклорными образцами (прежде всего, демонстративно игровая вымышлен-ность мира персонажей)» она «реализует стадиально более позднюю жанровую стратегию - стратегию притчи» [Тюпа 2013, 63].
Остановимся на этом подробней, так как эта проблема поможет более точно идентифицировать жанр «Черной курицы».
Дело в том, что притча лежит в основе повести - литературного жанра, чьи инвариантные черты подробно и научно строго описал Н.Д. Тамар-ченко [Тамарченко 2007; Тамарченко 2008а]. Исследователь считал, что повесть - жанр канонический, и все конкретные вариации имеют одни и те же структурные черты.
Н.Д. Тамарченко писал, что «центр сюжета повести <...> составляет
испытание героя (в более или менее явной форме - прохождение через смерть). Но в этом жанре оно связано с необходимостью выбора (судьбы, позиции <...>) и, следовательно, с неизбежностью этической оценки автором и читателем решения героя» [Тамарченко 2007, 19], а «"изображающая" действительность и изображенный мир героя в повести <.> неравноценны <.> ограниченность кругозора действующего лица противопоставляется причастности к "последней" истине лица повествующего» [Тамарченко 2007, 21].
В этом отношении значительную роль играет пролог к «Черной курице», акцентирующий значительную временную дистанцию по отношению к описываемым событиям. Например, повествователь использует такие фразы: «Лет сорок тому назад»; «дом, где пансион тот помещался, давно уже уступил место другому, нисколько не похожему на прежний»; «в то время Петербург наш уже славился в целой Европе своею красотою, хотя и далеко еще не был таким, как теперь» [Погорельский 2010, 129] и т.п. Такая дистанция делает общую оценку событий объективной, авторитетной, проверенной временем.
Жанровая необходимость этической оценки героя проявляется также и в том, что «повести <...> приходится вводить в свой состав параллельный вариант собственного сюжета (иногда архаический - как правило, притчевый; иногда - литературный, но имеющий образцово-назидательный смысл)» [Тамарченко 2007, 31]. Такую роль - параллельного варианта сюжета - имеет в «Черной курице» сказка братьев Гримм «Маленькие человечки», которую упоминает Алеша, давая обещание министру хранить знакомство с подземными жителями в тайне:
«- Я даю тебе честное слово, что никогда не буду ни с кем об вас говорить, -прервал его Алеша. - Я теперь вспомнил, что читал в одной книжке о гномах, которые живут под землею. Пишут, что в некотором городе очень разбогател один сапожник в самое короткое время, так что никто не понимал, откуда взялось его богатство. Наконец как-то узнали, что он шил сапоги и башмаки на гномов, плативших ему за то очень дорого.
- Быть может, что это правда, - отвечал министр» [Погорельский 2010, 144].
Эта сказка, более всего напоминающая притчу, рассказывает о благодарности ее героев гномам, помогающим этим персонажам в трудное для них время; это своеобразный камертон, на который следует ориентироваться в более сложном произведении Погорельского, а кроме того, она придает иносказательный смысл «Черной курице» и представляет рассказанную историю как «частный случай и даже пример, одно из возможных и повторяющихся проявлений неизменных (курсив автора. - Е.К.) условий человеческого бытия» [Тамарченко 2007, 22]. Перечисленные черты неопровержимо свидетельствуют, что «Черная курица» относится к жанру повести.
Н.Д. Тамарченко считает, что канон повести как литературного жан-
ра «складывается в русской литературе исторически поздно, в период от Пушкина до начала 1890-х гг.» [Тамарченко 2007, 16]. Можно говорить, что А. Погорельский не только одним из первых вводит в пространство русской литературы художественные открытия Гофмана, но и осваивает новый литературный жанр - повесть.
Итак, «Черная курица.» Погорельского в нарративном аспекте соединяет между собой два способа рассказывания истории, два типа нарративной циклической интриги - мифологическую и лиминальную; поэтому внутренняя история похожа на волшебную сказку, а обрамляющее ее художественное высказывание - на повесть с ее притчевым началом. Нарратор выстраивает равновесную структуру, в результате действия которой возникает читательское колебание, «неразрешимый онтологический синкретизм» [Шмид 2013, 288].
Интересно, что похожую нарративную структуру имеют и некоторые другие русские фантастические повести этой эпохи: А. Бестужева «Кровь за кровь», «Страшное гадание», более трагические повести Н. Мельгуно-ва «Кто же он?» и В. Титова «Уединенный домик на Васильевском», а также другие, и это, без сомнения, указывает на типическую основу жанра.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гофман Э.Т.А. Щелкунчик и мышиный король // Гофман Э.Т.А. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 4. Кн. 1. М.: Художественная литература, 1998. С. 182-234.
2. Игнатов С.С. А. Погорельский и Э. Гофман // Русский филологический вестник. 1914. Т. 72. Вып. 1-2 (3-4). С. 249-278.
3. Погорельский А. Сочинения. Письма / изд. подг. М.А. Турьян. СПб.: Наука, 2010. 754 с.
4. Тамарченко Н.Д. Русская повесть Серебряного века. (Проблемы поэтики сюжета и жанра). М.: Шга^, 2007. 256 с.
5. (а) Тамарченко Н.Д. Повесть прозаическая // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. М.: Издательство Кулагиной; Intrada, 2008. С. 169-170.
6. (Ь) Тамарченко Н.Д. Фантастика авантюрно-философская // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. М.: Издательство Кулагиной; 1пйМа, 2008. С. 277-278.
7. Тиманова О.И. «Черная курица, или Подземные жители» А. Погорельского и традиция литературного «путешествия» // Известия ВГПУ Актуальные проблемы литературоведения. 2009. № 2 (36). С. 190-193.
8. Тодоров Ц. Введение в фантастическую литературу. М.: Дом интеллектуальной книги, 1999. 144 с.
9. Турьян М.А. Личность А.А. Перовского и литературное наследие Антония Погорельского // Погорельский А. Сочинения. Письма / изд. подг. М.А. Турьян. СПб.: Наука, 2010. С. 565-654.
10. Тюпа В.И. Введение в сравнительную нарратологию: научно-учебное пособие для самостоятельной исследовательской работы. М.: Шга^ 2016. 145 с.
11. Тюпа В.И. Дискурс/Жанр. М.: !п^а, 2013. 211 с.
12. Тюпа В.И. Лекции по неклассической нарратологии. Torun: Wydawnictwo Naukowe Uniwersytetu Mikolaja Kopernika, 2018. 193 с.
13. Тюпа В.И. Нарратология как аналитика повествовательного дискурса («Архиерей» А.П. Чехова). Тверь: Тверской государственный университет, 2001. 58 с.
14. Федунина О.В. Поэтика сна (русский роман первой трети ХХ в. в контексте традиции). М.: Intrada, 2013. 196 с.
15. Шишкина И.Е. «Черная курица, или Подземные жители» Антония Погорельского как произведение святочной литературы // Восточнославянская филология. Литературоведение. 2017. Вып. 4 (28). С. 91-99.
16. Шмид В. Проза Пушкина в поэтическом прочтении: «Повести Белкина» и «Пиковая дама» / пер. с нем. А.И. Жеребина (I и II части). СПб., 2013. 354 с.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Ignatov S.S. A. Pogorel'skiy i E. Gofman [A. Pogorelsky and E. Hoffman]. Russ-kiy filologicheskiy vestnik, 1914, vol. 72, no. 1-2 (3-4), pp. 249-278. (In Russian).
2. Timanova O.I. "Chernaya kuritsa, ili Podzemnyye zhiteli" A. Pogorel'skogo i traditsiya literaturnogo "puteshestviya" ["The Black Hen, or the Underground Inhabitants" by A. Pogorelsky and the Tradition of Literary "Travel"]. Izvestiya VGPU. Aktual'nyyeproblemy literaturovedeniya. 2009, no. 2 (36), pp. 190-193. (In Russian).
3. Shishkina I.E. "Chernaya kuritsa, ili Podzemnyye zhiteli" Antoniya Pogorel'skogo kak proizvedeniye svyatochnoy literature ["The Black Hen, or the Underground Inhabitants" by Anthony Pogorelsky as a work of Yuletide Literature]. Vostochnoslavyans-kayafilologiya. Literaturovedeniye, 2017, no. 4 (28), pp. 91-99. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
4. (a) Tamarchenko N.D. Povest' prozaicheskaya [A Prosaic Short Novel]. Poetika: slovar'aktual'nykh terminov iponyatiy [Poetics: The Dictionary of Relevant Terms and Concepts]. Moscow, Kulagina Publ., Intrada Publ., 2008, pp. 169-170. (In Russian).
5. (b) Tamarchenko N.D. Fantastika avantyurno-filosofskaya [Adventurous and Philosophical Fiction]. Poetika: slovar' aktual'nykh terminov i ponyatiy [Poetics: The Dictionary of Relevant Terms and Concepts]. Moscow, Kulagina Publ., Intrada Publ., 2008, pp. 277-278. (In Russian).
6. Tur'yan M.A. Lichnost' A.A. Perovskogo i literaturnoye naslediye Antoniya Pogorel'skogo [The Personality of A.A. Perovsky and the Literary Heritage of Anthony Pogorelsky]. Pogorel'skiy A. Sochineniya. Pis'ma [Pogorelsky A. Essays. Letters]. Ed by M.A. Tur'yan. St. Petersburg, Nauka Publ., 2010, pp. 565-654. (In Russian).
(Monographs)
7. Fedunina O.V. Poetika sna (russkiy roman pervoy treti XX v. v kontekste tradit-sii) [A Poetics of Sleep (the Russian Novel of the First Rhird of the 20th Century in the
Context of Tradition)]. Moscow, Intrada Publ., 2013. 196 p. (In Russian).
8. Schmid W. Proza Pushkina v poeticheskom prochtenii: "Povesti Belkina" i "Pi-kovaya dama" [Pushkin's Prose in poetic reading: "Belkin's Stories" and "The Queen of Spades"], transl. by A.I. Zherebin. St Petersburg, 2013. 354 p. (Translated from German into Russian).
9. Tamarchenko N.D. Russkaya povest'Serebryanogo veka. (Problemy poetiki sy-uzheta i zhanra) [A Russian Tale of the Silver Age. (Problems of Plot Poetics and Genre)]. Moscow, Intrada Publ., 2007. 256 p. (In Russian).
10. Todorov Ts. Vvedeniye v fantasticheskuyu literaturu [Introduction into Fantastic Literature]. Moscow, Dom intellektual'noy knigi Publ., 1999. 144 p. (Translated from French into Russian).
11. Tyupa V.I. Diskurs/Zhanr [Discourse/Genre]. Moscow, Intrada Publ., 2013. 211 p. (In Russian).
12. Tyupa VI. Lektsii po neklassicheskoy narratologii [Lectures on Non-classical Narratology]. Torun, Wydawnictwo Naukowe Uniwersytetu Mikolaja Kopernika, 2018. 193 p. (In Russian).
13. Tyupa V.I. Narratologiya kak analitika povestvovatel'nogo diskursa ("Arkhiy-erey"A.P. Chekhova) [Narratology as an Analysis of Narrative Discourse ( A.P. Chekhov's "The Bishop")]. Tver', Tverskoy gosudarstvennyy universitet Publ., 2001. 58 p. (In Russian).
14. Tyupa V.I. Vvedeniye v sravnitel'nuyu narratologiyu: nauchno-uchebnoye po-sobiye dlya samostoyatel'noy issledovatel 'skoy raboty [Introduction into Comparative Narratology: a Academic Textbook for Independent Studies]. Moscow, Intrada Publ., 2016. 145 p. (In Russian).
Козьмина Елена Юрьевна, Российский государственный гуманитарный университет; Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б.Н. Ельцина.
Доктор филологических наук, профессор кафедры издательского дела Департамента «Факультет журналистики» (УрФУ); Главный научный сотрудник Центра научного проектирования Управления по научной работе (РГГУ). Научные интересы: жанрология, нарратология, фантастика, роман-антиутопия, польская литература.
E-mail: [email protected]
ORCID ID: 0000-0001-6226-7032
Elena Y. Kozmina, The Russian State University for the Humanities; Ural Federal University named after the first President of Russia B.N. Yeltsin.
Doctor of Philology, Professor at the Department of Publishing at the Department of Faculty of Journalism (UrFU); Chief Researcher, Center of Academic Projects, Department of Research Work (RSUH). Research interests: genre studies, narratology, science fiction, anti-utopian novel, Polish literature.
E-mail: [email protected]
ORCID ID: 0000-0001-6226-7032
