CC BY
30
ББК 63.3(2) YAK 359.2
ФАКТОРЫ ЭВОЛЮЦИИ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ МЕЖДУ МАТРОСАМИ И ОФИЦЕРАМИ В МАРТЕ-ОКТЯБРЕ 1917 ГОДА (НА МАТЕРИАЛАХ КОРАБЛЕЙ ГЕЛЬСИНГФОРССКОЙ ВОЕННО-МОРСКОЙ БАЗЫ)
FACTORS OF THE EVOLUTION OF RELATIONSHIPS BETWEEN SAILORS AND OFFICERS IN MARCH-OCTOBER 1917 (ON THE MATERIALS OF HELSINGFORS NAVY BASE)
В статье применяются антропологический и микроисторический подходы, рассматриваются вопросы взаимосвязи политической обстановки в стране и отношения между высшими и низшими чинами на кораблях Балтийского флота в революционный период 1917 г. Делается вывод о революции в дисциплине в марте - октябре 1917 г., выразившейся в конфликте традиций и нововведений на флоте.
In this article anthropological and microhistorical approaches are in usage, problems of the relationship of the political situation in the country and the relationships between the highest and the lowest officers on the Baltic Fleet ships in the revolutionary period of 1917 are examined. It is concluded that there was a revolution in the discipline in March-October 1917 in terms of the conflict of traditions and customs and new features in the fleet.
Ключевые слова: революция, 1917 год, матросы, Балтийский флот, Гельсингфорс.
Key words: the revolution, in 1917, the sailors, the Baltic Fleet, Helsingfors.
В предреволюционный период Российский императорский флот сохранил известную обособленность офицеров и нижних чинов. Проявлений этого можно обнаружить множество. Так, например, в свободное время офицеры и матросы практически не взаимодействовали друг с другом. В этом было существенное отличие от британских моряков. Официальный представитель русского флота при Grand Fleet капитан I ранга Г.К. фон Шульц вспоминал, что в спортивных состязаниях по боксу, футболу, театральных постановках участвовали и матросы, и офицеры [31, с. 9]. Сосредоточение ответственности за свой досуг в руках самих матросов на русских кораблях способствовало постепенному разрушению их связи с офицерством, формированию отчуждённого отношения. Вызывало раздражение и право командиров рот на кораблях вскрывать и читать письма, отправляемые домой. Иногда это приводило к столкновениям. Хотя нужно отметить, что подобные происшествия были не часты, т.к. своеобразным «передаточным звеном» служили кондуктора и унтер-офицеры.
Февральско-мартовские события, полностью изменившие характер власти в стране, не могли не повлечь за собой перемен в вооружённых силах -одном из наиболее важных общественно-государственных институтов. В 1917 г. быстрыми темпами шёл процесс, получивший название «революционизация армии». В полной мере этот термин применим и к военно-морскому флоту.
Первый серьёзный удар по сложившейся системе взаимоотношений на флоте был нанесён событиями 1-4 марта. В ходе кровавых беспорядков на Балтике в Петрограде, Кронштадте, Гельсингфорсе было убито около 90 морских офицеров [2, с. 456]. Убийцы не понесли никакого наказания. Пожалуй, важнейшим итогом стала моральная утрата офицерской неприкосновенности, ранее защищавшаяся как на этическом, так и на юридическом уровнях. Понимало это и командование, о чём свидетельствует доклад от
Д.А. БАЖАНОВ
D.A. BAZHANOV
15 марта исполнявшего обязанности верховного главнокомандующего генерала от инфантерии М.В. Алексеева военному министру А.И. Гучкову: «События последних дней резко изменили картину и стратегическую обстановку. Балтийский флот в данное время является небоеспособным, и трудно рассчитывать, чтобы полная боеспособность была восстановлена к началу плавания в Балтийском море... Положение затрудняется тем, что из Петрограда... по всем направлениям распускаются агитаторы, призывающие к неповиновению начальству, взывающие к солдатам об установлении выборного начала на офицерских и командных должностях. Производятся аресты офицеров и начальствующих лиц, чем подрывается их авторитет.» [28, с. 36].
Это положение на Балтике закрепили первые приказы нового командующего флотом вице-адмирала А.С. Максимова. Так, 4 марта на кораблях, стоявших в Гельсингфорсе, получили семафор из штаба флота от нового командующего: «Все взыскания, наложенные властью адмирала, слагаются. Максимов» [21, л. 58об-59]. Подобные меры, являвшиеся индульгенцией на всё, что произошло, убеждали экипажи в своей силе и безнаказанности.
В дальнейшем команды получили возможность добиваться списания с кораблей нежелательных офицеров. Право это не было ничем оформлено, но, использовав такую возможность в первые послереволюционные недели, нижние чины упорно пытались его отстаивать. Так, в Гельсингфорсе на «Полтаве» команда требовала списания тех офицеров, что в кровавую ночь с 3 на 4 марта отказались подчиниться экипажу и сдать оружие, за что и были заперты в своих каютах. Командир «Полтавы» капитан I ранга С.В. Зарубаев 13 марта вынужден был обратиться в штаб флота со следующей просьбой: «Ходатайствую о скорейшем списании старшего офицера вверенного мне корабля капитана II ранга В.В. Котовского, лейтенанта К.И. Юдина, мичманов В.М. Карякина и Г.А. Тевяшева с зачислением их в резерв флота как арестованных по желанию команды в ночь с 3 на 4 марта». На линкоре «Гангут» судовой комитет начал расследование о вине офицеров в событиях 19 октября 1915 г. В итоге депутаты выдвинули требование списания с корабля шести офицеров, наиболее, по мнению комитета, виновных. Это старший лейтенант А.И. Королёв, лейтенанты Н.Ф. Прохоров, А.Г. Хрептович, А.А. Суран-дер, В.Е. Бурачек и И.В. Дитерихс. На «Андрее Первозванном» 15 апреля судовой комитет не только собирался изгнать подпоручика по Адмиралтейству К.М. Шамаля, но и арестовать его по подозрению в хищении продовольствия в период исполнения им обязанностей старшего баталера [10, л. 174; 26, л. 16, 48-49]. Подобная участь могла постигнуть и унтер-офицеров, и матросов. Первый случай относится к 4 марта, когда команда просила списать с эскадренного миноносца «Гайдамак» подшхипера I статьи И. Якушко и кочегарного унтер-офицера I статьи Ю. Гащицкого «за дурное обращение». Общим собранием экипажа миноносца «Боевой» баталер I статьи К. Лагутенко 24 апреля за нежелание служить на корабле был приговорён к списанию и аресту. По-видимому, для придания вине баталера большей весомости комитет, прося санкции ЦКБФ, указал в ходатайстве, что кроме этого К. Лагутенко «был настоящий шпик и угнетатель команды», а также на «невыносимо-грубое обращение с товарищами матросами до переворота». В свою очередь, команда миноносца «Инженер-механик Зверев» в начале мая за кражу постановила лишить унтер-офицера II статьи И. Киселёва его звания и списать [21, л. 39об; 26, л. 7а].
Кроме того, право наказания нижних чинов фактически закрепилось за судовыми комитетами. В арсенале командного состава остался скромный перечень наказаний: объявление выговора (командирского в приказе, офицерского - на словах) и присмотр за провинившимся на срок не более одного дня. Но даже их матрос мог обжаловать через судовой комитет [25, л. 5-9]. Однако уже летом команды получили возможность влиять на постановления о наказаниях. Согласно данным вахтенных журналов и протоколам заседаний комитетов с 29 июня раз в две недели на линкорах для «обсуждения
общеполитических вопросов и текущих дел» проводились общие собрания. Вероятно, тем самым делегаты желали сохранить доверие экипажа. Но одновременно они несколько утратили возможность правового поддержания порядка, поскольку общее собрание команды могло и не утвердить приговор. Так случилось 17 октября на линейном корабле «Севастополь», когда матросы отказались признать вину кочегара Г. Касперовича, оклеветавшего комендора И. Шнырика и мичмана В. Саковича в возгорании угля. Дело отправилось повторно в судовой комитет для пересмотра [20, л. 15об; 17, л. 15об; 21, л. 16об, 23об-24, 25об; 23, л. 29].
На соблюдение правил службы повлияло омоложение личного состава. Обусловливалось оно несколькими причинами: списаниями по состоянию здоровья, по требованиям судовых комитетов, дезертирством, увольнениями старослужащих. За апрель и май только с линейных кораблей 1-й бригады, по данным «Флагманского исторического журнала», было списано и переведено 317 нижних чинов, а за летние месяцы - 272. Это составляло около 10% всего личного состава. Основным источником пополнения являлись молодые матросы и специалисты призывов 1917 и 1918 гг. К 12 апреля на дредноуты прибыло 392 новобранца. В течение лета 1917 г. их количество увеличилось на 303 чел. [8, л. 75, 93об; 7, л. 87, 95, 133; 14, л. 85; 15, л. 137-140]. Вероятно, именно эта часть экипажей готова была принять складывавшееся положение, при котором революционные организации получали право управления. Капитан II ранга И.И. Ренгартен, флаг-капитан по оперативной части штаба командующего Балтийским флотом, в дневниковой записи от 17 апреля свидетельствовал об этом так: «Новую волну разложения принесли с собой новобранцы из Кронштадта.» [24, л. 22]. Ему вторил «Флагманский исторический журнал» 1-й бригады линейных кораблей: «.в связи с назначением значительного количества новобранцев и отвлечения команды занятиями политикой от служебных обязанностей, боеспособность кораблей значительно понизилась» [8, л. 75об; 13, л. 30-31, 34об, 39-41, 45-46, 48, 50, 52-53, 55-57, 59, 61, 64, 67, 72]. Не стали исключением и офицеры. Только за весну и лето 55 офицеров этой же бригады, а также 31 офицер 2-й бригады крейсеров поменяли место службы. Назначали на их места зачастую офицеров, занимавших более низкие должности или только что выпущенных из учебных заведений [8, л. 58об, 75, 76, 93об]. В середине июля начальник бригады дредноутов контр-адмирал С.В. Зарубаев направил рапорт командующему Балтийским флотом. Он так охарактеризовал ситуацию: «В течение последнего времени многие офицеры-специалисты были переведены на другие корабли. Хотя убыль и пополняется своевременно офицерами., но состав её (бригады. - Д.Б.) настолько омоложен, что дальнейший перевод опытных специалистов и замена их молодыми, по моему мнению, является недопустимой, так как бригада должна быть сначала боевой единицей, а не только школой для молодых офицеров» [10, л. 127]. Вновь назначенные не были известны экипажу, а значит, их авторитет был ниже. Поэтому дисциплинарный аспект всё больше выходил из компетенции командного состава. Многие требовательные унтер-офицеры либо отстранялись от управления ротами, либо вообще изгонялись с кораблей по постановлениям судовых комитетов. А институт кондукторов, игравший большую роль в обучении и поддержании дисциплины до революции, вообще был упразднён 23 мая 1917 г. [14, л. 106-106об; 11, л. 225].
Несомненно, что определённую роль в падении дисциплины сыграли меры по изменению формы, задуманные как уничтожение элементов «старого режима». Их проведение без должной координации, не всегда последовательно, на фоне возраставшего дефицита товаров и роста цен привело к тому, что к лету 1917 г. командование не только утратило контроль над процессом, но и не получало данных об уже произведённых изменениях [12, л. 44]. Поэтому даже форма офицеров представляла собой смесь старых и новых элементов. Особенно часто подобные факты относились к только что вы-
пущенным офицерам и гардемаринам, прибывавшим для практического обучения. Так, из 13 гардемарин, прибывших 22 мая на линейный корабль «Ган-гут», лишь трое были обмундированы и экипированы по всем правилам, а из четырех, явившихся на «Полтаву», - ни один [14, л. 147; 15, л. 179]. Нижние чины, видя эти отклонения, тоже переставали носить положенную одежду. Фотографии свидетельствуют, что многие нижние чины, как, например, матросы крейсера «Россия», начали носить форму с отклонениями от нормы ещё в первые дни революции. На снимке, запечатлевшем матросов линейного корабля «Петропавловск» на митинге летом 1917 г., единообразие формы отсутствует вовсе: многие сняли с бескозырок кокарды, кто-то заменил их якорем белого металла, часть надела белые летние чехлы на свои головные уборы, часть - нет [31]. Тем более что с 20 мая им было разрешено ношение штатского при увольнении на берег [4, с. 44; 12, л. 37]. По сути, произошло нивелирование одного из атрибутов, регламентировавших службу. Исчезновение традиционной символики стирало психологическую дистанцию офицеров и нижних чинов, разрушая тем самым и систему подчинения.
Важной причиной эволюции взаимоотношений командного состава и экипажей стала вовлечённость личного состава в политику. Политические мероприятия стали важной составляющей досуга. После падения царского режима крупные митинги, проводившиеся в городе, давали возможность экипажам линейных кораблей бригады сходить на берег дополнительно. Первая демонстрация в Гельсингфорсе состоялась 4 марта. Большая часть экипажей приняла в нём участие. 16 марта значительная часть команд «Петропавловска», «Севастополя», «Полтавы» и «Гангута» находилась на митинге, устроенном в честь приезда министра юстиции А.Ф. Керенского, а 17 марта -до трети матросов было уволено на берег для участия в похоронах «жертв революции» [19, л. 63], 4 апреля в городе состоялся парад, посвящённый месяцу со дня победы революции в Гельсингфорсе. В городе прошёл парад и митинг. В общей сложности в нём приняло участие 2000 матросов и 50 офицеров. Все желающие, за исключением вахтенных, в этот день могли съехать на берег. 18 июня, в день начала наступления на юго-западном фронте, в Гельсингфорсе прошла общегородская демонстрация протеста. Число увольнявшихся на берег в этот день, согласно данным вахтенных журналов, составило порядка 25% от команды с каждого корабля, что являлось двукратным превышением нормы [16, л. 5об, 6об; 18, л. 99; 19, л. 98об]. 21 июня состоялся новый общегородской митинг. 16 августа в Гельсингфорсе состоялся митинг протеста против решений Государственного Совещания [3, с. 105]. Идеи, доносимые на таких мероприятиях, всё более радикальные, требующие решения сложнейших вопросов, в том числе прекращения войны, немедленно вызывали неприятие у подавляющей части офицерства.
Вызывала недовольство командного состава и такая сторона революционной повседневности, как участие моряков в деятельности новых органов власти. Так, судовые комитеты имели право отправить с поручением в город любого матроса в любое время. Матросы-депутаты присутствовали на заседаниях Гельсингфорсского Совета, Центрального Комитета Балтийского флота. Принимали участие члены экипажей и в съездах различных союзов (съезды моряков Балтийского флота, Крестьянского союза, различных национальных землячеств и др.). Летом масштабы съезда возросли настолько, что в радиограмме, отправленной 25 июля 1917 г. в штаб флота, С.В. Зарубаев констатировал: «Замечается общее небрежное отношение к обязанностям службы и падение интенсивности занятий и работ в связи с постоянными митингами во время работ и занятий и неограниченного схода на берег» [27, л. 49]. Осенью 1917 г. контр-адмирал С.Н. Тимирёв, начальник 1-й бригады крейсеров, прибывшей в Гельсингфорс, отметил в воспоминаниях: «Немало способствовала быстро прогрессирующему упадку дисциплины и сама обстановка законного, заслуженного отдыха, т.е. в переводе на обыкновенный язык -полное отсутствие какого бы то ни было дела и вечное пребывание трёх четвертей команды на берегу» [29, с. 109].
Таким образом, в марте - октябре 1917 г. на кораблях бригады происходила революция в дисциплине. Этот процесс выразился в конфликте традиций и нововведений. На протяжении 1917 г. монопольное право офицерства отдавать приказания и наказывать за их неисполнение всё более переходило к судовым комитетам. С лета 1917 г. экипаж получил возможность влиять на дисциплинарные наказания, поскольку они стали обсуждаться на общих собраниях команд.
Убеждения новобранцев формировались без зависимости от традиций, в новых условиях постепенной дискредитации авторитета командира, демобилизации старослужащих, отмены института кондукторов, уничтожения старых атрибутов службы, отсутствия чёткой координации и единого плана в принятии решений со стороны командования. Изменение офицерской формы в соответствии с требованиями нижних чинов стирало психологическую дистанцию офицеров и нижних чинов, разрушая тем самым и систему подчинения.
Изменился по сравнению с дореволюционным временем и досуг экипажей. Большая часть свободного времени проходила у нижних чинов на митингах, в обсуждении резолюций и постановлений. При таких условиях и возросшей доступности увольнений в Гельсингфорс корабельная служба становилась не более чем придатком к берегу. Наметившееся противостояние двух концепций дисциплины имело двоякие последствия. С одной стороны, оно вынуждало часть офицеров просить своего перевода на другие должности, поближе к фронту. С другой стороны, у нижних чинов стал складываться весьма устойчивый стереотип офицера-сторонника «старого строя», а значит, врага революции. В этом свете любопытной представляется своеобразная полемика между вдовой убитого командира транспорта «Тральщик Взрыв» Л. Гильдебрандт и командой на страницах «Известий Гель-сингфорсского Совета.». Уже в первом номере от 9 марта Л. Гильдебрандт опубликовала «Заявление», в котором сообщила, что её муж «горячо любимый командой», был застрелен неизвестным матросом и двумя солдатами после зачитывания манифеста об отречении императора [1]. В № 7 от 19 марта появилось «Опровержение», подписанное председателем судового комитета. Основная версия, что капитан II ранга К. Гильдебрандт был убит неизвестными, совпадала, однако присутствовало доводимое «до сведения товарищей и граждан» уточнение, что «любовью и уважением покойный не пользовался как сторонник старого режима» [5]. Таким образом, появлялось отличное оправдание как кровопролитию 3-5 марта в Гельсингфорсе, арестам и списаниям с кораблей в первые послереволюционные месяцы, так и дальнейшему отстранению офицеров от управления жизнью на кораблях.
Литература
1. Гильдебрандт, Л. Заявление [Текст] / Л. Гильдебрандт // Известия Гельсинг-форсского Совета депутатов армии, флота и рабочих. - 1917. - 9 марта.
2. Граф, Г.К. На «Новике» [Текст] / Г.К. Граф. - СПб. : Гангут, 1997. - 488 с.
3. Иванов, Д.И. Я - матрос «Гангута»! [Текст] / Д.И. Иванов. - М. : Воениздат, 1987. - 286 с.
4. Колоницкий, Б.И. Погоны и борьба за власть в 1917 году [Текст] / Б.И. Коло-ницкий. - СПб. : Остров, 2001. - 84 с.
5. Порошин, П. Опровержение [Текст] / П. Порошин // Известия Гельсинг-форсского Совета депутатов армии, флота и рабочих. - 1917. - 19 марта.
6. Российский государственный архив военно-морского флота (далее РГАВМФ). Ф. 477. Оп. 1. Д. 143.
7. РГАВМФ. Ф. 477. Оп. 1. Д. 158.
8. РГАВМФ. Ф. 477. Оп. 1. Д. 230.
9. РГАВМФ. Ф. 479. Оп. 1. Д. 1006.
10. РГАВМФ. Ф. 479. Оп. 1. Д. 1018.
11. РГАВМФ. Ф. 479. Оп. 2. Д. 1254.
12. РГАВМФ. Ф. 719. Оп. 1. Д. 29.
13. РГАВМФ. Ф. 747. Оп. 1. Д. 37.
14. РГАВМФ. Ф. 751. Оп. 1. Д. 95.
15. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 6. Д. 2.
16. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 6. Д. 3.
17. РГАВМФ. Ф.870. Оп.6. Д.10.
18. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 6. Д. 11.
19. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 6. Д.12.
20. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 6. Д. 17.
21. РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 6. Д. 52.
22. РГАВМФ. Ф. 878. Оп. 1. Д. 148.
23. РГАВМФ. Ф. 878. Оп. 1. Д. 151.
24. РГАВМФ. Ф.р-29. Оп. 1. Д. 200.
25. РГАВМФ. Ф. р-95. Оп. 1. Д.102.
26. РГАВМФ. Ф. р-95. Оп. 1. Д. 245.
27. РГАВМФ. Ф.р-852. Оп. 1. Д. 12.
28. Революционное движение в русской армии. 27 февраля - 24 октября 1917 г. [Текст] : Сборник документов / под ред. Л.С. Гапоненко. - М. : Наука, 1968. -620 с.
29. Тимирёв, С.Н. Воспоминания морского офицера [Текст] / С.Н. Тимирёв. -СПб. : Галлея Принт, 1998. - 192 с.
30. Центральный военно-морской музей. Фонд фотографий и негативов. -№ 037483/12, 05327, 030138.
31. Шульц, фон Г.К. С английским флотом в мировую войну. Воспоминания представителя русского флота при Гранд Флите [Текст] / Г.К. фон Шульц. -СПб. : АНТТ Принт, 2000. - 88 с.
