CC BY
31
50
УДК 82-94
Ю. З. Бобкова
ФАКТОР СУБЪЕКТНОЙ АДРЕСОВАННОСТИ В БИОГРАФИЧЕСКИХ ТЕКСТАХ
Рассматривается специфика категорий «субъект» и «адре-сованность». Особое внимание уделяется способам языковой экспликации речевой деятельности повествовательного субъекта в немецкоязычных биографических текстах.
The article considers the specific features of the categories "subject" and "addresseeship" and specifies the means of linguistic explication of the narrator's discourse in German biographical texts.
Предметом повышенного внимания в современной антропоцентрически ориентированной лингвистике является человеческий фактор в языке. Говоря о субъективном характере языка, часто подразумевают, что в языке или целиком отражаются субъективные восприятия человека, или субъективно-оценочный момент накладывается на объективную, фактическую информацию. При этом считается, что объективная информация передается строгим, точным языком, лишенным экспрессивности и эмоциональности, т. е. всего того, что свидетельствует о присутствии человека говорящего, автора текста или высказывания. По мнению Е. А. Бердяевой, такое представление об объективности есть не что иное, как «миф об объективности», так как «процесс познания возникает как результат взаимодействия объективного и субъективного» [4, с. 41]. Следовательно, субъективность языка проявляется в его человеческой природе, а объективность — в его обращенности к миру и человеку.
В настоящее время категория субъекта стала одной из важнейших категорий гуманитарных наук в исследованиях современных отечественных и зарубежных филологов. Как и любое понятие метаязыка гуманитарного знания, она имеет свою специфику. Сам термин субъект (лат. subjectum, калька с греч. apokeimenon) был заимствован из логики, где он обозначал «предмет, о котором выносится суждение» [6, с. 497— 498].
Особую трактовку данное понятие приобрело в литературоведении. Б. О. Корман впервые в отечественной филологии указал на то, что весь знаковый материал художественного текста отличается двоякой организованностью: субъектной и объектной. Под субъектной структурой он понимает «соотнесенность всех отрывков текста, составляющих в совокупности данное произведение, с используемыми в нем субъектами (речи и сознания)» [5, с. 23]. Субъектная организация произведения составляет, таким образом, основу его композиции, понятой как «система фрагментов текста произведения, соотнесенных с точками зрения субъектов речи и субъектов изображения» [Там же, с. 25]. Эта
Вестник РГУ им. И. Канта. 2008. Вып. 2. Филологические науки. С. 50 — 55.
система организует изменение точки зрения читателя и на текст, и на изображенный мир.
Автор-творец не входит в произведение как субъект речи (повествовательный субъект). По словам М. М. Бахтина, он является «активной индивидуальностью видения и оформления», но не предстает перед читателем как «видимая и оформленная индивидуальность»: он облечен «в молчание» [1, с. 180, 118]. В качестве носителя повествования в художественном тексте автора заменяет повествователь, под которым понимается такой «вторичный» субъект речи, который является только изображающим, но не изображенным.
Наиболее интересным представляется рассмотрение проблемы субъекта в биографических текстах, так как в данном типе текста повествовательный субъект, являясь творцом художественной биографии известной исторической личности, не только рассказывает о жизни биографического героя, но и вступает в диалог с читателем, апеллируя к адресату как равноправному с собой партнеру.
В подобной связи следует отметить, что одним из основных свойств биографических текстов является их адресованность. Безусловно, что направленность на адресата онтологически присуща языку и человеческому мышлению вообще и в глобальном значении является неотъемлемой предпосылкой любой коммуникации, в более узком смысле слова подобная ориентация может трактоваться как предмет авторской коммуникативной активности. В качестве текстовой категории адресованность следует рассматривать, по мнению О. П. Воробьевой, как «определенное свойство вербального объекта-текста, посредством которого опредмечивается представление о предполагаемом адресате и особенностях его интерпретационной деятельности» [3, с. 2].
В биографических текстах категория адресованности находит свое выражение в строящихся по принципу прямого диалога отношениях «повествовательный субъект — читатель». Л. М. Бондарева выделяет три типа читателя: реальный, «идеальный» и «фиктивный». По мнению исследователя, взаимоотношения «автор — реальный читатель» актуализируются в процессе восприятия читательской аудиторией конкретного произведения, в то время как диалог автора с «идеальным» читателем имплицирован в семантической и поверхностной структуре каждого текста, а диалог «автор — "фиктивный" читатель» непосредственно эксплицируется в соответствующих текстовых фрагментах при помощи ряда лексико-грамматических средств [2, с. 129].
В связи с тем, что процесс восприятия любого художественного произведения в целом и биографического в частности реальным читателем является предметом специальных социологических исследований, мы переходим к рассмотрению характера диалогических взаимоотношений авторов немецкоязычных биографических текстов XX столетия с «идеальным» и «фиктивным» читателем.
Как уже указывалось выше, диалог автора с «идеальным» читателем носит имплицитный характер, так как представление писателя о своем читателе, которому адресовано произведение, отражается во всем повествовании, затрагивая все структурные уровни биографических тек-
51
52
стов, что проявляется в авторском отборе языковых средств, соответствующих образу его возможного читателя.
Использование различных лексических средств подчинено выполнению повествовательным субъектом функции рассказчика-организатора текстового пространства (термин Л. М. Бондаревой), что в языковом плане эксплицируется благодаря использованию в соответствующем текстовом фрагменте местоимения первого лица единственного числа я / ich в позиции субъекта речи. Данный прием применяется в биографическом тексте при представлении собственно авторского знания — авторских гипотез, заключений, определений, т. е. в таких коммуникативно-познавательных ситуациях, когда открытая заявленность адресанта должна подчеркнуть личностную принадлежность одних заключений, выделив их в контексте других. Актуализируя себя как субъект нового знания, автор художественной биографии маркирует то, что наиболее значимо в смысловом отношении, фокусирует на этом внимание читателя:
Ich erfinde Gestalten, die es gegeben hat. Ich schreibe das Drehbuch zu einem Kostümfilm... Ich projiziere, nachdem ich in seinen Briefen und Gedichten gelesen habe, meine Gefühle auf seine Handlungen. Es ist der 28. Juli 1975; ich schreibe über den 18. Oktober 1786 [9, S. 53].
В приведенном фрагменте из художественной биографии П. Герт-линга "Hölderlin" повествовательный субъект, вторгаясь в рассказ о жизни биографического героя, не только нарушает его хронологию, но и объясняет цель данного технического приема организации фактического материала: как бы ни старался писатель объективно излагать события из жизни Гёльдерлина, это не всегда возможно, так как авторская индивидуальность всегда накладывает отпечаток на изображаемую историческую личность. Данное замечание свидетельствует прежде всего о том, что сообщаемая повествовательным субъектом информация представляет собой не хаотичное смешение эпизодов из жизни биографического героя и автора, а упорядоченный рассказ, подчиняющийся внутренней логике авторского концепта отображаемой исторической действительности.
Говоря о взаимоотношениях повествовательного субъекта с «идеальным» читателем, следует отметить, что они складываются в русле регулятивно-оценивающей позиции повествовательного субъекта, при которой все факты и явления из жизни биографического героя подвергаются эмоционально-оценочной интерпретации с точки зрения наличия / отсутствия документальных подтверждений описываемых фактов.
Главными способами выражения предположения в биографическом тексте являются модальные слова с гипотетической семантикой и глаголы в сослагательном наклонении, свидетельствующие об ирреальности описываемой автором ситуации.
Так, например, рассказывая о создании и подготовке к премьерному показу оперы "Pascal et Chambord" Жака Оффенбаха, З. Красауэр, автор художественной биографии "Jacques Offenbach und das Paris seiner Zeit", использует сослагательное наклонение, благодаря чему в произведение вносится элемент загадочности: писатель стремится заинтриговать читателя, не говоря ему сразу об успешной премьере данной оперы:
Würde die Musik Erfolg haben? [11, S. 63].
Высокой частотностью в биографических текстах обладают модальные слова с семой предположительности и неуверенности: vielleicht, wahrscheinlich, wohl, vermutlich и т. д. Это обусловлено сущностными характеристиками данного типа текста: отсутствие документов, подтверждающих или опровергающих тот или иной исторический факт, порождает у повествовательного субъекта, стремящегося к объективности, определенные сомнения относительности адекватности воспроизводимой им действительности обстоятельствам реального прошлого:
Wahrscheinlich wurde seine Sehnsucht nach dem eigenen Hausstand noch durch die Heiratsepidemie verstärkt, die damals unter den Virtuosen herrschte [Там же, S. 93].
Модальное слово wahrscheinlich в текстовом примере из художественной биографии "Jacques Offenbach und das Paris seiner Zeit", используемое З. Красауэром в рассказе о возможных причинах желания известного композитора XIX века Жака Оффенбаха жениться, указывает на гипотетичность называемых писателем причин, так как их документальное подтверждение отсутствует.
Степень неуверенности повествователя при интерпретации отдельных событий является переменной величиной, и экспликация авторских колебаний может усложняться модификациями указанных модальных средств, носящими характер уточнения, как это наблюдается в цитируемом ниже примере из биографии В. Гильдесхаймера "Mozart":
Aloisia: Sie habe ihn eben damals nicht lieben können. Sehr glaubhaft. Sie habe ihn nicht als den erkannt, der er war. Weniger glaubhaft, doch nicht ausgeschlossen. Ihre Schwester sei immer ein wenig eifersüchtig auf sie gewesen. Unwahrscheinlich, aber möglich, Constanze neigte zu Eifersucht. Wahrscheinlich sei Mozart auch mit Constanze besser daran gewesen. Das ist wohl richtig [10, S. 104].
При отсутствии у повествователя сомнений в аутентичности констатируемого им факта употребляются слова с семой высокой степени достоверности: gewiss, natürlich, bestimmt, sicher и т. д.:
So gewiss sein Lächeln Melancholie verriet, ebenso gewiss fehlte der Melancholie jede Bitterkeit [11, S. 206].
Таким образом, постоянная оценочная деятельность повествовательного субъекта в отношении отдельных исторических фактов способствует созданию определенной авторской тональности в биографических текстах, характер которой определяется наличием или отсутствием документальных подтверждений описываемых событий.
Если, как уже указывалось выше, «идеальный» читатель имплицитно представлен в биографических текстах, то «фиктивный» читатель, напротив, должен быть непосредственно введен в «ткань» произведения при помощи конкретных номинаций и прямых обращений со стороны автора, выполняющих контактоустанавливающую функцию:
Lieber andächtiger Leser, nimm also dieses Buch, ziehe dich aus der Gesellschaft zurück und lies es, wie ein Buch gelesen sein soll, vom Anfang bis zum Ende [8, S. 15].
53
54
Используя прямое обращение-клише к читателю в форме номинации Leser и называя его «дорогим и внимательным», Людвиг Гариг, автор художественной биографии "Rousseau. Der Roman vom Ursprung der Natur im Gehirn", конкретизирует роль читателя как своего коммуникативного партнера, регулирует его поведение, предписывая ему определенный образ действий ("ziehe dich aus der Gesellschaft zurück"), и призывает к совместным размышлениям о жизни главного героя. Однако писатель предупреждает, что для того, чтобы понять всю специфику жизни великого французского просветителя XVIII века, необходимо дочитать книгу до конца и только после этого делать какие-то выводы.
Особую роль при вовлечении адресата в процесс сомышления играет собирательное местоимение мы / wir, в котором субъект речи объединяется с предполагаемым адресатом. Таким образом, как отмечает В. Е. Чернявская, семантика личного местоимения первого лица множественного числа совмещает в себе функции адресантности и адресат-ности [7, с. 104]. Объединяя себя с читателем, автор предполагает общность тезаурусов и, следовательно, апеллирует к адресату как равноправному с собой партнеру:
Wenn ich nach dieser Feststellung von der ersten Person singular auf die erste Person plural übergehe, so betone ich ein Ziel: Wir meinen damit weder den pluralis modestiae noch — wahrhaftig — den majestatis, sondern wir bezeichnen den gemeinsamen Standpunkt des Autors und des sich mit ihm in seinen Thesen, Ansichten und Folgerungen identifizierenden Lesers [10, S. 9].
В процитированном фрагменте введения к художественной биографии "Mozart" В. Гильдесхаймер рассказывает об основных принципах написания биографических текстов, лежащих в основе его произведения. Для данной биографии характерна перестановка событий из жизни великого композитора XIX века с последующим восстановлением хронологии повествования, авторизация в «я / мы»-форме как расширенном обозначении отправителя речи. При этом, как уже указывалось выше, писатель рассматривает читателя как равноправного партнера по коммуникации.
Особый вклад в характеристику отношений субъекта с адресатом вносит семантика глаголов, сочетающихся с местоимением wir. Как правило, в таких предложениях доминируют глаголы когнитивной семантики, указывающие на общность знаний, одинаковый уровень информированности или опыта адресанта и адресата:
Wir wissen darüber nichts, wir kennen nur einige Korrekturen der Libretti in den Partituren, geringe Änderungen der Texte oder der Regiebemerkungen, bei denen es zweifelhaft erscheint, dass der Komponist den Librettisten noch zu Rate zog; sonst nichts [10, S. 227].
Следует отметить, что в биографических текстах очень частотны глаголы, обозначающие совместные интеллектуальные действия субъекта биографического произведения и его адресата:
Inwieweit Mozarts eigene Unzulänglichkeiten, seine mangelnde Energie, seine unbewusste Abwehr und die Manifestation seines Unwillens, sich mit menschlichen Unzulänglichkeiten abzugeben, an diesem Misserfolg beteiligt waren, können wir nur ahnen [10, S. 99].
Dass er aktiven Anteil am buch der „Zauberflöte" nahm, ist unwahrscheinlich, es spricht nichts dafür und, wie wir feststellen werden, vieles dagegen [10, S. 165].
При этом собирательное местоимение wir употребляется в эпизодах, реализующих аргументированное рассуждение, так как условием успешного убеждения читателя в правильности авторской позиции является интеллектуальное соучастие читателя, к которому и обращается писатель, используя собирательное местоимение первого лица множественного числа.
Таким образом, в реализации текстовой категории адресованности в биографических текстах участвует определенная совокупность языковых средств, связанная с выполнением повествовательным субъектом функции рассказчика-организатора текстового пространства. В ходе имплицитного диалога с «идеальным» читателем, в рамках которого реализуется также эмоционально-оценочная функция повествовательного субъекта, фактор адресованности проявляется в употреблении таких лексико-грамматических средств, как сослагательное наклонение, модальные слова с семантикой комментаторности и оценочности. В процессе эксплицитного диалога повествователя с «фиктивным» читателем основным способом обращенности субъекта речевой деятельности биографических текстов к адресату является номинация Leser и личное местоимение первого лица множественного числа, объединяющее автора и читателя.
Список литературы
1. Бахтин М. М. Автор и субъект в эстетической деятельности / / Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
2. Бондарева Л. М. Структура и функции субъекта речевой деятельности в текстах мемуарного типа: Дис. ... канд. филол. наук. СПб., 1994.
3. Воробьева О. П. Лингвистические аспекты адресованности художественного текста: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. М., 1993.
4. Диалектика текста: В 2 т. Т. 1. / О. Н. Гордеева, О. В. Емельянова, Е. С. Петрова и др.; Под ред. проф. А. И. Варшавской. СПб., 1999.
5. Корман Б. О. Практикум по изучению художественного произведения. Ижевск, 1977.
6. Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В. Н. Ярцева. 2-е изд., доп. М., 2002.
7. Чернявская В. Е. Интерпретация научного текста: Учебное пособие. 2-е изд. М., 2005.
8. Harig L. Rousseau. Der Roman vom Ursprung der Natur im Gehirn. München, 1981.
9. Härtling P. Hölderlin. Frankfurt a/M, 1978.
10. Hildesheimer W. Mozart. Frankfurt a/M, 1977.
11. Kracauer S. Jacques Offenbach und das Paris seiner Zeit. Frankfurt a/M, 1976.
Об авторе
Ю. З. Бобкова — асп., РГУ им. И. Канта.
