CC BY
63ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ
Противодействие
правонарушающему поведению Counteracting Delinquent Behaviour
УДК 343.1
doi: 10.24412/1999-625X-2023-188-5-11 5.1.4. Уголовно-правовые науки
Фактическое задержание как уголовно-процессуальное понятие
Борис Борисович Булатов
Заслуженный юрист Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры уголовного процесса 1, И bulatov_oma@mail.ru Владимир Васильевич Кальницкий
Заслуженный юрист Российской Федерации, кандидат юридических наук, профессор, профессор кафедры уголовного процесса 1, И prozess_oma@mail.ru 1 Омская академия МВД России (Омск, Россия)
В контексте общей позиции, состоящей в понимании задержания подозреваемого как решения о краткосрочном внесудебном аресте лица, предшествующем заключению под стражу, высказывается мнение о принципиальной ошибочности рассмотрения полицейских (или неопределенного круга субъектов) действий по ограничению свободы граждан в качестве некоего фактического задержания, учитываемого в пределах установленного для задержания подозреваемого 48-часового срока. Время физического ограничения свободы лица в условиях внезапно возникшего подозрения в причастности к совершению преступления предлагается включить самостоятельным пунктом в систему обстоятельств, подлежащих доказыванию. Будучи установленным по правилам уголовно-процессуального доказывания, весь срок внепро-цессуального ограничения личной неприкосновенности подлежит учету при разрешении уголовного дела — назначении наказания или реабилитации.
Ключевые слова: задержание подозреваемого, фактическое задержание, ограничение свободы, доказывание
Для цитирования: Булатов Б. Б., Кальницкий В. В. Фактическое задержание как уголовно-процессуальное понятие // Научный вестник Омской академии МВД России. 2023. Т. 29, № 1(88). С. 5-11.
Actual Detention as a Concept of Criminal Procedure
Boris B. Bulatov
Honoured Lawyer of the Russian Federation, Doctor of Science in Law, Professor, Professor at the chair of Criminal Procedure 1,
И bulatov_oma@mail.ru Vladimir V. Kalnitsky
Honoured Lawyer of the Russian Federation, Candidate of Science in Law, Professor, Professor at the chair of Criminal Procedure 1,
И prozess_oma@mail.ru 1 the Omsk Academy of the Russian Ministry of Internal Affairs (Omsk, Russia)
Within the general vision, which understands the suspect's detention as the decision about short-term extrajudicial arrest of a person prior to taking him into custody, the authors suppose it is principally erroneous to consider police activities or the actions performed by an indefinite range of subjects related to restriction of citizens' liberty as a certain actual detention counted for within the limits of the 48-hour period established for the suspect's detention. It is suggested to include the time for physical restriction of a person's freedom upon a sudden suspicion of his involvement in committing a crime as a separate issue into the system of circumstances to be proved. Being set according to the rules of criminal procedural proving the whole
© Булатов Б. Б., Кальницкий В. В., 2023
5
term of extra-procedural restrictions of private immunity is subject to counting in solving a criminal case — imposing punishment and rehabilitation.
Keywords: detention of a suspect, actual detention, restriction of liberty, proving
Citation: Bulatov B. B., Kalnitsky V. V. Actual Detention as a Concept of Criminal Procedure. Scientific bulletin of the Omsk Academy of the Ministry of the Interior of Russia. 2023. Vol. 29, No 1(88). Pp. 5-11 (In Russ.).
Анализ основных понятий позволяет предположить, что среди основных понятий, используемых в УПК РФ, имеется положение с недостаточно выверенной сущностью. Речь идет о «фактическом задержании» (пп. 11, 15 ст. 5) — понятии, в которое при сохранении традиционной уголовно-процессуальной оболочки, сформированной советским законодательством, вложено другое содержание. Произошла, что называется, подмена смысла. Сделано это, конечно же, не со злым умыслом, напротив, с самыми благими намерениями. Однако в ходе нормативной эволюции понятие «фактическое задержание» стало выражать иную, чем прежде, реальность. В литературе отмечается, что неопределенность и рассредото-ченность рассматриваемого понятия по различным пунктам ст. 5 УПК РФ вызывает сложности теоретического и практического характера. В пункте 11 содержится указание на момент фактического задержания лица. Этот термин потребовал дополнительного разъяснения в п. 15, что, к сожалению, не внесло полной ясности [1, с. 52] 1.
В соответствии с Положением о порядке кратковременного задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления, утвержденным Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 июля 1976 г. (далее — Положение), «срок задержания лица, подозреваемого в совершении преступления, исчисляется с момента доставления этого лица в орган дознания или к следователю, а если задержание указанного лица производится на основании постановления о задержании, вынесенного органом дознания или следователем, то с момента фактического его задержания» (ст. 3) 2. Иными словами, в ситуациях, когда преследуемое лицо не находилось в распоряжении следователя (дознавателя), но собранные доказательства указывали на совершение лицом преступления и убеждали в необходимости содержания его под стражей, принималось решение о кратковременном задержании лица, исполнение которого поручалось полиции (милиции). Действия сотрудников полиции во исполнение постановления следователя именовались фактическим задержанием в том значении, что юридическое задержание осуществлено должност-
ным лицом, ведущим производство по уголовному делу, а его реализация (фактическое исполнение) возлагалась на силовые подразделения. Фактическое задержание, регламентировавшееся Положением, характеризуется такими признаками: (1) имеет под собой конкретную правовую основу — решение следователя; (2) предельно конкретизировано по лицам, подлежащим доставлению к следователю; (3) не предполагает оценки сотрудником полиции законности и обоснованности решения о задержании, требуется лишь сопоставление установочных данных лица с указанными в постановлении; (4) исключает из числа возможных исполнителей случайных лиц, т. е. осуществляется на профессиональной основе; (5) связано с приобретением задерживаемым лицом процессуального статуса и разъяснением всех прав, в том числе права на квалифицированную юридическую помощь, обязанностей и ответственности;
(6) выступает формой взаимодействия следователя (дознавателя) с полицией при руководящей роли лица, выполняющего процессуальную функцию;
(7) осуществляется исключительно после возбуждения уголовного дела. Коль скоро по Положению фактическое задержание представляло собой этап исполнения уголовно-процессуального решения, срок задержания исчислялся с момента реализации постановления в части ограничения свободы лица.
В действующем законодательстве фактическое задержание в вышеописанном качестве прямо не предусмотрено. Глава 12 УПК РФ «Задержание подозреваемого» не регламентирует ситуации, когда решение о применении данной меры принуждения принимается на основе собранной совокупности доказательств, так скажем, «заочно». Постановление о задержании упоминается лишь в нормах, регламентирующих право должностных лиц органов предварительного следствия и дознания давать органу дознания поручения об исполнении своих решений, а также получать содействие при их осуществлении (п. 4 ч. 2 ст. 38, п. 6 ч. 1 ст. 402, п. 11 ч. 3 ст. 41 УПК РФ).
В литературе не осталось незамеченным, что заочное решение о задержании — задержание «по
1 На то обстоятельство, что нормативное разъяснение понятия «момент фактического задержания» носит слишком общий характер, обращалось внимание и ранее, например, Б. Б. Булатовым [2, с. 55, 56].
2 Об утверждении Положения о порядке кратковременного задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления : указ Президиума ВС СССР от 13 июля 1976 г. № 4203-1Х (здесь и далее в статье, если не указано иное, доступ к нормативным правовым документам из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс»).
постановлению» — в настоящее время не отражено в главе 12 УПК РФ. Вместе с тем данное обстоятельство не привело к проявлению четко выраженного неприятия такого порядка. Данный порядок либо считают дозволенным [3, с. 42] 3, либо о нем умалчивают, хотя исследуют близкие по содержанию ситуации [5, с. 40, 41]. Для чистоты анализа обратим внимание, что от доктринальной поддержки задержания «по постановлению» следует отличать предложения оформлять меру принуждения в виде задержания подозреваемого не протоколом, а постановлением, что в большей степени соответствует ее сущности. Так, А. А. Давлетов констатирует, что решение о задержании оформляется протоколом, хотя правильнее было бы выносить постановление [6, с. 130]. Аналогичное мнение высказывалось также применительно к ранее действовавшему законодательству: решение о задержании, как и любое решение следователя или лица, производящего дознание по уголовному делу, должно принимать форму постановления [7, с. 160].
На наш взгляд, если и имеются технико-юридические нюансы, препятствующие принятию решения о «заочном» задержании лица на основе собранной совокупности доказательств, то они должны быть устранены, поскольку такое задержание в полной мере отвечает сущности данной меры принуждения. В законе необходимо также восстановить «фактическое задержание» как производное от юридического решения о задержании, т. е. придать данному понятию первоначальный смысл.
С учетом изложенного представляется, что в современном нормативном контексте понятие «фактическое задержание» наполнено совершенно иным смыслом. В действующем законодательстве под фактическим задержанием понимаются ситуации, когда лицо застигнуто (на него указали, на нем явные следы ...) при совершении преступления до возникновения по этому поводу уголовно-процессуальных отношений. Такое сформировавшееся понимание фактического задержания оказало обратное воздействие на трактовку меры принуждения. Ранее обстоятельства фактического задержания как этапа исполнения постановления лица, ведущего производство по уголовному делу, не влияли на доктринальную сущность задержания, не претендовали на роль самого задержания. Была четкая линия, разделяющая задержание и его исполнение. Включение времени фактического исполнения задержания в срок данной меры принуждения не могло рассматриваться как довод в пользу придания фактическому задержанию какого-то самостоятельного значения в рамках сущ-
ности задержания подозреваемого. Затем произошло то, что можно на обыденном языке сравнить с соскальзыванием в наезженную колею. Проявилась широта значения термина «задержание». Выработанное советским законодательством понимание фактического задержания оказалось дезавуированным. Оно вновь наполнилось административно-полицейским содержанием. Исполнение решения следователя о краткосрочном аресте лица переродилось в полицейское действие, исторически имевшее цель «пресечения подозреваемому способов уклонения от следствия» (ст. 257 Устава уголовного судопроизводства 1864 г.). Примерно в том же административно-полицейском ключе задержание рассматривалось в ст. 100 УПК РСФСР 1923 г.: «Задержание органами дознания лица, подозреваемого в совершении преступления, подлежащего производству предварительного следствия, допускается лишь как мера предупреждения уклонения подозреваемого от следствия и суда и притом лишь в следующих случаях . ». Далее воспроизводились (практически в той же редакции, что и в Уставе уголовного судопроизводства) ситуации, позволявшие органу дознания принять меры к физическому воздействию на лицо и ограничению его свободы.
Проявление в задержании полицейской функции исследуется и в настоящее время. Так, С. И. Вершинина приходит к выводу, что фактическое и процессуальное задержание являются специфичными самостоятельными способами ограничения свободы. Неотложный характер (оперативность) фактического задержания позволяет передать его в ведение органов, которые обеспечивают правопорядок и безопасность, выведя из сферы уголовно-процессуального регулирования [8, с. 194, 212]. Другие ученые, также полагая, что задержание по своей сущности является полицейской мерой, напротив, считают, что такое выведение ограничения физической свободы подозреваемых лиц повлечет массовое нарушение прав личности, что недопустимо в любой правовой системе [9, с. 525-527]. Мнение о введении в качестве составляющей в уголовно-процессуальный институт задержания подозреваемого фактического задержания лица и его доставления было поддержано и иными юристами [10, с. 97-98].
Статья 122, а также ст. 1221 (объявившая о принятии Положения и отославшая к нему в части порядка применения кратковременного задержания) УПК РСФСР 1960 г. сделали существенный крен в сторону «процессуализации» задержания. Орган дознания (в системе всего законодательства — также и следователь) получили право самостоятельного по-
3 По законодательству РСФСР И. Л. Петрухин различал два вида задержания, в том числе на основании предварительного постановления органов расследования после возбуждения уголовного дела [4, с. 279].
мещения лица в места содержания задержанных сроком до 72 часов. С решением следователя или органа дознания о водворении лица в ИВС «в целях выяснения причастности задержанного к преступлению и разрешения вопроса о применении к задержанному меры пресечения в виде заключения под стражу» (ч. 2 ст. 1 Положения) в литературе стали связывать понятие задержания. Так, по мнению И. М. Гуткина, задержание — «регламентированное законом неотложное следственное действие, которое заключается в кратковременном (исчисляемом часами) лишении свободы и применяется органами дознания и предварительного следствия без санкции прокурора к лицу, подозреваемому в преступлении, в целях выяснения причастности задержанного к преступлению и разрешения вопроса о применении к нему меры пресечения в виде заключения под стражу» [11, с. 10].
В. Н. Григорьев применительно к законодательству того периода называл задержание «специфическим случаем ареста» или «начальным этапом заключения под стражу» и определял его как «меру уголовно-процессуального принуждения, состоящую в лишении лица свободы путем помещения его в места содержания задержанных, которая применяется органом дознания или следователем в случаях, не терпящих отлагательства...» [12, с. 7-11]. Автор делает акцент на необязательности задержания. Являясь начальным этапом заключения под стражу, задержание «не составляет его обязательного элемента» [12, с. 14]. Таким образом, задержание как уголовно-процессуальное понятие полностью освободилось от полицейской составляющей, на что обращено внимание авторитетных ученых. В частности, в издании, посвященном анализу законодательства и научной литературы, сказано что «отсутствие четкого разграничения между процессуальными актами и мерами внепроцессуального воздействия приводит подчас к серьезным ошибкам . физическое задержание и доставление в органы милиции необходимо отличать от уголовно-процессуального задержания» [13, с. 63].
Правда, полного отмежевания задержания (в смысле краткосрочного внесудебного ареста) от задержания как физического «уличного» захвата и препровождения лица в правоохранительный орган не произошло, поскольку законодатель отнес задержание подозреваемого к числу следственных действий (ст. 87 УПК РСФСР 1960 г.). Данная нормативная позиция при сохранении протокола в качестве документа, оформляющего задержание, породила
точку зрения о доказательственном значении такого протокола в части обстоятельств физического задержания [14, с. 26-29], что не позволяло рассматривать задержание подозреваемого исключительно как решение о водворении лица в места содержания задержанных 4. Действующий УПК РФ отнес задержание подозреваемого к мерам процессуального принуждения. Казалось бы, расчищен путь к правильному пониманию сущности задержания как процессуального решения. Однако возникло очередное, на наш взгляд, недоразумение с фактическим задержанием, истолкованным как составная часть меры процессуального принуждения в виде задержания подозреваемого. В результате трактовка задержания как правоприменительного акта (что соответствует задержанию — мере принуждения) стала непригодной, поскольку «не вмещает» в себя физические действия по ограничению свободы лица. Фактическое задержание в новом его понимании стало воздействовать на сущность задержания, в частности, претендовать на позиционирование в качестве его части.
Задержание нуждается в определении его сущности. Сначала это было сугубо полицейское воздействие на лицо для обеспечения следственной деятельности. Затем оно трансформировалось в процессуальный акт — решение о кратковременном внесудебном аресте лица, предшествующее заключению под стражу. Субъектами задержания стали выступать должностные лица, ведущие производство по уголовному делу 5.
Вместе с тем задержание никогда не рассматривалось законодателем исключительно как уголовно-процессуальное решение, которым, по сути, является, а всегда находилось под «нагрузкой» других функций. В советское время это была функция доказывания, а сейчас — фиксации обстоятельств ограничения личной неприкосновенности. По советскому законодательству задержание являлось следственным действием, что предполагало использование протокола задержания в качестве доказательства со всеми вытекающими из этого требованиями к такой сущности задержания и его оформлению. По действующему законодательству, помимо основного назначения — краткосрочного ареста лица, сохраняющийся протокол задержания служит средством закрепления обстоятельств и времени фактического ограничения свободы. В. В. Вандышев относит задержание подозреваемого к интегратив-ной мере, в которой сочетаются элементы как принуждения, так и получения доказательственной ин-
4 Высказывалась точка зрения, что протокол задержания в зависимости от того, с какой целью оно производится, может выступать в качестве либо доказательства, либо акта о применении меры принуждения [15, с. 55].
5 Данное обстоятельство, хотя и не во всем последовательно, подтверждено разъяснениями, содержащимися в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 28 июня 2022 г. № 20 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях против правосудия».
формации. Причем, по его мнению, элементы следственного действия превалируют над элементами процессуального принуждения [16, с. 240]. Полагаем, что от дополнительной нагрузки задержание должно быть освобождено, поскольку несвойственные ему функции искажают правовую сущность данной меры процессуального принуждения и нередко делают ее неэффективной.
Погружение в поиск причин произошедшего изменения смысла понятия «фактическое задержание» не является задачей данной статьи. Одна из предпосылок — потребность поставить под контроль (учесть при определении мер ответственности или при необходимости компенсировать) всякое ограничение свободы лица. Реализована эта цель через включение в срок уголовно-процессуального задержания времени имевшего места фактического удержания лица до начала уголовно-процессуальных отношений. Приверженность этой цели привела к появлению в законе ряда продублированных положений (пп. 11, 15 ст. 5, ч. 3 ст. 128 УПК РФ) о том, что в срок задержания подозреваемого включается время фактического задержания. На это же направлена норма ч. 1 ст. 92 УПК РФ, предписывающая составлять протокол задержания в течение 3-х часов с момента доставления лица к следователю или в орган дознания. При этом не берется во внимание, что следователь обязан составить протокол только в случае, когда примет решение об избрании посредством обращения в суд в качестве меры пресечения заключения под стражу, а также решение о предварительном внесудебном водворении лица в ИВС для обеспечения взятия под стражу. В остальных случаях задержания подозреваемого нет, равно как нет и оснований составлять протокол уголовно-процессуального задержания. Если предположить, что в ч. 1 ст. 92 УПК РФ речь идет о протоколе, фиксирующем факт доставления лица «с улицы», то это не входит в компетенцию следователя.
Возникает вопрос, является ли современная конструкция фактического задержания как внепро-цессуального захвата и препровождения лица в правоохранительный орган единственной юридико-технической возможностью полного учета всего периода ограничения свободы лица как в ходе производства по уголовному делу, так и при его разрешении? По нашему мнению, подобный «зачетный»
(формально-административный) способ фиксации продолжительности физической несвободы лица, во-первых, несовершенен с сугубо процедурных позиций, поскольку не содержит гарантий достоверности сведений, заносимых в протокол; предусмотренное возможное участие защитника при составлении протокола (ч. 11 ст. 92 УПК РФ) действенной гарантией не стало; во-вторых, в силу изначальной, на взгляд правоприменителей, несправедливости (отнимает крайне необходимое время) не охватывается их правосознанием и не преодолевает естественное стремление минимизировать вычитаемый срок; в-третьих, понятие «момент фактического задержания» сформулировано противоречиво: это момент производимого в порядке, «установленном настоящим Кодексом (выделено нами — Б. Б., В. К.), фактического лишения свободы передвижения лица, подозреваемого в совершении преступления», тогда как уголовно-процессуальное законодательство не регулирует фактическое ограничение свободы лица; в-четвертых, распространяется не на все уголовно-процессуальные производства, а лишь на те, по которым в качестве меры пресечения избрано содержание под стражей; в-пятых, на наш взгляд, противоречит конституционно-правовой сущности задержания как начального этапа заключения под стражу (ст. 22 Конституции РФ), т. е. привносит элементы, не связанные с процедурой заключения под стражу, расширяет (засоряет) данное понятие, претендует на период, предусмотренный для внесудебного ареста 6.
Предусмотренный Конституцией РФ срок задержания сбалансирован и может быть признан минимально достаточным. С оптимальностью данного срока связаны законность и обоснованность заключения под стражу, поскольку суд принимает во внимание материалы, нарабатываемые в том числе и в период внесудебного ареста. Чем меньше срок задержания, тем выше риск судебной ошибки ввиду возможной неполноты представляемой в суд совокупности доказательств, обосновывающей причастность задержанного к совершению преступления или вероятность ненадлежащего поведения 7. Данный срок играет публично-правовую роль, это общезначимая ценность, не допускающая произвольного обращения и умаления даже для достижения других благих целей. Принцип «матрешки» («уличное» задержание включается в срок задержания подозре-
6 На наш взгляд, несовершенство механизма зачета времени фактического задержания подтверждается обращением в Конституционный Суд РФ гр. П. Г. Зверева (определение от 31 марта 2022 г. № 729-О). То обстоятельство, что высокий суд не усмотрел неопределенности в оспариваемых заявителем положениях (пп. 11 и 15 ст. 5, ч. 3 ст. 128 УПК РФ), свидетельствует всего лишь об особенностях его компетенции, не предполагающей оценку степени эффективности правового регулирования и правоприменительной практики.
7 Акцент делается на совокупности доказательств как основе решения об избрании меры пресечения, в том числе заключения под стражу [17, с. 50-54]. Решение о задержании также должно быть основано на доказательствах, подтверждающих подозрение в отношении лица в совершении конкретного преступления [3, с. 40].
ваемого, этот срок — в срок заключения под стражу и далее в срок наказания) выглядит примитивным механическим вариантом учета времени фактического ограничения свободы преследуемого лица.
Представляется, что вопрос о способах учета времени фактического ограничения свободы лица, подозреваемого в совершении преступления, должен быть перенесен в плоскость доказывания, т. е. полностью изъят из процедуры исчисления срока задержания и подчинен общим закономерностям доказательственной деятельности. Неотложным формально-юридическим решением на этом пути должна стать корректировка, как минимум, предмета доказывания и требований к содержанию итоговых актов предварительного расследования. Полагаем, что ч. 1 ст. 73 УПК РФ должна быть дополнена самостоятельным пунктом — «время с момента фактического ограничения личной неприкосновенности лица в связи с уголовным преследованием до начала применения в отношении данного лица мер процессуального принуждения или привлечения его к производству следственных действий». В соответствующем дополнении также нуждаются нормы, регламентирующие содержание постановления о прекращении уголовного дела по реабилитирующим основаниям, обвинительного заключения (акта, постановления) в части отражения в них результатов доказывания указанного обстоятельства. Каждое обстоятельство, подлежащее доказыванию, устанавливается совокупностью доказательств. В любом уголовном деле, независимо от того, какая применялась мера пресечения и, соответственно, применялось или нет задержание, следователь обязан всеми имеющимися средствами (допросы свидетелей, потерпевших, подозреваемых, очные ставки, выемки и осмотры документов и пр.) установить сведения о характере и времени фактического ограничения свободы лица в связи с подозрением в совершении преступления до начала проведения в отношении него уголовно-процессуальных действий. Будучи установленным, как и любое другое обстоятельство, входящее в предмет доказывания, время фактического ограничения свободы должно быть рельефно обозначено в итоговых документах предварительного расследования для последующего судебного исследования и учета при назначении наказания (что, по существу, только в иной «оболочке», предусмотрено в действующем законе — п. 9 ч. 1 ст. 308 УПК РФ) или реабилитации. Не исключено вынесение промежуточного решения об исчислении срока фактического ограничения свободы, подлежащего учету в соответствии с нормами (они также должны быть соответствующим образом скорректированы) ст. 72 УК РФ. Нет принципиальных возражений против зачета данного
установленного по правилам доказывания времени в срок действия мер пресечения, избираемых судом и в настоящий период регламентированных по времени применения. В таком случае зачет срока фактического ограничения свободы произойдет еще на стадии предварительного расследования, что полностью соответствует (поддерживаемому нами, но, к сожалению, реализованному крайне неудачно) стремлению законодателя обеспечить гражданам защиту от произвольного воздействия на их свободу передвижения или полноценный учет всякого обоснованного ограничения такой свободы.
Изложенное можно подытожить следующими положениями.
1. Современная концепция фактического задержания, возникшая для обозначения начального момента ограничения личной неприкосновенности человека и для учета факта такого воздействия, а также понимания статуса фактически ограниченного в свободе лица в уголовном судопроизводстве, круга реализуемых им прав, учета времени ограничения неприкосновенности при назначении наказания, не достигла поставленной цели. Став на нормативном и доктринальном уровне частью меры принуждения в виде задержания подозреваемого, конструкция фактического задержания, во-первых, деформировала саму меру принуждения, дезавуировав ее изначальный смысл как краткосрочного внесудебного ареста, во-вторых, не смогла раскрыть свой, безусловно, позитивный потенциал.
2. Защита интересов лица, фактически ограниченного в свободе передвижения в связи с внезапно возникшим подозрением в совершении преступления, должна происходить вне института задержания подозреваемого. Для этого требуется: (1) автономная регламентация прав такого лица в «полицейском» законодательстве; (2) включение обстоятельств фактического ограничения свободы лица (начало, окончание, продолжительность, возможность причинения вреда здоровью и др.) в предмет доказывания, предусмотренный ст. 73 УПК РФ, что обеспечит полное их исследование средствами уголовно-процессуального доказывания и учет при назначении наказания или реабилитации.
3. Нуждается в корректировке сформировавшийся в советской теории уголовного процесса взгляд на меру принуждения в виде задержания подозреваемого как на необязательный элемент порядка заключения под стражу: если санкцию прокурора можно получить неотложно, то к задержанию прибегать не следует. Современный судебный порядок избрания меры пресечения нуждается в предварительном обеспечении в гораздо большей степени, чем прокурорское санкционирование, что предопределено, в частности, необходимостью личного присутствия
преследуемого лица в судебном заседании и другими особенностями состязательного судебного процесса в порядке, предусмотренном ст. 108 УПК РФ. В пересмотре нуждается отношение к 48-часовому сроку задержания: это не элемент репрессии, который сле-
дует минимизировать за счет вычета из него времени фактического ограничения свободы передвижения лица, а общественно полезный обеспечительный этап законного и обоснованного судебного разрешения ходатайства о заключении лица под стражу.
Список литературы
1. Гриненко А. Г. Задержание в состязательном уголовном процессе // Библиотека криминалиста. 2015.
№ 6.
2. Булатов Б. Б. Государственное принуждение в уголовном судопроизводстве : монография. Омск, 2003.
3. Цоколова О. И. Задержание подозреваемого : монография. М., 2004.
4. Петрухин И. Л. Человек и власть (В сфере борьбы с преступностью). М., 1999.
5. Ретюнских И. А. Задержание лица, подозреваемого в совершении преступления, в свете нового УПК РФ : науч.-практ. пособие. Екатеринбург, 2009.
6. Давлетов А. А. Уголовное судопроизводство Российской Федерации. Курс лекций. 7-е изд. Екатеринбург, 2020.
7. Григорьев В. Н. Задержание подозреваемого. М., 1999.
8. Вершинина С. И. Нормативно-правовая сущность уголовно-процессуального принуждения : монография. М., 2017.
9. Курс уголовного процесса / под ред. д-ра юрид. наук, проф. Л. В. Головко. 2-е изд., испр. М., 2017.
10. Мельников В. Ю. Задержание подозреваемого как мера принуждения: от подозрения к подозреваемому // Правоведение. 2005. № 2.
11. Гуткин И. М. Актуальные вопросы уголовно-процессуального задержания : учеб. пособие. М., 1980.
12. Григорьев В. Н. Задержание подозреваемого органами внутренних дел : учеб. пособие. Ташкент, 1989.
13. Алексеев Н. С., Даев В. Г., Кокорев Л. Д. Очерк развития науки советского уголовного процесса. Воронеж, 1980.
14. Шейфер С. А. Следственные действия. Система и процессуальная форма. М., 1981.
15. Рыжаков А. П. Следственные действия и иные способы собирания доказательств : учеб. пособие. Тула, 1996.
16. Вандышев В. В. Уголовный процесс. СПб., 2004.
17. Победкин А. В. Уголовно-процессуальное доказывание и меры процессуального принуждения: связь неразрывна // Проблемы предварительного следствия и дознания : мат-лы междунар. науч.-практ. конф. М., 2020.
