CC BY
16
Раздел 4. Криминологическая наука
Научная специальность: 5.1.4
Фактически-деятельностный этап цикла демонстративно-протестной преступности
Илья Сергеевич Ильин,
кандидат юридических наук, доцент, Управление Министерства внутренних дел Российской Федерации по Красногвардейскому району г. Санкт-Петербурга; Северо-Западный институт управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, Санкт-Петербург, Россия, isilyin@yandex.ru, ЬНрБ:// orcid.org/0000-0003-1362-0519
Аннотация. В статье рассматриваются преступления, связанные с организацией и проведением публичных мероприятий, которые коррелируют с фазой реализации протеста, образуя фактически-деятельностный этап цикла демонстративно-протестной преступности, а также преступления, связанные с укрывательством и оценочной деятельностью, которые отличают фазу завершения протеста. Обосновывается, что организационно-подготовительную фазу демонстративно-протестной преступности и ее переход в фактически-деятельностную фазу разделяют общественно опасные деяния, характеризующиеся непосредственной организацией конкретного несогласованного протестного мероприятия. Они выступают «точкой бифуркации», определяющей последующую криминальную картину протеста. Подготовив должным образом общественное мнение и используя мобилизованные протестные ресурсы, организаторы, находясь в этой «точке», способны стимулировать граждан либо к публичному выражению своей протестной позиции, перекладывая моральную и юридическую ответственность за возможные правонарушения во время протестной акции на самих участников мероприятия, либо к противоправной и, более того, преступной деятельности, поощряя массовые беспорядки.
Ключевые слова: протест, последствия, предупреждение, преступление, безопасность, динамика, прогнозирование, преступность
Для цитирования: Ильин И.С. Фактически-деятельностный этап цикла демонстративно-протестной преступности // Юридическая наука и правоохранительная практика. 2023. N 1 (63). С. 39-46.
Actual activity stage of the cycle of demonstrative protest crime Ilya S. Ilyin,
Candidate of Legal Sciences, Associate Professor, Department of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation for the Krasnogvardeysky district of St. Petersburg, The North-West Institute of Management of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration, Saint Petersburg, Russia, isilyin@yandex.ru, https://orcid.org/0000-0003-1362-0519
Abstract. The crimes related to organizing and holding public events that correlate with the phase of protest implementation, forming the actual activity stage of the cycle of demonstrative protest crime, as well as the crimes related to concealment and evaluation activities that characterize the completion phase of the protest, are analyzed in the article. It is substantiated that the organizational and preparatory phase of demonstrative protest crime and its transition to the actual activity phase are separated by socially dangerous acts associated with the actual organization of a specific uncoordinated protest event. They act as a "bifurcation point" that determines the subsequent criminal nature of the protest. Having prepared public opinion properly and using the mobilized protest resources, the organizers, being at this "point", are able to stimulate citizens either to express their protest position publicly, shifting the moral and legal responsibility for possible offences during the protest action to the participants of the event themselves, or to illegal and, moreover, criminal activity, encouraging mass riots.
Keywords: protest, consequences, prevention, crime, security, dynamics, forecasting, crime © Ильин И.С., 2023
For citation: Ilyin I.S. Actual activity stage of the cycle of demonstrative protest crime // Legal Science and Law Enforcement Practice. 2023. No. 1 (63). P. 39-46.
Формирование протестных настроений в сети «Интернет» и мобилизация участников протестных акций с использованием интернет-пространства выступают формой подготовки к публичному мероприятию как событию в реальном, физическом пространстве: в Интернете обсуждают проблему, рекрутируют сторонников, готовят программные документы, но собственно протестная активность как особый тип коммуникации с властью осуществляется только при «выходе на улицу» [1, с. 19].
«Выход на улицу» означает завершение первой - организационно-подготовительной фазы демонстративно-протестной преступности, которая рассматривалась нами в предыдущих публикациях, и переход ее криминального цикла во вторую фазу - фактически-деятельностную. В период между этими фазами совершаются общественно опасные деяния, связанные с непосредственной организацией того или иного конкретного несогласованного про-тестного мероприятия. В уголовно-правовом отношении, в зависимости от степени радикализации протеста и изначальных намерений его организаторов, речь идет о действиях, предусмотренных ст. 212.1 или ст. 212 УК РФ.
В настоящее время ст. 212.1 УК РФ для оценки действий организаторов и участников несогласованных публичных мероприятий практически не применяется. Это может быть обусловлено двумя причинами. Первая причина имеет отношение к конструкции данной правовой нормы и специфике состава преступления, которая предполагает наличие неоднократной административной преюдиции в ограниченный период времени. В связи с этим ряд лиц, неоднократно организовывавших несогласованные акции, могут избежать уголовной ответственности, а их противоправные деяния не получают официальной оценки в качестве преступлений. Вторая причина состоит в том, что действия организаторов и активных участников несогласованных акций изначально выходят за рамки состава преступления, предусмотренного ст. 212.1 УК РФ, так как пресле-
дуют цели не столько выражения демонстрации протеста, сколько мобилизации граждан для участия в беспорядках.
В таких условиях уголовно-правовая оценка действий организаторов, изначально лишенных мирного характера несогласованных акций, дается по ст. 212 УК РФ. Эта норма обоснованно применяется для реагирования на преступные действия лиц, которые под видом мирных акций протеста организуют масштабные беспорядки*, а обобщенные статистические данные об увеличении количества лиц, которые были привлечены к ответственности по ст. 212 УК РФ, демонстрируют весьма неблагоприятные тенденции (см. диаграмму**).
Несмотря на то, что содержание ст. 212 УК РФ охватывает деяния, не связанные непосредственно с публичными протестными мероприятиями (она применяется для квалификации беспорядков в исправительных колониях, к которым в последние годы прибавилась деятельность по организации экстремистски мотивированных беспорядков), тем не менее приведенная статистика служит важным сигналом общего неблагополучия в исследуемой сфере, особенно принимая во вни-
* Апелляционное определение Ростовского областного суда от 1 февр. 2022 г. по делу N 22-475/2022; Приговор Воткинского районного суда (Республика Удмуртия) от 25 сент. 2019 г. по делу N 1-407/2019; Приговор Свердловского областного суда от 21 дек. 2015 г. по делу N 1-46/2015; Приговор Октябрьского районного суда г. Красноярска от 22 окт. 2020 г. по делу N 1-448/2020; Определение о возвращении уголовного дела прокурору Верховного Суда Республики Крым от 15 февр. 2016 г. по делу N 1-3/2016 // Государственная автоматизированная система РФ «Правосудие»: интернет-портал. URL: https://bsr.sudrf.ru
** На диаграмме представлены расчеты автора статьи, сделанные на основании официальных статистических данных Судебного департамента при Верховном Суде РФ (Форма N 10а «Отчет о числе осужденных по всем составам преступлений Уголовного кодекса Российской Федерации и иных лиц, в отношении которых вынесены судебные акты по уголовным делам»). URL: http://cdep.ru
70 14
60 59 12 50 46 48 /
и" ,, / -4т—» :
2016 2017 2018 2019 2020 2021
ИгКЗч. 1 ст. 212 УК РФ ^Мч. 2 ст. 212 УК РФ ч. 3 ст. 212 УК РФ
Диаграмма. Динамика количества осужденных по ст. 212 УК РФ в период с 2016 по 2021 год
мание то, что количество привлеченных к ответственности за организацию массовых беспорядков (ч. 1 ст. 212 УК РФ) и призывы к ним (ч. 3 ст. 212 УК РФ) имеет выраженный восходящий тренд [2].
Деяния, связанные с непосредственной организацией несогласованных про-тестных публичных мероприятий, выступают особого рода «точкой бифуркации», во многом определяющей последующую криминальную картину протеста. Подготовив должным образом общественное мнение и используя мобилизованные протестные ресурсы, организаторы, находясь в этой «точке», способны стимулировать граждан либо к публичному выражению своей протестной позиции, перекладывая моральную и юридическую ответственность за возможные правонарушения во время протестной акции на самих участников мероприятия, либо изначально к противоправной и, более того, преступной деятельности, поощряя массовые беспорядки.
По этой причине момент принятия решения о том, как и для чего «выводить людей на улицу», момент перехода одной фазы демонстративно-протестной преступности в другую представляется крайне важным с криминологической точки зрения. Он определяет две потенциально возможные модели развития протеста, различающиеся характером и степенью общественной опасности, совершаемыми действиями и их социальными послед-
ствиями, а также стратегиями предупредительного воздействия. Если в первом случае такая стратегия должна носить преимущественно характер сдерживания -контроль над группой участников протест-ного мероприятия с целью недопущения отдельных эксцессов и перерастания мирного протеста в массовые преступные акции, то во втором случае предупредительная стратегия должна носить в большей степени наступательный характер, преследовать цель недопущения самой акции, изначально лишенной мирного характера.
Различия между возможными моделями развития второй фазы демонстра-тивно-протестной преступности важны для понимания психологических и криминологических особенностей соответствующих преступлений.
Традиционно считается, что для массовых беспорядков, которые совершаются в рамках публичных мест, характерно следование правилам поведения людей в условиях толпы. В частности, в толпе люди, как правило, склонны к высокому уровню подражания, некритичности, социальной безответственности, они уверены в безнаказанности. Как отмечает М.И. Еникеев, все это используют и направляют ситуативные лидеры [3, с. 158-159].
Следует согласиться с вышеизложенным. Однако полностью отождествлять анализируемую фазу демонстративно-протест-ной преступности с поведением неорганизо-
ванной толпы нет оснований. В ряде случаев необходимо рассматривать вероятность совершения преступного деяния определенной группой лиц, которые предварительно сговорились об этом либо заранее планировали массовые беспорядки, создавая своими действиями совокупность условий для их возникновения, разрастания. Такие группы способны совершать беспорядки массового характера, вовлекая или не вовлекая в них третьих лиц, включая при этом использование так называемой психологии толпы. В последнем случае массовые беспорядки будут сочетать черты системности, организованности, деятельности противоправного характера по отношению к большей группе лиц - толпе [4, с. 78].
Таким образом, организованность и управляемость служат важными отличительными показателями двух выделенных моделей, которые должны учитываться в профилактической работе, а также в процессе последующей уголовно-правовой оценки протестных криминальных событий.
Фактически-деятельностная фаза развития демонстративно-протестной преступности сопровождается совершением нескольких типичных преступлений, связанных с посягательствами на жизнь, здоровье, честь и достоинство сотрудников правоохранительных органов, нарушением правил безопасности движения и эксплуатации транспорта, проявлениями хулиганства, в том числе касающегося посягательств на личность и собственность. В широком смысле слова все эти преступления с криминологической точки зрения могут быть отнесены к категории насильственных* [6; 7; 8; 9].
Специальные исследования** показывают, что лица мужского пола в возрасте до 30 лет составляют группу лиц, наиболее предрасположенную к проявлению насилия протестного характера. Также необходимо констатировать, что мужчины в возрасте до 30 лет, в зависимости от уровня дохода, имеют разную степень готовности
* При этом наиболее исследованными в науке являются преступления, связанные с посягательством на представителей власти [см., напр.: 5].
** Социальный портрет протестного движения в Москве // ВЦИОМ: новости: сайт. URL: https://wciom.ru
к радикальному протесту, однако корреляция незначительна. Лица мужского пола в возрасте от 30 до 50 лет характеризуются аналогичным образом, но им присущ меньший уровень радикализации протеста. При сравнении групп мужчин и женщин было установлено, что уровень радикального протеста женщин ниже и существенно зависит от дохода. Так, у лиц женского пола с высокими доходами ориентация на радикальный протест практически отсутствовала. В свою очередь, была установлена склонность к радикальному протестному движению лиц, считающих, что их материальное положение ухудшалось в течение последних 6-7 лет, а также лиц, которые обеспокоены, что потенциально могут лишиться рабочего места. Кроме того, как отмечает М.М. Назаров, на степень склонности к радикальному протесту не влияет приверженность к либеральным или консервативным взглядам [10, с. 54].
Несмотря на то, что преступное поведение протестующих (как стихийное, так и управляемое) характеризуется в целом идентичными деяниями и социально-криминологическими признаками совершающих их лиц, существует острая потребность в дифференциации толпы протестующих. Хотя толпе и присущи некоторые определяющие характеристики, независящие от исторического контекста, однако каждая толпа уникальна и может вести себя по-разному исходя из особенностей места, времени и ситуации. Начиная с 70-х годов прошлого века феномен толпы претерпевает глобальные изменения. Толпа становится менее озабоченной будущим и более озабоченной настоящим и прошлым. В отличие от прежней толпы, которая, казалось, имела достаточно четкое видение своей цели и роли в развертывающемся социальном проекте, современная толпа в ее различных проявлениях больше озабочена непосредственным символическим жестом. Она становится более изменчивой и менее восприимчивой к «разуму» [11, с. 72-90].
Отсутствие долгосрочной позитивной программы протестующих, протест не «за что-то», а «против чего-то» - важная социально-психологическая и криминологическая особенность современной толпы. Но даже в этой общей характеристике важно различать скрытые или явные мотивы
и цели протестующих, а главное - организаторов протестов. Протест, изначально не направленный на стимулирование криминальной активности граждан, имеющий слабую степень управляемости, протест, в ходе которого преступления совершаются при наличии того или иного провоцирующего фактора (в современных российских условиях таковым нередко выступают действия правоохранительных органов по ограничению движения толпы протестующих и пресечению действий наиболее активных участников несогласованных акций), во многом должен оцениваться с точки зрения учения о хулиганстве, как проявление «обычных» беспорядков. В большинстве случаев подобный протест оказывается не очень продолжительным и включает такие формы, как демонстрации, всеобщие забастовки, уличные столкновения и прочие действия, связанные с нарушением общественного порядка. Это стандартное с точки зрения криминологии нарушение или столкновение культурных норм [12, с. 84; 13, с. 149].
В случае высокоорганизованного и подготовленного протеста преступные действия толпы, в отличие от «толпы хулиганствующей», не являются самоцелью. Преступления совершаются не с целью самовыражения. Они выступают лишь средством (насильственным и противоправным) для достижения подлинных скрытых целей организаторов, которые могут быть выявлены при глубоком политологическом и социологическом анализе, и в конечном итоге сводятся к экстремистски мотивированной смене существующего государственного строя.
Это обстоятельство специально подчеркивается в Стратегии противодействия экстремизму в Российской Федерации до 2025 года* (далее - Стратегия). К наиболее опасным проявлениям экстремизма обоснованно отнесены распространение призывов к насильственным действиям, прежде всего с использованием информационно-телекоммуникационных сетей, включая Интернет, вовлечение отдельных лиц в деятельность экстремистских орга-
* Стратегия противодействия экстремизму в Российской Федерации до 2025 года: утв. Указом Президента РФ 29 мая 2020 г. N 344 // Официальный интернет-портал правовой информации. 11К1_: http://pravo.gov.ru
низаций, организация и проведение несогласованных публичных мероприятий (в том числе протестных акций), массовых беспорядков.
При этом внешними экстремистскими угрозами признаются поддержка и стимулирование рядом государств деструктивной деятельности, осуществляемой иностранными или международными неправительственными организациями, направленной на дестабилизацию общественно-политической и социально-экономической обстановки в Российской Федерации, нарушение единства и территориальной целостности Российской Федерации, включая инспирирование «цветных революций», на разрушение традиционных российских духовно-нравственных ценностей, а также содействие деятельности международных экстремистских и террористических организаций, в частности распространению экстремистской идеологии и радикализма в обществе (п. 8 Стратегии).
Внутренними экстремистскими угрозами признаются попытки осуществления националистическими, радикальными общественными, религиозными, этническими и иными организациями и объединениями, отдельными лицами экстремистской деятельности для реализации своих целей, распространение идеологии насилия, склонение, вербовка или иное вовлечение российских граждан и находящихся на территории страны иностранных граждан в деятельность экстремистских сообществ и иную противоправную деятельность, а также формирование замкнутых этнических и религиозных анклавов (п. 9 Стратегии).
В подобных условиях едва ли не любой, даже один хорошо организованный криминально-экстремистский протест способен вызвать повышенный общественный резонанс и дестабилизировать внутриполитическую и социальную обстановку как в отдельном регионе, так и в стране в целом.
Опасность протестов второго вида - в потенциальной возможности легитимации действий протестующих в общественном сознании. Если намерения, мотивы и цели участников протестов могут разделяться обществом (как проявление субкультурных традиций, столкновение идеологий и т.д.), то действия хулиганов по нарушению общественного порядка всегда
воспринимаются негативно, как деструктивные, опасные и недопустимые. В ситуации экстремистского протеста одобрение намерений и целей (борьба за права человека, противодействие злоупотреблениям со стороны государства, коррупции и т.д.) может проецироваться на одобрение противоправных действий протестующих.
Об этом точно пишут исследователи, когда обосновывают необходимость различать преступления, которые черпают свою коллективную легитимацию из их явной протестной природы, и действия, которые, хотя и являются противозаконными, но не рассматриваются в качестве преступных большим числом участников [14]. Для их обозначения порой используется понятие «социальная преступность» как формально противоправная деятельность, которая содержит в себе выраженный социальный или политический протест и поддерживается населением в качестве справедливой и оправданной, при том что степень поддержки, необходимая для образования социального преступления, может колебаться между абсолютной поддержкой и простым отказом сообщества признать в качестве преступной деятельности то, что они считают нормальным и невредным [15].
Должно быть очевидным, что наличие такой «общественной поддержки» выступает важной тактической целью экстремистски настроенных организаторов протестов. Она реализуется во всех фазах цикла демонстративно-протестной преступности, но с особой силой проявляет себя в завершающей, укрывательски-оценочной стадии.
Содержание данной фазы цикла во многом определяется исходом предыдущих действий протестующих. Если протест завершен удовлетворением требований протестующих либо его детерминанты категорически и в силовом порядке устранены государством, то есть в ситуациях, когда продолжение протеста становится невозможным или маловероятным, данная фаза в большей степени ориентирована на достижение целей укрывательства и в связи с этим утрачивает специфическое для протеста содержание, «растворяется» в общей массе преступлений, связанных с укрывательством. Если активная фаза протеста лишь «рассеяна», то есть усилиями властей
выступления граждан прекращены, но при этом протестующие не достигли своих целей, а государство не использует жесткий режим подавления, сам протест интегрируется с иными формами выражения недовольства или переходит в мейнстрим, для организаторов протестов приоритетной становится уже не столько задача укрывательства совершенных преступлений, сколько тиражирование оценок состоявшихся протестов. При этом цель таких оценок вполне однозначна - обеспечить потенциальную поддержку будущих протестов со стороны потенциальных участников.
Данная цель реализуется посредством различных информационных техник, ориентированных на обеспечение широкой общественной поддержки и трансформацию протеста в более массовые и радикальные формы. Среди них особое место занимают:
а) развитие и тиражирование темы «жертвенности», представление организаторов и активных участников протестов в качестве жертв политических репрессий, политических заключенных, «узников совести», свободных граждан, гонимых и преследуемых властью, вплоть до физического уничтожения*;
б) сознательное искажение информации о действиях сотрудников правоохранительных органов во время пресечения протестных мероприятий, формирование образа «жестокого полицейского»**;
* Amnesty International вернула Навальному статус узника совести (07.05.2021). URL: https://ria.ru
** Один из многих показательных примеров: после проведения протестных акций в январе — феврале 2021 г. в МВД России поступило 11 обращений граждан о необоснованном применении к ним физической силы, а также незаконном задержании и доставлении за участие в указанных акциях в подразделения органов внутренних дел пяти субъектов РФ. Данные обращения своего подтверждения не нашли (см.: Информация Российской Федерации в связи с совместным запросом специальных процедур Совета ООН по правам человека относительно предполагаемых нарушений гражданских прав участников массовых несанкционированных акций в Москве и других крупных российских городах 23 и 31 января, а также 2 февраля 2021 г. (см.: URL: https:// spcommreports.ohchr.org). В то же время в средствах массовой информации тиражировалась информация о сотнях случаев необоснованного применения силы при задержании протестующих.
в) сознательное искажение информации о масштабах произошедших про-тестных мероприятий как в части географии протестов, так и в части оценки количества принявших в них участие граждан и количества «пострадавших» от действий властей;
г) обеспечение негативной оценки действий властей во время протестных акций и моральное одобрение, информационная поддержка действий протестующих международным сообществом*.
Очевидно, что далеко не все из этих действий могут рассматриваться с точки зрения законодательства в качестве противоправных, а тем более преступных, что отчасти свидетельствует о недооценке их общественной опасности. Представляется все же, что здесь есть предмет и повод для такой оценки. Опасность подобного рода
* Зарубежные СМИ: Как мир реагирует на протесты в России? (01.02.2021). URL: https:// www.kommersant.ru; Главы МИД стран G7 осудили задержания участников акций протеста в России (26.01.2021). URL: https://www.rbc.ru
деяний состоит не только в дискредитации государственных усилий по обеспечению правопорядка. Указанные деяния, как было отмечено, «размывают» опасность уже совершенных протестующими преступлений и обеспечивают их общественную поддержку. В этом отношении, выступая финальной фазой цикла демонстративно-протестной преступности, они тесно смыкаются с фазой начальной (организационно-подготовительной), обеспечивая замкнутый цикл протеста и его постоянное воспроизводство в социальном пространстве.
Представление о демонстратив-но-протестной преступности как о цикле, включающем несколько последовательно сменяющих друг друга фаз, различающихся содержанием действий и их общественной опасности, дает возможность для понимания стратегии противодействия ей, определяя основные профилактические «участки» - в начале и по завершении каждой фазы цикла, с тем чтобы «разорвать» криминальную цепочку и не допустить перехода исследуемой преступности на новый этап развития.
Список источников
1. «Пересборка митинга»: Интернет в протесте и протест в Интернете / А.С. Архипова, Д.А. Радченко, А.С. Титков [и др.] // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2018. N 1. С. 12-35.
2. Кудашкин С.К. Групповое хулиганство и массовые беспорядки: уголовно-правовая характеристика и проблемы квалификации: автореф. дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.08. Москва, 2021. 27 с.
3. Еникеев М.И. Психология терроризма и массовых беспорядков // Lex Russica. 2007. N 1. С. 154-159.
4. Кабанов Н.А. Криминологическая характеристика и предупреждение массовых беспорядков: дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.08. Москва, 2020. 281 с.
5. Моховой М.Б. Криминологическая характеристика и предупреждение преступлений, посягающих на представителей власти: автореф. дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.08. Ростов-на-Дону, 2004. 25 с.
6. Семенков М.В. Уголовно-правовая и криминологическая характеристика посягательства на жизнь сотрудника правоохранительного органа: автореф. дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.08. Рязань, 2007. 26 с.
7. Гамидов Р.Т. Применение насилия в отношении представителя власти: уголовно-правовое и криминологическое исследование (па примере Республики Дагестан): автореф. дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.08. Москва, 2010. 30 с.
8. Текеев Р.А. Некоторые вопросы криминологической характеристики деяний, связанных с посягательствами на жизнь сотрудников правоохранительных органов // Право и практика. 2018. N 2. С. 74-82.
9. Дроздов Д.Е. Криминологическая оценка и предупреждение применения насилия в отношении должностного лица правоохранительного органа: дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.08. Москва, 2020. 261 с.
10. Назаров М.М. Политический протест: опыт эмпирического анализа // Социологические исследования. 1995. N 1. С. 47-59.
11. Slaughter, P. Of crowds, crimes and carnivals // Matthews R., Young J. (Eds.), The New Politics of Crime and Punishment. London; New York: Routledge Taylor and Francis Group, 2011. 272 р.
12. Hall, S. Images of Football Hooliganism in the Press // Ingham R., Hall S., Clarke J., Marsh P., Donovan J. "Football Hooliganism": the wider context. London: Inter-Action Imprint, 1978. 149 р.
13. Young, J. The Exclusive Society. London: Sage, 1999. 216 р.
14. Rule, J.G. Social Crime in the Rural South in the Eighteenth and Early Nineteenth Centuries // Southern History Society. 1979. Vol. 1. Рр. 135-153.
15. Hobsbawm, E. Social Criminality: Distinctions between Socio-political and Other Forms of Crime // Bulletin of the Society for the Study of Labour History. 1972. Vol. 25. Pp. 5-6.
References
1. Arhipova A.S., Radchenko D.A., Titkov A.S. [i dr.]. "Reassembly of the rally": Internet in protest and protest on the Internet. Monitoring of public opinion: Economic and social changes, 2018, no. 1, pp. 12-35. (In Russ.).
2. Kudashkin S.K. Group hooliganism and riots: criminal law characteristics and qualification problems. Autoabstract Cand. Diss. Moscow, 2021. 27 p. (In Russ.).
3. Enikeev M.I. Psychology of terrorism and riots. Lex Russica, 2007, no. 1, pp. 154-159. (In Russ.).
4. Kabanov N.A. Criminological characteristics and prevention of riots. Cand. Diss. Moscow, 2020. 281 p. (In Russ.).
5. Mokhovoy M.B. Criminological characteristics and prevention of crimes that infringe on representatives of the authorities. Autoabstract Cand. Diss. Rostov-on-Don, 2004. 25 p. (In Russ.).
6. Semenkov M.V. Criminal-legal and criminological characteristics of an encroachment on the life of a law enforcement officer. Autoabstract Cand. Diss. Ryazan, 2007. 26 p. (In Russ.).
7. Gamidov R.T. The use of violence against a representative of the authorities: criminal law and criminological research (on the example of the Republic of Dagestan). Autoabstract Cand. Diss. Moscow, 2010. 30 p. (In Russ.).
8. Tekeev R.A. Some issues of criminological characteristics of acts related to encroachments on the life of law enforcement officers. Law and Practice, 2018, no. 2, pp. 74-82. (In Russ.).
9. Drozdov D.E. Criminological assessment and prevention of the use of violence against a law enforcement official. Cand. Diss. Moscow, 2020. 261 p. (In Russ.).
10. Nazarov M.M. Political protest: experience of empirical analysis. Sociological research, 1995, no. 1, pp. 4759. (In Russ.).
11. Slaughter, P. Of crowds, crimes and carnivals. Matthews R., Young J. (Eds.), The New Politics of Crime and Punishment. London; New York, Routledge Taylor and Francis Group, 2011. 272 p.
12. Hall, S. Images of Football Hooliganism in the Press. Ingham R., Hall S., Clarke J., Marsh P., Donovan J. "Football Hooliganism": the wider context. London, Inter-Action Imprint, 1978. 149 p.
13. Young, J. The Exclusive Society. London, Sage, 1999. 216 p.
14. Rule, J.G. Social Crime in the Rural South in the Eighteenth and Early Nineteenth Centuries. Southern History Society, 1979, vol. 1, pp. 135-153.
15. Hobsbawm, E. Social Criminality: Distinctions between Socio-political and Other Forms of Crime. Bulletin of the Society for the Study of Labour History, 1972, vol. 25, pp. 5-6.
