CC BY
69
образу? Скорее всего ответ нужно искать в его символическом значении. Например в Китае сосна - символ долголетия и постоянства, поскольку даже в зимний холод она не теряет своих иголок. В иконографии сосна - символ жизненной силы, а также непоколебимости, проявленной за время долгой жизни. Так содержание пейзажных стихотворений соотнесено с мироощущением и философией самого автора.
Мысль о противопоставлении жизни и смерти, звучащая в пейзажной лирике, в частности в стихотворении «Сосны срубленные», намечает размышления поэта о силе человеческой натуры. Секрет стойкости В. Шаламов видит не только в индивидуальных особенностях личности, но и в менталитете русского человека. В этом смысле не случайно его обращение к исторической теме: «В русской истории наибольшую твердость, наибольший героизм показали старообрядцы и раскольники.
Вот о них-то и написана «Боярыня Морозова», о них-то и написано «Утро стрелецкой казни», и моя маленькая поэма «Аввакум в Пусто-зерске» [8, с. 269].
Комментируя поэму «Аввакум в Пустозерс-ке», В. Шаламов подчеркивает: «Формула Аввакума здесь отличается от канонической. <.. .> исторический образ соединен и с пейзажем, и с особенностями авторской биографии». Образ Аввакума дается не в традиционном церковном контексте. Обращение к истории в данном случае -один из вариантов приобщения к «вечности», способ противостоять лагерному распаду.
Анализ основных тем «лагерной поэзии»
B. Шаламова, дает возможность рассматривать лирику поэта не только как философское осмысление тоталитарной системы в целом и лагеря как ее части, но и продолжением традиций классической поэзии.
Библиографический список
1. Гаген-Торн Н. Из книги воспоминаний // Огонек. - 1989. - №>49. - С. 10-14.
2. БАМЛаг в контексте истории и литературы: из фондов дальневосточных библиотек. - Владивосток: Изд-во Дальневосточного ун-та, 2000. - 231 с.
3. Бердяев Н.А. Смысл творчества // Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры, искусства: В 2 т. Т. 1. - М.: Искусство, 1994. - 510 с.
4. Гаген-Торн Н.И. Метойа / Сост., предисл., послесл. и примеч. Г.Ю. Гаген-Торн. - М.: Возвращение, 1994. - 415 с.
5. Корман Б. О. К методике анализа слова и сюжета в лирическом стихотворении // Вопросы сюжетосложения. Сб. ст. - Рига, 1978. - С. 22-28.
6. Поэзия узников ГУЛАГа: Антология / Сост.
C.С. Виленский. - М.: МФД: Материк, 2005. - 992 с.
7. Франки В. Человек в поисках смысла. - М.: Прогресс, 1980. - 300 с.
8. Шаламов В. Т. Колымские тетради. Стихи 19371956 гг. Комментарии. - М.: Версты, 1994. - 287 с.
9. Шаламов В. Т. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 3: Стихотворения. - М., 2005. - 512 с.
10. ЭпштейнМ.Н. «Природа, мир, тайник вселенной. ..» Система пейзажных образов в русской поэзии. - М.: Высшая школа, 1990. - 302 с.
Н.А. Кладова Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ О Н.А. НЕКРАСОВЕ В АСПЕКТЕ ВОПРОСА О БУДУЩЕМ РОССИИ
В настоящей статье предпринята попытка раскрыть особенности взгляда Ф.М. Достоевского на будущее России, взгляда, который выкристаллизовывался на страницах «Дневника писателя» в эпоху бурной деятельности революционных народников, страстной веры в торжество нового социального строя — и «в разрез» с этой верой. Однако, высказывая свою позицию, Достоевский нередко вспоминает поэта революционного, демократического лагеря — Н.А. Некрасова.
В «Братьях Карамазовых» Алеша сказал рос о будущности России. Этот вопрос всегда
об Иване: «Он из тех, которым не на- имел два аспекта: судьба народа, условия его
добно миллионов, а надобно мысль жизни и деятельность интеллигенции, цель
разрешить» [1, т. 14, с. 76]. В XIX веке «мысль и смысл этой деятельности. Особую актуальность
разрешала», казалось, вся Россия; русское интел- оба аспекта приобрели в 70-е годы - время гос-
лигентное общество мучилось «проклятыми воп- подства народнической идеологии. Психологи-
росами», главным из которых был, наверное, воп- ческие и идейные основы народничества, пишет
автор основательного труда «История русской интеллигенции» Д.Н. Овсянико-Куликовский, «создавались идеализацией и культом народа, чувством ответственности перед ним, сознанием неоплаченного «долга» народу <...>. Культ народа питался и поэзиею Некрасова, и проповедью Герцена, и новою народническою литературою (Решетников, Левитов, Глеб Успенский), и идеями славянофилов и почвенников, и публицистикою передовых журналов» [2, т. 8, с. 45]. Но здесь нельзя не сказать отдельно о позиции Ф.М. Достоевского. Он имел свое, совершенно определенное видение русского народа; за этим видением давно закрепилось название «почвенничество». Однако находил подтверждение своей позиции писатель в жизни и творчестве поэта противоположного демократического направления -
Н.А. Некрасова.
Вернемся к народнической идеологии: в рамках данной темы нас интересует два момента в ней.
Это, во-первых, навязчивая мысль интеллигентов о «колоссальном долге перед народом, веками накопленном, и моральное требование расплаты» [2, т. 9, с. 156]. «Отречение от семьи, от благ, которыми пользуется избранное общество, воспринималось ими как единственный в русских условиях путь человека с чуткой совестью, с живым чувством моральной ответственности» [3, с. 610]. Однако идеологи крайнего народничества 80-х гг. доведут идею долга до «логического конца»: «интеллигенция, чтобы уплатить хоть часть своего долга народу, должна отказаться от всего, что не нужно народу, - от высших умственных интересов, от науки, философии, искусства, даже от идеи политической свободы и т.д.» [2, т. 9, с. 156]. Настораживает не сама идея долга, а убежденность в том, что это долг только и исключительно перед народом (ниже мы поясним эту мысль).
Во-вторых, революционные народники создали особый идеализированный образ мужика -с акцентом на общинности русского человека. Интеллигенция шла в деревню с пропагандой социалистического идеала (для этого такой образ мужика оказывался очень «удобным»), считалось, что крестьянская община и есть прообраз социалистического устройства жизни. А «все отрицательные стороны народной жизни должны быть признаны явлением наносным», они «не захватывают ее глубин, <.> если разлагаются устои народного быта, то это происходит в силу пагубных влияний города, цивилизации и т.д., и т.д.» [2, т. 8, с. 138].
В русской общине видел будущее еще И.А. Герцен. П.Л. Лавров не раз говорил о том, что интеллигенция призвана руководить массами в борьбе за социалистическое преобразование общества. Н.К. Михайловский идеализировал крестьянский земледельческий труд, который будто бы развивает всестороннюю гармоническую личность. Тайные общества «Великорусс», «Земля и воля» готовили крестьянскую революцию для установления социалистического строя. А члены кружка «чайковцев» переселились в Америку, мечтая «сесть на землю», образовать идеальную земледельческую общину.
Но ведь «никакой новый социальный строй не приведет к новому человеку» [4, с. 662] - истина в работах русских мыслителей прописная. Закономерно наступило разочарование, после чего, в 80-е годы, русское передовое общество оказалось предрасположенным прислушиваться к проповедям моралистов, в особенности к учению о «самосовершенствовании», об искании «истины» внутри себя, о чем так горячо говорил и писал Достоевский [2, т. 9, с. 129]. Однако Д.Н. Овся-нико-Куликовский, из труда которого взята характеристика 80-х гг., Достоевского рассматривает в народническом идеологическом ракурсе: «Достоевский был убежденный народник, доходивший до обожания народа, до крайней идеализации его» [2, т. 8, с. 204]. «Интеллигенция, по его воззрению, должна не только служить народу, просвещать его, защищать его интересы и т.д., но и разделять его понятия, усвоить его предполагаемые исторические идеалы и прежде всего его религию» [2, т. 8, с. 208]. Данные формулировки, полагаем, не совсем корректны. Не его, а нашу, общую, русскую религию, наши, русские идеалы!
Вспомним два положения, которые мы выделили в народнической концепции.
Во-первых, этика долга, жертвенности, боль о народе - все это не могло не привлекать Достоевского. Ведь и в Некрасове еще в 45-м, во время их первого сближения, писателя поразило «раненое сердце» поэта: «это было раненое сердце, раз на всю жизнь, и незакрывавшаяся рана эта и была источником всей его поэзии, всей страстной до мучения любви этого человека ко всему, что страдает от насилия, от жестокости необузданной воли, что гнетет нашу русскую женщину, нашего ребенка в русской семье, нашего простолюдина в горькой, так часто, доле его» [1, т. 26, с. 112]. Эта боль о народе оказалась невидимой
связующей нитью между двумя писателями; она не порвалась даже в моменты острой борьбы двух общественных «лагерей» - революционеров-де-мократов и почвенников. Некрасов всегда вспоминал о Достоевском как о друге народном. Так, в «Дневнике писателя» Достоевского читаем: «Однажды в шестьдесят третьем, кажется, году, отдавая мне томик своих стихов, он указал мне на одно стихотворение, «Несчастные», и внушительно сказал: “Я тут об вас думал, когда писал это” (то есть об моей жизни в Сибири), “это об вас написано”» [1, т. 26, с. 112]. «Несчастные» - поэма о каторжниках и о народном друге и заступнике Кроте. Ю.В. Лебедев убедительно доказал, что «замысел поэмы «Несчастные» возник у Н.А. Некрасова <...> в 1855 году, когда Ф.М. Достоевский напомнил о своем существовании после долгих лет вынужденного молчания на каторге. Толчком к возникновению замысла могло послужить прямое или косвенное знакомство с письмом Ф.М. Достоевского к брату Михаилу от 22 февраля 1854 года из Омска» [5, с. 95-96]. Поэтому, создавая образ Крота, Некрасов, несомненно, вкладывал в этот образ что-то от духовного облика Достоевского. Еще пример. В стихотворении «Молебен» были строки: «Об осужденных в изгнание вечное, / О заточенных в тюрьму», изначально изъятые цензурой. Но Некрасов восстановил их перед самой своей смертью в экземпляре, подаренном Достоевскому (прошедшему каторгу и ссылку), и указал эму на них. Для Достоевского тоже мысль о Некрасове была неразрывно связана с мыслью о народе. Творческий и жизненный путь Некрасова для великого романиста был путем приобщения интеллигента к народной святыне, интеллигента, выполнившего свой долг. Но долг не совсем в народническом представлении. В понимании долга Достоевский смещает акцент. «Полюбить, то есть пожалеть народ за его нужды, бедность, страдания, может и всякий барин, особенно из гуманных и европейски просвещенных. Но народу надо, чтоб его не за одни страдания его любили, а чтоб полюбили и его самого. Что же значит полюбить его самого? «А полюби ты то, что я люблю, почти ты то, что я чту» - вот что это значит» [1, т. 26, с. 115]. Сделал это Пушкин, признав в народе правду. По этому пути шел и Некрасов, утверждает Достоевский. Долг интеллигенции - идя к народу, не только облегчить участь крестьянства, но и изжить из себя «общечеловека». Достоевский
поясняет свое определение. Общечеловек - это представитель русской интеллигенции, которая «вот уж двадцать лет ежегодно экспатриируется» за границу и там колонизируется; это «претворение чисто-русского, сырого и превосходного, может быть, материала в жалкую международную дрянь, обезличенную, без характера, без народности и без отечества» [1, т. 25, с. 136]. Эта «международная дрянь» - плод петровских реформ, обозначивших глубокий разрыв интеллигенции с народом, в чем Достоевский видел главную беду современной России. А потому, рассуждает писатель, «мы должны склониться, как блудные дети, двести лет не бывшие дома, но воротившиеся, однако же, все-таки русскими. <.. .> Но, с другой стороны, преклониться мы должны под одним лишь условием, и это sine qua non: чтоб народ и от нас принял многое из того, что мы принесли с собой» [1, т. 22, с. 44-45]. А именно - расширение взгляда. «Допетровская Россия <.> выработала себе единство и готовилась закрепить свои окраины; про себя же понимала, что несет внутри себя драгоценность, которой нет нигде больше, - Православие, что она - хранительница <.> настоящего Христова образа, затемнившегося во всех других верах и во всех других народах. <.> Таким образом, древняя Россия в замкнутости своей готовилась быть неправа» [1, т. 23, с. 16]. Это расширение взгляда, которое явила наша «международная дрянь», очень важно для идеи Достоевского о всемирной миссии России, о служении нашего Православия всему человечеству. Но «общечеловеки» просмотрели народ сквозь пальцы и не увидели, что источник и начало всемирного служения России - в русской душе. В общечеловечности в 1873 г. обвинит Достоевский и Некрасова (в главе «Влас», в «Дневнике писателя»). Но после смерти Некрасова великий писатель пересмотрит свой взгляд на поэта: «Мне дорого, очень дорого, что он (Некрасов. - Н.К.) «печальник народного горя» и что он так много и страстно говорил о горе народном, но еще дороже для меня в нем то, что в великие, мучительные и восторженные моменты своей жизни он, несмотря на все противоположные влияния и даже на собственные убеждения свои, преклонялся пред народной правдой всем существом своим, о чем и засвидетельствовал в своих лучших созданиях» [1, т. 26, с. 117].
Обобщим: долг, который чувствовал (или должен чувствовать) интеллигент, есть долг не толь-
ко перед народом, живущим в нищете, погрязшим в предрассудках и суевериях, но перед самим собой. Долг - не обеспечить материальное благополучие народу, а вернуться духовно к своим национальным корням, подорванным петровскими преобразованиями. Народный мир - мир, где хранятся духовные ценности, завещанные нам вековой христианской культурой. Этот мир и стал поэтическим открытием Некрасова. Достоевский не был одинок в этой своей мысли. «Он любил страдать горем и страданиями русского народа» [6, с. 210], - сказал в своем Слове, произнесенном при гробе Некрасова, священник Михаил Горчаков, у которого Достоевский и «позаимствовал» определение поэта как «печальника горя народного» (у Горчакова - «печальник русской земли»). В соединении личного и народного рождалась «вера и надежда». «Изливаясь терзаниями страдальческой души, - продолжает М. Горчаков, - песня покойного переливается в могучие звуки несокрушимо сильной русской народной надежды и веры и будит в душе страдальца нравственные силы, бодрость, стойкость, терпение, прощение, любовь, надежду и веру в истину, правду и добро» [6, с. 210]. С.Н. Булгаков в одной из своих статей, цитируя бессмертные строки из поэмы «Тишина», заключает: «Вот слияние интеллигенции с народом, полное и глубже которого нет» [7, с. 214]. Не об этом ли слиянии мечтал Достоевский, мечтала вся мыслящая Россия! Вот долг интеллигента - в слиянии с народом обрести духовную опору в русской вере, в русской нравственности, в христианских заветах любви и прощения.
Во-вторых, вряд ли приходится говорить о радикальной идеализации народа Достоевским и о незнании писателем другой, темной, стороны народного бытия. О «последних мерзавцах» в народе (которые, однако, сознают свою мерзость) не раз упоминал Достоевский. В Мертвом доме он увидел самое «дно» народной жизни. И - не отвернулся, а, разглядев, увидел светлый образ Христа, которого носит в своей душе русский человек. Не случайно так ценил Достоевский некрасовское стихотворение «Влас». И в первую очередь за то, что Влас - образ-символ русского народа, который умеет страдать и в страдании очиститься (что настойчиво писатель разъясняет в главе «Влас»). Но есть и другая мысль у Некрасова. Ведь в стихотворении весь русский народ объединяется для святого дела:
И дают, дают прохожие.
Так из лепты трудовой
Вырастают храмы Божии
По лицу земли родной [8, т. 1, с. 154].
Как заметил А.П. Власкин, в «Братьях Карамазовых» «такой «Церкви» жаждут и ее обретают в прямом контакте с живым хранителем Божеской правды богомольцы, когда стекаются «со всей России» под благословение старца Зоси-мы» [9, с. 278]. Относительно этой идеи Некрасов после «Власа» сделает еще один шаг. Одинокое странствие Власа в позднем творчестве поэта меняется на шествие всего народного мира к храму накануне Христова воскресения. В стихотворении «Накануне светлого праздника», когда народная толпа идет домой с работ, лирический герой на каждого также смотрит отдельно, замечая еще и отличительные черты красильщика, портного, кузнеца; но когда толпа идет к храму, он не видит ни красильщика, ни портного, ни кузнеца. Все вместе, все слились в целое, все объединились в устремленности к Богу:
У Божьего храма Сходились тропы, -
Народная масса Сдвигалась, росла,
Чудесная, дети,
Картина была!.. [8, т. 3, с. 115-116]
И это шествие всего народного мира к храму есть некая абсолютная истина, открывшаяся лирическому герою. Обратим внимание на фразу:
Ни озера, дети,
Забыть не могу,
Ни церкви на самом Его берегу:
Тут чудо-картину Я видел тогда!
Ее вспоминаю Охотно всегда...
[8, т. 3, с. 113] (курсив мой. - Н.К.) А несколько позже Некрасов напишет стихотворение «Молебен», в котором одна строка созвучна только что приведенным:
В церкви провел я то утро ненастное -И не забуду о нем
[8, т. 3, с. 181] (курсив мой. - Н.К.). Эпизод, однажды увиденный, лишь миг прошлого - миг единения русского народа во Христе - остается в памяти навсегда. Произошло осознание высшего смысла этого единения, соприкосновение с высшей благодатью. И это уже не
забывается. Лирическому герою открылась истина в ее абсолютном содержании, истина на все времена, истина русского народа, живущего по евангельским заветам.
Да, русский народ темен и невежественен -от этого не уйдешь (впрочем, Достоевский и Некрасов этого не отрицали). Но народная душа всегда стремится к храму, к свету Христову - от этого тоже не уйдешь.
В церкви провел я то утро ненастное -
И не забуду о нем.
Это не забывается, а потому невозможно это отрицать.
«Судите русский народ, - обращается Достоевский ко всем «общечеловекам», - не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает. А ведь не все же и в народе - мерзавцы, есть прямо святые, да еще какие: сами светят и всем нам путь освещают! <...> Идеалы его сильны и святы, и они-то и спасли его в века мучений» [1, т. 22, с. 43]. «Лишь народ и духовная сила его грядущая обратит отторгнувшихся от родной земли атеистов наших» [1, т. 14, с. 267], - высказывал заветную мысль Достоевского старец Зосима.
Народников привлекала общинность, открытость другим как коренная черта русского народа, на основе чего строилась утопия о коллективных формах земледельческого труда, об общинном хозяйстве (вспомним хотя бы работу Г. Успенского «Крестьянин и крестьянский труд»). Достоевский же общинность мыслил, скорее, как способность со-единиться во Христе. Революционеры-демократы 60-х, народники 70-х мечтали об установлении справедливого социального строя. Достоевский искал духовную основу единения и беспокоился о сохранении духовных ценностей в России (которые бы противостояли стремительно шагающему по всей стране капитализму). И эти ценности открылись ему в поэзии Некрасова.
Весь вопрос о слиянии интеллигенции и народа Достоевский переводит в духовную плоскость. «Если б и все роздали, <...>, свое имение «бедным», то разделенные на всех, все богатства богатых мира сего были бы лишь каплей в море. А потому надобно заботиться больше о свете, о науке и о усилении любви. Тогда богатство будет расти в самом деле, и богатство настоящее, потому что оно не в золотых платьях заключается, а в радости общего соединения и в твердой
надежде каждого на всеобщую помощь в несча-стии, ему и детям его» [1, т. 25, с. 61]. А доказывая свою правоту, Достоевский не может не вспомнить Некрасова. В «Дневнике» за 1877 г., откуда и взята приведенная выше цитата, под заголовком «Русское решение вопроса» писатель снова обращается к некрасовскому Власу. «Скажут, что это фантазия, что это «русское решение вопроса» - есть «царство небесное» и возможно разве лишь в царстве небесном. <.> Но надобно взять уже то одно, что в этой фантазии «русского решения вопроса» несравненно менее фантастического и несравненно более вероятного, чем в европейском решении. Таких людей, то есть «Власов», мы уже видели и видим у нас во всех сословиях, и даже довольно часто; тамошнего же «будущего человека» мы еще нигде не видели, и сам он обещал прийти, перейдя лишь реки крови» [1, т. 25, с. 63].
Иди к униженным,
Иди к обиженным -И будь им друг [8, т. 5, с. 229].
Не только для того, чтобы улучшить жизнь народа, но и для того, чтобы восстановить порванные связи - не просто с народом, но со своими историческими корнями, прошлым, т.е. с самим собой.
Народники разочаровались в идеале. Достоевский не уставал повторять: мы должны сохранить идеальное русской души, свет Христа, горящий в душе Власа. И это обращение великого писателя XIX века «не обесценилось» в современную эпоху высоких технологий. Напротив, цена этого знания о русском человеке только возрастает. «Русское решение вопроса» - утопия? Может быть. Но Достоевский верил в такое будущее России, верил во Власа, душа которого всегда стремиться к свету горнему и высшему. Мы не вправе забыть его веру. Без этой веры нет России.
Библиографический список
1. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. - Л.: Наука, 1972-1990.
2. Овсянико-Куликовский Д.Н. Собрание сочинений. Т. 8. Т. 9. История русской интеллигенции. - СПб.: Изд-во тов-ва «Общественная польза» и книгоизд-во «Прометей», 1911.
3. История русской литературы в 4-х тт. Т. 3. Расцвет реализма / Ред. Ф.Я. Прийма, Н.И. Пруц-ков. - Л.: Наука, 1982. - 876 с.
4. Бердяев Н.А. Дух и реальность / Вступ. ст. и сост. В.Н. Калюжного. - М.: ООО «Издательство АСТ»; Харьков: «Фолио», 2003. - 679 с.
5. ЛебедевЮ.В. Некрасов и Достоевский в 60-е годы (эпизод из творческих взаимосвязей) // Некрасов и его время: Межвуз. сб. статей. - Калининград, 1975. - Вып. 1. - С. 95-98.
6. Мостовская Н.Н. Как отпевали русских писателей // Христианство и русская литература. Сб. второй / Отв. ред. В.А. Котельников. - СПб.: Наука, 1996. - С. 202-215.
7. Булгаков С.Н., проф. О противоречивости
современного безрелигиозного мировоззрения // История религии / А. Ельчанинов, В. Эрн, П. Флоренский, С. Булгаков. - М.: Центр «Руник», 1991. Репринтное воспроизведение издания 1909 г. -С. 212-245.
8. Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем: В 15 т. - Л.: Наука, 1981-2001.
9. Власкин А.П. Народная религиозная культура в творчестве Ф.М. Достоевского // Христианство и русская литература. Сб. второй. / Отв. ред. В.А. Котельников. - СПб.: Наука, 1996. -
С. 220-289.
Е.А. Колобова К ВОПРОСУ ОБ ОБРАЗНОСТИ КОНТАМИНИРОВАННЫХ ФРАЗЕОЛОГИЗМОВ
Современная фразеологическая наука большое внимание уделяет проблеме исследования структуры фразеологического значения. Образность является одним из важных компонентов семантической структуры фразеологизма. В статье рассматриваются особенности трансформации образных оснований языковых фразеологических единиц, вступающих в объединительный процесс.
Одним из важных вопросов современной фразеологической науки является вопрос об образности фразеологической единицы. В научной литературе существуют различные трактовки понятия «образность». Традиционно под образностью понимается «способность языковых единиц создавать наглядно-чувственные представления о предметах и явлениях действительности» [6, с. 157].
С понятием образности фразеологизмов связано понятие фразеологического образа, под которым понимается «предметно-чувственное отражение в сознании человека номинируемого объекта в форме образов, картин и фреймов, возникающих у коммуникантов [1, с. 54].
Образное основание фразеологизма представлено в виде «живого образа», изобразительного, когда коммуникант представляет определенную картинку (фрейм) или картинку в движении (сценарий). Фразеологизм вкушать плоды (‘пользоваться результатами совершенного, сделанного’ [11, с. 71]) обладает прозрачной образностью. В сознании носителей языка возникает образ человека, вкушающего (поедающего) какой-либо фрукт. Результаты труда здесь ассоциируются с плодами, т.к., прежде чем попробовать плод, необходимо приложить большие усилия к тому, чтобы его вырастить. Представление ком-
муниканта о человеке, пользующемся результатами сделанного труда, как если бы этот человек приложил максимум усилий для выращивания плодов, может быть воспринято как картинка в движении (сценарий).
Образное основание может быть не только визуальным, но и звуковым, чувственным [подробнее см.: 9, с. 189-190]. Ср.: Фразеологизм тише воды ниже травы (‘робкий, скромный, незаметный’ [11, с. 476]) обладает прозрачной образностью. В сознании носителей языка возникает визуальный образ стоячей воды и низкой травы, который дополняется слуховым восприятием: коммуникант «слышит» тишину, безмолвие. Или: Фразеологическая единица дух захватывает (‘трудно дышать от избытка чувств, сильных переживаний’ [11, с. 171]) не обладает прозрачной образностью. Однако носители языка вспоминают ощущение, состояние, при котором становится трудно дышать.
По линии дихотомии язык - речь можно выделить два типа образности: языковую (закрепленную за системной языковой единицей) и речевую (созданную лишь на основе контекста). Узуальный образ типичен, общеупотребителен, воспринимается одинаково носителями языка [8, с. 84-86]. При окказиональных трансформациях происходит «оживление образов, или создание
