CC BY
95
ставляя различные ситуации, часто имеющие реальные исторические корни.
Библиографический список
1. Бродский И. Новые стансы к Августе. -Азбука-классика, 2004.
2. Воробьева А.Н. Поэтика времени и пространства в поэзии И. Бродского // Возвращенные имена русской литературы. Аспекты поэтики, эстетики, философии. Межвузовский сб. научных трудов / Под ред. В.И. Немцева. - Самара: Самарский гос. пед. ин-т, 1994.
3. Крепс М. О поэзии Иосифа Бродского. -Анн Арбор: Ардис, 1984.
4. Солодуб Ю.П., Альбрехт Ф.Б., Кузнецов А.Ю. Теория и практика художественного перевода. - М.: Академия, 2005. - С. 296.
5. Сочинения Иосифа Бродского: В 4 т. - СПб.: Пушкинский фонд, 1992-1995.
6. Финкель А.М. Об автопереводе (на материале авторских переводов Г.Ф. Квитки-Основья-ненко) // Теория и критика перевода. - Л., 1962. -С. 104.
7. Ярхо В.Н. Одиссей // Мифы народов мира: В 2 т. Т. 2. - М.: Сов. энциклопедия, 1992.
8. Brodsky Joseph. To Please a Shadow // Less Than One. Selected Essays. - London, 1986.
Н.А. Кладова
КОНЦЕПЦИЯ ДОЛГА ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ ПЕРЕД НАРОДОМ В 70-е гг. Х!Х в.
(Ф.М. Достоевский и народники-социалисты)
В настоящей статье рассматривается концепция долга интеллигенции перед народом в интерпретации народников-социалистов и Ф.М. Достоевского. Исследование основано на поэзии народников 70-х гг. и публицистических высказываниях Ф.М. Достоевского на страницах «Дневника писателя» за 1873, 1876—1877 гг.
Поэзия народников 1870-х гг. выражала стремление авторов изменить русскую жизнь по законам социальной справедливости, их веру в скорое возникновение нового мира, выражала представление интелли-гентов-народников о своем долге, о своей общественно-исторической миссии в России этого периода. Ф.М. Достоевский тоже часто размышлял о долге интеллигенции, он прямо не спорил с поэтами-народниками, но многие его мысли, высказанные на страницах «Дневника писателя», явно противостоят народническим идеям и надеждам, витавшим тогда в воздухе.
У народнической поэзии была особая цель. «“Слово” в поэзии революционных народников <.. .> мыслится как поступок, как прямое продолжение революционной практики, за вычетом которой теряет жизненную ценность. Поэты-народники чаще всего обращаются при этом к традициям некрасовского искусства, но делают это по-своему, публицистически заостряя и закрепляя их» [1, с. 599], - пишет Ю.В. Лебедев. Очень много позаимствовали поэты от образа некрасовского подвижника, однако дали ему свое прочтение. Лирический герой стихотворений внешне напоминает пророка: он гоним, его не понимают (А.К. Шелер-Михайлов «Пророк»), он умирает
мученической смертью, не отрекшись от своей веры (А.П. Барыкова «Мученица»). В образе пророка или Христа была воплощена идея подвижничества. «Народничество сделало нормой поведения всей передовой молодежи беззаветное служение идеалу, безоговорочную веру в идею и подвижничество» [2, с. 111]. Но пророк или Христос - образ не только мученический, подвижнический, в нем был заложен еще один смысл: такой образ оказывался проекцией авторов на самих себя. Они возвели себя в ранг пророков, знающих истину о жизни и несущих в народный мир новое слово о справедливом жизнеустройстве. Создать новый, справедливый социальный строй, в котором не будет обездоленных и угнетенных, -в этом народники видели свой долг перед народом. Поэтому они понимали свой долг как долг исключительно перед народом.
Крестьянская община мыслилась как прообраз социалистического устройства жизни, поэтому Россия должна была «осуществить лучше и раньше Запада социальную правду, верили в возможность для России избежать ужасов капитализма» [3, с. 30]. Тем не менее, методы установления нового строя в России предлагались на западный манер. Так, в стихотворении Ф.В. Волховского «Там и здесь» читаем:
Там, на Западе далеком,
Пролетарий бой ведет,
Крепнет он в бою жестоком,
Крепнет, множится, растет.
Здесь, на пасмурном Востоке, Пролетарий крепко спит;
Он не думает о сроке Избавленья и молчит.
Но зато студент проснулся И протер уже глаза,
И на Запад оглянулся:
Скоро ль Божия гроза?
Он работника разбудит,
С ним сольет свой интерес И с ним об руку добудет Хлеб, свободу и прогресс [4, с. 80]. Но на Востоке и на Западе жизнь исторически устраивалась разными путями. «В восточном идеале - сначала духовное единение человечества во Христе, а потом уж, в силу этого духовного соединения всех во Христе, и несомненно вытекающее из него правовое государственное и социальное единение, тогда как по римскому толкованию наоборот: сначала заручиться прочным государственным единением в виде всемирной монархии, а потом уж, пожалуй, и духовное единение под началом папы, как владыки мира сего» [5, т. 25, с. 152], - писал Достоевский. А потому «не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм!» [5, т. 27, с. 19]. Истинное единство не в механических общинных схемах. Переустройство на рациональных началах всегда обречено на провал. Да и в необходимости переустройства Достоевский сильно сомневался.
В поэзии П.Л. Лаврова рождение Христа, «Мессии», воспринимается как рождение Того, кто установит справедливый, новый порядок. Тот - это новый, не евангельский, Христос. От «первого» Христа народы не дождались желаемого - того, что
Он прекратит вражды земные,
Он уврачует боль рабов,
Он сломит цезаря гордыню,
Он фарисея обличит,
Разрушит идолов святыню,
Любовь и правду водворит!» [4, с. 64-65]1 Поэтому должен родиться новый Мессия. В стихотворении происходит подмена понятий, которая
сознательно завуалирована: оно начинается известием о рождении Христа, евангельского, а заканчивается наступлением эпохи нового Христа: «Мессия истинный родился -Он начал правды, братства век;
Он в нашем деле воплотился -Всесильный богочеловек!» [4, с. 66]
В стихотворении «Новая песня» (показательно уже название) заявляется прямо:
Отречемся от старого мира! [4, с. 66]
Мир существующий перечеркивается, история переписывается заново, надежды на лучшее будущее настолько манят вперед, что хочется скорее между было и будет провести сплошную черту. Но ведь без прошлого не может быть будущего. В этом Достоевский и видел большую опасность и любыми способами предостерегал. Народники хотели только нести в народный мир. Это оказалось их роковой ошибкой. Потому что многое им следовало взять и унести в своей душе от народа. У мужика было то, чего не было ни у барина, ни у купца... Так рассуждает, н-р, мужик Трофим в «Записках Степняка» А.И. Эртеля, писавшихся в 1878-1882 гг.: «А я уж так своим глупым разумом думаю: коли мужику да ежели друг за дружку не стоять - пропащее дело... Что у него? У купца, как-никак, капиталы. у барина - земля аль жалованье какое полагается. А у мужика только и наживы, что недоимка да неотработка... Всякому свой передел положон, ежели ты, значит, купец, ну - торгуй, барин - землей владей... А уж как ты хрестьянин, так хресть-янином и будь.» [6, с. 81]. Рассказчик упрекает Трофима в оговорке: крестьянин, а не хрестья-нин. Но Трофим не оговорился, «потому как Хри-стос-батюшка терпел и за мир пострадал, так он и мужикам узаконил. Стало быть, они хрестьяне и есть . А ежели ж мужик от хрестьянства отбивается, ну, значит он Христу - раб лукавый. потому мир на мамону променял.» [6, с. 81]. «Душу свою соблюдай, - говорит милостивец-то, а то все тебе препоручу. И опять: коли ежели один праведник - целое царство помилую . Ну, вот ты и подумай: аль уж в хрестьянстве правед-ника-то одного не найдется?..» [6, с. 84]. Найдется, был уверен Достоевский: «Судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает. А ведь не все же и в народе - мерзавцы, есть прямо святые, да еще какие: сами светят и всем нам путь освещают! <.> Идеалы его силь-
ны и святы, и они-то и спасли его в века мучений» [5, т. 22, с. 43]. Долг интеллигенции перед народом писатель понимал несколько иначе, нежели народники: долг - не только в том, чтобы построить для народа светлое будущее, но и в том, чтобы сохранить те духовные национальные ценности, которыми народ живет. И это долг уже не только перед народом, но перед самим собой, перед своей нацией. Да и любили ли народники-социалисты народ, страстно желая изменить его жизнь? Для Достоевского это вопрос особой важности. Пример истинной любви к народу он видит в Пушкине. «Полюбить, то есть пожалеть народ за его нужды, бедность, страдания, может и всякий барин, особенно из гуманных и европейски просвещенных. Но народу надо, чтоб его не за одни страдания его любили, а чтоб полюбили и его самого. Что же значит полюбить его самого? «А полюби ты то, что я люблю, почти ты то, что я чту» - вот что это значит и вот как вам ответит народ, а иначе он никогда вас за своего не признает, сколько бы вы там об нем ни печалились. Фальшь тоже всегда разглядит, какими бы жалкими словами вы ни соблазняли его. Пушкин именно так полюбил народ, как народ того требует, и он не угадывал, как надо любить народ, не приготовлялся, не учился: он сам вдруг оказался народом. Он преклонился перед правдой народною, он признал народную правду как свою правду. Несмотря на все пороки народа и многие смердящие привычки его, он сумел различить великую суть его духа тогда, когда никто почти так не смотрел на народ, и принял эту суть народную в свою душу как свой идеал» [5, т. 26, с. 115]. «Не понимать русскому Пушкина значит не иметь права называться русским» [5, т. 26, с. 114]. По Достоевскому, «преклонялся перед народной правдой всем существом своим» [5, т. 26, с. 117] и Некрасов. «В любви к народу он находил нечто незыблемое, какой-то незыблемый и святой исход всему, что его мучило. А если так, то, стало быть, и не находил ничего святее, незыблемее, истиннее, перед чем преклониться» [5, т. 26, с. 125]. Долг каждого русского интеллигента - признать в народе правду и принять ее в свою душу, признать своей правдой, и склониться перед ней, как блудному сыну [5, т. 22, с. 44]. «Лишь народ и духовная сила его грядущая обратит отторгнувшихся от родной земли атеистов наших» [5, т. 14, с. 267]. Поэтому особой любовью Достоевский любил некрасовское стихотворение «Влас», ибо
«кащей-мужик» Влас проходит истинно христианский путь страдания и очищения. Писатель посвятит стихотворению Некрасова целую главу в своем «Дневнике» за 1873 г. Не о спасении интеллигенцией народа писал Достоевский, а о соединении с ним в национальной идее, в Церкви Христовой. В слиянии с народом оторванный петровскими реформами от национальных корней интеллигент должен обрести духовную опору - в русской вере, в русской нравственности, в христианских заветах любви и прощения, потому что народный мир - мир, где хранятся духовные ценности, завещанные нам вековой христианской культурой.
Заметим, что народ тоже строил социальные утопии, но идейная направленность этих утопий существенно отличалась от чаяний народников-социалистов. А.И. Клибанов, автор объемного труда о народных утопиях в России XIX в., так определяет отличие народных утопий от утопий народников: «Социалистическая мысль <.> народнических идеологов отталкивалась от поисков некапиталистического пути русского исторического развития. Социалистическая мысль народных утопистов отталкивалась от поисков идеалов и форм жизни, свободных от социальных антагонизмов как таковых» [7, с. 279]. При этом «ни мессианизм руководителей и идеологов организаций народной утопии, ни их и их последователей религиозная экзальтация, мистицизм, фанатизм -весь этот «священный трепет», вся атмосфера пророчеств, видений, откровений не были привнесенными и посторонними элементами по отношению к социальным начинаниям - общности имуществ, строю внутриобщинных отношений, формам быта» [7, с. 278]. Народными мыс-лителями-утопистами и их последователями руководило живое чувство Христа, желание видеть мир, преображенный евангельским светом, стремление приблизить жизнь к апостольским временам с их атмосферой братской любви. Идея всечеловеческого единства на основе принципа «трудами рук своих» - одна из заветных в сочинениях Тимофея Бондарева. Обряды, которые соблюдались в общине, основанной Михаилом Поповым, должны были выражать и укреплять духовное единство членов общины, их решимости и готовности быть «вкупе» и «влюбе» в дни грозных пророчеств о кончине света. Последователи Николая Попова считали, что «дело, которое они осуществляли, <.> является восстановлени-
ем того, что некогда уже существовало и освящено именем Христа и что, таким образом, они лишь возвращаются к исходным и исконным началам веры и жизни» [7, с. 125]. Пытаясь преобразовать социальные формы жизни, народные утописты хотели посеять и взрастить в мире христианскую любовь, сострадание и милосердие, они лелеяли мысль о братском единении людей в мире. Этим живет человек, в этом и есть правда жизни.
Достоевский тоже знал, что нужно сделать, чтобы посеять в мире любовь и гармонию: «Если б и все роздали, <...>, свое имение «бедным», то разделенные на всех, все богатства богатых мира сего были бы лишь каплей в море. А потому надобно заботиться больше о свете, о науке и о усилении любви. Тогда богатство будет расти в самом деле, и богатство настоящее, потому что оно не в золотых платьях заключается, а в радости общего соединения и в твердой надежде каждого на всеобщую помощь в несчастии, ему и детям его» [5, т. 25, с. 61]. А доказывая свою правоту, Достоевский не может не вспомнить Некрасова. В «Дневнике» за 1877 г., откуда и взята приведенная выше цитата, в главе «Русское решение вопроса», писатель снова обращается к некрасовскому Власу. «Скажут, что это фантазия, что это «русское решение вопроса» - есть «царство небесное» и возможно разве лишь в царстве небесном. <...> Но надобно взять уже то одно, что в этой фантазии «русского решения вопроса» несравненно менее фантастического и несравненно более вероятного, чем в европейском решении. Таких людей, то есть «Власов», мы уже видели и видим у нас во всех сословиях, и даже довольно часто; тамошнего же «будущего человека» мы еще нигде не видели, и сам он обещал прийти, перейдя лишь реки крови» [5, т. 25, с. 63]. Народники мечтали восстановить справедливость на уровне социальном, поэтому и их внимание больше было направлено на народ - на тех, кто несправедливо угнетен. Достоевский о том же мечтал на уровне духовном, а потому свое внимание направлял на интеллигенцию, которая несправедливо обеднила себя, переродившись в европейца, отрекшись от своей национальной сути. Не о социальной справедливости мечтали Достоевский и народные мыслители-утописты, а о справедливости более высокого порядка.
Примечательно, что поэты-народники в своем творчестве не раз обращались к Некрасову и благодарили поэта за то, что он любил русский обез-
доленный народ и сострадал ему. Немало стихотворений было написано на смерть поэта: С.С. Синегуб «Памяти Некрасова (27 декабря 1877 г.)», Л.И. Пальмин «Памяти Некрасова», А.Л. Боровиковский «Некрасову», «Его судьям», «На смерть Некрасова». В последнем стихотворении читаем: Смолкли поэта уста благородные.
Плачьте, гонимые, плачьте, голодные,
Плачьте, несчастные, сирые, бедные!
Сердце не бьется, так много любившее И беззаветной любви к вам учившее! [4, с. 492] Д.А. Клеменц даже «переложил» некрасовские «Размышления у парадного подъезда» в форме, более понятной, как считал поэт, для крестьян. В этом «переложении» стержневым, из строки в строку повторяющимся стал мотив стона русского народа, стона, который разносится по всем просторам России. Достоевскому же был дорог Некрасов как поэт, увидевший в народной душе, страдающей и гонимой, нечто важное и высшее.
Знаменателен тот перелом в народнической поэзии (помимо разочарования в безмолвствующем мужике), который произошел на рубеже десятилетий. В начале 80-х годов появляются стихотворения, перекликающиеся с некрасовским -нет, не о революционном подвиге, а о «тишине» во глубине России. В стихотворении А.В. Круглова «На родине» лирический герой проходит тот же путь, что и некрасовский герой в «Тишине»: Вон за рекою на холме Село раскинулось родное.
К нему спешу я, и в уме Встает заветное былое.
В такой же чудный летний день Я покидал поля родные.
О счастье бедных деревень Мечты и грезы молодые Я уносил тогда в груди,
В края далекие с собою.
<...>
Я шел от вас, мои леса,
Чтоб возвратиться к вам чрез годы,
Когда родные небеса Увидят луч святой свободы.
И этот луч хотел я сам Принесть торжественно с чужбины Многовыносливым сынам Ярма и вековой кручины!
И я пришел. передо мной Места знакомые мелькнули,
И сосны старые смолой Ароматически пахнули.
Как и в былые времена,
Кругом все полно тишиною.
Прости, родимая страна!
Я не принес тебе с собою Ни счастья светлого, ни грез,
Ни даже веры в это счастье, -Я только скорбь свою принес Да жажду ласки и участья Родных небес, родных полей,
Сердец, исполненных терпенья,
Чтоб обрести душе своей От гордых мук успокоенье! [4, с. 697]
О своем духовном возвращении на родину рассказывает и лирический герой стихотворения А.Н. Яхонтова «Земля»:
Воротился я снова в родные поля Духом скорбный и сердцем мятежный.
Как взглянул я на эту широкую гладь,
Как объял меня воздух пахучий -Легче стало: раздвинулись тучи;
В сердце мирно, в душе - благодать [4, с. 599]. А ведь еще недавно
Счастье грезилось в море далеком [4, с. 599]. Родина - она одна, ее нельзя не любить, от нее нельзя убежать; невозможно найти духовный приют на чужбине, «не ей размыкать наше горе». В поэзии народников зазвучала заветная мысль Достоевского - от своих национальных корней не уйти.
Они мечтали о счастье народном, которое настанет в справедливо устроенной ими жизни, в новой действительности. Когда же иллюзии рассеялись, они вдруг почувствовали, как несчаст-
ны сами - оторванные от родной почвы. Блудные дети, как и предсказывал Достоевский, духовно возвращались к родным земле и небесам, к вере, к жизни. потому что на родине все же
В сердце мирно, в душе - благодать.
Примечание
1 Заметим, христианство не обещает рая на земле, «водворить» внешне любовь и правду невозможно, они - душой обретаются, и каждый человек добротоделанием увеличивает добро в мире.
Библиографический список
1. История русской литературы в 4-х т. Т. 3. Расцвет реализма / Ред. Ф.Я. Прийма, Н.И. Пруц-ков. - Л.: Наука, 1982. - 876 с.
2. История русской поэзии. В 2 т. Т. 2 / Отв. ред. Б.П. Городецкий. - Л.: Наука, 1969. - 459 с.
3. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. Репринтное воспроизведение издания YMCA-PRESS, 1955 г. - М.: Наука, 1990. - 224 с.
4. Поэты-демократы 1870-1880-х годов. - Л.: Советский писатель, 1968. - 784 с.
5. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. - Л.: Наука, 1972-1990.
6. ЭртельА.И. Записки Степняка. - М.: Правда, 1989. - 496 с.
7. Клибанов А.И. Народная социальная утопия в России, XIX век. - М.: Наука, 1978. - 342 с.
Ю.О. Князева
КОРПУСНЫЙ АНАЛИЗ В ИССЛЕДОВАНИИ СИНОНИМИИ
Данная статья посвящена использованию корпусного анализа в исследовании близости значения слов. Подчеркивается, что корпус является отражением современного состояния языка и дает возможность получить новые данные по параметрам сходства и различия на основании частотности и совместной встречаемости языковых единиц.
Развитие информационных технологий в последние годы привело к тому, что появилась возможность изучать язык не только по традиционным «хранилищам» языковых данных, таким как словари, художественные произведения, письменные тексты, но и большим массивам текстов, получившим название корпусов. Симбиоз языкознания и вычислительной техники -лингвистика большого корпуса (термин И.Л. Медведевой, далее - ЛБК) значительно облегчила процесс накопления и аннотирования текстов. Использование анализа огромного письменного и устно-
го языкового материала с привлечением компьютера наряду с другими методами исследования позволяет обеспечить комплексный подход к проблемам лингвистики. Как полагает И.Л. Медведева, «такой анализ обеспечивает новые данные по параметрам частотности и совместной встречаемости языковых единиц, поскольку данные подобного рода не могли быть получены путем интроспекции или опроса информантов» [5, с. 58]. Все сказанное выше свидетельствует об актуальности использования корпусной лингвистики в исследовании близости значения слов.
