CC BY
527. Лидия Чарская. Цикл «Я прочитал и вам советую...». [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.youtubexom/watch?v=CsX26ER7_8Q
8. Русаков, В. Как живет и работает автор «Княжны Джавахи» / В. Русаков. [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://charskaya.lit-info.ru/charskaya/articles/rusakov-kak-zhivet-avtor.htm
9. С другой стороны (обзор «взрослого» творчества Лидии Чарской). [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.diary.ru/~charskaya/ p140933003.htm?oam
10. Сообщество, посвященное творчеству Л. Чарской. [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.diary.ru/~charskaya/ p0.htm?oam#more1
11. Чарская, Л.А. Сказки голубой феи / Л.А. Чарская. - Рига: «Альбатрос», 1994. - 143 с.
12. Чарская, Л.А. Сказки голубой феи / вст. ст. Р.С. Сеф. - М.: Центр общечеловеческих ценностей. [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://az.lib.ru/c/charskaja_l_a/text_0670.shtml
13. Чарская, Л.А. Один за всех. Повесть о жизни великого подвижника Земли Русской / Л.А. Чарская - М.: МП «Кукольный дом», ТПО «Светоч», 1992. - 112 с.
14. Чарская, Л.А. Профанация стыда / Л.А. Чарская. [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://www.diary.ru/~charskaya/ p107868863.htm?oam#more1
УДК 343.985
Полторацкая Светлана Владимировна кандидат филологических наук, доцент кафедры социально-гуманитарных дисциплин Белгородской Духовной семинарии (с миссионерской направленностью), Россия, г. Белгород poltoratskaua@bsu.edu.ru
Ф.М. Достоевский и И.С. Шмелев: проблема «русскости»
Аннотация: в статье дана попытка осмысления политической позиции русских эмигрантов. Необходимость данного литературоведческого исследования назрела в виду крайней политизированности литературы первой волны эмиграции. Несмотря на разницу во взглядах, позиция писателей в целом может быть расценена как славянофильская. Основанием для
формирования такой позиции стали две весомые причины: неприятие большевистской власти и фактическая утрата Родины.
Ключевые слова: русская идея; эмиграция; христианско-освободительная позиция.
Poltoratskaya Svetlana V.
Ph.D. (philology), associate professor of the department of social and humanitarian disciplines of the Belgorod Theological seminary (with missionary orientation), Russia, Belgorod poltoratskaua@bsu.edu.ru
F. M. Dostoevsky and I. S. Shmelev: the problem of «Russian-ness»
Abstract: In the article it is given an attempt of comprehension of a political position of Russian emigrants. The necessity of literary research is determined by radical politicization of the first wave's emigration literature. In spite of difference of outlooks a position of writers on the whole can be defined as Slavophil. Formation of such a position was a result of two ponderous reasons: rejection of Bolshevic dictatorship and the factual loss of the mother land.
Key words: Russian idea; emigration; а Christian-liberation position.
...Вся эта ваша заграница, и вся эта ваша Европа - все это одна фантазия. И все мы за границей, одна фантазия... помяните мое слово, сами увидите!
Ф.М. Достоевский «Идиот»
В начале ХХ века проблема «русскости» становится судьбоносной в связи с революционными событиями, особую актуальность она приобретает для русского зарубежья, так как после октябрьского переворота жизнь для многих людей науки и искусства в России оказалась невозможной, они были вынуждены эмигрировать. Оставив свой родной край, писатели и художники, мучимые ностальгическими чувствами, создают образ милой их душам России в своих произведениях. Поэтому можно считать закономерным появление мотива потерянной Родины в творчестве почти каждого русского
писателя-эмигранта, который во многих произведениях обретает лейтмотивное воплощение. В этой связи можно согласиться с утверждением профессора В.В. Агеносова: «Сквозным лейтмотивом всей русской литературы за рубежом проходит тема России» [1, а8.]. Следует особо подчеркнуть, что русское зарубежье, перенесшее весь культурный и нравственный багаж на чужбину, в короткий срок самоорганизовалось и начало действовать как живой, полноценный и духовно стойкий собирательный индивидуум. Иными словами, каждая страна, принявшая под свой кров русских эмигрантов, служила лишь почвой для сохранения и приумножения той культуры, которая уже погибла в большевистской России, но процветала в царской. Этот удивительный феномен создания своего «микрогосударства» внутри чужой страны имел как следствие особое, близкое к экзальтации, отношение ко всему русскому (старому, но ни в коем случае не большевистскому) со стороны членов этого «микрогосударства». Русская диаспора хранила и оберегала свое национальное наследие (духовность, веру, культуру). И.А. Бунин, размышляя о миссии русской диаспоры, неукоснительно ставит самый мучительный для всех эмигрантов вопрос изгнанничества. «Мы в огромном большинстве своем не изгнанники, а именно эмигранты, то есть люди, добровольно покинувшие родину» (выделено нами. - С.П.) [2, а148]. Преобразования советской России были настолько разрушительны, что, оставшись в России приверженцам старой культуры и духовности, можно было остаться без России. Попутно всплывают известные слова Марины Цветаевой, ставшие крылатыми в зарубежье: «Вне России это еще не без России» (выделено нами. - С.П.), а также строчка Зинаиды Гиппиус, ставшая поговоркой: «Мы не в изгнанье, мы - в посланье». Остаться в России значило принять тот строй, который «физиологически» не терпел Бунин, который более не смог бы вынести Шмелев, после, как ему казалось, временной эмиграции.
Таким образом, писатели уехали из России, чтобы остаться верными ей. Иронией судьбы указ В.И. Ленина по поводу высылки «неугодных» русских за пределы России делает огромный подарок русской национальной культуре в лице великих творцов эмиграции. Создали бы русские художники столько великих шедевров о России на родной земле - вопрос риторический. Тем не менее факт остается фактом, что именно в эмиграции творчество писателей первой волны достигает своего расцвета. Однако это не способствует их укоренению на чужой земле, мало кто из выдающихся русских эмигрантов обосновался (в материальном смысле этого слова) на долгое время в одном городе или заимел собственность. Например, большинство русских писателей ведут кочевой образ жизни (переезжают из города в город, из страны в страну, снимают углы), по меткому выражению Надежды Тэффи, «живут на чемоданах». Надежда вновь вернуться на родину не оставляет ни Бунина, ни Шмелева, побуждает их к творчеству, вселяет веру
в возрождение былой России. Личная трагедия невозвращения отчасти компенсируется творческими поисками и уникальным образом способствует возрождению «утраченной» России в художественных текстах.
Достаточно обоснованно звучит тонкое замечание современного ученого С.И. Кормилова: «Русское зарубежье по части изобразительных вольностей было скромнее, классичнее, интеллигентнее, чем ранняя советская литература. Но в чувственной представимости изображаемого мало кто мог соперничать с Иваном Буниным и Иваном Шмелевым. Потеряв свою Россию, они стремились запечатлеть на бумаге ее незабвенный образ с мельчайшими штрихами, только Бунин не скрывал, что пишет о невозвратимом прошлом, а Шмелев буквально жил иллюзией присутствия в той России» (курсив Кормилова. - С.П.) [3, с.35]. Именно С.И. Кормилов, говоря о Шмелеве, называет его одним из «наиболее последовательных выразителей русского православия».
Рассматривая особенности поэтики И.С. Шмелева, можно с убедительностью сказать, что она выросла из реалистической литературы XIX века, наследуя традиционность и классичность, и была ориентирована на правдоподобное изображение действительности. В произведениях писателя преимущественно лежат конкретные исторические события и описания реального быта. Художественные поиски И.С. Шмелева эмигрантского периода, где новаторство сочетается с глубокой традиционностью, представляет значительный интерес как пример восстановления духовных традиций в литературе ХХ века. В этой связи закономерно обращение художников разных эпох к подлинному реализму - «в высшем смысле» (Ф. Достоевский), который предполагает интерес писателей к «большой современности» (М. Бахтин), постановку и обсуждение нравственно-философских проблем, уяснение связей человека с культурной традицией, судьбами народов и всего человечества, вселенной. В сферу реализма как ведущего художественного метода классики, таким образом, входят и сверхъестественное, и откровение, и религиозно-философская утопия, и миф, и мистериальное начало, и категория чудесного, и Божий промысел, так что «метания человеческой души получают <...> трансцендентный смысл», соотносятся с такими категориями, как «вечность, высшая справедливость, провиденциальная миссия России, конец света, царство Божие на земле» [4, с.354]. Об этом неопровержимо свидетельствует как всемирно известное творчество русских писателей XIX века, так и их продолжателей в нашем столетии. Отрицание идеологии большевизма сопровождалось стремлением писателей-эмигрантов сохранить и приумножить культурное наследие народа. Как только русские беженцы почувствовали свою устойчивость в зарубежье, во весь рост встала проблема их русскости. Стремление сохранить «русский дух» за кордоном во многом обосновывало желание многих носителей отечественной культуры обращаться вне Родины к наследию Пушкина,
Гоголя, Толстого, Достоевского, Чехова и др. Произведения этих авторов читали в дореволюционной России, они воспроизводили образцы покинутой Родины, взывали к свободе, будили веру в будущее. У Шмелева такое увлечение классикой воплотилось в целом ряде произведений-воспоминаний, циклу которых писатель дает очень емкое по значению название - «Родное. Про нашу Россию. Воспоминания». Да и сами заглавия произведений говорят об их содержательной стороне - «Как мы открывали Пушкина» (1926), «Как я узнавал Толстого» (1927), «Как я стал писателем» (1929-1930), «Как я встречался с Чеховым» (1934).
Рассматривая творчество писателя под этим углом зрения, современный ученый в области духовного реализма И.А. Есаулов подчеркивает, что «художественный мир Шмелева как бы вбирает в себя (не вырастает из, но именно собирает в себя) и древнерусскую книжную традицию на воцерковление человека, и свойственную классической русской литературе XIX века имплицитную ориентацию на высший нравственный идеал, каким является Иисус Христос. <...> Однако после страшных испытаний XX века, после революций и мировых войн, после расхристианивания православной России <...> не только И.С. Шмелев, но и Б.К. Зайцев, И.А. Бунин, М.А. Осоргин совершенно иначе - именно «на расстоянье» - смогли увидеть ту Россию, которая была ими (и нами) потеряна, или же, точнее, у нас отобрана. Парадокс состоит в том, что только после этого потрясения оказалось возможно как бы обозреть жизнь ее в целом, попытаться подвести «предварительные итоги» тысячелетней православной традиции. Поэтому теперь и извечная неустроенность, словно бы бесформенность, российской мирской жизни уже не представляется объектом сатирического осмеяния, но принимается, получает христианское оправдание - как «богоданная» оболочка, сквозь которую можно и нужно узреть вечную и нетленную сущность России» (курсив Есаулова. - С.П.) [5, с.252-253]. Эти размышления вторят мысли Достоевского, высказанной в одном из писем (от 19 дек.1880 г. А.Ф. Благонравову): «У нас вся народность основана на христианстве. Слова: крестьянин, слова: Русь православная - суть коренные наши основы. У нас русский отрицающий народность, есть непременно атеист или равнодушный. Обратно: всякий неверующий и равнодушный решительно никогда не может понять и никогда не поймет ни русского народа, ни русской народности» [6, с.113]. Никто до Шмелева не изобразил в художественном произведении столь подробно, глубоко и ярко церковное бытие, суть православной аскетики, молитв, и богослужений, однако это отнюдь не религиозный фанатизм. Яркость и непосредственность мироощущения подчеркиваются писателем посредством детского восприятия православного миропорядка. Писатель трансформирует религиозное чувство, тесно переплетая его с бытом, с повседневной жизнью русского человека. Православие для него - это сама жизнь, первооснова национального бытия и
национального характера. В этом ключе особенно показательны автобиографические рассказы Шмелева 20-30-х годов. Они вобрали в себя многое из человеческого и художественного опыта писателя, в известной мере обобщив полувековые искания, наблюдения и размышления, связанные с постижением главных для него вопросов: что такое Россия и русский человек; как и под воздействием каких обстоятельств и фактов формируются людские характеры, какова роль человека в познании себя и мира. Художественное отображение быта в этих произведениях играет значительную роль в воспроизведении не только колорита жизни на русской земле, но и создании многоцветного и неповторимого образа России.
Любимые герои Шмелева, живущие по-Божьи, целостно принявшие единую истину и безусловно служащие ей, представляют гармоничное воплощение соборного начала в самых различных вариантах русского характера. Это такие герои, как Степан («История любовная»); Дарья Степановна, Анна Ивановна («Няня из Москвы»); Горкин, Сергей Иванович («Лето Господне»); Бараночник Федя, монашек Саня («Богомолье»); Даринька, матушка Агния, Ольга Константиновна («Пути небесные»); др. Одним из самых ярких примеров соборного разума в русском человеке является няня из Москвы из одноименного романа. Дарья Степановна живет с внутренним пониманием и ощущением равенства всех людей перед Богом, независимо от греховности и даже порой вероисповедания. В сердце няни всегда найдется сочувствие к любому смертному, всепрощение и желание подать руку помощи, помолиться о душе. Вот что говорит она о татарине Османе, который помог ей с Катей попасть на пароход: «.Да мне бы все татарину тому подарить! Месяцу молится, а верный-то какой. Ведь он в рай попадет, в ра-ай... и спрашивать не будут, какой веры. Голову свою за нас клал. Да без него бы, может, и в живых-то нас не было. Ну, вот, возьмите. тата-рин, а и у него совесть есть. Только до месяца мог понять, а если бы он да Христа-то знал, в святые бы попал. Сколько я того татарина поминала, всегда за него молюсь» («Няня из Москвы»). Система персонажей «Няни из Москвы» уникальна по своему национальному составу: в своих странствиях няня встречается с турками, англичанами, немцами, евреями, татарами, калмыками и т.д. Эти встречи то длительны, то мимолетны, но характер отношений няни со множеством разноязыких персонажей неизменен: это ощущение близости и родства к любому человеку на земле.
На первый взгляд может показаться, что Шмелев наследует традицию Л.Н. Толстого, явно представленную в «Войне и мире» (пляска Наташи у «дядюшки», Пьер на батарее Раевского, Петя в партизанском отряде). Толстой утверждает в качестве нравственного идеала «семейные» отношения не только внутри рода, но и общее родство всех в целой общности «сверхсемьи», единение всего русского народа, а за этим - единение всего человечества.
Однако источник человеческой общности в «Войне и мире» и в «Няне из Москвы» неодинаков. У Толстого ее основой является природная жизнерадостность людей, которая проявляется также и в их естественном расположении друг к другу. У Шмелева основанием душевного согласия персонажей становится их любовь к Богу, а как следствие веры - почитание ближнего. Закономерно, что любовь Дарьи Степановны к людям проявляется прежде всего в молитве за них, национальность и вероисповедание для няни значения не имеют. Шмелев предвосхищает мысль, что ни один человек, стремящийся к свету и живущий по заповедям Божиим, не будет оставлен Богом. Спасутся все, боящиеся и сторонящиеся греха, делающие добро. В таком миропонимании Шмелев становится наследником традиции Достоевского, свою позицию писатель обозначил в многократно цитируемых словах из письма Н.Д. Фонвизиной: «.Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие-то минуты я сложил в себе символ веры, в котором все для меня ясно и свято. Этот символ очень прост: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Xриста, и не только нет, но и с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне досказал, что Xристос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Xриста, то мне лучше хотелось бы оставаться со Xристом, нежели с истиной» (курсив Достоевского. - С.П.) [7, с.176]. Шмелев и его герои в своем мирочувствии надеются на милость Божию и человеческую, что утверждает христоцентричную картину мира, а это отвечает православному пониманию соборности.
Шмелев называл романы Достоевского религиозными, считая, что своеобразие тем «Идиота» и «Братьев Карамазовых» обусловлены ориентацией автора на традиционные каноны святоотеческой литературы. В творчестве Шмелева открыто обнаруживаются внутрижанровые особенности древнерусской литературы: жития, сказы, видения и др. В зрелых романах Достоевского все чаще встречаются элементы проповеди, а также жития. У Шмелева - «Богомолье», цикл «Заметы», «Записки неписателя», «Неупиваемая чаша» представляют житийную традицию. Как у Достоевского, так и у Шмелева часто встречаются ссылки на жития, Священное писание, различного рода упоминания святых, рассказы об их подвижнической жизни («Подросток», «Братья Карамазовы», «Преступление и наказание» Достоевского; «Старый Валаам», «Пути небесные», «Няня из Москвы» Шмелева).
Следует отметить значительное отличие авторской позиции в произведениях вышеупомянутых авторов: у Достоевского его точка зрения не довлеет над героем, он даже в своей проповеди всегда знает о другом, чужом слове, чужом сознании, и, отвечая или вопрошая, всегда оставляет место другому мнению. Что касается Шмелева, то его авторская позиция часто
становится матрицей, которой подчиняются сюжетные ситуации и характеры. Это можно открыто увидеть особенно у эволюционирующих героев: образ Катички («Няня из Москвы»), Виктор Алексеевич Вейденгаммер («Пути небесные»).
Другим явным отличием в творчестве авторов становится подход к мотиву сна: у Достоевского - это кошмар, галлюцинация, близость к сумасшествию («Преступление и наказание», «Идиот»); герои Шмелева, напротив, прозревают во сне, могут видеть будущее, предрекать, часто сон несет успокоение, надежду, в иных случаях - предостерегает, удерживает от неправильных поступков («Няня из Москвы», «Пути небесные»). С другой стороны, и Достоевский, и Шмелев используют в своем творчестве мотив духовного ясновидения: Даринька в «Путях небесных» Шмелева и князь Мышкин из «Идиота» Достоевского обладают этим даром.
Ф.М. Достоевский и Л.Н. Толстой, безусловно, писатели различной художественной устремленности, находящиеся по разные стороны одной традиционной линии. Творчество Шмелева по сути тяготеет к традиции Достоевского. Однако даже разность мировоззрений художников не умаляет значимости и художественной ценности творений, как Достоевского, так и Шмелева. В этом аспекте интересна точка зрения И. Ильина по поводу национальной христианской культуры, которая, по его мысли, должна базироваться на личном совершенствовании художника, творящего по велению сердца и основываться на внутренней свободе и выборе своего творческого пути. «Именно так мы представляем себе творчество христианской культуры: сердца людей, потрясенные уже пережитыми и еще предстоящими бедствиями, вызванными духом безбожия и противохристианства, начнут свободно возвращаться к созерцанию Христа и к внесению даров Его Духа в жизнь и культуру» (выделено Ильиным. - С.П.) [8, c.324]. Эту великую надежду русский философ возлагает, конечно, на Россию, ее верных сынов, оказавшихся силою обстоятельств за пределами Родины. В этой связи подтверждением вышесказанного служит оценка Ильиным «Лета Господня», как произведения, которое своим содержанием отвечает на вопрос, как русские люди смогли вынести все испытания нашей национальной истории: это могло произойти лишь благодаря тому, что «ставили свою душу в трепетную близость к Богу, получая от этой молитвенной близости: живую совесть, мудрое терпение, тихое трудолюбие, умение прощать и повиноваться <...> душу по-детски доверчивую, искреннюю, добрую и смиренно-покаянную; дар - веровать сердцем, и освящать лучами этой веры весь свой уклад, и быт, и труд, и природу, и самую смерть. Таков был дух Руси. Дух Православной Руси. Она крепко, непоколебимо верила в то, что близость к Богу дает не только правоту, ведущую на вершинах своих к святости, но и силу, жизненную силу, и стало быть победу над своими страстями, над природой и над врагами. О, зрелища
страшное и поучительное! Русский народ утратил все это сразу, в час соблазна и потемнения, - и близость к Богу, и власть над страстями, и силу национального сопротивления, и органическое единомыслие с природой. И как утрачено все это сразу, вместе, - так вместе и восстановится.» (выделено Ильиным. - С.П.) [9, с.119]. Ильин вместе со Шмелевым верит в возрождение России в будущем, не определяя, насколько далеким будет оно. Значимость родной земли и надежда на возвращение в Россию у Шмелева была навсегда запечатлена в сердце. Тоска писателя находит сочувствие в словах Достоевского, сказанных его героиней Лизаветой Прокофьевной Епанчиной уже совершенно не узнававшему ее князю Мышкину: «. Вся эта ваша заграница, и вся эта ваша Европа - все это одна фантазия. И все мы за границей, одна фантазия.помяните мое слово, сами увидите!» («Идиот»). И в самом деле, эти слова оказались пророческими: все своими глазами увидели и прочувствовали русские эмигранты за границей, мало кто мог не согласиться с героиней Достоевского.
Библиография
1. Агеносов В.В. Литература русского зарубежья (19181996). - М., 1998.
2. Бунин И.А. Публицистика 1918-1953 годов. - М., 2000.
3. Русская литература 20-90-х годов XX века: основные закономерности и тенденции // История русской литературы XX века (20-90-е годы). Основные имена / Отв. ред. С.И. Кормилов. - М., 1998.
4. Xализев В.Е. Теория литературы. - М., 2000.
5. Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. - Петрозаводск, 1995.
6. Из русской мысли о России / Авт.-сост. И.Т. Янин. -Калининград, 2002.
7. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. - Т. 28. - Кн. 1.
8. Ильин И.А. Основы христианской культуры // Ильин И.А. Одинокий художник. - М., 1993.
9. Ильин И.А. Православная Русь // Ильин И.А. Одинокий художник. - М.: Искусство, 1993.
