CC BY
38
а один из сборников Набокова издан в Москве даже в 199 г., что утверждается дважды (с. 205, 206); тогда уж ничего, что задержавшийся выпуск «Брюсовских чтений 1996 года» (2002) ускорен на год (с. 418). Вместо «декламировали» - «декларировали», вместо «горе» - «горя» (с. 119, 491). Есть и другие опечатки. На с. 405 тире названо дефисом. А.С. Аветян почему-то в статье о Цветаевой цитирует ее по Интернету; видимо, поэтому в первой строке стихотворения «Еще и еще - песни...» пропало характерное цветаевское тире (с. 368). Там же терцеты сонета именуются терцинами (с. 362).
И все-таки нужность «Брюсовских чтений 2006 года» трудно переоценить. Конференция проходила в Москве, но Ереван очередной раз подтвердил свое право считаться единственным мировым центром брюсоведения.
С.И. Кормилов
Сведения об авторе: Кормилов Сергей Иванович, докт. филол. наук, проф. кафедры истории русской литературы ХХ века филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: profkormilov@mail.ru
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2009. № 3
И.С. ШМЕЛЕВ И ЛИТЕРАТУРНО-
ЭМИГРАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ XX ВЕКА.
XIV Крымские международные Шмелевские чтения.
Наследие И.С. Шмелева: текст, контекст, интертекст.
XV Крымские международные Шмелевские чтения.
Алушта, 2005; 2006. - 438 с.
Книга объединяет под одной обложкой два сборника, датированных годами проведения двух конференций, но подписанных к печати в 2008 г. Они представляют собой два этапа в истории Крымских международных Шмелевских чтений, которые с 1990 г. проходят в Алуште. Можно без преувеличения сказать об особой роли, которую эти конференции сыграли в изучении творчества И.С. Шмелева, остававшегося до 1990-х гг. практически не исследованным в России. Регулярно издававшиеся по итогам чтений сборники - сначала небольшие брошюры, а затем все более толстые книги - отражают основные тенденции и достижения возникшего и расцветшего за последние два десятилетия «шмелевоведения».
Настоящее издание показывает, что в центре внимания исследователей остается православный аспект творчества Шмелева. И.А. Есаулов (Москва) предпринял попытку кратко охарактеризовать историю изучения христианского контекста русской литературы и вы-
двинул тезис о «пасхальном характере» поэтики позднего Шмелева. С этой точки зрения «Лето Господне» является «пасхальным романом», так же как и «Доктор Живаго» Б.Л. Пастернака. Д.В. Макаров (Ульяновск) отметил эсхатологические мотивы «Лета Господня», а Т.А. Исаченко (Москва) охарактеризовала прозу Шмелева как «плач по Царству Московскому». «Духоводительным видениям» и снам в «Лете Господнем» посвящена статья Д.А. Нечаенко (Москва), где рассматривается онирическая тематика у писателя в широком контексте культуры Серебряного века. Н.В. Лау (Москва) прослеживает у писателя мотив «духовного странничества» в двух его разновидностях; А.Е. Новиков (Череповец) сфокусировал внимание на теме покаяния. Тему покаяния как элемент «русской идеи» в творчестве Шмелева исследовала и Н.В. Грихонина (Горловка). Т.В. Старченко и Т.В. Смирнова (Киев) обнаружили «духовную связь» очерка писателя «Старый Валаам» с православной периодикой Украины конца XIX в. Н.Б. Подвигина (Воронеж) посвятила статью концепту «грех» и его трансформации, отразившейся в образах Горкина и Вани из «Лета Господня». Н.С. Гребенщикова (Гродно) на широком материале (включая творчество Шмелева) от древнерусской литературы до результатов современных опросов проанализировала концепт «спасение души». Г.Л. Нефагина (Польша) охарактеризовала статьи Шмелева, объединенные концептом «душа», а С.М. Пинаев (Москва) обратился к статье писателя «О Чехове» и пришел к выводу, что в ней нашли итоговое выражение эстетические, исторические и религиозно-философские взгляды Шмелева.
В ряде работ была затронута тема влияния живописи и иконописи на литературу. Так, Д.В. Макаров (Ульяновск) сравнил прозу Шмелева с полотнами М.В. Нестерова и Б.М. Кустодиева, а также отметил близость словесного портрета Горкина к иконам. В связи с этой же проблематикой в центре внимания оказалась повесть о крепостном живописце «Неупиваемая чаша». М.Ю. Шкуропат (Горловка) истолковала ее как произведение о живописи, погубившей в главном герое иконописца. Т.Г. Свербилова (Киев) нашла типологические схождения между неоромантической повестью Шмелева и романтической повестью Т. Шевченко «Художник», а также отметила влияние Мадонн Рафаэля и Рубенса на живопись героев обоих писателей. Исследовательница обнаружила и близость творчества Ильи Шаронова к канону украинской волынской (острожской) школы иконописи. В жанровом отношении повесть Шмелева была охарактеризована Т.Г. Свербиловой как соединение моралите и миракля, рождающее апокриф. Исследовательница сделала акцент и на том, что на иконе Ильи Шаронова изображена Богоматерь без Младенца, вспомнив в связи с этим пьесу В. Винниченко, где художник пишет Мадонну с мертвым младенцем на руках. Акцент на этой детали напоминает о
10 ВМУ, филология, № 3
сложности веры Шмелева, которую писатель вновь и вновь мучительно обретал, преодолевая сомнения и неудовлетворенность (не случайно и И.А. Ильин, и в наше время А.М. Любомудров сравнивали его с Ф.М. Достоевским1).
В статье С.И. Кормилова (Москва) «Неупиваемая чаша» вписана в другой контекст: для изучения традиций в этом произведении впервые привлечена повесть «Именины» Н.Ф. Павлова наряду с «Тупейным художником» Н.С. Лескова. Автор обращает особое внимание на значительное сходство портретов героинь Павлова и Шмелева, а также находит в «Неупиваемой чаше» вероятную реминисценцию из финала романа В. Гюго «Отверженные».
Неиссякающий исследовательский интерес к подобной про-блематике2 и все новые находки подчеркивают обособленность «Неупиваемой чаши» («стилизации», согласно Т.Г. Свербиловой) в творчестве Шмелева.
По обилию традиций с «Неупиваемой чашей» сравнима лишь повесть «Человек из ресторана». Т. Пудова (Польша) вписала ее в историю развития образа «маленького человека», а также продемонстрировала на примере романа М. Кураева «Зеркало Монтачки» (1993), что этот образ появляется и в современной литературе.
Творчество Шмелева может быть рассмотрено и в других, порой неожиданных контекстах. А.Е. Новиков (Череповец) сравнил образ Москвы у Шмелева и В.А. Гиляровского, Т.В. Кушнирова (Полтава) провела параллель между художественным пространством в «эпопее» «Солнце мертвых» и повести А. Платонова «Котлован», а А.И. Голуб и Т.А. Грачевская (Днепропетровск) предприняли попытку сопоставить «Солнце мертвых» со статьями А.В. Феденко «Исторические корни большевизма» и «Триумф ленинской национальной политики». Н.Л. Блищ (Минск) убедительно описала «неразрывное родство» и различия между книгой А.М. Ремизова «Подстриженными глазами» и дилогией Шмелева «Лето Господне» и «Богомолье», книгой воспоминаний Ремизова «Мышкина дудочка» и «Солнцем мертвых». В другой статье того же автора вскрыт механизм мифологизации образа Шмелева в «Мышкиной дудочке» (сворачивание информации до символа или кода, роль метафоры).
В связи с этим нужно отметить растущее внимание исследователей к комплексу «эго-текстов»: мемуарам, автобиографиям, пись-
1 См.: Ильин И.А. Творчество Шмелева // Ильин И.А. Одинокий художник. Статьи, речи, лекции. М., 1993. С. 111-113; Любомудров А.М. Духовный реализм в литературе русского Зарубежья: Б.К. Зайцев, И.С. Шмелев. СПб., 2003. С. 231-232.
2 См.: Морозов Н.Г. И.С. Шмелев и Н.С. Лесков о судьбе крепостного художника // Морозов Н.Г. Традиции русской классической литературы XIX века в прозе начала XX века (И.А. Бунин, И.С. Шмелев). Кострома, 1999; Склёмина С.М. «Неупиваемая чаша» И.С. Шмелева: поэтика жанра и традиции русской классики XIX века: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2007.
мам. Т.В. Филат (Днепропетровск) обратилась к «Автобиографии» Шмелева, отметив ее промежуточное положение между первичным и вторичным (по М.М. Бахтину) речевым жанром; Т.Г. Симонова (Гродно) обобщила мемуарно-автобиографическую основу всей прозы Шмелева, перечислив ее функции «как жанрообразующего признака, как доминирующей тенденции текста и как литературного приема» (с. 260). В.Д. Наривская и А.А. Степанова (Днепропетровск), использовавшие материал переписки Шмелева с О. Бредиус-Субботиной, обратили внимание на фразу писателя: «Наша переписка... не может не войти в историю русской литературы» (с. 197; курсив и выделение Шмелева). Это напоминает о сложном взаимодействии двух тенденций в переписке писателей в России и Европе XIX-XX вв.: письмо приближается к литературе или все больше возвращается к функциям частного документа3.
Интерес к «эго-текстам» соседствует с интересом к биографии писателя. В сборнике представлены две статьи о прототипах героев Шмелева. Л.А. Данилова (Москва) выдвигает предположение о том, что в основу образа Ивана Михайловича из «Солнца мертвых» легли биография и черты композитора В.И. Ребикова, а Н.П. Белевцева (Москва) называет врача семьи Шмелевых С.М. Серова прототипом доктора в романе «Иностранец». «Некоторый автобиографический подтекст» (с. 247) С.И. Кормилов нашел и в повести «Неупиваемая чаша».
Внимание к мемуарам, письмам и биографии переплелись в статье Ю.В. Розанова (Вологда), посвященной очерку о Шмелеве «Центурион» из анализировавшейся и в статьях Н.Л. Блищ книги А.М. Ремизова «Мышкина дудочка». Помимо собственно мемуарного очерка разбору подвергается и текст эротической поэмы Шмелева «Петухи» (о которой идет речь в очерке) и связанные с ним эпизоды из биографии Шмелева (известные по переписке с И.А. Ильиным и О.А. Бредиус-Субботиной).
Ряд статей посвящен вопросам организации повествования в произведениях Шмелева. Т.В. Филат (Днепропетровск) проанализировала нарративные и коммуникативные особенности рассказа «Лихорадка»; С.И. Кормилов (Москва) сфокусировал внимание на сказе в романе «Няня из Москвы», отметив не только удачи, но и ряд промахов писателя. Исследователь также детально рассмотрел усложнение сказа у Шмелева по сравнению с повестью «Человек из ресторана». В двух статьях Е.В. Каманиной (Москва) на материале повести «Росстани» и рассказов Шмелева о провинции 20-30-х гг. освещена проблема соотношения лиризма и эпичности. Исследовательница анализирует превращение героя в смысловое и струк-
3 Golz J. Brief // Reallexikon der deutschen Literaturwissenschaft. Bd.1. Berlin; N.Y., 1997. S. 253.
турное ядро произведения как основную черту лиризации прозы. Статья А.В. Леденева (Москва) дополняет характеристику лиризма, к которому отнесено «живописание звуком» у Шмелева. На примере рассказа 1912 г. «Пугливая тишина» продемонстрировано, как внешняя тема отходит на второй план, уступая место «конфликтному взаимодействию мотивов тишины и оттеняющих ее звуковых вкраплений» (с. 228).
Если А.В. Леденев исследовал акустические образы, то Н.С. Гребенщикова (Гродно) сделала интересные наблюдения над образами ольфакторными. Напомнив, что обилием запахов отличается художественный мир не только Шмелева, но и И.А. Бунина, исследовательница сформулировала одно из различий между ними: «запахи у Бунина почти не соотносятся с человеческим общением. Шме-левская же ольфакторика почти всегда связана с живыми людьми <...>» (с. 61).
Тематика сборника выходит за рамки творчества Шмелева и включает в себя историю русского зарубежья и даже отчасти Серебряного века. Не случайно книга открывается статьей А.С. Карпова (Москва), представляющей собой попытку обобщить чрезвычайно широкую тему «национального самосознания в литературе русского зарубежья» (с. 3). Л.С. Садыкова (Киев) затронула теоретический вопрос о границах жанров «статьи», «очерка», «заметки», «эссе» в творчестве писателей-эмигрантов и о месте эссе как синтетического жанра среди их произведений.
Несколько статей в сборнике посвящено творчеству С.Н. Сер-геева-Ценского, жившего и похороненного в Алуште: В.Т. Захарова (Нижний Новгород) рассмотрела его ранние произведения в контексте неореализма, Н.В. Новикова (Саратов) подчеркнула, что оценки его творчества, высказанные в критических статьях Иванова-Разумника, до сих пор остаются актуальными.
Две статьи Т.В. Алешки (Минск) посвящены портретам К.Д. Бальмонта и И.С. Шмелева в стихотворениях М.А. Волошина. Исследовательница затрагивает возникающий и в других материалах сборника вопрос о влиянии живописи на литературу, дает ряду стихотворений М. Волошина жанровое определение «статьи-портрета» и сопоставляет прозаический и стихотворный портрет в творчестве писателя. А.С. Карпов (Москва) проследил концепцию жизни в романе И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева», М.Г. Литаврина (Москва) кратко очертила жизненный путь писательницы и актрисы Т. Тарыдиной.
В связи с тем, что Шмелевские чтения проводятся в Крыму, в г. Алушта, в ряде статей освещались проблемы крымского и алуштинского текста. В.Д. Наривская (Днепропетровск) описала образ Алушты как «города Солнца» в «Крымских сонетах» А. Мицкевича и «эпопее» «Солнце мертвых» Шмелева; А.А. Степанова (Днеп-
ропетровск) истолковала образ Алушты в романе С.Н. Сергеева-Ценского «Валя» как дуалистичный, вмещающий в себя и природу и цивилизацию, а потому позволяющий писателю «балансировать на грани эстетических пространств» (с. 101). Исследовательница сделала интересные наблюдения над приемом соотнесения пейзажа и портрета через употребление в них единой лексики. В совместной статье этих двух исследовательниц выделены три слоя в «Крымском тексте-палимпсесте» Шмелева: историко-автобиографический в воспоминаниях, мифологический в «Солнце мертвых», сакральный и превращающийся в идеологему в письмах к О. Бредиус-Субботи-ной. С.М. Пинаев обратился к крымской теме в творчестве О. Мандельштама, М. Волошина, В. Набокова, Н. Туроверова, М. Вериго, С. Парнок, И. Кнорринг, Н. Евсеева, С. Рафальского, Н. Келина, Л. Страховского и М. Залесского, отметив две ее вариации: романти-ко-ностальгическую и трагико-историческую. В связи с этим исследователь рассмотрел и влияние М. Волошина на В. Набокова.
Большое количество материалов сборника выходит за рамки литературоведения и относится скорее к области философии и истории. Так, две статьи О.А. Романова (Гродно) посвящены православным основам русской философии, историософичность которых обусловлена христианским историзмом. В.П. Сидоров (Череповец) проанализировал программу партии «Союз христианской политики», для формирования которой приложил много усилий С.Н. Булгаков, и в другой работе описал жизненный путь архимандрита Михаила (Семенова); К.К. Васильев (Сумы) в двух статьях рассказал биографии эмигрантов врача Б.Н. Александровского и микробиолога А.И. Берд-никова; С. Кравченко (Луцк) охарактеризовала украинскую и русскую прессу Волыни в межвоенный период; Л.П. Муромцева (Москва) описала «зарубежные странствия казачьих реликвий» (с. 149). Одна из статей оказалась связана даже с педагогикой: Т.И. Петракова (Москва) подчеркнула «педагогические аспекты темы старчества в "Богомолье" И.С. Шмелева» (с. 109).
Таким образом, в сборнике отразились основные тенденции не только «шмелевоведения», но и современного литературоведения в целом: рост интердисциплинарности, все большая связь с историей, философией, богословием; интерес к «эго-тексту» и биографии; вовлечение в исследовательский оборот ранее остававшихся в тени «маргинальных» текстов (таких, как эротическая поэма И.С. Шмелева, газетные публикации межвоенного периода или мемуары врача Б.Н. Александровского)4; развитие сравнительных исследований; повышенное внимание к концептосфере.
4 Наиболее ярко эти тенденции воплотились в сборнике: Международная конференция «Маргиналии 2008: периферия культуры и границы текста». Юрьев-Польский, 3-5 октября 2008 г.: Тезисы докладов. М., 2008.
Сборник демонстрирует, что Шмелевские чтения объединяют ученых России, Украины, Белоруссии и Польши. Д. Герчиньская (Польша) в своей статье анализирует восприятие творчества И. Шмелева польскими читателями и исследователями и констатирует, что обращение к произведениям писателя «связано с усилившимся в 90-е годы интересом поляков к вопросам веры, в частности также и православной» (с. 383). Это доказывает общественно-культурное давление на литературоведение. Здесь можно напомнить и о проблеме исследовательской моды.
Но И.С. Шмелев уже прочно занял свое место в истории русской литературы, и регулярность, с которой проводятся алуштинские конференции и издаются (благодаря энергии их бессменного составителя к.ф.н. В.П. Цыганника) сборники материалов, свидетельствует об устойчивости научного интереса к творчеству писателя независимо от духа времени.
С.Н. Ефимова
Сведения об авторе: Ефимова Светлана Николаевна, студентка третьего курса филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: edit@philol.msu.ru
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2009. № 3
Ksicová D. OD MODERNY K AVANTGARDÉ.
Rusko-ceské paralely. Brno: Masarykova univerzita, 2007. - 516 s.
Профессор философского факультета Университета им. Масарика в Брно Дануше Кшицова - один из ведущих современных русистов в Чехии. В последние годы ее научные интересы сосредоточены на изучении русского искусства конца XIX - первых десятилетий ХХ в. в контексте мирового художественного процесса1. Итогом многолетних трудов автора стало фундаментальное исследование «От модернизма
1 См.: Ksicová D. Poema zá romantismu a novoromantismu. Rusko-ceské paralely. Brno, 1983; Eadem. Русская поэзия на рубеже столетий (1890-1910). Praha, 1990; Eadem. Secese. Slovo a tvar. Brno, 1998; Klein P, Ksicová D. Symbolismus na scéne MCHAT. Rezijní koncepce K.S. Stanislavského. Brno, 2003 и др. О содержании работ Д. Кшицовой см.: Злочевская А.В. Д. Кшицова о русском модернизме (реферативный обзор) // Общественные науки за рубежом. Литературоведение. 1992. № 2; Она же. Проблемы русской литературы конца XIX - начала XX века в освещении современной Чехо-Словацкой русистики // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1993. № 2; Она же. Феномен модернизма: философия и стиль эпохи // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2000. № 3; и др.
