CC BY
25Т.Г. БИТКОВА
ЕВРОПЕИЗМ И РУМЫНСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ: ПОЛИТИЧЕСКИЕ И КУЛЬТУРНЫЕ РЕАЛЬНОСТИ
Многое в Румынии отличает ее от привычного для нас образа Европы. Это относится и к специфике внутренней политической жизни, и к способам ведения бизнеса, и к художественной культуре, и к текущей повседневности.
Для стороннего путешественника колорит прошлого сразу же заметен на городских и сельских улицах, на национальных автотрассах и железных дорогах, даже в самой манере общения в публичных местах. Пограничники приветливы и обаятельны, как родные дядюшки, с удовольствием беседуют на отвлеченные темы, мужчины на улице при встрече с дамой, в кассе или магазине продавщице вместо «Здрасьте!» говорят: «Целую ручку!». Но если на улице возникает конфликт или недоразумение, быстро поднимается такой безудержный крик на домашний лад, что хоть уши затыкай, но ссоры не злы и мирно кончаются. Провинциальные улицы по выходным изобилуют публикой в шикарных национальных нарядах.
Почему же так устойчивы следы уклада и привычки старой жизни? Исследователи полагают, что причины - в истории: румынские земли достаточно долго были изолированы от главных потоков культурной, экономической, политической и общественной жизни Западной Европы. Западные ценности стали наиболее очевидно привлекать румын на рубеже ХУШ-Х1Х вв. Именно в это время Валахия начала включаться в активную торговлю с Западной Европой. Интенсивное проникновение западноевропейской цивилизации (речь, в первую очередь, идет о контактах с французской и немецкой культурами) в традиционную культуру
Дунайских княжеств относится к этому периоду, который одновременно был и периодом становления румынской нации.
Православно-византийская традиция и следы османского влияния все же существенным образом отличали Румынию от сложившейся к тому времени институциональной, законодательной и государственной системы ведущих стран Европы, а также их культурных ценностей, жизненных установок, стиля повседневного поведения. Поэтому «путь в Европу» был очень непрост. Значительная часть элиты Дунайских княжеств (а затем и государства Румыния) стремилась приобщиться к новым стандартам. Однако далеко не все ее представители считали разумным и целесообразным усваивать новые порядки и образ мысли. Это выразилось в кризисе идентичности местных политических и культурных элит, которые с середины XIX в. начинают проповедовать, с одной стороны, западничество, а с другой - традиционализм и автохтон-ность.
Главным препятствием для европеизации, ассоциировавшейся ее приверженцами с модернизацией и прогрессом, была сама структура румынского общества, его преимущественно сельский и традиционный характер, а также низкий уровень жизни и образованности преобладающей массы населения. Это препятствие в известной мере сохраняется и сегодня, несмотря на то что за годы социализма было покончено с неграмотностью и образовательный уровень населения достиг мировых стандартов.
Как известно, ни индустриализация, ни реформирование сельского хозяйства, ни особый политический курс Чаушеску, балансировавший между Западом и Советским Союзом, не позволили Румынии выйти из заколдованного круга экономических неурядиц, что было одной из важных причин, помешавшей ей стать страной вполне европейской. В посткоммунистический период новое руководство сразу же объявило о своей безусловной приверженности западным ценностям, но такая политика, несмотря на западную помощь и кредиты, снова наткнулась на сложности экономического и институционального порядка, что усугубилось традиционными нравами и обычаями, свойственными не только Румынии, но и всему Балканскому региону.
И сегодня одни идеологи ратуют за самобытность, другие -за европейские ценности. В этой антитезе присутствует и третий фактор - так называемый «Восток». Если Запад представляет, с точки зрения современных традиционалистов, ценности сомнительные для румынской идентичности, то «Восток» (который
идентифицируется в данном случае с Россией) олицетворяет собой непосредственную угрозу ее развитию. Это представление находит понимание и у западников. Они, так же как и традиционалисты, подчеркивают: Россия в прошлом поглотила восточные земли Румынии - Бессарабию, к тому же подвергла их длительной русификации. Сегодня же российские политики делают все возможное, чтобы воспрепятствовать политическому объединению Республики Молдова с Румынией. Кроме того, СССР, по существу являвшийся лишь расширенной Россией, сыграл пагубную роль в послевоенном развитии Румынии, навязав ей коммунистический репрессивный режим сталинского типа.
Культурологические конструкции и исторические интерпретации имеют актуальное политическое и экономическое звучание в связи с тем, что в 2004 г. Румыния была принята в НАТО, а в 2007 г. - в Евросоюз. При этом аналитики как в Румынии, так и на Западе признают, что главная причина такого продвижения страны кроется в первую очередь в геостратегических параметрах Румынии. Ее расположение на скрещении дорог между Западом и Востоком, на стыке Дуная, Черного моря, Карпат, привлекает мировых экономических и политических игроков.
По общему признанию, за годы пребывания в Евросоюзе страна мало продвинулась в экономическом развитии. Отмена визового режима лишь способствовала массовой трудовой миграции. Около 3 млн румын в настоящее время живут и работают в странах Евросоюза. В Румынию поступают деньги от заработков за рубежом, и, по оценке шеф-редактора одной из самых влиятельных экономических газет «Ziarul Financiar» С. Пислару, их немало. Согласно этой оценке, от румын, работавших за границей до мирового финансового кризиса 2008 г., в Румынию поступало примерно 7-10 млрд евро в год, а за последние пять лет в страну пришло около 40-50 млрд евро. Это очень много, ибо весь ВВП Румынии составляет примерно 130 млрд евро, экспорт - около 45 млрд евро, а депозиты населения в банках составляют примерно 25 млрд евро (3).
За первые пять лет членства в ЕС Румыния получила от западных структур около 20 млрд евро для модернизации экономики и инфраструктуры страны, однако аналитики признают, что использование этих средств не было эффективным. Румынская пресса время от времени повествует о том, как разворовываются средства ЕС, направленные на развитие страны.
Мировой экономический кризис 2008 г., вызвавший застой и сложности в объединенной Европе, проявился в Румынии в еще более болезненных формах. В начале 2010 г. в стране образовался значительный дефицит бюджета, Румыния реально стояла на пороге дефолта. Когда в 2010 г. МВФ, ЕС и Всемирный банк пообещали румынскому правительству кредит в размере 20 млрд евро и обусловили его выделение сокращением государственных расходов, то единственный выход правительство увидело в сокращении зарплат в бюджетной сфере и социальных выплат. Большинство румын были шокированы такой перспективой. В стране начались массовые протесты, которые время от времени вспыхивали и в 2012-2013 гг.
Уже не раз откладывалось присоединение Румынии к Шен-генской зоне. Европейских чиновников тревожит, что коррупция и организованная преступность в Румынии не идет на убыль и процветает, в том числе в пограничных службах. Это приобретает особое значение еще и потому, что через Румынию проходит один из налаженных путей нелегальной миграции в страны Евросоюза из третьих стран.
Взяточничество и коррупция в Румынии повсеместны. Они начинаются уже с самого низа, выглядят рутинно и естественно, как норма жизни. Совсем не обязательно, например, брать билет на поезд, никому в голову не придет тебя штрафовать: ты оплатишь не штраф, а некую благодарственную сумму в два раза меньшую, нежели стоимость билета, тебя усадят на хорошем месте и поблагодарят. Так принято вообще во многих сферах повседневной жизни, и вы не увидите даже микродозы смущения на лицах берущих.
Каков механизм коррупции на уровне экономических и политических элит, как все это устраивается, доподлинно неизвестно. Время от времени в СМИ появляются сообщения о громких коррупционных делах и громадных хищениях, но судебные процессы редко доводятся до конца. Некоторые журналисты даже выдвигают предположение, что власти порой затевают эти дела лишь затем, чтобы, продемонстрировав Евросоюзу свое рвение побороть коррупцию, получить очередные транши. Однако как система коррупция в верхних эшелонах власти продолжает процветать.
Весьма по-румынски выглядел один из последних коррупционных скандалов на самой вершине политической иерархии. Речь идет об Адриане Нэстасе, который в 2000-2004 гг. занимал пост премьер-министра Румынии и одновременно был лидером
находившейся у власти Социал-демократической партии. В 2004 г. он участвовал в президентских выборах, но проиграл их, правда, с очень небольшим отставанием от Траяна Бэсеску (последний получил около 51% голосов). После прихода Бэсеску к власти Нэстасе до 2006 г. являлся председателем Палаты депутатов, но вынужден был уйти в отставку из-за обвинений в коррупции, возникших в ходе развернутой новым президентом широкомасштабной кампании. Следствие длилось очень долго. Лишь в январе 2012 г. Нэстасе был приговорен к двум годам лишения свободы в связи с незаконным получением средств на избирательную кампанию 2004 г. Правда, в прессе звучали и другие, более серьезные обвинения. Так, сообщалось, что первоначально Нэстасе вызывали на допрос по поводу строительства элитного дома в центре Бухареста. Однако эти обвинения в конечном счете остались за рамками разбирательства.
Скандал принял такие формы, что Социал-демократическая партия была вынуждена откреститься от своего прежнего лидера и лишить его всех должностей. Тем не менее вынесенный приговор Нэстасе назвал политически мотивированным.
21 июня 2012 г., когда Нэстасе должны были препроводить в тюрьму, он совершил попытку самоубийства: нанес себе огнестрельное ранение в шею. Далее события развивались детективно-мелодраматическим образом. У следствия появились сомнения в том, что экс-премьер действительно намеревался застрелиться. Основанием для этого стало отсутствие кровотечения из раны, когда Нэстасе везли в карете «скорой помощи». СМИ высказывали предположение, что попытка самоубийства была лишь уловкой, чтобы избежать тюрьмы. В заявлении румынского комитета по борьбе с коррупцией говорилось, что создание препятствий для исполнения приговора в отношении бывшего премьер-министра является предметом уголовного расследования. В помощи экс-премьеру подозревались один из полицейских, пришедших за ним перед попыткой суицида, и врач, занимавшийся обследованием Нэстасе в больнице. Тем не менее неудавшийся самоубийца долго находился в больнице, а об имитации суицида как-то забылось.
Позже Нэстасе все же был помещен в тюрьму, где не отдалился от политической жизни, вел свой блог в Интернете, выступая порой с громкими заявлениями. Так, в частности, он писал: «Румыния рассматривается некоторыми чиновниками в Брюсселе как колония, лишенная всех признаков суверенитета. По сути, выполнение конституционных прерогатив было приостановлено че-
рез политическую "директиву" Брюсселя» (цит. по: 4). Пробыл экс-премьер в заключении недолго, лишь треть срока. За «примерное поведение» уже в начале 2013 г. он был освобожден условно-досрочно.
Нэстасе называют самым высокопоставленным политиком Румынии в современной истории страны, осужденным по обвинению в коррупции. Но, как видим, это громкое дело было, по сути, свернуто, и осталось в памяти лишь как яркое художественное шоу. Неслучайно история Нэстасе многократно упоминалась европейскими чиновниками как пример неспособности Бухареста эффективно бороться с коррупцией в органах власти.
Еще в середине 90-х аналитики делали вывод о том, что верхний слой румынских политиков имеет тенденцию к превращению в замкнутый деидеологизированный класс. Согласно этому представлению, румынское общество функционирует на основе неформальных связей между влиятельными людьми. Любая реформа или проект должны учитывать этот механизм. Речь, собственно, идет о традиционных для Румынии патрон-клиентских отношениях, которые были известны с XIX в., пережили коммунистический режим и плавно вписались в новый виток румынского капитализма. Такая система принятия политических решений была подробно описана в книге В. Пасти «Румыния в переходный период. Падение в будущее» (13).
Актуальной причиной, мешающей Румынии плавно вписаться в европейские механизмы развития, является то, в последние годы страну лихорадит нестабильность политической ситуации. За годы, прошедшие после вступления в Евросоюз, в Румынии очень часто сменялись правительства. Несколько раз за этот период страна пережила серьезные политические кризисы. Характерной чертой политической жизни последних лет стало создание очень экзотичных по своему составу коалиций.
Уже 2 раза с начала своего президентства в 2004 г. президент Бэсеску подвергался импичменту, но каждый раз возвращался в свое кресло благодаря процедуре всенародного референдума. Сторонники Бэсеску обвиняют его оппонентов в стремлении совершить «государственный переворот». Оппоненты говорят о превышении президентских полномочий и связях с коррумпированными структурами на фоне яркой популистской риторики, которой одарен глава государства. Неоднозначную роль в этом играет и законодательная власть.
«Недавние политические события в Румынии, - пишет Л.В. Ступару, имея в виду скандалы, связанные с двойным импичментом Бэсеску, - вызывают скорее пессимистический прогноз. Они показывают, насколько трудно совмещается румынская политика с принципами правового государства. Румыния до тех пор останется страной, где в наличии только форма, но нет содержания, пока политики будут отождествлять себя с государственными институтами, пока изменение этих институтов будет рассматриваться лишь как атака на институты правового государства. Мы поворачиваемся к Западу, когда обнаруживаем тенденцию или желание (зачастую выраженные казенным языком новой идеологии) присоединиться к демократической гражданской культуре. Но мы остаемся на Востоке, находясь в фактической реальности племенной, патриархальной культуры, которую умело использует государственная власть, представленная настоящими «homo sovieticus». Поведение этих людей недемократично, они лишь заинтересованы сохранить привычное положение, чтобы управлять своим собственным имуществом в самом помпезном и унижающем достоинство восточном стиле, не имея при этом ни идеалов, ни ценностей, ни норм» (19, с. 92-93).
Заметим, что со стороны порой кажется, что политическая жизнь Румынии - это какая-то нескончаемая, захватывающая оперетта, герои которой одержимы страстями, эмоциями, правдолюбием, но скрытно лживы и подкупны, думают лишь о своем кармане, хотя на самом деле не очень-то все принимают всерьез. Здесь много пафоса, но, как правило, все кончается ничем.
Такая ситуация подпитывается и особенностями самой политической системы, сложившейся после 1989 г. Первым достижением демократического переустройства Румынии после 1989 г. стала возможность индивидуального и группового самовыражения, возникло правовое общество свободы слова и мнения. Это был «взрыв свободы» после стольких лет молчания! Что касается следующего уровня трансформации - демократических институтов, то здесь возникли естественные сложности функционирования ввиду отсутствия опыта и потери тех традиций, которые стали складываться в межвоенный период. Третий же уровень, а именно контроль общества над центрами власти, находится в начальной стадии развития. Последнее, справедливо отмечал Р. Флориан, предполагает смену менталитета и межличностных отношений в целом, в том числе взаимоотношений между миром чиновников и
гражданами (6, с. 334). Такая трансформация требует неизмеримо бо □ льших времени и усилий.
Анализируя недостатки сегодняшней политической системы Румынии, исследователи обращают внимание на неопределенность самой формы правления, колеблющейся между парламентской и полупрезидентской системами. Это либо порождает, либо усиливает различные нестыковки и кризисы в политической жизни, которыми изобилует весь период после 1989 г.
По мнению Р. Флориана, политическая система Румынии нерепрезентативна: как политический класс, так и верхушка политико-административной бюрократии и технократии не представляют больших сегментов гражданского общества. Они также не выражают прямо или косвенно интересов каких-либо классов или объединений на постоянной основе - лишь в периоды избирательных кампаний. Хрупкость политического класса проявляется в непоследовательной политике. В этом и состоит главный ущерб функционированию румынской демократии (6, с. 348). Выводы Р. Флориана, сделанные во второй половине 1990-х годов, в полной мере подтвердились в последующие годы.
В связи с чехардой румынской политической жизни последних лет лидер немецких депутатов в Европарламенте Маркус Фер-бер заявил летом 2012 г. о намерении начать процедуру приостановки голосования Румынии в Совете Европы, ибо ситуация в стране создавала, по его мнению, опасность для правового государства. Всю ответственность за нестабильность в верхних эшелонах румынской власти он возложил на коалиционное правительство во главе с социал-демократом В. Понтой. «То, что происходит, противоречит духу и принципам Европейского союза», - с серьезностью отметил евродепутат (цит. по: 16).
Напрашивается вывод, что румынская политическая идентичность сегодня - это все то, что мешает стране чувствовать себя наравне с развитыми странами Запада, мешает ей преодолеть пагубные обычаи и привычки. Это происходит на фоне хотя неярко выраженного сегодня, но весьма распространенного традиционалистского представления о великом и блестящем прошлом Румынии, что выглядит неубедительно в глазах скептиков и вдумчивых аналитиков, в том числе за рубежом. Неудивительно поэтому, что престиж Румынии за ее пределами не очень высок. В особенности явно это проявилось в 2007 г., когда страну приняли в Евросоюз. Ироничные и даже порой уничижительные комментарии, опубликованные в Великобритании и других странах Запада, вызвали в
Румынии реакцию возмущения. «Оскорбления в адрес румын, появляющиеся в западной прессе, кажется, обусловлены не просто погоней за дешевой сенсацией», - писала одна из газет (20). В ответ на это папский нунций Ж.К. Периссе справедливо замечал: «Образ Румынии за рубежом улучшится тогда, когда румыны поймут, что на актуальные вопросы необходимо отвечать актуальным образом и не искать решений в прошлом» (14).
В этом свете как теоретические выкладки румынских культурологов и политологов, настаивающих на безусловной «евро-пейскости» страны, так и традиционалистская риторика о величии румынской истории выглядят малоубедительными. Более реалистичным представляется подход А. Мунджиу-Пиппиди, которая еще в 1990-е годы писала, что цивилизационно Румынию следует отнести к так называемой балканской зоне со всеми особенностями «балканизма»: непотизмом, неформальными связями и продажностью в политике, прислужничеством, косностью, равнодушием, апатией, грубостью, ксенофобией в общественной жизни. 1989 г., казалось, повернул румынскую историю в строго европейском направлении. «Несколько часов экзальтации в декабре 1989 г., - отмечала А. Мунджиу-Пиппиди, - казалось, спасли нас от жгучей проблемы нашей идентичности. Жертвой нескольких детей и нескольких социальных маргиналов, обязанных воспитанием скорее американским видеофильмам и текстам заграничных песен хард-рока, наша идентичность, идентичность всех нас, казалось, определилась окончательно. Она воплотилась в том, что до тех пор было желанием или пропагандистским клише, - в образе Румынии героической, прозападной, демократической, для которой ее балканская суть была только случайностью, изгойством и незаслуженным наказанием. Однако с тех пор реальность разрушала эту иллюзию каждодневно, во время длительного и изнуряющего урока скромности, доказывая, что для такой очень простой вещи, как определение нашего места в Европе, необходимо несколько поколений напряженного труда и жертв» (10, с. 281).
К тому же в обществе 1990-х годов из-за неудач реформирования, снижения уровня жизни широких слоев населения, в одночасье потерявшего социальные гарантии и льготы, возникли неприятие либеральной политики властей и ценностная переориентация на социализм, каким бы ужасным он ни казался до 1989 г. Эта тенденция наличествовала и в 2000-е годы. «До декабрьских событий 1989 г. румыны тянулись к демократическим идеалам Запада, теперь вовсе не незначительное число граждан ностальгирует (по
крайней мере, в отношении материального положения) по прошлому, желая возвратиться на Восток» (17, с. 93).
И все же бо^льшая часть просвещенного сообщества хочет чувствовать себя европейцами: «Идея о том, что мы, румыны, составляем часть Балкан, что мы какие-то "балканцы", вызывает обычно негативную реакцию у сограждан. Даже наша принадлежность к юго-востоку Европы воспринимается без энтузиазма» (15, с. 240). Все это, безусловно, является своеобразной реакцией на тот образ Балкан, который сформировался за их пределами. Эту часть континента чешский президент Гавел назвал «традиционно нестабильными Балканами и обширной евроазиатской зоной, где демократия и рыночная экономика продвигаются вперед с большим трудом и страданием» (цит. по: 12, с. 231). В 1993 г. американский политолог Роберт Кеннан писал, что агрессивный балканский национализм имеет истоки в «удаленном родовом прошлом». Проблемы Балкан проистекают не от длительного турецкого владычества, они являются «отголоском неевропейской цивилизации», остатки которой сохранились в юго-восточной части Европы (там же).
Действительно, историческое наследие, привязывающее Румынию к Балканам, на протяжении веков испытывавшим гнет Османской империи, с одной стороны, и усваивавшим ценности византийской православной культуры - с другой, является тем субстратом, который и сегодня отличает румынскую духовную и бытовую традицию от западноевропейской.
Тому есть и материальные причины. Подавляющее большинство сельских жителей и бедных слоев горожан до сих пор очень далеки от стандартов потребления не только европейского, но и румынского среднего класса. При этом низкий уровень жизни сопрягается с сохранением традиционной повседневной культуры, почитанием местных обычаев, сохранением языковых диалектов, фольклора: все это составляет живую повседневную жизнь сел, малых городков, поселков.
Замкнутость определяет и чувство принадлежности к среде, самоидентификацию. Когда в 2000 г. в Румынии проводилось анкетирование, в ходе которого респонденты должны были выбрать главную для себя идентичность, оказалось, что национальную выбрали 50,0% опрошенных, местную, региональную - 46,0, европейскую - 1,2%. Вторая модель значительно более распространена в сельских районах (в первую очередь в румынской Молдове) (8, с. 36). Бедные румынские крестьяне идентифицировали себя на
уровне ближайшего соседства, зачастую охотнее говорили, что они - скорее «христиане», нежели румыны.
Румынское село до сих пор представляет собой мир достаточно неевропейский: изолированный, обращенный к своим текущим нуждам, живущий собственной жизнью и даже сохраняющий, как полагают некоторые исследователи, некоторые обычаи дохристианского периода существования. Такая особенность проявляется не только на уровне обыденного сознания людей, удаленных от центра. Отпечаток неразвитости, косности, по мнению А. Мунджиу-Пиппиди, лежит и на самом характере демократического устройства страны, и на характере ее элиты. «Румыния страна обыкновенная, не слишком хорошая, но и не очень плохая, средняя. Мы пребываем в спокойствии, в посредственности нашей привычной морали. Благодаря хитроумным комбинациям, европейской помощи и поддержке молодых политических лидеров... мы время от времени двигаемся вперед, но прогресс этот небольшой, ровно такой, какого мы заслуживаем» (11).
Если сравнивать традиции румынской и польской демократии, то разница здесь огромна, отмечает исследовательница. Нельзя поставить рядом румынских социологов периода социализма, связанных со спецслужбами, и интеллектуалов-антикоммунистов Польши, которые заранее создали духовную атмосферу для молодого поколения после 1989 г. Польская элита много работала для того, чтобы страну приняли в ЕС, еще задолго до того, как вопрос о расширении ЕС встал на повестку дня. «И это притом, что польская элита уничтожалась дважды в ХХ в.: сначала нацистами, потом коммунистами» (11).
И все же румынская культурно-политическая реальность, следуя политике властей и логике собственного развития, продолжает встраиваться в более сложный конгломерат нового европейского сообщества. Процесс усложняется тем, что, как известно, само понятие европейской культурной идентичности неоднозначно и по-разному трактуется как исследователями, так и политиками. «Для ЕС понятие "европейской идентичности" является стержневым. Сегодня в ЕС идентичность является двойной проблемой. Во-первых, существует потребность в идентичности на уровне союза. Эта идентичность должна быть ясной и понятной как в ЕС, так и за его пределами. Во-вторых, необходимо структурно интегрировать Европу не только на уровне политики, экономики, демократии, но и на уровне существующих национальных идентично-стей, которые нередко обладают свойствами центробежности и
пассивности по отношению к наднациональным европейским структурам. Эта двойная проблема порождает ключевой вопрос, который остается без определенного ответа до сих пор: что есть европейская идентичность - союз идентичностей или идентичный союз?» (1, с. 70).
На эту же проблему обращают внимание и авторы недавно опубликованного в Бухаресте сборника научных трудов «Индивидуальная идентичность в контексте глобализации». Понятие европейской идентичности сегодня приобрело политическую составляющую, подчеркивает Г. Тэнэсеску. Европейские официальные лица связывают его с обоснованием легитимности Большой Европы. Если для Малой Европы (до 1989 г.) было достаточно экономического и политического объединения, то теперь необходимо обоснование и с точки зрения культуры, цивилизации, истории. Европейская идентичность представляет серьезный вызов, ибо должна преодолеть модель, логику национальную, которая преобладает сегодня в мировой системе государственных взаимоотношений, несмотря на то что в Европе уже функционирует общий рынок, действует интегрированная администрация, но нет, правда, еще интегрированной общественной жизни (19, с. 104-105).
Рассматривая румынскую идентичность в общем контексте проблем Евросоюза, можно утверждать, что ее особенностью, несомненно, является достаточно ощутимая разница между менталитетом и образом жизни западноевропейцев, с одной стороны, и румын - с другой.
Каково же место европеизма в румынском общественном мышлении сегодня? Запад по-прежнему ассоциируется с экономическим процветанием, политическим либерализмом, защитой общечеловеческих ценностей, свободой самовыражения, с новаторством в культуре. Такие идеи выражает наиболее продвинутая и образованная часть политической, интеллектуальной, художественной элиты, а также бизнес-сообщество.
Традиционалистский дискурс, который также находит приверженцев в элите, нередко сопрягается с популизмом. Он используется в избирательных кампаниях для привлечения массы избирателей, которые как раз недостаточно образованны и проживают, как правило, в провинции. В глазах избирателя, отмечал С. Тэнасе, такой политик зачастую создает образ патерналистского государства, руководимого «добрым отцом», что находит отклик в сердцах (18).
Традиционализм популистского толка порой является просто тактическим ходом и либеральных политиков. Примером может служить сотрудничество оппозиционных либерально-демократических партий с националистической партией «Великая Румыния». В 2003 г. Национал-либеральная и Демократическая партии заключили союз с главой этой партии одиозным политиком К. В. Тудором, прельстившись его популярностью.
Вместе с тем наличие националистических партий (партия «Великая Румыния» - не одна в Румынии) вовсе не является исключительным следствием ее «балканской сути». Такие настроения поддерживает электорат, который выражает общественные настроения, свойственные не только Румынии. Сходную ситуацию можно наблюдать и в других странах Восточной Европы. Популизм правого радикально-националистического толка, как известно, имеет место и в Западной Европе, озабоченной наплывом мигрантов, конфессионально и цивилизационно далеких от европейцев.
Защита румынской идентичности имеет яркую политическую окраску не по причине большого потока мигрантов. В политическом классе и в интеллектуальной элите присутствует ностальгия по прошлому, выраженная в унионистской идее возрождения Великой Румынии межвоенного периода. Потеря Бессарабии в результате Второй мировой войны питает, в первую очередь, и политический дискурс националистов, и исторические размышления культурологов, доказывающих культурное единство двух народов, в частности, идентичность языков.
Существование независимой Республики Молдова, ее продолжающаяся (хотя сегодня в значительно меньшей степени) экономическая зависимость от России, присутствие в Приднестровье контингента российской армии, скрытая поддержка Россией приднестровского режима, проживание на территории Молдавии большого числа русскоговорящего населения, - все это беспокоит политиков и подспудно влияет на румынскую самоидентификацию, придавая ей повышенную эмоциональность.
Что касается внешнеполитической деятельности Румынии, то ее государственная идентичность проявляется сегодня в двух направлениях. С одной стороны, Румыния, безусловно, ориентирована на Запад, но с другой - ее руководители видят свою страну в роли государства, призванного быть региональным лидером. При этом румынские политики на официальном уровне не раз акцентировали внимание на том, что Румыния не имеет прямого отношения к «балканской цивилизации»: Румыния идет по «европейскому
пути», отличающему ее как от русской, так и от балканской духовной традиции. Некоторые культурологи, вольно или невольно отражая такие представления, подчеркивают принадлежность страны к ареалу Центральной Европы, которая как традиционалистами, так и западниками противопоставляется «варварской русской цивилизации» (5).
Принадлежность к Европе и наличие особого места в ней -вот стержень, вокруг которого воздвигаются аргументы. При этом одни «румынисты», подчеркивают, что именно на территории Румынии издревле была граница великих империй и это определило достаточно высокий уровень цивилизации этой зоны; другие утверждают, что для самоидентификации румын особое значение имела археологическая Трипольская культура, распространенная в 1У-Ш тыс. до н.э. в Дунайско-Днепровском междуречье. «Мы находимся в зоне, где родилась первая европейская цивилизация -Трипольская культура (румыны называют ее "СисИеш-Апшё-ТпроНе"). Это была самая высокоразвитая культура IV тыс. до н.э. в Европе, и находилась она на территории Восточных Карпат, -многозначительно подчеркивал на одном из коллоквиумов директор Национального института истории Трансильвании В. Каврук. -Поэтому вопрос о том, в какой мере мы являемся европейцами, мне кажется надуманным. Независимо от того, пришли ли первые импульсы европейской культуры с Балкан или из Центральной Европы, постоянная характеристика Восточных Карпат состоит в том, что в любую эпоху здесь взаимодействовали три культуры: восточноевропейская, центральноевропейская и западноевропейская» (7). И это, по убеждению автора, доказывает принадлежность румын к истокам европейской цивилизации.
Подобная актуализация археологии не находит, однако, понимания у непредвзятых аналитиков. Реальность такова, возражает, в частности, А. Мунджиу-Пиппиди, что здесь не было границы империй, а лишь их окраина. «Мы находились на пустом месте между этими цивилизациями, на некоем культурном безлюдии. Мы - латиняне, официальные акты и церковные службы которых велись на старославянском языке. Первая Библия на румынском языке была составлена венгерским князем в то время, когда в Будапеште господствовала латынь, которая была языком и Западной Европы. Румынская церковь в большой степени была изолирована от движения европейских ценностей. Мы жили во внеисториче-ском времени непростительно долго» (10, с. 283).
Румынская история Нового времени, настаивает автор, - это история узкой интеллектуальной элиты, история ее попыток создать государство и некоторые политические институты не под давлением уже сформировавшейся нации, но параллельно с созданием этой нации. «Это повесть трагического отставания, а не величественной истории. Было бы зрелым и мудрым жить с такой историей, какая есть, признавая тем более великими усилия тех, кто боролся с этой историей, поколений интеллектуалов конца XIX - начала XX в. К сожалению, сегодняшние интеллектуалы должны выполнять все ту же работу. Но у них грамотный народ, общество, которое коммунизм урбанизировал, пусть бессистемно и насильственно, в котором социальную коммуникацию, этот мотор национальной идеи, легче реализовать, чем 100 лет назад» (10, с. 285).
С начала эпохи модернизации очевидной характеристикой самоидентификации румын (изначально это были румыны Тран-сильвании) является стремление представлять себя в конкуренции, в сравнении. Их самоидентификация - это, в первую очередь, реакция на враждебное восприятие себя со стороны других. Менторы национального движения концентрировали свой дискурс идентичности на отношении к «чужаку», «другому». Именно он стал нести ответственность за разнообразные неприятности и воспринимался румынами как источник бед.
Ощущение двойственности и нереализованности, а также ирония над потугами евротщеславия и национального высокомерия блестяще переданы в романе Д. Сырбу «Прощай, Европа». «Наша Европа со всеми ее категориями права и рациональностью умерла. У нас в каждом уме - диктат Азии... Бог захотел, чтобы нас было мало, чтобы мы были слабыми, чтобы мы были здесь и были постоянно под гнетом освободительной оккупации... Мы народ смиренных и обиженных, тысячу лет мы были под господством Большой Азии, триста лет - под игом Малой Азии. Что значат теперь несколько десятилетий самоуправляемой самооккупации?», -так иронизирует один из героев романа, завершенного в 1985 г., но увидевшего свет только в 1992 г. Как отмечала критика, Сырбу размышляет таким образом, что может вызвать гнев как западников, так и балканистов.
Дело, по-видимому, не только в геополитических условиях формирования румынской нации. Внутренние, цивилизационные причины определили замедленность исторического процесса. Это сельский, традиционалистский характер общества, отсутствие
внутреннего импульса к прогрессу в психологии, на что указывали многие румынские исследователи прошлого.
Историк Ш. Зелетин писал в 1925 г.: «Правда, что... румынская национальная душа имеет еще архаичную, сельскую структуру, враждебную буржуазной жизни. Между румынским обществом и румынской душой пролегает пропасть: первое стало буржуазным, последняя осталась средневековой, деревенской» (цит.: 2, с. 57-58).
Как подтверждают конкретные социологические исследования, ни европейская, ни национальная самоидентификации до сих пор не являются доминантами в сознании значительной части румынского этноса. О самоидентификации сельских жителей упоминалось выше. Наиболее высокая степень как национальной, так и европейской самоидентификации отмечается в центральных районах страны, особенно в Бухаресте. Интересно, однако, что, как пишет А. Мунджиу-Пиппиди, высокая степень национальной самоидентификации не обнаруживает прямой связи ни с националистическим дискурсом, ни с европеизмом (9).
Говоря о месте и значении традиционализма для определения особенностей сегодняшнего румынского мироощущения, не будем забывать, что здесь он так же, как и в других странах во многом является защитной реакцией на процессы «озападнивания» и глобализации. Вопрос, как свидетельствуют социологи, усугубляется незавершенным процессом национальной самоидентификации и экономической модернизации.
Этот традиционализм приобретает порой крайне отвлеченные формы выражения в политическом и культурном дискурсах, но реальная политика стоит за ним всегда. Идея «восстановления исторической справедливости» материализуется в набирающей силу внешнеполитической деятельности, направленной на объединение с Республикой Молдова, с одной стороны, а с другой - в нем есть постоянная забота о сохранении территорий, доставшихся Румынии в результате Первой мировой войны после распада Австро-Венгрии. Речь идет о Трансильвании с историческим центром в Клуже. Хотя румыноговорящее население обитало на этих землях издавна, значительную этническую группу здесь всегда составляли венгры (данные о численности этой группы разнятся в румынских и венгерских источниках). Другой большой и компактно проживающей общностью были этнические немцы, которых осталось сегодня немного, но сам облик этих земель несет печать германского присутствия.
Трансильвания расценивается в Румынии как «румынская земля», начиная с глубины веков, когда еще не было письменных источников. Она - неотъемлемая часть Румынии не только с точки зрения современной политико-административной реальности, но и как носитель цивилизационной сущности румынской культуры, что румынские историки отмечали еще в начале ХХ в. Это понятие, как писал С. Миту, было удобно тем, что его можно использовать в отношении любой политической, этнической, культурной или географической реальности, начиная с момента этногенеза (8).
Несмотря на процесс культурно-этнического размывания, которому способствовали режимы румынских коммунистических руководителей (как Георгиу-Дежа, так и Чаушеску), Трансильва-ния, на протяжении длительного времени находившаяся в составе Габсбургской империи, продолжает отличаться своей исторической традицией и элементами цивилизации. Этот факт признают и румыны. «Даже самые ярые националисты, будь-то "трансильван-цы" или "старорумыны", - отмечал С. Миту, - противопоставляют серьезность и любовь к порядку ардяльцев балканской поверхностности Бухареста» (8, с. 70).
Непредвзятый путешественник, историк или политический аналитик не может не заметить, что Румыния, без сомнения, несет на себе печать «балканизма», но нельзя все же полностью отнести ее культурно-историческую традицию к Балканам. К тому же значительной частью ее территории является более «европейская» Трансильвания, которая собственно и приближает Румынию к Европе больше, чем политические декларации и теоретические конструкции культурологов-европеистов.
Список литературы
1. Берендеев М. Европейская идентичность сегодня: Категория политической практики или дискурса? // Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. - Калининград, - 2012. - Вып. 6. - С. 70-79.
2. Мадиевский С.А. Румынское общество от буржуазных преобразований 60-х годов XIX в. до 1918 г. - Кишинев, 1996. - 264 с.
3. Пислару С. Румыния в ЕС: Приток инвестиций и экономический рост (Дата посещения: 02.11.2011.) - Режим доступа: http://charter97.org/ru/news/2012/ 11/2/60874/
4. «Приднестровье было населено румынами еще со времен Золотой Орды»: Обзор СМИ Румынии. - Режим доступа: http://www.regnum.ru/news/1596039. html#ixzz2pVy2nnUi
5. Enescu R. Europa céntrala: între helvetizare si balcanizare? // Revenirea în Europa. Idei si controverse românesti, 1990-1995. - Craiova, 1996. - P. 264-280.
6. Florian R. Probleme critice ale tranzitiei // Tranzitii în modernitate: România în secolele XIX-XX. - Buc., 1997. - P. 320-349.
7. Identitatea nationala în perspectiva integrarii europene // Adevarul Harghitei. -Miercurea Ciuc., 2000. - 23 aug.
8. Mitu S. Iluzii si realitati transilvane // Problema transilvana. - Iasi, 1999. - P. 66-79.
9. Mungiu-Pippidi A. De la identitate nationala la nationalismul // Sfera polit. - Buc., 2001. - N 97-98. - P. 35-51.
10. Mungiu-Pippidi A. Identitate politica româneasca si identitate europeana // Revenirea în Europa. Idei si controverse românesti, 1990-1995. - Craiova, 1996. -P. 281-291.
11. Mungiu-Pippidi A. Noi §i turcii // România lit. - Buc., 2013. - 5 iun.
12. Mungiu-Pippidi A. Vom alunga «Fantomele Balcanilor»? // Revenirea în Europa. Idei §i controverse românesti, 1990-1995. - Craiova, 1996. - P. 229-232.
13. Pasti V. România în tranzi^ie. Caderea în viitor. - Buc., 1995. - 331 p.
14. Perisset J.C. România nu este nici în Est, nici în Vest, ea se afla în centrul Europei §i chiar al lumii (Interviu de Ghinea Nouras Cristian cu Excelen^a Sa, Jean Claude Perisset, Nun^iul Papal în România), 28.02.2005. - Mode of access: http://www.poezie.ro/index.php/article/108362/index.html
15. Popa R. Europa Est-Central-Sud Râsârâteanâ // Revenirea în Europa. Idei si controverse românesti, 1990-1995. - Craiova, 1996. - P. 240-242.
16. România, amenintata cu suspendarea din CE // Adevarul. - Buc., 2012. - 4 iul.
17. Stuparu L.P. Problema identitatii politice în România postdecembrista: între Est si Vest // România si Rusia, dupa 20 de ani. - Buc., 2012. - P. 67-94.
18. Tanase S. Amenintarile populismului // Revista 22. - Buc., 2003. - № 683, 8-4 apr.
19. Tânâsescu G. Identitatea europeana - o «reconstructie»? // Identitatea individuala în contextul globalizarii. - Buc., 2013. - P. 104-135.
20. Teodorescu C. Ce are de fapt «The Sun» cu românii // Cotidianul. - Buc., 2007. -11 ian.
