CC BY
14
С.В.Михайлов
ЕВРОПА: ОТ «ГАСТАРБАЙТЕРОВ» К НОВЫМ ЭТНИЧЕСКИМ МЕНЬШИНСТВАМ
Михайлов Сергей Васильевич - доктор политических наук, заместитель главного редактора журнала «Полития».
Сценарии, по которым развивались миграционные процессы в Западной Европе, всего за несколько десятилетий претерпели радикальные изменения. На протяжении длительного периода европейские страны выступали в роли традиционного и массового поставщика иммигрантов. Их основные потоки шли в Северную и Южную Америку, в Австралию, растекаясь также по африканским и азиатским колониальным владениям европейских держав. Внутриевропейская миграция, ставшая заметным явлением в первые десятилетия послевоенного периода, имела определенные исторические аналоги и была прежде всего ориентирована на возникающие потребности в рабочей силе, на межстрановые перепады в ее оплате. Правда, круг стран - поставщиков и стран - потребителей рабочей силы был достаточно узок, а ее передвижение чаще всего ограничивалось пересечением границ сопредельных государств.
Со второй половины XIX столетия более-менее устойчивыми европейскими центрами притяжения рабочих рук извне становятся Германия и Франция и отчасти Швейцария. Последняя, кстати, перед Первой мировой войной уже решительно вышла на первое место в Европе сразу по двум показателям использования иностранной рабочей силы. Привлеченные в нее иностранцы составляли к 1910 г. 16,4% от всех работающих и 54,2% от работников физического труда (3, с. 109-113). Во Франции к этому же времени численность иностранных рабочих достигла миллиона человек, четверть из них были сезонными рабочими в сельском хозяйстве. В национальном отношении среди мигрантов преобладали итальянцы и бельгийцы. В межвоенный период на второе после итальянцев место выдвинулись поляки, число которых при максимальном подъеме миграционной волны доходило до полумиллиона человек (18, с. 14). На выходцев из Польши приходилась значительная часть иностранной рабочей силы и в Германии.
Вскоре после Второй мировой войны переливы рабочей силы между европейскими странами получили новый импульс. Потребности в рабочей силе в этот пе-
риод оказались столь велики, что они уже не могли покрываться ни за счет новых поступлений на рынок труда (а они тогда были меньше обычного вследствие начинавшего сказываться демографического эха войны), ни за счет высвобождения рабочей силы в сельском хозяйстве и в ряде отраслей промышленности (добывающей, металлургической, легкой и др.). В этих обстоятельствах многие частные и государственные компании нашли, как им казалось, самый простой выход из положения - они стали вербовать иностранных рабочих.
Внутриевропейская трудовая миграция того периода оказалась весьма внушительной по масштабам; заметно расширился круг стран - поставщиков рабочей силы, а само ее перемещение обрело довольно четко выраженную географическую направленность - с юга континента на север. Ряды традиционных для минувших десятилетий поставщиков рабочих рук, таких как Италия, пополнили Испания, Португалия, Югославия.
Изменение миграционных потоков происходило поэтапно. Так, в 50-е годы основная часть испанских эмигрантов выезжали за океан (за десять лет их численность составила 545 тыс. человек), на долю же Европы в 1960 г. приходились лишь 28% всех мигрантов. Но уже в 1964 г. страны Европы стали объектами притяжения для 89% выезжавших испанцев. С середины 60-х до середины 70-х годов европейские границы пересекли 931 тыс. выходцев из Испании. Очень важно указать здесь на существенное различие между двумя направлениями испанской эмиграции -заокеанским и европейским. Первое можно квалифицировать как преимущественно «семейную» эмиграцию, второе - как преимущественно трудовую. Среди выезжавших в эти годы за океан до 50% приходилось на долю женщин и детей в возрасте до 15 лет, в то время как направлявшиеся в страны Европы на 85% состояли из мужчин, причем в основном - молодых (8, с. 118-122).
Крупным внутриевропейским источником трудовых ресурсов стала бывшая Югославия (официально работа за границей была разрешена только в 1964 г.). К 70-м годам около 1,4 млн. ее граждан находились в странах Западной Европы. (11, с. 10).
Югославия, конечно, была не единственной страной Восточной Европы, поставлявшей рабочую силу на Запад. По оценке сотрудника французского Национального института демографических исследований Жана-Клода Шане, за период с 1946 по 1989 гг. из-за «железного занавеса» выехали до 10 млн. человек (5, с. 6162). Чуть ли не половина из них приходилась на долю граждан ГДР, покинувших ее до возведения Берлинской стены. Следует также иметь в виду, что многие из выехавших поляков, евреев, венгров (волна 1956 г.), чехов (волна 1968 г.) использовали европейские страны в качестве транзитных.
Миграционные потоки с востока (включая территорию бывшего СССР) стали заметно «полноводнее» с конца 80-х годов. Однако не они определяют сегодня миграционную ситуацию, ее специфику. На роль бесспорной миграционной доми-
нанты выдвинулся «Юг», но только теперь это уже был не юг самого европейского континента. Именно новые, «дальние» источники перемещающихся людских ресурсов обусловили принципиально новое звучание далеко не новой для Западной Европы миграционной проблемы.
Анализ иммиграционной политики европейских государств дает основание вычленить четыре существующие здесь модели инициирования миграции и последующих попыток ее регулирования. При всей их условности и взаимоналожении друг на друга, эти модели обладают несомненными специфическими чертами (особенно применительно к начальным стадиям процесса).
1. В начале послевоенного периода почти во всех европейских странах вербовка иностранных рабочих рассматривалась как явление временное; считалось, что процесс миграции поддается контролю и может быть обратимым. В наибольшей степени реализовать подобную установку на практике удалось в Швейцарии. «Швейцарский вариант» регулирования иммиграции оценивается исследователями как наиболее жесткий, последовательный и прагматичный. Благодаря применению такой модели Швейцарии, в отличие от других европейских стран, удалось избежать многих проблем, порождаемых иммиграцией, хотя менее чем за полстолетия численность иммигрантов возросла здесь более чем в 20 раз (в 1946 г. в стране были зарегистрированы всего лишь 50 тыс. иммигрантов, в 1970 г. -823 тыс., а в начале XXI в. - уже более 1 млн. человек) (3, с. 109).
Приток мигрантов и их пребывание в Швейцарии регулировались законодательством 1930-х годов, обновленным в 1949 г. Оно предусматривало выдачу дифференцированных разрешений на въезд в страну.
Разрешение «А» получали сезонные рабочие на срок не более девяти месяцев. Подобный документ не предполагал никакой мобильности в профессиональном и географическом плане: его обладатели фактически не имели права свободно передвигаться по стране и менять место работы, профессию и кантон проживания на протяжении всего указанного срока. Очень схожим с предыдущим являлось и разрешение типа «В», с той лишь разницей, что оно могло быть продлено. Лишь документ типа «С» давал возможность более длительного пребывания, не ограничивая к тому же свободу выбора места работы. Что же касается разрешения «^», то его получали так называемые «приходящие» работники, которые ежедневно возвращались к себе домой, в приграничные населенные пункты в сопредельных странах.
Если иммигранты нарушали установленные «правила игры», они подлежали немедленной депортации. Таким же образом швейцарские власти поступали и с нелегальными иммигрантами, появившимися впервые в стране в 60-х годах.
Швейцарский опыт, конечно, уникален, и он вряд ли мог быть скопирован соседними европейскими странами. Особенность республики состоит в том, что она предельно компактна, и потому на ее территории трудно затеряться иностранцам. Не менее значимым фактором является отсутствие здесь городов-гигантов,
создающих максимально благоприятную среду для иммигрантских общин-гетто, которые притягивают к себе все новые пополнения соплеменников. К тому же, Швейцария никогда не была империей и, в отличие от многих европейских стран, ей не надо было перебрасывать миграционные мосты из зависимых от нее территорий.
Важную роль в формировании швейцарской миграционной модели сыграл и тот факт, что государства, служившие для нее источником пополнения рабочей силы, были близки ей не только в территориальном, но, что еще более важно, в социокультурном плане. Даже к концу 80-х годов, когда ситуация начала меняться и в Швейцарии из приблизительно миллиона находившихся здесь иностранцев более половины составляли граждане сопредельных стран, при этом почти 400 тыс. были итальянцами, 113 тыс. - западными немцами и австрийцами и 47 тыс. - французами (6, с. 9). Другими словами, формообразующими миграционного массива стали именно те этносы, которые в совокупности и образуют национальную структуру швейцарского общества и все три языка которых являются государственными. Велико представительство и других выходцев из европейских стран: 130 тыс. -испанцев и португальцев, 67 тыс. - югославов и т.д.
Отсутствие явной зависимости между увеличением численности иммигрантов и заметным обострением на этой почве социально-политической ситуации в Швейцарии вовсе не означало, что миграционный процесс проходил здесь гладко. Недовольство местных жителей наличием в стране столь большого числа иностранцев уже в 60-е годы вызвало жаркую дискуссию о путях развития рынка труда. Дискуссия выявила существование в обществе разных, зачастую противоположных взглядов на проблему иммиграции. Эта противоречивость мнений не могла не отразиться на политике властей. Она не была последовательной. С одной стороны, объявлялся курс на решительное сокращение занятости иностранцев, с другой -принимались меры, направленные на расширение их прав и интеграцию иммигрантов в швейцарское общество. Власти постепенно отходили от практики недопущения проживания иностранных рабочих вместе с семьями; неоднократно объявляли о снижении установленного срока пребывания в стране главы семьи, после достижения которого разрешался вызов домочадцев и т.д. Были пересмотрены правила выдачи разрешений типа «В», дающих возможность длительного пребывания в стране. В результате численность обладателей таких разрешений заметно увеличилась. Например, почти 90% итальянцев во второй половине 80-х годов уже имели подобные разрешения (6, с. 71).
Таким образом, швейцарская модель, вопреки исходным установкам, не предотвратила процесс трансформации части временных иностранных рабочих в постоянных жителей страны. Однако следует подчеркнуть, что в силу указанных выше причин иммиграционный процесс в Швейцарии не привел к образованию здесь общин новых национальных меньшинств.
2. Особенностью «английской модели» является ее ориентация на привлечение иностранной рабочей силы главным образом из стран Британского содружества.
Если поначалу среди иммигрантов преобладали жители английских владений в зоне Карибского бассейна (так называемая Вест-Индия), прежде всего из Барбадоса и Ямайки, то с конца 50-х годов на роль ведущего поставщика иностранной рабочей силы в Великобританию выдвигается новый регион - полуостров Индостан (Индия, Восточный и Западный Пакистан). Уроженцами индийского субконтинента, т.е. «вторичными» иммигрантами, являлось и большинство тех, кто прибыл в Великобританию из стран Восточной Африки. Поток коренных африканцев шел в основном из Западной Африки и был гораздо более скромным по размерам.
Следует отметить, что с самого начала Великобритания формально не имела иностранных рабочих в том смысле, в котором это понятие стало употребляться в государствах континентальной Западной Европы. Подобное положение вытекало из специфики страны как центра Содружества. Так как подавляющее большинство лиц, прибывающих для заполнения рабочих вакансий, были выходцами из стран Содружества, то с юридической точки зрения они обладали теми же гражданскими правами, которыми пользовались сами англичане. Иммигранты могли приезжать вместе с семьями, сроки их пребывания в бывшей метрополии никак не лимитировались.
Максимальный поток «цветной», как ее здесь называли, иммиграции пришелся на рубеж 50-60-х годов. Только за три года (1960-1962) в страну прибыли 388 тыс. человек (7, с. 11), причем свыше трех четвертей из них приходились на долю выходцев из «небелых» стран Содружества. Число «цветных» иммигрантов продолжало увеличиваться, хотя и не в столь впечатляющих масштабах, и после спешного принятия в 1962 г. закона, ограничивающего права иностранцев на въезд в страну. Из 335 тыс. человек, въехавших в Великобританию в период с середины 1962 по конец 1968 г., 257 тыс. были членами семей ранее приехавших «цветных» иммигрантов (9, с. 34).
Факт массового прибытия в Великобританию жен и детей иммигрантов заслуживает особого внимания. Как это ни парадоксально, но толчком к трансформации представителей этнических общин из временных рабочих в постоянных жителей послужил тот факт, что правительство перешло к ограничительной иммиграционной политике. Иммигранты понимали, что в случае выезда из Англии у них уже не будет шансов вернуться сюда когда-либо. Вызов семьи облегчал их пребывание в чужой стране и обычно способствовал решению задержаться на новом месте еще на несколько лет. Большинство иммигрантов в 60-е годы еще не собирались оставаться в Великобритании навсегда. Ситуация изменилась, когда за упомянутым законом 1962 г. последовали еще более суровые законы, вступившие в силу в 1971 г. и в 1983 г. Последний из них, в частности, ввел ограничения даже на
простое посещение Великобритании обладателями британских паспортов (неангличан по происхождению), проживающих на заморских территориях Содружества. Более того, вопреки семисотлетней традиции, дети, рожденные на территории самой Великобритании, перестали получать британское гражданство автоматически.
Но, так или иначе, «цветная» община (точнее конгломерат общин) уже сложилась и продолжала развиваться за счет естественного прироста. Ее абсолютный прирост уже в 70-е годы составлял примерно 50 тыс. человек в год, в то время как ежегодный прирост коренного населения Великобритании в целом не превышал 15 тыс. человек. Великобритании суждено было стать первой европейской страной, столкнувшейся с феноменом «второго поколения» иммигрантов из неевропейских стран как с массовым явлением. Другими словами, английская модель являет собой вариант прямолинейного, форсированного и скоротечного перенесения очень большой массы людей, сильно различающихся в расовом, конфессиональном и социокультурном отношении, в принципиально иные условия существования.
3. Следующая миграционная модель условно может быть обозначена как франко-германская. Условно, поскольку с поправками на определенную национальную специфику, она применяется и в Бельгии, Голландии, Люксембурге, а также в скандинавских странах. Ее суть состоит в своеобразной комбинации двух предыдущих моделей, точнее, в постепенной трансформации одной в другую.
В первые послевоенные годы все эти страны активно использовали излишки рабочих рук, имевшихся в странах Южной и отчасти Восточной Европы. Обращение к этим источникам, как отмечалось выше, шло по уже отработанным в предвоенные десятилетия схемам.
Западная Германия стала ввозить иностранную рабочую силу позже других стран. Это объясняется не только тем, что ее рынок труда подпитывался за счет ГДР, но и тем, что после Второй мировой войны на территорию ФРГ (до августа 1961 г.) переместились от 8 до 10 млн. немцев, ранее проживавших на землях, перешедших после поражения Германии под юрисдикцию СССР, Польши, Чехословакии. Однако в 60-х годах бурное развитие западногерманской экономики потребовало дополнительных и крупных людских ресурсов, поступление которых призвана была гарантировать целая серия межгосударственных соглашений. Первое из них было заключено еще в 1955 г. с Италией, за ним последовало подписание аналогичных документов с Испанией и Грецией (1960), Турцией (1961), Португалией (1964) и, наконец, Югославией (1968). В конце прошлого века эти документы потеряли свое значение, поскольку движение рабочей силы в рамках расширившегося Европейского союза стало свободным.
Но еще ранее для Германии (ФРГ и Западный Берлин) главным неевропейским резервуаром трудовых ресурсов стала Турция. Для Франции - сразу целая
группа стран, бывших в недалеком прошлом ее колониальными владениями. На роль главных поставщиков рабочих рук выдвинулись Алжир, Марокко, Тунис. Со временем все заметнее становился ручеек «чернокожей миграции», который питают бывшие французские колонии в экваториальной западной Африке (Сенегал, Мали), с одной стороны, и нынешние заморские департаменты Франции (Мартиника, Гваделупа, Реюньон) - с другой. Большинство иммигрантов-неевропейцев в Нидерландах (порядка 300 тыс. человек) также являются выходцами с территорий, принадлежавших ранее к голландской колониальной империи (Суринам, Антильские острова).
Дальнейшее развитие иммиграции идет по «типовому» сценарию. Потребности в дополнительной рабочей силе быстро иссякают, но желающих из стран третьего мира предложить свои услуги в этой области становится все больше, при этом они не проявляют желания возвращаться на родину, даже если у них нет работы и шансов ее отыскать. В отличие от «английского варианта», на континенте процесс превращения временных иностранных рабочих из неевропейских стран в новые, «навечно» обосновавшиеся здесь национальные меньшинства проходил не столь быстро и прямолинейно, но конечные результаты в принципе оказались одинаковыми.
В Западной Германии доля турок, составлявших основу неевропейского этнического компонента, возросла с 1% от общей численности иностранцев в 1961 г. до 35% в начале 90-х годов (19, с. 17). В эти же годы активно развивался процесс укоренения иммигрантов. В 1961-1976 гг. на каждые 100 прибывавших в континентальные страны Европы иностранных рабочих приходилось 68 выезжавших оттуда на родину; в последующие годы второй показатель неуклонно снижался. Если в 1973 г. свыше половины иммигрантов в ФРГ находились там не более четырех лет подряд, то в 1982 г. таких лиц насчитывалось 23,4%, а доля проживающих в стране более десяти лет за этот период, напротив, возросла почти в три раза - с 16,2 до 47,5%. Во Франции доля членов семей среди иммигрантов только за 1973-1980 гг. увеличилась сразу вдвое - с 35,5 до 70,7%. (12, с. 219). Та же тенденция прослеживалась и в других странах.
Комплекс мер по регулированию миграционных процессов в основном сводился к трем составляющим, главной из которых был неоднократный пересмотр миграционного законодательства в сторону его ужесточения. В ФРГ, например, с 1960 г. «подготовка иностранцев к возвращению на родину» стала одной из официальных целей федерального правительства. Новый курс предусматривал введение ограничений на въезд новых рабочих-иммигрантов; на вызов семей (в частности, снижалась возрастная планка для детей, которых можно было привозить с собой); на подготовку к возвращению на родину части из осевших в стране иммигрантов; а также оказание помощи в интеграции определенных категорий иностранцев, проживающих в немецком обществе.
Другим направлением политики «выдавливания» осевших в стране иностранцев, не подпадающих под разрешительные статьи миграционного законодательства, была практика групповых депортаций. Большого распространения, однако, она не получила, поскольку поиск потенциальных объектов высылки в уже сложившихся и солидарных общинах был крайне затруднен, сама депортация вызывала шумный резонанс в средствах массовой информации, и главное, ее результаты в общенациональном масштабе были невелики.
Столь же неэффективным на поверку оказался и метод «пряника». Финансовые выплаты, которые практиковались в 80-х годах во Франции, Бельгии и ФРГ и были адресованы каждому согласившемуся вернуться на родину, сколько-нибудь заметного воздействия на динамику роста иммигрантских общин не оказали. Развитие же этих общин явственно шло по «английской модели».
4. Еще более разительную эволюцию претерпела четвертая миграционная модель, которая условно может быть названа «итало-испанской». Италия и Испания, выступив как крупнейшие поставщики рабочих рук в сопредельные европейские страны, в последние 10-15 лет сами превратились в объекты притяжения мигрантов.
Возрастающий интерес к перемещению в Италию или Испанию стали проявлять представители тех этнических групп, которые уже «освоили» другие европейские страны. Речь идет в первую очередь о выходцах из близлежащих государств Магриба. Особой активностью отличались марокканцы, которым было достаточно пересечь Гибралтарский пролив, чтобы оказаться в Испании. Североафриканский (арабский) компонент на Иберийском и Аппенинском полуостровах уже превысил полумиллионную отметку. Подобно арабам, часть сенегальцев, в прошлом однозначно ориентированных на Францию, стала обосновываться в Испании. Как в Италии, так и в Испании очень быстро стали расти общины филиппинцев, центром притяжения которых издавна являлись США.
Другой компонент миграции более традиционен. Это выходцы из бывших колониальных или зависимых территорий тех или иных стран. В эту схему полностью вписывается, например, возникновение и рост общин эритрейцев или ливийцев в Италии. Даже в Португалии основу небольшой по нынешним европейским меркам иммигрантской общины составляют выходцы из колониальных владений этой страны - из Анголы и с островов Зеленого Мыса.
Характерным примером глобальной переориентации миграционных потоков последних десятилетий служит появление латиноамериканцев в Испании. Как известно, на протяжении многих столетий Латинская Америка подпитывалась мощным людским потоком именно с Иберийского полуострова.
Таким образом, все рассмотренные выше модели (за исключением разве что швейцарской) обнаруживают эволюцию к усилению (вплоть до полного преобладания) в миграционных этнических потоках представительства неевропейских
стран, с одной стороны, и становлению на базе общин временных иностранных рабочих новых национальных меньшинств - с другой.
Численность неевропейского населения 15 стран Европейского союза в канун его масштабного расширения на Восток в мае 2004 г. превысила 15 млн. человек, в то время как еще в начале 50-х годов она едва достигала 300 тыс. человек (более чем пятидесятикратное увеличение при жизни двух поколений!).
Столь беспрецедентный рост этнической миграции (и шлейфа сопутствующих ей проблем) сопровождался, как уже отмечалось, нарастающим ужесточением миграционного законодательства на страновом уровне. В последние годы был предпринят целый ряд попыток разработать единую иммиграционную политику на уровне ЕС, но они не принесли желаемых результатов.
Хотя каждая страна имеет свои особенности в регулировании иммиграции, все же можно выделить пять основных законных способов получения разрешения на пребывание в стране: 1) заключение трудового контракта (шансы получить такой контракт в последние годы резко снизились); 2) воссоединение семей; 3) учеба; 4) брак с гражданином или гражданкой данного государства; 5) прошение о предоставлении политического убежища.
Численность лиц, претендующих на получение статуса беженцев по политическим и сходным мотивам, в Западной Европе непрерывно возрастает. Если в 1972 г. она составляла 13 тыс. человек, то спустя 30 лет - уже более 250 тыс. Столь резкий рост объясняется прежде всего расползанием зон нестабильности, возникновением локальных и гражданских войн, межэтнических конфликтов и этнических чисток. Очаги перманентной нестабильности вплотную приблизились к границам Европы и даже, впервые за много десятилетий, оказались в пределах этих границ (Югославия, постсоветское пространство). Появление массы беженцев наложилось по времени на расширение практики блокирования миграционных потоков, связанных с трудовыми, экономическими и сходными мотивами.
Неудивительно поэтому, что возможность получения политического убежища стала широко использоваться не только жертвами преследований или трагически складывающейся ситуации у себя на родине, но и другими категориями лиц, желающих получить легальный доступ в ту или иную страну. Даже при отказе от предоставления убежища сам процесс рассмотрения прошения занимает определенное время и дает возможность беженцу, спокойно осмотревшись в чужой стране, попытаться подыскать иные пути укоренения. Возможным и достаточно распространенным в таких случаях вариантом является, в частности, нелегальная занятость.
Практика показала, что поставить заслон на пути возрастающих потоков беженцев гораздо труднее, чем на пути других категорий мигрантов, поскольку любые меры в этой области затрагивают принципы, декларированные как международными организациями, так и основополагающими национальными документами
(к примеру, гарантия прав на предоставление политического убежища в Германии содержится в ст. 16 Конституции ФРГ).
Следует отметить, что дискуссии вокруг международно признанных прав и механизма их воплощения в жизнь в конкретных обстоятельствах стали вестись еще с начала 80-х годов, т.е. до того, как миграционная волна захлестнула Западную Европу. Многие участники дискуссии подчеркивали, в частности, что общепризнанное право каждого индивида на поиск убежища «еще не есть право требовать его» и что оценка возможностей предоставления убежища является прерогативой каждого государства. Что же касается соответствующих положений национальных законодательств, то, как подчеркивают некоторые исследователи, в последние годы в Западной Европе все явственнее проявляется настрой на их радикальный пересмотр.
Практически во всех странах иммиграции наблюдается устойчивый рост числа смешанных браков. Существенная доля из них приходится на браки фиктивные. Популярность таких браков среди желающих попасть в Европу постоянно растет, поскольку, помимо возможности формально легального въезда, этот вариант дает иммигрантам доступ к системе социального обеспечения в полном объеме. Обе стороны, вступающие в брак, почти не рискуют. Неудивительно поэтому, что динамика «международных» браков на порядок превышает показатели роста заключения браков в целом.
В Германии межэтническим является примерно каждый десятый брак, и они расторгаются намного чаще, нежели браки, заключаемые немцами. В том случае, если брак не является фиктивным, в качестве главной причины разводов выступает так называемый «культурный шок», возникающий из-за слабого представления супругов об обычаях и нормах поведения, коих склонен придерживаться их избранник (или избранница).
Особое место в сегодняшних (как, без сомнения, и в завтрашних) миграционных потоках принадлежит нелегальной иммиграции. Начало этому процессу в Западной Европе было положено еще в 80-е годы и по мере того, как на пути въезда потенциальных соискателей рабочих мест воздвигались все новые и новые преграды в виде различных запретительных актов, проникновение иммигрантов принимало все более скрытый, нелегальный характер. Динамика шла по нарастающей, и в количественном отношении нелегальный поток стал составлять конкуренцию всем остальным типам иммиграции, вместе взятым.
Примечательно, что объектами притяжения нелегальных иммигрантов становятся практически все европейские страны, как недавние импортеры, так и экспортеры рабочей силы. Даже в такой далекой от миграционных потоков стране, как Греция, в настоящее время насчитывается не менее 150 тыс. рабочих-нелегалов; аналогичной цифрой применительно к Германии оценивается один только годовой (в 1992 г.) приток нелегальных иммигрантов. В Италии, более столетия подряд
являвшей собой классический пример трудоизбыточной страны, уже насчитываются сотни тысяч иммигрантов, причем с явным превалированием нелегального компонента. Как всегда в подобных случаях, разброс оценок численности нелегальных иммигрантов велик. Некоторые исследователи считают, что в стране в настоящее время проживают не менее 1 млн. человек, не имеющих разрешения на пребывание в ней, 600 тыс. человек - получивших такое разрешение (15, с. 32-37). Численность нелегалов была бы еще больше, если бы власти периодически не объявляли «амнистии» для определенных групп иммигрантов, обосновавшихся в Европе, и не легализовывали их.
Вместе с ростом масштабов иммиграции происходило быстрое сращивание двух явлений: нелегальной иммиграции и организованной преступности. Усиливающееся миграционное давление по линии «Юг»- «Север» в сочетании с предельно сужающимися легальными каналами пополнения рабочей силы обусловили складывание специфического рынка услуг для потенциальных мигрантов, готовых такие услуги оплатить. Спрос оказался столь велик, а дело таким прибыльным, что подобный рынок стал быстро набирать обороты и даже обретать глобальные черты. По оценкам, прозвучавшим на конференции, проведенной в конце 1994 г. в Женеве под эгидой Международной организации по делам миграции, в его орбиту вовлекаются сотни тысяч людей по всему миру. Соответственно доходы от операции исчисляются сотнями миллионов, если не миллиардами долларов (13, с. 1-2, 4).
За короткий срок возникла хорошо организованная криминальная сеть. Она гибко реагирует на любое изменение ситуации, оперативно расширяя, например, деятельность в районах разгорающихся региональных конфликтов. Структуры по обеспечению нелегальных людских потоков отличают такие черты, как хорошо отлаженная система получения информации, проникновение в службы пограничного контроля ряда стран, наличие самых современных транспортных средств, развертывание целой индустрии по изготовлению фальшивых документов и т.д.
Сами же по себе формы нелегальной иммиграции не новы и в той или иной мере реализовывались и раньше.
Пожалуй, самым традиционным путем нелегального проникновения является переход границы, минуя какой-либо контроль вообще. Но в последнее время повсеместно предпочтение отдается уже не сухопутным, а морским границам, нелегальные иммигранты высаживаются на побережье страны, куда они стремятся попасть, с яхт, катеров и лодок целыми группами.
Самыми массовыми являются каналы проникновения в избранную страну с использованием легального повода для въезда. Все больше и больше людей, например, делают попытку остаться и «раствориться» в стране после истечения срока трудового контракта, приглашения к родственникам или знакомым, после завершения рассмотрения просьбы об убежище и отказа в нем. Переход из легального в
нелегальное состояние здесь как бы растянут во времени и иногда позволяет не только подыскать новое пристанище, но и какую-то работу.
Еще более простым вариантом этого же канала служит использование для въезда предельно доступной туристической визы. Ежегодно в путешествие отправляются десятки миллионов людей, и численность туристов, посещающих ту или иную европейскую страну, нередко превышает численность ее собственного населения (так, на 50 с лишним миллионов французов, например, приходится свыше 80 млн. посещающих страну иностранцев).
Мощное демографическое давление Юга на Европу усиливается. И это, не в последнюю очередь, объясняется разрывом в уровне жизни населения стран третьего мира и стран «золотого миллиарда». В этой связи некоторые исследователи, и, в частности, А.А.Галкин (1, с. 15) обращают внимание на такой важный социально-психологический феномен, как обретение гражданами из стран Юга представлений о таком разрыве и о его истинных масштабах под воздействием бурного развития средств информации. В этих условиях различия в уровне жизни работают подобно разнице потенциалов в электрической сети, стимулируя движение от минусового полюса к плюсовому. В этом же направлении действует и современная транспортная революция, упростившая и удешевившая передвижение к центрам благополучия из самой отдаленной глубинки.
Если во внутриевропейской миграции при всех вариациях и отступлениях превалирующей являлась тенденция к ассимиляции (полной или частичной, замедленной либо ускоренной), то миграционная волна извне сопровождалась консолидацией иммигрантов и их последующей этнотрансформацией в специфические общности, в новые, слабо растворимые в окружающей среде национальные меньшинства.
Тяготение к общинной замкнутости, в том числе территориальной, обусловливалось уже самим «составом» современных миграционных волн, куда более чужеродных для принимающего общества, чем предыдущие. Более того, чужеродными по отношению друг к другу оказываются и отдельные категории самих иммигрантов.
Конечно, было бы преувеличением абсолютизировать эту тенденцию. Будучи магистральной для иммигрантов новых этнических волн, она, тем не менее, не является единственной, и принцип «плавильного котла» отнюдь не утратил своей актуальности. Одним из существенных критериев здесь служит уже упоминавшийся показатель смешанных браков (без учета, естественно, фиктивных). Однако эта встречная тенденция принципиально не меняет общей картины. Во-первых, этнические общины постоянно пополняются и цементируются притоком мигрантов. Во-вторых, им свойствен очень высокий естественный прирост, заметно опережающий общестрановые показатели.
Значительная часть мигрантов, перемещающихся с Юга на Север, направляется прежде всего в города, особенно крупные, но по происхождению это в основном
сельские жители. Из всех этнических групп, пожалуй, только турки имеют навыки городской жизни: 53,5% из них прибыли в Германию из трех крупнейших городов своей страны - Стамбула, Анкары и Измира. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что родились там только 23,5%, а для остальных город служил лишь трамплином для последующего перемещения в Германию (16, с. 120-121).
Переезд из деревни в город или из одной страны в другую сам по себе связан со значительными изменениями в образе жизни и требует существенной психологической перестройки. Большинству из иммигрантов исследуемых этнических волн пришлось столкнуться с огромными трудностями, когда они оказались в новой для них стране.
Успех и безболезненность процесса интеграции иммигрантов далеко не в последнюю очередь зависят от того, насколько массовой является иммиграция и с какой скоростью она происходит. Для принимающего общества, безусловно, лучше, если такой процесс растягивается во времени, а численность иммигрантов не превышает определенных пороговых значений. Накат же исследуемых миграционных волн происходил слишком быстро, а сами волны были слишком высокими.
В этих условиях наличие этнически родственных общин, несомненно, способствовало «рассасыванию» этой людской массы, смягчению возникавших социальных проблем. «Своя» этническая община выступала в качестве особой социальной инфраструктуры, исключительно значимой для новых пополнений. Сложившаяся сеть миграционных связей, своего рода система капилляров, заметно облегчала «встраивание» людей в непривычную среду. По мере увеличения численности иммигрантов в странах пребывания возможности их самоорганизации, самоструктурирования, естественно, возрастали.
Возникновение этнических общин было характерно и для европейских волн иммиграции в Новый Свет в XIX столетии. Тем не менее, как представляется, общины, которые формируются нынешними миграционными потоками, гораздо ближе к модели «гетто» (как в пространственном, так и в социально-психологическом смысле), созданной чернокожим меньшинством США в ходе перемещения с плантаций в южных штатах в крупные города и отличающейся повышенной степенью изоляции от основного (белого) общества.
Социологические исследования свидетельствуют, что сеть этнических анклавов в городах Европы, представляющих собой своего рода городские деревни, в нынешнем ее виде скорее затрудняет полномасштабную интеграцию в принимающее общество, нежели способствует ей. Современные этнические общины содействуют консервации национальных традиций, обычаев, стереотипов и т.д. При определенных условиях они могут не только нейтрализовать, но и стимулировать те или иные особенности национального самосознания. Этот процесс сродни тому, что наметился в последние годы и определяется в этнологической литературе как период этнического возрождения (прежде всего, он затрагивает традиционные, «коренные» национальные меньшинства).
Воздействие этнической общины на вновь прибывающих многообразно. Прежде всего последние рассчитывают, естественно, на содействие в подыскании работы или каких-нибудь иных возможностей для заработка. Часто такая помощь не является разовой, и роль окружения может быть даже более значимой при подыскании второго и последующего занятия (17, с. 128). Как правило, найденная таким путем работа лежит в сфере типичной для иммигрантов занятости и, следовательно, не является выходом за пределы этнического окружения.
Само это окружение можно было бы представить в виде трех концентрических кругов. В первый, самый тесный, входят родственники, близкие знакомые и соседи, отношения с которыми предполагают наличие каких-то взаимных обязательств. Второй круг вбирает в себя более поверхностные и отдаленные знакомства с когда-то виденными людьми, что дает возможность обратиться к ним за содействием в определенных случаях и обстоятельствах.
Но существует еще и третий, внешний круг, который, на наш взгляд, заслуживает особого внимания, поскольку он характерен прежде всего для относительно небольших и значительно отличающихся от основной массы населения этнических групп. Просматривается он и в крупных группах, но там он выражен несколько слабее. Речь идет о потенциальной возможности обратиться за помощью (и получить ее) к совершенно незнакомым людям уже в силу взаимной принадлежности к одной общине, к одной этнической общности.
Впрочем, социализирующая роль этнической иммигрантской общины не ограничивается только этим. Она же является и элементом социального контроля, наподобие традиционной деревенской общины, где «все друг друга знают». Ее члены вынуждены (осмысленно или подсознательно) считаться с этой общей социально-психологической зависимостью.
Изоляционистским тенденциям способствуют не только внутриобщинные процессы, но и внешние факторы. В Германии, например, среди основных задач интеграции иммигрантов значатся и такие, как осуществление мероприятий на федеральном и локальном уровнях по поддержанию такой этнокультурной среды, которая была бы сходной со средой, существующей в стране исхода (организация классов по изучению родного языка, проведение этнических фестивалей, создание этнических обществ и т.п.). Все это объективно способствует искусственному поддержанию барьера между новыми этническими меньшинствами и принимающим обществом.
Следует отметить, что для существенной части иммигрантов (особенно в первом поколении), далеко не свободно владеющих языком принимающей страны, родственные и земляческие каналы коммуникации играют огромную роль. Так было, например, в период «золотого века» иммиграции в Соединенные Штаты, когда там появлялись многочисленные польские, венгерские, немецкие и иные печатные издания. По мере врастания иммигрантов в американское общество тираж и само число подобных газет и журналов неуклонно сокращались.
Нынешняя ситуация отличается от исторических прецедентов сразу в нескольких отношениях. Во-первых, в социокультурном плане представители исследуемых миграционных волн куда более удалены от реалий страны пребывания. Во-вторых, их общины более замкнуты по отношению к окружающему обществу, тяготеют к модели «гетто». В-третьих, они постоянно продолжают подпитываться земляками с родины, в том числе и по нелегальным каналам. И, в-четвертых, современная коммуникационная «близость» всех частей мира позволяет сохранять и поддерживать связь даже с самыми отдаленными странами исхода мигрантов (доставка газет, журналов, видеофильмов и т.д.).
В последние два десятилетия облик этнических общин во все большей степени начинают определять дети иммигрантов, выросшие в принимающих странах, а часто здесь и родившиеся. С каждым годом доля детей и подростков из семей иммигрантов становится все более внушительной, в том числе и за счет более высоких, чем у местного населения, показателей рождаемости.
Социализация молодого поколения протекает под воздействием, зачастую конфликтным, двух различных культур - семьи и местной общины, с одной стороны, и более широкого окружения - с другой. В конечном счете это поколение оказывается вне той и другой культуры, оно маргинально по отношению к обеим. Этот процесс вписывается в более широкий - в трансформацию иммигрантской культуры в этническую.
«Городское гетто», населенное этническими меньшинствами, превратилось в постоянный источник напряженности. «Цветные» - на сегодняшний день наиболее предрасположенная к активному протесту категория маргиналов. Они не только являют собой явный и вопиющий диссонанс с традиционной политической культурой, но и оказываются существенным фактором воздействия на другие социальные группы в обществе.
Если вспышки массовых волнений обитателей этнических общин, хоть и стали привычными, но все же носят спорадический характер, то проявления социальных аномалий имеют повседневный, устойчивый и масштабный характер. Одна из главных и усугубляющихся проблем, конечно, связана с криминогенной ситуацией. Преступность во всех ее формах и проявлениях - от подростковых банд, до организованной и структурированной на городском уровне - стала настоящим бедствием этнических анклавов и прилегающих к ним территорий.
Если усредненно оценивать ситуацию в странах Западной Европы, то окажется, что за пределами относительно замкнутых этнических общин живет менее трети иммигрантов (при этом они чаще всего остаются в орбите их воздействия). Ситуация в общинах и вокруг них (криминальная в особенности, но не только она) постоянно подпитывает процесс «разбегания» несхожих этнических общностей. Такое отторжение иногда прослеживается и в отношениях между разными иммигрантскими сообществами (например, между азиатскими общинами и выходцами из Вест-Индии).
Как представляется, в последние годы в отношении к иммиграции в Европе обозначился очевидный качественный сдвиг. Ситуация явно перешла за черту терпимости. В ряде стран уровень миграционного «насыщения» приблизился или быстро приближается к пределу, за которым дальнейшая количественная динамика будет все более активно воздействовать на внутреннюю социально-политическую ситуацию.
Своеобразным барометром антииммигрантских настроений стали периодические успехи на выборах праворадикальных партий (во Франции, Нидерландах, Дании, Австрии и т.д.). И уж совсем новым явлением стало перехватывание (пусть даже тактическое) лозунгов радикалов вполне умеренными партиями. Так, на выборах в Нидерландах в январе 2003 г. лейбористская Партия труда фактически переняла значительную часть установок «Списка Фортэйна». Кстати, сам П.Фор-тэйн годом раньше получил в Роттердаме 35% голосов избирателей (2, с. 118). В достаточно сложном положении оказались некоторые социал-демократические партии, у которых борьба за обеспечение прав иммигрантов напрямую сопрягалась с собственными фундаментальными ценностными установками.
В новое столетие Западная Европа вступила с новыми многочисленными (и растущими) этническими меньшинствами, которые отличаются от коренного населения в конфессиональном, языковом, культурном отношениях. Они, как правило, не стремятся слиться с окружением, принять утвердившиеся в стране пребывания обычаи, образ жизни. Более того, они четко осознают свою этническую специфику, свои интересы и возможность их отстаивать и используют политические и иные методы, утвердившиеся в ареале нового проживания. Примером такого рода могут служить массовые демонстрации во Франции против запрета на ношение мусульманских платков в учебных заведениях страны.
Еще одной относительно новой тенденцией стал «перенос» в европейские страны «внешних» политических проблем, которые к этим странам прямого отношения не имеют. Возможно, первым громким звонком подобного рода стали массовые выступления курдов в связи с арестом их лидера Аджалана. Они имели место сразу в нескольких странах и произвели на европейцев сильное впечатление. А события, связанные с Аль-Каидой и оккупацией Ирака, придали этому феномену характер постоянного явления.
В настоящее время 80% европейцев выступают за усиление контроля на внешних границах ЕС, при этом, правда, 56% - не против целевого приглашения иностранных рабочих и специалистов. Опросы общественного мнения показывают, что европейцы все чаще заявляют о необходимости защиты собственной культуры, собственного образа жизни.
Если все преграды перед желающими въехать в европейские страны будут сняты, то совершенно ясно, что в предельно короткие сроки этническая структура обширных районов Европы может измениться радикальным образом. В этом случае
речь пойдет уже не столько о миграции, сколько о переселении народов. Но даже если Европа ужесточит правила въезда, это не изменит ситуацию, поскольку процесс иммиграции оказался необратимым. Следует признать, что в начале XXI в. национально-этническая и конфессиональная структура европейского населения оказалась уже совершенно иной, нежели та, что наблюдалась в начале послевоенного периода.
Список литературы
1. Галкин А.А. Новые времена - новые проблемы // Государство и общество в условиях глобализации: Взгляд слева / Под общ. ред. Галкина А.А. - М., 2003. - 326 с.
2. Григорьев А. XXI век: Расходящиеся дороги развития // Космополис. - М., 2002. -№ 1. - С. 109-120.
3. Мюле Р. Использование иностранной рабочей силы в Швейцарии (1945-1970 гг.) // Миграция и мигранты в мире капитала. - Киев, 1990. - 184 с.
4. Салмин А.М. Маргинализация и идеологические блуждания: Французский опыт // На изломах социальной структуры / Под. общ. ред. Галкина А.А. - М., 1987. -316 с.
5. Шене Ж.-К. Эмиграция из Центральной и Восточной Европы // Актуал. пробл. Европы: Экономика, политика, идеология: Реф. сб. / РАН. ИНИОН. - М., 1992. - Вып. 1. -С. 61-62.
6. Bolay J.-C., Vorlet J.-P. The foreign population resident in Switzerland. - Lozanne, 1988. - 23 p.
7. Britain, 1972. An official handbook. - L., 1973. - 684 p.
8. Castles S., Kozack G. Immigrants workers and class structure in Western Europe. -Oxford, 1983. - 402 p.
9. Grecic V. Modern work-force migration in Europe. - Belgrade, 1975.
10. International migration in Europe. - Belgrade, 1975.
11. International migration today. - P., 1988. - Vol.2: Imerging issue / Ed. by Stahl C. -
286 p.
12. IOM's seminar on trafficking in migrants // IOM news. - Geneva., 1994. - 11 p.
13. Joly D. Refugees: Asylum in Europe. - L., 1992. - 176 p.
14. Mariotti C. Chandestini d'Italia //Espresso. - Rome, 1989. - N 11, P. 32-37.
15. Migrants in Europe. - Strasbourg, 1987. - 260 p.
16. Smith A. Ethnic revival in modern world. - Cambridge, 1981. - 138 p.
17. Togora Y. Migrants workers in France. - Lozanne, 1988. - XI, 157 p.
18. Turkish workers in Europe: A socio-economic reappraisal. - Leiden, 1996. - VII, 425 p.
