CC BY
231В.М.Алпатов ЕВГЕНИЙ ДМИТРИЕВИЧ ПОЛИВАНОВ
Евгений Дмитриевич Поливанов (28.2.(12.3.)1891-25.1.1938) был лингвистом исключительно широких интересов, внесшим вклад во многие области общего и частного языкознания.
Недолгая жизнь ученого была богата событиями, его интересы далеко не исчерпывались лингвистикой. Евгений Дмитриевич родился в Смоленске в дворянской семье, окончил гимназию в Риге. В 1908 г. он поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета и окончил его в 1912 г., его главным учителем там был Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ (1845-1929). Одновременно он в 1909-1911 гг. прошел курс японского разряда Практической восточной академии. Японский язык тогда почти не был известен в России, а после поражения России в русско-японской войне общественный интерес к Японии резко повысился. Евгений Дмитриевич наряду с учившимся вместе с ним в Практической восточной академии Николаем Иосифовичем Конрадом (1891-1970) стал основателем научного изучения японского языка в нашей стране.
По окончании университета Поливанов был оставлен там для приготовления к профессорскому званию. В 1913 г. он был приглашен Николаем Яковлевичем Марром (1864-1934), тогда деканом восточного факультета Петербургского университета, занять вакантную кафедру японского языка; 22-летний ученый был утвержден в звании приват-доцента. Трижды, в 1914, 1915 и 1916 гг., он совершил научные экспедиции в Японию, где изучал различные диалекты японского языка в полевых условиях, работал в фонетической лаборатории Императорского университета в Токио, общался с японскими языковедами, которые впоследствии отмечали его влияние на их научные взгляды. Ряд японских
диалектов был описан Евгением Дмитриевичем впервые, ему также удалось первым в мировой японистике разобраться в характере музыкального японского ударения. Большинство публикаций Поливанова этого времени посвящены японскому языку, однако печатался он и по вопросам общего языкознания и индоевропеистики. В эти же годы вместе с Виктором Борисовичем Шкловским (1893-1984), Львом Петровичем Якубин-ским (1892-1945) и Романом Осиповичем Якобсоном (1896-1982) стал основателем ОПОЯЗ (Общества по изучению поэтического языка), вокруг которого сложилась известная формальная школа литературоведов.
В 1917 г. Евгений Дмитриевич, всегда интересовавшийся политикой, не прерывая занятий наукой, начинает активно участвовать в общественной жизни. После Февраля он стал членом Всероссийского совета крестьянских депутатов, от него был прикомандирован к Министерству иностранных дел Временного правительства, где некоторое время заведовал отделом печати. Первоначально он примыкал к левому крылу меньшевиков, а после Октября перешел к большевикам. В ноябре 1917 г. он стал одним из двух заместителей наркома иностранных дел Л.Д.Троцкого, в наркомате он ведал восточными делами и отношениями с Германией, готовил первоначальный вариант Брестского мира, возглавлял работу по подготовке к печати секретных договоров царского правительства.
В январе 1918 г. Поливанову пришлось уйти из Наркомата иностранных дел из-за конфликта с Троцким. Его деятельность в 19181921 гг. была активной: он заведовал Восточным отделом Информационного бюро Северной области, организатором китайской коммунистической секции при Петроградском комитете РКП(б), с отрядами красных китайцев участвовал в гражданской войне. При этом он не прекращал преподавания в Петроградском университете, несмотря на конфликты с большинством профессуры, не принимавшим революцию. В 1919 г. в возрасте 28 лет Евгений Дмитриевич получил звание профессора. В этом же году он был принят в РКП(б) (выбыл в 1926 г. в связи с прогрессирующей наркоманией).
В 1921 г. Евгений Дмитриевич навсегда уехал из Петрограда. Несколько месяцев он работал в Москве в должности заместителя начальника Дальневосточного отдела Коминтерна, одновременно преподавал в Коммунистическом университете трудящихся Востока (КУТВ). В том же году он был командирован в Ташкент для подготовки восстания в Синь-цзяне, организовать которое не удалось. В Ташкенте Поливанов оставался до 1926 г. (в 1924 г. приезжал в Москву и читал курс японского
языка в Военной академии). Постепенно он отходил от административной деятельности, хотя некоторое время возглавлял Главлит Узбекистана. Основное место в его деятельности теперь занимали наука и преподавание, а также участие в языковом строительстве. Он был профессором первого в регионе Среднеазиатского государственного университета, активно выступал по вопросам формирования новой литературной нормы для узбекского и других тюркских языков, создания алфавитов для этих языков. Большинство публикаций Поливанова тех лет посвящено тюркским языкам, однако он печатал и работы по японскому, китайскому, грузинскому и др. языкам, по теории лингвистики.
В 1926 г. Евгений Дмитриевич несколько месяцев преподавал во Владивостоке, по некоторым данным, в это время еще раз посетил Японию. Из Владивостока он переехал в Москву, куда был приглашен в качестве "красного профессора", способного вести борьбу с традиционной наукой. Московский период (1926-1929) стал самым плодотворным в жизни ученого. Он в это время возглавлял лингвистическую секцию Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН), заведовал кафедрой национальных языков КУТВ, был профессором Московского института востоковедения. За эти годы он подготовил большое количество книг и статей по разнообразным проблемам общего и частного языкознания, активно участвовал в языковом строительстве.
Удачно складывавшаяся научная карьера рухнула в 1929 г. в связи с принципиальностью Евгения Дмитриевича. Он активно не принимал ненаучные положения "нового учения о языке" Н.Я.Марра (долгое время покровительствовавшего Поливанову) и решил открыто против него выступить. В феврале 1929 г. по инициативе Евгения Дмитриевича в Коммунистической академии состоялась "поливановская дискуссия", на которой значительный численный перевес имели сторонники Н.Я.Марра. В заключительном слове Поливанов сказал: "Имею дело здесь с верующими — это прежде всего. Было бы смешно мне ставить своей задачей переубедить верующих" (Поливанов, 1991: 547).
Началась борьба с "поливановщиной" и травля ученого в печати. Не дожидаясь административных мер, Евгений Дмитриевич решил вернуться в Среднюю Азию, где, как ему тогда казалось, к нему хорошо относились местные руководители. С конца 1929 г. он начал работать в Самарканде в Узбекском государственном научно-исследовательском институте культурного строительства, в 1931 г. вместе с институтом переехал в Ташкент.
В 1929-1931 гг. в Москве еще продолжали выходить работы Поливанова, однако после выхода в 1931 г. книги "За марксистское языкознание", где он повторил резкие оценки марризма, ученый потерял возможность печататься в Москве и Ленинграде. После этого до 1937 г. он мог публиковаться лишь в малоизвестных среднеазиатских изданиях или за рубежом, в том числе в "Трудах Пражского лингвистического кружка", куда он посылал свои рукописи через Р.Якобсона. Однако и здесь большинство отправленных работ остались неопубликованными. Ташкентские публикации Поливанова в основном посвящены узбекскому и бухарско-еврейскому языкам.
Надежды Евгения Дмитриевича на спокойную работу в Узбекистане не оправдались: господство марризма распространилось и сюда. Ему не разрешили преподавать в Среднеазиатском университете, а из института, где он работал, ему в 1933 г. пришлось уйти под давлением марристов. Некоторое время он был без постоянной работы, но в 1934 г. киргизский тюрколог Касым Тыныстанов (1901-1938) пригласил его во Фрунзе (ныне Бишкек), где он стал работать в Киргизском институте культурного строительства, затем переименованном в Киргизский институт языка и письменности, и преподавать в педагогическом институте. Во Фрунзе его положение на некоторое время улучшилось. Двумя основными направлениями его научной деятельности в 1934-1937 гг. были изучение дунганского языка и киргизского эпоса "Манас". Совместно с дунганским ученым Юсупом Яншансином он создает дунганскую письменность на латинской основе, участвует в нескольких дунганских экспедициях. В это же время он пишет последнюю работу по теории языка — "Словарь лингвистических терминов". Он делает попытку вернуться в большую науку, послав рукопись словаря в Ленинград, однако последователи Н.Я.Масра ее отвергли, словарь опубликован лишь в 1991 г.
1 августа 1937 г. ученый был арестован во Фрунзе на основании присланной из Москвы шифротелеграммы, а затем этапирован в Москву. Основанием для ареста были прежние, давно прервавшиеся связи с Л.Д.Троцким, однако затем дело было переориентировано на "шпионаж в пользу Японии". В заявлении Евгения Дмитриевича от 1 октября 1937 г. говорилось: "Прошу о прекращении тяжелых приемов допроса (физическим насилием), так как эти приемы заставляют меня лгать и приведут только к запутыванию следствия. Добавлю, что я близок к сумасшествию"; (цит. по Ашнин, Алпатов, 1997: 128), сохраняется текст оригинала. На суде 25 января 1938 г. Поливанов отказался от признания вины, что не имело никакого значения. В тот же день он был расстрелян
(Ашнин, Алпатов, 1997: 137). Реабилитирован Поливанов был лишь 3 апреля 1963 г.
Лингвистическая концепция Поливанова отразила многие черты новой, структуралистской лингвистической парадигмы, сложившейся в эпоху, когда работал ученый: понимание языка как системы, стремление рассматривать явления языка в их взаимосвязи, точность и четкость формулировок, признание правомерности синхронного подхода к языку, специальный интерес к фонологии. Вместе с тем он был продолжателем традиции, заложенной его учителем И.А.Бодуэном де Куртенэ. Поливанов писал: "Относительно прошумевшей посмертной книги де Соссюра можно уверенно утверждать, что в ней нет никаких новых положений, которые не были бы нам уже известны из учения Бодуэна де Куртенэ" (Поливанов, 1968: 185). Если перечисленные выше черты структуралистской парадигмы объединяли концепции Соссюра и Бодуэна де Куртенэ, то там, где эти концепции расходились, Евгений Дмитриевич последовательно продолжал и развивал идеи учителя. Вместо соссюровского понимания синхронии и диахронии как двух осей, не имеющих связи между собой, два выдающихся ученых рассматривали языковую статику как предельный случай динамики. Статическое исследование языка правомерно и необходимо, но оно неполно без изучения динамики, развития языка. Не принимал Поливанов вслед за своим учителем и тезис о несистемности диахронии, стремясь выявить системный характер языковых изменений, обусловленность одних изменений другими; классический пример — статья о "цепочечных" изменениях фонологической системы северных японских диалектов (Поливанов, 1924). Отличался Евгений Дмитриевич от большинства соссюрианцев и отказом ограничиваться рассмотрением "языка в самом себе и для себя"; для него всегда были характерны как интерес к проблемам социального функционирования языка, так и учет психологии носителей языков.
Наряду с развитием идей И.А.Бодуэна де Куртенэ Евгений Дмитриевич стремился к построению марксистской теории языка. Реально влияние марксизма проявилось прежде всего в двух пунктах: в подробном анализе социальных характеристик языка и в стремлении найти в закономерностях истории языков отражение законов диалектики. В частности, изменения фонологической системы путем скачка, ставшего результатом постоянно накапливавшихся изменений, он оценивал как проявление закона перехода количества в качество. Пытался он применить к лингвистике и другие теории, разработанные за ее пределами, в том чис-
ле концепцию исторического развития (историологии) видного историка Н.И.Кареева.
И под влиянием идей своего учителя, и под влиянием марксизма Евгений Дмитриевич отстаивал активный подход лингвиста к языку, тесную связь науки о языке с практикой; закономерным было его многолетнее участие в языковом строительстве. Он писал в книге "За марксистское языкознание": "Лингвист... слагается: 1) из реального строителя (и эксперта в строительстве) современных языковых (и графических) культур, для чего требуется изучение языковой современной действительно -сти, самодовлеющий интерес к ней и — скажу более — любовь к ней; 2) из языкового политика, владеющего (хоть и в ограниченных, пусть, размерах) прогнозом языкового будущего опять-таки в интересах утилитарного языкового строительства (одной из разновидностей "социальной инженерии" будущего); 3) из "общего лингвиста", и в частности лингвистического историолога (здесь, в "общей лингвистике", и лежит философское значение нашей науки); 4) из историка культуры и конкретных этнических культур" (Поливанов, 1960: 271). Особо здесь отметим специфический интерес бодуэновской школы к прогнозированию будущего развития языков. Последователи Ф. де Соссюра из этих четырех задач вторую и четвертую отбрасывали совсем, а две другие сужали, отрывая, в частности, "изучение языковой современной действительности" от решения практических задач.
В области фонологии Поливанов устойчиво сохранял подход, предложенный И.А.Бодуэном де Куртенэ, сохраняя, в частности, психологическое понимание фонемы, от которого в итоге отказался другой крупнейший представитель бодуэновской школы Л.В.Щерба. До конца жизни Евгений Дмитриевич сохранял термины "психофонетика" как синоним термина "фонология" и "звукопредставление". Одной из наиболее известных за рубежом его работ стала статья, посвященная психологическому восприятию звуков чужого языка в связи с фонологической системой своего языка (РоИуяпоу, 1931); русский вариант статьи включен в (Поливанов, 1968). Занимался он и вопросами структуры слога в языках разных типов.
Одной из оригинальных черт научного творчества Поливанова стал значительный интерес к изучению просодических явлений, прежде всего ударения и интонации. Начав с детального анализа японского ударения, он затем много занимался сопоставлением акцентуационных характеристик языков разного строя, заложив основы просодической ти-
пологии; особенно много об этом сказано в опубликованном томе "Введения в языкознания для востоковедных вузов" (Поливанов, 19281991).
Помимо синхронных исследований фонологии и акцентуации ученый много занимался вопросами исторической фонологии, прежде всего в связи с общей проблемой причин языковых изменений, исследовавшейся им преимущественно на фонологическом материале. Он указывал, что эти изменения происходят не в индивидуальной психической деятельности людей, а имеют коллективный характер. Однако он спорил с марри-стами, предлагавшими непосредственно объяснять всякие языковые изменения экономическими и политическими причинами. Он указывал, что такие причины влияют на изменения в языке лишь косвенно, влияя на "социальный субстрат" носителей того или иного языка, заставляя тех или иных людей менять язык, притом что на новый язык могут переноситься прежние привычки, а также способствуя или препятствуя языковым контактам. Основную же роль в языковом развитии играют внутриязыковые причины.
Среди этих причин Поливанов особо выделял (и тут следуя за И.А.Бодуэном де Куртенэ) "стремление уменьшить (сэкономить) расход трудовой энергии"; "это общая черта для всевозможнейших видов продуктивно-трудовой деятельности человечества" (Поливанов, 1968: 81). Однако "экономия трудовой энергии склонна осуществляться (и фактически осуществляется) именно лишь до тех пор, пока сокращение энергии не угрожает бесплодностью всего данного трудового процесса (т.е. недостижением той цели, для которой данный труд вообще предпринимается)" (Поливанов, 1968: 81). Если экономия превышает некоторый предел, мы уже не можем "быть услышанными и понятыми" (Поливанов, 1968: 82). То есть стремление говорящего к экономии произносительной (или письменной) работы ограничивается противоположным стремлением слушающего к максимальной разборчивости. Такая концепция повлияла, в частности, на Р.Якобсона и (видимо, через его посредство) стала основой известных идей Андре Мартине (1908-1999), проявившихся в его книге "Принцип экономии в фонетических изменениях".
Другим вкладом Евгения Дмитриевича в диахроническую фонологию была теория конвергенций и дивергенций. Эта теория была им кратко изложена в статье (Поливанов, 1928) и более подробно в статье "Мутационные изменения в истории языка", не изданной при жизни и включенной в посмертное издание (Поливанов, 1968). Здесь изменения фоно-
логических систем рассматриваются как дискретные (мутационные), этот процесс может приводить к разным результатам. Наряду с изменениями, влияющими лишь на качество отдельных фонем и не затрагивающими системы, могут происходить "изменения в самом составе фонологической системы, обусловливающие изменение числа элементов этой системы: 1) дивергенции, т.е. изменения, ведущие к увеличению числа элементов системы; 2) конвергенции, т.е. изменения, ведущие к уменьшению числа элементов системы... Наиболее крупными (по своим результатам) изменениями следует считать, разумеется, не процессы внутрифонемного порядка, а дивергенции и конвергенции" (Поливанов, 1968: 98-99). При этом именно конвергенции — "наиболее важный класс историко-фонетических изменений", тогда как весьма часто "сопровождающие их дивергенции являются зависимыми от них" (Поливанов, 1968: 99).
Именно конвергенции являются результатом действия экономии трудовых процессов: они "есть не что иное, как неосознание (младшим поколением) того различия.., которое еще существовало (т.е. сознавалось) у старшего поколения" (Поливанов, 1968: 99). Ученый исследовал разнообразные примеры конвергенций в истории разных языков, более всего японского. Отметим, что во многих случаях у него речь идет об исторических процессах, не отразившихся в исторических памятниках и восстановленных методом внутренней реконструкции. Концепция развития фонологических систем через процессы конвергенций и сопровождающих их дивергенций также нашла развитие в лингвистике.
Помимо исследований общих процессов развития языков Поливанов много занимался и сравнительно-историческими исследованиями. Наряду с работами по индоевропеистике у него были и работы, посвященные выявлению родственных связей языков иных семей, в частности японского и корейского. Впервые им были отмечены сходства между японским языком и малайско-полинезийскими (в современной терминологии, австронезийскими). Корейский же язык он относил к алтайским.
И в области компаративистики Евгений Дмитриевич постоянное поднимал общетеоретические проблемы, высказывая нетрадиционные точки зрения по вопросам языкового родства. В развитие идей И.А.Бодуэна де Куртенэ он выдвинул положение о существовании гибридных по происхождению языков: "Японский язык гибридный по происхождению, амальгама южных, островных, аустронезийских и, с другой стороны, западных континентальных, общих и корейскому (и другим восточноазиатским континентальным "алтайским языкам") элементов"
(Поливанов, 1968: 151-152). Современная компаративистика, однако, как правило, не принимает такой подход: каждый язык относят лишь к одной семье. Японский же язык теперь относят к алтайской семье, хотя ряд древних австронезийских заимствований там существует (Старостин, 1991).
Нетривиальную точку зрения Поливанов выдвигал и в отношении связи языкового родства со структурными характеристиками языков. Здесь, разумеется, нет взаимно однозначного соответствия, однако "сходство в общей фонетико-морфологической характеристике (так называемом строе) языков уже может служить компасом для их генетического сближения" (Поливанов, 1968: 152). Впервые им также выдвинута идея о возможности построения сравнительной грамматики неродственных языков, естественно, не любых, а таких, где имеются массовые заимствования из одного в другой; он предлагал, в частности, построить сравнительную грамматику китайского языка и китайской подсистемы японского языка (Поливанов, 1928-1991: 51). И в исторических, и в компаративных исследованиях уче-ный широко пользовался двумя новыми для того времени методами: методом внутренней реконструкции и методом типологической верификации путем сопоставления с процессами, проходившими в истории других языков; оба метода сейчас широко используются.
Сравнительно мало среди сохранившихся трудов Евгения Дмитриевича тех, которые были бы посвящены вопросам теории грамматики. Однако в его грамматиках конкретных языков затрагиваются и общетеоретические проблемы, в том числе проблемы слова и частей речи. Поливанов стремился найти четкие критерии для членения текста на слова. В ранних работах он предлагал выделять слова на основе акцентуационных признаков (Поливанов, 1917: 64), позже он дополнял этот критерий критерием синтаксической самостоятельности (Плетнер, Поливанов, 1930: 144-146). Для японского языка он выделял части речи последовательно на основе морфологических критериев (Плетнер, Поливанов, 1930: XIX-XXII), однако в (Иванов, Поливанов, 1930) для лишенного словоизменения китайского языка предлагалось выделять части речи по синтаксическим критериям. К сожалению, грамматическая часть "Введения в языкознание для востоковедных вузов" до нас не дошла.
Евгений Дмитриевич также был одним из основателей изучения жестов, ономатопоэтических слов ("звуковых жестов") и использования просодических характеристик для выражения эмоций. Этому была специально посвящена одна из ранних его статей (Поливанов, 1916), пере-
печатанная в (Поливанов, 1968); именно эта работа связывала его с ОПОЗом. Позже он писал: "Значение слов дополняется разнообразными видоизменениями звуковой стороны, куда входит главным образом мелодия голосового тона (а кроме нее, еще темп речи, различные степени силы звука, разные оттенки в звукопроизводных работах отдельных органов, например вялая или энергичная их деятельность и пр. и пр.), и, наконец, жестами. Не надо думать, что эти стороны речевого процесса есть нечто не подлежащее ведению лингвистики, т.е. науки о языке. Только, разумеется, рассмотрение этих фактов... составляет особый самостоятельный раздел лингвистики" (цит. по Ларцев, 1988: 22).
Большой вклад Евгений Дмитриевич внес и в изучение конкретных языков. Особенно надо отметить его грамматики китайского (Иванов, Поливанов, 1930) и японского (Плетнер, Поливанов, 1930) языков (первая фактически состоит из двух грамматик разных авторов под одной обложкой, вторая основана на единой концепции, разработанной Поливановым). Большой вклад он внес и в изучение узбекского языка (Поливанов, 1926; Поливанов, 1933). К сожалению, ряд грамматик Евгения Дмитриевича не был издан и до нас не дошел.
Наконец, важное значение имеют работы ученого по социальному функционированию языка. Он фактически стал одним из основоположников социолингвистики. Ряд его работ посвящен социальной дифференциации языка, см. особенно включенные в книгу "За марксистское языкознание" и перепечатанные в (Поливанов, 1968) работы "О фонетических признаках социально-групповых диалектов и, в частности, русского стандартного языка" и "Фонетика интеллигентского языка".
Важны и идеи ученого о теоретических основах языковой политики. Он писал: "Фонетику и морфологию декретировать нельзя.., ибо они усваиваются в таком возрасте, для которого не существует декретов" (Поливанов, 1927: 227). Однако возможны и необходимы сознательное конструирование письменности и до определенной степени лексики, а также рациональный выбор той или иной основы для формирования литературного языка. В собственно лингвистическом плане литературный язык и диалекты равноправны (он описывал в одном ряду японский литературный язык и диалекты), однако социально разновидности языка не равноправны: "Никогда, в борьбе за роль литературного диалекта, язык деревни или вообще экономически менее развитого коллектива не выходит победителем над языком города или вообще более развитого в экономическом отношении района" (Поливанов, 1928: 324). Также и кириллический алфавит сам по себе не хуже и не лучше латинского (Полива-
нов, 1928: 321-322), но латиница для языков народов СССР предпочтительнее по социальным причинам: она интернациональна и рассчитана на "сближение приемов графического общения в международном масштабе" (Поливанов, 1928: 315).
Оценивая изменения в русском языке после революции, Поливанов подчеркивал, что в самом языке не произошло никакой революции (как утверждали марристы), но произошло "крупнейшее изменение контингента носителей (т.е. социального субстрата) нашего стандартного (или так называемого литературного) общерусского языка.., бывшего до сих пор классовым или кастовым языком узкого круга интеллигенции.., а ныне становящегося языком широчайших — и в территориальном, и в классовом, и в национальном смысле — масс" (Поливанов, 1968: 189). В то же время он фиксировал и частные изменения: появление новой лексики, широкое использование аббревиатур.
Евгений Дмитриевич Поливанов был человеком исключительного таланта. Как отмечено в его показаниях на следствии, он владел 18 языками (Ашнин, Алпатов, 1997: 128). Ему ничего не стоило, например, переводить с листа Гёте с немецкого на узбекский (Ларцев, 1988: 24). Хорошо знавший его В.Б.Шкловский писал в 1984 г.: "Поливанов был обычным гениальным человеком. Самым обычным гениальным человеком" (Ларцев, 1988: 189). А ученый более позднего поколения, Михаил Викторович Панов (1920-2001), никогда не видевший Поливанова, писал: "Гениальный языковед, замечательный полиглот и филолог-энциклопедист" (Панов, 1967: 381). Но жизнь его была насильственно прервана столь рано, а очень многие его труды не дошли до нас; составленный Л.Р.Концевичем их список (Ларцев, 1988: 313-324) содержит более 200 названий.
Литература
Ашнин Ф.Д., Алпатов В.М. Из следственного дела Е.Д.Поливанова // Восток. — М.,
1997. — № 5. — С. 124-142. Иванов А.И., Поливанов Е.Д. Грамматика современного китайского языка // Труды Московского института востоковедения им. Н.Нариманова. — М., 1930. — Т. 15. — 304 с. Ларцев В.Г. Евгений Дмитриевич Поливанов. Страницы жизни и деятельности. — М.,
1988. — 328 с. Панов М.В. Русская фонетика. — М., 1967. — 436 с.
Плетнер О.В., Поливанов Е.Д. Грамматика японского разговорного языка // Труды Московского института востоковедения им. Н.Нариманова. — М., 1930. — 189, XXXXV с. Поливанов Е.Д. По поводу "звуковых жестов" японского языка // Сборники по теории
поэтического языка. — Пг., 1916. — Вып. 1. — С. 31—41. Поливанов Е.Д. Психофонетические наблюдения над японскими диалектами. — Пг., 1917.
— 113 с.
Поливанов Е.Д. Вокализм северо-восточных японских говоров // Докл. АН СССР, Сер. В.-Л., 1924. — С. 106-108.
Поливанов Е.Д. Краткая грамматика узбекского языка. —Ташкент, 1926. — 123 с. Поливанов Е.Д. О литературном (стандартном) языке современности // Родной язык в
школе. — М., 1927. — Кн. 1. — С. 225 -235. Поливанов Е.Д. Основные формы графической революции в турецких письменностях
СССР // Новый Восток. — Баку, 1928. — Кн. 23/24. — С. 314-330. Поливанов Е.Д. Факторы фонетической эволюции языка как трудового процесса. 1. Оозор процессов, характерных для языкового развития в эпохи натурального хозяйства // Учен. зап. Ин-та яз. и лит. РАНИОН. — М., 1928. — Т. 3. — С. 20-42. Поливанов Е.Д. Введение в языкознание для востоковедных вузов. — Л., 1928. — VI, 220 с.; Перепечатано в книге: Поливанов Е.Д. Труды по восточному и общему языкознанию. — М., 1991. — 624 с. Поливанов Е.Д. Русская грамматика в сопоставлении с узбекским языком. — Ташкент, 1933. — 182 с.
Поливанов Е.Д. Историческое языкознание и языковая политика // Звегинцев В.А. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях. — М., 1960. — Ч. 2. — С. 263-278.
Поливанов Е.Д. Статьи по общему языкознанию. — М., 1968. — 376 с.
Поливанов Е.Д. Заключительное слово: Из стенограммы 25 февр. 1929 г. // Поливанов
Е.Д. Труды по общему и восточному языкознанию. — М., 1991. — 624 с. Старостин С.А. Алтайская проблема и происхождение японского языка. — М., 1991. — 399 с.
Polivanov E. La perception des sons d'une langue étrangère // Travaux du Cercle linguistique de Prague. — Prague, 1931. — 4. — P. 79-96.
Основные работы Е.Д.Поливанова
Поливанов Е.Д. Психофонетические наблюдения над японскими диалектами. — Пг., 1917.
— 113 с.
Поливанов Е.Д. О русской транскрипции японских слов // Труды японского отдела Императорского общества востоковедения. — Пг., 1917. — Вып. 1. — С. 15-36.
Поливанов Е.Д. Лекции по введению в языкознание и общей фонетике. — Берлин, 1923. — 96 с.
Поливанов Е.Д. Введение в изучение узбекского языка: (Пособие для самообучения). — Ташкент, 1925. — Вып. 1. Краткий очерк узбекской грамматики. — 97 с.; Вып. 2. Тексты для чтения. — 132 с.
Поливанов Е.Д. Краткая грамматика узбекского языка. — Ташкент; М., 1926. — 132 с.
Поливанов Е.Д. Краткая фонетическая характеристика китайского языка (пекинского говора северно-мандаринского наречия). — М., 1927. — 25 с.
Поливанов Е.Д. Введение в языкознание для востоковедных вузов — Л., 1928. — VI, 220 с.
Поливанов Е., Попов-Татива Н. Пособие по китайской транскрипции. — М., 1928. — 92 с.
Иванов А.И., Поливанов Е.Д. Грамматика современного китайского языка // Труды Моск. ин-та им. Н.Нариманова - М., 1930. - Т. 15. - 304 с.
Плетнер О.В., Поливанов Е.Д. Грамматика японского разговорного языка // Труды Моск. ин-та им. Н.Нариманова. — М., 1930. — Т. 14. — 189, XXXXV с.
Поливанов Е.Д. За марксистское языкознание. — М.,1931. — 184 с.
Поливанов Е.Д. Историко-фонетический очерк японского консонантизма // Учен. зап. Инта яз. и лит. РАНИОН, Лингв. секция. — М., 1931. — Т. 4. — С. 147-188.
Поливанов Е.Д. Русская грамматика в сопоставлении с узбекским языком. — Ташкент, 1933. — 182 с.
Поливанов Е.Д. Материалы по грамматике узбекского языка. — Ташкент, 1935. — Вып. 1. Введение. — 48 с.
Поливанов Е.Д. Опыт частной методики преподавания русского языка узбекам. — Ташкент; Самарканд, 1935. — Ч. 1. — 91 с. Изд. 2-е: — Ташкент, 1961. — 112 с.
Поливанов Е.Д. Дополнительные предложения к проекту дунганской орфографии. Музыкальное словоударение, или "тоны" дунганского языка. Фонологическая система гань-суйского наречия дунганского языка: О трех принципах построения орфографии // Вопросы орфографии дунганского языка. — Фрунзе, 1937. — С. 25-71.
Поливанов Е.Д. Статьи по общему языкознанию. — М., 1968. — 376 с.
Поливанов Е.Д. Введение в языкознание для востоковедных вузов // Поливанов Е.Д. Труды по восточному и общему языкознанию. — М., 1991. — С. 9-235.
Поливанов Е.Д. Лекции по введению в языкознание и общей фонетике // Там же. — С. 238-270.
Поливанов Е.Д. Словарь лингвистических и литературоведческих терминов (1935-1937) // Там же. — С. 318-473.
Из материалов "поливановской" дискуссии в Коммунистической академии, февр., 1929 г. // Там же. — С. 508-561.
Основные работы о Е.Д.Поливанове
Алпатов В.М. Изучение японского языка в России и СССР. — М., 1988. — С. 35—66.
Алпатов В.М. История лингвистических учений. — М., 2001. — С.245—253.
Апшин Ф.Д., Алпатов В.М. Из следственного дела Е.Д.Поливанова // Восток. — М.,
1997. — № 5. — С. 124-142. ИвановВяч.Вс. Лингвистические взгляды Е.Д.Поливанова // Вопр. Языкознания. — М.,
1957. — № 3. — С. 55-76. Ларцев В. Евгений Дмитриевич Поливанов: Страницы жизни и деятельности. — М., 1988. — 328 с.
Леонтьев А.А. Евгений Дмитриевич Поливанов и его вклад в общее языкознание. — М., 1983. — 74 с.
Леонтьев А.А., Ройзензон Л.И., Хаютин А.Д. Жизнь и деятельность Е.Д.Поливанова // Поливанов Е.Д. Статьи по общему языкознанию. — М., 1968. — С. 7-30.
