Этологическое видение человеческой агрессивности Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 316.6 С.Г. Пилецкий

ЭТОЛОГИЧЕСКОЕ ВИДЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ АГРЕССИВНОСТИ

Автор ставит своей задачей проанализировать тему животной агрессии вообще и человеческой в частности в работах выдающегося этолога и философа Конрада Лоренца.

Ключевые слова: этология, теория естественного отбора, агрессия, эволюционные сдерживатели, меры цивилизованного обуздания агрессивности.

S.G. Piletsky

ETHOLOGICAL VISION OF HUMAN AGGRESSIVENESS

The author undertakes the task to analyze a theme of animal aggression on the whole and human aggression in particular in the works of outstanding ethologist and philosopher Konrad Lorenz.

Key words: ethology, the theory of natural selection, aggression, evolutionary restraints, measures of civilized coercion of aggressiveness.

Чрезвычайная актуальность темы обоснована всей историей рода человеческого. Века шли за веками, эпоха шла за эпохой, мирные эпизоды жизни чередовались с кровавыми, менялись правители, рушились империи, происходила даже смена целых общественно-экономических формаций, а проблема человеческой агрессивности и ее сдерживания как была экзистенциально важна и остро значима, так остается и до сих пор. Без сомнения, она затрагивает самые основы нашего миробытия, самые глубины нашего эмоционально-психологического восприятия и нравственного осознания своего места в этом мире и своих взаимоотношений с другими представителями рода человеческого. И в сонме попыток истолкования человеческой агрессивности на особом месте стоит концепция выдающегося философствующего этолога, лауреата Нобелевской премии, Конрада Лоренца.

В самом начале Конрад Лоренц задает непростой вопрос: «А в чем, собственно, польза агрессивности?» Дарвиновское выражение «борьба за существование» иногда ошибочно интерпретируется как борьба между различными видами. В действительности же, Ч. Дарвин имел в виду то, что действительно движет эволюцию, -это конкуренция между близкими биологическим видами. Что на самом деле приводит вид к исчезновению либо его трансформации в иной вид, так это дающая преимущества «новация», которая волею случая выпадает на одного или нескольких его членов в ходе извечной игры наследственных изменений. Потомки этих «баловней судьбы», превосходя всех остальных в выживании и воспроизводстве, постепенно доводят свое господство до такого уровня, что данный вид будет состоять исключительно из особей, наделенных этой «новацией». Речь идет о благоприобретенных мутациях, разумеется.

Что же касается вредоносных мутаций, то с ними, в принципе, то же самое, но с точностью до наоборот.

Ценность межвидовой борьбы для выживания и развития гораздо более очевидна, нежели в случае внутривидовой конкуренции. Влияние хищника и его жертвы на их обоюдную эволюцию - классический пример того, как селективное давление определенной функции вызывает соответствующую адаптацию. Скорость убегающего копытного заставляет его кошачьих преследователей эволюционировать в сторону огромной силы прыжка и вооружения острыми когтями. Палеонтологические исследования вскрыли впечатляющие примеры подобного эволюционного состязания между оружием нападения и оружием защиты. Но эта борьба между едоком и съедобным никогда не заходит настолько далеко, чтобы хищник вызвал вымирание жертвы: постоянно сохраняется устойчивое равновесие между ними, терпимое для обоих видов. Последние львы вымрут от голода куда раньше, нежели забьют последнюю антилопу или зебру. Что действительно угрожает существованию вида - это не враг, который может съесть, а конкурент. Лоренц приводит следующий пример. В доисторические времена человек завез динго, примитивную одомашненную собаку, в Австралию. Она распространилась на воле и при этом отнюдь не уничтожила ни одного вида своей дичи, а совсем наоборот, стала причиной истребления крупных сумчатых млекопитающих, питавшихся теми же животными, что и она. Крупные сумчатые хищники - «тасманский дьявол» и сумчатый волк - намного превосходили динго по силе, но методы охоты этих относительно бестолковых и медлительных созданий значительно уступали пришельцам. В результате ныне сумчатые хищники существуют только

на Тасмании, куда динго не проникла [1, с. 22-23].

Итак, первое, что мы должны отметить для себя, что существенно, согласно Лоренцу, для понимания феномена агрессивности - это то, что подлинной агрессией можно считать отношения, складывающиеся между представителями одного и того же вида.

Второй важный момент заключается в территориальности агрессии. Кроме интересов социальной организации, требующей единения своих членов, существует явная целесообразность распространить особей данного вида по наличествующей зоне обитания столь равномерно, насколько это возможно. Опасности же перенаселения популяции, обосновавшейся на части данного биотопа, истощения всех его ресурсов, а следовательно, и голода можно избежать лишь взаимным неприятием и отталкивающим действием в отношении животных одного вида, производя регулярные пространственные расстановки наподобие того, как электрические заряды равномерно распределяются по сферической поверхности проводника. В этом, собственно, и есть наибольшая ценность для выживания от внутривидовой агрессивности.

Кстати, видотипические песни птиц играют ту же роль. Из напева определенной птицы другие, еще не имеющие своей территории, узнают, что на это место самец предъявляет свои права. Примечательно, что у многих видов песня показывает, насколько силен и, возможно, насколько стар певец, другими словами - насколько слушателю следует его опасаться.

Конрад Лоренц высвечивает любопытный аспект территориальности. Даже у тех животных, отмечает он, чья территория обусловлена только пространством, их охотничьи угодья не нужно представлять как собственность, определяемую лишь географическими рубежами. Она также детерминируется тем фактом, что у каждой особи готовность к схватке наивысшая в наиболее знакомом месте, т.е. в центре своей территории. По мере того как дистанция от «штабов» возрастает, пропорционально этому снижается и готовность к бою, т.е. по мере того, как окружение становится все более незнакомым и пугающим.

Территория, которой животное неоспоримо владеет, представляет собой, таким образом, по сути, вариацию готовности к схватке, зависящую от места и различных локальных факторов, сдерживающих боевой порыв. Во внутренней территориальной зоне агрессивный побудительный импульс усиливается в геометрической прогрессии по мере приближения к центру. И

этот рост агрессивности настолько велик, что компенсирует все различия у взрослых особей вида. Так что если нам известны территориальные центры двух конфликтующих животных, то при всех остальных равных условиях мы можем с большой долей уверенности предсказать, исходя из места их столкновения, кто из них победит, а именно - тот, кто ближе к дому.

Когда побежденный спасается бегством, инерция реакции обоих животных приводит к тому явлению, которое происходит, если сдвиг фаз входит в режим саморегулирующегося процесса - к колебанию. Отвага возвращается к беглецу по мере его приближения к своему «штабу», в то время как преследователь, напротив, все более и более втягивается вглубь вражеской территории. В конце концов беглец поворачивает и решительно атакует бывшего преследователя, и уже тот в свою очередь побит и изгнан. Все это представление может повторяться по нескольку раз, пока оба бойца в некоторой точке баланса не приходят к определенному затишью, когда они угрожают друг другу, но уже без борьбы.

Третье, что существенно важно, по Лоренцу, для понимания агрессивности - это ее спонтанность. Знание того факта, замечает Лоренц, что импульс агрессивности - значимый видосохра-нительный инстинкт - позволяет нам уяснить в полной мере и его опасность: спонтанность инстинкта - вот что делает его столь опасным. Будь он просто реакцией на определенные внешние факторы, то положение человечества не было бы столь угрожающим, чем оно есть на самом деле, поскольку вызывающие реакцию стимулы с приличной долей успеха можно было бы элиминировать. Центральная нервная система не нуждается в ожидании стимула (в том же смысле, как электрический звонок требует нажатия кнопки), она сама способна продуцировать стимулы, которые и дают естественное, физиологическое, объяснение спонтанности агрессивности.

Если стимул долго отсутствует, организм начинает приходить в состояние общего волнения и беспокойства и приступает к активному поиску недостающего стимула. Этологи называют этот тип целенаправленного поиска «аппетент-ным поведением». Они подчеркивают, что буквально каждый инстинктивный моторный образец, даже простейшая координация движения, дает начало своему собственному, автономному, «аппетиту», как только в адекватной стимуляции ему отказано.

Существует не так уж много таких поведенческих образцов, где бы порог понижения был

столь наглядно и мощно выражен, как это, к сожалению, проявляется во внутривидовой агрессивности. Лоренц приводит любопытные примеры из жизни рыб. Пороговое понижение у рыбы-бабочки заставляет ее в отсутствие членов своего собственного вида находить себе «заменителя», «заместителя» среди членов ближайшего родственного ей вида, а у голубых тригге-ровых рыб - лишь по одному с ними общему признаку - по голубой окраске. У аквариумных цихлид запал агрессивности, который в естественных условиях был бы излит на враждебных территориальных соседей, с легкостью может привести к убийству партнера. Практически все содержатели аквариумов, имеющие этих рыб, замечает Лоренц, допускают следующую общую грубейшую ошибку: молодняк этого вида взращивают в большом аквариуме, чтобы дать им возможность к спариванию более естественным образом. Но когда это происходит, аквариум вдруг становится слишком мал для большинства его обитателей. Он начинает содержать одну единственную восхитительно окрашенную пару в их счастливом союзе, вытеснившую при этом всех остальных. А поскольку остальные не имеют возможности никуда скрыться, они вынуждены нервно кружить по углам ближе к поверхности. Хвосты и плавники их превращаются в лохмотья, и вообще все это представляет собой весьма жалкое зрелище. Содержатель аквариума, сострадая не только преследуемым «горемыкам», но беспокоясь также и о той великолепной чете победителей, успевшей к тому времени уже отметать икру, благоразумно изымает беглецов и оставляет игривую супружескую пару в их одиночном владении резервуаром. Полагая, что на этом его долг выполнен, он, в общем-то, прекращает серьезно волноваться об аквариуме и его содержимом. Однако через несколько дней он, к своему ужасу, обнаруживает мертвую самку, разорванную в клочья, и никаких следов от икры и молодняка.

Этого печального события, повторяющегося с предсказуемым удручающим финалом, в особенности у восточно-индийских желтых циклид и бразильской перламутровой рыбы, можно избежать либо за счет внедрения в аквариум некоего «козлика отпущения», т.е. рыбешки того же вида, либо при помощи более милосердного метода - использования резервуара, достаточного по объему для двух пар и разделенного надвое перегородкой, в каждое из отделений которого и нужно поместить по паре. Теперь каждая рыбка может изливать свой здоровый гнев на соседа одного с ним пола (почти всегда самец против самца, самка против самки) и не «по-

мышлять» о нападении на своего супруга. Как ни странно, но становящаяся все более замутненной, все менее прозрачной от роста водорослей перегородка оказывается непосредственной причиной того, что самец вдруг становится груб к своей «жене». Но как только перегородка, отделяющая апартаменты, очищается, немедленно начинается неистовая, но безвредная для соседа обоюдная стычка, после чего атмосфера внутри каждого из отсеков заметно проясняется.

Не требуется большой смекалки, чтобы догадаться, что подобного рода поведение - не редкость и у людей. Вот еще из воспоминаний Конрада Лоренца по тому же поводу. «В старые добрые времена, когда была еще Габсбургская монархия и была еще домашняя прислуга, мне довелось быть свидетелем следующего, с постоянством предсказуемого поведения моей вдовой тетушки. Она никогда не держала у себя горничную дольше 8-10 месяцев. Поначалу она восторгалась новой служанкой, чуть ли не возносила ее до небес и клялась, что наконец-то нашла ту, которую искала. По прошествии нескольких месяцев оценки становились прохладнее. Она уже находила в ней небольшие изъяны и провинности, затем - все более значительные, а ближе к концу указанного срока она обнаруживала уже совершенно отвратительные качества у бедняжки, которая в итоге после очередной яростной ссоры увольнялась без какой-либо рекомендации. После этого взрыва эмоций старая леди вновь была готова найти «совершеннейшего ангела» в своей следующей служанке» [1, с. 55].

Лоренц, правда, тут же дважды оговаривается. Во-первых, по поводу того, что у него вовсе не было намерения насмешничать над своей давно почившей и высоко им чтимой тетушкой, а во-вторых, у него была возможность, скорее даже - вынужденная возможность, наблюдать точно такой же феномен у серьезных, уравновешенных, вполне владеющих собой мужчин, к которым он, кстати, причислял и себя, когда был в лагере для военнопленных. Так называемая «полярная болезнь», также известная как «экспедиционная желчь», проявляется у людей, волею обстоятельств собранных вместе в замкнутом пространстве, отчего вынужденных как-то сосуществовать друг с другом, совершенно лишенных возможности каких-либо ссор и выплеска эмоций на людей вне их собственного круга. Ясно, что из-за этого накопление агрессивности будет тем сильней и опасней, чем ближе члены группы друг к другу, чем теснее они друг с другом знакомы. В подобной ситуации агрессивность протекает с предельным понижением оце-

ночного порога. Внешне это выражается в том, что человек начинает чрезвычайно обостренно, нервно, болезненно реагировать на всякие мелочи в манерах своих лучших друзей, - например, на их чих или кашель, - причем, в такой форме, будто этим нанесено ему страшной силы личное оскорбление. Понимание законов этого явления предотвращает убийство, но не облегчает мук. Сообразительный человек найдет ему выход тем, что покинет барак (кубрик, палатку, землянку), пнет со всего маху пустую консервную банку или разобьет вдребезги какой-нибудь не очень дорогой предмет, причем с такой силой удара, которая соответствует его состоянию духа. Данная процедура способствует высвобождению некоторого количества негативной энергии. Психологи называют это сублимацией. Человек же без осознания сего «предательского» аффекта вполне способен убить друга.

И эта опасность отнюдь не призрачная, а действительная и весьма осязаемая, если учесть следующее замечание Конрада Лоренца. В главе о поведенческих механизмах, функционально аналогичных морали, он говорит о сдерживате-лях, контролирующих агрессивность у различных животных, уберегающих их от увечья либо убийства своих сородичей. Эти эволюционные сдерживатели не просто важны, а архиважны и, следовательно, наиболее строго фиксированы и явно выделены именно у тех животных, которые в состоянии убивать живые существа примерно одного с ними размера. Ворон одним ударом клюва способен выклевать глаз другому, а волк разорвать яремную вену одной хваткой. Так что не было бы ни одного ворона, ни одного волка, если бы надежные сдерживатели не препятствовали подобным действиям. Ни голубь, ни заяц, ни шимпанзе не способны убивать представителя своего рода одним клевком или укусом, а поскольку в естественных условиях возможность нанесения серьезного ущерба одному из своих сородичей минимальна, то и не было никакого эволюционного селекционного давления для выработки и установления сдерживателей убийства.

Между прочим, отсутствие подобных сдер-живателей может стать совершенно очевидным для содержателей, казалось бы, абсолютно безвредных питомцев, серьезно не воспринимающих их внутривидовые схватки. В неестественных условиях неволи, когда поверженное животное никуда не может скрыться от своего победителя, оно может быть убито медленно и жестоко. В своей книге «Кольцо царя Соломона» Лоренц в главе «Нравы и вооружения» красочно описал, как наш символ мира - голубь -

может до смерти, «садистски» истязать одного из своих сородичей без пробуждения какого-либо сдерживателя. Именно медленно и жестоко [2, с. 184-185].

В антропогенезе не было необходимости в запретительных механизмах, препятствующих внезапной человеческой бойне, поскольку быстрое убийство было маловероятным. Во-первых, из-за отсутствия естественных вооружений, и, во-вторых, у потенциальной жертвы имелась масса уловок и приемов вызвать жалость у агрессора жестами покорности и умиротворения. Так в итоге и не возникло никакого эволюционного селективного давления в предыстории человечества, уберегающего от убийства своих сородичей. Но с изобретением и прогрессом искусственных вооружений положение человека стало схожим с положением голубя, внезапно обретшего благодаря чудному капризу природы клюв ворона. Можно содрогнуться, представив, что такое вспыльчивое, неуравновешенное создание, как дочеловеческий примат, размахивает остро заточенным топором. Человечество действительно уничтожило бы самое себя, не будь, к счастью, инженерные изобретения и нравственная ответственность одновременными достижениями единой специфически-человеческой способности концептуального мышления.

Со временем положение человечества усугублялось тем, что по мере бесспорного роста нравственной ответственности более быстрыми темпами возрастали легкость и безнаказанность убийства. Дистанция применения любого огнестрельного оружия укрывает убийцу от той сти-мульной ситуации, которая могла бы активировать его чувственные сдерживатели убийства. Глубинные эмоциональные пласты нашей индивидуальности просто не в состоянии реагировать на тот факт, что нажатие на спусковой крючок вызывает разрыв внутренностей другого человека.

Схожий «уберегающий» принцип, только еще на более высоком уровне, используется при применении современных дистанционноуправляемых вооружений. Человек, нажимающий на кнопку запуска, настолько полно, плотно укрыт от созерцания, слышимости либо иного эмоционального восприятия последствий своего деяния, что только этим и можно объяснить, что, в общем-то, вполне добродушные люди, не способные даже отшлепать непослушного ребенка, оказываются способными к запуску ракет и ковровому напалмовому бомбометанию по спящим городам, обрекая на жуткую, чудовищную смерть сотни и тысячи детей. Тот факт, что

это делают в принципе хорошие, нормальные люди - дьявольская хитрость и мерзость современной войны!

Скверно, но положение человечества усугублялось еще и тем, что культурная ритуализация конструирует как бы два полюса, из которых один столь же спасителен, сколь пагубен другой. Спасительный мы уже упоминали - это функция нравственной ответственности, пока уберегающая человечество от самоистребления, и, к счастью, ее рост в ходе культурной эволюции. Второй, пагубный, также культурно ритуа-лизирован и, к сожалению, обрядами и табу столь мощно наделен мотивирующей силой, что сравним с автономными социальными инстинктами.

Не только высокоразвитые обряды и церемонии, но также и более простые и менее приметные нормы социального поведения могут принять после ряда поколений характер священных ритуалов, которые воспринимаются как незыблемые ценности и чье несоблюдение сурово порицается общественным негодованием. Священный ритуал обязан своей мотивирующей силой филогенетически эволюционирующим образцам поведения, два из которых особенно важны. Первый - это реакция боевого энтузиазма, посредством которой всякая группа защищает свои социальные нормы и обычаи от всех других групп, ими не располагающих и их не признающих. Другой - это жестокое третирова-ние группой тех ее членов, кто демонстративно не подчиняется установленной, принятой форме «хорошего», должного поведения. Что касается второго, то достаточно вспомнить, насколько школьные классы и взводы солдат, которые могут быть рассмотрены как модели примитивной групповой структуры, изощренно издеваются в своих нападках на чужака.

Неприятие индивида, отличного в социальных нормах, характеризующих группу, и групповая исступленная готовность защищать эти нормы и обряды - хорошая иллюстрация того способа, по которому культурно детерминируемые ситуации высвобождают активность, которая в своих истоках инстинктивна. Она также превосходный пример типичных сложных поведенческих образцов, чья первичная ценность для выживания столь же очевидна, как и опасность их осечки в условиях современного общественного порядка.

Процесс объект-фиксации имеет следствия, важность которых трудно переоценить. Он определяет то, ради чего человек живет, борется и при особых обстоятельствах, не раздумывая, идет на смерть. Он конструирует ситуацию, вы-

свобождающую мощный заряд филогенетически эволюционирующего поведения, которое Лоренц и предлагает наречь «боевым энтузиазмом». Он представляет собой специализированную форму общественной агрессивности, функционально связанную с более примитивными формами индивидуальной агрессивности. Любой человек с нормально развитыми эмоциями знает из своего опыта тот субъективный феномен, когда рациональные соображения, какие-либо разумные аргументы, идущие вразрез поведению, диктуемому боевым энтузиазмом, затмеваются. Люди могут испытывать чувство абсолютной правоты, совершая чудовищные зверства. Тут концептуальное мышление и нравственная ответственность капитулируют, что подтверждается известной поговоркой: «Когда знамена развернуты, все доводы уходят в звуки трубы».

Следуя сократовской заповеди «Познай самого себя!», мы непременно должны углублять наши знания тех моторных механизмов и мотивационных импульсов, что управляют нашим поведением. Прикладная наука о человеческом поведении, по всей видимости, будет развиваться в следующем русле. Одна из тем - это объективное этологическое изучение всех возможностей выхода агрессивности на те или иные «сменные объекты» (возможно более веские, нежели пинок пустой консервной банки). Вторая

- это психоаналитическое изучение так называемой сублимации. Можно ожидать, что более глубокое исследование этой специфически человеческой формы катарсиса позволит дальше продвинуться в деле смягчения не нашедших выхода агрессивных импульсов. Третий путь «канализации», сторонения агрессивности, при всей своей очевидности, все же заслуживает упоминания - это содействие личным контактам, знакомству и по возможности дружбе между представителями разных культур, религий, идеологий и наций. Не последнее в этом деле -разумное, ответственное и чрезвычайно осторожное отношение к феномену боевого энтузиазма - этой «гремучей смеси» нашего социального бытия.

Подводя итог рассмотрению концепции толкования агрессивности Конрада Лоренца, остается лишь указать, что импульс агрессивности, без всякого сомнения, биологичен по своей природе. При его аккумуляции нарастает напряжение, требуя выхода, и при отсутствии оного психика «взрывается» с максимальным понижением порогового стимула. Форма выражения этого биологического по своему статусу импульса вполне культурно детерминируема. Бо-

лее того, именно на обществе, по мысли Лоренца, лежит ответственность по сублимированию и канализации сего естественного потенциала в более конструктивное или, по крайней мере, в менее деструктивное русло.

Литература

1. Lorenz K. On aggression. Tr. by Majory Kerr Wilson. -N.Y., 1967.

2. King Solomon’s ring. New light on animal ways. Tr. by Majory Kerr Wilson. - N.Y., 1971.

Пилецкий Сергей Григорьевич, кандидат философских наук, доцент кафедры истории и философии Ярославской государственной медицинской академии, г. Ярославль, e-mail: SergeyPiletsky@yandex.ru. Piletsky Sergey Grigorevich, candidate of philosophical sciences, associate professor, department of history and philosophy, Yaroslavl State Medical Academy, Yaroslavl, e-mail: SergeyPiletsky@yandex.ru.

УДК 316.165.54

В.А. Сабадуха

Я-КОНЦЕПЦИЯ УЧЕНОГО В КОНТЕКСТЕ МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ

УСТАНОВОК НАУЧНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

В статье исследована эволюция взглядов ученых на предназначение науки и смысл их деятельности. Доказывается исчерпаность действующих мировоззренческих и методологических принципов деятельности ученых. Сформулированы принципы деятельности ученого в условиях антрополого-глобальной катастрофы. Ключевые слова: Я-концепция, наука, смысл, мировоззрение, методология, парадигма, эволюция.

VA. Sabadukha

SELF-CONCEPT OF A SCIENTIST IN THE WORLD OUTLOOK AND METHODOLOGICAL

PURPOSE OF SCIENTIFIC ACTIVITY

In the article the evolution of views of scientists on destination of science and sense of their activity has been studied. The exhaustion of ideological and methodological foundations of scientists’ activity is being proved. The principles of scientist’s activity are formulated in the conditions of anthropological and global catastrophe.

Key words: self-concept, science, sense, world outlook, methodology, paradigm, evolution.

Проблема роли ученого в обществе (в ее современном понимании) возникает вместе с зарождением экспериментальной науки, а именно

- с началом деятельности Г. Галилея. В ХХ-ХХ1 вв. ее исследуют М. Вебер, Э. Гуссерль, Т. Кун, И. Лакатос, Х. Ортега-и-Гассет,

A. Пуанкаре, Ю. Хабермас, Дж. Холстон, а также отечественные философы П. Копнин, С. Крымский, В. Лекторский, Л. Маркова,

B. Степин, А. Силин и др. Постепенно, благодаря общественному заказу, сформировалось отношение к науке как к непосредственной производительной силе.

Сегодня очевидно, что природа стала объектом эксплуатации человека, а наука превращена в инструмент насилия над природой. К сожалению, современная наука развивается в рамках идеологии господства человеческого «Я» над окружающим миром, что и стало причиной глобальной катастрофы. Ее преодоление требует выяснения истоков и причин сложившихся мировоззренческо-методологических установок, фундаментального переосмысления места и роли ученого в жизнедеятельности общества в контексте социальных, этических и аксиологи-

ческих функций. Сегодня естественнонаучная деятельность не может осуществляться в рамках устаревших мировоззренческих представлений о теоретическом, социальном и технологическом предназначении науки. Поэтому целью нашего исследования является переосмысление господствующих мировоззренческо-методологических установок деятельности ученого, его места и роли в условиях глобальной катастрофы, что предполагает разрешение следующих задач: 1) проанализировать эволюцию взглядов на место и роль науки в обществе и определить основные постулаты господствующей Я-концепции ученого; 2) сформулировать основные положения Я-концепции ученого в условиях антрополого-глобальной катастрофы. За методологическую основу исследования принята концепция четырех уровней развития сущностных сил человека [1].

Проанализируем эволюцию взглядов ученых на предназначение науки в обществе со времени ее возникновения в XVI в., акцентируя внимание на том, как формировалось в их сознании положение о господстве над природой. Причины научной революции XVI в. историк науки