CC BY
26
УДК 821.113 А. М. Панов
Институт социально-экономического развития территорий РАН ЭТО МОЯ ГОРА: ОБРАЗЫ ГОР И СКАЛ В СТИХАХ ТАРЬЕЯ ВЕСОСА1
Представлен анализ образов гор и скал в стихах норвежского писателя и поэта Тарьея Весоса. Раскрывается понятие «весосовский пейзаж», предложенное поэтом и критиком Туром Ульвеном. Для осмысления образов гор и скал предпринимаются попытки их интерпретации, рассматриваются художественные средства, применяемые автором, и обсуждаются его философские воззрения. Делается вывод о том, что образы гор и скал претерпевали значительную эволюцию в творчестве поэта. В ранних работах они представляют собой преимущественно фон для повествования, однако постепенно «срастаются» с действием и лирическим субъектом и усложняются, хуже поддаваясь интерпретации и анализу. Обозначается круг объектов и феноменов, связанных с образами гор и скал: 1) дом, малая родина; 2) различные этапы жизненного пути человека; 3) ментальные и духовные препятствия и барьеры; 4) человеческие страхи и тревожные состояния, подавляющие разум; 5) внутренний мир человека, скрытый от окружающих, а порой и от него самого; 6) природная, вселенская целостность; 7) мистические силы, дающие возможность жить и творить; 8) духовные и нравственные страдания; 9) образ самого поэта. Будучи поэтом-экспериментатором и адресуя свои произведения не только норвежской читательской аудитории, Тарьей Весос всегда сохранял национальный характер, который раскрывается через сложные, глубокие и многогранные взаимоотношения с природой. Зачастую эти взаимоотношения реализуются через построение своеобразного художественного ландшафта, центральное место в котором занимают горы и скалы. Природные объекты служат для него не просто источником вдохновения, а важнейшим средством познания себя и окружающего мира.
Ключевые слова: Тарьей Весос, норвежская литература, поэзия, модернизм, художественный образ.
1 Автор выражает благодарность норвежскому критику, поэту и переводчику Гуннару Вэрнессу за консультацию при подготовке статьи.
Aleksandr Panov
Institute for Socio-Economic Development of territories of RAS THIS IS MY MOUNTAIN:
WORD IMAGERY OF MOUNTAINS AND ROCKS IN TARJEI VESAAS' POEMS
The article analyses word imagery of mountains and rocks in the poems of the Norwegian writer and poet Tarjei Vesaas. The introductory part puts b defines the notion of "Vesaasian landscape", suggested by poet and critic Tur Ulven. The analytical part discusses word images of mountains and rocks contained in Tarjei Vesaas' six poetry books. In order to understand these images, the author attempts to interpret them, analysing the artistic means used by the poet and discussing his philosophical views. In the conclusion the author states that the images of mountains and rocks experienced a significant evolution, gained new content and meanings. In the early works, they are predominantly the background for the narrative, but gradually "fuse" with the action and lyrical subject and become more complicated, harder to interpret and analyse. The range of objects and phenomena symbolized by mountains involves: 1) home, a small motherland; 2) various stages in the course of human life; 3) mental and spiritual obstacles and barriers; 4) mind-suppressing fears and anxiety; 5) the inner world of a person, hidden from others, and sometimes -from himself; 6) natural, universal integrity; 7) mystical forces, enabling humans to live and create; 8) spiritual and moral suffering; 9) the image of the poet himself. Being an experimental poet and addressing his works not only to a Norwegian readership, Tarjei Vesaass always retained a national character that is revealed through complex, deep and multivalent relationships with nature. Often these relationships are realized through the construction of a unique artistic landscape, the central place in which is often occupied by mountains and rocks. Natural objects serve not only as a source of inspiration, but as an important means of understanding himself and the world around him.
Keywords: Tarjei Vesaas, Norwegian literature, poetry, modernism, word imagery.
У многих из нас Норвегия ассоциируется прежде всего с уникальной природой. Это земля фьордов, гор и скал, мастерски воспетых не только национальными романтиками, но и поэтами других стран. Говоря об образах норвежской природы в литературе, многие российские читатели вспоминают не только ибсеновского Пер Гюнта, но и строки Николая Гумилева:
Я ничего не понимаю, горы: Ваш гимн поет кощунство иль псалом, И вы, смотрясь в холодные озера, Молитвой заняты иль колдовством?
Норвежские горы
Очеловечивая горы, наделяя их мистической и сверхъестественной силой, поэт стремился показать бессилие человека перед лицом природы, неспособность познать ее красоту средствами рационального мышления. Упоминание гор тесно связано с мифологической картиной мира, с легендами о троллях, обитающих под сводами скал. Возникновение таких ассоциаций вполне закономерно, тем не менее в современном литературном контексте такое национально-романтизированное восприятие природных объектов и феноменов было бы ограниченным.
Нет ничего удивительного в том, что образы гор и скал широко использовались не только в норвежской литературе в период романтизма, но и позже — в период модернизма. Достаточно вспомнить Улава Хауге и его книгу «Под угрозой обвала», Гунвор Хофму со сборником «Отдай меня горе» и многих других. Образы эти чрезвычайно разнообразны и, разумеется, не могут быть интерпретированы однозначно.
Я попытаюсь раскрыть образы гор и скал и показать их эволюцию в стихах одного из крупнейших поэтов норвежской литературы XX в. Тарьея Весоса (норв. Tarjei Vesaas, 1897-1970). Образы эти встречаются на страницах всех шести его поэтических сборников и, бесспорно, являются одними из наиболее широкоупотребимых. Не претендуя на составление полного «каталога» или «атласа» ве-сосовских гор и скал, остановлюсь лишь на случаях, которые представляются наиболее иллюстративными. Говоря о сложных образах Тарьея Весоса, нередко изъяснявшегося немногословно и имплицитно, мне необходимо будет прибегать к их толкованию и интерпретации. И здесь требуется важная оговорка: никакая интерпретация художественного образа не в состоянии передать не только его поэтическую силу, но и его полноту. Интерпретация всегда однозначна и ограниченна (к тому же может быть ошибочной), тогда как образ может быть многогранен и чрезвычайно широк.
Говоря о горах, поэт чаще всего пользуется словами fjell — «гора»; berg — «гора», «скала». В отдельных случаях будет проанализировано использование слов li — «склон» и skar — «теснина», «перевал».
В ранних стихах Весос использует образы гор прежде всего для идентификации места. Гористый пейзаж — это в первую очередь фон, на котором разворачивается действие. Так, в стихотворении
«Вечер в Вероне» (норв. Ein kveld i Verona) из первой книги стихов «Родники» (Kjeldene 1946) лирический субъект покидает Норвегию, и именно горы ассоциируются у него с родными местами:
I denne stunda sn0r det sikkert heime — det blir det jul som f0r imellom fjell. Den helga eg skal ha er ikkje inne, men rullar mot meg utan stans i kveld.
А дома-то сейчас, конечно, вьюжно, — то бродит Рождество в седых горах. И ты покуда не со мной, мой праздник, но мчишь сюда, летишь на всех парах2.
Нет ничего удивительного в том, что для поэта, рожденного в живописной местности Центральной Норвегии, образ гор — это образ дома. Нужно сказать, что Тарьей Весос в молодости немало путешествовал по Европе и не раз бывал в Италии. В его раннем творчестве можно выделить продолжительный период романтизма, романтические веяния отчетливо просматриваются и в этих строках. Впоследствии сам автор отзывался о своих книгах как о «романтических настолько, что их невозможно читать».
Во втором сборнике автора «Игра и молния» (норв. Leiken og ly-net 1947) мы также неоднократно встречаем образы гор как указание на место («Слово об осени») или расстояние («Весть»). В целом в своих ранних работах Весос использует эти образы в привычном для читателей норвежской литературы ключе:
Og her omsider Но вот
er mennesket hamna, человек появился,
sviande страдая от ран,
av eit vondt ord причиненных недобрым словом —
sa skarpt i kanten острым, разящим,
som ein hogg, будто удар топора
eller som fjellrender i vest или хребты западных гор
etter solarglad, — после заката —
slik dei er just no. совсем, как теперь.
Среди синих теней
Однако в более поздних стихах автора исследуемые образы претерпевают эволюцию, зачастую усложняясь, обретая новые
2 Здесь и далее перевод мой. — А. П.
смыслы и все больше «срастаясь» с объектом повествования. Анализируя поэтику Весоса, Юн Фоссе указывает на важную роль то-поса (места) в творчестве поэта. По его мнению, именно привязка повествования к конкретному месту придает стихам Весоса значительную поэтическую силу, реализуя принцип поиска «мистики в конкретном» (эту хайдеггеровскую категорию предлагает Фоссе) [Fosse, 1997, s. 267-269].
Норвежский писатель-новеллист Юхан Борген характеризует Весоса как автора, чьи ландшафты наполнены куда более глубоким психологическим смыслом, чем у национальных романтиков: «Пейзажи [у Весоса] уже исполнены движением. Нужно лишь одно прикосновение! Ломается ветка — и разыгрывается драма. А что означает "уже"? Это означает, что автор знает местность и сущностей, ее населяющих. Его разум существует среди них, и этот писатель не является ни любителем природы, ни наблюдателем, ни путешественником» [Tarjei Vesaas, 1964, s. 168].
Тур Ульвен, анализируя лирику Весоса, описывает особую концепцию художественного повествования — «весосовский ландшафт» (норв. det vesaaske landskap), распадающийся на три «измерения»: 1) верхнее (идеалы, высшие моральные качества); 2) горизонтальное, символизирующее отношения между людьми и 3) нижнее, подземное, означающее деструктивные силы, разрушение и смерть [Ulven, 1997, s. 142]. На первый взгляд это представление мало чем отличается от христианской парадигмы или скандинавской мифологической концепции Вселенского древа Иггдрассиля, однако оно подчеркивает важнейшую роль топо-са в творчестве автора и указывает на существование «мистики в конкретном», поиск которой — одна из важнейших творческих задач Тарьея Весоса. «Весосовский ландшафт» — это схема не мироустройства, а человеческого сознания, которое поэт необязательно описывает как некое пространство или местность, но раскрывает действие или состояние лирического субъекта таким образом, что последний становится неотделим от местности, топоса.
Рассмотрим место гор и скал на «весосовском ландшафте» в третьей книге поэта «Счастье для путников» (норв. Lykka for ferdesmenn 1949).
Стихотворение «Склоны» (норв. Liene) на первый взгляд напоминает пейзажную лирику и с первых строк настраивает читателя
на соответствующий лад своим выдержанным размером и образностью повествования:
Flaum er flytting pa grums. Sj0en skyt rygg som ein dyr, farleg i tronge rom, dim av fortrolla sug. Ras gar nedi og kverv. Den svarte sj0en er innklemd blant kj0lege lier i var. Lange regn-lier. Bleike kvitveis-lier. Din ungdoms gjente-lier susar her.
По гальке ступает поток. Озеро дыбит спину, как страшный загнанный зверь, в дымке от тяги волшебной. Сходит лавина, кружась. Свежие вешние склоны вкруг черного озера стали. Склоны долгих дождей. Склоны светлых дубравниц, и девушки из твоей юности здесь шумят.
Стихотворение состоит из трех строф, перемежаемых рефреном о шумящих горных склонах, которые всякий раз меняют свой облик. Так, после второй строфы говорится: «Склоны тяжелых стволов / Склоны худой годины. / Склоны тягот и мужества / здесь шумят». Последняя строфа оканчивается словами «тишина тянет руку вперед / великий приток завершен», и перед читателем предстают «склоны примирения, забвения и смерти». Здесь мы видим, что стихотворение повествует о жизненном пути человека, а образ потока, «ступающего по гальке», — аллегория самой жизни. И склоны уже не просто фон для поэтического повествования, а неотъемлемая часть лирического субъекта. Нужно сказать, что аллегория — одно из главных выразительных средств, применяемых Тарьеем Весосом. Нередко они с трудом поддаются интерпретации, как, например, в стихотворении «Путь змеи через гору» (норв. Ormens veg over berget) из книги «Счастье для путников»:
Det solvermde berget har slette linne kuv og heite skranande sider — ingen gar der for sitt liv. Ingen har m0tt noken. Aldri var der spor i steinen. Aldri har lygnen rasla. Berget skin av gru. Som isande gliding over ein heit barm — men eit berg er stumt, ikkje ropar eit berg ut noko
Нагретая солнцем гора с гладкой, покатой вершиной, раскаленные склоны отвесны, -никто сюда в жизнь не придёт. Здесь никого не встретить, следов не сыскать на камне. Вовек не поет здесь вереск. Страхом лучится гора. Словно лед скользнет по горячей груди, но безмолвна гора, голос она не подаст,
for dagen er der
пока день не настанет, —
da bade berg og skyer skal rope. тогда закричат облака и гора.
Og ormen skrid over, slipar langsamt berget i sine gjeremal, og fuglen som skal i suget
Проползает змея — медленно гору стирает своим ремеслом. И птица, что станет добычей, поет.
syng.
По мнению Ингвиль Молауг Станг [Stang, 1964, s. 252], речь идет о внутреннем мире человека. Бесплодная гора, источающая страх, символизирует некие ментальные барьеры, существующие в нашем сознании. Ни одно доброе, гуманное побуждение не в силах преодолеть эту преграду, на горе хозяйничает лишь змея, олицетворяющая злонамеренность, неблагие импульсы, которые рано или поздно возьмут верх над поющей птицей. По мнению Станг, птица у Весоса — аллегория человеческой души. Стихотворение «Путь змеи через гору» словно сопротивляется толкованию и анализу. Здесь очевидна привязка действия к месту, о которой говорил Юн Фоссе (все поэтическое повествование строится вокруг образа горы). Тезис Фоссе можно дополнить тем, что поэтическая сила этого (и многих других произведений Тарьея Весоса) кроется также в неотделимости (или по крайней мере очень слабой отделимости) символа от обозначаемого объекта повествования. Иначе говоря, лучшие стихи Тарьея Весоса чрезвычайно конкретны.
В стихотворении «Грохот подо льдом» (норв. Dunder under is) мы также встречаем образ скал, схожий по употреблению с двумя случаями, рассмотренными выше:
Vi hoyrer med det store
rid i veg under isen,
blant svartgrone berg av var trass.
Слушаем, как подо льдом то огромное бродит
в чёрно-зеленых скалах строптивости нашей.
Стихотворение повествует о чувстве подсознательного, экзистенциального страха. Эту тему Весос поднимает часто, а экзистенциализм играет значимую роль в системе его философских воззрений. Поэт проводит прямую аналогию между мрачными утесами и непреодолимым человеческим упрямством. Обойти эти утесы и поселиться в душе человека способен лишь страх —
огромная, неведомая сущность, бродящая по «ландшафту» человеческого сознания и грохочущая подо льдом. Психическое состояние, описываемое здесь, опасно для человека и может привести к трагическому исходу: «Несокрушимы те скалы в бушующей бездне. / Гладки зеркально отвесные скалы / Их шлифуют шаги экспедиций, / что следуют в ад / через все времена».
Наиболее яркое и комплексное описание экзистенциального страха содержится, пожалуй, в стихотворении «Гребёт и гребёт» (норв. Det ror og ror). Состояние страха раскрывается через ландшафт, содержащий образы Темной скалы (Det m0rke berget) и Тревожного озера (Angest s/0). По мнению канадского исследователя Роджера Гринуолда это одно из наиболее сложных произведений Весоса. Образы здесь предельно конкретны, их нелегко отделить от объекта, трудности понимания создает также аграмматизм — использование безличной конструкции «гребёт и гребёт» в нетипичном контексте (по аналогии с русскими выражениями «[дождь] льет и льет», «[пурга] метет и метет»). А меняющийся размер определяет различный темп прочтения, создает перепады драматического напряжения.
Det m0rke berget, Вот темная скала
m0rkare enn kvelden, нависла над водой,
luter over vatnet вся в черных изломах,
med svarte folder: темнее, чем вечер:
Eit samanstupt andlet лицо, погрузившее
med munnen i sj0en. в озеро рот.
Ingen veit alt. Никто всё не знает.
Det ror og ror, Гребёт, гребёт
i ring, по кругу, —
for berget syg. скала на глубину
Forvilla plask pa djupet. утащит робкий всплеск,
Forkoment knirk i tre. усталый скрип весла,
Forvilla trufast sjel som ror и блудный чистый дух с веслом
og snart kan sugast ned. вот-вот вберет скала.
Перед нами предстает Тревожное озеро, по которому вечерней порой плавает лодка с неизвестным гребцом. Над поверхностью воды возвышается скала, напоминающая лицо (возможно, лицо человеческого страха). Аналогия с лицом не детализируется, а лишь упоминается, а фраза «никто всё не знает» отражает иррационалистические взгляды автора на природу человеческо-
го страха. Скала затягивает в себя воду озера и лодку с гребцом и олицетворяет ужас, влекущий с огромной силой и вызывающий нравственные страдания. Далее мы встречаем образ человека, оказавшегося во власти своего кошмара:
Han star der og Стоит там и он —
den andre, тот, другой —
han i bergfoldene, средь изломов скалы,
i svartare enn svart, где темней темноты,
og lyer utover. слушает даль.
Lam av synd. Скован грехом.
Stivt lyande. Слушает, замер,
Stiv av st0kk застыл от испуга:
Оказавшись в плену горы, человек парализован страхом и лишен власти над собой. Тема «пленения горой» не нова для норвежской литературы: существует несколько легенд на этот сюжет. Здесь эта аллюзия едва ощутима: человек оказывается не «под горой», а на одном из уступов, при этом у него нет сил (прежде всего ментальных и духовных), чтобы освободиться. Наиболее полно и подробно это стихотворение (в первую очередь его психологический и философский смысл) анализирует Хадле Андерсен в своей статье «Весос, Фрейд и Сартр» [Andersen, 2008]. Скала здесь, впрочем, не является непреодолимым препятствием, стихотворение оканчивается строками: «Не знает никто / у Тревожного озера дно. / Не знают и тех, / кому в нем грести не дано». Этим поэт намекает на то, что сил человека всегда должно хватить, чтобы не оказаться во власти собственного кошмара.
Завершается сборник стихотворением «Счастье и закон», в котором автор говорит о полном трудностей жизненном пути человека по аллегорическому ландшафту, неизведанным горным теснинам и намекает на познание самого себя как главную жизненную цель:
Liv og liv og liv — Жизнь, жизнь, жизнь —
Kven syng? Кто это поет?
Alle som ikkje er d0de Всяк, кто не мертв,
syng det pa ferda так поет по пути
gjennom dimme skar средь туманных теснин
fram til seg sj0lv. навстречу себе самому.
«Весосовский ландшафт» и в изобилии встречающиеся на нем горы и скалы получили развитие в четвертом сборнике стихов Тарьея Весоса — «Земля сокрытых огней» (норв. L0ynde eldars
land 1953). Сам образ «Земли сокрытых огней» — это аллегория внутреннего мира человека, в котором могут протекать эндогенные процессы, способные привести к катастрофическим последствиям. В стихотворении «Тихая земля» (норв. Still eryta) читаем:
Гора (норв. тйтг $вП, букв. «внутренняя гора»), обозначает в данном случае вулкан, в котором, несмотря на видимую безмятежность, бушуют потоки кипящей лавы. Ассоциация с человеческим сознанием (и подсознанием) здесь представляется вполне очевидной. Стихотворение расположено в начале сборника, а из мемуаров жены автора Халлдис Мурен (писательницы, переводчика и поэта), мы знаем, что Весос уделял значительное внимание композиции своих поэтических сборников. Употребляя эту простую аллегорию, автор стремится основательно подготовить читателя к трудному, серьезному разговору.
Один из самых ярких и сложных для восприятия образов горы встречается в стихотворении «Мы полним бескрайние ночи» (норв. VI/уИвт йг1 у1йа$1г пвШпв):
Glatt er glasberget:
eit sjolvlysande berg om kvelden,
eit glinsande berg av heilskap,
i dei underlege nettene
nede ved foten av det,
der vi er.
Her alt er alt, kan du ikkje vera lenge,
du som er samansett av halvt og ulikt,
og menneske av kj0t og veikskap
— her er det inga forstaing.
Men det seier i deg: eg vil.
Det seier oppatt og utruleg at eg vil.
Tallause er vi
alle som vil vera her.
Still er yta i eldars land, ingen ting viser, det er jamvekt alt. Men ting i gang i denne stund som heite ras i indre fjell.
лавина жаркая ярится.
С виду покойна земля огней, — все неподвижно тихо на ней.
Но в этот миг внутри горы
Alle som vil
trass alt vi gjer.
Vi fyller dei vidaste nettene.
Og vart 0rvesle sj0lvlysande grann
blir samanlagt som ei ljosskod
lagt nede ved marka
— ved det store berget
der inga forstaing finst.
Гладь стеклянной горы
светит вечерней порой —
мерцает гора нераздельности
в дивных ночах,
возле ее подножия,
находимся мы.
Все здесь вселенная,
а твое бытие быстротечно,
ты соткан из полусвязных частей,
лишь человек — из бессилия и плоти, —
и здесь не найти понимания.
Но голос в тебе молвит: хочу.
Он снова твердит и невероятно, что я хочу.
Нас не счесть,
тех, кто желает быть здесь.
Всех, кто желает,
чтоб мы ни делали.
Мы полним бескрайние ночи.
Мы, словно мельчайшие капли света,
вольемся в туман, что мерцает,
стелясь по земле —
у огромной горы,
где не найти понимания.
Образ «горы нераздельности» (норв. berg av heilskap) непросто поддается интерпретации. Сияние горы символизирует некую красоту, а гладкость — отсутствие надежных уступов и невозможность ее преодоления. По мнению норвежского поэта и критика Тура Ульвена, речь может идти о горе, покрытой сверкающим льдом или водой, однако здесь возможен и намек на непреодолимую гору из народных сказок. Гора, возле которой «не найти понимания», может, по мнению Ульвена, не просто ассоциируется с нейтральным миром непознанного, но олицетворять конфликт целостности с социальной (говоря шире, человеческой) разобщенностью [Ulven, 1997, s. 57-58]. Именно своей нераздельностью гора притягивает людей, словно указывая на то, что
раздробленность означает не только неведение, но и тщетность, скоротечность бытия, вызывая желание присутствовать рядом, быть причастными вселенской целостности. Всеобщее стремление «быть здесь» приводит к тому, что люди, «стелясь, как мельчайшие капли света», образуя мерцающий туман у подножия неделимой сверкающей горы, заполняют собой «бескрайние ночи» бытия и создают альтернативную модель вселенной — несовершенную и «лишенную понимания». Необычная аллегория «горы нераздельности» отражает иррационалистские, а порой метафизические взгляды Тарьея Весоса.
В стихотворении «Ночь роста» (норв. Voksternatt) мы встречаем образы скал, наделенных разумом и мудростью:
Ute er berga oppvermde og metta
av ein kvorven dag,
star bakom og pustar varmen ut att,
som vokstervarme til djupgrent land,
sa den ljodlause voksteren kan halde ved.
Det som skal vekse, veks:
Graset. Trea. Barnet ingen ser.
Dei m0rke fjellsidene breier ut med klokskap
i natta
varmen dei har lant seg.
Вот скала, ее напитал и согрел
улетающий день,
глыба дневное тепло выдыхает,
чтобы все проросло на темно-зеленой земле,
чтобы длился безмолвный рост.
Все растет, чему расти пора:
Трава. Деревья. Дитя-невидимка.
Темные мудрые склоны струят
в ночь
тепло, что они одолжили.
На этот раз речь идет не об ассоциациях с нашими психическими состояниями, а о конкретных природных объектах. Скалы представлены здесь как часть единой экосистемы: напитавшись за долгий летний день солнечным теплом, с наступлением холодной ночи они отдают его всему живому, чтобы его рост не прекращался ни на мгновение. Стихотворение это, впрочем, не является ни натурфилософской одой мудрости природы, ни очередным национально-романтическим панегириком — добрые и мудрые скалы
играют здесь второстепенную роль, служат «сравнительным материалом» для повествования об уникальности и ценности человеческой жизни и взаимоотношениях между людьми.
du du laner av ingen,
legge handa pa deg i m0rkret
er ikkje berre som a legge henne pa
glattslipte solvermde strandsteins-kuv,
det er a legge henne undrande
pa liv og mjukleik.
А ты, ты в долг не берешь,
Коснуться тебя ладонью во тьме
вовсе не то, что коснуться
теплой от солнца глади прибрежного камня,
но изумленно притронуться
к жизни и нежности.
Ряд упоминаний гор и скал присутствуют в пятой книге стихов Тарьея Весоса «Будь новой, наша мечта» (норв. Ver ny, vär draum 1956). Так, в стихотворении «Великая гора» (норв. Det storefjell) говорится об огромной и прекрасной Синей горе (det Bläefjell, в поэтическом переводе — «Лазурь-гора»), вершины которой, по мнению лирических субъектов, невозможно достичь независимо от сезона, погоды и времени суток. Люди регулярно приходят к подножию горы и долго любуются ею, а затем, устав от созерцания и ничего не предприняв, отправляются спать: «Придем наутро, / и гора / стоит — огромна и прекрасна. / Назавтра явимся — / гора исчезла, / спряталась в туман. / Так ходим мы всегда». Здесь Весос повествует об инертности и ограниченности человеческого мышления и иллюзорности идеалов, которые представляются недостижимыми. Именно такие идеалы олицетворяет «Лазурь-гора»: «Лазурь-гора / темнеет в дождь. / Лазурь-гора / под снегом. / Лазурь-гора / синеет вновь. / Никто вершины не достиг. / Стоит Лазурь-гора».
В стихотворении «Кто выдержит — всегда отыщет» (норв. Den som held ut vil alltid finne) путник, «ломая клюку за клюкой», неустанно пытается пробить каменные утесы в поисках воды и наконец добивается успеха:
Om natta slar han i blinde
pa dei veldige berg
som bur i m0rkret,
da lengten og torsten kjennest tifald.
Ночью лупят вслепую руки по горным громадам, живущим во мраке, а жажда и горечь растут в десять крат.
Men han skal finne vatn eingong: Konvallen og skogstjerna star sma ved bergets fot, og kjelda spring.
Но отыщет он воду однажды: у подножия едва различимы седмичник и ландыш, и вот — бьет родник.
В стихотворении «Шторм у скалы» (норв. Storm mot berget) мы встречаем аллегорический образ горы, стоящей среди непрестанно бушующего моря. Гора здесь олицетворяет человеческое терпение, несокрушимость духа перед бушующей стихией жизненных невзгод (в отличие от стихотворения «Грохот подо льдом», в котором скалы ассоциируются с деструктивным, опасным упрямством). Само по себе сравнение человеческого терпения с каменным утесом кажется привычным: существует достаточно много фразеологизмов — «твердый как скала», «каменное терпение» и т. п. Однако при этом мы явственно слышим отголосок стихотворения «Гребёт и гребёт» из сборника «Счастье для путников»:
Hiv sj0ane attende
frâ ein halvdrukna munn
som f0r stod som eit meiningslaust gap.
Hiv sj0ane attende
i det skumande koket, i m0rkret,
for tusende gong.
Снова хлынут моря
из затопленной глотки,
как и прежде, нелепо разверзнется пасть.
Дыбятся вновь моря
в пенном кипении, во мраке,
в тысячный раз.
Горы, таким образом, олицетворяют противоположные категории: с одной стороны, препятствие, преодолеть которое может лишь тот, кто обладает несгибаемым терпением, с другой стороны, нерушимую человеческую волю. Тексты, проанализированные выше, в простой афористичной форме отражают гуманистические взгляды автора. Эти произведения легко поддаются интерпретации и могут рассматриваться как дополнительные штрихи к творческому портрету Тарьея Весоса, которого критики нередко представляют как автора прозрачной, доступной прозы, но сложных стихов, рассчитанных на «писателей».
Разнообразие образов гор и скал мы находим в последней книге автора «Жизнь у потока» (норв. Liv ved straumen 1970).
В стихотворении «Вечерний путь домой» (норв. Heim i kveld) усталый путник видит наконец «свою гору»:
Det bla syng lydlaust, djupnar imot svart. Det er ditt fjell nar du kjem heim fra fart. Det talar aldri om kva livet vart. Det stumme fjell som styrer straumens gang, og tr0ytte mann som styrer mot eit fang star like stille i den dimme sang.
Во мраке синь немую песнь поет. Твоя гора — окончен твой поход. Вовек она не скажет, чем живет.
Гора, что движет реки в океаны, усталый путник, сонная поляна застыли, погружаясь в песнь тумана.
Стихотворение описывает идиллическое медитативное состояние человека, вернувшегося домой после трудной дороги. Упоминание вечернего горного пейзажа, синие тона, туманная дымка, струящаяся, словно песнь, и проникающая в самое сердце, вкупе с формой стихотворения (написано оно пятистопным ямбом и разбито на полустишия) настраивают читателя на сентиментальный лад. Все это наводит на мысль, что Тарьей Весос обращается к традиционной национально-романтической тематике и, следуя традициям поэтов прошлых эпох, воспевает родные места. К тому же, как и в стихотворении «Вечер в Вероне», именно гора оказывается главным символом воссоединения с домом. Однако далее в сборнике «Жизнь у потока» мы увидим крупное стихотворение «Встреча по дороге домой» (норв. M0te pä heimvegen). Действие происходит поздним вечером, когда лирический субъект, оказавшись в полной темноте, ощущает чье-то незримое присутствие и вдруг понимает, что встретился со «своей горой»:
Kan ingen ting sja, Ничего не видать,
men kjenne, kjenne. но чувствую, чую.
Berre ein ting er det Только она может быть
Герой, ликуя, осознает, что гора «впервые за долгие годы» сдвинулась с места и повстречалась ему на пути, обдавая лицо «тихим теплом». Примечательно, что при всей сюрреалистичности сюжета в произведении нет ни визуальных, ни аудиальных (и почти
som er sa h0gt: Det er mitt eige fjell.
так высока:
Это моя гора.
нет тактильных) образов. Поэтическое повествование строится на абстрактных ассоциациях и мыслительных импульсах, порождаемых состоянием аффекта: лирический субъект ощущает непонятную тягу, идущую от вершины горы, чувствует себя так, словно встретил любимую женщину, осознает, что встреча происходит наяву, и наконец к нему приходит понимание, какова «его гора»:
Blir staende og skjelve,
som eg skulle stupe attved mitt fjell
i kvelden den ljuve.
Fjellet har m0tt meg.
Gode rom fyllest.
No kjenner eg kor sterkt det er.
Kor vidt og fint fjellet er.
Kor vennleg og strengt det er.
Eg far heite ord
i tanken.
Я застыл, я дрожу,
словно вот-вот рухну к подножию горы
блаженным вечером.
Гора повстречала меня.
Она полнит пустые пространства.
Вот я и узнал, как сильна она.
Как она широка и тонка.
Как добра и строга.
И жар слов рождается
в мыслях.
Описание ощущений, импульсов и состояний может ассоциироваться с наиболее значимыми событиями, пережитыми человеком за всю жизнь. Первоначальное название сборника «Так помнится» (норв. Slik det star i minnet) [Vesaas, 1979, s. 235] отсылало к многочисленным воспоминаниям и жизненному опыту поэта. Однако вопрос о том, что в этом произведении олицетворяет гора, остается открытым. Норвежский критик, поэт и переводчик Гуннар Вэрнесс комментирует: «Гора не имеет точного определения. Это нечто большее, чем жизнь поэта, и ассоциируется с глубочайшим смыслом и причиной его существования. Гора наделена ощущениями, активна, и она определенно живая. Однако это не двойник и не отражение [лирического субъекта или автора]. <...> Стихотворение напоминает сказание о богах, но оно не о Боге, хотя речь идет о чем-то неприкосновенном, священном и недостижимом. <.> Стихотворение описывает досократовскую
метафизическую эпифанию (богоявление), мистическую по своей природе и потому непостоянную, но непременно потрясающую воображение и подавляющую»3.
При всей туманности повествования образ горы здесь вполне конкретный. Можно сказать, что рассматриваемое стихотворение — одно из наиболее ярких проявлений поиска мистики в конкретном, о котором говорит Юн Фоссе. Упоминание тепла, излучаемого горой, отсылает нас к стихотворению «Ночь роста», в котором скалы, исполненные мудрости, ночью возвращают тепло, накопленное за день. Неожиданная встреча приводит к тому, что в мыслях рождается «жар слов» (которые остаются невысказанными). Этот фрагмент означает, что лирический субъект впервые за долгие годы повстречал некий источник творческого вдохновения, вновь ощутил способность (и императивную потребность) творить. Практически полное отсутствие визуальных, слуховых и тактильных образов (за исключением тепла, идущего от горы), вероятно, свидетельствует о невозможности понять и осмыслить процесс творчества средствами рационального познания. Мне представляется, что гора здесь олицетворяет некую мистическую силу, дающую вдохновение и заполняющую «внутренний вакуум». Произведение, таким образом, представляет собой некую исповедь поэта-визионера и отражает иррационалистские взгляды автора на творческий процесс и его противоречивость (гора оказывается «широкой и тонкой», «доброй и строгой»).
Примечательно использование образов гор в стихотворении «Кошмар (про Большую Трясину)» (норв. Mare (om Det Store Sog)):
Det store söget kom som eit lyn, og utan lyd.
Det f0rste bratte berget saugst ned i myrlandet,
rett ned og vart borte.
Det kvarv i myrlandet under h0ge skrik,
sa 0yret mitt byrja a brenne.
Det var inga inbilling. Gammal redsle sanna seg.
Nokon i Allheimen gjorde opp sitt m0rke bu og var ferdig.
Большая Трясина явилась безмолвно, как молния. И вот одна крутая скала в болото сошла, нырнула под землю.
Скрылась в трясине — крик прокатился и уши мои запылали.
3 Из личной переписки с поэтом и исследователем Гуннаром Вэрнессом.
Мне не привиделось. Древний кошмар сбывался. Некий житель Вселенной решил собрать страшную дань.
Это сюрреалистическое произведение (по мнению Роджера Гринуолда, одно из наиболее страшных у Весоса [Through Naked Branches, 2001, p. xv]) описывает некое событие: под влиянием огромных мистических сил ландшафт, природные объекты и их обитатели проваливаются под землю. Название «Кошмар» необязательно указывает на то, что все происходящее лирический субъект видит во сне. Выше мы уже говорили о высокой роли места в произведениях Весоса, именно полное исчезновение ландшафта представляется в этом контексте самой страшной катастрофой, с которой может столкнуться лирический субъект. И первое, что поглощает Большая Трясина, — это горы. Далее автор использует уже известный нам художественный прием — очеловечивание природных объектов. Уходя под землю, горы издают крики ужаса:
Berg etter berg fór same veg.
Sogne ned i det ukjende
under veldige rop.
Etter sitt lange jordeliv
fekk berga i siste stund m»le.
Eg lydde st0kt pa det, til eg merkte
at 0yra mine var falne av, sa det vart stilt.
Ropa deira visste eg heretter berre om.
Гора за горой уходила в трясину,
теряясь в неведомой зыби
под всепроникающий вопль.
В конце долгой жизни земной
гора обретала голос.
Я слушал, застыв, и заметил вдруг:
у меня отвалились уши — вокруг стало тихо.
Но я, оглушенный, знал, что округа трясется от крика.
Крики гор невыносимы настолько, что лирический субъект лишается ушей — они попросту отваливаются (однако при этом значительная часть повествования строится на слуховых образах).
Горы здесь играют двойственную роль. С одной стороны, они, безусловно, часть ландшафта. Мы вновь возвращаемся к концепции «весосовского ландшафта», распадающегося на три плана: «верхний» (небесный), «горизонтальный» (человеческий) и «подземный» (произведение повествует о мрачном торжестве послед-
него). Исчезновение горизонтального, «человеческого» ландшафта, таким образом, может приравниваться к интеллектуальному, нравственному или духовному умиранию человека. С другой стороны, горы являются полноценными персонажами этого стихотворения — они наделены чувствами и разумом, что может указывать на натурфилософские представления автора о единстве человека и природы (ландшафта).
Последнее стихотворение, в котором используется образ горы, — «Рыдавшая гора (Картина, написанная Сигмундом Ли-струпом)» (норв. Berget som gret (Eit bilete mäla av Sigmund Lystrup)). Сигмунд Листруп (Sigmund Lystrup; 1909-2006) — художник, друживший с Тарьеем Весосом. В 1950-х годах был приходским священником в церкви Винье. Картина "Berget som gret" была написана в 1962 г. и посвящена поэту [Vesaas, 1971]. Сюрреалистическое полотно, мало напоминающее пейзаж, написанное размашистыми крупными мазками, вдохновило Весоса на создание стихотворения:
Berget som gret. Рыдавшая гора.
Eit bilete pa veggen. Картина на стене.
Det flintharde Гора тверда как кремень,
stupbratte berg. и крута.
Ei raud hending skok Но что-то глыбу
steinmassene til det inste. потрясло до глубины.
Berget gret, Гора рыдала,
og den som laga biletet И, должно быть, живописец,
matte ga med d0dsbodet о смерти вести нес
til det unge blod. для молодой крови.
Очеловеченная плачущая гора, по замыслу художника, — образ самого Весоса. И фактически осмысление этого образа отчасти оказалось попыткой иррационалистического осмысления самого себя, ставшей завершением пути «средь туманных теснин к себе самому». В отличие от гор, присутствующих в стихах «Грохот подо льдам», «Шторм у скалы», образ рыдающей горы крайне противоречив и напоминает основную идею книги «Земля сокрытых огней», в которой появляется образ горы, скрывающей под каменной корой бушующие потоки (однако на этот раз речь идет о проявлении скорби, а не ярости). Познавая себя самого через полотно, написанное художником, Весос, как мне кажется, пытается привлечь внимание к индивидуальности каждого человека, делая
это в своей характерной манере — без малейшего намека на менторство и дидактизм:
Образы гор и скал претерпевали значительную эволюцию вместе с творческим развитием поэта. В ранних работах они представляют собой преимущественно фон для повествования, но постепенно «срастаются» с действием и лирическим субъектом настолько, что читателям может показаться, будто в лирике Тарьея Весоса «ничего не происходит». Понимая, что интерпретация художественных образов может быть в значительной степени условна и неоднозначна, я тем не менее попытаюсь обозначить, какие объекты и феномены символизируют горы и скалы, помимо указания на место и расстояние: 1) дом, малую родину («Вечер в Вероне», «Вечерний путь домой»); 2) различные этапы жизненного пути человека («Склоны»);
3) ментальные и духовные препятствия и барьеры («Путь змеи через гору», «Грохот подо льдом», «Кто выдержит, всегда отыщет»);
4) человеческие страхи и тревожные состояния, подавляющие разум («Гребёт и гребёт»); 5) внутренний мир человека, скрытый от окружающих, а порой — и от него самого («Тихая земля»); 6) природную, вселенскую целостность («Мы полним бескрайние ночи»); 7) мистические силы, дающие возможность жить и творить («Встреча по дороге домой»); 8) духовные и нравственные страдания («Кошмар»); 9) образ самого поэта («Рыдавшая гора»).
Тарьй Весос прошел долгий и успешный творческий путь, он постоянно находился в состоянии поиска и эксперимента со словом, не теряя, однако, преемственности с классической литературой и национальной фольклорной традицией. Как многие другие норвежские поэты XX в., он практически универсален — его произведения, написанные на редком новонорвежском языке, интересны читателям во всем мире и, за редким исключением, адресованы не только норвежцам. При этом Весос всегда сохранял национальный характер. Характер этот раскрывается прежде всего через сложные, глубокие и многогранные взаимоотношения с природой. В произведениях Тарьея Весоса человеческая жизнь
АШМ дгж1 Ьегда. Тшепаге дгй Ьег dei тегке ау паг ет к^еппег dei. Вегда од дАеп Ьаг ет med Бед б^оГу.
Всегда рыдают горы. Когда их узнаешь, то замечаешь тысячелетние отметины от слез. Рыдания и горы — в каждом сердце.
часто представлена как некая земля, которая далеко не всегда оказывается ровной и широкой долиной, здесь встречаются горы и скалы с опасными склонами и непокоренными вершинами.
ЛИТЕРАТУРА/REFERENCES
Andersen H. O. Vesaas, Freud og Sartre. Nypoesi, 15.09.2008. Available at: http://
www.nypoesi.net/old/essays/vesaas.html Accessed: 25.03.2017). Fosse J. Ein sky ven. I "Vesaas T. Dikt i samling" . Oslo, Gyldendal Norsk Forlag, 1997, s. 267-269.
Stang Y. M. Lyrikken. I "Ei bok om Tarjei Vesaas". Ed. by Leif M^hle. Oslo, Det
Norske Samlaget, 1964. 386 s. Tarjei Vesaas: Et skrift lagt fram pa Kulturutvalgets Tarjei Vesaas-aften i Univer-sitetets Aula 14.mars 1964. Red. by Jan-Erik Vold. Oslo, Kulturutvalget i det Norske Studentersamfund, 1964. 205 s. Through Naked Branches: selected poems of Tarjei Vesaas. Transl. and edited by Roger Greenwald. Lockert library of poetry in translation. Princeton, Princeton University Press, 2001, р. 184. Ulven T. Essays. Oslo, Gyldendal Publ., 1997. 199 s.
Vesaas H. M. IMidtbes bakkar: minne fra eit samliv. Oslo, Aschehoug Publ., 1979. 256 s.
Vesaas T. Huset ogFuglen: Tekster og bilete 1919-1969. Red. T. Vesaas, W. Baumgartner. Oslo, Gyldendal Norsk Forlag, 1971. 259 s.
Для цитирования: Панов А. М. Это моя гора: образы гор и скал в стихах Тарьея Весоса // Скандинавская филология. 2017. Т. 15. Вып. 2. С. 286-306. https://doi.org/10.21638/11701/spbu21.2017.209
For citation: Panov A.M. This is my mountain: Word imagery of mountains and rocks in Tarjei Vesaas' poems. Scandinavian Philology, 2017, vol. 15, issue 2, pp. 286-306. https://doi.org/10.21638/11701/spbu21.2017.209
Панов Александр Михайлович
Институт социально-экономического развития территорий Российской академии наук, Российская Федерация, 160000, г. Вологда, ул. Горького, д. 56a E-mail: [email protected]
Aleksandr Panov
Institute for Socio-Economic Development of territories of Russian Academy of Sciences, Russian Federation, 160000, Vologda, ul. Gor'kogo, 56a E-mail: [email protected]
Статья поступила в редакцию 10.06.2017, принята к публикации 17.08.2017
