CC BY
189
УДК 391(=521.31)
МАЛЫЕ ГРУППЫ В ЭТНОГРАФИИ
Вестник СПбГУ. Сер. 2, 2010, вып. 3
М. В. Федорова
ЭТНОЛОКАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ УКРАШЕНИЙ ЗАБАЙКАЛЬСКИХ БУРЯТ
Бурятский этнос неоднороден по своему составу и включает множество локальных групп, но наиболее существенные различия в хозяйстве, быте, религии, языке проявляются между западными (предбайкальскими) и восточными (забайкальскими) бурятами. Образование двух своеобразных культур в рамках одного народа обусловлено различными географическими условиями, особенностями исторического и хозяйственноэкономического развития бурятских племен Предбайкалья и Забайкалья. В возникновении этих двух крупных субэтносов Л. Р. Павлинская выделяет следующие факторы: различие в протобурятском населении и начальной стадии этногенеза в Предбайкалье и Забайкалье; влияние русского населения на культуру предбайкальских бурят; разные климатические условия, влияющие на хозяйственно-культурный тип; разделение по конфессиональному признаку [1, с. 224-225]. Одним из важных факторов, повлиявших на формирование мировоззрения, религиозных и культурных традиций забайкальских бурят, стал буддизм школы Гелуг («благой закон»), проникший к ним в XVII в. из Тибета через Монголию. Первыми носителями буддизма были кочевавшие в бассейне р. Селенги монгольские князья, имевшие личные юрты-молельни. В 30-х годах XVIII в. у селенгинских и хоринских бурят стали появляться буддийские храмы-юрты, а в 40-х годах — стационарные монастыри (дацаны).
В XIX в. в Забайкалье развернулось активное строительство дацанов, число которых к началу XX в. достигло 46, а количество лам превышало 16 тыс. человек. Буддийские монастыри выполняли не только религиозную миссию, но и служили форпостами буддийской цивилизации. При дацанах открывались школы по изучению буддийской философии, индо-тибетской медицины, тибетского, монгольского и бурятского языков, развивались книгопечатание, иконопись, культовое зодчество.
В ремесленных центрах при монастырях работали скульпторы, резчики по дереву, литейщики, чеканщики, ювелиры. Дарханы (кузнецы) создавали свои изделия не только при дацанах, но и в собственных мастерских, удовлетворяя запросы населения — как сакральные, так и повседневные. В конце XIX — начале XX в. происходит процесс выделения специализаций дарханов, на что мог повлиять используемый материал (мастера по обработке железа, серебра или золота) или вид изделий (сельскохозяйственный инвентарь, бытовые предметы, конская упряжь, ювелирные украшения); среди ювелиров существовало разделение по преобладающей технике исполнения (чеканщики, филигранщики, литейщики). В этот период происходило активное развитие межэтнических контактов бурят с населением соседних стран, главным образом Монголии и Китая. Бурятские ювелиры перенимали опыт у приезжих китайских мастеров, работавших на территории Забайкалья, что способствовало развитию и обогащению технологических
© М. В. Федорова, 2010
приемов и орнаментальных мотивов. Специфика декора ювелирных изделий забайкальских бурят в значительной степени была обусловлена влиянием восточно-азиатской культуры и неразрывно связанной с ней буддийской традиции.
Проблема буддийского влияния на комплексы бурятских украшений не была до сих пор предметом специального исследования. Цель данной работы — анализ специфики украшений забайкальских бурят, сформировавшейся под воздействием буддизма, а также выявление семиотических функций буддийских орнаментальных мотивов, использующихся в их декоре. В качестве источников нами были использованы вещевые коллекции Российского этнографического музея, Музея истории Бурятии им. М. Н. Xан-галова, Xудожественного музея им. Ц. С. Сампилова, полевые и архивные материалы, научные публикации.
При рассмотрении костюмных комплексов различных этнотерриториальных групп забайкальских бурят (хоринских, селенгинских, окинских, тункинских, закаменских, баргузинских) выявлены следующие виды украшений с буддийской символикой: женские височно-нагрудные, накосные, шейно-нагрудные, наплечные, мужские и женские навершия головного убора дэнзэ, перстни, браслеты, поясные наборы (нож кутага в ножнах, огниво хэтэ, парные поясные пряжки горье, гарьха, подвески канжуурга).
Серебряное навершие головного убора дэнзэ полусферической формы, со вставкой коралла, лазурита или янтаря, связано своим происхождением с китайской традицией, где тот или иной камень соответствовал определенной чиновничьей степени [2, с. 89]. Наиболее распространенным декором бурятских наверший был «мотив драконов в космологической их сущности: извивающиеся чешуйчатые туловища огнедышащих фантастических существ обхватывают полусферу как образ Вселенной» [3, с. 20]. В бурятской традиции изображения драконов являлись отличительным признаком мужских навер-ший, в то время как для орнаментации женских использовались растительные мотивы [4, с. 9]. Среди других орнаментальных сюжетов, встречающихся в декоре дэнзэ, можно отметить буддийские символы «сосуд» и «две рыбки», разделенные фигурами драконов
[5].
У закаменских бурят буддийская символика использовалась при орнаментации женских накосных украшений хонтуул — серебряных наверший поперечных выступов на-косников, и боолто — полуцилиндрических чеканных пластин-накладок, надеваемых на основания искусственных кос. Этими пластинами могли оформляться и Г-образные металлические шпильки туйба [6]. Среди буддийских символов в декоре хонтуулов и боолто наибольшее распространение имели цветок лотоса бадма сэсэг, драгоценность чинтамани, плетенка улзы, восемь жертв найман тахил.
Височно-нагрудное украшение киихэ у хоринских бурят состояло из двух массивных литых серебряных колец ээмэг, соединенных длинными коралловыми низками и серебряными цепочками улсуур. Буддийская символика прослеживается в миниатюрных подвесках, которые могли быть выполнены в форме плетенки улзы [7, с. 159, илл.]. Другой тип этого украшения Ьмихэ-хонхо бытовал у бурят малого племени сартул, расселенных в Джидинском, Закаменском районах, и у бурят родовой группы цонгол Селенгинского и Кяхтинского районов. Основу его составляли височные кольца, выполненные в технике филиграни. Они соединялись своеобразным ожерельем, обычно состоящим из двух небольших пластин и центральной крупной с колокольчиками хон-хо. Пластины могли быть выполнены в форме фигуры льва, летучей мыши ^рь^н эрбээхэй, бабочки эрбээхэй, но наиболее распространенным мотивом являлось стилизованное изображение двух рыбок сырня [8]. По мнению Р. Д. Бадмаевой, киихэ хори-бурят относится к архаичному типу, а украшения джидинских и закаменских бурят
представляют вариант более усовершенствованной конструкции, бытовавшей в конце XIX в. у автохтонного населения Внутренней Монголии и тангутов Сычуаня [9, с. 7475]. По гипотезе И. И. Соктоевой, филигранные изображения двух рыбок появились в декоративном оформлении киихэ под воздействием китайской орнаментики [3, с. 14].
Нагрудное украшение холобши представляло собой один из наиболее значимых элементов женского костюмного комплекса. В конце XIX — начале XX в. оно входило в свадебный костюм невесты, а затем служило праздничным украшением замужней женщины. Холобши получило широкое распространение у различных этно-территориальных групп бурят и имело множество локальных вариантов, различаясь техникой изготовления, составом и формой конструктивных элементов, используемыми материалами, орнаментикой, в связи с чем стало достаточно четким этническим маркером.
Холобши хоринских бурят [10] представляет собой круглый серебряный диск, подвешенный к двойному ряду коралловых нитей, перехваченных крупными бусинами янтаря и лазурита. Диск декорирован чеканным изображением розетки из восьми лепестков лотоса, разделенных коралловыми вставками. В контексте буддийского культового искусства данная композиция ассоциируется с колесом учения хорло, восемь спиц которого символизируют восьмеричный благородный путь. Вместе с тем знаковая функция центральной пластины имеет аналогии с солярным символом на ожерельях архаичного типа, сохранившихся к началу XX в. у верхоленских и кудинских бурят [11]. Основу холобши из Верхоленского округа Иркутской губернии составляют две кожаные полосы, декорированные рядом круглых металлических бляшек [12]. В центре располагается плоская пластина в форме круга, с отходящими от него восемью лучами, которая несет основную смысловую нагрузку. Центральная пластина имеет космогоническую символику и тесным образом связана с солярно-лунарным культом, существовавшим у бурят в древности. Мотив кругов — Солнца, Луны и звезд — является одним из доминирующих в бурятской орнаментике, при этом «солнце, распространяющее свой свет по всем сторонам света», часто изображалось с восемью лучами. По мнению Г. Р. Галдановой, это было обусловлено монгольской традицией восьмичленного деления пространства в горизонтальной плоскости. Однако, как считает исследователь, этот орнаментальный мотив весьма архаичен и восходит, возможно, к культуре древних иранцев, у которых Солнце также изображалось в виде диска с восьмью лучами [13, с. 16]. Прежде холоб-ши было исключительно свадебным украшением невесты и в дальнейшем не входило в наряд замужней женщины. Оно надевалось специально для исполнения цикла обрядов приобщения к роду жениха, включавшего древний обычай поклонения Солнцу-Луне (hapa нара мургэхэ). Невеста исполняла церемонии снохи по отношению к Солнцу-Луне (кара нара бэрлэхэ), такие же, как по отношению к свекру и свекрови. Солнце и Луна у бурят почитались как супруги, их называли «божества-создатели», «дающие жизнь» [13, с. 14]. Именно с этими светилами были связаны архаические представления, содержащие в себе идею жизненного, или творческого, начала. Холобши, имевшее непосредственную связь с солярно-лунарным культом, являлось, вероятно, символом возрождения невесты в новом качестве (замужней женщины), а также исполняло роль солярного талисмана, обеспечивающего ее защиту от воздействия враждебных духов во время совершения обряда.
Под влиянием буддизма в костюмном комплексе бурят появились гуу — нагрудные футляры, в которые вкладывались культовые реликвии или молитвенные тексты. Наиболее ценными считались серебряные гуу, буряты из бедных семей носили ладанки, выполненные из медного сплава и других неблагородных металлов. У разных этнотер-риториальных групп бурят гуу имели различную форму, конструкцию, декоративное
оформление. Так, в Мухоршибирском районе гуу были круглые с гладкой поверхностью, в Закаменском районе — полуовальной (зурхэн гуу) или квадратной (тэбхэр) формы, в Селенгинском районе — прямоугольные, у агинских бурят — круглой (урлэй гэр), овальной и прямоугольной формы, лицевая сторона декорировалась чеканным или гравированным орнаментом, основные сюжеты которого были связаны с буддийской символикой [3, с. 90; 14, с. 57]. Круг буддийских символов, использующихся в декоративном оформлении гуу, очень широк: знаки мантры, семь драгоценностей долоон эрдэни, восемь жертв найман тахил, раковина [15], цветок лотоса бадма сэсэг, драгоценность чинтамани [16] и др.
У агинских бурят комбинированное ожерелье состояло из двух и более конструктивных элементов: обычно из одной или нескольких ладанок гуу и круглой подвески, характерной для украшения холобши. В фондах Российского этнографического музея хранится комбинированное нагрудное украшение [17], представляющее собой тройной комплект гуу в виде круглых серебряных медальонов, соединенных выпуклыми шарообразными шарнирами. К нижнему гуу подвешена круглая плоская серебряная бляха, декорированная чеканным стилизованным орнаментом (вероятно, гурбан эрдэни (три-ратна, или «три драгоценности») и восемью вставками крупных кораллов и малахита. В Джидинском районе главный медальон дополнялся двумя-тремя декоративными подвесками, при этом самая нижняя представляла собой «круглую бляху, чаще всего монету, оправленную серебром» [2, с. 87]. Гуу обычно носили на хадаке (шелковом шарфе), ленточке или цепочке.
В XIX в. под влиянием буддийской традиции в Тункинском и Окинском районах появилось нагрудное украшение гуу-холобши, представляющее собой буддийскую ладанку гуу, подвешенную к полоске из ткани с нашитыми в несколько рядов кораллами [9, с. 76-77]. Гуу и гуу-холобши в бурятских костюмных комплексах имели функцию оберегов, которая усиливалась буддийской и солярной символикой, использовавшейся в их конструктивном и декоративном оформлении.
У некоторых хоринских родов это украшение имело наплечный вариант — мурэнэй гуу (ээмэг шурэтэй, утаНан сасагтай), входившее вместе с височно-нагрудным украшением Ниихэ, накосником сажа, амулетом-ладанкой гуу и ожерельем холобши в комплекс женских и девичьих праздничных украшений [18]. Таким образом, к концу XIX в. ладанки гуу, первоначально имевшие значение буддийского амулета, приобрели дополнительную функцию нагрудного (или наплечного) украшения. Подобные инновационные процессы коснулись бытования буддийских четок. В бурятской народной традиции они использовались мирянами не только как атрибут религиозной практики, но и как непременная деталь оформления женского и девичьего костюма — их вешали на шею подобно ожерелью, при этом материал зерен (драгоценные и полудрагоценные камни, дерево и др.) служил показателем материального достатка владелицы украшения.
Ножи и огнива, составляющие декоративный комплект костюма, были связаны с семейными ритуалами, например, дарственное подношение отца сыну, передача по наследству. «Порою в оправе ножен и рукоятки ножа воплощено представление о вселенной в китайском варианте: у основания видны стилизованные скалы, над ними дракон, извивающаяся грива и языки пламени из его пасти превращены в облачный узор, хвост же распускается цветочным побегом. Анималистический, растительный и природные мотивы переплетены и как бы сплавлены в едином обобщенно-космологическом образе» [3, с. 16]. На рукояти ножа, выполненного закаменским мастером, вычеканен узор улзы, игравший роль пожелания благополучия владельцу. В традиционную композицию наряду с меандром включен буддийский мотив — поясок из лепестков лотоса [3,
с. 16-17]. На ноже в серебряной оправе, выполненном в середине XX в. мастером Г. Сок-туевым из с. Тагархай, «прочеканены в круглых клеймах четыре из “восьми буддийских символов”, а также дракон и птица феникс, знаки долголетия» [2, с. 83].
Огнива хэтэ забайкальских бурят по форме, конструкции и декоративному оформлению близки монгольским, тувинским и тибетским [19, с. 45]. Среди буддийских мотивов, применяемых в декоре огнив забайкальских бурят, известны изображения львов, газелей, драконов, двух рыб, головы скалящегося чудовища, являющегося, по гипотезе Е. А. Баторовой, синкретичным образом «мифического Алха и известной по хуннским курганам из Ноин-Улы тигровой головы — таотэ» [20, с. 30, 108]. Согласно интерпретации И. И. Соктоевой, изображения птицы, головы зверя или цветочной розетки на центральной пластине огнива, несмотря на внешнее их различие, — это взаимозаменяемые олицетворения солнца [3, с. 17]. Парные подвесные пряжки горье к ножу и огниву у забайкальских бурят орнаментировались изображениями дракона, льва, морского чудовища матар, представляющих так называемый «звериный стиль».
Поясное украшение к женскому костюму шэмхуургэ представляло собой подвешенные на цепочках к основному диску туалетные принадлежности. Фигурные пластины-подвески могли иметь форму китайского знака долголетия шоу, сосуда с двумя симметрично расположенными зооморфными существами, вероятно, драконами, львиного маскарона или льва, держащего «в открытой пасти шар либо змеевидную спираль» [3, с. 19]. Часто парные подвески гарьха выполнялись в форме буддийского колеса учения с восемью спицами хорло. Буддийский символ «колесо учения» получил в бурятском ювелирном искусстве орнаментальное и, вероятно, символическое переосмысление. Так, парные подвески гарьха, часто изображались в виде колеса с шестью спицами [21]. Причина введения нового числового показателя не находит однозначного объяснения. Устойчивое и широко распространенное изображение колеса с шестью спицами в конструкции бурятских гарьха имеет аналогии в канонической системе буддийской символики. Возможно, в данной композиции закодированы такие религиозно-мифологические константы, как шесть парамит (совершенств), шесть драгоценностей буддийской философии, шесть миров сансары или шесть видов живых существ, изображающихся на танка Бхавачакра [22, илл. 74 — 77]. Исследование различных видов украшений забайкальских бурят показывает, что в их декоративном оформлении число «шесть» было достаточно широко распространено. Это шестилепестковые розетки на пластинах поясов [23], ножа [24, с. 108], на ладанке гуу [25], на навершии головного убора дэнзэ [26], на подвесках Ниихэ [27], на наплечных украшениях хори-бурят [28]. Использование числа шесть в декоре украшений, возможно, восходит к добуддийской традиции и имеет семантическую связь с солярным культом. Подтверждением этой гипотезы может служить оформление опубликованного Н. В. Кочешковым бурятского головного убора из Государственного центрального музея МНР. Шапка имеет высокую коническую тулью, простеганную горизонтальными швами, и «в отличие от других монгольских шапок к ее верхушке прикреплены шесть пучков красных лент-кистей». Здесь же дается информация о шапке наадамын малгай, сохранившей «национальные признаки халхасского головного убора (шестиугольный лоскуток, плетеный шарик “жинс”, национальный орнамент на тулье)», а также описывается хотонская шапка, которая, «как и любая монгольская, имеет шестиугольный лоскуток и красную шишечку на верхушке тульи» [29, с. 139-140]. Согласно гипотезе В. Д. Бабуевой, навершие бурятского головного убора символизирует солнце, а красные шелковые кисти, спускающиеся с его верхушки — «символ животворных солнечных лучей, материализованных в предметном воплощении» [14, с. 45]. Вероятно, числовой показатель «шесть» у некоторых
монгольских и бурятских родов мог использоваться для изображений солярных символов. Однако этот вопрос требует дальнейшего исследования.
В конце XIX — начале XX в. наручные украшения забайкальских бурят отличались более усовершенствованной технологией изготовления и включением в декоративное оформление буддийской символики (цветка лотоса, плетенки улзы) [9, с. 55]. С начала XXI в. у агинских бурят кольца и браслеты стали входить в состав костюма шаманов и шаманок как обязательный элемент. Мужские браслеты изготавливаются из серебра и орнаментируются чеканным изображением дракона и тремя коралловыми вставками. Женщины-шаманки носят браслеты с филигранью (криволинейный орнамент), тремя кораллами и другими вставками (бирюза, малахит, янтарь, лазурит и др.), всего их 9. Интересно отметить, что 9 вставок («девять драгоценностей») используют и для изготовления шаманских зеркал толи. С тыльной стороны серебряного или латунного толи по центру запаивают набор из 9 драгоценностей югун зыл (золото, серебро, медь, железо, коралл, бирюза, перламутр, жемчуг, лазурит), которые соскабливают с купленных в дацане небольших листков бумаги с приклеенными к ним образцами. Очевидно, 9 вставок в женском шаманском браслете объясняются буддийским влиянием. При этом количество вставок как в мужских, так и в женских браслетах сакрализировано и строго соблюдается.
По информации мастера, Дондакова Владимира Дондаковича (1952 г. р.), в браслетах, которые он изготавливает на заказ для «обычных» людей (не для шаманов), количество вставок произвольно и может варьироваться [30]. Шаманские кольца и браслеты (наряду с некоторыми другими украшениями), изготовленные с соблюдением сакральной цвето-числовой и орнаментальной символики, являются, по представлениям бурят, весьма сильным оберегом, поэтому шаманы их носят постоянно, никогда не снимая. Таким образом, в начале XXI в. у агинских бурят происходит инновационный процесс трансформации семиотической функции наручных украшений: перстни и браслеты наряду со своими прежними функциями (обережной, благопожелательной и др.) становятся весьма ярким маркером практикующего шамана.
В результате исследования украшений восточных бурят нами были выявлены следующие элементы буддийской изобразительной символики, использующиеся в их декоративном оформлении: знаки мантры, три драгоценности гурбан эрдэни, семь драгоценностей долоон эрдэни (колесо закона с 1000 спицами, драгоценность чинтамани, жена, министр, слон, конь, военачальник), восемь благих эмблем, или восемь жертв найман тахил (раковина, нить счастья, знамя, колесо учения, зонт, рыбы, сосуд, цветок лотоса). Символы использовались не только в семеричном и восьмеричном наборах, но и по отдельности (цветок лотоса бадма сэсэг, две рыбки сырня, раковина, нить счастья улзы, колесо учения с восемью спицами хорло, драгоценность чинтамани). В декоре украшений использовались также включенные буддизмом в каноническую систему индийские символы ваджра и свастика хас тамга, китайский знак долголетия шоу, инь-ян, лев, тигр барас, дракон луу, летучая мышь (символ-омофон фу), маска чудовища таотэ, соединяющая черты тигра, барана и дракона.
Как отмечает А. А. Бадмаев, бурятский орнаментальный мотив улзы «известен в орнаментике монголов, калмыков, тувинцев и имеет схожие по звучанию названия: у монголов— олзий, у калмыков — улз, а у тувинцев — олчей» [19, с. 117]. Согласно гипотезе К. В. Вяткиной, рассматривающей семантику данного орнамента, «улзий (олзий) уходит своими корнями в очень давние времена, связанные с охотничьим бытом: возможно также, что самый термин является наименованием тотемного животного» [31, с. 270-271]. С. И. Вайнштейн, исследуя орнаментальные мотивы тувинцев, также отме-
чает, что «мотив узла известен еще в памятниках Тувы периода поздних кочевников, и его происхождение здесь скорее связано с древними культурами степной зоны». [32, с. 159]. Вместе с тем исследователь высказывает предположение, что так называемый бесконечный узел счастья проник в Туву вместе с буддизмом, и относит его к группе основных мотивов восточноазиатского происхождения в орнаменте западных тувинцев. [32, с. 161]. Анализируя опубликованный Бадмаевым материал по орнаментике различных этно-территориальных групп бурят [19, с. 116, 121, 122, табл. 1, 2, 3], можно отметить, что в изделиях художественной торевтики агинских и селенгинских бурят мотив улзы встречается очень часто, в то время как у предбайкальских бурят, в значительно меньшей степени испытавших влияние буддизма, не встречается ни в одном из видов ремесел.
В целом можно сделать вывод, что буддийский фактор явился одним из определяющих в процессе формирования специфики украшений забайкальских бурят. Под его воздействием произошло качественное изменение состава комплексов украшений — трансформация старых форм (холобши, Ниихэ) и появления новых видов (гуу, гуу-хо-лобши, мурэнэй гуу, ожерелья-четки), которые были включены в уже сложившуюся структуру традиционного костюма.
За счет широкого использования культовой символики, наделявшейся высоким ценностным статусом, происходило изменение конструкции отдельных элементов и декора украшений. При этом символы буддийского культа получили как орнаментальное, так и философско-мировоззренческое переосмысление. Архаичные символы, включенные в буддийскую культовую систему и получившие новую интерпретацию в соответствии с доктриной, в рамках бурятской этнокультурной традиции вернули изначальное значение земного благополучия. Так, пара золотых рыбок, символизирующая в буддизме «состояние свободы и бесстрашия в “плавании” в океане сансары» [33, с. 57], воспринималась бурятами как пожелание супружеского счастья и согласия. Образ рыб на украшениях Ниихэ, согласно Шаглановой, являлся женским маркером, «считалось, что украшение с рыбками помогает при родах, во время регул» [4, с. 16]. Мужскими маркерами выступали изображения дракона, льва и тигра, которые в буддийской традиции относились к группе «четырех могущественных»: они олицетворяли силу и обладали защитными функциями.
Нить бесконечности улзы в буддийской традиции репрезентировала «взаимосвязь религиозных устремлений и мирских дел, союз мудрости и сострадания, мудрости и метода, формы и пустоты» [33, с. 57]. Согласно трактовке Н. Альфонсо, бесконечно переплетенный узел являлся символом «доведенного до полного совершенства духа, бесконечного цикла перерождений» [34, с. 76]. В бурятской традиции «узел счастья» улзы стал означать благоденствие, удачу, долголетие.
Таким образом, не утрачивая религиозно-философского содержания, буддийские символы приобрели дополнительную семантику, выполняя защитную и благопожела-тельную функции, стали восприниматься как маркеры половозрастной, социальной, конфессиональной и этнолокальной принадлежности человека.
Источники и литература
1. Павлинская Л. Р. Буряты. Очерки этнической истории (ХУП-Х1Хвв). СПб: Европейский дом, 2008. 256 с.
2. Соктоева И. И. Изобразительное и декоративное искусство Бурятии. Новосибирск: Наука, 1988. 160 с.
3. Соктоева И. И. Серебро второй половины XIX — начала ХХ веков // Белый волосок серебряный до луны дотяни... (Серебро Бурятии) / Под ред. Д. С. Дугарова. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2002. 120 с.
4. Шагланова О. В. Символика женских украшений восточных бурят: Автореф. дис. . . . канд. ист. наук. Улан-Удэ: Бурятский научный центр Сибирского отделения Российской Академии наук (БНЦ СО РАН), 2005. 19 с.
5. Российский этнографический музей (РЭМ). №7275-36.
6. Музей истории Бурятии им. М. Н. Хангалова (МИБ). №388.
7. Буряты / Отв. ред. Л. Л. Абаева, Н. Л. Жуковская. М: Наука, 2004. 633 с.
8. МИБ. Декоративно-прикладное искусство (ДПИ). д/м 708.
9. Бадмаева Р. Д. Бурятский народный костюм. Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1987. 144 с.
10. РЭМ. №1897-30а.
11. Петри Б. Э. Орнамент кудинских бурят // Сб. Музея антропологии и этнографии. Пг.: Тип. Российской академии наук, 1918. Т. V. Вып. 1. С. 215-252.
12. РЭМ. №8762 — 19492.
13. Галданова Г. Р. Доламаистские верования бурят. Новосибирск: Наука, 1987. 116 с.
14. Бабуева В. Д. Мир традиций бурят. Улан-Удэ: Улзы, 2001. С. 143.
15. МИБ. ДПИ, д/м 452.
16. Бурятский Республиканский художественный музей им. Ц. С. Сампилова (БРХМ). Фонд декоративного прикладного искусства (ДП) — 109.
17. РЭМ. №8763-384.
18. РЭМ. №1897 — 30 Ь1,2; №2108 — 2/1,2; №8763 — 386/1,2.
19. Бадмаев А. А. Ремесла агинских бурят (к проблеме этнокультурных контактов). Новосибирск: Институт археологии и этнографии Сиб. отд. Российской академии наук, 1997. 160 с.
20. Баторова Е. А. Бурятский орнамент XVIII-XX веков. Улан-Удэ: Изд-во Бурятского гос. ун-та, 2007. 164 с.
21. РЭМ. №1224 —4аб; №1405 — 18 аЬс(1е^ № 1405 — 19аЬса1,2; №8763 —388аб.
22. Буддийская живопись Бурятии. Из фондов Музея истории Бурятии им. М. Н. Ханга-лова. Улан-Удэ: Нютаг, 1995. 211 с.
23. РЭМ. №8763-379.
24. Кочешков Н. В. Народное декоративное искусство агинских бурят // Советская этнография. 1978. №4. С. 107-118.
25. БРХМ. ДП —109.
26. РЭМ. №7275 — 36.
27. МИБ. ДПИ, д/м 708.
28. РЭМ. №1897 — 30 Ь1,2.
29. Кочешков Н. В. Головные уборы монголов ХК— начала ХХ в. // Советская этнография. 1973. №3. С. 134-141.
30. Архив РЭМ. Материалы экспедиции в Агинский Бурятский Автономный Округ Читинской области. 2005 г. / Федорова М. В., Романова. Научный отчет экспедиции.
31. Вяткина К. В. Монголы Монгольской Народной Республики // Труды Института этнографии. Нов. Сер. Т. 60. М.; Л. 1960. С. 263-282.
32. Вайнштейн С. И. История народного искусства Тувы. М: Наука, 1974. 224 с.
33. Буддийская коллекция Государственного музея истории религии / Автор-сост. О. С. Хижняк; отв. ред. Д. А. Дрон. СПб.: Издательско-полиграфический центр СПб. гос. унта технологии и дизайна, 2008. 74 с.
34. Альфонсо Н. Предметы буддийского алтаря // Декоративное искусство. 1995. № 1-2. С. 76-79.
Статья поступила в редакцию 25 марта 2010 г.
